Борис Николаевич и Егор Тимурович

В последних числах декабря 1991 года Борис Николаевич Ельцин унаследовал не только кремлевский кабинет своего поверженного соперника Горбачева, но и весь груз не решенных им проблем. Запас терпения у людей, казалось, был исчерпан. Они больше не желали слышать обещаний. Ельцин должен был действовать, и действовать немедленно.

Жизнь становилась все труднее. Магазины окончательно опустели. Правда, появились коммерческие киоски, в которых продавались самые экзотические товары, но по бешеным ценам. Вместо денежного оборота расцвел бартер, местные власти, областные хозяева запрещали вывозить продовольствие соседям и, естественно, не подчинялись Москве. Это вело к распаду государства.

Наступило время, когда казалось, что страну ждет экономическая катастрофа, и избежать ее невозможно. Боялись, что колхозы и совхозы перестанут продавать продовольствие городам — ничего не стоящие рубли им не нужны, а заставлять больше некому. Что с исчезновением райкомов не удастся обеспечить тепло в домах и уборку улиц. Ждали, что голодные люди выйдут на улицы и устроят погромы.

В худшем положении оказались крупные города, их нечем было снабжать. Столичные городские власти в декабре 1991 года предупреждали, что в ближайшие дни в столице может разразиться продовольственный кризис.

Мэр Москвы Попов раздумывал над тем, что предпринять, если в городе начнется бунт.

Помню, как один из моих коллег почти серьезно говорил, что с наступлением зимы в гости будем ходить с полешком для буржуйки — лучший подарок в холодной Москве.

Во всех городах были введены карточки на мясо, масло, сахар, молоко, табачные изделия. Разумеется, получить все положенное по карточкам не удавалось. Люди безнадежно стояли в очередях. Правительство ничем не могло помочь. Валютные резервы были фактически полностью исчерпаны, и от золотого запаса мало что осталось.

Единственный выход из положения — стремительно проводить рыночные преобразования. Но эти настроения и ощущения уже забыты. А ведь именно поэтому начались гайдаровские реформы. Они были приняты, потому что страна уже падала в пропасть и надо было ее спасать. Но для того, чтобы начать реформы, требовались политическая воля, программа и команда, готовая ее реализовать.

Политической воли у Ельцина хватило бы на десятерых.

Виктор Ярошенко вспоминал свой разговор с Ельциным:

— Борис Николаевич, история строго спросит с нас всех за то, что сделали, и за то, что сделать не успели.

— Делайте то, что должны, — сказал Ельцин. — Я отвечу за все…

Борис Николаевич рассудил правильно. В стране только один человек мог уговорить людей немного потерпеть. Это был он сам.

Над экономической программой России на госдачах в Архангельском трудились две группы экономистов. На даче № 6 работала команда, которую возглавлял министр силаевского правительства Евгений Сабуров, на даче № 15 молодые ученые, которые признали Гайдара старшим.

Когда Ельцин познакомился с молодым экономистом Егором Тимуровичем Гайдаром, он понял, кому может поручить это дело. Удивительным образом эти два очень разных человека сразу нашли друг друга. Конечно, на Ельцина, как на советского человека, действовала магия знаменитой фамилии. Ему приятно было видеть внука Аркадия Гайдара. Но Борис Николаевич не настолько сентиментальный человек, чтобы подчинять кадровые решения велению души. Он почувствовал в Егоре Тимуровиче то, что другим открылось значительно позже, — твердость и упорство. Ельцин назначил Гайдара вице-премьером и одновременно министром экономики и финансов.

Действия команды Гайдара были в значительной степени вынужденными — в надежде предотвратить катастрофу. 2 января 1992 года цены были освобождены — на все, кроме хлеба, молока, спиртного, коммунальных услуг, транспорта, нефти, газа и электричества. Рост цен в январе составил 352 процента. Все ограничения на импорт были отменены, и это позволило наполнить магазины.

29 января президент подписал указ «О свободе торговли», который покончил с государственной монополией на торговлю, и это окончательно покончило с дефицитом товаров. Повсюду все что-то продавали. Но страна, увидев новые ценники, вздрогнула. Охнули и депутаты Верховного Совета. Осознав, что реформы не приносят немедленных результатов, депутаты Инстинктивно стали переходить в оппозицию, чтобы не нести ответственности. Побочным следствием реформ стала огромная инфляция, обесценение денег и безумный рост цен. Это не могло не настроить людей против реформаторов. И чем дальше, тем сильнее становился накал нападок на правительство, а потом и на президента.

Борис Ельцин вспоминал: «Правительство Гайдара работало с первых дней в ужасающей моральной обстановке, когда удары сыпались один за другим, когда стоял непрерывный свист и гвалт в прессе и парламенте. Им не дали практически никакого разгона и хотя бы относительной свободы…»

Отношение к самому Ельцину тоже переменилось. Вал критики, который раньше делился между ним и Горбачевым (второму доставалось неизмеримо больше), теперь обрушился на него одного. Над ним стали насмехаться, подмечая все неуклюжие слова и действия.

Демократическое движение распадалось на глазах, а противники реформ, напротив, объединялись. Причем тон задавала опасная, агрессивная оппозиция. В июне начались первые массовые протесты против роста цен с лозунгами «Долой правительство!». Собравшаяся возле телевизионного центра в Останкине толпа требовала судить «сатанистов-сионистов Ельцина», потом устроила там палаточный городок и приступила к планомерной осаде телевидения. Новая власть, которая еще недавно сама собирала антиправительственные митинги и ненавидела ОМОН, не знала, как ей следует поступить.

 

Руцкой и Бурбулис

Против президента Ельцина выступили два его видных соратника — вице-президент Руцкой и председатель Верховного Совета Хасбулатов.

Александр Владимирович Руцкой был готов всей душой трудиться рука об руку с президентом. Но после выборов о нем забыли. Ельцину и его команде он был просто не нужен. Его воспринимали как архитектурное излишество.

Ельцин говорил об этом совершенно откровенно: «Он считал, что вице-президент — это, если по-простому, первый заместитель президента… Руцкой внутренне не желал принимать ситуацию, при которой сразу несколько ключевых фигур в российском руководстве, включая вице-премьеров, играют в политике гораздо более весомую роль, чем он».

В аппарате Ельцина исходили из того, что Руцкой выполнил свое дело и теперь может отдыхать, то есть наслаждаться чисто представительскими функциями. Когда Ельцин переехал в Кремль, Руцкого сначала даже не взяли с собой.

Но Руцкой жаждал деятельности. Он приходил на заседания правительства и садился по левую руку от Ельцина. Он считал, что если народ выбрал их двоих, то они вдвоем и должны управлять страной. А ему словно в насмешку подчинили комитеты по санитарно-эпидемиологическому надзору, по надзору за безопасным ведением работ в промышленности, по стандартизации, метрологии и сертификации…

3 апреля 1993 года в канадском городе Ванкувере началась встреча Ельцина и Билла Клинтона. Сначала они беседовали в узком кругу, чтобы установить контакты, наладить личные отношения, необходимые для работы.

Клинтон сообщил, что его правительство выделило шесть миллионов долларов на строительство жилья для офицеров, которых спешно вывели из Прибалтики. Ельцин возразил: этого слишком мало.

— Они живут в палатках, Билл, в палатках!

Борис Николаевич заговорил об отмене поправки Джексона — Вэника, недели порабощенных стран (объявленной в 1959 году в поддержку государств социалистического блока, оказавшихся под советским контролем) и других реликтов холодной войны, которые не имели практического влияния на двусторонние отношения, но были крайне неприятны для России.

Вечером Ельцин, по подсчетам американцев, осушил три стопки шотландского виски, затем четыре бокала вина. Почти ничего не ел. Клинтон решил, что настало время договориться о создании двусторонней комиссии. Объяснив, о чем идет речь, Клинтон добавил, что комиссию должен возглавлять вице-президент.

— Нет! — взорвался Ельцин. Присутствовавшие на переговорах замерли. Клинтон сразу понял, в чем дело.

— Подожди, Борис, — добавил он, улыбаясь. — Дай мне закончить. Я говорю о моем вице-президенте, об Але Горе, а не о твоем. С российской стороны комиссию будет возглавлять премьер-министр Черномырдин.

Когда Ельцину перевели, он одобрительно кивнул:

— Отличная идея, Билл!

Вечером советники американского президента обсуждали невеселые перспективы сотрудничества с российским президентом, который так сильно злоупотребляет горячительными напитками. Клинтон воспринимал поведение российского президента благодушно.

— У меня есть опыт, — заметил он, имея в виду, что сам вырос с отчимом, который сильно пил…

Фактически вторым человеком в Кремле был не вице-президент, а скромный преподаватель марксизма-ленинизма Геннадий Эдуардович Бурбулис. Он тоже был из Свердловска, но Ельцин его раньше не знал. Бурбулис — одна из самых интересных и мистических (вокруг него сложилось множество мифов и слухов) фигур в современной российской истории. Примерно два года он был ближайшим соратником Ельцина.

Уралец Бурбулис появился в Москве, когда ему было сорок четыре года. Кандидат философских наук, доцент, он принадлежал к первому поколению политиков, которые стали известны во время выборов в народные депутаты СССР в 1989 году. Он сразу оценил политический потенциал и будущее Ельцина и стал его верным соратником, начальником его штаба, руководителем его мозгового центра, собирателем его команды и разработчиком стратегии. Бурбулис привел к Ельцину интеллигенцию, которая покинула Горбачева. Более преданного соратника у Бориса Николаевича не было.

Ельцин вспоминает: «Разговоры с Геннадием Эдуардовичем меня в тот период вдохновляли на новые идеи. Он умел заглянуть далеко вперед. Дать ближайшим событиям стратегическую, глобальную оценку. Концепция новой политики, новой экономики, нового государственного и жизненного уклада для России вырисовывалась все ярче, яснее, отчетливее».

Бурбулис сохранял хладнокровие в самой сложной ситуации и мог работать круглые сутки, не жалуясь и не прося о помощи.

— Чтобы сработаться с Борисом Николаевичем, — делился своим опытом Бурбулис, — нужно было знать и уметь такое, чего он не знал и не умел. Ельцин хотел работать с людьми, которые не только в состоянии брать на себя ответственность, но и выдвигать новые идеи. И он был человеком с обостренной человеческой, социальной чувствительностью. Он умел сопереживать. По крайней мере тогда для Ельцина это было важно.

Но Бурбулис искал в новой системе власти и место для самого себя. Особое. А смысл был в том, что Геннадий Эдуардович никому не желал подчиняться, кроме Ельцина. Когда Ельцин сообщил, что берет себе вице-президентом Руцкого, Бурбулис сказал ему:

— Я сделаю все, чтобы вы стали президентом, но вы совершили большую ошибку.

Бурбулис был уязвлен в самое сердце. Он жаловался Олегу Попцову на поведение Ельцина:

— У меня был с ним разговор. Я долго терпел и не проявлял инициативы. Но так не могло продолжаться вечно. Я работал на него. Я понимал, что это необходимо, и жертвовал всем. Я до сих пор живу в гостинице. Мне неудобно напоминать ему об этом. Он сам должен догадаться, что так не относятся к соратникам. Настало время позаботиться о моем статусе. Нельзя делать все и быть никем. Понимаешь, он счел мою кандидатуру несерьезной. Он сказал, что меня не знает народ. Но я специально не светился, держался в тени…

Бурбулис — единственный, кто, помимо первого помощника президента Виктора Илюшина, который работал у Ельцина еще в Свердловске, мог зайти к президенту без доклада.

Бурбулис первым из новой правящей элиты пересел в ЗИЛ, положенный прежде только членам политбюро, ездил с машиной сопровождения, обзавелся многочисленной охраной. И откровенно наслаждался этими атрибутами власти.

Его примеру следовали другие. Окружение российского президента охотно воспользовалось системой привилегий, не понимая, что этого надо было избежать любой ценой. Новые министры обосновались на государственных дачах, где жизнь им облегчал обслуживающий персонал, а любые деликатесы доставляли прямо на кухню. Правда, на заседании правительства Гайдар предложил отказаться от всех привилегий, пока экономическая ситуация в стране не изменится к лучшему. Отменили только поставку продуктов со спецбазы. Отпала нужда — с началом гайдаровских реформ еда вернулась в магазины. Новая номенклатура с огромным удовольствием осваивала прелести жизни, доступные только большому начальству. Советская система привилегий пережила Советский Союз.

Высших чиновников стали охранять. Они расположились на государственных дачах, за которые платили совсем немного, получали прекрасные квартиры, оплачивали жилищно-коммунальные расходы со скидкой. Ездили на машинах со спецномерами и спецсигналом, нарушая все правила уличного движения. Сохранилась и вся иерархическая система медицинского обслуживания номенклатуры, правительственные санатории и дома отдыха.

Впрочем, в буфетах и столовых Кремля и Белого дома сохранились невиданно низкие цены. В советские времена из столовых ЦК КПСС запрещалось выносить меню, чтобы люди не знали, чем и по какой цене потчуют начальство. Нынешние меню для президентско-правительственного аппарата тоже могут вызвать у обычных людей только возмущение. Новые люди сели в старые кабинеты, получили право пользоваться спецсвязью, персональными машинами, поликлиниками, больницами и санаториями, которые были доступны прежней номенклатуре. Теперь уже ни у кого не возникало желания отменить эти привилегии или отказаться от них. Напротив, осваивали новую жизнь с огромным удовольствием и, оправдываясь, говорили, что чем-то надо компенсировать их каторжный труд.

Новое состояло в том, что прежде высокая должность была единственным способом обрести все блага. Теперь за деньги можно было получить то же самое и много больше. Открылись радости, о которых советские чиновники в закрытой стране и мечтать не могли. Поэтому должность стала рассматриваться как инструмент зарабатывания очень больших денег. Старая советская система распределения дефицита, основанная на личных связях, легко приспособилась к новым условиям. Изменились только масштабы добра, которое они распределяли среди своих. Без связей на всех этажах бюрократического механизма нельзя было много заработать, большие деньги раздавали крупные руководители, и чиновники с каждым годом все дороже оценивали свои услуги бизнесу. Выделение земли под строительство, передача зданий в аренду, защита от бандитов и от правоохранительных структур — все эти услуги покупались.

Вместо жесткого соблюдения единых правил игры, соблюдения налогового и таможенного кодекса постоянно делались исключения, выносились решения о льготах. Чиновники осознали, как выгодно помогать бизнесу, который щедро расплачивался за оказанные ему услуги.

И федеральные структуры, и местные чуть ли не в полном составе встроились в эту коррупционную систему. Органы власти превратились в мафиозные структуры, семьи, кланы, которые делили сферы влияния и жили по своим, неписаным законам. Они не только оказывали за взятки одноразовые услуги, но и становились тайными совладельцами крупных предприятий. Появление олигархов было бы невозможно, если за каждым из них не стояли сильные мира сего, получавшие свою долю. Не бизнес покупал власть в России, а власть выращивала большой бизнес, который подчиняла себе.

Новая власть сохранила многое из старой советской системы, с чем следовало распрощаться ради блага страны. «Когда увидели мы по телевизору, как снимают краном «бутылку» треклятого Дзержинского — как не дрогнуть сердцу зэка?! — писал Александр Исаевич Солженицын. — 21 августа я ждал, я сердцем звал — тут же мятежного толпяного разгрома Большой Лубянки! Для этого градус — был у толпы, уже подполненной простонародьем, — и без труда бы разгромили, и с какими крупными последствиями, ведь ход этой «революции» пошел бы иначе, мог привести к быстрому очищению, — но амебистые наши демократы отговорили толпу — и себе же на голову сохранили и старый КГБ…»

Геннадий Эдуардович Бурбулис был назначен первым заместителем главы правительства, чтобы помочь Гайдару и другим молодым министрам осуществить задуманное. В первые месяцы 1992 года он стал самым влиятельным после Ельцина человеком в России. Олег Попцов вспоминает, что у них был откровенный разговор: «Бурбулис понимал, что отдан на заклание, но, как человек тщеславный, принял вызов».

По вторникам вечером Бурбулис собирал у себя министров за чаем и бутербродами, тут обсуждались и решались все проблемы. И многие гайдаровские министры потом ностальгически вспоминали эту дружескую атмосферу единой работоспособной команды. Бурбулис с юности любил футбол, поэтому сколотил из членов правительства команду, и по воскресеньям они выходили на поле.

Вся страна запомнила телевизионную трансляцию с Шестого съезда народных депутатов, когда Бурбулис решительно махнул рукой и все правительство вышло, чтобы не слушать оскорбительную речь председателя Верховного Совета Руслана Хасбулатова. Сам Бурбулис говорил потом, что это был «нескромный жест». Но он произвел впечатление своей решительностью.

Став первым вице-премьером, он оказался в центре общественного внимания. Реакция в целом была отрицательной. Он не нравился широкой публике. Есть телегеничные люди, сразу располагающие к себе. Бурбулис же на телеэкране казался несимпатичным. И очень туманно говорил. Вот уж кто и словечка в простоте не скажет.

Олег Попцов: «Геннадий Бурбулис — человек с отрицательным магнитным полем. И здесь дело не во внешности, напряженном, неподвижном взгляде совершенно круглых глаз, смуглом, непроницаемом лице аскета. Это даже удивительно, как порой внешность может скрыть и доброту, и чувственность, умение сострадать — все то, что в объемной полноте присуще этому человеку».

Для Геннадия Бурбулиса отрицательное отношение общества было ударом. Какое-то время он пытался привлечь на свою сторону телевидение и прессу. Он первым из российских политиков прибег к услугам профессиональных имиджмейкеров, чтобы они помогли ему стать симпатичным в глазах публики. Но увидел, что у него ничего не получается.

В какой-то момент Бурбулис превратился в главную мишень для критики. На него возложили вину за все — за высокие цены, за инфляцию, за потерянные в результате реформ сбережения. Его обвиняли в предательстве национальных интересов, в каких-то мошеннических сделках. Ельцину пришлось отодвинуть его в тень. Бурбулис не сдавался и вел изнурительную борьбу за влияние на президента.

Олег Попцов: «Он встречал президента после его зарубежных поездок и на глазах у всех, преодолевая слабое сопротивление уставшего президента, садился в его машину, при этом повторяя загадочную фразу:

— Есть информация. Надо поговорить».

Его желание управлять президентом привело к обратному результату. Борис Николаевич стал раздражаться и в конце концов расстался с Геннадием Эдуардовичем. Значительно труднее ему было остаться без Гайдара, который превратился в главную мишень для критики и ненависти.

 

Черномырдин, создатель газпрома

Противники правительства с весны 1992 года стали доказывать, что Егор Гайдар не способен управиться с такой махиной, какую представляет собой российская экономика. Ельцин часто проявлял упорство и неуступчивость в кадровых вопросах. Но и его упрямство знало пределы: он не стал бы поддерживать Гайдара только из духа противоречия. Президент знал цену Гайдару. Зачем расставаться с тем, кто делает дело?

Конечно же образованный и интеллигентный Гайдар не отвечал представлениям общественного мнения о хозяине, который должен быть жесток, крут и грозен. Но Гайдар сделал невозможное: он начал реформировать российскую экономику и, несмотря ни на что, эти реформы продолжал. Уже через полгода после их начала стало очевидно, что само существо российской жизни изменилось, что рынок пусть в варварской, азиатской, уродливой пока еще форме, но заработал.

