I

В восемнадцатом году эры Кейтё (1613 г. христианской эры) Тоётоми Хидеёси четырнадцать лет как уже скончался, а его сыну Хидеёри к тому времени исполнилось два года, и на протяжении двадцати лет народом Японии от его лица управлял назначенный регент. Его приверженцы потерпели сокрушительное поражение от войск противника под руководством Токугава Иэясу во время сражения у деревни Сэкигахара, и после этого фортуна от него совсем отвернулась. Все даймё поклялись в своей преданности Иэясу, и император назначил его сёгуном. Несколько лет спустя он отрекся от власти в пользу своего сына по имени Хидетада, хотя практически остался у штурвала корабля государства. С другой стороны, одновременно наблюдался стремительный закат звезды Хидеёри. Он числился всего лишь губернатором относительно мелких провинций Сэтцу и Кавати, а также носил почетное звание министра права. Тем не менее в его цитадели, то есть неприступном замке Осаки, построенном его отцом Хидеёси ценой громадных затрат, все еще, как говорят, находилось приблизительно сто тысяч ратников, среди которых называют ряд храбрых и преданных самураев, такие как Катагири Кацумото, Санада Юкимура, Сусукида Хаято и Кимура Сигенари. Последний из них будет героем нашего рассказа.

Несколько влиятельных даймё, сохранивших в своей памяти искреннюю признательность за великое покровительство, дарованное им Хидеёси, тайком все еще оказывали содействие делу его сына, а также следили за возможностью для нанесения удара с целью восстановления власти и былого авторитета рода Тоётоми. Иэясу, признанный человеком, обладающим острым предвидением, прекрасно чувствовал ситуацию и готов был одним решительным поступком уладить все проблемы раз и навсегда. Так складывались отношения между двумя великими родами, и все прекрасно понимали, что междоусобица может начаться снова в любой момент.

Сигенари, к настоящему времени двадцати лет от роду, с самого своего детства служил при Хидеёри слугой и спутником во всех путешествиях. Его ум и преданность, а также, прежде всего, его мастерское владение оружием и знание тактики боя подвигли главного советника Хидеёри по имени Катагири Кацумото на продвижение его через головы людей постарше по службе на высший пост в армии с присвоением ему звания Нагато-но-Ками, или правителя провинции Нагато, и назначением ежегодного содержания в размере семи тысяч коку риса. Один из заслуженных полководцев Хидеёри по имени Ёрикане Мано, высоко оценив его храбрость и безупречное благородство, в знак восхищения этим человеком предложил ему в жены свою прекрасную внешностью и безупречно воспитанную дочь.

При всех своих мужских достоинствах и физической стати, Сигенари к тому же отличался редкой красотой, стройным телосложением и обходительными, утонченными манерами. С первого взгляда на него в глаза бросалась его красота и изысканность, а не сила тела и острота ума. Поэтому те из воинов, кому не представилась возможность познакомиться лично с его мастерством ратника, склонялись к тому, чтобы расценивать его стремительное продвижение по службе с удивлением и некоторым сомнением. А один или два из них даже заговорили, за его спиной, понятное дело, будто Сигенари удостоился незаслуженных почестей. Он выглядит женоподобным и изнеженным; на войне он сыграет труса и бросится бежать от грозных звуков вооруженной схватки. Среди клеветников заслуживает упоминания некий тябодзу, или «чаевник», по имени Рёкан Ямадзое, печально прославившийся буйством и пьянками. Обладавший бесспорными навыками в боевых искусствах и большой мышечной силой, он отличался склонностью к хвастовству. И им завладела мысль устроить ссору с Сигенари, чтобы таким манером вызвать его на состязание и опозорить этого героя изысканных манер.

Ради воплощения в жизнь своего коварного замысла Рёкан однажды спрятался за перегородкой, и, когда Сигенари торопливо шел по покрытому татами коридору в приемную палату, этот тябодзу неожиданно выставил поперек коридора свой меч в ножнах. Удивленный воин легко его перепрыгнул, но при этом едва коснулся ножен широкой штаниной своего хакама. Рёкан выскочил из своей засады.

– Кимура Лоно, вы шагаете слишком быстро! – прокричал он сердито.

Сигенари обернулся.

– Прошу прощения за мою неучтивость, – вежливо произнес он.

– Вы опоздали со своим извинением! Оно поступило уже после моего замечания.

– Прошу прощения за мою двойную неучтивость, Ямадзое, я настолько торопился, что ничего предосудительного не заметил. Извините!

– Что ты прикидываешься дураком! Если опаздываешь, тогда учись все делать вовремя. Ты думаешь, тебе можно безнаказанно топтаться на моем мече? Да, я на самом деле служу тябодзу и стою ниже тебя по чину, но при этом к тому же остаюсь самураем! Меч для самурая – это его душа. Ты растоптал мою душу, и такое оскорбление я сносить не собираюсь! Ты сделал это из злого умысла. Я вызываю тебя на поединок!

– Вы несете какую-то дичь. С какой стати мне вынашивать злой умысел по отношению к вам?

– Тогда зачем ты наступил на мой меч?

– Я уже объяснил: потому что я тороплюсь на прием к моему господину.

– Тогда позволь сделать тебе то, что мне очень хочется, чтобы можно было принять твои извинения.

– Все, что угодно. Поступайте по собственному усмотрению.

– Тогда получай! – И он ударил Сигенари по щеке со всей силой голой своей рукой.

Сигенари улыбнулся.

– Спасибо за вашу кару! – сказал он и продолжил свой путь.

