1

На один день слишком много событий. Я представлял, что мне в эту ночь скоро не заснуть. Но я не знал, что ночь станет продолжением дня. Около двенадцати я простился с Йоко. Обычно в это время она уезжала от меня. Компресс помог и я сумел на своих двоих спуститься вниз. На такси я хотел сначала заехать в редакцию, но по здравому размышлению двинул прямиком домой. В машине, а точнее, когда я ехал на лифте от Йоко, у меня уже был план, чем заняться в первую очередь дома.

Полночь — не время для звонков, если собираешься потревожить не свою… знакомую, а коллегу по профессии, да еще значительно старше тебя. В справочнике я нашел телефон Оура Кэйскэ.

— Приношу мои извинения, Оура–сан.

— А, это ты. Ну здравствуй. Что у тебя за пожар?

— Я знаю, что уже очень поздно…

— Послушай, ты мне позвонил только ради того, чтобы сообщить, который час? Не поверю. Давай выкладывай. И не бери в голову, я в это время еще не ложусь.

— Когда–то вы мне рассказывали о таинственной смерти одного секретаря министра. Помните этот случай?

— И чего ты хочешь от меня?

— Этот министр — Кавакита Канъитиро?

— Совершенно верно. А если тебя интересует, как звали того секретаря, проще простого — Игата Кэйскэ. Имя у нас с ним одно, иероглифы разные… Ну, что ты там замолчал?

Я напомнил Оура о том, что он сам мне сказал тогда, что у секретаря было двое детей — сын и маленькая дочка. Нет, он не помнит, как их звали. Он был на похоронах и фотографировал. Детей покойного в том числе. Я спросил его, видел ли он сегодня вечерний выпуск теленовостей. Там должно было пройти сообщение о человеке, убившем любовницу–актрису и затем совершившем самоубийство. Его звали Игата Такити.

— Вон оно что! А с какой стати ты спросил меня про Кавакита?

— Игата–младший был управляющим фирмой «Кавакита согё», где президентом числится, правда, номинально Кавакита Какудзиро, брат Канъитиро.

— Я этот сюжет видел. Но фамилия братьев там не фигурировала. Уж я бы ее не пропустил. Да, трудную задачку ты мне подкинул на сон грядущий… Сын избирает самоубийство, следуя примеру отца. В жизни подобное, конечно… нет, нет, что–то не верится.

— Оура–сан, мне важно было услышать от вас подтверждение моим догадкам и сомнениям — Такити не покончил с собой.

— Я ждал, когда ты это скажешь. У меня сохранилось кое-что из того времени… Короче, давай–ка приезжай ко мне. Вместе будем полуночничать. И не говори мне, что сейчас уже поздно.

 

2

После такого приглашения грех ссылаться на больную ногу и т.п. Через час я стоял перед миниатюрным загородным домиком с крошечным садом. Соседняя, такая же, постройка отстояла разве что в метре. Это напоминало декорацию. Оура вышел встречать меня в свитере. Мне этот человек всегда нравился. Он с женой выглядели симпатичной, дружной парой. Она предложила нам чай, но Оура замахал на нее руками: пива!

— Приятный у вас дом.

— Комплименты побоку, — хохотнул он, — спичечный коробок. Все, что мог заработать пером за всю жизнь.

Мне было удивительно уютно здесь, хотя то, о чем нам предстояло беседовать, не располагало к душевному комфорту. Оура считал, что история с тремя порциями суси, пожалуй, на сегодня — самая большая моя удача. Он недоумевал, почему я не дал ей ход. Я сказал ему о Танияма, что жду известий от него. Надеюсь, что мы прочтем это в утреннем тираже газеты. У меня же есть личные соображения, по которым мое выступление в прессе было бы не совсем корректным. Ведь я собираюсь жениться на младшей сестре Такити и дочери Игата Кэйскэ.

