Она появляется издалека, идет быстро, потом останавливается и оглядывается по сторонам, но меня не видит. Я сижу за столиком, медленно потягиваю пиво. Мне нравится и то, и другое – и она, и пиво. Она отдохнувшая, с легким макияжем, чуть-чуть подкрашенными губами. Она похудела, кажется взрослее, но красивей, и только теперь я по-настоящему это замечаю. Или, может, это потому, что она не отвергла чувства, которые я к ней до сих пор испытываю. Я ее люблю. Нет ничего прекрасней, чем, утопая в любви, быть захваченным неизвестной судьбой и отдаваться желанию того, кого любишь, не задумываясь. Я беру мобильник и посылаю ей сообщение:

«Даже Бог удивляется, какой он тебя создал. Странно, что весь город позволяет тебе вот так ходить… Ты посягаешь на общественный порядок».

Баби его читает и начинает смеяться, качает головой и что-то пишет. Через секунду мне приходит ее ответ:

«Перестань поднимать меня на смех. Ты где?»

«В баре напротив тебя».

Прочитав последнее сообщение, она поворачивается к бару, высматривая меня среди людей, и, наконец, видит. И тогда улыбается так, как улыбается только она – так изумительно красиво, что не остается и следа от всяких мыслей, и меня уже ничего не удерживает. Если человек улыбается тебе так только потому, что он тебя увидел, это все равно что если бы он признался тебе в любви с экрана телевизора в прайм-тайм. Как если бы он написал это на дворце Монтечиторио или выгравировал прямо на солнце. Когда она подходит к столику, я встаю.

– Какая же ты красивая.

– Да ладно, привет, притворщик-поэт.

Мы целуем друг друга в щеки, как приятели, но я испытываю такое желание, что меня словно бьет током. С такой силой, что во всем Риме могло бы наступить короткое замыкание и спалить его быстрее, чем Нерон. Мы садимся, и она начинает смеяться.

– Что это за игра? Ты попросил меня прийти сюда… Тебе повезло, что в Массимо в школе и я свободна.

– Мне повезло.

– Я это знаю. – Она мне улыбается. – Нам обоим повезло, но я же прискакала к тебе сломя голову вовсе не из-за кофе, правда?

Тогда я кладу деньги на стол, встаю, беру ее за руку и веду за собой.

– Пойдем.

Мы молча идем по улице Борго Пио, вдали слышен колокольный звон какой-то церкви.

– Если речь идет о свадьбе, то, думаю, есть проблемка с обеих сторон.

– Да, и я тоже так думаю.

– А что тогда? Ты хочешь прикинуться, что мы с тобой туристы, и вернуться домой, называя друг друга на «вы»?

– Мы это уже делали.

Тогда она наклоняется ко мне и крадет у меня поцелуй.

– Я бы это повторила. С тобой я повторила бы каждый день и никогда бы не устала. – Она касается моей руки. – Ты знаешь, что я тебя очень хочу? Мне еще никогда не случалось такого испытывать. Я никого и никогда так не хотела.

На секунду я закрываю глаза. Меня мучает, что в ее жизни был кто-то другой. Но я не должен об этом думать. Это прошло, закончилось, осталось позади, за порогом нашего счастья. У меня должны найтись на это силы. Я делал до четырехсот отжиманий, клал на лопатки Хука и Сицилийца, которые были гораздо сильнее меня, – и все это только потому, что я не останавливался, потому что я заглядывал в будущее – туда, где они капитулировали. А сейчас я неспособен разбить маленькие, ненужные обломки ее прошлого, разломать их одной моей силой воли? Я должен. Тогда я кое-что вынимаю из кармана. Баби удивлена.

– Не может быть… Но где ты ее нашел?

– Она составляла мне компанию в те годы, пока ты была за границей, училась там, разве нет? – Я ей улыбаюсь. – Она тебя ждала.

Баби трогает гладкую синюю бандану, обтрепавшуюся по краям, историческую, эпическую свидетельницу ее первого раза. Она подносит ее к носу, закрывает глаза и вдыхает очарование этого воспоминания. А потом взволнованно смотрит на меня.

– Какими же мы были глупыми.

– Давай больше об этом не думать. – Я беру у нее бандану и разворачиваю. – Можно?

Баби становится тогдашней девчонкой, поворачивается, позволяет завязать ей глаза и дает мне руку. И мы продолжаем свой путь.

– Не дай мне упасть, ладно?

– Конечно, нет.

– Я боюсь ушибиться.

– Ты не должна бояться, я с тобой.

– В тот раз ты мне тоже так говорил, но потом я ушибла ногу.

– Точно. Боже мой, ну и память!

– Я бы хотела тебя забыть, но ты всегда был во мне.

Я улыбаюсь, но она меня не видит. Какая-то собака лает на Баби и подходит к ней, но она, не видя ее, отступает и, наконец, меня обнимает.

– Помогите! Она меня кусает!

