— Держи ты этих кагэбистов в руках и не давай им вмешиваться в свои дела, — такой совет раздраженный Юрий Владимирович Андропов дал своему подчиненному в редкую минуту откровенности.
Именно бравые чекисты довели своего будущего председателя до сердечного приступа. Эту историю рассказал его тезка и бывший сотрудник по отделу соцстран ЦК КПСС Юрий Владимирович Бернов: «Я уже в приемной Андропова почувствовал что-то неладное — в воздухе пахло лекарствами, из кабинета вышли врачи. У Юрия Владимировича был серьезный сердечный приступ, и ему сделали несколько уколов. Я зашел в кабинет Андропова, он лежал на диване и очень плохо выглядел».
Вот тогда-то с трудом отдышавшийся Андропов и дал дельный совет относительно чекистов. В более спокойной ситуации он, вероятно, был бы осторожнее.
Что же произошло? В Москве находился высокий гость из Праги. Провожать его в аэропорту по партийной иерархии выпала честь члену политбюро и секретарю ЦК. Андрею Павловичу Кириленко, которого никто не решился бы назвать обаятельным и симпатичным человеком. Кто-то чего-то не понял — скорее всего, офицер охраны из девятого управления КГБ спутал время вылета спецсамолета. Кириленко решил, что он не поспевает в аэропорт, и «в грубой форме», как вспоминает Юрий Бернов, устроил Андропову разнос за срыв политически важного мероприятия.
Сидя в своем кабинете на Старой площади, несчастный Андропов никак не мог сам выяснить, когда же точно вылетает самолет с правительственного аэродрома, а злой Кириленко то и дело ему перезванивал, повышая градус своих эмоций.
Жизнь кремлевских чиновников явно представляется нам в ложном свете. Это для миллионов советских людей Андропов станет потом высшей властью в стране, ему будут завидовать, перед ним будут трепетать. А для Кириленко он тогда был просто подчиненным. Вот этот разговор с вышестоящим секретарем ЦК и стоил Андропову сердечного приступа.
Можно представить себе, каким хамом и самодуром был низенький, с наполеоновским комплексом Андрей Павлович Кириленко, которому благоволил Брежнев и который упорно добивался места второго человека в стране, пока тяжелые мозговые нарушения не привели к полному распаду личности.
Но каким же испуганным и несчастным человеком, судя по этому эпизоду, был легендарный Юрий Владимирович Андропов, если окрик члена политбюро — по пустяковому делу! — буквально свалил его с ног? И этот человек считается выдающимся реформатором с железной волей? Скорее этот эпизод рисует Юрия Андропова несамостоятельным, зависимым от чужого мнения и очень неуверенным в себе человеком, который избегал конфликтов и органически не мог перечить вышестоящим.
Кириленко будет первым человеком, с которым расстанется Юрий Владимирович Андропов, когда в ноябре 1982 года станет генеральным секретарем ЦК КПСС...
Георгий Шахназаров подметил любопытную деталь — Андропов словно стеснялся своего роста, величины, старался не выпячивать грудь, как это делают уверенные в себе люди. Чуть горбился не столько от природной застенчивости, сколько оттого, что в партийных кругах было принято демонстрировать скромность, это становилось второй натурой.
Чиновный люд на Старой площади передвигался бесшумно, своим поведением и обличьем говоря: чту начальство и готов беззаветно следовать указаниям. Не составлял исключения и Андропов, без чего, вероятно, было бы невозможным его продвижение по ступеням партийной иерархии. Шахназаров описывал, как они с Юрием Владимировичем живо беседовали, пока не зазвонил аппарат прямой связи с Хрущевым. Шахназаров стал свидетелем поразительного перевоплощения. Буквально на глазах живой, яркий, интересный человек преобразился в солдата, ютового выполнить любой приказ командира. В его голосе появились нотки покорности и послушания...
«В Андропове, — писал Георгий Шахназаров. — непо-с I ижимым образом уживались два разных человека — русский интеллигент в нормальном значении этого понятия и чиновник, видящий жизненное предназначение в служении партии. Я подчеркиваю: не делу коммунизма, не отвлеченным понятиям о благе народа, государства, а именно партии...»
