В ресторане-баре «Ванни» полно народу. Все болтают, смеются, постоянно обмениваются комплиментами, ухаживают за девушками. Некоторые делают вид, что пришли сюда на деловую встречу, хотя на самом деле хотят познакомиться с хорошенькой девушкой и уговорить ее чем-нибудь заняться вместе, во всех смыслах. Зато кто-то другой действительно пришел сюда по работе, но другая хорошенькая девушка думает, что он позвал ее сюда совсем по другому поводу, не подозревая, что она крупно ошибается, потому что этот парень – гей. И вот я вижу его. Он сидит в уголке и читает газету, опустив очки на кончик носа и держа в левой руке, на весу, чашку с капучино.
– А, Энрико Мариани – тот самый, кто позволил мне войти в этот мир блесток и мишуры!
Он кладет на стол газету, ставит на него чашку и встает.
– Иди-ка сюда, мошенник.
Мне нравится это старинное выражение, произнесенное его теплым голосом, который так идет ему, шестидесятилетнему, обаятельному и образованному, ворчливому и симпатичному – господину былых времен и такому элегантному, что многим этого даже никогда и не представить.
Он меня крепко обнимает, потом кладет мне руки на плечи и сильно прижимает меня к себе.
– Дай-ка на тебя поглядеть. – Он в меня всматривается. – Ты в отличной форме.
Потом он меня отпускает, и мы садимся.
– И ты тоже.
– Да ладно, не валяй дурака. Я старый и вымотанный, а ты молодой и сильный…
– «Их было триста… и они мертвы!»
Он смеется.
– Да ты настоящий бандит. Бандит и мошенник. Воображаю, сколько у тебя женщин.
– Но я же только женился!
– И правда. Я себя неважно чувствовал, а иначе я бы с удовольствием пришел на твою свадьбу. Спасибо за приглашение; я знаю, что из коллег по работе ты не пригласил никого. Значит, так ты мне оказал еще больше чести.
– Не думаю, что в этой сфере у меня много друзей. Может, разве что только несколько почитателей…
– Шутишь? Ты сделал невероятную карьеру. «Футура» фантастически успешна.
– Но мы только начинаем.
– Хорошо начать…
– …половина дела.
Мне нравится эта игра: мы иногда играли в нее еще тогда, когда только начинали работать вместе.
– А теперь я тебе предложу кое-какие идеи.
– Я рад.
– Но при условии, что ты их у меня забракуешь, как у любого другого.
– Если они неинтересные…
– Ну конечно!
– В противном случае мы ими воспользуемся, но заплатим мало, как любому другому.
Мариани смеется.
– Я согласен! Тебе понравился мой подарок?
– Очень…
Мариани смотрит на меня и поднимает бровь, словно он думает, что я не помню, что он мне подарил.
Я ему улыбаюсь.
– Ты меня проверяешь?
Он отпивает свой капучино и оценивает меня, пытаясь понять, блефую я или нет. Я сохраняю невозмутимость. Он вытирает рот и ставит чашку.
– Хорошо. Если я проиграю, ты заказываешь, что хочешь, а если нет, платишь ты. Думаю, что ты не блефуешь: ты знаешь, что я тебе подарил.
– Хорошо. Тост и холодный капучино.
Мариани поднимает руку, и сразу же приходит Анна.
– Да, Энрико, слушаю.
– Еще один горячий капучино для меня, холодный капучино и тост.
Анна уходит.
– Но ты играешь наоборот, я мог бы сделать вид, что не знаю.
– Я знаю, что ты бы мне не солгал.
– Это правда. Он в зале, сразу у входа. Это картина Бальтюса. Она фантастическая.
Он не догадывается, что, когда я только бросил на нее взгляд, то сразу же подумал, что ее мне прислала Баби. Я не хотел верить своим глазам, но, к счастью, там была записка. И я ему ее цитирую:
«Автору прекраснейшей истории, твоей. В настоящем больше нет времени для страданий прошлого».
– Ты ее помнишь…
– Ну конечно. Я даже пытался понять, что это значит!
– Ну ты и шутник…
Нам приносят тост и два капучино.
Энрико Мариани вынимает из кармана бумажник и платит.
– Спасибо, Анна, возьми и сдачу.
Мы начинаем молча прихлебывать каждый свой капучино. Я откусываю тост.
– Итак… – Он застает меня врасплох. – То, что тогда произошло в театре Делле-Витторие, связало тебя с этой девушкой еще больше – настолько, что ты на ней женился.
– Да.
– И ты счастлив?
Все помешались на этом вопросе. Наконец-то мне кажется, что да. Думаю, я могу сказать ему это, не солгав.
– Да, очень.
– О, ну наконец-то хоть кто-то этого не стыдится! Похоже, здесь все боятся быть счастливыми. Ну и правильно делаешь, наслаждайся моментом, славой, успехом, почестями, деньгами. Может, у тебя появятся и дети. Это правильно – быть счастливыми, когда мы можем себе это позволить. А вот моему сыну этого никогда не удастся. Даже теперь, когда он делает свою первую авторскую передачу – и я не знаю, благодарить ли мне за это тебя, но это уже другое дело, – нет, он не счастлив!
– Это беспокойство у него от того, что он еще совсем молод; хорошо, что это так. Не мешай ему жить своим несчастьем: может, оно сделает его еще талантливей. Еще будет время стать счастливым.