Рёкан теперь с важным видом ходил по замку, каждому встречному во всех красках расписывал свой подвиг и называл Сигенари малодушным самураем. Все завистники Сигенари, сделавшего головокружительную карьеру, пересказывали его анекдотец, дополняя его все новыми подробностями. Причем многие самураи, совершенно незнакомые с личностью нашего молодого сановника, верили всем сказкам и высмеивали его малодушие, вымышленное подлецом. Сигенари обо всех этих россказнях было известно, но он на них не обращал внимания.

Зато его тесть Ёрикане отнесся к провокации известного клеветника очень серьезно. Наделенный вспыльчивостью и чрезвычайной щепетильностью, когда дело касалось чести его родственников, он, как только услышал об этом происшествии, тут же поспешил домой к Сигенари и потребовал свидания с ним.

– Добро пожаловать, отец, – сказал совершенно спокойно молодой человек. – Нижайше прошу, садитесь.

– Садитесь?! Нет, мне совершенно не сидится, и никогда больше не называй меня отцом. Я пришел потребовать от тебя, чтобы ты немедленно развелся с моей дочерью.

– Какой неприятный сюрприз! И в чем же я провинился, чтобы вы предъявили мне такие странные претензии?

– Я совершил великую глупость, выдав свою дочь за такого малодушного самурая, каким оказался ты!

– Ха! И вы решили меня обозвать таким словом!

– Ты тут мне не придуривайся! Хорошо, тогда я скажу, почему вассалы называют тебя трусом. Слушай! Говорят, что день или два назад ты позволил какому-то мелкому тябодзу отхлестать себя по щекам, причем он все еще ходит живым и распускает про тебя сплетни! Неужели этот возмутительный случай ты так скоро забыл? Ага! Вижу, что начинаешь его вспоминать!

– Разумеется, я прекрасно помню, как Рёкан ударил меня ладонью по щеке, и что из того?!

– Что из того? Что из того? Может ли настоящий самурай позволить подобное смертельное оскорбление и стерпеть его, оставив незамеченным! Трус! Как ты дошел до того, чтобы вообще позволить ему такое?

– Рёкан специально положил свой меч у меня на пути, когда я торопился на вызов моего господина; штаниной моего хакама я слегка коснулся его ножен, проходя мимо, но этот человек начал настаивать на том, что я наступил на них, и сделал это преднамеренно. Понятно, что он хотел устроить ссору со мной любой ценой. Я принес извинения, но он отказался их принять. Спорить с этим задирой мне показалось пустой тратой времени, и, чтобы покончить с провокацией как можно быстрее, я позволил ему ударить меня, чего он и добивался. Вот и все дело.

– Прекраснодушный трус! – воскликнул Ёрикане, теперь, когда он услышал рассказ Сигенари, разгневанный еще больше, чем прежде. – Рёкан служит всего лишь тябодзу, и ты назначен самураем высокого чина в ближайшее окружение нашего господина. Вы занимаете не поддающееся сравнению положение в обществе, и ты должен был просто убить его на месте. Твое поведение никакому разумному объяснению не поддается!

– Вы не правы, отец, когда говорите, будто я должен был убить его.

– Что?! В такого рода делах не может быть двух мнений. Куда у тебя подевалось чувство собственного достоинства? Я не собираюсь больше трепать свой язык в пустопорожних препирательствах с тобой. Тотчас же верни мою дочь домой. Мне стыдно называться твоим тестем.

– Успокойтесь, отец, и послушайте меня хотя бы одну минуту. Вы предполагаете, что я закрыл глаза на дерзкое поведение Рёкана потому, что его испугался?

– Что же еще я должен был подумать?

– Тогда послушайте меня. Вспомните, отец, о том, что жизнь самурая принадлежит не ему самому, а его господину. Судя по натянутым отношениям между нашим родом и родом Токугава, возникновения междоусобицы можно ждать в любое время… – Сигенари помрачнел и глубоко вздохнул. – Да, теперь война может разгореться в любой момент, а ведь от ее исхода зависит будущая судьба нашего господина и его клана. Мое намерение состоит в том, чтобы на пределе своих сил и возможностей сражаться на стороне нашего господина. Но мне вряд ли удастся даже в тысячной доле отплатить ему за все его многочисленные благодеяния, дарованные им моей скромной персоне. За его дело я отдам собственную жизнь, и пролитая мною кровь дорого обойдется нашим врагам. Именно в этом заключается священный долг каждого из нас, какое бы высокое или низкое положение мы ни занимали. Наши жизни теперь ценятся как никогда высоко потому, что их можно пожертвовать ради нашего общего дела. Если бы я убил Рёкана в силу острого негодования по поводу его пустого личного оскорбления, кому от этого стало бы легче жить? Притом что по своему положению он находится намного ниже меня, он все-таки числится самураем; и его смерть как самурая не могла не привлечь к нему внимания. Кроме того, Рёкана, пусть даже в его человеческой оболочке, я причисляю к самым гадким насекомым. Считаю ниже достоинства самурая размахивать своим мечом, чтобы отогнать какого-то надоедливого гнуса! Поэтому…

– Хватит, достаточно! – прервал речь своего зятя порывистый Ёрикане. – Я все понял. Ты прав, а я все-таки поспешил и не смог по достоинству оценить твой поступок. Прости меня, и позабудем мои неразумные слова.

Сигенари улыбнулся, вполне удовлетворенный наступившим примирением с тестем.

– Мы снова стали отцом и сыном, – продолжал пожилой человек. – Я горжусь родством с тобою, ты – настоящий самурай. Но все-таки поведай мне, – добавил он со смешком, – ты назвал Рёкана насекомым. А вот каким из насекомых ты его видишь?