Однажды, вскоре после прихода Брежнева к власти, Андропов завел со своим консультантом Шахназаровым откровенный разговор о том, как улучшить государственный механизм.
— Могу говорить совершенно откровенно? — уточнил Георгий Хосроевич.
— Ты меня обижаешь, — сказал Андропов. — Неужто я вас, консультантов, когда-нибудь прижимал? Да вы у нас ораторствуете, как в Гайд-парке. Так что давай говори, что думаешь, если, конечно, не станешь нести антисоветчину.
Шахназаров, обходительный и осторожный человек, завел разговор о том, что система советской власти как таковой не работает, потому что вся власть принадлежит партийному аппарату,
«Юрий Владимирович не перебивал меня, но лицо его постепенно темнело, — писал в своих воспоминаниях Георгий Хосроевич. — Он как-то посуровел, и мне показалось, что в какой-то момент стал тяготиться тем, что вызвал меня на откровенный разговор. Был по природе осторожен, опасался соглядатаев, и не без оснований...»
Андропов сказал, что политическая система нуждается всего лишь в «поправках». Перечислил некоторые:
— Советам больше прав дать, чтобы они действительно хозяйствовали, а не бегали по всякому пустяку в райком или даже в ЦК. Позволить людям избирать себе руководителей. Но трогать государство можно только после того, как мы по-настоящему двинем вперед экономику. Вот когда люди почувствуют, что жизнь становится лучше, тогда можно постепенно и узду ослабить, дать больше воздуха. Но и здесь нужна мера. Вы, интеллигентская братия, любите пошуметь: давай нам демократию, свободу! Но многого не знаете. Знали бы, сами были бы поаккуратней.
— Так нам бы и сказали, чего мы не знаем, — гнул свое Шахназаров. — Это ведь тоже, кстати, элемент демократии: свобода слова, печати...
— Знаю, знаю, — закончил разговор Андропов, — всякому овощу свое время...
По словам Бовина, Юрий Владимирович почти не интересовался искусством: «Ни в театрах, ни в концертах Андропов замечен не был. И джазом, о чем иногда пишут, не увлекался. Никаких языков, кроме русского, не знал;».
«В театр он не ходил, — подтвердил близкий к нему Крючков, — так как считал, что это потеря времени, Зато прочитывал все пьесы, которые шли, «а как, говорит, они ставят, — это я домыслю».
Однажды Шахназаров привел к Андропову главного режиссера популярного Театра на Таганке Юрия Петровича Любимова, у которого постоянно возникали проблемы с идеологическим начальством. Андропов не прочь был познакомиться с режиссером, о котором все говорили. Беседа прошла удачно. Андропов обещал Любимову помочь, даже с кем-то переговорил и сказал Шахназарову:
— Его оставят в покое, если Таганка тоже будет вести себя более сдержанно, не бунтовать народ и не провоцировать власть.
Но у Любимова тут же возникли новые проблемы, и Шахназаров опять привел его к Андропову. На сей раз разговор не получился. Юрий Владимирович, похоже, обиделся на своего сотрудника — зачем его втравливают в такие опасные дела? Тем более что в ЦК не принято было влезать в чужую епархию.
Каких взглядов на самом деле придерживался Юрий Владимирович?
— Знаешь, — сказал тому же Шахназарову Андропов (он по партийной привычке сразу переходил на «ты* с подчиненными), — я стараюсь просматривать «Октябрь», «Знамя», другие журналы, но все же главную пищу для ума нахожу в «Новом мире». Он мне близок.
Это любопытные слова. У власти еще находился Хрущев, который любил Твардовского, поэтому «Новый мир» не воспринимался как диссидентское издание. Тем не менее в других аудиториях Андропов декларировал иные взгляды и симпатии.
По словам его помощника Виктора Васильевича Шарапова, Андропов считал знаменитую речь Хрущева на XX съезде поспешной и вредной. Выходит, возражал против развенчания сталинских преступлений и демократизации общества?