Мариани смакует свой второй капучино.
– Нет, ты меня не убедил. Ты с ним говорил?
– Нет, но если хочешь…
– Хорошо, скажи честно, как он тебе?
– Он отличный автор.
– А как человек?
– Отличный парень.
– Он голубой?
– Нет. То есть не думаю. Я вижу, как он болтает с танцовщицами, но не придает им слишком большого значения. Мне кажется, он очень увлечен работой, желанием чего-то достичь, он хотел бы превзойти своего отца, но это будет непросто.
– Хорошо, ты меня убедил. Черт, нужно было увидеться с тобой раньше! Ты меня вмиг успокоил, теперь я спокойней за Витторио. Да и к тому же мне нет никакого дела до того, гей он или нет. Я бы только хотел, чтобы как-нибудь однажды он пригласил меня на обед и сказал: «Ты даже не можешь себе представить, папа, как мне вчера было хорошо. Я отлично развлекся, было так здорово!»
– Так оно и будет, я уверен. Если хочешь знать мое мнение, то он действительно отличный парень.
– Хорошо, я рад, что с тобой встретился. – Мариани встает и обнимает меня. – Давай встречаться чаще!
– Жду тебя у нас с твоими изумительными проектами, за которые я заплачу самую малость.
– Да, но зато я попытаюсь вытянуть из тебя как можно больше, потому что знаю, что они лучшие.
И он уходит, немного прихрамывая. У него маленькая бородка, седые волосы, и худощавая, но крепкая, как у борца, фигура. Своего рода Хемингуэй от телевидения, на удочку которого всегда попадались красивые девушки, и в большом количестве. Потом я оборачиваюсь и вижу у стойки Ренци. Он стоит в профиль, смеется, шутит и время от времени ест рулет. В руках у него стакан с горькой настойкой, а перед ним – девушка, но мне не удается рассмотреть ее как следует. Потом девушка, оживленно размахивающая руками, отодвигается немного в сторону, и я ее узнаю. Это Дания Валенти – «дочурка», которую нам навязал Калеми. Я делаю попытку отвести взгляд, но уже слишком поздно: она меня тоже увидела и, не переставая улыбаться, говорит об этом Ренци. Он поворачивается ко мне. Сначала он напряжен, но потом, когда встречается со мной взглядом и видит, что я улыбаюсь, опять начинает вести себя естественно, как человек, который не сделал ничего плохого – по крайней мере, не сейчас. Я подхожу к ним.
– Ну и что же такого хорошего вы сегодня празднуете?
– Вчера мы получили восемнадцать процентов аудитории, и Дания весь выпуск была ассистенткой Джури. Она говорит, что этими дополнительными полутора процентами мы всецело обязаны ей…
Дания поднимает свой стакан.
– За мою привлекательность! Но уж, конечно, не за мою красоту. Здесь полно девушек гораздо лучше меня.
Судя по тому, как на нее смотрит Ренци, я бы хотел ей сказать: «Да что ты говоришь? Странно, потому что он даже не замечает, или, лучше сказать, как мне кажется, даже не видит, что тут есть и другие девушки».
Дания в эйфории.
– Эта передача такая замечательная! То есть он вставляет вопросы во все любовные истории героев…
Ренци выслушивает ее теорию телевидения с неподдельным любопытством, как вдруг к нам подлетает какая-то девушка.
– Дания! Да ты в Риме! – И она, почти сбивая с ног, набрасывается на нее с восторгом, соответствующим разве что дневным фильмам канала «Дисней». Потом она от нее отскакивает и прыгает на обеих ногах как странный кенгуру с длинными волосами. – Просто невероятно! Потрясающе! Как же я рада тебя видеть!
Дания чинно представляет нас:
– Можно я тебе представлю Джорджо Ренци и Стефано Манчини, продюсера?
Девушка снимает очки и улыбается мне.
– Но мы уже знакомы, я Аннализа!
И только теперь я ее узнаю.
– Да, конечно, разумеется. Как дела?
– Хорошо, хотя вы и не взяли меня в «Угадай-ку».
Дания, похоже, расстроена.
– Слушай, а ты была на пробах? Мы могли бы быть вместе, какая жалость…
– Ага, это потому, что в «Угадай-ке» участвуешь ты? Какая прелесть, это было бы здорово.
Дания смотрит на Ренци, пытаясь понять, есть ли возможность ввести ее в программу, но тут я слышу, как кто-то подходит ко мне сзади и окликает Аннализу.
– Аннализа, возьми, я взял тебе замороженный йогурт, который ты хотела, с кремом сверху.
– Ну нет! Я хотела, чтобы сверху были дробленые орешки! Видишь, ты никогда меня не слушаешь.
Несмотря на эту непростительную ошибку, она все-таки решает нам его представить:
– Это Лоренцо, мой друг…
Но я этого типа уже видел… Ах да, он когда-то уже был с ней, именно здесь, в «Ванни», и они целовались. А потом вдруг я его узнаю.
– Мы со Стефано уже знакомы. – Он притворно улыбается. – Мы общались в детстве, я муж Баби.
Мне бы не хотелось этого делать, но я смотрю на Ренци, а он просто закрывает глаза. И именно тут, к счастью, подходит Симоне Чивинини.
– Скорее, идите в студию, кое-что случилось!