– Навозной мухой, – ответил Сигенари. – Муха садится и на отбросы, и на корону императора, она не способна сделать различия между добром и злом, поступком возвышенным или подлым. Причем никто не называет муху неучтивым насекомым. Глядя на Рёкана как человека, любой ощущает к нему гнев и отвращение; лучше просто полагать так, что он представляет собой всего лишь муху, поэтому пропадает всякая причина питать к нему подобные чувства. Он ведь их даже не достоин. Поэтому я стараюсь не замечать всего, что он делает или говорит.

– Ты все прекрасно обосновал, Сигенари! Какой же все-таки ты великодушный человек! Я восхищаюсь твоей мудростью и терпимостью. Ты говоришь, что тучи грядущей войны продолжают сгущаться над нашими головами, поэтому всем лояльным самураям следует оставаться настороже и не растрачивать впустую свои душевные силы на мелкие склоки между собой. Еще раз приношу свои извинения за то, что неверно истолковал твое поведение. Хотя по прожитым годам ты моложе меня, дорогой мой Сигенари, но в своих суждениях и предвидении кажешься старше. Зато сам я вроде бы человек уже пожилой, а опрометчивый и задиристый, как неразумное дитя.

Вполне удовлетворенный полученными объяснениями Ёрикане воротился домой. С тех пор он делал все, чтобы развенчать все измышления клеветников о трусости его зятя. Он красноречиво рассказал всем подданным об истинных мотивах поведения Сигенари в эпизоде с презренным тябодзу, а также поведал, в каком свете видит этого негодяя. Общественное мнение подобно флюгеру, и те, кто сначала насмехался над Сигенари, в скором времени начали превозносить до небес его самообладание и беззаветную преданность делу, которому он служит. Рёкан же подвергся всеобщему осмеянию и удостоился обидной клички Чайная Муха. Совершенно естественно, Рёкан не раскаялся в своем злодеянии, а только затаил еще большую зависть и ненависть к человеку, недостижимому для него по положению в обществе и благородству души. Он по-прежнему искал удобного случая, чтобы дать выход своей ненависти.

В замке располагалась просторная ванная комната, которой могли пользоваться все его обитатели без ограничения. Обычным делом считалось, чтобы после ночной стражи в ней мылось несколько самураев одновременно. Однажды вечером Рёкан случайно подсмотрел, как Сигенари отправляется в ванную комнату, решил, что подвернулся случай для расплаты за его унижения, и крадучись отправился за объектом своей ненависти. Комнату наполнял плотный пар, поднимавшийся от горячей воды. Четыре или пять самураев уже находились в большой квадратной ванне. Приняв одного из них за Сигенари, подлый трус подкрался поближе и со всей силы нанес разнежившемуся в ванне человеку мощный удар по голове. Этот мужчина голяком выскочил из воды, схватил Рёкана за шкирку и швырнул его на пол, где возвратил ему полученный удар с существенным к нему довеском.

– Я научу тебя, как бить беззащитного человека без видимой на то причины! – взревела возмущенная жертва нападения. – Ты знаешь, кого ты ударил?! Я – Хаято Сусукида! Готовься к немедленной смерти!

Тут он увидел, с кем имеет дело, и в изумлении воскликнул, прекратив дубасить наглеца:

– Да ведь это же презренная Чайная Муха Рёкан! Что это ты надумал, когда решил ударить по голове меня, пребывающего в таком расслабленном состоянии? Притом что ты всего лишь муха, тебе придется узнать, что оскорблять Сусукида безнаказанно нельзя даже насекомым!

Перепуганный практически до потери рассудка при упоминании имени Сусукида, то есть героя, всем известного своей физической силой, Рёкан промямлил, запинаясь:

– Нижайше прошу вас меня простить, Сусукида-сама. Я грубейшим образом обознался. Мне никогда даже в голову не приходило бить вас, этот удар предназначался Сигенари Кимура. Умоляю вас, не отнимайте у меня жизнь!

Но его слова только рассердили Сусукида еще больше.

– Что?! – вскричал он. – Ты собирался ударить своего благодетеля? То есть человека, великодушно простившего тебе возмутительное поведение в его присутствии? Подлец, я наподдам тебе еще и за своего друга Кимура. Сдохни, мразь!

С этими словами Сусукида занес над ним свой железный кулак, и конечно же тут пробил бы последний час Рёкана, но некто перехватил занесенную было руку возмездия. Обезумевший от ярости Сусукида пытался освободиться от захвата, но тщетно тратил силы: его рука как будто находилась в тисках. Обернувшись, он обнаружил, к своему изумлению, что держит его не кто иной, а сам Сигенари.

– Простите меня за дерзость, Сусукида Доно. Без сомнения, как говорит этот трус, он принял вас за меня, и это обстоятельство вызывает у меня громадное сожаление. Ваше негодование по поводу такого немыслимого оскорбления выглядит вполне естественным, но если вы ударите его кулаком, то убьете на месте. Он – мой враг. Могу я вас просить передать мне право наказать его?

– Конечно, – ответил Сусукида со смехом и поклоном согласия, когда Сигенари освободил его руку. – Вам следует иметь с ним дело по собственному усмотрению. Мне сообщили, что этот малый все больше наглеет и ведет себя все более дерзко с нашими товарищами изо дня в день. Я верю: вы позаботитесь о том, чтобы у него появилась причина для раскаяния.

Как только Сусукида покинул ванную комнату, Сигенари помог Рёкану подняться и заботливо сопроводил до собственного жилья, где любезно обработал специальным снадобьем его ушибы. Когда тябодзу несколько пришел в себя, Сигенари сделал ему спокойный выговор:

– Как же глупо с твоей стороны, Рёкан, бахвалиться своей силой и в расчете на нее задираться к своим товарищам и начальникам. Самурай должен использовать свои дарования исключительно на службе у своего господина. Тебе следует проявлять себя только на благо дела его высочества господина Хидеёри.

