Джин просыпается около часа ночи, как она и предполагала во время последнего кормления, и дает молока Авроре. Она берет малышку на руки и слегка подбрасывает, ожидая, когда та срыгнет, и она срыгивает. Я вижу их силуэты на фоне окна гостиной, сквозь которое пробиваются первые рассветные лучи.

– Как прошел ужин?

Она удивленно оборачивается, а потом улыбается мне.

– Не так хорошо, как я думала. Но лучше уж так.

Она проходит мимо меня и кладет Аврору в кроватку, потом идет в туалет, моет руки, надевает халат и идет на кухню.

– Хочешь кофе?

– Да, спасибо.

Вскоре она возвращается в гостиную и проносит мне чашечку кофе.

– Я налила тебе соевого молока, но совсем немного.

– Ну и правильно сделала. Спасибо.

Я попиваю кофе. Небо за окном медленно перестает быть оттенка индиго, окрашивается в более светлые тона. Теперь оно бледно-голубое, без единого облачка.

– Сегодня будет хороший день.

Джин смотрит в моем направлении.

– Да. Будет солнечно. Будем надеяться, погода не испортится.

– Вчера вечером звонила помощница адвоката Мерлини, она тебя искала, не хотела, чтобы ты посылала электронное письмо. Она сказала, что больше в этом нет надобности, они забрали заявление. Она извинилась, что позвонила домой, но твой телефон был отключен. Она ничего не знала про ужин.

– Ты ее о нем спросил?

Я смотрю на нее и молчу, раздумывая, а потом решаю ответить:

– Нет.

– Это не то, что ты думаешь.

Я останавливаю ее прежде, чем она продолжит.

– Ничего мне не говори. Я не должен этого знать. Я оказался не тем, кем ты хотела меня видеть, я совершил ошибку и сожалею. Но мне бы хотелось начать сначала.

– Ты уверен?

– Да, и думаю, что ты должна знать.

– Кое-что я знаю…

– Может, ты себе что-то воображаешь, но я хочу, чтобы ты знала все, иначе мы никогда не сможем по-настоящему начать заново. Я буду всегда чувствовать себя рядом с тобой лжецом. Думаю, что исправить это можно, только рассказав правду. Потом, если хочешь, я уйду, но ты должна меня выслушать. У меня был роман с Баби. Я встречался с ней почти полгода. Я снял квартиру, в которой мы виделись почти каждый день, но, когда родилась Аврора, мне стало стыдно. Я всегда думал, что, чего бы со мной в жизни ни случилось, как бы меня ни обидели, я всегда найду какое-нибудь решение, не остановлюсь ни перед чем. Но теперь мне не на кого обижаться, проблема во мне самом, я больше себе не нравлюсь. – Я смотрю на Джин, она ничего не говорит. Я вижу стекающие по ее щекам слезы, но не могу остановиться: – Оказалось, что сын Баби – мой сын. Вот так. Об этом я никогда ничего не знал до этого года. Я бы хотел тебе рассказать, но я узнал об этом в тот же самый день, когда ты мне сказала, что ждешь Аврору. Я бы все испортил.

Джин улыбается.

– Не беспокойся, тебе и так это удалось.

Я пытаюсь улыбнуться, но понимаю, какую могу причинить ей боль.

– Не знаю, что на меня нашло, Джин, я же тебе обещал, я не хотел разочаровывать тебя еще раз, не хотел заставлять тебя страдать, я пытался, я действительно приложил все усилия, но так получилось.

Тут она начинает злиться.

– Даже не пытайся. – Она встает с дивана, подходит ко мне и бьет меня правой рукой в грудь. – Не делай из меня дуру. Ты отлично умеешь находить выход из любого положения, ты волевой и упрямый. Ты не чувствовал боли, если решал идти до конца. Твоя решимость всегда была сильнее и твоего разума, и твоего сердца. Ты мог бы избежать всего, ты был не пьян, не под наркотиками, ты знал, что происходило. И не надо мне говорить, что так получилось. Ты сам сделал, чтобы получилось именно так.

– Ты права.

– Мне мало того, что я права. Я хотела, чтобы ты сам меня выбрал, предпочел другим. Но вместо этого я чувствую себя запасной шиной. Из-за тебя я чувствую себя так, словно ты, не сумев удержать ее, выбрал меня только для того, чтобы попробовать чем-то удовлетвориться. Но так ты никогда не станешь счастливым.

– Нет, это не так, я хочу быть счастливым и хочу быть счастлив с тобой.

– Да ладно. Вспомни, что ты уже обещал это Богу; ты должен был жить со мной, заботиться обо мне, в богатстве и в бедности, в радости и горе. А вместо этого тебе хватило увидеть ее снова, чтобы все это перечеркнуть.

– Прошу тебя, Джин, не надо так, я же тебе сказал, я допустил ошибку, так случилось, но уже все кончено, точка. Давай сегодня же начнем все с начала. Прошу тебя. Смотри, смотри, какая красота… – И я показываю ей за окно, на лучи солнца, которые, пробиваясь сквозь далекие облака, кажутся зубчиками короны и делают небо неповторимым, почти священным. – Пожалуйста, любимая, прости меня, давай не будем пускать наши отношения под откос, я же тебе все рассказал. Думаю, что я сделал для тебя много хорошего, и допустил только одну ошибку, все ту же. Да, это так, но она была одна.

– А ты не думаешь, что никогда не сможешь этого преодолеть? Ведь ты ее все еще любишь и ничего не можешь с этим поделать… Все это выше моего понимания.

Она кажется мне усталой, словно разбитой. Она качает головой, немного опускает плечи, но хочет мне что-то еще сказать.

– Может, ты и хочешь, но у тебя не получается, и так будет всегда. Ты никогда не будешь полностью моим. Ты понимаешь, что я не могу на это согласиться?

Я молчу, а потом говорю:

– Мне бы хотелось стать лучше.

Тогда она кладет мне ладонь на лицо.

– Я это знаю, но ты не можешь стать лучше со мной, когда твое сердце принадлежит другой.

– Это не так, Джин, прошу тебя, не зацикливайся, подумай об Авроре. У нас с тобой вся жизнь впереди.

– Так вот проблема, к сожалению, и с этим. И, учитывая, какой оборот приняло дело, думаю, никаких чудес не предвидится.