Экономика стала исполнять не заказы Госплана, а волю потребителей. У людей проснулась экономическая инициатива, проявилась деловая жилка, возник класс предпринимателей.

Но правительство зависело от политических решений президента, поэтому действовало непоследовательно. Например, летом 1992 года Ельцин заставил правительство печатать деньги, что привело к новому всплеску инфляции. Борис Николаевич не очень хорошо понимал, что такое финансы.

Георгий Матюхин, первый председатель российского Центрального банка, рассказывал, как Ельцин в каждую поездку по стране брал с собой деньги. Он звонил Матюхину и говорил:

— Я еду туда-то, мне надо столько-то миллионов рублей.

И, приехав, щедро раздавал миллионы, не понимая, что нельзя покупать популярность, подрывая финансовое благополучие страны. Если бы правительство Гайдара поработало подольше, удалось бы избежать многих трудностей, с которыми потом столкнулась страна.

Ельцин навсегда сохранил уважение к Гайдару, хотя Егор Тимурович впоследствии резко критиковал президента, особенно за чеченскую войну. В книге Ельцина «Президентской марафон», которая вышла уже после его отставки, он комплиментарно отозвался о Гайдаре: «Гайдар сделал самое главное — научил всех, от министра до грузчика, мыслить по-рыночному, считать деньги. И я уверен, что дай мы его команде поработать еще год — и экономика рванула бы вперед, начались бы нормальные процессы в промышленности…»

Но окружение Ельцина думало не столько о долговременных интересах экономики страны, сколько о том, как ослабить напор оппозиции на президента. На смену Егору Тимуровичу искали какого-нибудь прогрессивного хозяйственника, который бы поладил с влиятельным директорским корпусом. Остановили выбор на Викторе Степановиче Черномырдине. Недавний министр газовой промышленности, он считался человеком без видимых политических пристрастий, неамбициозным, открытым и понятным. В мае 1992 года он стал заместителем главы правительства по топливно-энергетическому комплексу. В декабре Виктор Степанович возглавил правительство.

Черномырдин, выйдя на трибуну съезда народных депутатов уже в новой роли, сказал, что он за рынок, но не за базар. Это было воспринято как обещание отказаться от гайдаровского курса, что оказалось ошибкой. В общем и целом Виктор Степанович продолжил его экономический курс.

Черномырдин принадлежит к числу советских чиновников, которые невероятно выиграли от гайдаровских реформ. Вернее, от того, как они провели приватизацию.

Приватизацию Гайдар и его единомышленники считали своей важнейшей задачей. Эту задачу Гайдар возложил на Анатолия Борисовича Чубайса, самого целеустремленного и решительного из всей команды. Он принадлежал к плеяде молодых ленинградских экономистов, которые тесно сотрудничали с единомышленниками-москвичами. Группа Чубайса помогала кандидатам в депутаты горсовета готовить программы. Потом депутаты попросили его применить свои идеи на практике. Так Анатолий Борисович стал заместителем председателя Ленгорисполкома.

Гайдар перетащил Чубайса в столицу.

«Когда поздно вечером в Архангельском, — вспоминал Егор Гайдар, — я сказал ему, что хочу его видеть во главе Госкомимущества, иначе говоря — чтобы он взял на себя ответственность за разработку и реализацию программы приватизации, обычно невозмутимый Толя тяжело вздохнул и спросил меня, понимаю ли я, что он станет человеком, которого будут всю жизнь обвинять в распродаже Родины».

В тридцать шесть лет Чубайс был назначен председателем Комитета по управлению государственным имуществом, затем стал вице-премьером, потому что произвел сильное впечатление на Ельцина. Чубайс провел приватизацию, несмотря на отчаянное сопротивление чуть ли не всей страны.

Его предупреждали: с помощью этих чеков все скупят богатые.

Анатолий Борисович хладнокровно отвечал:

— Если проблема сводится к тому, что «скупят богатые», то я уверен: так оно и должно быть. Больше того, пока мы не преодолеем нашего интуитивного неприятия богатых, нам никуда продвинуться так и не удастся. Нам не дадут это сделать те остатки традиционной коммунистической уравниловки, которые в каждом из нас в большей или меньшей степени все еще сидят…

Анатолий Борисович всегда говорил, что он забрал собственность у неэффективного хозяина (государства) и передал ее эффективному (частному владельцу). Приватизация по Чубайсу чуть ли не всеми в стране воспринимается как грабительская. Возможно, потому, что считалось, что все получат какие-то ценности или источник дохода, но это было невозможно в бедной стране. А если бы страна была богатой, приватизация бы не понадобилась.

Но даже Чубайсу со всей его энергией и целеустремленностью не удалось реализовать программу полностью. Жесткое давление Верховного Совета, который требовал предоставить особые права трудовому коллективу, привело к тому, что многие предприятия просто перешли в собственность ловких директоров. Коммерческие банки и акционерные компании создавались на базе крупных производственных объединений, целых отраслей промышленности и министерств. Недавние министры и директора быстро похоронили социалистическую экономику и социалистическую идеологию. Банки богатели на валютных спекуляциях. Операции с долларами на фоне чудовищной инфляции приносили баснословный доход. Самыми богатыми людьми России стали бывшие директора, которые тихо приватизировали целые отрасли. То, чем они управляли по должности, превратилось в их личную собственность. Поскольку они действовали аккуратно и избегали публичности, то остались неизвестны гражданам России, и ненависть общества обрушилась на других людей.

Скажем, Газпром — это бывшее Министерство газовой промышленности. Акционирование Газпрома прошло не так, как хотел Чубайс. Ему не удалось сделать продажу акций Газпрома на чековых аукционах открытой. Аукционы были закрытыми, право покупать акции получили только те, кто прописан в регионах, где продавались акции. В результате большие пакеты акций приобрели фирмы, тесно связанные с Газпромом. Высший менеджмент компании тоже получил пакеты акций, что сделало этих людей невероятно богатыми. Вот после этого и пошли разговоры о несметном состоянии Черномырдина, называлась цифра чуть ли не пять миллиардов долларов — во столько оценивалась стоимость принадлежащих ему акций Газпрома.

Благодаря Черномырдину Газпром превратился в настоящую империю, которую государство практически не контролировало. Черномырдин добился постановления правительства, которое оставляло Газпрому сорок пять процентов валютной выручки при исполнении экспортных поставок по межправительственным договорам.

Черномырдин, пока был у власти, твердо стоял на страже интересов своего детища. В 1997 году первые вице-премьеры Борис Немцов и Анатолий Чубайс пытались заставить Газпром платить налоги сполна, но глава правительства Черномырдин блокировал все их попытки. Газовый гигант десять лет возглавляли люди Черномырдина во главе с его бывшим заместителем Ремом Вяхиревым. Завидные должности получили в Газпроме их дети и ближайшие родственники.

 

Верный Руслан уходит в оппозицию

В начале 1993 года заговорили о том, что дни Бориса Ельцина как президента сочтены и он, видимо, скоро уйдет. Возникло ощущение, что он утратил власть над страной и за пределами Кремля ему больше никто не подчиняется.

Политики один за другим спешили дистанцироваться от президента, чтобы впоследствии доказать избирателям свою непричастность к непопулярной экономической политике. Так же стали поступать и местные начальники, и высший слой государственной администрации.

Большинству казалось, что, когда Ельцину в ближайшем будущем придется уйти, его должен сменить вице-президент Александр Руцкой. Более проницательные люди видели, что на роль первого человека в стране с большим основанием претендует председатель Верховного Совета Руслан Имранович Хасбулатов. Между правительством и Верховным Советом развернулась настоящая война. Причем депутаты во главе с Русланом Хасбулатовым исходили из того, что настоящая власть в стране — это они. Символически переход к новой системе власти произошел, а практически государственный механизм не действовал.

А ведь годом раньше никому и в голову не могло прийти, что верный Руслан, которого Борис Николаевич сделал председателем Верховного Совета, пойдет против президента.

Размолвки между Борисом Николаевичем и Русланом Имрановичем начались довольно давно. Причины были самые тривиальные: один обижался, что его недооценивают, обделяют вниманием, отодвигают в сторону. Другой подозрительно косился на слишком амбициозного и самостоятельного соратника, который тянул одеяло на себя.

Свою роль сыграло и окружение Ельцина, которое следило за тем, чтобы никто не приобрел слишком большого влияния на президента. Сначала все вместе методично ябедничали на Геннадия Бурбулиса. Когда он уступил свои позиции, переключились на Хасбулатова.

Властные инстинкты Хасбулатова в любом случае рано или поздно дали бы о себе знать, но Ельцин мог бы значительно дольше удерживать его под своим контролем. Борис Николаевич сам упустил Хасбулатова, как и депутатский корпус в целом. Политик никогда не прощает унижения. А команда, которая окружала Ельцина, пыталась унизить Хасбулатова.

Сергей Филатов как-то сказал:

— Ну, в чем проблема, Руслан Имранович? Снимите трубку прямой связи и поговорите с Борисом Николаевичем.

Хасбулатов в сердцах ответил:

— О чем вы говорите? Молчит аппарат — отключили! Председателя Верховного Совета вычеркнули из списка тех, кто встречает и провожает президента. Обычно аппарат сообщал: Борис Николаевич улетает туда-то, проводы в такое-то время в правительственном аэропорту Внуково. И то же, когда он приезжает. Хасбулатову перестали звонить.

— Эти мелочи очень сильно задевают самолюбие, — говорил мне Филатов. — Начинаешь искать тайные причины, думать, кто за этим стоит. В основном ищут виновника в окружении. Но без ведома президента в Кремле едва ли что-то делается.

— То есть атакующей стороной был не Хасбулатов, а президент? — спросил я Филатова.

— Публично Хасбулатов, а в реальности, похоже, Ельцин. Если Ельцин олицетворял «антинародный режим», то Хасбулатов желал играть роль народного защитника от «преступных реформ». Профессор-экономист, он, похоже, был обижен, что президент выбрал Гайдара: у них совершенно разные школы, разное видение экономического развития, реформ… Возможно, Хасбулатов втайне сам желал возглавить правительство и показать, как надо управлять страной. Но для окончательной ссоры он еще не созрел. Руслан Имранович подошел к Филатову и попросил:

— Сергей Александрович, позвоните Ельцину. Посидим втроем, пообедаем, поговорим.

Филатов пересказал президенту просьбу председателя Верховного Совета. Ельцин твердо ответил:

— Я не хочу. Я этому человеку больше не верю. Он творит много подлостей, и я ничего общего с ним иметь не желаю.

Филатов смутился: ну как такие слова передать? Ельцин очень грубо выразился, но нельзя же напрямую это Хасбулатову сказать. Поднялся в президиум, Хасбулатов сразу спросил:

— Ну как, поговорили?

— Поговорил, Руслан Имранович, но Борис Николаевич сказал, что он не сможет.

Конфликт перешел в непримиримую борьбу.

Ельцин, похоже, остерегался беседовать с Хасбулатовым один на один. В словесной эквилибристике он не мог соперничать с гибким Русланом Имрановичем и противостоять его хитроумной логике. Ельцин не умел так ловко управляться со словами, как Хасбулатов, и оставался в проигрыше.

— А что, действительно Хасбулатов в какой-то момент увидел себя первым человеком в стране? — спросил я Сергея Филатова.

— Конечно. Он критиковал экономические реформы и видел, что на местах его поддерживают. Его постоянно подталкивали к конфликту с правительством, говорили: почему вы не воспользуетесь своим правом? В конституции же было написано, что съезд народных депутатов может принять к рассмотрению любой вопрос. Это давало право считать съезд народных депутатов и Верховный Совет высшей властью в стране. И депутатам казалось естественным приструнить президента, я уже не говорю о министрах, председателе Центрального банка, генеральном прокуроре.

Хасбулатов пробивал пакет поправок к конституции, принятие которых ставило его вровень с президентом России. Он хотел, чтобы Верховный Совет мог отстранять от должности президентов республик, входящих в состав России, а председатель Верховного Совета получил бы право подписывать законы, если этого не делает президент.

Руслан Имранович стал со значением говорить:

— За ситуацию в стране отвечают два человека — президент и я.

Хасбулатова раздражало, что в нем не видели фигуру, равную Ельцину. И это было несправедливо, потому что Руслан Имранович, возможно, был самым талантливым политиком России, но после Бориса Николаевича. Возможно, он и сам не сразу поверил, что сумеет загнать Ельцина в угол. Но шаг за шагом Хасбулатов переигрывал президентскую команду, допустившую непозволительное количество ошибок. Он научился командовать депутатами. Многие из них его не любили, но поддерживали, потому что в борьбе за выживание он им был нужен.

Ему только сильно вредила несдержанность на язык. Даже бывшего премьер-министра Англии знаменитую Маргарет Тэтчер Хасбулатов в порыве раздражения назвал «заезжей бабёшкой». Но Руслан Имранович гениально манипулировал Верховным Советом. Он чувствовал зал, знал, когда поставить вопрос на голосование, когда провести голосование, когда свернуть дискуссию, знал, как зажечь депутатов и как их успокоить.

У него было много рычагов влияния на депутатов: он давал квартиры, служебные кабинеты и отправлял в зарубежные командировки. Он лишил полномочий своих заместителей, не позволяя им и шагу ступить без его ведома, и вообще сконцентрировал всю власть у себя в руках.

Соратники рассказывали о нем удивительные вещи: «Иногда его охватывала мания преследования. Хасбулатов среди ночи вызывал машину, приезжал в парламент, где под защитой охраны, в собственном кабинете, досыпал ночь».

По прошествии времени трудно отличить слухи, рожденные недоброжелательным к нему отношением, от реальных фактов, но в его поведении были очевидные странности.

Борис Федоров, бывший вице-премьер и министр финансов, вспоминал, как они вдвоем ездили в Париж: «Хасбулатов при этом никуда не выходит из гостиничного номера, лежит под одеялом в свитере и остроносых сапогах (почти ковбойских) и непрерывно курит трубку. В комнате нечем дышать, причем запах табака более чем подозрительный (это потом стали обсуждать, что он курил — табак или «травку»)…»

20 октября 1992 года Руслану Хасбулатову, который встречался с журналистами, стало плохо. Белла Денисенко, депутат и первый заместитель министра здравоохранения, была допущена в кабинет Хасбулатова и авторитетно заявила потом, что недомогание председателя — результат наркотического опьянения средней тяжести.

Белла Денисенко была верным союзником Ельцина и политическим противником Хасбулатова, поэтому не все ей поверили. Но о том, что Руслан Имранович балуется «травкой», в аппарате Верховного Совета шушукались постоянно. Быстрые смены настроения, казалось, подтверждали его склонность к стимулирующим средствам.

По той, советской еще конституции распустить съезд и назначить новые выборы Ельцин права не имел. Но именно это казалось единственным выходом из тупика. Он не хотел ждать, пока его попытаются выжить из Кремля, и решил нанести удар первым и обезоружить своих противников.

Общество раскололось на сторонников и противников этого решения. Причем все — и те, кто полностью поддержал Бориса Николаевича, — сходились на том, что решение, им принятое, противоречит конституции. Но одни тем не менее считали его правильным, потому что ситуация была безвыходной и заставлять страну страдать, затягивать конфликт было преступно. Другие и по сей день уверены, что нарушать конституцию не позволено никому, и Ельцин был обязан искать иное решение.

Поразительным образом нарушение конституции поддержали самые видные российские правозащитники. Возможно, все дело было в том, что в 1993-м спор шел не о конституции, а о выборе пути. С именем Ельцина связывались надежды на демократическое развитие России и необходимые для страны экономические реформы. Оппозиция отпугивала стремлением или вернуть страну к коммунистическому прошлому, или привести к новой диктатуре.

 

Успех на референдуме

Вечером 20 марта 1993 года президент Борис Ельцин внезапно обратился по телевидению к народу:

— Нельзя управлять страной, ее экономикой, особенно в кризисное время, голосованием, репликами от микрофона, через парламентскую говорильню и митинговщину. Это безвластие, это прямой путь к хаосу, к гибели России… С таким съездом работать дальше стало невозможно… Считаю необходимым обратиться непосредственно к гражданам России, ко всем избирателям. Вижу выход из глубочайшего кризиса в одном — во всенародном референдуме. Я не призываю распустить съезд, а прошу граждан России определиться, с кем вы… Страна больше не может жить в обстановке постоянного кризиса… Президент вынужден взять на себя ответственность за судьбу страны…

Президент сообщил, что назначает на 25 апреля референдум о доверии президенту и вице-президенту. А также обещал вынести на референдум проект новой конституции и новый закон о выборах федерального парламента. Он сказал, что во имя сохранения единства и целостности России вынужден подписать указ «Об особом порядке управления страной до преодоления кризиса власти». Этим указом приостанавливается работа съезда народных депутатов и Верховного Совета…

Выступление Ельцина порадовало одних («Наконец-то президент действует!») и возмутило других («Узурпатор! Диктатор!»). Противники Ельцина даже торжествовали: этот указ даст им возможность отстранить президента от должности за нарушение конституции. Указ «Об особом порядке управления страной до преодоления кризиса власти» доставили на телевидение, но в последний момент Ельцин велел его не оглашать. Вокруг этого указа развернулась целая детективная история.

Свои визы на проекте указа поставили вице-премьер Сергей Шахрай и помощник президента Юрий Батурин. Первый помощник президента Виктор Илюшин отправил экземпляр указа секретарю Совета безопасности Юрию Скокову, чтобы он поставил визу, а руководитель президентского аппарата Филатов пошел с указом к Руцкому. Оба отказались завизировать указ.

Тогда к Руцкому поехал Шахрай. У вице-президента было множество замечаний. Когда стали их разбирать, стало ясно, что он в любом случае не собирается ставить свою подпись. У кабинета Руцкого в тот день вместо обычных телохранителей почему-то стояла большая группа вооруженных людей с автоматами. Но охрана не могла обеспечить ему полную безопасность. Надо так понимать, что разговоры в кабинете Руцкого записывались. Была зафиксирована, в частности, его беседа с секретарем Совета безопасности Юрием Скоковым.

— Сегодня суббота, — втолковывал Руцкой Скокову, — здесь, в Кремле, кроме нас, только Серега Шахрай и этот ублюдок Филатов. Ты видишь указ? Это же государственный переворот. Какие еще нужны доказательства? Арестуем их, едем на телевидение и объявляем о том, что Ельцин отстранен от власти, как человек, предавший свой народ, нарушивший конституцию.

— Но здесь же твоя правка, — возражал осторожный Скоков. — Значит, ты тоже собирался в этом участвовать?

— Я это делал, чтобы выиграть время и посоветоваться с тобой и Русланом. Парламент нас поддержит, Зорькин тоже. А что пометки, они же сделаны карандашом — были и нет…

Об этом разговоре в кабинете Руцкого сразу же предупредили президента. Ельцин из машины связался с председателем Конституционного суда Валерием Зорькиным, спросил его мнение. Тот, судя по всему, уже держал в руках копию готовящегося указа, но ответил уклончиво: прежде чем давать оценку, надо проводить правовую экспертизу таких серьезных решений.

