Всю ночь за Иваной во сне гонялся огромный осьминог. Его крупные мрачные глаза злобно сверкали, огромными леденящими щупальцами он волок ее на дно, в темную глубину моря. Она сопротивлялась, пытаясь освободиться из смертоносных объятий, и как раз когда уже вынырнула на бурлящую поверхность, глотнув воздуха, к своему ужасу почувствовала, как слизистое длинное щупальце морского животного обматывается вокруг ее шеи, не позволяя выбраться наверх. Он неумолимо тащил ее вниз, на дно. Последнее, что она увидела в своем кошмарном сновидении, был силуэт утопленника на дне, покрытом зеленым ковром морских водорослей. Широко раскрытыми глазами цвета рыбной чешуи он немо приглашал составить ему компанию. Тогда она испуганно вскрикнула и проснулась, вся в поту. Через жалюзи на окнах в комнату проник свет раннего средиземноморского утра, запах кипарисов и шалфея. Ивана прошла к холодильнику и напилась холодной воды, а потом вышла на балкон, выходящий на море. Маленький туристический город был объят какой-то фантастической тишиной.

Резкие вскрики разбуженных птиц предвещали рождение нового дня. В километре от берега из голубой кристальной воды выныривал каменный остров, наверху которого зеленела сосновая роща, корнями вплетенная в голые камни, и небольшая церковь, которую венчала колокольня с куполом, устремленным в небо. По нему уже золотились первые лучи солнца, предсказывая теплый и ясный день.

Ивана оделась и по крутой пустынной улице спустилась на пляж. Сняв сандалии, она решила прогуляться по берегу. И мелкий серебряный песок, щекочущий ступни, и утренняя свежесть, насыщенная испарениями йода, – ей было приятно все. Она, шаг за шагом, несколько раз прошла пляж из конца в конец.

Рождение нового дня пробудило в ней ассоциацию с рождением новой жизни. После темной кошмарной ночи родился новый день. Если его не провести с пользой, он пройдет, как и другие до него, пустым и будет предан забвению.

«Боже мой, что там сейчас делают мама и Ангелина? – родился у нее вопрос, который ее одновременно и обрадовал, и удивил. – Наверное, они еще спят и даже не догадываются, где я сейчас, в каких передрягах мне довелось побывать, – размышляла она с какой-то грустной улыбкой на губах. – Надо было бы к ним вернуться, но какая им будет от этого польза? Я приносила им только боль и страдания. Сначала я должна разобраться сама с собой, каким путем мне идти дальше, а потом уже приму решение, что и как».

На другой стороне пляжа она заметила фигуру человека в черной сутане, он приближался к ней широкими шагами. Это был местный священник, который торопился подготовить церковь к утреннему богослужению.

– Доброе утро! – обратился он к ней с мягкой улыбкой.

– Доброе утро! – вернула она в ответ, застигнутая врасплох неожиданной встречей.

– Насколько я могу судить, вы – ранняя пташка. Знаете, как говорят у нас в народе: кто рано встает, тому Бог подает. Похоже, сегодня утром мы с вами самые трудолюбивые.

– Отец, простите, что спрашиваю, но мне хотелось бы узнать, как называется этот остров в море?

– Он называется Катич. А на нем – церковь Святой Седмицы. Ее построил какой-то человек, спасшийся после кораблекрушения. Борясь с волнами в волнующемся море, он обещал Богу, что, если спасется, построит церковь в знак благодарности. Волны выбросили его на берег, и он выполнил обещание.

– А там можно жить? – спросила его Ивана.

– Нельзя. Там нет ни воды, ни всего остального, что необходимо человеку для поддержания даже самого скромного существования.

– А если временно? Если кто-то хочет тишины и одиночества? Можете ли вы дать мне разрешение хотя бы какое-то время побыть там? Я устала от жизни и людей, мне необходимо одиночество, чтобы собраться с мыслями и решить, куда идти дальше.

– Это не в моих полномочиях. Такое разрешение я дать не могу, и, как уже сказал, там нет условий для нормальной жизни.

– А кто может дать такое разрешение? – Ивана была настойчива.

– Знаете, как говорят: и над попом есть поп.

– А кому вы подчиняетесь?

– Цетиньскому митрополиту. Он – «все и вся», все решения принимает он. Простите, мне надо идти. Время утренней молитвы.

На следующий день первым утренним автобусом Ивана отправилась на Цетинье. Живописный городок, построенный на камнях и сам из камня, произвел на нее приятное впечатление. Расспросив, где находится Митрополия, она направилась в нужную сторону и быстро оказалась под кровом цетиньского монастыря, пребывая в сильном возбуждении. В приемной канцелярии она попросила об аудиенции у митрополита. Молодой дьякон, секретарь митрополита, изумился ее приходу, как от вида черной козы в стаде овец, любезно попросил ее присесть на канапе напротив его рабочего стола.