Прискорбно, что ты тратишь впустую силы в бесцельных ссорах и драках.

Тебе повезло, что предметом твоих оскорблений в тот злополучный день тебе попался я. Кто-то другой на моем месте, несомненно, заставил бы тебя тут же заплатить за дерзость собственной жизнью. Природа наделила тебя редкой физической силой и достойными навыками владения оружием. В настоящее время, когда война стучится в двери, как никогда в цене жизнь каждого самурая. Именно поэтому я не стал убивать тебя. Ты можешь нам пригодиться живым в нужный момент. Но ты не смог понять причины моего гуманизма и продолжил искать случая, чтобы оскорбить меня снова. Какая недальновидность с твоей стороны! Если бы я не вступился за тебя только что, то ты бы уже пал бесполезной жертвой от руки Сусукида Доно. Разве бесцельная смерть наподобие этой не считается позором для самурая? Если ты покаешься в своих прошлых ошибках, тогда я попрошу Сусукида Доно простить и забыть твою дерзость. И я уверен, что он мне не откажет в такой любезности. Еотов ли ты исправить свое поведение и впредь направлять все свои силы на самое добросовестное служение нашему господину и его делу, Рёкан?

Всю эту долгую речь, произнесенную с подкупающей искренностью, поразившей его в самое сердце, Рёкан выслушал с поникшей головой, отведя от стыда глаза в сторону. Горячие слезы стекали по его щекам с загрубевшей кожей; он смахнул их рукавом и заговорил упавшим голосом.

– Каждое произнесенное вами слово било прямо мне в сердце, Кимура-сама, – произнес он. – Ваша доброта переполняет меня раскаянием. Мне глубоко стыдно за себя, и я теперь вижу, каким слепым я был, что не разглядел ваши благородные и бескорыстные побуждения в вашем поведении. О! В искупление всего совершенного мне вполне следует исполнить обряд сеппуку! Но это выглядит противно вашим добрым указаниям: ведь вы ясно указали на то, что наш самурайский долг состоит в том, чтобы жить ради одной цели – отдать жизнь за дело нашего господина, когда это потребуется… Если вы сможете простить меня, мое самое сокровенное желание будет состоять в том, чтобы вы взяли меня к себе своим личным телохранителем. Я понимаю, что не достоин такой чести, но все равно прошу вас не отвергать с порога моей просьбы.

Тронутый и обрадованный успехом своих увещеваний, Сигенари радостно согласился с предложением Рёкана. Получив разрешение от князя Хидеёри, они поклялись друг другу в верности как сюзерен и вассал. Таким манером скандалист, задиристый пьянчуга, каким считался наш тябодзу, стал совсем другим человеком, всей силой своего мощного естества преданным служению своему обожаемому господину.

 

II

В год, последовавший сразу за описанными выше событиями, натянутые отношения между соперничавшими родами Тоётоми и Токугава совсем разладились объявлением давно назревавшей войны. Низложенный сёгун Иэясу и сёгун-узурпатор Хидетада с войском численностью 200 тысяч человек осадили замок города Осака, хотя пока еще не отваживались приступать к его штурму. Осажденными войсками, численностью уступавшими врагу, управляли многочисленные, превосходно подготовленные опытные старые воеводы, организовавшие храбрых защитников крепости на достойную ее оборону. В ходе нескольких мелких стычек, случившихся снаружи замка, люди Иэясу попадали в искусно устроенные ловушки и терпели ощутимые поражения. Больше всего они пострадали от применения новой тактики Сигенари, отличавшейся энергичным маневрированием на поле боя и решительными действиями его храброй сотни ратников.

Та осада продолжалась несколько месяцев, и храброму небольшому гарнизону все это время удавалось сдерживать врага. С каждой победой укреплялся боевой дух осажденных бойцов. Проницательный Иэясу не видел реальной возможности для взятия этой цитадели военной силой, и на принуждение гарнизона к капитуляции измором питать надежду казалось занятием глупым. Поэтому следовало уже переходить к политике заключения каким-нибудь путем мирного договора, а также рассчитывать на то, что гордыня и высокомерие противостоящей им группировки приведут ее к логически вытекающему из обстановки краху. Руководствуясь всем вышесказанным, а главное, с большой выдумкой и через посредничество самого императора, как потом обнаружилось, он предложил, нет, почти продиктовал Хидеёри задачу заключения мира. Подавляющее большинство его воевод, в их числе следует отметить начальника главного штаба Санада Юкимура и Сигенари, считали складывавшуюся на текущий момент обстановку вполне благоприятной с точки зрения победы их войск и решительно выступали против такого рокового поступка. Однако печально известная мать Хидеёри красавица Ёдогими, обладавшая огромным влиянием на своего сына, убежденная по этому поводу ее беспутными и неразумными фаворитами, уставшими от ограничений, связанных с осадой, использовала весь свой материнский авторитет для навязывания ему предложенных условий. Кроме того, это предложение, поступившее из высших сфер власти, требовало тщательного учета его в политике. Поэтому у защитников замка практически не оставалось выбора, кроме как принять унизительные условия, заключавшиеся в том, что Хидеёри обязывался уничтожить внешний ров своего замка, то есть продемонстрировать искренность своих мирных намерений, тогда как Иэясу, со своей стороны, предстояло уступить ему провинции Кии и Ямато.

Назначили день формального заключения соглашения; на этот случай послом по особым поручениям назначили Сигенари, а в заместители ему дали Суминосуке Кори.