И тогда было решено указ в таком виде не выпускать. Через несколько дней появился другой указ, к тексту которого придраться было невозможно. Но противники Ельцина, еще не зная, что президентская администрация выскользнет из этой опасной ситуации, ссылались на несуществующий указ как на главное доказательство преступных намерений Бориса Николаевича.

Ночью по телевидению выступили Зорькин, Руцкой, генеральный прокурор Валентин Степанков и заместитель Хасбулатова Юрий Воронин. Они назвали действия президента антиконституционными. В Верховном Совете говорили уже о попытке государственного переворота. Под давлением депутатов прокуратура приступила к сбору материалов, чтобы привлечь президента к уголовной ответственности.

21 марта, в воскресенье, утром умерла мать Ельцина Клавдия Васильевна. Ельцину об этом не говорили до вечера — не знали, как он это перенесет. В момент острейшего кризиса, когда его судьба буквально висела на волоске, на него обрушился такой тяжелый удар.

Ее похоронили на Кунцевском кладбище — на 10-м участке стоит гранитный крест с короткой надписью «Ельцина Клавдия Васильевна. 1908–1993». Борис Николаевич раз в год обязательно приезжал на могилу матери. Наина Иосифовна бывала чаще.

26 марта собрался Девятый внеочередной съезд народных депутатов. Депутаты решили объявить Ельцину импичмент.

У Спасской башни Кремля, на Васильевском спуске собрались сторонники президента. Появился Ельцин и сказал, что идет подсчет голосов, но он не признает решений съезда, лишающих его власти, пока не выскажется народ. Президент был готов объявить о роспуске съезда. Его помощники подготовили обращение к стране. Телевизионная группа готовилась записать выступление президента.

Руцкой тоже напряженно ждал, чем закончится дело. В тот день он вполне мог стать президентом России. За отстранение Ельцина от власти проголосовали 617 депутатов, для импичмента не хватило трех десятков голосов. Борис Николаевич вновь вышел к своим сторонникам на Васильевском спуске. Выглядел он очень плохо. Но выкрикнул:

— Это победа!

Хотя о какой победе можно было говорить? Но в тот день страна была на грани гражданской войны. Каким бы ни было решение съезда, Ельцин бы власть не отдал. А Руцкой бы принял присягу, и появились бы в стране два президента.

Съезд народных депутатов все-таки назначил на 25 апреля референдум.

Людям предстояло ответить на четыре вопроса:

1. Доверяете ли вы президенту Российской Федерации Б.Н. Ельцину?

2. Одобряете ли вы социально-экономическую политику, осуществляемую президентом и правительством России с 1992 года?

3. Считаете ли вы необходимым проведение досрочных выборов президента России?

4. Считаете ли необходимым проведение досрочных выборов народных депутатов России?

Второй вопрос — о доверии социально-экономической политике — оппозиция предложила в очевидной надежде, что на такой вопрос народ конечно же даст отрицательный ответ. Депутаты считали, что президент растерял всю свою популярность, и люди, разумеется, выскажутся против него.

Пойдя на референдум, Ельцин вновь, не в первый уже раз, рискнул и политической карьерой, и должностью, и, может быть, жизнью. Если бы он проиграл и потерял власть, его бы неминуемо превратили в уголовного преступника со всеми вытекающими отсюда последствиями. Предугадать итоги референдума было невозможно. Но политический инстинкт не подвел Бориса Николаевича, как не подводил никогда в жизни…

А оппозиция пребывала в уверенности, что после референдума Ельцин уйдет, и президентом станет Руцкой. Но не полновластным хозяином страны, а номинальной фигурой. Реальную власть намеревался взять Хасбулатов и его окружение.

Руслан Имранович понимал, что чеченец не может быть первым человеком в России, и согласен был на вторую роль. Но постепенно укреплялся в мысли, что сумел бы управлять Россией не хуже других. Ведь никто не смел напоминать Сталину о его нерусском происхождении.

30 марта на закрытом заседании съезда было принято решение о создании департамента охраны Верховного Совета численностью до двух тысяч человек.

Многочисленная охрана Белого дома — наследие августовского путча. После его провала Ельцин захотел обзавестись собственной гвардией — гарантией от других попыток взять Белый дом штурмом. Потом Управление охраны объектов высших органов государственной власти стало подчиняться Хасбулатову. Когда отношения испортились, в Кремле забеспокоились: не опасно ли разрешать Хасбулатову иметь свою маленькую армию?

Тем более что появились сообщения, будто в здание Верховного Совета завозят серьезное оружие — автоматы Калашникова и ручные пулеметы. Тогда, правда, никто не думал, что дойдет дело до их применения.

25 апреля прошел референдум, которого хотел Ельцин. В референдуме приняли участие 64,6 процента имеющих право голоса. К полнейшему изумлению депутатов, да и самого Ельцина, его поддержали 58 процентов, а политику реформ — 53 процента. За переизбрание президента высказался всего 31 процент, переизбрания депутатов хотели 43 процента. Это был фантастический успех, полная победа Ельцина, его правительства и курса реформ.

Итоги референдума стали ударом по оппозиции. В ее стане царила полнейшая растерянность. Хасбулатов на заседании Президиума Верховного Совета раздраженно сказал, что результат референдума — это результат «полторанинско-геббельсовской пропаганды».

Ему вторил вице-президент Александр Руцкой, выступавший в Новосибирске:

— Вы видите, кто голосует за президента и как оболванивают людей. Голосовали спекулянты, проходимцы, ворье, а сейчас еще будут голосовать голубые, педерасты, прочая нечисть.

Все ждали от Ельцина активных действий. Наиболее горячие его сторонники считали, что референдум дает ему прямое право немедленно распустить съезд народных депутатов и назначить новые выборы. Депутаты думали, что Ельцин разгонит их буквально на следующий день, но он и не думал этого делать. Победив, он словно успокоился.

Нечто подобное происходило с ним и осенью 1991 года после поражения августовского путча.

Но Борис Николаевич, что бы о нем потом ни говорили, попытался пойти вполне законным путем.

Президентская команда разработала проект конституции, по которому президент выводился за пределы трех ветвей власти и становился главой государства, получая очень широкие права. Но сразу возник новый вопрос: а как принять новую конституцию? Ясно было, что съезд народных депутатов ее никогда не одобрит. Что же делать? Собрать учредительное собрание? Провести еще один референдум?

Ельцин созвал конституционное совещание, надеясь на компромисс. Но депутаты конечно же не хотели конституции, которая лишала их власти. Видя, что Ельцин ничего не предпринимает, его противники решили, что президент слаб и бояться его нечего. Исход войны казался неясным. Многие думали, что победит Хасбулатов и депутаты, на их сторону встал обиженный Ельциным вице-президент Александр Руцкой.

Даже Михаил Сергеевич Горбачев говорил близким к нему людям:

— Когда эта власть рухнет, главная моя забота — как ее законно подхватить.

Политическая борьба разгорелась с новой силой.

1 сентября 1993 года Ельцин подписал указ о временном отстранении от исполнения обязанностей вице-президента Руцкого. Причина? «Обстановка, сложившаяся в результате взаимных обвинений в коррупции и судебных претензий должностных лиц системы исполнительной власти друг к другу, серьезно подрывает авторитет государственной власти Российской Федерации».

К Руцкому в Кремль перестали пускать посетителей. Потом ему и самому пришлось покинуть Кремль. Появились документы, на основании которых Руцкого обвинили в коррупции. Некоторые из них с самого начала вызывали большое сомнение, а потом и вовсе оказались липовыми. Но участники этой борьбы исходили из того, что на войне как на войне. Это была первая большая война компроматов. Вторая разразится осенью 1999 года, накануне парламентских выборов.

 

«Не получится, сидеть будем вместе»

От президента все ждали действий, а он уехал отдыхать на Валдай. Компанию ему составили его личный тренер по теннису Шамиль Тарпищев, главный охранник генерал Коржаков и биограф Валентин Юмашев. Отпуск Ельцин брал, как всегда, поразительно не вовремя.

В его отсутствие оппозиция почувствовала себя увереннее. По Москве пошли слухи, что у президента не то инсульт, не то инфаркт, что Борис Николаевич тяжело болен, что его здоровье подорвано алкоголем, что у него плохо работает печень и в кортеже обязательно ездит реанимобиль.

Оппозиция приободрилась, полагая, что здоровым Ельцина уже никто не увидит. Такую же ошибку через три года совершит торопливый Александр Лебедь, преждевременно похоронивший Бориса Ельцина.

И тут, как назло, правительство затеяло обмен денег, чтобы изъять из обращения старые советские купюры. Это было необходимо, но правила обмена были настолько нелепые и жесткие, что люди возмутились: срок обмена — две недели, обменять можно не более тридцати пяти тысяч, остальные положить на специальный счет.

Министр финансов Борис Федоров возложил всю вину на главу Центрального банка Виктора Геращенко. Люди стояли в очередях в сберкассы и проклинали тупую власть. Ельцин распорядился продлить срок обмена и увеличил сумму, которую можно было обменивать, не объясняя происхождение денег. Но уже было поздно. Хасбулатов осудил обмен денег, затеянный Геращенко, и выиграл пропагандистские очки.

Оправившись от шока после провала на референдуме, оппозиция вновь принялась терзать конституцию, пытаясь законным путем лишить Ельцина полномочий.

Съезд народных депутатов внес более трехсот поправок в Конституцию РСФСР, фактически это была уже новая конституция. Депутаты готовились провести поздней осенью 1993 года съезд, на котором фактически предполагалось ликвидировать институт президентства.

В конце концов Ельцин решился сделать то, к чему его долго призывали. Его помощники говорили мне потом, что они готовили юридически безукоризненный способ распустить съезд народных депутатов, но Ельцин, по своему обыкновению, не захотел ждать. Впрочем, есть и другая точка зрения: он и так слишком долго тянул. А двоевластие разрушало страну. Никто не работал, все ждали, чем кончится противоборство президента и депутатов.

Когда Ельцин побывал в частях Таманской и Кантемировской дивизий, стало ясно, что выбор он сделал. Во время посещения Отдельной дивизии внутренних войск имени Дзержинского президент сообщил, что Гайдар возвращается в правительство первым вице-премьером.

Полная лояльность президенту главы правительства Виктора Черномырдина — сильной политической фигуры, авторитетной для многих, — подкрепила позиции Ельцина. Хасбулатов попытался привлечь Черномырдина на свою сторону, но безуспешно. Однако для полноты картины Ельцину нужен был еще и Гайдар, как символ продолжения реформ.

Предполагалось распустить съезд народных депутатов 19 сентября, в воскресенье. Сразу после телеобращения в восемь вечера части дивизии имени Дзержинского должны были взять под контроль Белый дом, где в выходной день нет депутатов.

Соратники поддержали президента — глава правительства Виктор Черномырдин, министр внутренних дел Виктор Ерин, министр обороны Павел Грачев, министр безопасности Николай Голушко, министр иностранных дел Андрей Козырев, Олег Лобов, назначенный секретарем Совета безопасности. Против был только глава президентской администрации Сергей Филатов.

Сергей Филатов вспоминает:

— Борис Николаевич показал мне проект будущего указа номер 1400 о поэтапной конституционной реформе. Я прочитал его и говорю: этого делать нельзя.

Я исходил из того, что, во-первых, страна попадет в неправовое пространство. Если президент может нарушить конституцию, это может сделать всякий. Во-вторых, после ухода Ельцина эти события можно будет интерпретировать как государственный переворот. И в любой момент возбудить уголовное дело. К тому же ничего не было подготовлено! Не ясно было, как отнесутся к этому регионы, армия. Такой рискованный шаг если делать, то его надо подготовить….

Собрались в узком кругу: президент, премьер-министр, Виктор Ерин, Николай Голушко, Коржаков и начальник Главного управления охраны Михаил Барсуков.

— Я почувствовал, что он накален, просто жуть, — вспоминает Филатов. — Единственное, что удалось тогда сделать, — перенести начало операции с 19 сентября на 21-е, чтобы не было ассоциации с 19 августа… Ельцин согласился.

Но 18 сентября на совещании руководителей советов всех уровней Руслан Хасбулатов публично оскорбил президента. Он сказал:

— Если большой дядя говорит, что позволительно выпивать стакан водки, то многие находят, что в этом ничего нет, мол, наш мужик. Но если так, то пусть мужик мужиком и остается и занимается мужицким делом. А наш президент под «этим делом», — председатель Верховного Совета многозначительно щелкнул себя по горлу, — любой указ подпишет.

Грубые слова Хасбулатова превратились в casus belli — формальный повод для объявления войны.

21 сентября 1993 года президент подписал указ № 1400 «О поэтапной конституционной реформе». Ельцин распускал съезд народных депутатов и Верховный Совет и назначал на 12 декабря 1993 года выборы в новый представительный орган — Федеральное собрание. Действие конституции в части, противоречащей тексту указа, «прекращалось».

Выступление президента записали заранее, в пять вечера. Телевизионщики были потрясены. Ельцин предложил:

— Давайте сфотографируемся на прощание. Если не получится, сидеть будем вместе.

Но кассету с записью забрали и вернули тележурналистам только к моменту трансляции. До этого времени телевизионной группе пришлось сидеть в комнате без телефонов.

В восемь вечера указ передали по телевидению и радио. Правительство поддержало президента, хотя настроение у всех было мрачное, подавленное. Всем членам правительства назначили личную охрану, в министерских приемных появились омоновцы с автоматами.

Хасбулатов и Руцкой ожидали появления указа. Хасбулатов собрал в Белом доме депутатов. Они считали, что теперь Ельцину конец, что народ возмущен президентом и поддерживает Верховный Совет. Руслан Имранович действительно полагал, что он популярен в народе, а Ельцин людям надоел.

23 сентября поздно вечером депутаты объявили президентские полномочия Ельцина прекращенными в соответствии со статьей 121-6 конституции и поручили исполнение обязанностей президента Александру Руцкому. Правомерность такого решения подтвердил большинством голосов Конституционный суд.

В начале первого ночи Хасбулатов открыл внеочередную сессию Верховного Совета и обратился к Руцкому:

— Александр Владимирович, прошу вас занять ваше место.

Руцкой с видимым удовольствием уселся в кресло президента. В третьем часу, после перерыва, проведенного депутатами в буфете, Руцкой огласил первые указы и назначения.

Верховный Совет принял две поправки к Уголовному кодексу. Одна из них предусматривала смертную казнь и конфискацию имущества за «действия, направленные на насильственное изменение конституционного строя». Депутаты надеялись посадить Ельцина на скамью подсудимых.

Но местные администрации заняли сторону президента, рассудив, что он сильнее. В четверг 24 сентября в Москву приехали руководители стран СНГ и единодушно поддержали курс президента России. Борис Ельцин успокоился — реакция в мире была благоприятной. В нем по-прежнему видели гаранта демократии, вынужденного распустить парламент, чтобы провести новые выборы. Ельцину позвонил Билл Клинтон. Помощники уговаривали американского президента просить Ельцина держаться в рамках конституции: а вдруг завтра его должность займет другой человек. Но Клинтон считал, что Ельцин прав и нуждается в поддержке. Он разговаривал с Борисом Николаевичем тепло и сердечно.

Повесив трубку, Клинтон сказал:

— Это главная битва в его жизни. И он уверен, что победит.

На американцев производили большое впечатление репортажи Си-эн-эн из Москвы. Толпы вокруг Верховного Совета кричали «Бей жидов, спасай Россию!» и поднимали лозунги «Евреи, вон из Кремля!». Американцы в принципе не могли поддержать Руцкого с Хасбулатовым.

Ельцин подписал указ «О социальных гарантиях для народных депутатов Российской Федерации созыва 1990–1995 гг». Депутатам, которые соглашались подчиниться указу и сложить с себя полномочия, то есть перейти на президентскую сторону, подбирали работу в правительстве.

А что делать с теми, кто не желал покидать Белый дом? В Кремле решили подождать: долго они там не просидят. Пассивная позиция власти была ошибкой. Она привела к кровопролитию в Москве. Помимо депутатов, в эту игру вступили совсем другие люди. В Белый дом со всей страны стекались люди, почувствовавшие запах пороха и крови. Приднестровские боевики, бывшие афганцы, рижские омоновцы.

23 сентября в начале десятого вечера восемь вооруженных автоматами боевиков из «Союза офицеров» Станислава Терехова проникли в здание бывшего штаба Объединенных вооруженных сил СНГ на Ленинградском проспекте. Они обезоружили охрану. Туда отправили отряд ОМОНа, боевики бежали. В перестрелке погибли капитан милиции и женщина, которая случайно подошла к окну.

24 сентября вокруг Белого дома установили более жесткое оцепление: выйти из него можно было, но назад никого не пускали. Отключили воду, электричество и отопление. Милицейское охранение вокруг Белого дома стояло без оружия.

Патриарх Алексий II пытался выступить в качестве посредника, но руководители Белого дома не хотели ни разоружаться, ни идти на мировую. Отрезанные от страны, они питались слухами и верили в то, что народ их поддерживает. Им казалось: еще одно усилие — и ненавистный режим рухнет.

 

Мятеж подавлен

3 октября, в воскресенье утром, на совещании у Ельцина присутствовали Черномырдин, Филатов, Шумейко, Лобов, Шахрай, Грачев, Ерин, Гайдар. Ситуация представлялась стабильной, никто не предполагал активных действий оппозиции.

Когда министры разъехались по дачам, в столице начался мятеж. Толпа прорвала безоружное милицейское окружение, перегородила Садовое кольцо. Началась стрельба. Руцкой призвал толпу идти на мэрию — «Там у них гнездо» и захватить Останкино — «Нам нужен эфир!».

В Спасо-Даниловом монастыре при посредничестве патриарха шли переговоры представителей президента и распущенного Верховного Совета. Первый заместитель председателя Верховного Совета Юрий Воронин просто зачитал ультиматум Белого дома. Сергей Филатов, который участвовал в переговорах от имени президента, ультиматум отверг. Воронин сообщил, что мэрия уже взята и бои идут возле Останкина.

Озверевшая толпа, разогнав милиционеров, захватила высотное здание мэрии на Новом Арбате и начала его грабить: тащили все, что попадалось под руку, — телефонные аппараты, телевизоры, ковры, стулья… Погромщики жестоко избили заместителя премьера правительства Москвы Александра Павловича Брагинского, который в тот день дежурил в здании. Физик по профессии, он был избран депутатом Моссовета, потом его пригласили в столичное правительство.

Он рассказывал главному редактору журнала «Континент»:

— Публика была разная. В военизированной форме, с автоматами.

— Вас били?

— Да, сильно. Они даже на колени пытались меня поставить, но я встал. Меня вывели на улицу и повели к Белому дому, продолжая по дороге бить. Вокруг много бандитов было, которые жаждали расправы… Меня ввели в кабинет Руцкого. Мы с ним были знакомы. Он приказал меня обыскать и бросить в подвал.

— При нем вас били?

— Да, били…

— И он это видел?

— Видел. Он был в запале — захват мэрии, возможность победы — и в состоянии какого-то головокружения. Я упал, меня связали и отвели в подвал. Я лежал в крови….

Александр Брагинский так и не оправился от этой истории, тяжело болел и умер в ноябре 2001 года на пятьдесят четвертом году жизни.