Легко и, по его мнению, непристойно одетая, она не производила впечатления верующей, однако он включил ее в список на прием. Он несколько раз украдкой бросил на нее взгляд, обратив внимание на вытатуированное крупными буквами имя на ее левом запястье.

– Вас зовут Ангелина?

– Нет. Это имя моей дочери.

Наступила мертвая тишина, временами секретарь шуршал бумагами, которые подшивал в папки.

Митрополит принял Ивану где-то около одиннадцати часов. Он смотрел на нее теплым и проницательным взглядом. У Иваны было чувство, как будто он каким-то невидимым, только ему подвластным, лучом проник в ее душу и прочитал всю жизнь.

– Дорогое дитя, какие житейские проблемы привели тебя ко мне и что я могу для тебя сделать?

Широкой ладонью он поглаживал седоватую бороду, обрамляющую его благое лицо, добрые глаза смотрели на Ивану с пониманием. Она рассказала ему всю свою жизнь, умолчав единственно о детали, связанной с ее освобождением, когда находящегося без сознания торговца белыми рабами столкнула в бурную реку. Женщина искренне поведала обо всем, что с ней произошло. Картины ее жизни сменялись, как на кинопленке, а сама она была похожа на человека, укушенного змеей, который судорожно пытается удалить яд из раны, спасая собственную жизнь.

Митрополит слушал ее с вниманием. Ивана заметила, как в уголках его глаз блестят крупные слезы. Это ее изумило.

«Впервые кто-то обо мне заплакал», – растроганно подумала Ивана.

– Дитя мое, вы – страдалица и герой, – тихо произнес митрополит. – Чего вы ожидаете от меня? Чем я могу вам помочь?

– Знаете, я остановилась в Петровце, намереваясь немного отдохнуть и подумать, что и как делать дальше. Метрах в девятистах от берега я заметила одинокий остров с маленькой церковью на вершине, забыла, как он называется.

– Я знаю, о чем идет речь. Это Катич и Святая Седмица.

– Да, именно так! Прошу вас, дайте мне разрешение временно пожить там.

– Дитя, откуда у вас такая идея? Там нет элементарных условий для жизни: ни воды, ни электричества, – ничего! Если бы что-то из этого было, уже какой-нибудь монах-иеремит устроил бы себе там подвижническое убежище. А вы выросли в городской среде, и такая жизнь через несколько дней вам наскучит.

– Умоляю вас, поймите меня! Вчера вечером я зашла в одно кафе, чтобы отдохнуть и провести время. Там мне предложили наркотик. Благодаря большим усилиям, после отчаянной внутренней борьбы мне удалось победить саму себя, но я поняла, что у меня, страдающей от многолетней зависимости, ослабла воля и при каком-нибудь другом стечении обстоятельств я бы не сдержалась. Я хочу вернуться в нормальную жизнь, к своей дочери, а для этого мне необходим долгий период выздоровления. Я не хочу умирать, хотя смерть – одно из наших прав.

– Да, но жизнь – наша обязанность! – вздохнул митрополит. – Обязанность по отношению к тем, кто нам дал жизнь, и тем, кто нас любит. Ну, раз так, тогда я должен что-то предпринять, – размышлял он, изучающе глядя на нее. После долгого молчания, нарушаемого только звуком работающего кондиционера, он продолжил: – Каждая минута нашей жизни дорогого стоит, и мы не имеем права тратить ее впустую. У вас есть дочь, по отношению к которой у вас есть обязанности. Да и вы просто нужны ей, поэтому я разрешу временно остановиться на острове, например на месяц. Во второй половине октября начинается сезон дождей, и погодные условия не позволят вам пребывать там дольше. Потом посмотрим, что делать дальше. Отца Нектария я обяжу каждый день привозить воду и продукты, а вы, чтобы заполнить время, будете присматривать за церковью и вместо него звонить. Вот вам несколько книг, чтобы было что почитать. Эта книжица старца Фаддея «Каковы мысли твои, такова и жизнь твоя» наверняка будет вам полезна. Дарю и Псалтырь. Псалмы – бальзам на раненую душу. Вы остановитесь в амбаре для хранения инструментов, потому что никакого другого помещения, где можно жить, там нет. Отец Нектарий поможет привести его в порядок, а я сообщу ему о своем согласии, чтобы вы поселились на острове. Если вам там наскучит или почувствуете, что не в силах вынести изоляцию, сообщите мне через отца Нектария. На сегодня все, и да поможет вам Всевышний!