На своем веку Оура, несомненно, сталкивался с разными переплетениями судеб, но от моего сюрприза он не сразу пришел в себя. Положение осложняется тем, продолжил я, что между событиями двадцатилетней давности и сегодняшними существует связь. В первом случае перекладывают вину на подчиненного и как носителя тайны убирают или вынуждают убраться самому. Кавакита берет на себя заботу о семье Игата Кэйскэ, пристраивает Такити в фирму брата, ему покупают отличную квартиру, но из предосторожности — не на его имя. В какой–то момент в руки Игата–младшего попадает важный документ, вероятнее всего — компромат на Кавакита. Он начинает жить на широкую ногу. Дорогая обстановка, любовница, которая ему обходится недешево, и, последнее, — ценные картины. Такити не был страстным поклонником живописи, полотна больших мастеров — большие деньги. Почувствовав опасность, он положил бумаги в банковский сейф и предупредил сестру, что она может их взять, если с ним что–то случится. Как бы завещание. К сожалению, мне неизвестно содержание бумаг. И это было правдой: Йоко мне так их и не показала.

Оура был идеальным собеседником. Он умел слушать, не перебивая и не пропуская ни одного слова. Выслушав меня, он одобрительно хмыкнул.

— Итак, следуя твоей логике, следуя за фактами, мы приходим к тому, что Такиги стал вымогателем. Он шантажировал Кавакита уликой, подтверждающей его причастность к смерти отца. И Кавакита решил раз и навсегда избавиться от угроз, избрав старый испытанный способ.

— Такити не самоубийца.

— Само собой. Если бы вслед за ним не была убита Куронума Юко, его самоубийство доказать было бы значительно легче, чем опровергнуть. Они поторопились и получился перебор. Но я не об этом. Твои рассуждения основываются на логике и оттого не кажутся мне… верными.

— Но почему? И чем плоха логика? Парадокс какой–то.

— Срабатывает опыт. Жизненный, профессиональный. Ты взял поверхностный слой, и тут у меня нет возражений. Загляни глубже и твоя логика закачается. Я приготовил для тебя кое- что из старых газетных вырезок, мои записи тех лет. Можешь их забрать и полистать на досуге. Хочу обратить твое внимание на то, о чем газеты не писали, а если чему–нибудь удало проскользнуть, то лишь самой малости. Догадываешься, куда клоню?

Когда Оура впервые увидел мать Йоко и Такити, он был сражен. Траур подчеркивает красоту женщины, но здесь любые ухищрения были излишни, природная внешность Игата Kaёко не нуждалась ни в чем. Вдову тридцати семи лет можно было принять за старшую сестру ее детей.

— Поверхностный пласт впечатлений — штука опасная. Мы примериваем чужое платье на себя. Каждый когда–нибудь испытывал на себе действие женской красоты. Помню, как сразу и поползли скандальные слухи. Дескать, Каёко — любовница Кавакита Канъитиро и муж, потрясенный изменой жены… Заметь себе, в житейском плане с логикой тут полный порядок. Если считать достаточным фактором… красоту. Но красота сама по себе — тайна, загадка.

— Ей было бы сейчас пятьдесят семь, как я понимаю?

— Почему ты говоришь о ней в прошедшем времени? Разе она умерла?

— Йоко говорила, что у нее один родственник — ее брат Такити.

— Ты обмолвился о каких–то ценных картинах. Ты слыхал об этом или видел собственными глазами?

— Сегодня, то есть вчера вечером, я в первый раз был у Йоко. На стене Шагал.

— Шагал?

— Да. Подлинник. Его принес Такити месяц назад. Цена ему — сто миллионов иен Так мне было сказано.

— Деньги дешевеют. Тогда речь шла о десятках миллионов. Но когда просочилась информация о взятке, полученной Кавакита–старшим, был слушок, что в дело пошли не наличные, а как бы подарок — картина Шагала.

Час от часу не легче. Оура прав — чем дальше в лес, тем больше дров. Не далек был от истины и Такити, сказав своей сестре, что таким, как я, на роду написаны одни хлопоты — заваривать кашу и самому ее расхлебывать.

— Кому удалось докопаться до картины Шагала? Не вам ли, Оура–сан?