Иэясу организовал надежную охрану входа в свой лагерь. Он к тому же предусмотрел демонстрацию для всех даиме, съехавшихся на церемонию заключения мирного договора, своей власти, ради чего подговорил своих пользовавшихся наибольшим доверием воевод всячески унижать ожидавшихся посланников противника. Эти заслуженные воины, глубоко переживавшие выпавшие на их долю частые поражения, только обрадовались возможности отомстить врагу, отыгравшись на его представителях.

Сигенари и Суминосуке прибыли верхом в сопровождении небольшой свиты численностью около восьмидесяти человек. При их появлении перед лагерем Такатора Тодо стражники один за другим стали выкрикивать:

– Остановитесь, господа! Вы приближаетесь к полевому лагерю его высочества, поэтому вам следует спешиться.

Суминосуке поспешно натянул поводья и собрался было сойти с коня, но начальник остановил его жестом и посмотрел надменно на стражников, стоявших перед ним. Он громко провозгласил:

– Перед вами представители министра права господина Тоётоми посланники Сигенари Кимура и Суминосуке Кори. Никакими правилами этикета не предусматривается спешивание равного перед равным по чину. Вы ведете себя вызывающе! Мы вам не подчиняемся.

Затем Сигенари спокойно продолжил свой путь, его свита проследовала за ним.

Когда послы подъехали к лагерю воеводы Ии, его стражники предъявили то же самое требование, чтобы они спешились.

Ответив тем же самым манером, что и в первый раз, Сигенари, не обращая ни малейшего внимания на их попытки остановить его, дал шпоры своему коню и поехал дальше.

В лагере князя Этиго стражники предприняли большие усилии по принуждению всадников оставить свои седла и продолжить двигаться пешком. Страшно разгневанный Сигенари решительно отказался выполнять такие требования, сопряженные с неоправданным проявлением открытой неучтивости.

– Что означает такое ваше вызывающее поведение? – возмущался он. – Судя по оказываемому нам приему, я прихожу к заключению о том, что Иэясу намерен нарушить распоряжение императора о заключении мира. Прекрасно, тогда нам просто нет нужды напрасно двигаться дальше. Мы немедленно возвращаемся в свой замок для доклада нашему господину о дерзком поведении с вашей стороны, показавшемся нам недопустимым позором!

Произнеся эту фразу, он повернул своего коня и собрался пуститься в обратный путь, когда люди князя Этиго, осознавшие, что зашли слишком далеко, принесли свои извинения и попросили его продолжить выполнение своей миссии.

Таким образом посольство прибыло во входу в здание, где им предстояло встретиться с великим свергнутым сёгуном. Здесь члены делегации спешились и, придерживая свои мечи, собрались было войти в двери, когда два привратника встали на их пути и потребовали:

– Вам следует оставить свое оружие снаружи!

Совершенно спокойным, не терпящим возражений голосом Сигенари произнес:

– Самурай всегда придерживается непреложного правила, заключающегося в том, чтобы никогда, ни под каким предлогом, не расставаться со своим мечом, когда он отправляется в лагерь врага.

Оспорить такое заявление не представлялось возможным, поэтому привратники провели всю вооруженную свиту посольства в просторные палаты, специально подготовленные к предстоящей церемонии. По обе стороны палат вдоль стен уже расселось солидное число даймё. Преисполненный достоинства, красивый и благородный, Сигенари прошествовал мимо участников собрания, провожаемый враждебными взглядами, и уселся на указанное ему место в центре лицом к возвышавшемуся рядом помосту, предназначенному для Иэясу, пока еще не появившегося перед публикой.

Суминосуке практически вплотную сопровождал своего патрона, а потом занял свое место рядом с ним.

Два руководителя церемониями сообщили им, что его высочество уже на подходе.

– Поскольку считается проявлением непочтительности брать с собой оружие на прием к августейшей особе, – добавили они, – вам придется оказать нам любезность и оставить его в прихожей.

– Непочтительным! – грохотнул Сигенари голосом, прозвучавшим громовым раскатом на весь зал. – Кому вы обращаете подобные речи?! Вспомните-ка лучше, что мы прибыли в качестве благородных посланников министра права! Непочтительность проявляете вы сами, и, если кто-то еще раз позволит себе дерзость по отношению к нам, обещаю вам, что вы за нее поплатитесь!

И он с такой яростью взглянул на этих двух чиновников, что они испуганно ретировались.

В скором времени появился сопровождаемый многочисленной свитой Иэясу и с торжественностью занял свое место. Все даймё как один почтительно склонили головы, и Суминосуке, поддавшийся чарам величественного вида Иэясу и стадному поведению присутствующих, сделал то же самое. Но Сигенари позволил себе самое легкое проявление признания положения этого великого государственного деятеля и теперь спокойно смотрел ему прямо в лицо.

– Рад вас видеть у себя дома, Сигенари, – произнес Иэясу приветливым голосом. – Приветствую вас, прибывшего с вашей нынешней важной миссией. Мы с вашим отцом Хитати-носуке были близкими друзьями, и я многим обязан ему.

– Извините меня, ваше высочество, – ответил Сигенари, – но сегодня я прибыл в качестве посланника министра права, и обсуждение личных дел мне видится неуместным.

Тактичный Иэясу, оказавшийся в неловкой ситуации, внешне не проявил ни малейшего смущения. Достав некий документ из переносного хранилища, он через адъютанта передал его Сигенари и мирно сказал:

– Соизвольте взглянуть на него с точки зрения правильности составления, Сигенари.

Сигенари внимательно прочитал заголовок документа, звучавший следующим образом: «В соответствии с Указом императора, Иэясу и Хидеёри договариваются о заключении мира на единственном условии, заключающемся в том, что Хидеёри дает указание о ликвидации внешнего рва своего замка в качестве символа его мирных намерений. Любая из участвующих сторон, первая обратившаяся к оружию после подписания настоящего договора, будет считаться виновной в нарушении высочайшего предписания и подлежит соответствующим мерам воздействия. 19 год эры Кейтё, 12-й месяц, 27-й день».