Вернувшись в Петровац, Ивана отправилась к отцу Нектарию, которому из канцелярии митрополита уже сообщили, что надо делать. Уже на следующий день, после утреннего богослужения, предварительно накупив еды и других необходимых мелочей, прихватив бидон питьевой воды, на небольшой лодке они направились на остров. Пристав в небольшой бухте с южной стороны острова и выгрузив необходимые для Иваны вещи и провиант, они направились по извилистой козьей тропке к находящемуся на противоположной стороне острова каменному домику, повернутому к открытому морю.

Открыв большой заржавевший амбарный замок, молодой священник налег на ручку, и дверь со скрипом открылась, впустив в темное нутро амбара золотой луч дневного света. По отвесным скалам повыше домика скакало несколько коз, объедая редкие листья кустарников и пощипывая траву между камней.

– Да у меня здесь будет компания! – рассмеялась Ивана. – Митрополит мне не сказал, что я буду не одна. Отлично! Главное, чтобы людей не было!

– А вы не любите людей? Вам так важно, чтобы их не было?

– Не то чтобы не люблю их, просто я потеряла к ним доверие. Слишком много боли они мне причинили, чтобы я им еще когда-нибудь поверила, – вздохнула Ивана.

– Вы и мне не верите? – улыбнулся священник.

– Вам верю, потому что вы – слуга Божий, а не просто человек. Разве не так?

– Важно, чтобы в вас не было ненависти. Ненависть – это болезнь, которой человек, прежде всего, обременяет самого себя, отравляет себе жизнь и страдает от плохого самочувствия.

– А кто вам сказал, что во мне нет ненависти? Еще как есть! Люди того круга, в котором я вращалась, приносили мне только зло и несчастье. Адское зло, вы себе даже представить такое не можете! Из этого родилась и ненависть. Разве можно любить того, кто тебя насиловал, или, например, убийцу своей матери? Дьявол может рождать только дьявольских детей. Ответьте мне на этот вопрос как священник, а еще лучше – как человек.

– Ивана, мы не должны позволить, чтобы ненависть нас разъела изнутри. Выход – только в любви, потому что любовь – это не просто состояние, любовь – это задание. Человек должен их выполнить, чтобы существовать. Любовь существует в двух величинах: меньшая выражается в эмоциональной связи с другим существом, и большая, космополитическая – в силе прощения тех, кто нас обидел. Наш Спаситель, Господь, Иисус Христос на кресте молился за своих палачей: «Отче, прости их, они не знают, что творят!»

– Очень хорошо они знали, что делают, – ответила Ивана.

– Нет, не знали. Злые поступки – величайшее заблуждение и незнание, это способ жизни без смысла. Подумайте об этом! А сейчас извините, я должен идти. Меня ждут дела в приходе. До встречи послезавтра, счастливо! Ах да, чуть не забыл. В шкафу найдете удочки и спиннинги, так что можете развлечься рыбалкой.

Стоя на скале, она долго наблюдала, как черная лодка, направляемая сильными ударами весел, удаляется к противоположному берегу.

Ивана обследовала нижнюю часть острова, а потом вскарабкалась на вершину скалы, где стояла маленькая каменная церковь, внутри которой ее встретила приятная свежесть. С площадки перед церковью открывался дивный вид на море. Кое-где вдалеке были различимы силуэты кораблей, они медленно плыли неизвестно куда, оставляя за собой белый пенный след.

Ивана стянула с себя одежду и погрузилась в изумрудную воду. Это полуденное купание было приятно, потом, вытянувшись на теплом песке, она составила план, чем будет заниматься после обеда. Надо было навести порядок в маленьком каменном домике, выбросить оттуда все ненужное, приготовить обед, – так что первый день пребывания на острове обещал быть заполненным.

Когда день приблизился к закату, а загорелое темя солнца нырнуло за горизонт, Ивана с удовольствием осмотрела результат своей многочасовой работы. Все блестело, а на маленькой переносной плитке кипел грибной суп, купленный утром в магазине на материке. После скромного ужина она долго сидела на каменных ступеньках, перебирая в памяти пережитое. Вдалеке мигал огнями Петровац, окутанный светом фонарей, а рой звезд над головой рисовал мерцающий ореол вокруг серпа молодого месяца.

