Майорат забрал кузена с собой в Глембовичи. Ему понравилась откровенность Богдана. Когда Вальдемар спросил юношу, много ли у него долгов, тот ответил без обычных в таких случаях уверток и смущения:

— А! Дядюшка хочет заплатить мои долги? Вот это по-майоратски! Предупреждаю сразу, долгов у меня множество… не знаю, когда смогу вернуть вам эти деньги. Разве что… Когда получу какие-нибудь поместья — на Луне…

Майорат занялся долгами Богдана. Он ни словом не упрекнул кузена, зная, что в данный момент никакие упреки не помогут. Только однажды, увидев вексель на особенно крупную сумму, бросил:

— Слишком рано ты начал, и с большим размахом…

Богдан покраснел и грустно сказал:

— Как начал, так и кончил…

— А Черчин?

— Он уже не мой. Черчин перешел к Виктору. Все перешло к Виктору. А я всегда был enfante terrible (ужасный ребенок, фр.). Так меня однажды назвали в детстве, и я это прозвище оправдал вполне.

— Кто тебя втянул в игру? — спросил Вальдемар.

— Собственный азарт. Захотел много выиграть, да и влип. Оттуда трудно вырваться. Столько раз обещал себе и Стальскому, тому брюнету, что брошу непременно, да где там! Игра из человека делает скота…

И он облегченно вздохнул:

— Ну, Стальский наконец утешился! Узнав, что я больше не играю, обрадованный вернулся в Варшаву.

Все ходил по пятам и следил, чтобы я не выстрелил себе в лоб…

За несколько дней до отъезда из Ниццы Богдан сделался молчаливым, серьезным. В ответ на все расспросы Вальдемара он угрюмо отмалчивался, но наконец заговорил с необычным для него смущением:

— Дядя, у меня к тебе… просьба… Если я уеду, что будет… с Анной?

— Ага! Есть еще и Анна?

— Ну конечно, дядя. Разве я не Михоровский? Мы, Михоровские, всегда были покорителями женщин!

— Ты уже ее покорил? — усмехнулся Вальдемар.

— Мало того! Я ее завоевал! Подвиг, достойный глембовичских владетелей… — он шутливо склонился в низком поклоне, — чьим единственным представителем остался ты, дядюшка…

Майорат искренне рассмеялся:

— Не льсти! Анна — кто она?

— Венера Милосская! Божественно сложена, красива…

— Я в этом не сомневаюсь. Я спрашиваю, кто она, откуда?

— Какая разница? Главное — она моя! У нее красивый будуар, прекрасный салон, она одевается, как принцесса… словом, pigeon (голубка, фр.)

— Кокотка?

— Ну что вы сразу… Она приехала из Вены…

— Знаю. На сезон. Богдан скривился:

— Оставьте ваши намеки, дядя! Я люблю ее.

— Даже так? Она немка?

— Мадьярка. Леденчик! Вы, дядюшка, сами бы захотели отбить ее у меня, как только увидели бы. Но я ее вам не покажу…

Вальдемар нахмурился, сухо бросил:

— У тебя перед ней какие-нибудь обязательства?

— Ну… Нет. Я должен с ней попрощаться, оставить… сувенир… ну, вы понимаете.

— Подробнее. Что, сколько…

Богдан нервно пошевелился:

— Нет, только не деньги! Нужно деликатнее… Я ее люблю! Может, какое-нибудь украшение? Подскажи, дядя, у тебя не в пример больше опыта.

— Сам подумай. Значит, у тебя нет перед ней никаких обязательств?

— Ну, мы любим друг друга… Да она никогда и не требовала от меня ничего… — сказал.

— Значит, отдашь ей на прощанье это — сказал майорат, вынимая из кармана толстый пакет, усмехнулся: — Окутай свою Венеру этой пеной. Вот увидишь, она будет очень благодарна…

Богдан достал из пакета деньги, пересчитал.

— Здесь много, дядя…

— Купи ей какую-нибудь драгоценность, что останется, вернешь мне.

— Дядя, право, мне стыдно. Я вас граблю, как бандит.

— Глупости, — усмехнулся Вальдемар. — Просто-напросто делаешь очередные долги. Но я верю, что когда-нибудь ты вернешь.

— Вот это хуже всего — взволнованно сказал Богдан — Терпеть не могу, когда мне кто-то доверяети все остальные тоже мне доверяли… и чем кончилось? Конечно, на эти деньги я могу скупить весь ювелирный магазин… — и он взял майората за руку: — Спасибо, дядя, ты так добр ко мне. Но стоит мне подумать, что эти деньги. что именно они станут эпилогом моих отношений с Анной… меня охватывает печаль и отвращение. Но ничего не поделаешь. Я Михаровский и не могу распрощаться простым поцелуем, как какой нибудь голодранец…

— Хорошо, что ты понял наконец, как надо прощаться с… такой Анной, — сказал майорат. Богдан выбежал из комнаты.

Его не было весь день. Вальдемар тревожился.

Под вечер он отправился к морю. Долго гулял по берегу погруженный в раздумья. Завтра ему предстояло покинуть Ривьеру. Он с радостью ждал ждал возвращения в Глебовичи… вот только воспоминания о Люции наполняли его душу смутной тревогой. И он тешил себя слабой надеждой, что у нее все прошло. Однако письма Люции говорили об обратном…

Проходя в задумчивости мимо скамейки, Вальдемар вдруг остановился. Там сидел Богдан, оперев голову на руки, печальный, горестный.

— Богдан, что с тобой?

Юноша поднял голову. В глазах у него стояли слезы.

— Дядя…

Майорат присел рядом и обнял его:

— Что-нибудь с Анной?

— Мы попрощались, дядя. И она… она все еще любит меня, любит. Я купил прекрасное колье, брильянты чистой воды… Но она не хотела его брать, даже расплакалась: сказала, она не из-за подарков… из любви… Бедняжка моя!

— Но в конце-то концов она взяла колье? — спросил майорат.

— Взяла.

— И будь спокоен… — шутливо констатировал майорат.

Богдан встал:

— Дядя, вы циник…

— Куда ты?

— Пойду пройдусь. Такая тоска…

И он отошел быстрыми шагами, в свете луны с белый костюм казался экзотическим цветком. Майор проводил его взглядом и сказал под нос:

— Начинает жить взрослой жизнью…