— Мне чужие лавры не нужны. Того человека уже нет в живых. Мой коллега по уголовной хронике. Анонимный звонок. Судя по осведомленности в деталях, звонил перекупщик картин. Вероятно, ему недодали за посреднические услуги и он выразил свое неудовольствие в доступной для него форме, — насмешливо прокомментировал свою догадку старый газетчик.

— Кавакита тогда вышел сухим из воды. А взяткодатель? Если из него выбили показания…

—Сильно сказано, мой друг. В руках у следствия оказалась типичная подставка. Хозяин какой–то небольшой строительной фирмы. Кавакита с ним мараться бы не стал. Его прижали, он струхнул, с перепугу сболтнул, чему его в спешке научили… А нашему брату только бы была зацепка, — в глазах Оура вспыхнул огонек, — А остальное дело техники, как говорится. Нашли, что это скромное хозяйство принадлежит могучей фирме «Тайхэйё докэн». Ее президент — видная фигура среди коллекционеров — незадолго до того приобрел на аукционе во Франции партию картин. А вот тому было для чего обхаживать Кавакита, ведь с подачи министра распределялись крупные подряды на строительство.

— Его, конечно, не привлекли? Не осмелились, не так ли?

— Газеты намекнули о фирме, обозначив ее в публикациях латинской литерой «Т». Слишком тонкий намек для неосведомленного читателя. А попробуй обнародовать все как есть, глазом не успеешь моргнуть: факт взятки не доказан, репутации фирмы клеветой нанесен ущерб, который судом оценивается…

Была ночь. Я только дивился энергии Оура. Он готов был вести беседу до утра. Пережитое за день, усталость, боль в ноге накладывались одно на другое. С Йоко мне удалось помириться, но без нежных объятий и ценой отказа от бумаг, одно упоминание которых вызывало в ней негодование и ярость. И это не придавало мне бодрости. Я сказал Оура, что утром мне надо быть на ногах, что–то предпринимать, а вечером — дежурство в редакции. На прощание мне были переданы газетные статьи и записи, заботливо упакованные хозяином дома в фуросики .

Несмотря на измотанность, мне не уснуть, пока не погляжу на то место Таксист отыскал его по плану, которым снабдил меня Оура. Точнее, вопреки плану, так как с той поры, когда он был здесь последний раз, многое переменилось. Не стало речушки, ее загнали в трубу и сверху забетонировали — сделали дорогу. Я не обнаружил коттеджа, в котором двадцать лет назад жила маленькая Йоко, его вытеснила застройка. По той же причине исчез пустырь. Но вышка была цела. Похоже — она служила опорой высоковольтной линии. Тогда, в прошлом. Когда с нее бросился, как утверждали, один слабонервный, ревнивый, затравленный газетчиками человек. Я пытался понять его сына, которому тогда было уже шестнадцать лет. Он должен был помнить, что творилось вокруг имени его отца, ужас матери, сестры, свой. Потом он узнал правду. Это стоило ему жизни. Так зачем ему непременно нужно было последовать примеру отца? Нелепость, ведь у него были доказательства, что все было иначе. На худой конец — есть много других способов…

Возвращаясь к машине, я напоследок оглянулся назад. Вышка. Кусок ржавого железа. Призрак.

 

3

Со сном так и не получилось. Пока то да се — ванна, чтение взятого у Оура, — пришло утро, а с ним и утренние газеты. Сдерживая нетерпение, я начал с «Майаса симбун». Заявление полиции. Показания сотрудников студии «Хаппи–кикаку». Ничего нового для меня. Кроме одной подробности. Киношники «вдруг» вспомнили, что у Куронума Юко появился новый любовник и это могло вызвать вспышку ревности у Такити. Ну и ну! А вот и наша «Тоё симпо»:

«УБИТА АКТРИСА КУРОНУМА ЮКО.

УБИЙЦА — СЛУЖАЩИЙ ФИРМЫ — ИЗБИРАЕТ ДЛЯ СЕБЯ НАКАЗАНИЕ САМ».

