Я сижу в гостиной и читаю письма на своем ноутбуке «макбук эйр». Мне гораздо лучше, Ренци сказал, что мне повезло – и в смысле аварии, и в смысле того, что могло бы произойти, если, при всей своей ярости, я встретил бы Пирожка.

– Все в порядке. Пирожок уже больше никогда не сделает ничего подобного. Он уже получил свое – и прежде всего потому, что мы начали эту игру. Особенно – я. Да, в какой-то степени – это моя вина.

Я ему улыбнулся.

– Спасибо, Ренци.

Но всего этого мне мало. Я знаю себя и в эту игру не играю. Эх, не стоило мне делать эти фотографии. Это верно, я чуть не совершил ошибку, этого больше не повторится.

Я слышу, как открывается дверь.

– Это ты, любимая?

– Нет, я вор.

– Точно, ты украла мое сердце.

Она начинает смеяться и кладет сумку на стол. Это наша обычная шутка. Потом она подходит ближе и целует меня.

– А как Аврора?

– Отлично. Мы играли, ее просто заворожили мои пальцы. Я шевелил ими вот так, перед ее лицом, но не слишком близко. И, в конце концов, она схватила мой палец и сжала его. Это что-то фантастическое, серьезно.

– Ты же мыл руки, правда?

– Ну конечно.

Я напускаю на себя серьезный вид, но, к сожалению, не могу не улыбнуться.

– Прекрасно видно, когда ты врешь. Я же тебе говорила, чтобы ты всегда мыл руки.

– Но я их помыл утром и не выходил на улицу, значит, это не ложь!

Я вижу, как Джин поворачивается, и на секунду ее взгляд, кажется, становится жестким: она готова открыть рот, что-то мне сказать, но словно передумывает, решает этого не делать и, наконец, улыбается.

– Ну хорошо, допустим. Но только никогда об этом не забывай.

– Конечно, нет, я же тебе пообещал.

Я вижу, как у нее напрягается спина. Она больше не отвечает, а уходит в спальню. «Как странно, – думаю я про себя, – но по сути это нормально, она недавно родила и еще в напряжении».

Начиная раздеваться, Джин обдумывает эти слова: «Я тебе это обещаю». «Да что ты говоришь? А как же ребенок, который у тебя есть, но ты мне про него не рассказывал? Может, ты даешь мне обещание никогда с ней не видеться – и при этом снимаешь квартиру, где ты трахался еще позавчера? Да нет, скажи мне, объясни мне, что это за обещание на сей раз? Или мне лучше согласиться с Эле, что я должна забыть эту историю – и ради блага Авроры, и ради моего собственного. Мне очень больно, а сейчас, когда я так слаба, это самое худшее, что могло бы со мной случиться. Я должна делать вид, что ничего не произошло, что я ничего не обнаружила, что ее никогда не существовало, что он не козел, хотя он, разумеется, еще тот козел». И она встает под душ, пытаясь успокоиться.

Вскоре Джин выходит из комнаты – одетая и накрашенная. На ней черные брюки и белая кофточка. Она очень элегантная и по-особенному симпатичная. Увидев ее, я удивлен.

– Ой, а я уже не помню, когда мы выходили вместе. Еще даже не пришла няня.

– Няня уже пришла, потому что это ты…

– Ах, так это я?

– Да. Я бы никогда не взяла няню к такой маленькой девочке. Я уже не очень доверяю моей матери, хотя она и была отличной сиделкой, или Маре, которая нам так давно помогает по дому. Что уж говорить о посторонней женщине, которая бог знает что сделает, если Аврора случайно заплачет.

– В общем, мне кажется, я понял, что ты уходишь одна…

– Конечно, пользуюсь этим моментом, когда ты вынужден быть «мамом». Да и, к тому же, может, ты и не помнишь, но я тебе позавчера говорила, что сегодня у меня ужин с коллегами из бюро.

– И точно, теперь припоминаю. Ну хорошо, я мам для любых целей, я это знал и не могу отступать. А куда вы идете ужинать?

– Думаю, в ресторан «Дюке» или «У Коко», на бульваре Париоли. Они мне говорили, что ходили туда в прошлый раз, но я не пошла, была занята с Авророй. Мы тогда были с ней вдвоем, и это было что-то особенное. Она спокойно ела у меня в животе, а меня тошнило! Зато теперь, когда я произвела на свет маленького Чужого, было бы справедливо, чтобы я опять стала свободной, а ты бы занимался ребенком по крайней мере девять месяцев, и так мы сравняемся по времени… В последнее время ты был слишком свободным, а когда слишком много свободы, это вредно!

– И кто мне это говорит? Режиссер фильма «Двенадцать лет рабства»?

– Нет, мама монахини из Монцы.

– Ого, забавно! И кто тебя этому научил?

– Издержки моей школьной эрудиции. – Она делает поклон, целует меня и улыбается. – Если будут проблемы с Авророй, позвони мне. Но я уверена, что ты будешь прекрасным мамом… Если проголодаешься, я оставила тебе еду на столе, на кухне. Если хочешь, разогрей в микроволновке, хотя будет вкусно и так.

– А…

– А ледяное пиво в холодильнике.

– Хорошо. – Я не знаю, что сказать. – Ты читаешь мои мысли, ты само совершенство.

Джин, улыбаясь, закрывает дверь, хотя на самом деле она вне себя от ярости. «Ну да, я так хорошо читаю твои мысли, что никогда не замечала, что у тебя есть другая. И я такая совершенная, что ты искал несовершенство где-то в другом месте – может, потому, что так слаще, или потому, что я тебе надоедала. Ну что ж, тогда и я тоже хочу познать несовершенство. Хочу посмотреть, не будет ли мне лучше, если я стану такой же несовершенной, как и вы».