Вот еше характерная деталь,
Хрущев в августе 1963 года побывал в Югославии. Увидел своими глазами, что страна быстро развивается, особенно в аграрной сфере. Хрущеву, несмотря на недавние идеологические разногласия, многое в югославской модели понравилось. Никита Сергеевич дал указание изучать югославский опыт. Но Андропов не спешил выполнять указание первого секретаря, сам он к Югославии относился скептически.
По словам Крючкова, «Андропов, пожалуй, первым заметил опасность политики национального коммунизма. Он придал серьезное значение порочной позиции руководства югославских коммунистов и предупреждал о тех негативных последствиях, к которым придет коммунистическое движение, в случае если югославские взгляды получат распространение и начнут утверждаться в отдельных коммунистических партиях».
Вообще, если почитать воспоминания Крючкова, то Андропов рисуется абсолютным ретроградом. Возможно, Крючков хотел его таким видеть. Хотя в определенном смысле Юрий Владимирович был крайне ортодоксальным человеком. Одному из своих врачей, Ивану Сергеевичу Клемашеву, наставительно сказал:
— Иван Сергеевич, держитесь Ленина — и будете твердо ходить по земле.
Шахназаров обратил внимание на то, что помощников Андропов все же подбирал себе из числа партийных чиновников, с ними потом перешел в КГБ. С интеллектуалами Юрий Владимирович любил поговорить, хотел знать настроения в этой среде, подпитывался их знаниями, пользовался их оригинальными идеями, но держал на расстоянии — как буржуазных спецов, а в работе предпочитал партократов, рассчитывая на их собачью преданность. Ни одному из своих консультантов по отделу ЦК он не предложил перейти на Лубянку. Взял с собой — и в дальнейшем выдвигал на крупные посты — только тех, кто выполнит приказ, не размышляя над его целесообразностью.
С кем же Юрий Владимирович был искренен? Со своими консультантами-интеллектуалами или же с партийно-комсомольскими помощниками? Скорее всего, Андропов в разных ситуациях вел себя по-разному, прогрессистам позволял думать, что они единомышленники, догматикам демонстрировал непреклонность...
В центральном аппарате Андропов научился лавировать и стал еще более осторожным, чем прежде.
Юрий Бернов вспоминал, что в Югославию Хрущев взял с собой Андропова, первого секретаря Московского горкома Николая Григорьевича Егорычева и Ленинградского — Василия Сергеевича Толстикова. Вечером, когда Хрущев и Тито пошли отдыхать, Александр Ранкович, второй человек в Югославии, пригласил советскую делегацию в ночной бар, где показывали стриптиз. Для советских людей это была немыслимая экзотика. Андропов не пошел, сославшись на усталость. Наверное, он и в самом деле устал, но и in трожен был до крайности, знал, что секретарю ЦК не i целует в ночной бар ходить, да еще и на стриптиз...
-Он был пуританином, — писал Бурлацкий, который, в пишчне от Андропова, остался на стриптиз, — практически не пил. Никто не слышал, чтобы он когда-нибудь сделал комплимент женщине (по крайней мере, на работе). Фильмы с сексуальными сценами он не терпел. Все знали, при нем надо держаться строже и ни в какие разговоры вольного характера пускаться не следует...»
Юрий Владимирович не пил и не курил, не кричал, писал стихи, не упуская случая вставить в них нецензурное словечко, любил музыку, сам хорошо пел, знал много народных и казачьих песен. С коллегами по партийному руководству его сближала любовь к хоккею: он был страстным болельщиком «Динамо». И привычка играть в домино, распространенная среди советского руководства: начиная с Брежнева, на отдыхе все с удовольствием забивали «козла».
Стихотворчество Андропова не выходит за рамки любительского, но одно стихотворение весьма забавно. Однажды Бовин и Арбатов послали ему письмо с поздравлением но какому-то поводу и высказали легкое опасение насчет того, что власть портит людей. Он ответил стихотворением:
Сбрехнул какой-то лиходей,
Как будто портит власть людей.
О том все умники твердят
С тех пор уж много лет подряд,
Не замечая (вот напасть!),
Что чаще люди портят власть.