Свидетелем захвата здания мэрии был депутат Иона Андронов:

«Над проломом парадного входа торчал бетонный козырек, а на нем стоял горделиво пожилой усач в зеленой униформе и черном берете набекрень в плакатном стиле Че Гевары. Но вместо кубинской сигары удалец держал у рта мегафон. Из него прогремело:

— Больше не будет ни мэров, ни пэров, ни херов! Зрители весело загоготали:

Браво, Макашов! Нашему генералу — слава! Альберт Макашов, генерал-полковник без воинских побед и без малейшего фронтового опыта, сумел, однако, прославиться на всю Россию солдафонским острословием…

Генерал пристрастился публично обзывать своих противников «сукиными сынами», «подлецами», «жабами», «крысами» или «жидами». И подстрекал по-своему линчевать их — кастрировать либо обвязать им мужские гениталии и повесить на столбах уличных фонарей».

Автобусы с вооруженными людьми под командованием генерала Макашова двинулись в сторону Останкина, чтобы взять телецентр и выйти в эфир. Если бы это удалось, и на телеэкранах по всей стране появился Руцкой в роли нового президента, это могло бы изменить настроения в стране. Люди в большинстве своем предпочитают присоединиться к победителю. Вещание прекратили.

Когда прервалась телепрограмма, Руслан Хасбулатов был уверен, что это победа. Он радовался от души:

— Теперь мы выиграли. Мэрия взята. Останкино тоже. Штурм Кремля — дело нескольких часов. Сейчас сюда подходят верные нам войска. Оккупационный режим пал.

Ельцин находился в своей загородной резиденции. Позвонил начальник Главного управления охраны Барсуков, сообщил о захвате мэрии, о том, что мятежники расползаются по городу. Ельцин прилетел из Барвихи на вертолете в начале седьмого вечера. Вертолет остался на Ивановской площади, чтобы в случае неблагоприятного развития событий вывезти президента в безопасное место.

Никто из москвичей не знал, что происходит. Казалось, город погружается в хаос. Все спрашивали друг друга: где же президент и премьер-министр? Почему они молчат?

До сих пор не очень ясно, что именно происходило с Борисом Николаевичем той ночью. Коржаков уверяет, что Ельцин спал. Некоторые говорят, что президент был несколько не в форме, потому что в выходной день успел расслабиться…

Ельцину написали текст для короткого выступления, но он плохо выглядел. Первый помощник Виктор Илюшин и пресс-секретарь Вячеслав Костиков отговорили его выступать.

— Этого нельзя делать, — сказал Илюшин. — У вас такое лицо, что москвичи подумают бог весть что…

Между тем вооруженные группы, отправленные из Белого дома, рассыпались по всему городу. Милиция не смогла противостоять мятежникам. Она словно исчезла с улиц города, оставив его в полное распоряжение вооруженной шпаны. Министр обороны Грачев уверял Ельцина, что войска в Москве, но на улицах они не появились.

Страх мгновенно распространился по городу. В какой-то момент казалось, что все кончено: власть в руках мятежников. В здании правительства сотрудники аппарата были в ужасе, вспоминает Егор Гайдар. Один из чиновников буквально кричал:

— Вы же понимаете, что все кончено! В течение часа нас всех перережут!

Потом Ельцина будут подозревать в том, что он нарочно демонстрировал бессилие, чтобы надежнее заманить мятежников в ловушку и получить возможность расстрелять Белый дом. Но едва ли он был способен в тот момент на такие хитроумные заговоры. Причиной трагических событий стало прежде всего разгильдяйство спецслужб и их неспособность предугадать следующий ход мятежников.

Грачев приказал собрать коллегию Минобороны. Отсутствовал заместитель министра Борис Громов, за что Грачев его потом возненавидел. Не приехал главком сухопутных войск Владимир Семенов, еще несколько видных генералов. Они не хотели в этом участвовать. Грачев сам не знал, что ему делать, и фактически не хотел обсуждать ситуацию со своими подчиненными. Заседание коллегии не состоялось. Разговор продолжался минут семь-восемь. Министр сказал своим заместителям: наше здание плохо охраняется. Давайте разделимся, и каждый возьмет на себя оборону одного подъезда.

Командование вооруженных сил России возглавило оборону собственного здания. Первый заместитель министра обороны член-корреспондент Академии наук Андрей Кокошин надел под штатский костюм кобуру со «стечкиным» и вместе со своим порученцем — капитаном 1-го ранга, подводником, пошел проверять подъезды. А здание действительно не было подготовлено к обороне: большие окна, не заложенные мешками с песком.

В распоряжение первого заместителя министра обороны поступили два взвода во главе с молодыми лейтенантами, которые сами не знали, что делать. Нашелся прапорщик, который помнил устав. Он бодро доложил, что они охраняют объект особой важности. Поэтому каждого, кто попытается подойти к зданию, надо окликнуть: «Стой! Кто идет?» Затем выстрел в воздух, а потом уже стрелять на поражение.

А вокруг Министерства обороны уже и в самом деле появились мрачные личности, может быть приднестровские боевики… Батальон спецназа из Теплого Стана, который отправлялся в Останкино, чтобы защитить телецентр, Грачев завернул для обороны собственного здания.

Ночью в здание Министерства обороны приехал глава правительства Черномырдин, затем появился Ельцин. Вместе с ним были начальник Главного управления охраны Михаил Барсуков, главный президентский телохранитель Коржаков со своим заместителем. Причина колебаний Грачева состояла в том, что он до последнего не хотел влезать в это дело. Надеялся, что МВД само справится. Ельцину пришлось отдать Грачеву письменный приказ подавить мятеж.

Утром 4 октября президент выступил по радио России:

— Я обращаюсь к гражданам России. Вооруженный фашистско-коммунистический мятеж в Москве будет подавлен в самые кратчайшие сроки… В столице России гремят выстрелы и льется кровь. Свезенные со всей страны боевики, подстрекаемые руководством Белого дома, сеют смерть и разрушения… Чтобы восстановить порядок, спокойствие и мир, в Москву входят войска…

Первый вице-премьер Олег Сосковец встретился с первым заместителем Хасбулатова Юрием Ворониным и передал предложение президента: немедленно сдать оружие, чтобы избежать кровопролития. Воронин ответил отказом.

По Белому дому было выпущено двенадцать снарядов — десять болванок, два зажигательных. Этого оказалось достаточно для подавления мятежа. Когда началась стрельба, Руцкой взывал из Белого дома:

— Я умоляю боевых товарищей! Кто меня слышит! Немедленно на помощь к зданию Верховного Совета! Если слышат меня летчики! Поднимайте боевые машины!

Руцкой совсем забыл, как несколько дней назад грозил президенту:

— Если Ельцин сунется, положим всех, кто попытается сюда проникнуть! Если пустят бронетехнику, мы сожжем и бронетехнику!

Теперь он по радиотелефону умолял о помощи председателя Конституционного суда Валерия Зорькина:

— Они бьют из танков, из танков. Танки перестраиваются и выходят на огневые позиции. Валера, звони в посольства… Они не оставят нас здесь в живых. Ты же верующий, твою мать!..

Евгений Савостьянов, который тогда руководил московским управлением Министерства безопасности, рассказывал:

— В октябре девяносто третьего в Москве был вооруженный мятеж. Когда говорят, что войска расстреляли парламент, то я прошу обратить внимание на два обстоятельства. Не погиб ни один депутат парламента и ни один сотрудник аппарата Верховного Совета! А кто же погиб? Случайные прохожие, работники правоохранительных органов, павшие от руки бандитов, и вооруженные бандиты, засевшие в Белом доме и пытавшиеся нападать на объекты в Москве и чуть не устроившие в России гражданскую войну.

— Почему же Министерство безопасности не сумело предотвратить кровопролитие? — спросил я Савостьянова.

— Министерство безопасности не располагало тогда силовыми структурами. Да еще огромную роль сыграла смена эпох. Прежняя агентура КГБ оказалась ненужной, бесполезной. Все в обществе изменилось. А создать новую агентуру — для этого нужно много времени…

После подавления мятежа было задержано 6580 человек, потом их всех быстро выпустили, осталось человек двадцать. Ходили слухи о том, что на стадионе «Асморал» (бывшая «Красная Пресня») ОМОН расстрелял шесть тысяч участников обороны Белого дома. Эти слухи ничем не подтверждаются. Генеральная прокуратура сообщила, что 3–4 октября 1993 года около Белого дома, у здания московской мэрии и в районе телецентра Останкино погибло или впоследствии скончалось от ран сто двадцать три человека.

Процесс по делу об участниках событий в октябре девяносто третьего не состоялся, потому что Государственная дума объявила амнистию, всех обвиняемых освободили… 7 октября в память о погибших Ельцин объявил общенациональный траур.

11 октября Ельцин улетел в Токио. Это был красноречивый жест. Его государственный визит в Японию откладывался целый год. Теперь Ельцин показывал, что в стране все в порядке и он может спокойно заниматься международными делами.

События осени 1993 года стали поворотными в истории современной России. Страна стояла на пороге гражданской войны. Ельцин сделал то, что приветствовали одни и прокляли другие. Он нарушил конституцию, чтобы принять другую. Он разрешил тяжелый политический кризис силовыми средствами.

Споры о том, имел ли Ельцин право разогнать парламент и расстрелять Белый дом, продолжаются и поныне.

Многие не могут простить ему то, что он нарушил конституцию и устроил пальбу из танков в центре Москвы.

Но ведь вопрос надо поставить иначе: как развивались бы события, если бы Ельцин не применил силу? Руцкой, Хасбулатов и генерал Макашов вполне могли взять власть в Москве. За этим последовали бы чистки и расправы с политическими противниками, куда более кровавые, чем обстрел Белого дома. Нечего и говорить, что такие политические катаклизмы разрушили бы экономическую жизнь, страна погрузилась бы в хаос. Так что силовая операция, проведенная Ельциным, была наименьшим злом.

 

Новая конституция и «калинка-малинка»

До подавления мятежа Борис Николаевич Ельцин был одним из нескольких политиков, которые вели борьбу за власть. После октябрьских событий он стал полноправным хозяином в стране. Отношение к нему мгновенно изменилось. Изменился он сам.

Но он не воспользовался своей победой, чтобы стать диктатором. Он провел всеобщие выборы и получил Государственную думу, которая его не жаловала. Но после осени 1993 года в стране наступила политическая стабилизация. И до конца ельцинской эпохи уже не было ни мятежей, ни путчей, ни схваток воинствующей оппозиции с органами правопорядка.

12 декабря 1993 года одновременно с избранием депутатов первой Государственной думы страна проголосовала за новую конституцию, которая в первую очередь изменила положение президента.

Если прежде президент был всего лишь одним из центров власти, и парламент при желании мог сильно ограничить его полномочия и вообще доставить ему массу неприятностей, то теперь он практически не зависел от воли депутатов.

Парламент лишился и возможности участвовать в формировании правительства. По новой конституции президент назначает председателя правительства. От Государственной думы, конечно, требуется согласие. Но если депутаты трижды отклоняют предложенную президентом кандидатуру, он имеет право своим указом назначить премьер-министра, распустить Думу и объявить новые выборы. Если Дума выразит недоверие правительству, то президент может с ней согласиться и отправить кабинет в отставку, а может, напротив, распустить Думу и назначить новые выборы.

В конституции заложен сложный механизм внесения в нее поправок, что практически гарантировало Ельцина от новых атак парламента. Но при всей своей безграничной власти Ельцин даже не пытался ограничить права и свободы сограждан.

— А ведь у него была тогда возможность стать диктатором, сокрушить и раздавить всех своих противников, — говорил мне бывший помощник президента Георгий Сатаров. — Он этого не сделал. Не воспользовался обстоятельствами.

Уже с начала 1994 года Ельцина стали называть царем — кто в шутку, кто всерьез. А Борис Николаевич и в самом деле переменился. Крушение советской власти не отменило Марксовой формулы насчет того, что бытие определяет сознание. А бытие стало царским. Изменились его манеры, взгляд, даже походка стала неспешной. У него сложились свои представления о том, как должен вести себя президент великой России, и он старательно играл эту роль.

Его бывший пресс-секретарь Вячеслав Костиков с сожалением вспоминает: в улыбке, во взгляде Ельцина стало заметно проявляться высокомерие, а «в отношениях с Борисом Николаевичем постепенно исчезал демократизм, доступность, доверительность отношений — то есть те черты, которые так привлекали в работе с ним в прежние годы…».

Теперь в любой поездке президента сопровождали не только несколько врачей и медсестер, но и парикмахер, группа поваров, личные фотографы, персональный телеоператор и человек, занимавшийся его одеждой. Он пересел с ЗИЛа на «мерседес», который собрали специально для президента России.

Вокруг Ельцина сложилась сплоченная группа — Коржаков и его верный друг и соратник Михаил Барсуков, первый вице-премьер Олег Сосковец, управляющий делами президента Павел Бородин, тренер президента по теннису Шамиль Тарпищев. К ним одно время примыкали министры обороны Грачев и внутренних дел Виктор Ерин. Они постоянно встречались в неформальной обстановке, не только поддерживали друг друга, но и влияли на президента в одном направлении.

Евгений Савостьянов, который стал заместителем руководителя администрации президента, говорил мне:

— Не существует идеальных схем. В каждой есть свои недостатки. Коль скоро вводится институт избираемого монарха, то надо мириться с тем, что появится двор, в нем будет своя камарилья, будут те, кто ближе к монарху, и те, кто дальше. Это неминуемо…

В Кремле сформировалась иерархическая система власти. Скажем, помощники президента, как и в советские времена, обедали в особой столовой. Имело значение, кто с кем сидел за одним столиком.

Стать своим при дворе царя Бориса стремились многие, но не всем это удавалось.

Алексей Казанник после октябрьских событий 1993 года стал генеральным прокурором, но продержался недолго. Он не только не подходил для этой работы, но и не смог вписаться в московскую властную систему. Он рассказывал потом в интервью «Новой газете», какой диалог у него состоялся с Коржаковым накануне нового, 1994 года.

Позвонил Коржаков и сказал:

— На Ленинских горах в Доме приемов будут все высокопоставленные лица. Алексей Иванович, вы должны там тоже быть.

Казанник отказался:

— Извините, Александр Васильевич, я, вообще, прокурор, а там будут должностные лица исполнительных органов, за которыми я осуществляю функцию надзора. Поэтому я не могу участвовать в этих компаниях.

Коржаков страшно удивился:

— Как — вы не можете участвовать? Там будет президент с женой, все будут с семьями.

— Моя жена в Омске живет. Коржаков сразу воодушевился:

— Я сейчас дам команду, ее привезут.

— Нет-нет, спасибо, потому что я хочу на Новый год улететь в Омск.

И генеральный прокурор отправился отмечать Новый год в родном городе. Он не хотел соблюдать правила игры. Его спрашивали:

— Вы в теннис играете?

— Не играл и играть не собираюсь.

— Ну как же, все играют, а вы не будете играть? Это, Алексей Иванович, как-то странно.

— Что ж делать, я очень странный человек. Надо мои странности уважать…

Нежелание веселиться вместе со всеми и играть в модные игры было, разумеется, не главной причиной отставки Казанника, но тоже сыграло свою роль в отторжении генерального прокурора от власти.

Александр Васильевич Коржаков, руководивший охраной президента, оставил о себе странное впечатление. Вокруг него ходит множество легенд, и сам он не прочь подпустить тумана. И превратился в какую-то демоническую фигуру.

У Андрея Козырева эти оценки вызывают улыбку.

— Ну разве Коржаков — демоническая фигура? Любят у нас придумывать. Он просто был близким к президенту человеком. Вот и у меня начальник охраны был замечательный человек. У нас с ним тоже сохранялись самые дружеские отношения. Понимаете, такова система: начальник охраны оказывается ближе, чем жена. В условиях, когда тебя повсюду, всегда сопровождает охрана, через охрану ты узнаешь очень много вещей.

Коржакову действительно были приданы или навязаны несвойственные ему функции. Потом он и сам почувствовал вкус к большой политике.

Владимир Бабичев, в прошлом крупный партийный работник, стал при Черномырдине руководителем аппарата правительства.

Он рассказывал журналистам:

— Как может не ощущаться влияние Коржакова, если так называемая служба по подслушиванию подчиняется ему непосредственно?

— Вы хотите сказать, что правительственные телефоны прослушиваются? — удивились журналисты.

— По-моему, всех подслушивают, даже премьера…

У Бабичева произошло крупное столкновение с советником президента по спорту Шамилем Тарпищевым. По словам Бабичева, пользуясь близостью к президенту, Тарпищев попытался в обход всех согласований создать акционерное общество. Руководитель аппарата правительства был категорически против. Ему позвонил Коржаков и начальственным тоном спросил:

— Почему до сих пор не подписан устав этого предприятия?

Бабичев тогда только пришел в правительство и еще не знал, кто такой Коржаков. Поэтому задал естественный вопрос:

— Кто вы?

— Начальник охраны президента.

— Ах, вы начальник охраны, так вот и охраняйте и не в свои дела не лезьте.

После этого Бабичеву тут же отключили телефоны, в том числе и правительственную связь… Конечно, телефоны потом пришлось включить, но дерзость не была забыта.

Близость к президенту открывала невероятные возможности. Шамиль Тарпищев создал Национальный фонд спорта. По его просьбе президент в ноябре 1993 года подписал указ о предоставлении Фонду спорта фантастических льгот: фонд получил право беспошлинного ввоза в страну табачных изделий и алкогольных напитков. В результате девяносто пять процентов импорта табака и алкоголя пришлось на долю Национального фонда спорта.

Маскировалось это заботой о спорте и спортсменах. В реальности же льготы наносили огромный ущерб экономике страны, стали питательной почвой для коррупции и преступности. За право пользоваться льготами убили немало людей. Зато очень многие высшие чиновники поправили свое материальное положение. Бороться с их интересами рисковали немногие. Первый вице-премьер Анатолий Чубайс заявил:

— Если у Национального фонда спорта не отберут льготы, я уйду из правительства.

И Чубайс добился своего. Так то Чубайс…

Коржаков позволял себе и к Черномырдину обращаться на «ты». Генерал-охранник увлекся, перешел некую грань и стал неудобен президенту. В конце 1994 года «Известия» опубликовали письмо Коржакова Черномырдину. Начальник президентской охраны жаловался главе правительства на то, что министр экономики Александр Шохин принимает неверные решения в нефтяной сфере: хочет отменить институт спецэкспортеров и обеспечить равный доступ компаний к нефтепроводам.

Письмо начальника президентской охраны было написано в ультимативном тоне: «Считаем целесообразным предложить Вам поручить Первому Заместителю Председателя Правительства О. Сосковцу, в рамках его полномочий по курированию топливно-энергетического комплекса, создание комиссии для проведения экспертной оценки всех вышеприведенных распоряжений с точки зрения соответствия национальной стратегии в области нефтяной политики и укрепления экономики страны».

Виктор Степанович Черномырдин был, наверное, глубоко оскорблен таким тоном, потому и позаботился о том, чтобы письмо было предано гласности, иначе оно бы никогда не попало в газету.