Что же Танияма? Где показания Гэн–тян? Где всё то, ради чего я старался, высунув язык? Сумасшедший дом. И он ещё смел обвинять меня в непрофессионализме. Я голову оторву этому Танияма!.. Ох, как я был зол. Похоже, меня оставили в дураках. Творится нечто помимо меня, а я пребываю в неведении. Как и буду оправдываться перед Йоко — одному богу известно Врать я ей не собираюсь. И когда она мне позвонила сказал ей, что думаю по этому поводу. Либо Танияма обманул меня, либо на его пути возникло препятствие. Не исключено что у него мог появиться новый план — пока все гадательно и требует выяснения. Я спросил ее, не нужна ли моя помощь. Нет не нужна. Сегодня вечером — поминальное бдение. Завтра — кремация, потом она повезет урну для захоронения на родину Она уже говорила мне, что родовое кладбище Игата находится на острове Кюсю. О приглашении меня домой в шесть часов на поминальное бдение — ни слова. Вместо этого…

— Я хотела бы свидеться с тобой.

— Сейчас?

— Нет, в полдень. Я приглашена на обед. Мне очень важно, чтобы ты тоже был. Я хочу познакомить тебя с одним человеком.

Она хочет познакомить меня с каким–то человеком. Допустим, это ей действительно нужно. Но застолье перед поминальной службой?

— Китайский ресторанчик в подземном этаже гостиницы. Ты ее легко найдешь. Она прямо напротив станции Синагава. Итак, в полдень…

Я принял душ. Занялся ногой, боль несколько приутихла. А на душе кошки скребли. Меня тревожило поведение Йоко. С шести вечера до часу ночи мне предстоит дежурить в редакции. Переодеваться будет некогда, так что темный костюм с галстуком — сойдет для званого обеда и для поминок, если меня на них позовут.

Не люблю, чтобы меня ждали. Их еще не было. Вышколенный бой проводил меня к круглому столику, подал на подносе влажную горячую салфетку. Я вытирал руки, когда появилась Йоко и с ней господин лет сорока. Я поднялся к ним навстречу. Йоко представила нас друг другу.

— Мои жених, я вам о нем говорила. А это — господин Чэн. Коммерсант нз Малайзии.

— Очень приятно.

— Рад с вами познакомиться, — по–японски он выговаривал фразы чисто, как способный и старательный ученик.

Это была странная трапеза. Официант приносил одну смену за другой. Я для приличия ковырялся в тарелке, но в основном отдавал предпочтение пиву. Когда появился суп из акульего филе, Йоко чуть не захлопала в ладоши, хотя потом к нему едва притронулась. Сегодня мы с ней были плохие едоки, просто из рук вон. Зато Чэн ел за троих. При этом он успевал вести весьма оживленную беседу с Йоко. Светская никчемная болтовня обо всем и ни о чем. Качество японских автомобилей. Состояние японской промышленности — вообще. Дороговизна жизни в Токио. Йоко сменила пластинку и зажурчали названия достопримечательностей Киото и Никко. Мое участие в разговоре ограничивалось одной–двумя репликами, поддакиванием, а главное тем, что я не мешал. И мне не мешали. Поэтому я заметил то, на что они внимания не обратили. Я заметил, как из- за ширмы, прикрывающей вход в зал, высунулась чья–то голова. Взгляд мужчины торопливо перебегал от столика к столику, пока не наткнулся на наш. Он нашел, что искал. Чтобы не спугнуть этого типа и полностью удостовериться в его намерениях, я заслонил лицо рукой, но так, что ни на секунду не выпускал его из поля зрения. Сомнений ке было. Я физически ощущал, как он ощупывал глазами нашу троицу. Потом мне надоело и я с вызовом ответил ему встречным взглядом. Он смутился. В тот же момент к нему подошел бой и что–то спросил. Голова исчезла.

Из задумчивости меня вывел веселый голос Йоко. Ее оживленный тон радовал и одновременно озадачивал меня. Я не осуждал ее за смех и хорошее настроение. Но внутренняя неловкость во мне не проходила, а нарастала. Я ничего не мог поделать с собой.

— Ты только послушай, что нам предлагает Чэн–сан, — глаза Йоко лучились от удовольствия, она погладила мою руку, — какая прелесть! Он считает, что медовый месяц мы должны провести в Малайзии.