Когда Ивана проснулась, солнце уже поднялось высоко. Опьяненная чистым средиземноморским воздухом, она чувствовала себя бодрой и легкой. Радостно потянулась, встала и широко раскрыла ставни на окнах. В маленькую комнатку хлынул солнечный свет, только тогда она заметила, что уже перевалило за десять. Пора завтракать. В рюкзаке у нее было три больших упаковки сухариков и несколько банок с рыбными консервами, но неожиданно ей в голову пришла невероятная идея: подоить коз и выпить свежего молока. Сорвав между камнями пучок свежей травы, она осторожно приблизилась к козам. Одна из них, вытянув шею, опасливо начала жевать душистую траву желтыми зубами, весело подергивая в такт короткой бородкой. Контакт был установлен, вскоре, привязав козу за куст, Ивана неуверенными движениями сцеживала набухшее козье вымя, из сосков струйками стекала пенистая белая жидкость в кастрюлю в красный горошек.

После сытного завтрака Ивана достала из рюкзака книги, полученные в подарок от митрополита. Ее внимание привлекло название одной из них: «Поучения отца Фаддея». Она начала читать, с любопытством исследуя содержание, страницу за страницей.

«…Сойди в сердце свое, в нем ты найдешь лестницу, по которой сможешь подняться в царство Божье. Когда в своем сердце обретешь покой, тогда начнешь понимать не только тайну вещей, но и тайну самого себя. Если внутри тебя царит беспокойство и ты обращаешь внимание на негативные поступки других людей, тогда никогда не сможешь чувствовать себя хорошо. Почему Господь говорит нам возлюбить и врагов своих? Не ради них, но ради нас самих. До тех пор пока мы держим в себе мысли об обиде, причиненной нам неприятелями, мы не сможем успокоиться и будем жить, сгорая в адском огне.

…Каковы наши мысли, такова и наша жизнь. Если наши мысли спокойны и позитивны, нами владеет мир, если наши мысли мрачны и негативны, нами владеет беспокойство…»

«Это так, – сделала для себя вывод Ивана. – Что мне хорошего от того, что я вспоминаю Назуфа, ночные посиделки, когда мы “тащились от кайфа”, унизительные ситуации, в которых я оказывалась из-за моей зависимости от наркотиков, всех тех, что пользовались мною, зная мое состояние и ситуацию? Ничего. Не нужно человеку с чистой совестью обременять себя злом, заключенным в других людях. Кроме самой себя, я больше никому не причинила зла, поэтому моя главная задача – спасти саму себя от самой себя. А как быть с моей матерью и Ангелиной? Чиста ли перед ними моя совесть?» Голос невидимого собеседника настойчиво сверлил Иванины воспоминания. Расстояние между ней и ними уменьшалось со скоростью падающего метеорита, и перед глазами уже всплыло озабоченное лицо Марии Савич, как она из-за кружевной занавески наблюдает за дочерью, садящейся в машину к дилеру наркотиков Адему, которому Ивана верила больше, чем родной матери. Из тумана воспоминаний о той поре до нее доходят умоляющие всхлипы плачущей Ангелины: «Мама, возьми и меня. Я хочу пойти с тобой!» А она в это время сердито захлопывает дверь перед плачущей дочерью, оставляя за собой стук каблуков вниз по каменным ступенькам.

Впервые здесь, на каменном острове, Ивана поняла, что находилась по другую сторону от добра. Все ее бравады, направленные на то, чтобы заполучить наркотики, и все ее выдумки, чтобы спрятать то, что было очевидно и ее матери, и десятилетней дочери, показались сейчас такими примитивными, что она начала презирать саму себя.

«Как я впустую потратила свои самые лучшие годы! – вздохнула она полной грудью, и боль отразилась на ее загорелом лице. – Что было, то было. Я должна справиться и идти вперед. Я пущу корень в этом камне и вернусь туда, где мне суждено быть. А это место идеально подходит для раздумий и поиска потерянного времени!»

Скрип уключин проплывающей мимо лодки вывел ее из раздумий, и Ивана решила, что пора приступать к уборке домика, чтобы наконец привести его в пригодное для жизни состояние. Вчера она вытирала пыль, а сейчас ей показалось, что комната завалена ненужными вещами, и, стремясь расширить жилое пространство, принялась выбрасывать, по ее мнению, все ненужное. Время за работой пролетело быстро, как незаметна ускользающая тень, и, почувствовав сладкую усталость, она легла отдохнуть. В эту ночь измученная женщина спала сном праведника.