Хозяйка собаки дергает за поводок и тащит ее к себе.

– Тихо, Рокки, назад!

Затем они удаляются, женщина качает головой, дивясь нашему экстравагантному поведению.

– А он был большой, этот Рокки?

– Да какой там! Это была такса! А эта женщина была похожа на хозяйку из мультфильма «Сто один далтаматинец».

Баби смеется.

– Я их потеряла!

Я продолжаю вести ее за руку, не обращая внимания на любопытные взгляды людей и какого-то мальчишки, который показывает на нас пальцем и просит объяснений у матери.

– Ну вот. Остановись тут.

– Стэп, но мы – люди семейные. А если тебя кто-нибудь увидит и расскажет об этом твоей жене?

– Это репетиция эпизода телепередачи.

Моя сообразительность ее почти ошеломляет.

– Ты таким не был.

– По твоей вине. – Но я тут же замечаю, что она уязвлена. – Прости меня, я дурак. Я больше никогда не скажу ничего подобного, и больше мы ничего подобного не сделаем. А вот мы и пришли. Осторожно, ступенька.

– Хорошо.

Я помогаю ей войти в лифт. Закрываю двери и открываю их снова, когда мы уже на этаже.

– Надеюсь, ты не устроил мне сюрприз в виде вечеринки со всей моей родней? Не знаю, как они бы это восприняли.

– Нет! – Смеюсь я. – В том числе и потому, что сегодня не твой день рождения… Или он?

Она пытается меня стукнуть, но, к счастью, я быстро вхожу внутрь, и она промахивается. Я удерживаю ее за руки.

– Ну ладно, я пошутил, хватит… Стой тут.

Я открываю дверь квартиры.

– Вот так, хорошо, сюда, теперь вперед. Ну вот, стой.

Потом я закрываю за нами дверь, встаю за ее спиной и снимаю с нее бандану. Баби медленно открывает глаза, но света столько, что она их немного прикрывает, чтобы к нему привыкнуть. Она удивлена. Перед ней – купол собора Святого Петра, крыши всех домов улицы Григория VII, вид на улицу Примирения.

– Я знаю, что тебе нравятся мансарды; это самая высокая из всех, что были. А это… – Я передаю ей маленький чехол для ключей, с буквой «Б». – …это твои ключи. Не знаю, как там у нас сложится, не знаю, что будет дальше, я бы не хотел никого обижать, но и без тебя я не могу.

Баби ничего не говорит, продолжает смотреть на расстилающийся перед ней чудесный вид. Мы – на большой лоджии, над другими домами, напротив Ватикана. Указывая на него, она мне улыбается.

– Будем надеяться, что получим его благословение.

Однако оба мы знаем, что мы – грешники и не хотим раскаиваться, потому что когда любишь, и любишь так, думаешь, что получил отпущение грехов. Разве это не та любовь, о которой говорил Бог? Я бы отказался от всего ради того, чтобы продолжать ею жить… Разве она не могла с самого начала сделать так, чтобы все было проще? Но я ничего не говорю. Мы молча ходим по этой перестроенной, чистенькой квартире.

– Ее недавно переделали, и с тех пор в ней еще никто не жил. В ней должны жить мы, оживить ее, покрасить.

Тогда Баби подходит ко мне и обнимает меня.

– Мне она очень нравится. Я бы ее устроила именно так; ты и она – это моя мечта, которая становится реальностью. Я хочу быть с тобой рядом до тех пор, пока это возможно. Я спрашивала себя об этом всю ночь и продолжала думать об этом до утра. Я знаю, что это несправедливо. Знаю, что поступаю неправильно. Я не должна этого делать, но не могу с собой справиться – у меня не получается, и все тут… Я хочу быть счастливой.

Мы долго целуемся посреди этой гостиной без мебели, в пустой квартире без занавесок, картин, но полной света, безумия и страсти. Мы – словно море на закате, которое с виду кажется спокойным и безмятежным, но таит в себе неведомую бурю, готовую разразиться. Не сейчас. Сейчас мы счастливы. Мы такие, как есть, и этого достаточно. Так должно было быть всегда.

– Пойдем со мной.

Я веду ее к закрытой двери, а потом, когда я ее открываю, мы оказываемся перед кроватью с новым темным шелковым постельным бельем. На столике слева стоит ваза с красными розами, а рядом – бутылка шампанского с двумя бокалами, еще в оберточной бумаге.

– Это было, чтобы их не побить. Ты помнишь?

И она, взволнованная, кивает. Тогда я беру мобильный и кладу его на столик рядом с маленькой колонкой, из которой на этот раз не случайно звучит песня Кристины Агилеры «Красивая» – наша песня.

– Ну вот. Пойдем отсюда. Ты не против?

– Ты не понял. Я остаюсь здесь навсегда. Я тебя люблю.

– Скажи мне это еще раз.

– Я тебя люблю, люблю, люблю.

– Но только на этот раз не меняй своего решения.