— Вы бывали у нас? — он был очень доброжелателен, этот господин из Малайзии. — Очень красивая страна. Для медового месяца такой милой пары лучше всего подойдет остров Пэнан. Прекрасные отели. Я позабочусь, чтобы вам было хорошо.

Я взглянул на Йоко. Она, улыбаясь, кивнула.

— Я вижу, что обе стороны согласны. Я очень, очень рад. Когда вас можно ждать? Мне нужно подготовиться.

— Если все зависит от меня, задержки не будет, — сказал я, не отрывая взгляда от Йоко. Она скорчила очаровательную гримаску.

— Не верьте ему, Чэн–сан. Все наоборот. Это я хочу, чтобы у нас с ним решилось как можно скорее.

Наша шутливая перепалка понравилась китайцу. Он похохатывал, словно от щекотки. А потом — почти без перехода — изобразил на лице озабоченность.

— Приношу свои извинения. Вынужден ненадолго вас покинуть. Мне нужно позвонить по телефону.

Он вышел из зала, но у меня не было полной уверенности, что господин Чэн не остановился за ширмой. Поэтому я, не меняя позы и с прежней безмятежностью на лице, не дал угаснуть застольной беседе. Просто перевел ее в другое русло.

— Ты можешь мне объяснить, что происходит?

— Потом.

— Кто такой Чэн?

— Человек из Малайзии. Он наш клиент.

— Он знает о смерти Такити?

— Может быть, знает. Тебя что–нибудь насторожило в нем?

— Не знаю. Еще не понял. Для чего тебе все это нужно? — я показал на остатки десерта.

— Когда–нибудь ты узнаешь сам.

— Скажи, Йоко, я верю в твое чутье: Чэн — это враг или друг?

— Думаю, только — не друг. Возможно, он пока держит нейтралитет.

— Пока?

— Да, пока…

В этот миг Чэн показался на пороге. Мы посидели еще немного. Йоко была такая же непринужденная, Чэн также был приветлив. А я старался запомнить его лицо, его манеры, его голос. Потом принесли счет и он старательно прочитал, что в нем написано, прежде чем подписать его.

— Спасибо за угощение, — сказала Йоко.

— Не стоит благодарности, — ответил он. — Мне было приятно видеть вас, вместе. Приезжайте в Малайзию. Не пожалеете.

Мы расстались перед лифтом. Я обменялся с Чэном рукопожатием. Йоко вопросительно взглянула на него, и он понимающе улыбнулся. В обнимку мы поднялись в холл гостиницы.

— Похоже, за нами следят, — прижимаясь ко мне теснее, шепнула Йоко. И добавила достаточно громко, чтобы быть услышанной: — Если ты так настаиваешь, пойдем выпьем кофе.

Мы сели в углу кофейни, откуда был хороший обзор. Наблюдавшего за нами вычислить было нетрудно. Он единственный здесь разыгрывал полное безразличие к окружающим. Я чуть не, поперхнулся глотком кофе, когда Йоко внезапно вцепилась в мой рукав:

— Смотри! Смотри! — Она пальцем показывала на телевизор.

На светящемся экране повторялись одни и те же титры: «В РЕКЕ МЭГУРО НАЙДЕН УТОПЛЕННИК — ЛИЧНОСТЬ УСТАНОВЛЕНА: ПОТЕРПЕВШИЙ БЫЛ РАЗНОСЧИКОМ СУСИ — ПОДОЗРЕНИЕ НА УБИЙСТВО — ВЕДЕТСЯ РАССЛЕДОВАНИЕ. В РЕКЕ МЭГУРО…»