Министр Шохин пытался сделать то, что было совершенно необходимо: уничтожал почву, порождавшую коррупцию. Естественно, это наносило ущерб влиятельным силам, которые хотели сохранить контроль над экспортом нефти. Первый вице-премьер Сосковец жаловался своему другу Коржакову. Они решили повлиять на премьера — и промахнулись. Не от большого ума сочинили такое письмо…

В какой-то момент Коржаков стал одним из влиятельнейших людей в стране. Он смело давал советы главе правительства. Служба безопасности президента под его руководством обрела невиданную власть, особенно когда он добился права вести оперативно-разыскную деятельность (то есть подслушивать и вести наружное наблюдение).

— Не нужно его недооценивать! — говорил бывший помощник президента Георгий Сатаров. — У Коржакова, конечно, внешность человека не одаренного интеллектом.

Но это не совсем правильно. Понятно, что его образование, социальная траектория не позволили ему стать человеком высококультурным, но от природы он одарен…

Александр Коржаков, которого изгнали из КГБ за верность Ельцину, заботился о Борисе Николаевиче, как о самом близком человеке на земле. Не мог Ельцин не ценить этого. Первоначально Коржаков держался очень скромно, но потом вошел во вкус власти, особенно кадровых решений, и благодаря близости к президенту стал одним из самых влиятельных людей в Кремле. Тем, кто рисковал идти на конфликт с Коржаковым, приходилось плохо.

Сергей Филатов вспоминает:

— У меня сняли охрану, заменили машину. Это обычные номенклатурные штучки, которые предвещают расставание. В «Российской газете» появилась публикация под заголовком «Покровитель», там фигурировали только еврейские фамилии, чтобы показать, что я покровитель евреев, которые на самом деле являются чуть ли не разведывательной группой Израиля…

Филатов советовался с опытным Илюшиным:

— Что делать, Виктор Васильевич? Первый помощник президента сказал:

— Ну, если это так далеко зашло, вам лучше уйти. Коржаков и его люди от вас не отстанут. Будут продолжать вас третировать, и дело может плохо кончиться.

Сергей Филатов написал заявление об уходе, но несколько видных политиков просили его не уходить, и он положил заявление в стол…

— А какие у них были к вам реальные претензии? — спросил я Филатова.

Во-первых, они презирали демократов, поэтому плели интриги против Чубайса и против Гайдара, которого ненавидели лютой ненавистью. Демократия — это ведь закон, а по закону жить не хотелось. Во-вторых, в администрации президента они все хотели взять под контроль, на все посты расставить своих людей в качестве заместителей. Я этого, естественно, не позволял. И третья причина состояла в том, что службе безопасности не хватило помещений. Они пытались реорганизовать администрацию так, чтобы освободить себе помещения. Коржакову был нужен дом на Варварке. Мы освободили это помещение, и они устроили там свою аналитическую службу, поставили компьютерную систему, все банки взяли под контроль. А остальное у них не получилось, вот они и злились…

Коржаковская служба превратилась в главный центр влияния. Люди понимали, где сила и откуда исходит опасность. К Коржакову ходили за советом, за помощью. Он стал вмешиваться в дела теле- и радиокомпаний, финансовых и общественных групп, представителей президента, контрольного управления.

— Ко мне стали приставать, — говорит Филатов, — скажем, увольте такого-то, потому что он был замечен в Соединенных Штатах на встрече с тем-то. Я объясняю: мало ли с кем мы все встречаемся? Тогда меня первого надо уволить — я со всеми встречаюсь.

Пару раз я как-то искренне отнесся к этим сигналам, а потом написал Коржакову записку: уважаемый Александр Васильевич, чтобы по этой причине увольнять людей, нужно располагать убедительными фактами. И я прошу их представлять. Потому что разорять структуру администрации президента нельзя. Но на отдыхе в Сочи Ельцин подписал указ о службе безопасности, который давал Коржакову огромные полномочия.

Не один Филатов, многие жаловались на интриги и подковерную борьбу в Кремле. Сотрудники администрации не сомневались, что служба безопасности их подслушивает. Если надо было обсудить что-то важное, писали друг другу записки.

Интриганство в Кремле более всего свидетельствовало о том, что президент Ельцин понемному утрачивал интерес к работе. Бывший пресс-секретарь президента Вячеслав Костиков вспоминает, что в 1994 году президент стал после обеда уезжать домой, мало с кем встречался, отказывался от бесед, ломая график.

Я спрашивал Сергея Филатова:

— Когда вы приходили к Борису Николаевичу с делами, ему было интересно всем этим заниматься? Или он раздраженно кривился: устал, надоело?

По-разному было. Иногда ему было интересно, и разговор шел деловой. Иногда он рукой махнет: отложите, потом. По каким причинам — не знаю. Иногда спрашивал: «Почему, Борис Николаевич?» Когда речь идет об очень важных делах. «Я не готов, надо подумать». На настроение влияло состояние здоровья. А он вообще очень подвержен простудным заболеваниям. Сидим, вдруг начинает себе в нос капать. Вообще высокие, рослые люди тяжелее переносят болезнь, чем те, кто поменьше ростом…

Уловив упаднические настроения президента, многие решили, что его эра заканчивается. Осенью 1994 года отставленный от дел Геннадий Бурбулис вдруг сказал: «Надо избавить общество от неопределенности и помочь президенту России достойно завершить свое президентство». Все торопились похоронить Ельцина как политика.

В январе 1994 года в Москву прилетел Клинтон. Он только что похоронил свою мать, Вирджинию Келли, в Арканзасе и чувствовал себя совершенно опустошенным.

Ельцин устроил в честь Клинтона большой обед. Сменилось двадцать четыре блюда (американцы подсчитали). Ельцин хлопнул несколько стопок водки и пять бокалов вина. Он очень развеселился. Преподнес Клинтону фарфоровую фигурку президента с саксофоном в руках. Велел принести настоящий саксофон и попросил Клинтона сыграть. Кроме того, он вволю поиздевался над министром иностранных дел Козыревым за его нескрываемый интерес к слабому полу. Затем попытался проехаться по поводу американского Государственного секретаря Кристофера.

Прилетев в сентябре 1994 года в Вашингтон, Ельцин пригласил Билла Клинтона и Хилари в новое здание российского посольства.

— У меня есть для тебя сюрприз! — с громким смехом произнес Ельцин.

Принесли жареного поросенка. Одним движением ножа Борис Николаевич отрезал поросенку ухо и положил на тарелку Клинтона, другое ухо взял себе. «Хорошо, что у Билла железный желудок, — вспоминала Хилари. — Способность моего супруга есть все, что ставят перед ним на стол, всегда была одним из главных его талантов как политика. А я, наверное, впервые в жизни обрадовалась, что у свиней только два уха». Следующий сюрприз ожидал Хилари в Москве. Во время обеда в Кремле официанты разнесли тарелки с горячим борщом.

— Восхитительно, — с проказливой улыбкой сказал Борис Николаевич.

— Что это? — поинтересовалась Хилари.

— Губы лося!

«В густом борще, — пишет Хилари, — в самом деле плавали лосиные губы, похожие на потерявшие упругость резиновые ленты. Я гоняла их по тарелке, делая вид, что с аппетитом ем, до тех пор, пока меня не спас официант, который принес десерт».

Избавившись от врагов и заняв в Кремле царское положение, Ельцин стал меньше себя контролировать, расслабился. И это его сильно подвело. В 1994 году с Ельциным произошли две крайне неприятные истории, губительные для его репутации. 30 мая Ельцин улетел в Германию на торжественную церемонию по случаю вывода российских войск. Борису Николаевичу не спалось, и он пригласил в свои апартаменты министра обороны Грачева, принесли выпивку и закуску. Утром президент с трудом встал. Личный врач помог ему прийти в норму.

Но во время различных церемоний, официального завтрака от имени президента ФРГ, где гостей щедро обносили вином, Борис Николаевич ни в чем себе не отказывал (а был к тому же жаркий день), расслабился, и кончилось все тем, что он взялся дирижировать оркестром берлинской полиции и пытался исполнить «калинку». Эту сцену показало телевидение всех стран.

В конце сентября на обратном пути из Соединенных Штатов, где Ельцин тоже позволил себе лишнее, ему стало плохо в самолете. Сопровождавшие врачи не могли сразу определить, что это — сильный сердечный приступ или микроинсульт?

А в аэропорту в Шенноне его ждал для переговоров премьер-министр Ирландии Альберт Рейнольде. Повинуясь чувству долга, Ельцин пытался подняться на ноги, но не сумел выйти из самолета. И к ирландцам отправили первого вице-премьера Олега Сосковца. Невозмутимые ирландцы сделали вид, что даже не удивились, но скандал получился грандиозный.

Потом Ельцин как ни в чем не бывало рассказывал журналистам, что он, утомившись, проспал, а охрана не решилась его разбудить, но довольно быстро стала известна реальная подоплека. Тем более что пристрастие президента к горячительным напиткам ни для кого не оставалось секретом.

За рубежом задавались вопросом: если Ельцин так напивается во время международных визитов, то что же он позволяет себе дома, когда его никто не видит и не контролирует?

 

Генерал Дудаев вернулся

1994 год, который мог стать началом нового этапа строительства России, закончился на трагической ноте. Попытка навести конституционный порядок в Чечне быстро привела к кровопролитной войне. Но почему вдруг такой опытный политик, как Борис Ельцин, ввязался в чеченскую войну?

Сергей Филатов:

— Я так понимаю, что противостояние с оппозицией было закончено, конституцию новую приняли, Государственную думу избрали, все государственные структуры заняли свое место. И можно было приступать к проблеме Чечни, которая существовала давно… Может быть, дело в другом. Успех Жириновского и Зюганова на выборах в первую Государственную думу убедил Ельцина и его окружение в том, что все общество жаждет жесткой державной политики и надо пустить в ход силу.

Отношения с Чечней всегда складывались трудно. Там, на Северном Кавказе, не забыли ни о крови, пролитой еще в прошлом веке, при завоевании Чечни, ни о том, как в 1944 году по приказу Сталина всех до единого чеченцев вывезли с родной земли. Чеченские лидеры среднего поколения родились в ссылке, и у каждого в семье были родственники, которые погибли во время депортации. Еще больше чеченцы были обижены тем, что перед ними не извинились и что они так и остались какой-то подозрительной нацией.

Чеченцы даже при советской власти жаловались, что их сознательно не берут на работу в ведущие отрасли промышленности, не пускают в науку. Руководящие посты в Чечено-Ингушской АССР доверялись только приезжим. В этом неразвитом, депрессивном регионе людям нечем было заняться. Мужчины разъезжались по всей стране на заработки. К 1991 году безработица в республике составляла триста тысяч человек.

Неустроенность и затаенное недовольство умножались на особенности национального характера и традиции. Здесь всегда легко хватались за оружие и были готовы доказывать свою правоту силой. И здесь не забыли завет народного героя Шамиля, сражавшегося с Россией: «Маленькие народы должны иметь большие кинжалы».

В ноябрьские дни 1990 года, на волне бурных перемен, происходящих в стране, в Грозном был создан Общенациональный конгресс чеченского народа. В Москве на это событие мало кто обратил внимание. Председателем исполкома конгресса чеченцы избрали соотечественника, которым невероятно гордились, — генерал-майора Джохара Дудаева, командира дивизии авиации стратегического назначения с афганским опытом.

В августовские дни 1991 года власти Чечено-Ингушетии поддержали ГКЧП. Конгресс чеченского народа во главе с Дудаевым, напротив, встал на сторону Ельцина.

На первом этапе чеченского кризиса еще все можно было решить путем откровенных переговоров с Джохаром Дудаевым. Но для этого его нужно было пригласить в Кремль и разговаривать с ним уважительно. Ельцин наотрез отказывался это делать. Шанс договориться был упущен.

В июле 1992 года Дудаев писал Ельцину, предлагая в качестве первого шага договориться о сотрудничестве в нефтяных делах:

«Оглядываясь назад, на первые месяцы после августовского путча и распада Союза, нам обоим следует признать, что с обеих сторон были допущены ошибки и обидные промахи, и тем не менее я считаю, что время взаимных претензий прошло…

Оставляя за рамками обсуждения в настоящем послании все проблемы, накопившиеся в наших взаимоотношениях, считаю, что необходимо начать реальные практические шаги по сближению наших позиций немедленно, и именно в экономической сфере, из чего неизбежно произрастет и политический консенсус».

Ответа не последовало.

Наверное, сказывалось в первую очередь характерное для советских партийных руководителей пренебрежительно-покровительственное отношение к обитающим на юге народам как к прирожденным торгашам, которых нет смысла воспринимать всерьез.

Вся чеченская эпопея есть история ошибок, каждая из которых настолько ухудшала ситуацию, что российская власть вскоре оказалась в тупике. А ведь в самом начале с чеченцами еще можно было договориться на вполне приемлемых условиях, удержать республику под федеральным контролем без применения военной силы.

Дудаев хотел переговоров с Ельциным, считал, что с ним, лидером целого народа, должен встретиться сам глава России, но с ним вообще не собирались разговаривать. Руслан Хасбулатов, чье мнение как чеченца имело большое значение, даже слышать не хотел о Дудаеве.

Вице-президент Руцкой прилетел в Грозный, встретился с Дудаевым, и казалось, два генерала-летчика договорились. Но, вернувшись в Москву, Руцкой сказал на сессии Верховного Совета, что в Чечне просто расцвел бандитизм. Это было недалеко от истины, но с кем-то в Грозном все-таки следовало договариваться. Руцкой оттолкнул и тех, с кем еще можно было иметь дело.

В ответ оскорбленный Джохар Дудаев объявил в Чечне мобилизацию. Фактически это было объявление войны Москве. Люди стали вооружаться, в республике началось производство собственных автоматов.

27 октября Дудаев был избран президентом Чеченской Республики, хотя эти выборы едва ли можно было назвать демократическими. 1 ноября первым же своим указом Дудаев объявил Чеченскую Республику суверенным и независимым государством.

Ирина Дементьева, специальный корреспондент «Известий», знаток ситуации на Северном Кавказе, говорила потом:

— Был ли Дудаев оголтелым сепаратистом? Думаю, что мы его таким сделали, а тогда у него не было никакой программы. Он хотел послужить своему народу, о котором, как человек военный, а значит, в чем-то ограниченный, имел поверхностное и несколько мрачноватое романтическое впечатление… Но, думаю, он и сам не знал еще, куда его загонят обстоятельства и чего ему ждать от России. У меня было тогда четкое впечатление, что протяни ему руку Ельцин — они бы поладили и нашелся бы чеченский вариант договора.

В 1992 и 1993 годах Россия была занята гайдаровскими реформами, и ей было не до Чечни. Москва фактически признала и самостоятельный статус Чечни, и Дудаева в качестве президента. А генерал максимально использовал эту удачную ситуацию. 31 марта 1992 года парламент Чечни заявил, что принимает под свою юрисдикцию все воинские части, вооружение и военную технику, находящуюся на территории республики. 1 апреля Дудаев потребовал вывода всех военнослужащих и членов их семей с территории Чечни. Но заявил, что армия должна оставить ему половину всей техники — иначе он не выпустит членов семей и их имущество.

Дудаев и генерал-лейтенант И. Строгов, действовавший от имени Министерства обороны России, подписали договор «О выводе войск и распределении имущества между Чеченской Республикой и Российской Федерацией».

В начале июня 1992 года закончился вывод федеральных войск с территории Чечни. Дудаеву осталось все оружие, которое находилось на территории республики, в том числе пусковые установки ракетных комплексов сухопутных сил, 260 учебно-тренировочных самолетов, 42 танка, 34 боевые машины пехоты, 139 артиллерийских орудий, две с половиной тысячи автоматов и 27 вагонов боеприпасов… Недостатка в оружии и боеприпасах боевики знать не будут.

Счета Банка Чеченской республики были разблокированы, чтобы туда поступали пенсии. Правительство Дудаева получило право выдавать своим гражданам загранпаспорта. Это означало, что власть Дудаева в Москве признали де-факто.

Все идеи московских политиков относительно Чечни сводились к пустым мечтаниям о том, как хорошо было бы заменить плохое правительство Дудаева на послушное.

Такая возможность скоро представилась. В Грозном, как и в Москве, началось противостояние властей. Ельцин вел изматывающую войну с Верховным Советом. Дудаев тоже поссорился с собственным парламентом, но действовал решительнее. Когда его попытались убить, он распустил парламент и ввел прямое президентское правление.

Антидудаевская оппозиция отступила в Надтеречный и Урус-Мартановский районы. В декабре оппозиция образовала Временный совет Чеченской Республики. Его возглавил бывший милиционер из Сухуми Умар Автурханов, глава администрации Надтеречного района. Он выражал готовность подчинить Москве взбунтовавшуюся республику.

В 1994 году стало ясно, что никем не контролируемая территория становится питательной почвой для терроризма.

Все, кто мог, вооружились — или с оружием в руках стали зарабатывать на жизнь, или, напротив, защищаться от бандитов. В худшем положении оказались русские, им неоткуда было взять оружие, и они чаще всего становились жертвами уголовников.

— С самого начала было ясно, что один из субъектов Российской Федерации захвачен бандой, — рассказывал мне Евгений Савостьянов, который тогда был заместителем директора Федеральной службы контрразведки. — Бороться с Дудаевым пытались, но достаточно вспомнить, что представляла собой тогда власть в России, чтобы понять, что сделать что-либо было невозможно.

И зараза поползла по всему Северному Кавказу. Конфедерация народов Северного Кавказа превратилась в агрессивную вооруженную силу. Чечня вообще стала бандитской территорией, оттуда потекли фальшивые банковские документы (авизовки) и рэкетиры. Болезнь стала развиваться по худшему сценарию. То ли как раковая опухоль, которая дала метастазы сначала по всему Кавказу, потом в глубь России. То ли как острый воспалительный очаг, который отравляет весь организм в целом. Но два с лишним года никто чеченскую проблему не замечал. Все шло как шло. Только в 1994-м руки дошли до Чечни…

Во второй половине 1994 года Федеральная служба контрразведки предложила свой вариант решения чеченской проблемы: дать оппозиции оружие и деньги, и она сама свергнет Дудаева. Казалось, что его власть ослабла и его противники могут взять верх. И действительно — авторитет Дудаева упал. Он сумел только провозгласить независимость республики, а наладить жизнь ему было не под силу.

Федеральная служба контрразведки убедила Ельцина, что можно решить чеченскую проблему руками оппозиции, вроде как без вмешательства армии: сами чеченцы наведут порядок в республике и попросят Москву взять их под свое крыло. Люди из спецслужб — мастера уговаривать. Многие политики попадали в глупое положение, поверив в их обещание обделать самое заковыристое дельце без шума и пыли…

Во второй половине ноября оппозиция атаковала войска Дудаева. Тогда оппозиция получила от федеральной армии бронетранспортеры, вертолеты и сорок танков.

Танкистов оперативники Федеральной службы контрразведки нашли в частях Московского военного округа. Солдаты формально увольнялись из рядов вооруженных сил, и с ними подписывали липовые контракты на «обслуживание боевой техники в экстремальных условиях». Офицерам оформляли отпуск. Контрактников доставляли на Чкаловский аэродром, оттуда они летели в Моздок (город в Северной Осетии), а дальше на вертолетах или прямо на броне их доставляли в районы, контролируемые оппозицией. Операция была подготовлена из рук вон плохо и закончилась плачевно. Сорок танков и тысяча пехотинцев — явно недостаточные силы для захвата города.