Читая этот документ, Сигенари все больше мрачнел лицом, а когда дочитал до конца, то начал подниматься на ноги с возмущенным возгласом:

– И это – ваши условия мира, ваше высочество? Раз так, то вы уже нарушили указания императора! Готовьтесь к ответным мерам!

Казалось так, что с мечом в руке он собирался напасть на престарелого государственного мужа. Все присутствующие начали тоже подниматься на ноги, чтобы предотвратить нападение. Перепугавшийся Иэясу поднял обе руки с мольбой о милосердии и предложил молодому человеку вернуться на свое место.

– Успокойтесь, умоляю вас, – поспешно говорил он. – На старости лет что-то я становлюсь забывчивым. По ошибке показал вам не тот документ. А вот – тот, что нам нужен.

Наш лукавый политикан достал из находившегося при нем хранилища другой документ и вручил его Сигенари. Вряд ли требует объяснений то, что старик попытался жульничать. Иэясу приказал заготовить два документа с различными условиями договора. Если бы посланники согласились с первым вариантом, предусматривавшим для него все преимущества, он бы придержал при себе второй, в котором провозглашались настоящие условия соглашения. Сигенари для него оказался достаточно внимательным дипломатом. Теперь он изучал новый документ, в котором говорилось следующее:

«КЛЯТВЫ О МИРЕ

Статья I. В соответствии с распоряжением Императора Иэясу и Хидеёри клянутся заключить мир и вступить в дружеские отношения.

Статья II. Хидеёри обязуется ликвидировать внешний ров своего замка, а Иэясу в обмен на это обязуется к следующему январю уступить ему провинции Кии и Ямато.

Статья III. Немедленно с подписанием «Клятв о мире» Иэясу обязуется распустить свое войско и убыть в долину Ямато.

Статья IV. Любая из сторон, нарушившая изложенные выше клятвы и прибегшая к силе оружия, признается виновной в попрании указания Императора и подлежит наказанию богами.

19 год эры Кейтё, 12-й месяц, 27-й день».

Сигенари внимательно прочел текст документа несколько раз.

– Теперь все правильно, ваше высочество. Извольте поставить свою подпись и приложить печать.

Иэясу соизволил. Посланник получил документ обратно и вложил его в специальную сумку, сшитую из роскошной парчи. Вежливо откланиваясь, Сигенари произнес вполне серьезно, хотя не без легкой злой насмешки:

– Прошу принять мои поздравления, ваше высочество.

Затем повернулся к собравшимся на мероприятие даймё, поклонился им и сказал:

– Благодарю вас за участие в мероприятии собственным присутствием.

Выслушав их ответные добрые пожелания, он отвесил еще один реверанс в адрес Иэясу.

– Позвольте мне покинуть вас, ваше высочество. Прощайте, ваше высочество и ваши превосходительства.

С изящным почтением он поклонился еще раз и со своею свитой покинул палаты для официальных приемов. Нельзя было не восхищаться его благородной манерой поведения и мужеством.

 

III

Хидеёри добросовестно выполнил свои обязательства в соответствии с «Клятвами о мире», и внешний ров, составлявший главный объект в системе – неприступной обороны его замка, заполнили грунтом и сровняли с землей. Зато Иэясу, никогда даже не собиравшийся выполнять касающиеся его самого условия соглашения, оставил за собой провинции, подлежащие передаче Хидеёри, несмотря на все его требования. В этой связи весной следующего года военные действия возобновились, и огромное войско под командованием Иэясу снова пришло осаждать замок Осаки.

Его гарнизон на протяжении нескольких недель оказывал упорное сопротивление; но теперь крепость осталась без своей главной защиты. А главное несчастье заключалось в том, что разногласия между наиболее приближенными полководцами Ёдогими и остальными воеводами вышли за все рамки приличия. В результате защитники крепости потерпели поражение в нескольких вооруженных стычках, а их численность сократилась настолько, что удерживать дальше свой замок они были не в состоянии.

Однажды ночью начальник главного штаба по имени Санада Юкимура провел с Сигенари тайную встречу.

– Нам долго не продержаться, – с грустью в голосе сообщил он своему собеседнику. – Нам пора готовить бегство нашего господина из его замка, а также передачу его верным сторонникам в каком-нибудь спокойном месте. Он мог бы найти пристанище в провинции князя Симадзу. Через него нам можно попытаться кое-что сделать для восполнения наших потерь и восстановления авторитета нашего рода. Кто-то из нас должен сопровождать нашего господина, а для облегчения такой задачи нам следует попытаться ввести противника в заблуждение и убедить его в том, что Хидеёри и самые храбрые его воины пали в бою. Поэтому нам следует подобрать себе на замену внешне похожих на нас убитых воинов. Когда враги обнаружат их тела, они должны будут поверить в то, что мы погибли, и даже не подумают преследовать нас. Иначе они обязательно бросятся за нами в погоню, если кому-то из них придет в голову подозрение о нашем бегстве. Я нашел похожего на меня самурая, подыщите что-нибудь подобное для себя. Приходится только сожалеть о необходимости жертвовать жизнями этих мужчин ради нашего собственного благополучия. Но наш долг заключается в том, чтобы заботиться о будущем благе рода, которому мы служим. Все личные соображения следует отодвинуть на второй план. Разве вы не одобряете мой замысел?