В кадре диктор перешел к подробностям сюжета: «Сегодня в первом часу ночи Маэдзава Гэнъити (бедный Гэн–тян, у меня все сжалось от давящей тоски), работник сусичной лавки, расположенной в Нака-Мэгуро, отправился разносить по домам заказы. Он не вернулся к закрытию лавки, и так как прежде подобного не случалось, его хозяин Оцубо Эйдзи предпринял поиски. Ему удалось обнаружить труп Маэдзава–сан у берега реки Мэгуро. Была немедленно оповещена полиция. Вместе с прибывшим на место происшествия полицейским владелец сусичной лавки вытащил тело своего работника из воды. На шее покойного был найден обрывок веревки. Судебно–медицинская экспертиза полиции Мэгуро установила, что разносчик суси был сначала удушен с помощью веревки и лишь потом брошен в реку. Налицо насильственные действия. По факту убийства начато расследование. По словам Оцуро–сан, покойный Маэдзава- сан работал у него с прошлого года, имел только хорошие отзывы клиентов, и нет оснований предполагать, что у него могли быть враги».

— Это тот человек, о котором ты мне говорил? — напомнила о себе Йоко

— Да, это он. Подожди меня здесь.

Недобрые чувства руководили мной. Я хотел и не хотел, чтобы Танияма оказался на месте. В пресс–клубе при полицейском управлении к телефону подошел шеф. Я назвал себя и спросил, где Танияма.

— Его нет в пресс–клубе.

— Он что–нибудь предпринимает по поводу утопленника в Нака-Мэгуро?

— Совершенно верно.

— Вчера я передал ему информацию, добытую от этого разносчика суси. Вы в курсе?

— В первый раз слышу. А что, собственно, вы ему передали?

— Когда Танияма вернется, спросите у него сами, — сказал я и повесил трубку.

У нас не положено обсуждать действия собратьев по перу с кем бы то ни было. Но поведение Танияма взорвало меня. Мало того, что он предал меня. Он поставил под удар Гэн–тян. Скрепя сердце я вынужден был признаться, что газеты ни при чем, виноват Танияма. Йоко выслушала меня, не перебивая.

— А почему ты не написал все это сам? — неожиданно спросила меня она. — Ты отыскал этого несчастного разносчика, а не Танияма.

— Он аккредитован при полицейском управлении. Материалы, связанные с уголовными делами, — его сфера влияния.

— Вы много пишете о мафии. Я читала. Там часто упоминается эта самая сфера влияния… У вас как в мафии. А я и не знала.

Если она хотела меня уколоть, то ее укол пришелся по назначению. Я часто возвращаюсь к этой мысли, к этому сравнению. Чего мы только не делаем ради статьи в газете? Выслеживаем людей, разбиваем судьбы, идем на махинации. Среди нас пьяницы, картежники, сомнительные личности, которых мы покрываем, потому что они принадлежат к нашему клану. И все–таки, при всех недостатках, мы — не мафиози. Если бы я не был уверен в этом, я ушел бы из газеты.

Начнем по порядку. Маэдзава Гэнъити, рассыльный из лавки, торгующей суси, был у Куронума Юко незадолго до ее убийства и мог подтвердить под присягой, что у нее в гостях были двое. Один из мужчин — Игата Такити предусмотрительно оставил свои отпечатки Если второй не имеет отношения к разыгравшейся драме, почему он скрывается? А если — имеет? Все это без утайки я передал Танияма. Он знал реальную цену такой информации и понимал, что ее требуется немедленно пустить в ход. Поэтому oн потащил меня к Нацумэ, чтобы тут же прояснить ситуацию. Но я переложил решение вопроса на него, и он взялся за это охотно, более того — с энтузиазмом. Предположим: он приходит к Нацумэ, но того нет на месте. Не аргумент. Нацумэ уклоняется от встречи? Но почему? Нелепо. Танияма должен был передать полиции сведения, чтобы с Гэн–тян поработали сыщики. Уже одного того, что мне рассказал рассыльный, достаточно, чтобы поставить под сомнение многое из того, к чему пришло следствие. Вместе с тем для расследования открываются новые возможности. Уже не откроются. Гэн–тян нет. Неужели инициатива исходила от Нацумэ? Неужели это он убедил Танияма не привлекать внимание к рассыльному и не использовать его в качестве свидетеля? Я понимал абсурдность таких умозаключений, но не мог найти и другой логики, мало–мальски объясняющей бездействие Танияма.