26 ноября отряды оппозиции, поддержанные танками и федеральной пехотой, вошли в Грозный. Но в тот же день отряды оппозиции были разгромлены боевиками, верными Дудаеву. Танки легко дошли до центра города, где они были уничтожены из гранатометов. Танкисты — несчастные ребята — попали в плен и признались, что их отправила в Чечню Федеральная служба контрразведки. Чеченцы пригласили телевидение, чтобы операторы засняли признания захваченных в плен солдат и офицеров.

Министр обороны Павел Грачев публично отрекся от своих подчиненных, заявив, что такие люди, мол, не числятся в списках личного состава Вооруженных сил России. Он действовал как сговорились: утверждал, что все это работа самой чеченской оппозиции. Но получилось омерзительно, командир не может оставить своих солдат в трудной ситуации…

Солдаты федеральных сил, которых, ничего не объясняя, отправили в Чечню, не могли толком понять, ради чего они воюют на своей собственной земле. Неужели нельзя было договориться? И подозревали, что в неблагоприятной ситуации их тоже могут бросить на произвол судьбы. Это в значительной степени предопределило грядущее поражение в первой чеченской войне.

Директор Федеральной службы контрразведки Сергей Степашин — в отличие от других силовых министров — не прятался тогда за чужие спины, а взял на себя ответственность за трагедию в Грозном. Он не побоялся сознаться в том, что в плен захвачены именно российские солдаты и офицеры, и сделал все от него зависящее для освобождения их из плена. Всех танкистов, штурмовавших Грозный, по его приказу зачислили в штат Федеральной службы контрразведки, чтобы уволить их с правом на пенсию. Погибших танкистов зачислили задним числом, чтобы родные тоже получили пенсию.

А в Москве президент Ельцин испытал чудовищное унижение: ему утер нос какой-то генерал-чеченец, которого он и на порог не пускал! Борис Николаевич прислушался к ястребам и потребовал немедленно подавить мятеж. Душа Ельцина жаждала мести. И все вокруг уверяли президента, что задавить Дудаева несложно.

 

Первая чеченская война

Совет безопасности принял решение о полномасштабной военной операции в Чечне. Военные докладывали, что настоящего противника в Чечне нет и быть не может,

там есть некоторое количество вооруженных бандитов — они, завидев наступающую армию, быстро разбегутся.

Министр обороны Павел Грачев приказал создать оперативную группу по Чечне. Группу возглавил заместитель начальника Главного оперативного управления Генштаба генерал Анатолий Квашнин.

В Моздоке собрался высший генералитет. Генерал армии Андрей Николаев, который участвовал в этом совещании, сказал министру обороны Грачеву, что операция не готова. Об этом доложил потом и Ельцину. Генерал Николаев мог говорить откровенно, он Грачеву не подчинялся. К Николаеву не прислушались, потому что другие сулили быстрый успех.

Решение о военной акции было принято на заседании Совета безопасности. В него входили, помимо Ельцина: Павел Грачев, министр юстиции Юрий Калмыков (он, похоже, единственный был против военной операции), министр иностранных дел Андрей Козырев, директор Федеральной пограничной службы Андрей Николаев (отсутствовал), директор Службы внешней разведки Евгений Примаков, председатель Государственной думы Иван Рыбкин, директор Федеральной службы контрразведки Сергей Степашин, министр по делам чрезвычайных ситуаций Сергей Шойгу, председатель Совета федерации Владимир Шумейко…

— Но как же такой опытный человек, как Ельцин, мог втянуться в подобную авантюру? — спросил я у Георгия Сатарова.

— Это же нормальная для первого секретаря обкома психология, — ответил бывший помощник президента. — Он знает, что наша армия лучшая в мире. Поставьте себя на место этого секретаря обкома и подумайте: ну как не верить человеку, который говорит: «Борис Николаевич, там у них в Чечне, конечно, осталось несколько винтовок. Но все остальное у нас. Борис Николаевич, мы что, их за два дня не раздавим, что ли?» Да разве Ельцин мог думать иначе? Да и мы все были уверены в этом!..

Бывшие сотрудники Министерства обороны говорили, что Грачев, вероятно, чувствовал, что его позиции заколебались, и хотел их укрепить успешной операцией в Чечне.

На том историческом заседании Совета безопасности Ельцин спросил Грачева: «Сколько дней тебе надо на подготовку?» Грачев бухнул: «Три дня». Черномырдин и тот изумился: «Павел Сергеевич, ты хоть десять дней возьми». Грачев согласился: «Ну, неделя нужна».

Впрочем, близкие к Грачеву люди утверждали, что все было как раз наоборот: министр обороны предупреждал, что боевые действия примут затяжной характер. Но некоторые члены Совета безопасности возмутились нерешительностью министра, и тот вынужден был назвать нереальные сроки, чтобы избежать обвинений в трусости.

6 декабря министр обороны Грачев и министр внутренних дел Ерин встретились с Дудаевым на территории Ингушетии. Дудаев был готов договариваться, но он хотел, чтобы ему оказали уважение, чтобы его принял сам президент Ельцин. В тот момент чеченцев устроил бы договор о разграничении полномочий между республикой и федеральной властью.

Грачев сказал, что они с Дудаевым, как люди военные, поняли друг друга. 12 декабря во Владикавказе должны были начаться переговоры. Дудаеву сказали: вас ждет встреча с Борисом Николаевичем в Сочи. Генерал был счастлив, сшил новую форму.

Но Ельцин уже подписал секретный указ № 2137 о наведении конституционного порядка в Чеченской Республике. 11 декабря российские войска пересекли административную границу Чечни.

Части, которые двигались через Ингушетию, были блокированы местными жителями и пробивались с боями. Войска, которые шли через Дагестан, были блокированы в Хасавюртовском районе, населенном чеченцами-аккинцами.

Продвинулись только те, кто двигался через районы, занятые оппозицией. В первый раз они столкнулись с сопротивлением в десяти километрах от Грозного.

16 декабря Совет федерации предложил президенту прекратить боевые действия и вступить в переговоры.

17 декабря Ельцин отправил Дудаеву телеграмму: «Предлагаю без промедления Вам встретиться с моими полномочными представителями Егоровым и Степашиным в Моздоке». От генерала требовали подписать документ о сдаче оружия и прекращении огня. Самолюбивый Дудаев воспринял это требование как оскорбление.

На совещании у Черномырдина Грачева спросили:

— Сколько вам надо времени на завершение боевой операции?

Министр обороны мрачно ответил:

— Полгода.

19 декабря Грачев отстранил от руководства командующего Северо-Кавказским военным округом генерал-полковника Алексея Николаевича Митюхина. Митюхин докладывал о «неготовности органов управления, пунктов управления и в целом войск для ведения боевых действий». Плохое материальное снабжение ухудшало моральное состояние солдат и офицеров.

Грачев предложил принять командование первому заместителю командующего сухопутными войсками генерал-полковнику Эдуарду Воробьеву. Генерал два дня изучал ситуацию и доложил министру, что операция совершенно не подготовлена. Она рассчитана на устрашение, а не на ведение реальных боевых действий. Воробьев вскоре был отправлен в отставку. Командовать Объединенной группировкой федеральных сил в Чеченской Республике взялся генерал-лейтенант Анатолий Квашнин.

26 декабря на заседании Совета безопасности было принято решение штурмовать Грозный.

31 декабря штурм начался.

Войска действовали так, как их учили. Но они имели дело не с регулярной армией, которая должна была отступить под давлением превосходящих сил противника, а с партизанскими отрядами, а им бежать некуда. Танковые колонны прорвались к центру города, но чеченцы не прекратили сопротивления. Они методично уничтожали танк за танком. Федеральные войска несли огромные потери.

Один из руководителей военной разведки потом совершенно серьезно объяснял депутатской комиссии, что штурм Грозного в ночь на 1 января был неудачным потому, что у армии были карты города 1991 года, а за это время дудаевское руководство выстроило новые опорные пункты…

Наступавшие под командованием генерала Константина Пуликовского 131-я (Майкопская) отдельная мотострелковая бригада и 81-й (Самарский) мотострелковый полк были разгромлены. В плен попало больше ста человек.

Для Ельцина это был тяжелый удар. Когда телевидение показало несчастных солдат, взятых в плен чеченцами, президент понял, в какую неприятную историю он попал.

Ельцин мог поступить двояко.

Либо признать, что совершена ошибка, и приступить к поиску политического решения чеченской проблемы. Но в таком случае пролившаяся кровь, большие жертвы лишали его шансов на переизбрание…

Либо сделать вид, что ничего не произошло, и приказать армии немедленно подавить сопротивление в Чечне, рассчитывая на то, что победителей не судят.

Ельцин сразу решил для себя, что он не станет признаваться в своих ошибках. Не бывает ошибающихся президентов… Началась настоящая война. Она оттолкнула от Ельцина почти всех его сторонников. Отношение к нему резко изменилось. Мало кто сохранил ему верность — помимо тех, для кого он был работодателем. Тогда, в 1995 году, он перестал в глазах людей быть реформатором и стал властителем — таким же, как многие другие, кого люди не любят и не уважают, вынуждены терпеть, но не более.

Кровавая чеченская война — пожалуй, главное, что можно поставить в вину президенту Ельцину. Убитые, раненые, искалеченные там — на его совести. Он начал эту войну, он не подготовил армию к такой войне, он не нашел командиров, которые смогли бы вести ее на современном уровне.

27 апреля 1995 года Ельцин подписал указ «О дополнительных мерах по нормализации обстановки в Чеченской Республике». Он объявил мораторий на боевые действия на время празднования 50-летия Победы — с 28 апреля по 12 мая. В Москву прилетали руководители ведущих стран Запада, и Ельцин понимал, что, если их беседы пойдут под артиллерийскую канонаду, ему не избежать крайне неприятных вопросов.

Военные потом утверждали, что апрельский мораторий был большой ошибкой. Боевики отдохнули и накопили силы, а в федеральных силах, напротив, началось разложение — войска попадали в засады, гибли в мелких стычках и, чтобы обезопасить себя, договаривались с полевыми командирами: мы с вами не воюем, сидим тихо, друг друга не трогаем.

К середине июня, через полгода после начала операции, федеральные силы заняли основные горные районы, рассекли позиции боевиков и оттеснили их к грузинской границе. Казалось, до полной победы рукой подать. После праздничного моратория федеральная авиация возобновила бомбардировки.

В ответ Совет полевых командиров потребовал перевести войну на территорию России. Шамиль Басаев заявил, что он займется диверсионно-подрывной деятельностью — такая тактика заставит Москву сесть за стол переговоров. На слова какого-то Басаева федеральные силы не обратили внимания. И напрасно.

Шамиль Басаев в ноябре 1991 года организовал угон самолета из Минеральных Вод в Турцию. С 1992-го командовал ротой и батальоном чеченского спецназа. Когда Абхазия начала войну против Грузии, Басаев отправился туда во главе отряда Конфедерации народов Кавказа. Он был одним из руководителей обороны Грозного.

Через несколько лет президент Ингушетии Герой Советского Союза Руслан Аушев расскажет, что Шамиль Басаев, у которого руки по локоть в крови, сотрудничал с Главным разведывательным управлением Генерального штаба Российской армии. Тот же факт предал гласности бывший директор Федеральной службы контрразведки Сергей Степашин. Только более осторожный Степашин не называл военную разведку, а говорил об «одной из спецслужб».

Сотрудничество Шамиля Басаева с «одной из наших спецслужб», предположительно военной разведкой, началось несколько лет назад, когда шли бои в Абхазии. Абхазцы подняли восстание против правительства, выбили грузинские войска со своей территории и создали никем не признанную республику.

Конфедерация народов Кавказа, которая объединила различные националистические движения, объявила о своей солидарности с Абхазией. Первыми туда пришли отряды кабардинцев и адыгейцев. Министром обороны Абхазии стал кабардинец Солтан Сосналиев, бывший полковник Советской армии. В середине 1992 года в Карачаево-Черкесии остановили военную колонну, состоящую из чеченцев. Но из Москвы пришел приказ пропустить. Это чеченские отряды шли на помощь Абхазии. Помимо Басаева в Абхазии сражался еще один будущий полевой командир — Руслан Гелаев.

Чеченцы воевали в Абхазии вахтовым способом, одни заменяли других, в результате несколько тысяч боевиков получили там боевую подготовку. Абхазии неофициально помогали российские военные — как минимум оружием и боевой техникой, хотя никто в этом признаваться не желает. Вот тогда на почве борьбы с общим врагом и объединились российские спецслужбы и мало кому известный Шамиль Басаев.

Очень скоро он станет известен всему миру.

14 июня 1995 года «отдельный разведывательно-диверсионный отряд Ичкерии» под командованием Басаева захватил в городе Буденновске Ставропольского края больше полутора тысяч заложников и укрылся в здании городской больницы.

Басаев потребовал прекратить войну, вывести федеральные войска из Чечни и начать переговоры о предоставлении республике независимости. Он сразу расстрелял шесть заложников, чтобы показать серьезность своих намерений. На следующий день Басаев потребовал пропустить к нему журналистов. Власти отказались. Тогда он расстрелял еще пятерых заложников.

Спецподразделения контрразведки и МВД пытались штурмом взять здание больницы. Бой шел четыре часа. Атакующие захватили первый этаж, боевики укрылись на третьем. Погибли сто двадцать заложников, еще восемьдесят были ранены. Продолжение штурма грозило еще большими жертвами среди мирного населения.

Президент Ельцин именно в этот момент улетел в Канаду на встречу руководителей семи наиболее развитых государств.

Тогда глава правительства Виктор Черномырдин связался по телефону с Басаевым и обещал ему начать переговоры. Знаменитый разговор записало телевидение.

— Я сейчас же даю команду, указание о прекращении боевых действий и всех бомбежек в Чечне, — говорил Черномырдин Басаеву. — Шамиль Басаев, я нахожусь на работе. Я отвечаю за все, что сегодня происходит в стране.

18 июня прошло в переговорах.

Рано утром 19 июня Черномырдин и Басаев договорились о прекращении боевых действий, Басаев и его боевики смогли уехать под прикрытием ста сорока заложников, среди которых было девять депутатов и шестнадцать журналистов. Басаев увез с собой семнадцать трупов своих людей.

В последний момент спецслужбы предприняли еще одну неудачную попытку остановить Басаева. Об этом через четыре года рассказал уже бывший глава правительства Виктор Черномырдин.

В автобусах, предоставленных Басаеву, установили баллоны с усыпляющим газом. Но Басаев не был наивным человеком. Он поменял водителей на своих людей. Они обнаружили баллоны. Басаев, торжествуя, вернулся домой.

Когда Басаев возвращался из Буденновска, всю ночь его автобусы, в которых было много заложников, сопровождали вертолеты Ми-24 из Буденновского вертолетного полка. Был момент, когда вертолеты развернулись и на небольшой высоте стали кружить над степью. Стало ясно, что они готовы уничтожить автобусы ракетами. В какой-то момент Шамилю Басаеву и его боевикам стало страшно. Но приказа открыть огонь вертолетчики не получили.

Борис Ельцин крайне болезненно воспринял события в Буденновске. Он еще не знал, каким эхом это отзовется в декабре на выборах в Государственную думу, но видел, что доверие к нему в стране опустилось до ничтожно малых величин. Нетрудно было понять, какие настроения царят за толщей кремлевских стен, что там обсуждается в тиши кремлевских коридоров и тщательно охраняемых кабинетов.

После буденновских событий Аркадия Вольского попросили предложить Дудаеву вместе с семьей уехать за границу. Его готова была принять Иордания. Выделили самолет и деньги. Но Дудаев отказался, горько сказал Вольскому:

— Я был о вас лучшего мнения. Не думал, что вы мне предложите бежать отсюда. Я советский генерал. Если умру, то умру здесь…

А 1996 год начался трагическими событиями.

Ранним утром 9 января отряды под командованием Салмана Радуева, бывшего инструктора Чечено-Ингушского обкома комсомола, напали на дагестанский город Кизляр. Он намеревался захватить военный аэродром. Когда план провалился, захватил около двух тысяч заложников и укрепился в городской больнице. Радуев потребовал начать вывод войск из Чечни, в противном случае обещал расстрелять заложников и двух убил сразу.

Дагестанские власти вступили с ним переговоры и уговорили уйти. Большинство заложников было освобождено, и отряд Радуева, получив грузовики и автобусы, двинулся назад в Чечню. Но на сей раз в Москве решили не позволить боевикам уйти безнаказанно. Как только Радуев покинул территорию Дагестана, вертолет обстрелял колонну ракетами. Террористы захватили в заложники еще тридцать семь бойцов новосибирского ОМОНа, отошли в село Первомайское и заняли круговую оборону.

Операцией командовали два генерала армии — министр внутренних дел Анатолий Куликов и директор Федеральной службы безопасности Михаил Барсуков, верный друг Коржакова. Прилетели также генерал-полковник Анатолий Квашнин, назначенный командующим войсками Северо-Кавказского военного округа, и заместитель директора Федеральной пограничной службы генерал-полковник Николай Бордюжа. Словом, в генералах недостатка не испытывали. Противостоял многозвездным военачальникам бывший инструктор обкома комсомола.

Разработали два плана. Первый — выпустить Радуева из села и, когда его отряд будет в пути, освободить заложников силами группы «Альфа». Второй — захватить село и не только освободить заложников, но и уничтожить боевиков. Выбрали второй вариант. Ельцин план одобрил.

Боевиков окружили со всех сторон. Контрразведка перебросила спецподразделение по борьбе с терроризмом «Альфа», МВД — отряды ОМОН, СОБР и «Витязь», Министерство обороны — два усиленных батальона, танки,

артиллерию и установки залпового огня «Град». Численность группировки составила две тысячи семьсот человек.

Барсуков доложил Ельцину, что боевики в ловушке, каждый на прицеле у снайпера и скоро с ними будет покончено. Президент наивно повторил журналистам слова директора Федеральной службы безопасности и попал в глупое положение, потому что ничего у Барсукова не получилось.

Штурм села продолжался четыре дня. Первомайское было разрушено. Но генерал армии Барсуков, не имея военного опыта, не сумел организовать эту операцию, наладить взаимодействие разных частей. Потом ее участники жаловались на полнейшую неразбериху и бестолковщину. Солдат даже не могли покормить. Боевики хорошо подготовились к обороне, оборудовали траншеи, стрелковые ячейки, укрытия в подвалах домов, а против них бросили милиционеров из ОМОНов и СОБРов, не имеющих боевого опыта, они несли большие потери. На второй день в бой бросили пограничников и десантников. Плохая погода благоприятствовала боевикам. Большая группа боевиков во главе с самим Радуевым преспокойно бежала из окружения, и догнать их не смогли. Это был день позора.

После возвращения из Первомайского директор ФСБ Барсуков выступил на пресс-конференции, которая окончательно испортила его репутацию. Сначала Барсуков долго рассказывал, как они замечательно организовали эту операцию, а потом косноязычно объяснил, почему не удалось взять боевиков:

— Мы только одного не могли рассчитать, что с такой скоростью можно ходить по заснеженному полю и по такой вот пахотной земле — я впервые вот это встречаю, особенно когда увидел, что боевики снимали башмаки и без обуви шли, меня это тоже несколько так… потому что я не знал этого, что, когда на карту, видимо, поставлена жизнь, готовы и ботинки снять, разуться и босиком, с голыми пятками бежать…

Это было откровение Барсукова, над которым смеялась вся страна. Ну что делать, если от начальника такой могущественной службы боевики босиком убегают.