Когда, приехав на улицу Туниса, она сразу же находит парковку буквально в нескольких шагах от ресторана, это кажется ей хорошим знаком. Она опускает солнцезащитный козырек и разворачивает зеркальце. Проверяет свой макияж, пальцем правой руки трогает уголки глаз, а потом видит, как из бара «На дне моря» выходит он. Тогда она выбирается из машины, закрывает ее и, улыбаясь, идет до тех пор, пока он ее не замечает.

– Привет… Не могу поверить… Представляешь, я был уверен, что ты не придешь.

– Знаешь, если бы я хотела сделать что-то подобное, то я бы тебя по крайней мере предупредила. Я совсем не хочу терять работу!

Никола смеется.

– Я забронировал столик внутри. Так будет лучше, да? – И он ей немного лукаво улыбается, но потом пытается оправдаться: – Просто сегодня вечером немного ветрено.

– Да, внутри, думаю, отлично.

Никола подходит к столику, отодвигает стул, чтобы дать ей сесть, а потом садится и сам.

– Здесь готовят вкуснейшие морепродукты, раз уж ты, наконец, можешь их есть.

– Я должна за собой следить… Мне кажется, люди думают, что я все еще беременна.

– Не говори глупостей. Ты почти не поправилась, и, должен тебе сказать, ты самая красивая мама, которую я когда-либо видел.

– Потому что все девушки, которых ты знаешь, без детей! Такой комплимент сделать мне легко.

– Неправда, учти, я знаю многих мамочек. Мне же тридцать лет, и у множества моих школьных подруг уже есть дети. Так вот, ни одна из них не может с тобой соперничать.

Джин ему улыбается: этот комплимент был очень милым.

– Спасибо.

– Не за что, учти, я говорю правду, иначе я бы пошел ужинать с одной из них.

– Ну конечно!

Этот комплимент уже не такой милый.

Они заказывают большое блюдо морепродуктов, ассорти из креветок и жареных рыбок, половину порции карбонары с кусочками меч-рыбы и запеченное филе тунца с семенами кунжута. Ужин изумительный, с холодным белым совиньоном в придачу.

– Отличное вино! – Джин пьет его с большим удовольствием, но это ассорти с чипиронес почти не ест. Никола продолжает подливать ей вино.

– Действительно, смаковать его одно удовольствие.

Джин ему улыбается.

– Ты и не представляешь, как это здорово – пить и есть, ничего не опасаясь.

– Нет, не знаю. Но зато я знаю, как это прекрасно – провести вечер с тобой. Я всегда об этом мечтал. И ты это знаешь.

Джин улыбается, но, странное дело, не краснеет. Она словно чувствует себя уверенной, твердой в своем намерении, дерзкой в своем желании быть счастливо несовершенной, изменять, если уж это теперь модно.

– Я не верил, что ты примешь мое приглашение.

– Почему?

– В бюро ты всегда милая и любезная, но мужчины всегда прекрасно понимают, какая она – женщина, которая позволяет надеяться. А ты не оставляешь даже и тени надежды.

Джин выпивает еще немного вина. Никола на нее пристально смотрит. Он красивый парень. У него глубокие зеленые глаза, темные курчавые волосы и хорошая фигура. Он идеален для того, чтобы быть с ним «спокойно несовершенной».

– Можно мне еще вина?

– Извини, я не заметил, что твой бокал уже пустой. – Никола его наполняет. Бутылка почти пуста, а он выпил совсем немного. – Я помню, как в одном фильме говорилось, что всегда бывает такой момент, когда женщина, по той или иной причине, может уступить.

– И ты думаешь, что этот момент настал?

– Не знаю. Я только хотел провести с тобой немного времени. И пусть будет, что будет. «Нет», если его скажешь ты, может оказаться лучше многих бесполезных «да».

Джин ничего не говорит, только отпивает еще вина. Вот это лучше. Они еще пьют превосходный шербет с лесными ягодами, мороженым и горьким ликером. Никола предлагает:

– Пойдем ко мне чего-нибудь выпить? Я живу тут недалеко.

Так Джин, немного навеселе, оказывается на балконе дома на площади Героев.

– Смотри, отсюда даже виден купол собора Святого Петра.

– Да, он очень красивый, и весь освещен.

«Интересно, сколько раз они его видели из окна той квартиры на улице Борго Пио? Не хочу и думать. Я здесь именно для того, чтобы не думать». И, пока она смотрит на крыши Рима, Никола берет ее за руку, поворачивает к себе и целует в губы. Одновременно он берет ее руку и опускает ее вниз, чтобы она почувствовала, как он ее хочет. Всего миг: эти губы касаются ее губ, эта рука, которую он опускает вниз… Еще ниже… «Нет, не могу». И Джин резко от него отстраняется.

– Прости меня. Я… Я только хотела… нет… прости меня.

И, больше ничего не говоря, возвращается в гостиную, берет сумочку и уходит.

Вскоре она уже дома. В квартире тихо. Джин входит и бесшумно закрывает за собой дверь. Стэп спит в своей постели. Аврора с ним рядом, она спокойна. Джин идет в ванную и смывает макияж. Потом стучит кулаком по раковине. «Многие женщины, изменив, злились бы на себя за то, что они сделали. Или чувствовали бы себя виноватыми хотя бы для того, чтобы оправдаться. Я же, наоборот, злюсь из-за того, что неспособна это сделать».