— А тебе не приходит в голову, что его подкупили? — неожиданно задает вопрос Йоко, и я лишний раз убеждаюсь, что моя подружка далеко не так проста.

— Едва ли — без особой уверенности возражаю я, — Да и кто?

— Те, у кого есть власть н деньги. Уж не будешь ли ты меня уверять в неподкупности прессы.

Не буду. Я не знаю, какие тайны скрываются в этой хорошенькой головке. Насколько Йоко сведуща в мотивах гибели отца? Догадывалась ли она об источниках доходов брата? А прежде, задолго до этого — жила в неведении, откуда у матери куча денег, или не была наивна на этот счет? Не время обсуждать подобные вопросы. Я сказал, что до дежурства у меня есть три свободных часа. Они в ее распоряжении. Не могу ли чем помочь ей? Нет, подготовку поминальной службы взяло на себя похоронное бюро. От нее требуется лишь вернуться домой к шести.

— А до этого ты побудешь со мной?

— Конечно.

— И ты снимешь номер в этом отеле?

 

4

Что творилось в моей душе в те мгновения, трудно передать словами. Тем не менее попробую. Прежде всего, помню, я воззрился на Йоко как тупица — не ослышался ли? Она кивком головы успокоила, что со слухом у меня в порядке. Передо мной была женщина, совершенно мне незнакомая. Какое–то маленькое чудовище. Смерть следует за смертью. Покойники еще Не преданы земле, а мы займемся любовью. Что это — самообладание, природа которого мне непонятна, или порочность, таящаяся в глубинах дорогого мне существа? Китайская кухня, теперь — постель. Но вопреки рассудку что–то во мне приказало не противиться ее желанию.

Оформляя номер, я проявил осмотрительность, о которой вспоминаю со стыдом. Вместо своего я назвал имя одного из своих коллег. Портье взял плату вперед и протянул мне ключ.

Номер был с видом на море. На рейде покачивалось несколько грузовых судов. Йоко задернула портьеру и сразу стало темно.

Мне хотелось иметь с ней детей и жить вместе долго–долго. Природа назначила нас друг для друга. Это признавала я Йоко. Ей было хорошо со мной, а мне — с ней. Ее напускная беззаботность за обедом могла обмануть приезжего китайца, хотя не ручаюсь. Меня же не оставляло ощущение, что она — на пределе. Сейчас, в полумраке гостиничного номера плотина прорвалась и чувства, сдерживаемые силой воли, обрушились на меня.

А потом мы внезапно очутились на отмели. Нагие и беспомощные. Опустошенными были не только наша тела, но и души. Глядя на разметавшиеся по подушке волосы, на залитое слезами лицо, я сказал, сам не осознавая, зачем это говорю:

— Знаешь, Йоко, мне почудилось… не сейчас, а когда мы… вдруг нашло на меня, что мы с тобой — в последний раз.

В ее глазах мелькнуло изумление. Она соскользнула е нашего ложа и секунду–другую спустя послышался шум воды. Пока она стояла под душем, я успел выкурить три сигареты. Она вернулась н начала одеваться. Потом присела на краешек постели, закурила. Было видно, как она собирается с духом.

— В чутье тебе не откажешь, — тихо сказала она, — не знаю, как это тебе удалось, но ты угадал. Я отвезу останки брата на Кюсю и в Токио больше не вернусь. Вот так, милый.

Каждое слово — как удар. Стараясь не смотреть на нее, я потянул к себе брюки, рубашку и, отвернувшись, стал медленно одеваться.

— Как я понимаю, все к черту? Мой жених… свадебное путешествие, все, о чем мы мечтали, заканчивается фарсом перед каким–то Чэном.

— Прости, что так получилось. Чэн не должен был догадываться о наших намерениях.

— О наших? Ты моего мнения не спрашивала.

— О моих, — не стала спорить Йоко.

К сожалению, из–за дурацкого самолюбия я не поинтересовался, почему что–то нужно было скрывать от Чэна. В ту минуту мне, признаться, было не до него.

— Что ты делаешь, Йоко! Одумайся. Похорони брата рядом с родителями и возвращайся.