За лимузином Ельцина теперь следовала дополнительная машина — с офицерами спецназа, вооруженными по-армейски, включая гранатометы. На самом деле до Москвы террористы доберутся не скоро — осенью 1999 года, что станет поводом для второй чеченской войны.

12 марта 2000 года, во время второй чеченской кампании, Салмана Радуева арестовали. Через год он был приговорен к пожизненному заключению. Справедливость восторжествовала.

О Радуеве говорили, что у него нет пол черепа, что он вообще не в себе. Но его обследовали в Институте имени Сербского, и психиатры увидели перед собой адекватно мыслящего, жестокого и ненавидящего своих врагов человека.

Единственное, что меня несколько удивило, это то, что дело Радуева рассматривалось в Верховном суде Дагестана. Формально все правильно — его судили по месту совершения преступления. Но это дело мог бы принять к рассмотрению в качестве суда первой инстанции Верховный суд России. В порядке исключения, поскольку Радуев обвиняется в невиданных преступлениях. Недаром в процессе обвинение поддерживал сам генеральный прокурор Владимир Устинов.

Увидеть Салмана Радуева на скамье подсудимых было очень важно, это означало, что наказание неотвратимо. Но суд должен был еще и установить обстоятельства, при которых это преступление стало возможным, а также выяснить, почему правосудие совершается с таким опозданием — через пять с лишним лет после совершения преступления.

Если бы дело рассматривал Верховный суд страны, то он с помощью генерального прокурора мог бы не сводить это дело к чистой уголовщине. И вызвал бы в качестве свидетелей и генерала Куликова, и генерала Барсукова, и других генералов и офицеров, причастных к этой операции, а заодно и бывших сотрудников администрации президента, занимавшихся Чечней.

Страна узнала бы, наконец, как все это случилось. Каким образом вооруженный отряд Радуева смог преспокойно войти в дагестанский город? Кто конкретно планировал и осуществлял контртеррористическую операцию, которая была проведена так бездарно и завершилась так трагически? Кто виноват и кто был наказан? Тем самым был бы не только наказан преступник и его подельники, но и извлечены уроки для нынешних и будущих руководителей страны, армии и специальных служб.

Начальник штаба чеченских сил полковник Аслан Масхадов, вероятно, не был причастен к акциям Басаева и Радуева. Что касается генерала Дудаева, то, если он и не планировал эти операции, во всяком случае, публично их поддержал: «Это запланированная акция, чтобы показать, что так не выйдет — чтобы мы здесь детей купали в крови, а соседи купались бы в молочке».

Добраться до Басаева и Радуева и отомстить за кровь и унижения федеральным силам тогда не удалось. А Дудаев был убит в ночь на 22 апреля 1996 в районе села Гехи-Чу.

Считается, что удалось запеленговать его спутниковый телефон и его убили выпущенной со штурмовика Су-25 самонаводящейся ракетой «воздух — земля», которая предназначена для уничтожения радиолокационных станций. Головка самонаведения ракеты была настроена на волну его спутникового телефона.

По некоторым данным, Дудаева убили с пятой попытки. Ракетные удары наносились по тем местам, откуда Дудаев вел переговоры с полевыми командирами по спутниковой связи. Как только самолеты-разведчики пеленговали выход Дудаева в эфир, в воздух поднимали два самолета с приказом нанести ракетный удар. Четыре раза ничего не получалось: Дудаев прекращал разговор до того момента, как головки самонаведения ракеты успевали нащупать цель. В ночь на 22 апреля 1996 года в районе Гехи-Чу Дудаев говорил слишком долго…

Впрочем, есть специалисты, которые полагают, что Дудаев попал под обстрел и погиб случайно.

Почему же все-таки специальные службы вовремя не избавили страну от этой напасти? Казалось бы, достаточно убрать всего нескольких человек — тех, кто командует боевиками, кто отдавал приказ о террористических акциях, — и не было бы двух чеченских войн и страшных взрывов в наших городах? Так почему же, скажем, не убрали сразу генерала Джохара Дудаева?

— Не умели, — рассказывал мне Евгений Савостьянов, который был тогда заместителем директора Федеральной службы контрразведки. — Думаю, если бы была такая возможность — это бы сделали. Возможности не было…

— Несколько наших офицеров рассказывали после войны, что они держали на прицеле и Джохара Дудаева, и Шамиля Басаева, и Салмана Радуева, но им не позволили их вовремя уничтожить. Так, значит, в Москве просто не решались это сделать?

— Возможности не было, — повторил Савостьянов. — Я помню эпизод, он относится к 1994 году. Узнали, когда будет проходить заседание правительства Дудаева — и в каком именно кабинете. Два вертолета вышли на цель и двумя ракетами поразили помещение. Но они летели навстречу слепящему солнцу, а в Грозном в то время существовали две башни — два высотных здания, которые господствовали над всем рельефом: здание правительства — дворец Дудаева и обычный жилой дом. Так вот они умудрились влепить две ракеты в другой дом и разнесли обычную квартиру. А если бы летчики не промахнулись тогда, то вполне возможно, что события развивались бы иначе…

Чисто психологически после смерти Дудаева наши военные наверняка испытали чувство глубокого удовлетворения. Практически это мало что изменило, потому что боевыми действиями руководили другие — в первую очередь бывший полковник Советской армии Аслан Масхадов.

25 июня 1996 года Ельцин подписал указ № 985 о выводе войск из Чечни. Там должны были остаться только 205-я мотострелковая бригада и 101-я бригада внутренних войск.

27 мая президент Чечни Зелимхан Яндарбиев прибыл в Москву и подписал с президентом России Ельциным договоренность «О прекращении огня, боевых действий и мерах по урегулированию вооруженного конфликта на территории Чеченской Республики». С Дудаевым Борис Николаевич не хотел разговаривать, а в результате сел за стол переговоров с куда более непримиримо настроенным человеком. Яндарбиев был главным идеологом отделения от России и войны с Россией.

На следующий день, пока чеченская делегация оставалась в Москве (гостей отвезли в одну из подмосковных резиденций) — фактически в качестве заложников, Ельцин вылетел на Северный Кавказ. Поездка готовилась заранее. За несколько недель туда выехала передовая группа службы безопасности президента под руководством вице-адмирала Захарова. Самолет сел в Моздоке, оттуда на пятнадцати вертолетах отправились в Ханкалу — и никто не знал, в какой машине президент.

Ельцин побывал в Грозном. Поздравил военнослужащих 205-й мотострелковой бригады с победой в чеченской войне, подписал указ о досрочном увольнении в запас всех раненных в боях, а также тех, кто участвовал в боевых действиях не менее полугода, и тут же вылетел в Москву. Ельцин твердо сказал, что война закончена и каждый выстрел со стороны федеральных сил станет предметом расследования. На следующий день делегация Яндарбиева вернулась в Чечню. Аслан Масхадов отдал распоряжение воздержаться от боевых действий. Предполагалось, что боевики сдадут оружие к 7 августа, федеральные войска уйдут к 30 августа.

Но после победы Ельцина на президентских выборах боевые действия возобновились. Федеральные войска заявили, что крупных очагов сопротивления больше нет и неприступные базы в Западной Чечне ликвидированы. Военные обещали до конца года, если им не помешают политики, завершить все спецоперации и добить боевиков. И вдруг все планы федеральных командиров рухнули.

6 августа 1996 года, на рассвете, в Грозный, не встретив сопротивления, вошли отряды боевиков общей численностью около трех тысяч человек. Военные знали о возможности штурма, но не приняли предупреждение всерьез. Накануне из города — для проведения боевой операции — была выведена часть сил. Федеральные войска понесли большие потери, были раздроблены и блокированы в разных частях города. Только на шестой день боев основные силы армии прорвались к осажденным. Новый министр обороны Игорь Родионов действовал крайне неуверенно.

Это был последний удар по репутации армии и спецслужб. Страна требовала прекратить войну. 10 августа 1996 Ельцин, вновь избранный президентом, объявил траур в связи с потерями в Чечне и назначил секретаря Совета безопасности Александра Лебедя своим представителем в Чечне. Лебедь предложил Ельцину прекратить боевые действия и вывести федеральные войска из Чечни. Как выразился Александр Иванович, нам «некем, нечем и незачем воевать». Ельцин согласился с планом Лебедя.

Лебедь прилетел в Дагестан, оттуда добрался до Чечни. Это была опасная поездка, но мужества и храбрости Александру Ивановичу не занимать. В ночь с 11 на 12 августа в районе селения Старые Атаги Лебедь вел переговоры с начальником штаба чеченских войск Асланом Масхадовым. Они договорились о прекращении боевых действий.

14 августа Ельцин принял Лебедя и одобрил его мирный план. На следующий день Лебедь в районе села Старые Атаги встретился с Масхадовым и президентом Чечни Яндарбиевым.

17 августа командующий федеральными силами генерал Константин Пуликовский подписал приказ о прекращении боевых действий на территории Чечни. Но военные и министр внутренних дел Анатолий Куликов считали, что боевиков нужно добить.

20 августа Пуликовский неожиданно для Лебедя заявил, что дает всем жителям Грозного сорок восемь часов, чтобы покинуть город, потому что в четверг, 22 августа, начнется операция по очистке города. Генерал предупредил, что пустит в ход бомбардировочную и штурмовую авиацию, реактивные системы залпового огня и артиллерию.

Но Ельцин дал указание Лебедю немедленно закончить боевые действия. 21 августа Александр Иванович прилетел в Чечню.

Сам Пуликовский рассказывал потом журналистам:

— Мы готовили в Грозном «котел». И тут появился Лебедь. С полномочиями от имени президента «решать все вопросы по урегулированию положения дел в Чечне». Считаю, что единственная моя ошибка была в том, что я его принял. Загнал бы на взлетную полосу танк, и самолет ушел бы на другой аэродром. Пока бы Лебедь сюда добирался, мы бы запланированную операцию провели. Лебедь сказал, что вот-вот «взорвется» вся страна, что Ельцину предстоит очень серьезная операция, а после операции минимум восемь месяцев он будет недееспособным. И что в октябре 1996 года планируются досрочные выборы президента. Он был уверен, что президентом выберут его. Ему нужен был ореол миротворца, и он отменил операцию.

В ночь на 22 августа Лебедь в Чечне подписал вместе с Масхадовым документ об отводе войск и прекращении боевых действий. Лебедь говорил о том, что усталые, равнодушные солдаты не могут и не хотят продолжать войну:

— Война будет прекращена, а те, кто намерен мешать этому, будут отстранены.

30 августа в Хасавюрте Лебедь и Масхадов подписали совместный документ «Принципы определения основ взаимоотношений между Российской Федерацией и Чеченской Республикой». В этом документе был заложен принцип «отложенного статуса» Чечни, смысл которого — отложить решение этого болезненного вопроса на будущее, а пока что попытаться наладить какое-то сотрудничество. Договорились, что политическое соглашение о Чечне будет подписано до 31 декабря 2001 года.

Глава правительства Виктор Черномырдин одобрил действия Лебедя. Военные считали это предательством. В аппарате правительства и президентской администрации говорили, что Лебедь вышел за рамки своих полномочий и подписал то, что не имел права подписывать.

Тогдашний глава Чеченской Республики Доку Завгаев сказал, что Лебедь совершил государственный переворот в Чечне и сдал Грозный бандитским формированиям. Его заместитель Николай Кошман вспоминал позднее:

— В Грозном боевики сразу стали ездить на бэтээрах и кричать «Аллах акбар!». Хасавюртское соглашение превратилось в нашу капитуляцию. Нас оттуда выгнали.

1 октября начальник главного штаба вооруженных формирований чеченской оппозиции Масхадов заявил по телевидению:

— Как только российские войска уйдут, мы построим исламское государство.

2 октября в Государственной думе министр внутренних дел генерал Анатолий Куликов назвал хасавюртские соглашения лживыми — они выгодны только тем силам, которые стремятся уничтожить Россию.

В конце 1996 года закончился вывод федеральных войск из республики.

Ельцин сказал, что Чечне не будет предоставлена независимость. Новый министр иностранных дел Евгений Примаков предупредил иностранных послов, что признание независимости Чечни повлечет за собой разрыв дипломатических отношений. Но фактически российское руководство не собиралось предъявлять права на Чечню и вмешиваться в ее дела. Чеченцы сами не смогли использовать этот шанс самостоятельно организовать свою жизнь.

В мае 1997 года Ельцин и Масхадов подписали договор о мире и принципах взаимоотношений между Российской Федерацией и Чеченской Республикой Ичкерия. Ельцин поручил все чеченские дела Ивану Рыбкину, который стал секретарем Совета безопасности, и его заместителю Борису Березовскому. Договор стал пустой бумажкой. Федеральные власти не захотели или не смогли изменить ситуацию в Чечне…

 

Олигархи, Чубайс и Татьяна Дьяченко

Сергей Филатов рассказывал, как 4 января 1996 года он пришел к президенту с очередным докладом. Страна в новогодние праздники еще отдыхала, но в администрации все работали, и Борис Николаевич приехал в Кремль. Филатов начал докладывать. Ельцин неожиданно сказал:

— Отложите все это. Может быть, вам это все не понадобится.

Филатов вопросительно посмотрел на президента. Ельцин сообщил ему:»

— Во-первых, я решил идти на выборы. Филатов:

— Поздравляю вас, это очень правильный шаг. Президент сказал:

— Вот в Государственную думу выборы мы проиграли, коммунисты пришли, поэтому я считаю своим долгом еще четыре года быть президентом. Во-вторых, я хочу, чтобы вы вместе с Сосковцом возглавили предвыборную кампанию. Сосковец — начальник штаба, вы — его заместитель, будете работать с общественностью и интеллигенцией.

Это была вежливая форма отставки. Но Борис Николаевич действительно нуждался в сильном предвыборном штабе. Он не сразу решился идти на второй срок. Осенью 1995 года, по свидетельству его помощника Георгия Сатарова, сказал одному из самых близких людей:

— Я пойду на следующие выборы, только если не увижу кого-то, кто может меня сменить.

Георгий Александрович Сатаров склонен считать, что Ельцин говорил искренне — не нашел сменщика-единомышленника, сам пошел на выборы и надорвался… Мне кажется, Ельцин — пока был относительно здоров — по природе своей не мог отказаться от власти и покинуть Кремль. Он сделает это в конце 1999 года, чувствуя, что силы его покидают. И тогда он передаст страну человеку, которого никак нельзя считать его единомышленником.

Борис Николаевич Ельцин вступил в президентскую гонку в 1996 году в исключительно неблагоприятных обстоятельствах. Он достаточно давно находился у власти, и у людей были все основания винить его во всех неудачах экономической жизни. Да, собственно, одной только неудачной войны в Чечне было достаточно для того, чтобы погубить любую политическую карьеру.

15 января 1996 года появился Общероссийский штаб по подготовке выборов президента. Его возглавил первый вице-премьер Олег Сосковец, заместителями стали новый руководитель администрации президента Николай Егоров, его предшественник Сергей Филатов, мэр Москвы Юрий Лужков. Ельцин утверждал, что это не его предвыборный штаб, а общегосударственный. Никто ему, конечно, не поверил. Государственная дума потребовала, чтобы Сосковец приехал и рассказал, что это за штаб, который не предусмотрен законами.

Но дело было не в этом. Предвыборную кампанию президент доверил людям, лично ему преданным. Но для них работа в ельцинском штабе была чем-то вроде общественной нагрузки, а тут нужны были профессионалы. Олег Сосковец не годился на роль руководителя штаба — он надеялся только на административные меры, а следовало предложить совершенно неожиданную стратегию борьбы за голоса. В состав штаба попал бизнесмен Борис Березовский. Судя по всему, он первый убедился в несостоятельности Сосковца и стал внушать это дочери президента Татьяне Дьяченко.

Ключевой фигурой в выборах 1996 года станет Анатолий Чубайс. Причем вначале его кандидатура никому не приходила в голову. Ельцин, по существу, открыл предвыборную кампанию увольнением первого вице-премьера Чубайса, и казалось, блестящая государственная карьера Анатолия Борисовича закончилась.

Борис Николаевич менял либералов, на которых возлагали вину за все трудности, на хозяйственников и силовиков. Ельцин отправил в отставку Чубайса и заменил его крепким хозяйственником — директором Волжского автомобильного завода Владимиром Каданниковым.

По предложению Сосковца Ельцин уволил Олега Попцова с должности председателя Российской телерадиокомпании, сказав нечто невнятное о «чернухе» на втором канале:

— У нас есть две телепрограммы — первый и второй каналы. Но эти каналы совершенно по-разному подают материалы. Один дает реальные факты, а по второму идет одна сплошная «чернуха». Что я должен делать? Снять Олега Попцова? Я ему говорил, что нельзя лгать, нужно работать корректно…

Попцов был верным сторонником президента и многое сделал для Ельцина, но он не принадлежал к числу управляемых людей, которыми можно командовать. Но чиновникам, окружавшим президента, понадобились именно те, кто послушно щелкает каблуками и берет под козырек. Кадровые перемены на втором канале телевидения были большой ошибкой. Отстранение Попцова, а вслед за ним и его первого заместителя Анатолия Лысенко привело к тому, что второй канал очень слабо помог Ельцину. НТВ сыграло в избирательной кампании куда большую роль.

— Потом мне говорили, — рассказывал Олег Попцов, автор книги «Хроники времен царя Бориса», — как же он мог вас уволить, ведь вы его спасли в 1993-м? Я прежде всего писатель, а Ельцин хоть и президент, но все-таки мой персонаж. А писатели на персонажей не обижаются.

Рейтинг доверия к политикам был пугающий для Бориса Николаевича: на первом месте Зюганов — семнадцать процентов, на предпоследнем Ельцин — пять процентов. Победа Зюганова казалась вполне реальной. Оппозиция сговорилась, и выставить его кандидатуру решили полсотни организаций и партий левого направления.

О желании бороться за пост президента Ельцин объявил в «родном городе» — в Екатеринбурге, где он всегда пользовался поддержкой. Выступая во Дворце молодежи, он сказал:

— Я решил баллотироваться на пост президента России и объявляю об этом здесь, в дорогом для меня зале, родном городе, вам, моим землякам, всем гражданам России, для сведения всего мира…

Пока Борис Николаевич читал свою длинную речь, он почти потерял голос — у него был фарингит. Люди суеверные сочли это неблагоприятным предзнаменованием. С этого времени в поездках его сопровождал врач-отоларинголог.

Прилетев в Екатеринбург, Ельцин разговаривал с людьми на улицах и прямо говорил:

— Помогу в проблемах, если изберете.

Прямо под оком телевизионных камер он выделил из президентского фонда десять миллионов рублей (в ценах того времени) кондитерской фабрике, пять миллиардов — госпиталю для ветеранов войны, три миллиарда — на строительство родильного дома… Президент подписал указ «О мерах по обеспечению своевременной выплаты заработной платы за счет бюджетов всех уровней, пенсий и иных социальных выплат». Президентская кампания — дорогое удовольствие для страны…

Каждое совещание в администрации президента начиналось с выяснения вопроса о том, как идет выплата зарплат и пенсий по стране. Без этого рассчитывать на переизбрание Бориса Николаевича было невозможно.