Следующий день до обеда Ивана провела в ожидании приезда отца Нектария, снедаемая желанием с кем-нибудь поговорить. Уже перевалило за полдень, а его все не было. Ивана решила, что ему помешали дела в приходе. День был теплый, и она, раздевшись, в чем мать родила, предалась наслаждению, плавая в морской бухте, спрятанной от глаз в отвесных скалах. Потом, расстелив на теплом камне полотенце, отдалась на волю солнечным лучам и щекотанию мистраля, временами дувшего с моря. Из сладкой неги ее вывел голос молодого священника; откашлявшись, он подал знак о своем присутствии. На самом деле он прибыл десять минут назад, но, очарованный красотой ее тела, с которого стекали капельки воды, похожие на кристаллы, не мог оторвать глаз от неожиданного искушения. Спрятанный за кустом мирты, молодой мужчина смотрел на обнаженное тело, глубоко в себе ощущая укоры совести, что такое поведение противоречит его моральным устоям, но не нашел сил оторвать взгляд от столь неожиданного и прекрасного видения. Это было не похотливостью, а очарованностью волшебной красотой и гармоничными линиями Иваниного тела. Ему было неловко, несколько раз он отводил взгляд в сторону, но глаза невольно возвращались назад и, поблескивая, наслаждались картинкой.

«Боже, прости меня, грешного», – прошептал он и, громко откашлявшись, направился вверх, к церквушке.

Услышав его голос, Ивана вздрогнула и быстро прикрыла свою наготу полотенцем, на котором до этого лежала. Ей было немного неприятно от мысли, что он застал ее в неприглядном виде. Одновременно она обрадовалась, что будет с кем поговорить, поэтому стала громко звать его:

– Отец Нектарий! Отец Нектарий…

Священник делал вид, что не слышит, желая избавить и ее, и себя от неприятной ситуации, поэтому скорыми, широкими шагами, перескакивая через две ступеньки, продолжал взбираться наверх. Ивана быстро оделась и двинулась за ним. Она застала его в храме зажигающим кадило. Приятная прохлада полутемных сводов каменной церкви была ей приятна.

– Добрый день! – она сердечно поприветствовала его.

– Помилуй Бог! И тебе добрый день! – ответил священник, даже не обернувшись в ее сторону, сосредоточенный на том, чтобы правильно установить фитиль на поплавке, плавающем по масляной поверхности кадила.

– Я уже потеряла надежду, что вы сегодня появитесь здесь, – сказала Ивана.

– Я был занят приходскими делами. Был на похоронах в Рафаиловичах. Но, если договорились, что я буду приезжать через день, значит, так и будет. Лучше скажи мне, как ты себя здесь чувствуешь?

– Как Робинзон Крузо, – звонкое эхо ее голоса разнеслось под эллиптическим сводом маленькой церкви.

– А я думал, ты скажешь, как Мария Египетская. Не важно, каждый воспринимает одиночество по-своему. Ты чувствуешь себя одинокой?

– Нет. Днем мне составляют компанию эти симпатичные козы, а ночью – звезды. У меня есть что почитать, так что время проходит незаметно. Пойдемте, я покажу вам, какой порядок я навела в моем домике. И вместе выпьем кофе.

Они медленно спускались по каменной скале к бухте. В тени орешины, между пучками лаванды и мирты лежала пластмассовая канистра с водой и рюкзак с фруктами, молоком и хлебом. Иване сразу стало ясно, что именно с этого места, откуда открывался прекрасный вид на бухту, обрамленную пенистым прибоем, взгляд священника неминуемо должен был заметить ее наготу. В своей физической красоте она никогда не сомневалась. Неожиданно она почувствовала, как во рту пересохло, а щеки зарделись. Одновременно ей было смешно, когда она представила его растерянность, как будто ангел налетел на черного дьявола за каким-нибудь кустом. Широко открыв дверь домика, Ивана пропустила его внутрь, с гордостью и любопытством ожидая его реакцию. Внутри все сверкало. Все хозяйственные орудия и иструменты Ивана, завернув в непромокаемое полотно, сложила под стрехой с боковой стороны домика. На четыре каменные плиты она положила широкую доску, поверх – надувной матрас, превратив все в удобную кровать. Небольшой стол, до этого заваленный банками с засохшей краской и какими-то ненужными мелочами, она освободила, собрав все это в черный полиэтиленовый мешок для мусора. Она вынесла стол из темного угла, где он раньше стоял, на середину комнаты, приставив к нему слева и справа два плетеных стула, выгоревших на солнце и порядком поизносившихся от длительного использования. На подоконнике, где сейчас разыгрывалась любовная сцена между двумя стрекозами, алел в стакане воды роскошный цветок бегонии.

– Ивана, ты и вправду преобразила этот домик, превратив его в приятный уголок.

– Я рада, что вам нравится. Подождите, я поставлю кофе.