– Вы выдвинули превосходное предложение, – ответил Сигенари после некоторых размышлений. – Ия всей душой его одобряю. Но если все опытные полководцы покинут замок, пусть даже оставив двойников, проницательный Иэясу очень скоро заподозрит подмену. Мне при любом раскладе следует здесь остаться. Иэясу и его вассалы видели меня совсем недавно; они хорошо запомнили мои черты, и их не получится обмануть, нарядив постороннего человека в мои доспехи. Поэтому я перепоручаю сопровождение нашего господина и восстановление его рода вам и остальным воеводам. Я останусь один с гарнизоном и продолжу борьбу до последнего защитника. Я мертвый, а вы живой одинаково послужим на благо рода нашего господина. Поэтому не пытайтесь меня отговаривать. Я все решил.

– Решение, достойное поистине благородного человека, мой друг, – произнес Юкимура с нескрываемым восхищением в голосе. – Позвольте и мне остаться с вами! Мне бы не хотелось оставлять вас одного, и нам будет не хватать вашей помощи, но если вы решились на такое дело, не мне вас отговаривать от него. Врагу прекрасно известно, что вас очень высоко ценит наш господин, а вы постоянно находитесь подле него. Следовательно, когда они обнаружат ваше бездыханное тело на поле боя, им и в голову не придет, что наш господин устремился в бега. Тем самым ваша смерть послужит делу восстановления могущества рода Тоётоми. В глубине души я очень завидую вам, милый друг!

– Тогда будем считать, что мы обо всем договорились. Завтра я атакую силы врага со своими самураями, отвлеку на себя их внимание, а в это время вы проскользнете с тыльной стороны.

Обменявшись взволнованными словами прощания, наши заговорщики разошлись по своим делам, зная, что встретиться снова им не суждено.

Вернувшись в свою комнату, чтобы передохнуть, Сигенари побеседовал со своей молодой женой в присущей ему веселой манере.

– Завтра наши отряды готовятся совершить вылазку, в ходе которой намечается опрокинуть осадившего нас врага, – сообщил он жене. – По поводу такого важного события я хочу облачиться в доспехи, которые мой господин любезно подарил мне в прошлом году. Распорядись принести их сюда.

Когда доспехи доставили, он взял шлем, запалил очень ценное благовоние под названием ранджатай, потом опрокинул шлем так, чтобы наполнить его поднимающимся дымом. У Аояги, догадавшейся по его необычному поведению, что у него возникли веские основания для такого торжественного обряда, что называется, оборвалось сердце.

– Вы готовитесь к чему-то очень важному в завтрашнем бою, муж мой. Неужели вы не чаете его пережить?

– Погибнуть в бою? – уточнил Сигенари. – Зачем задавать такие никому не нужные вопросы? Ведь всем известно, что, идя в бой, воин всегда рассчитывает из него вернуться живым, разве не от него самого зависит его судьба?

– Все это так, но у меня возникли недобрые предчувствия того, что пережить предстоящий завтра бой вам не суждено. Я часто слышу, что воин окуривает ладаном свой шлем, когда он готовится сложить голову на поле брани. Я знаю, что замок падет перед врагом в ближайшее время, и у меня появилась уверенность в том, что в завтрашней битве вы погибнете. Не пытайтесь меня обманывать. Ведь я же дочь самурая. Умереть в одиночку я вам не позволю.

– Храбрая моя жена! Простите мои сомнения, посетившие меня, когда я думал, говорить ли вам о моем решении. Я не решался посвящать вас в мои планы, опасаясь как раз того, о чем вы сама заговорили.

Затем он посвятил жену в суть своего разговора с Юкимурой Санада, а также сообщил об их обоюдном решении.

– Притом что мне придется отдать свою жизнь за моего господина, – завершил он свою речь, – прошу вас не торопиться умирать рядом со мной. Желание же мое заключается в том, чтобы вы жили дальше и молились о процветании нашего господина. Живите ради него. Такова моя последняя воля.

– Ваша воля для меня закон, – ответила его жена. – Ее я свято выполню. Я знаю, что вас ждет почетная смерть, и после вас останется неувядаемая вечная слава!

Дальше Аояги принесла саке и две крошечные чашечки, и они выпили на долгое прощание. После такой грустной церемонии Аояги извинилась и удалилась в свои покои. Так как она почему-то не возвратилась, удивленный ее долгим отсутствием Сигенари отправился за нею сам. К своему ужасу и изумлению, он обнаружил ее мертвой: она покончила с собой коротким мечом, лежащим рядом с ее безжизненным телом. В своей записке она объяснила такой торопливый поступок.

«Муж мой, – говорилось в предсмертной записке, – простите меня за то, что умерла раньше вас. Я обещала вас слушаться, но душевных сил на это у меня не хватило. Китайский храбрый воин Го-у, убитый горем из-за расставания с женой, допустил позорную нерешительность перед своим последним сражением. В нашей стране такую же слабость приписывают Ёсинаке Кисо. Я совсем даже не пытаюсь сравнивать вас с этими мужчинами, но все-таки считаю так, что с потерей вас мне в этом мире никакой надежды больше не светит. Поэтому мне стоит умереть прежде, чем вы вступите в свой последний бой. А я отправляюсь ждать вас в царстве мертвых. Желаю вам поразить как можно больше врагов! Мы снова встретимся в Мире Духов, а до того времени прощайте! Аояги».

Утро следующего дня выдалось ясным и безоблачным. Наступил первый день пятого месяца 20 года эры Кейтё (1615 г. по христианскому календарю).

Крупный отряд под командованием Наотака Ии выдвинулся из лагеря врага и бросился на штурм замка. Сигенари встретил атакующих во главе семисот наездников, и завязалась ожесточенная схватка. Всей мощью своего отчаяния самураи Сигенари отбили натиск численно значительно превосходящего противника. Но по мере того, как терпел поражение один отряд, вместо него подходил другой, а потом еще очередной, поэтому казалось, что защитники замка в конечном счете живыми с поля битвы не уйдут.