15 февраля Зюганов был выдвинут кандидатом левых и народно-патриотических сил на всероссийской конференции КПРФ. А через два дня произошло событие, на которое в стране мало кто обратил внимание. Анатолий Чубайс рассказал, что ряд бизнесменов обратились к нему с предложением создать такую предвыборную структуру, которая бы задалась одной целью — не подпустить коммунистов к власти.

Два человека — Анатолий Чубайс и Александр Лебедь — сыграли в 1996 году ключевую роль в победе Ельцина. Борис Николаевич сумел поставить себе на службу самого умелого менеджера и самого популярного политика страны.

Выдвижение Зюганова сильно напугало людей, которые увидели, какая им грозит опасность. Несколько очень богатых бизнесменов согласились финансировать избирательную кампанию Ельцина. Борис Березовский и Владимир Гусинский еще и обещали мобилизовать телевизионные возможности ОРТ и НТВ. Но кто возглавит предвыборную кампанию? Когда стали перечислять, какой человек нужен — невероятно энергичный, блестящий организатор с широкими политическими и деловыми связями, современно мыслящий, не теряющий присутствия духа в самой сложной ситуации и способный преодолеть любые препятствия, — выбор фактически был сделан. Во всей стране один только Анатолий Чубайс и годился для этой работы.

Он взялся за это дело без колебаний, хотя Ельцин только что не просто выбросил его из правительства, но и вытер об него ноги. Анатолий Борисович — человек счастливо лишенный сантиментов. Он всегда думает только о деле. Твердости его характера, хладнокровию и выдержке можно только позавидовать. И вот еще одна важная черта — он правильный. В прямом смысле этого слова. Многие годы его пытались поймать на чем-то незаконном и недостойном, но ничего не нашли. В отличие от многих тех, кто, оказавшись у власти, быстренько набил свои карманы, Чубайс ничего помимо зарплаты не получал. Конечно, зарплата у него была всегда высокая. Но тут у него никаких сомнений: заработал — получи.

В марте олигархи, как их потом станут называть, а с ними и Чубайс встретились с Ельциным. Они говорили с президентом очень откровенно — прежде он таких речей в своем кабинете не слышал. Они прямым текстом сказали ему, что он проиграет, если не сменит свой штаб и стратегию предвыборной кампании. Ельцин слушал их скептически и в тот день ничего не сказал. Ему все это было неприятно. Он не привык к поучениям, не привык, что ему говорят о проигрыше. Кто эти люди? Что они понимают в политике? Почему он их должен слушать?

Ельцин все-таки реформировал свой избирательный штаб, который вместо Сосковца возглавил первый помощник президента Илюшин. Чубайс стал руководителем аналитической группы, а Игорь Малашенко, один из создателей телевизионного канала НТВ, руководил работой со средствами массовой информации. В аналитическую группу, которая разместилась в «Президент-отеле», вошел и Борис Березовский. Живейшее участие приняла дочь президента Татьяна Дьяченко.

Идея пригласить Дьяченко, как теперь говорят, принадлежит Валентину Юмашеву, который писал за президента книги и который со временем стал мужем его дочери. Во всяком случае, в ельцинской книге «Президентский марафон» написано именно так:

«Как-то раз ко мне в Барвиху приехал Валентин Юмашев. Я не выдержал и поделился с ним своими мыслями: чувствую, что процесс не контролирую, вижу по потухшим глазам помощников, в частности Виктора Илюшина, что ситуация в штабе день ото дня ухудшается и мы медленно, но верно погружаемся в болото. И судя по всему, штаб — сплошная склока, никакой стратегии нет, советский стиль общения, на собрания единомышленников совсем не похож.

— Нужен свой человек в штабе, — сказал я. Валентин послушал, покивал, задумался… Но кто? Кто это может быть?

— А если Таня? — вдруг спросил он».

В 1996 году задача Татьяны Дьяченко заключалась в том, чтобы мягко влиять на отца, убеждая его в правоте рекомендаций предвыборного штаба. Все это потом будет казаться заговором, гнусной махинацией, пренебрежением волей народа. Дескать, олигархи думали только о том, как сохранить свои деньги, нажитые преступным путем. Поэтому они купили средства массовой информации, а те обманули народ.

Уверенность противников Ельцина в том, что в 1996 году он одержал победу только благодаря умелой пропагандистской кампании, невольно отражает веру в тотальную пропаганду, во всемогущество телевидения, политической рекламы, умелого манипулирования мозгами. В то, что, если постараться, избирателя можно заставить проголосовать за что угодно.

Это не совсем так. Личный интерес олигархов совпал с интересами большей части страны. Прихода к власти Зюганова и его команды боялись и те, кто не нажил палат каменных.

Команда Зюганова жаждала реванша. Что касается духовной жизни страны, то коммунисты откровенно предупредили людей о своих планах и насчет цензуры, и многого иного. В 1996 году я работал в «Известиях», которые тогда никому не принадлежали, были совершенно независимы. Еще до начала избирательной кампании наш главный редактор твердо сказал на заседании редколлегии:

— Мы сделаем все, чтобы коммунисты не пришли к власти.

Таково было общее настроение журналистов — и газетчиков, и телевизионщиков. Ельцину вовсе не надо было их покупать. Все понимали, что с избранием президентом Зюганова закончится свобода прессы. Именно поэтому на выборах 1996 года многие говорили: лучше Ельцин со всеми его недостатками, чем Зюганов и его команда. Народу не продавали кота в мешке, как это произойдет на следующих парламентских, а затем и президентских выборах. Все знали, кто такой Ельцин и чего от него ждать.

Да и кандидата от коммунистов трудно было назвать обаятельным политиком, за которого хочется голосовать. Один немецкий журналист так отозвался о Зюганове: он похож на трактор «Беларусь» — неуклюжий, неповоротливый, зато ему износу нет. За плечами бесцветная карьера. Бюрократ средней руки. Когда Зюганов говорит, кажется, что ему так же скучно, как и слушателям…

Стратегия ельцинского штаба была очень простой. Люди должны понять, что они делают выбор не между двумя кандидатами, а между будущим и прошлым, между нормальной жизнью и возвращением к тоталитарному режиму.

Сам Ельцин должен был опровергнуть представление о нем как о больном и уставшем человеке. Ему предстояло объехать всю страну и повсюду демонстрировать динамизм и решительность, готовность решать любые проблемы. Страна должна была увидеть прежнего Ельцина. И Борис Николаевич старался быть прежним.

Георгий Сатаров:

— Когда надобно было решить практически невыполнимую задачу — победить на выборах при войне в Чечне, при низкой популярности, при неважном состоянии здоровья, он зарядился, настроился и был очень энергичен. Ему интересно было общаться со своим избирательным штабом, с аналитической группой. Такого неформального интеллектуального общения было в тот момент гораздо больше обычного…

Ельцин полностью подчинился советам и рекомендациям своего штаба. В каждой поездке по стране его сопровождали социологи, они сопоставляли настроения до и после появления президента. После одной такой поездки выяснилось, что рейтинг Ельцина не только не увеличился, но, напротив, упал.

Борису Николаевичу выложили на стол фотографии и показали: это была не предвыборная поездка, а какая-то начальственная инспекция — в центре президент, окруженный огромным количеством охранников, а где-то в отдалении горожане, которые пытаются услышать, что там барин говорит… А для сравнения вытащили его фотографии 1991 года, где Ельцин без всякой охраны — в окружении восхищенных избирателей.

Ельцин все понял и сказал Коржакову:

— Понял? Чтобы я вас в поездках больше не видел.

И охрана действительно не мешала ему работать с избирателями. А предвыборная кампания шла трудно. Когда Ельцин встречался с людьми, они часто говорили: надо кого-то помоложе избрать. Борис Николаевич должен был доказать обратное.

Мало кто знал тогда, чего это ему стоило. Знаменитые кадры, когда Ельцин, сбросив пиджак, танцует на сцене, будут потом показаны сотни раз.

Певец Евгений Осин вспоминал:

— Во время моего выступления он вдруг попросил, чтобы ему «подыграли что-нибудь такое», и совершенно неожиданно выскочил на сцену, повергнув в шок администраторов и охрану…

Больное сердце нельзя подвергать таким испытаниям. Но он хотел победить и ради победы готов был на все.

Борис Николаевич вернул себе симпатии тех избирателей, которые в нем успели разочароваться, но не стали ему врагами. Это как в семье — супруги ссорятся и все же надеются на возвращение былой любви. Ельцин словно проснулся, стал сильным и заботливым и смог вернуть эту любовь.

В середине марта рейтинг Ельцина прилично вырос. Он вышел на второе место после Зюганова, опередив Александра Лебедя и Григория Явлинского. Ельцин довольно быстро возвращал себе симпатии реформистски настроенной части публики. Но возникла новая проблема: хватит ли ему физических сил до конца избирательной кампании?

 

Союз с Александром Лебедем

Проблемы с сердцем в 1995 году несколько раз укладывали Бориса Ельцина в постель. Кремль пустился во все тяжкие для того, чтобы скрыть детали его болезни, и это, естественно, породило множество слухов в России и за рубежом. Говорили, что состояние президента на самом деле хуже, чем об этом сообщается. Так оно потом и оказалось.

Официально было объявлено, что Борис Ельцин страдает от стенокардии, или, точнее говоря, от ишемической болезни сердца. Это самое часто встречающееся сердечное заболевание и самая частая причина смерти. Предполагали, что у президента России был инфаркт, а может быть, и два. Потом оказалось, что их было больше…

11 июля 1995 года президента доставили в Центральную клиническую больницу с болью в области живота, связанной с сердечным заболеванием. Диагноз — ишемическая болезнь сердца, то есть ухудшение кровоснабжения сердечной мышцы.

Через несколько дней после того, как президент был госпитализирован, появилось официальное медицинское заключение, из которого следовало, что у президента был «мелкоочаговый инфаркт миокарда» — то есть такой инфаркт, который не прорывает стенки сердца. Главная проблема состояла в том, что Борис Николаевич не обладал носорожьей толстой кожей, остро переживал все кризисы, через которые ему пришлось пройти. Сердечная мышца пострадала от злоупотребления алкоголем, поэтому у больного возникла острая сердечная недостаточность.

Тогда Борис Ельцин провел две недели в больнице и еще две недели в санатории. Врачи говорили о необходимости изменить образ жизни, в частности отказаться от алкоголя. Ельцин к рекомендациям не прислушался.

26 октября 1995 года он вновь был госпитализирован. Официальный диагноз был прежним — «острая ишемическая болезнь». Сообщили, что электрокардиограмма президента немногим отличается от предыдущей. Это должно было означать, что речь не идет об инфаркте миокарда. Но некоторые специалисты в Москве полагали, что Борис Ельцин все-таки перенес повторный инфаркт.

В декабре у Ельцина случился еще один инфаркт, сопровождавшийся падением артериального давления и сердечной недостаточностью. Его врачи были сильно напутаны. Пациент нуждался в серьезном лечении, о чем Ельцин не желал даже слышать.

Американские врачи, не имевшие, правда, возможности осмотреть российского президента, первыми заговорили о том, что Борису Ельцину необходимо аортокоронарное шунтирование. Это очень серьезная и тяжелая операция на сердце. Но Ельцин отложил операцию на после выборов.

Между группами Чубайса и Коржакова шла настоящая война. Причем Ельцин все больше доверял Чубайсу и его людям. Татьяна Дьяченко рассказывала отцу, какие это гениальные ребята. Коржаков этих восторгов не разделял. Он, вероятно, боялся, что Ельцин проиграет или не выдержит физически. Но забота о здоровье президента для Коржакова была и заботой о самом себе. Если бы Ельцин решил остаться у власти без выборов, то никакой Чубайс ему был бы не нужен, а генерал Коржаков — необходим позарез.

У Коржакова в руках был весомый аргумент — пугающее заключение консилиума, подписанное кремлевскими врачами 20 мая 1996 года:

«За последние две недели в состоянии здоровья Президента Российской Федерации Бориса Николаевича Ельцина произошли изменения отрицательного характера.

Все эти изменения напрямую связаны с резко возросшим уровнем нагрузок как в физическом, так и эмоциональном плане. Существенную роль играет частая смена климатических и часовых поясов при перелетах на большие расстояния. Время сна сокращено до предела — около 3–4 часов в сутки.

Подобный режим работы представляет реальную угрозу здоровью и жизни Президента».

Проводить или не проводить выборы — это решение было трудным для Ельцина. Что бы ни говорили ему штабные аналитики, элемент риска оставался. Никто не мог гарантировать ему победы. Он мог проиграть и потерять все — не только власть. Если бы победил Зюганов, Ельцину припомнили бы все, начиная с запрета компартии и Беловежских соглашений и кончая расстрелом Белого дома в октябре 1993 года.

Отмена выборов, введение чрезвычайного положения, скажем под предлогом чеченской войны, казались соблазнительно простым выходом, избавлением от всех проблем. Но одновременно Ельцин понимал, какую ненависть он вызовет в стране, если введет диктатуру — пусть даже на время. Левые радикалы могли спровоцировать новое кровопролитие в стране, как осенью 1993 года. И главное: отменить выборы — это означало перечеркнуть всю его прошлую жизнь, Ельцин хотел быть президентом, избранным народом. И он предпочел рискнуть. Он верил в себя.

В середине мая Ельцин уже опережал Зюганова на десять процентов. Он удачно выступил Девятого мая перед участниками военного парада на Красной площади. Он ездил по стране, разговаривал с людьми. Прилетев в Омск, Ельцин прямо на трибуне подписал указ «О дополнительных мерах государственной поддержки экономического и социального развития Сибири». Правительство, сокращая задолженность, рассчитывалось с пенсионерами и бюджетниками.

И все-таки для победы этого было недостаточно. В окружении Ельцина пытались укрепить его позиции с помощью Явлинского — уговаривали Григория Алексеевича снять свою кандидатуру в пользу Ельцина. Они дважды встречались, прощупывали друг друга. Ельцин уже подписал указ о назначении Явлинского вице-премьером. Но не сговорились… 17 мая Явлинский написал президенту письмо с перечислением условий, на которых он готов поддержать Ельцина. Это был трудновыполнимый ультиматум. Явлинский не хотел выбывать из президентской гонки.

На предмет заключения стратегического союза прощупывали и Александра Ивановича Лебедя, который тоже выставил свою кандидатуру в президенты. Лебедь пытался предложить себя в роли третьей силы, симпатичной тем, кто не желает голосовать ни за Ельцина, ни за Зюганова. Но он вступил в предвыборную борьбу без денег, без команды и без собственной партии.

Генерал-лейтенант Лебедь, профессиональный военный, десантник по специальности, без сомнения, был одним из самых оригинальных политиков. Наделенный от природы здравым смыслом и своеобразным юмором, он произвел на страну неизгладимое впечатление, когда его стали показывать по телевидению. Одних он пугал, другие им восхищались, но так или иначе телевидение сделало из него знаменитого человека.

В декабре 1995 года Лебедь стал депутатом Государственной думы и начал подумывать о президентстве. Накануне первого тура голосования «Комсомольская правда» опубликовала стенограмму закрытого заседания предвыборного штаба Лебедя. Александр Иванович говорил:

— Лебедь не собирается страну на рога ставить. Не будет кровавых бифштексов. Эти придурки войну в кино видели, а моя жена на меня похоронку получала. С меня хватит. Но сохранить мир в стране и тихо сидеть в том дерьме, в котором мы сидим, — не одно и то же… Порядок будем наводить не танками. Если в России будет порядок — значит, будет работать экономика. Вот тут и будет стабильность —

стабильно платятся зарплаты, бандиты стабильно сидят в тюрьме…

Коржаков уговаривал Лебедя снять кандидатуру, взамен предлагал ему пост командующего воздушно-десантными войсками:

— Вот твой предел, зачем тебе политика? Мы с тобой одного возраста, одного воспитания, в одно время даже генералов получили. Экономики не знаешь. Куда тебе в президенты?

Лебедь предложения не принял:

— Я себе цену знаю…

Два генерала выпили, и разговор принял весьма живой характер. Лебедь, по словам Коржакова, с намеком сказал:

— Я вижу, что вы очень крутой. Пуля любого крутого свалит.

Коржаков согласился:

— Я давно это знаю. Когда у меня стали ноги слабеть, я начал заниматься стрельбой, дошел до мастера спорта.

А Лебедь опять свое:

— Побеждает тот, кто выстрелит первым. Коржаков его поправил:

— Побеждает тот, кто первым попадет…

Хороший разговор для двух генералов. Но эта беседа не была последней. Социологи в президентском штабе пришли к выводу, что Лебедь больше опасен не Ельцину, а Зюганову, ибо он способен отобрать голоса у Геннадия Андреевича. После этого Лебедь получил неприметную для посторонних помощь президентской команды и — главное — стал появляться на телеэкранах. Новое и необычное лицо действительно привлекло к себе внимание немалой части избирателей.

Президентские выборы прошли 3 июня 1996 года. Выиграть в первом туре Борису Николаевичу не удалось. Ельцин набрал больше всех голосов, но ему предстоял второй тур — соревнование с Зюгановым. Лебедь по количеству собранных голосов был на третьем месте.

Сразу после первого тура президентских выборов Анатолий Чубайс пришел к Явлинскому и сказал:

— Забудь на секунду о своих амбициях, забудь о том, что тебе очень хочется занять должность президента. Ну кончилось уже это! Сегодня вопрос не о Чубайсе или Явлинском, сегодня вопрос о стране, у которой завтра может быть красный президент со всеми последствиями, о которых ты знаешь не хуже меня. Вот решение, которое дает тебе возможность реально взять на себя ответственность. Явлинскому предлагали пост первого вице-премьера. Взамен надо было поддержать Ельцина во втором туре. Григорий Алексеевич отказался:

— А почему, если я вам так нужен, ты предлагаешь мне должность первого зама, а не председателя правительства?

Тогда было решено заключить союз с Лебедем. И это получилось! Лебедь очень помог Ельцину, хотя, пожалуй, погубил тогда собственную политическую карьеру. Если бы Александр Иванович остался видным оппозиционным политиком, у него, возможно, сохранился бы шанс на вторую попытку в 2000 году. Но он был слишком неопытен, хотел получить все и сразу. Не победив на выборах, он не знал, чем ему заняться. Сидеть в Думе — это не для него. И тут подоспело предложение Ельцина войти в президентскую команду. У провинциального генерала, не успевшего освоиться в Москве, можно сказать, закружилась голова от близости власти.

Лебедь встретился с Ельциным, и они договорились.

Первым делом в отставку отправили министра обороны Павла Грачева, с которым у Лебедя вышел конфликт. В Кремле тогда пошли бы и на большее, лишь бы сговориться с Лебедем.

19 июня Лебедь предложил своим сторонникам голосовать за Ельцина. Взамен он получил крепкое рукопожатие Ельцина, который многозначительно сказал, глядя в телекамеры:

— Это союз двух политиков.

На самом деле это была циничная сделка. Ельцин накануне второго тура голосования покупал Лебедя и покупал голоса его избирателей. Александру Ивановичу дали должность секретаря Совета безопасности и помощника президента. И Лебедь, казалось, не верил своим глазам: неужели это он в Кремле, рядом с президентом?