— Рядом с отцом. Мать жива, только для меня с братом ее давно как бы и нет.

— Она живет в Токио?

— Да. Но это не имеет значения.

Два дня переменили ее. Я видел Йоко растерянной, подавленной. И не смог допустить простой мысли, что женственность не исключает твердый характер и право на самостоятельный поступок.

— Нельзя же так разом оборвать все! Ты мне не показала те бумаги, из сейфа, по этой причине?

— Я вернула их на место. Им там будет спокойней.

Ради нее я ввязался в эту историю. А она оставляет меня одного. Вот что меня тогда задело. Я чувствовал себя уязвленным, обманутым. И еще…

— Если ты решила расстаться, к чему было все это, — я с отрешенностью смотрел на смятые простыни, одеяло, валявшееся на полу.

А она молча смотрела на меня. Потом повернулась и пошла к двери. Я не удерживал ее.

Отодвинув портьеру, я увидел корабельные огни. И подумал о том, что сейчас зажгутся поминальные свечи в квартире Йоко. Я встал под душ, но вода не могла смыть ни усталости, ни горечи. Когда я позвонил и попросил в номер двойную порцию виски, дежурный вежливо осведомился — на одного или на двоих. И эта обычная формальность чуть не взорвала меня.

Выпускающим в этот вечер был Тадзима. Он был не в духе. И мы поцапались. Мне пришлось свое опоздание объяснить поездкой в полицию Синагава. На это он парировал тем, что мне не следует подменять собой полицию и манкировать прямыми служебными обязанностями. В общем, слово за слово, и я завелся бы окончательно, если бы не благоразумие, которое, в конце концов, проявил Тадзима. Он наклонился ко мне, чтобы не слышали сотрудники отдела, которые с любопытством наблюдали за нашей стычкой, и шепнул:

— Иди к Сэги. Я буду через минуту. Надо поговорить.

В кофейне несколько человек бурно обсуждали предстоящие скачки. Я сел за стойку, напротив хозяина. У нас с ним давно и сразу установились дружеские отношения. В чем они выражались? Не в словах, не в откровениях. Просто в обоюдной симпатии. Желая скрыть свое подавленное настроение и одновременно сообщить ему нечто приятное, я описал вчерашнее знакомство в «Люпене» с его учеником. К моему удивлению лицо Сэги омрачилось. Да, он знает и это заведение, и его владельца. Его зовут Камисиро. Он был у него в обучении, однако назвать его своим учеником?.. Нет, Сэги не считает это возможным.

Он поставил передо мной бокал ледяной воды и кофе. И сел поближе. Никудышный из меня конспиратор. В его глазах я прочитал сочувствие.

— Не смею быть назойливым, — без ущерба для своей деликатности он мог бы обойтись без предисловия, но нужно знать Сэги. — У вас неприятности? (Пауза.) И это связано с женщиной? Не огорчайтесь…

Его рассказ напоминал притчу. Сэги вспомнил свою подругу. Формально они не были женаты, но жили как муж с женой. Она была кроткой и любящей. В то утро она проводила его на работу и как всегда была заботлива и мила. Вернувшись вечером, он не застал ее дома. Она исчезла. Без денег, без вещей. Розыски ничего не дали. Казалось, она пропала без вести. Потом он узнал, что она ушла к молодому парню. Когда он встретил их, это его не очень сильно взволновало- Может быть, потому, что живя с ней. Сэги не порывал связей с девицами из бара, другими женщинами. Но что–то еще долго саднило внутри, требовало ответа — почему, ну почему она ушла от него? Но с годами и это чувство исчезло.

Мне и в голову не приходило, что Йоко может уйти от меня к другому. А сегодняшнее недоразумение я должен уладить сейчас же. Мне нужно сказать ей об этом. Восьмой час. Поминальная служба, конечно, закончилась. Я набрал номер домашнего телефона Йоко, и мужской голос раздраженно и встревоженно ответил:

— Игата Йоко–сан ушла утром и до сих пор не возвратилась домой. Мы не знаем, что и думать…