– Нам следует пробиться к главному полку врага, – сказал Сигенари во время короткой передышки своему верному слуге Рёкану, когда-то известному под кличкой Чайная Муха. – Если только нам удастся уничтожить главнокомандующего Наотака Ии, ряды врага придут в расстройство, и у нас появится некоторый шанс на жизнь.

Вдохновляемые героическим примером своего предводителя ратники небольшого отряда бросились на врага. Не устоявшие перед яростным натиском воины четвертой и пятой сотни смешали свой боевой порядок и начали беспорядочное отступление. Казалось, их общее бегство неминуемо.

Ии в полном одиночестве отстаивал свою позицию. Размахивая своим веером саихаи, он рычал зычным голосом:

– Трусы! Вы пятитесь перед такой малочисленной горсткой противника? Назад, вернитесь, сегодня мы все равно победим!

Его слова тут же возымели нужное действие. Отступившие было ратники сплотили свои ряды, восстановили боевой порядок и теперь храбро сражались. Видя это, Сигенари мрачно про себя усмехнулся.

– Наступило мое время прорваться через боевые порядки, убить Ии, после чего пасть самому!

Пришпорив своего коня, он бросился вперед, стремительный как молния, его роскошный шлем и полированные доспехи сияли на солнце. Рёкан старался не отставать ни на шаг, держа наперевес тяжелую железную пику, и остальные наиболее преданные самураи держались рядом, прорубаясь через шеренги врага и разбрасывая его пехоту прочь со своего пути. Их натиск поначалу казался таким мощным, что люди вокруг Ии снова дрогнули. В этот переломный момент перед Сигенари внезапно появился известный своей огромной силой самурай по имени Дзюродзаемон Секи, нацелившийся в нашего героя огромной алебардой; но острие копья Сигенари прошло как раз через его нагрудник кольчуги, и он слетел со своей лошади замертво. Ратники Ии впали в панику, и ни один из них не рисковал встать на пути Сигенари, продолжавшего нестись вперед, и он атаковал Ии, не дав ему скрыться с поля боя. Во всем уступавший своему противнику Ии должен был упасть на землю, если бы не некий Фудзита Ното-но-Ками, бросившийся его спасать. Раздосадованный такой картиной, Сигенари развернулся, чтобы одним ударом выбить его из седла, и в тот момент Ии удалось ретироваться.

Обернувшись на пройденный путь, Сигенари увидел совсем немногих из своих людей; почти все они пали в рукопашной схватке. Весь израненный и ослабевший от кровопотери Сигенари осознал, что он сделал практически все ему доступное. Пока на него никто не обращал внимания, он спрыгнул со своего измотанного коня и проследовал к небольшой рощице на холме. За его приближением наблюдал один принадлежащий к лагерю Ии плебей, прятавшийся за деревьями. Бесстрашный Сигенари даже в нынешнем его измотанном состоянии внушал врагу страх и ужас. Скрывавшийся трус не смел напасть на него открыто, но, когда наш израненный герой лег, тяжело дыша, на землю, украдкой подкрался сзади и изготовился для удара ему в голову. Сигенари услышал слабый шелест приближающегося человека и оглянулся, спугнув негодяя, бросившегося наутек. Сигенари позвал его вернуться.

– Приятель, – произнес он, – кто бы ты ни был, подойди сюда и забери мою голову.

Но тот плебей, опасавшийся ловушки, боялся выполнить его просьбу.

– Трус! – прокричал умирающий воин. – Тебе нечего бояться меня. Ничего я тебе не сделаю. Отруби мне голову. Но я заклинаю тебя не снимать шлем до тех пор, пока не представишь ее своему господину Иэясу. Сознание покидает меня, прошу тебя отрубить мне голову и показать Иэясу.

Произнося последние слова, Сигенари поднял нижние пластины шлема и подставил свою шею для последнего удара. В полуобморочном состоянии плебей собрался с духом и отсоединил его голову от тела. После этого, расхрабрившись, он поднял высоко над собой свой истекающий кровью трофей и прокричал во весь голос:

– Я, Тёзабуро Андо, в одиночку лишил головы величайшего воина армии Осаки знаменитого Сигенари Нагато-но-Ками!

Его хвастливое заявление достигло ушей покрытого кровью человека, все еще находившегося в самой гуще свалки. Мы говорим о Рёкане.

– Мой господин Нагато-но-Ками не из тех полководцев, чтобы его убил какой-то слабак Андо! – воскликнул он, насколько позволяли покидавшие его силы. – У него появилась какая-то причина, чтобы позволить кому-то отрубить себе голову. Помните это, враги!

С этими словами он пронзил мечом себе живот и покончил с собой.

После сражения главу Сигенари, остававшуюся в его шлеме, доставили к Иэясу, с нетерпением ее ожидавшему. В тот день практически всем его самураям мечталось завладеть головой этого героя, и Иэясу приказал снять шлем с принесенной ему головы для подтверждения личности покойного. Как только это сделали, в воздухе разлился густой аромат ладана.

Старый государственный деятель рассматривал благородные черты лица своего врага с явным почтительным восхищением.

– Не существовало еще на земле более преданного или храброго самурая, чем Нагато-но-Ками! – медленно произнес он. – За это его любили многие люди!

Попытка побега из замка провалилась. На 8 мая осадившие его отряды в очередной раз пошли на приступ сразу со всех сторон, и так началась самая кровавая битва в истории Японии. Она завершилась окончательным свержением группировки Хидеёри и уничтожением замка пламенем. Несчастный дворянин, его мать и все фрейлины сгинули в пламени того пожара.