Запах кофе наполнил комнату ароматными флюидами. Отпив глоток, отец Нектарий отставил чашку на край стола и значительно посмотрел на нее:

– И какие успехи? Удалось ли тебе в этом уединении установить контакт с самой собой?

– Думаю, что да. Я избавилась от зла в себе и не хочу, чтобы зло, коренящееся в других людях, задевало меня, – ответила Ивана.

– А с Богом? Удалось ли тебе установить контакт с ним?

– Не хотела бы вас обидеть, но прошу честно мне ответить, существует ли Бог на самом деле и видели ли вы его когда-нибудь?

– Ты веришь, что есть воздух? – спросил священник, улыбнувшись.

– Верю, потому что ежедневно вдыхаю его.

– А задавала ли ты когда-нибудь себе вопрос, кто вылил его на эту планету и почему? Видишь ли, воздух незаметен, но он – вокруг нас, он дает нам возможность жить. Значит, он существует.

– Правда, я его не видела, но могу почувствовать его присутствие в дуновении ветра, не так ли?

– Вот видишь?! И присутствие Бога мы можем лучше всего ощутить, когда нас берет в оборот ураган житейских неудач и мы оказываемся в безвыходной ситуации. Когда думаем, что помощи ждать неоткуда, она откуда-то неожиданно приходит. Ты – лучший пример того, что Бог существует.

– Но я хочу знать, где он находится?

– В тебе, душа моя. В твоем желании работать над собой и в покаянии. Покаяние – это перемена стиля жизни, большой шаг от негативного стиля жизни к позитивному. Каждый человек – зеркало Божье. Только, попадая в грязь греха, человек заляпывает это зеркало и уже не видит Бога и не узнает самого себя. Зеркало нам дано для того, чтобы мы смотрелись в него и прихорашивались. Если оно неопрятное, замызганное мухами и грязными разводами воды, нам самим неприятно в него смотреться. А если оно, не дай Бог, лежит в грязи, мы себя в нем даже не узнаем. Вот такие дела.

– Вас, на самом деле, приятно слушать. Есть ли у вас еще какие-нибудь доказательства? Меня интересуют факты.

– Доказательств есть столько, что и всей человеческой жизни не хватит, чтобы перечислить их. Я только попытаюсь навести тебя на раздумья. Ты только посмотри на эту маленькую планету Земля, по которой передвигаются миллиарды людей, многие не зная, ни куда, ни зачем идут, ни что является конечной целью их существования. Ее движение и вокруг своей оси, и вокруг Солнца запрограммировано до тысячной доли секунды, что четко свидетельствует о величественном Программисте, точнее сказать, о Боге Творце. То, что из Большого взрыва в Солнечной системе, значит, из хаоса, возник установленный порядок и природа закономерностей, неоднозначными фактами свидетельствует о наличии Создателя. Или, например, появление жизни на Земле. Не оспаривая тот факт, что одномоментно появились все условия для жизни, и не спрашивая, кто их создал, в многомиллиардной глубине лет туманной праистории мы встречаемся с первым, самым простым, видом жизни – одноклеточным существом, хламидомонадой. Клетка, созданная из ядра и протоплазмы, движется, неся в себе жизнь, стремится вперед. Но как? В какой-то момент ядро начинает делиться на два, четыре, восемь, шестнадцать, тридцать два… Этот тип был одарен математически.

– А вы одарены способностью убедить другого в правильности своей позиции и одновременно рассмешить. Вы не страдаете от отсутствия юмора, – рассмеялась Ивана.

– Мы сейчас говорим не о юморе, хотя я попытался быть остроумным, а о фактах. Мудрый Соломон сказал так: «Сказал безумный в сердце своем, что нет Бога!»

День приближался к закату, когда священник попрощался с Иваной и сильными ударами весел направил свою лодку в сторону Петровца. Ивана, сидя на каменном выступе, провожала его взглядом до тех пор, пока лодка не смешалась с многочисленными суденышками на небольшой пристани.

«Необычная личность, – размышляла она о нем. – Стыдлив, а такой добрый и образованный. В его обществе чувствуешь себя свободно и приятно». Священник принадлежит к редким мужчинам, которые не смотрели на нее с похотью и желанием обладать, напротив, он относился к ней с вниманием и пониманием.

Со временем они так близко сдружились, что она всякий раз с нетерпением ожидала очередной встречи с ним, каждый второй день считала минуты, когда же на горизонте появится маленькая лодка.

В то утро, заметив, как он выпрыгнул из лодки на берег, привязав ее в уединенной бухте, счастливая, что снова его видит, Ивана сбежала вниз по крутым ступенькам, полетела ему на-встречу и крепко обняла за талию. Молодой статный священник без слова укора, пристойным, но решительным движением высвободился из ее объятий и, закинув ранец с едой на плечи, первым направился к ее пристанищу. Внутрь они вошли молча, он первым, она – за ним. Где-то в глубине души Ивана почувствовала себя уязвленной и разочарованной. Она отнеслась к нему с доверием, подбежала и обняла без всякой задней мысли, открыто, по-товарищески, как никого до сих пор. Она подбежала к нему, как к кому-то, кому верит, кто ей дорог и кого она начала любить искренне, без всякого сексуального желания, как старшего брата, в ком она уверена, кто никогда не предаст. А он так! Убрал ее руки холодно и бесчувственно, будто они – две ветки на кустарнике, через который они вдвоем, молча, продираются. Уязвленная гордость не позволяла Иване показать, что она смущена и обижена, и потому решила поиграть с ним, отплатить ему той же монетой, утонченной женской интуицией предвосхищая, что и ему будет нелегко.

– Ивана, я принес тебе фрукты и овощи с рынка, – сказал священник, спустив рюкзак с продуктами на стол. – Я купил тебе пирожков. Они еще теплые.

– Хотите кофе? – спросила она с грустью и нежностью в голосе.

– Нет, спасибо. Кофе я уже пил.

– Тогда мы съедим по персику. Пойду только их помою.

Поставив персики на стол, она села напротив священника, заняв вызывающую, но в рамках пристойности позу, перекинув ногу за ногу так, что ее прекрасно вылепленные колени и покрытые бронзовым загаром щиколотки не могли быть не замеченными. Наклонившись через стол, она протянула ему румяный персик, одновременно этим движением открыв декольте, в тени которого вырисовывалась грудь.

– Пожалуйста, угощайтесь, – сказала она, глядя на него совершенно серьезно. Они молча ели сочные плоды, сладкий сок которых прилипал к небу. Ивана искоса наблюдала за священником, наслаждаясь его смущением. Ей нравилось ощущение превосходства, она не могла противостоять сладкому желанию подольше поиграть с ним в эту игру. Одновременно ей было абсолютно ясно, что такому неиспорченному человеку она отдалась бы не раздумывая, по первому знаку, со всей страстью своего исстрадавшегося существа. Он, такой задумчивый, засмотревшийся вдаль, был ей необыкновенно дорог и возбуждал ее.

– Нектарий, – шепотом обратилась она к нему, облизывая с губ персиковый сок.

– Отец Нектарий! – исправил ее священник.

– Хорошо. Отец Нектарий, можно у вас кое о чем спросить, но только честно мне ответьте?

– Спрашивай.

– Вы когда-нибудь были влюблены?

– Нет человека, который когда-нибудь не был влюблен, – ответил он, не в силах спрятать румянец, окрасивший его щеки.

– А можно мне узнать, в кого, если это не секрет?

– В жизнь!

– Это понятно, но мне интересно, была ли в вашей жизни какая-нибудь женщина?

– Что касается этого вопроса, то любопытство останется без ответа.

– А я вам нравлюсь? – спросила она, наслаждаясь его беспомощностью.

Он молчал. Она повторила вопрос, деля слова на слоги:

– Я спросила, нравлюсь ли я вам?

– Ты мне нравишься, очень, но существуют границы.

– Какие?

– Моральные. И ты – чей-то ребенок, а я – священник. Это – главные причины того, что мы должны соблюдать границы, переходить через которые не имеем права.

– Раз уж мы говорим о границах, скажите, только честно, видели ли вы, пусть и случайно, мою наготу, пока я загорала на камнях? Мне интересно, вы сразу отвернули голову в сторону или хотя бы секунду наслаждались увиденным?

Захваченный врасплох подобным вопросом, как преступник, пойманный на месте преступления, он молча смотрел в свои большие ладони.

– Я не услышала ответ!

Эта невинная игра все больше ее возбуждала. Щебечущим голосом она повторила вопрос, улыбнувшись уголками губ.

– Может быть, посмотрел пару раз, и поэтому искренне прошу у тебя прощения, но к чему все это?

– Значит, и вас привлекает красота женского тела, и вы не из камня. Вы просто преодолеваете свои желания, вооружившись силой воли. Именно это я и хотела знать.

После долгой паузы он посмотрел на нее глазами цвета крепкого чая и нежным голосом продолжил:

– Ивана, тело – это храм души. В нем обитает личность, точнее, душа. Твое тело, как и душа, принадлежит Господу, а не мне. Я бы предал и свой сан, и твое достоинство, если бы только допустил мысль физически к тебе приблизиться. Кто любит Бога, любит и человека. Поэтому к тебе, временной гостье в этом прекрасном телесном панцире, я отношусь с глубочайшим уважением.

– Значит, вы меня не любите? Из всего сказанного я могу сделать вывод, что вы таким странным способом объясняетесь мне в любви.

– Ивана, любовь – это не просто состояние. Любовь – это и не эмоции. Она – задание, данное нам свыше, которое мы должны максимально и до конца выполнить. Любовь – это готовность к пожертвованию, борьба с обманными порывами в себе ради блага ближних.

– Нет, я вам вообще не нравлюсь. Я – не ваш тип.

На ее губах погасла озорная улыбка, как солнечный луч, прикрытый мантией облака.

– Ты мне нравишься и ты мне дорога, именно поэтому я так к тебе отношусь.

Ивана вдруг почувствовала, как ее волнообразно накрыло доселе неиспытанное чувство грусти и необычайной нежности. Откуда-то из глубины на нее волнами накатывала какая-то бестелесная сладкая слабость, захватывая ее всю, целиком. Сначала по щекам покатились две жемчужные слезинки, а потом она начала судорожно всхлипывать. Ее худенькие плечики мелко подрагивали, она плакала, одновременно чувствуя какое-то неописуемое успокоение, которого никогда раньше не испытывала. Священник встал и нежно погладил ее по затылку, на котором под ухом ускоренно пульсировала голубая вена.

– Ну же, Ивана, успокойся. Все будет в порядке, – он попытался успокоить ее.

– Отец Нектарий, – обратилась она к нему с глазами, полными слез. – Меня никто никогда не любил.

– Это неправда. Твоя мать тебя точно любила, твоя дочь наверняка тебя любит и ждет твоего возвращения, может, тебя еще кто-то любит, но ты об этом и не догадываешься. Я в этом уверен. Ты – удивительная девушка. На любовь надо отвечать любовью, тот, кто любит, никогда не бывает одинок. Все зависит от тебя. Жизнь, как ты сама заметила, один страшный ураган. Дуют ветра, и тебе грозит неминуемое падение, если не на кого опереться или некому тебя поддержать. Скажи, был ли в твоей жизни какой-нибудь мужчина, который бы тебя поддержал или подал руку помощи?

– Да, был один. Его зовут Мамука.

– Необычное имя. Откуда он?

– Грузин. Я фиктивно вышла за него замуж и помогла ему получить шведское разрешение на жительство и работу, но он хотел большего. Он был готов ради меня на все, исполнить любое мое желание, лишь бы я была навсегда его.

– А ты была нерешительна?

– Нет. Он не привлекал меня как мужчина. Я его воспринимала больше как брата. Он был какой-то мелкий и слабый.

– Ну и что? Не важен памятник, важнее, кто под ним лежит. И одежда не ценнее того, кто ее носит.

– Проблема не только в этом. Он был ужасно ревнив и доводил меня до сумасшествия своими сценами ревности, которые устраивал, когда видел меня в обществе другого мужчины. Это было смешно, но одновременно утомляло меня и удаляло от него. Я больше жалела его, чем любила. Я хотела быть свободной, принимать наркотики дома и быть с кем хочу.

В памяти всплыла сцена, произошедшая в прошлом году, когда однажды вечером Мамука застал у нее на балконе доктора Петершона, они вместе пили чай. Сначала он побледнел, потом потемнел, его голос дрожал. Сжав кулаки, он прыгал по балкону, размахивая руками, демонстрируя свой грузинский темперамент, даже угрожал, но этим дело и кончилось. Тогда он ей напоминал разъяренного молодого петушка, который упрямо наскакивает на старого, опытного петуха, чтобы произвести на курицу впечатление. Но, уважая правила поведения в курятнике, учитывая силу и рост доктора, все осталось в границах пристойности, не считая веселого смеха Иваны.

– Ревность, если она не переходит границ, – выражение любви. Это неопровержимое доказательство, что ты для него много значила, он тебя любил. Может, он был твоим шансом?

– Может. Но это уже осталось в прошлом.

– Что ты имеешь в виду, говоря «в прошлом»?

– Да так. Мамука обиделся на меня и больше года не звонил. Он поменял номер телефона, снял где-то квартиру, и наши пути разошлись.

– Сколько раз людские пути расходятся, а потом на том же перекрестке сходятся. Вопрос только в том, остановимся ли мы на этом перекрестке или проедем на большой скорости дальше. В любом случае, стоит затормозить. Любое воспоминание, которое связано с добром, не может быть вычеркнуто из нашей памяти, иногда оно может неожиданно всплыть. Может, ты снова встретишь где-нибудь этого своего Мамуку, кто знает.