– Вы Баби, верно?

Кто этот человек, который останавливает ее вот так, перед подъездом? Сегодня Баби вышла из дома чуть позже, чтобы идти на работу, но у нее не было никакой встречи, она не ждала никакого курьера. Все самые важные работы ей уже передали. Время сейчас спокойное. Или, по крайней мере, таким оно было до сих пор.

– Я Джорджо Ренци, рад познакомиться.

Он делает жест, собираясь протянуть руку, но Баби не реагирует.

– Я вас не знаю. Не помню, чтобы я вас когда-нибудь встречала.

– Да, мы встречались однажды, в ночном клубе «Гоа», но там было много народу, да и к тому же я тогда только что подрался. Это естественно, что вы меня не помните… – Ренци ей улыбается. – Во всяком случае, я очень много о вас слышал. Я сотрудник Стефано Манчини.

Баби внезапно напрягается.

Ренци продолжает:

– Стэп…

– С ним что-нибудь случилось?

– Нет, с ним все в порядке. Однако положение сложное. Его жена, Джин, очень больна.

– Мне жаль, но я не понимаю, чего вы от меня хотите.

Баби пытается понять, что знает этот Ренци, что Стэп мог ему рассказать. И, самое главное, почему он послал его к ней. Она уже готова его об этом спросить, но тут Ренци ее опережает.

– Меня послала сюда Джин. Она бы хотела с вами встретиться.

Баби внезапно бледнеет. «Как, она? Что случилось? Что ей сказал Стэп? Почему она хочет меня видеть?»

– Вот листок, который она мне дала сегодня утром.

Баби его берет. Там ее распечатанная фотография, ее расписание, все ее передвижения – даже написано, когда она забирает Массимо. Тогда Баби ожесточается, переходит в оборону. «Чего она хочет от меня? Что он ей сказал? Почему она хочет меня видеть? Мне неприятно, что она знает о моих делах, не говоря уж о моем сыне. С этим листком я могла бы заявить на нее в полицию».

– Я не думаю, чтобы она планирует о чем-то спорить. Думаю, ей хочется лишь поговорить. У нее нет сил, она умирает.

Тогда Баби возвращает ему листок. Ренци его складывает и убирает обратно в карман.

– Если вы не хотите, я вас прекрасно понимаю. Оказаться лицом к лицу со страданием неудобно. Недавно неудобно было и мне. Но теперь, когда я тут, с вами, пытаюсь вас убедить, сделать что-то для Джин, я чувствую себя лучше. Я рассуждаю эгоистически. Если бы вы пошли к ней, это было бы жестом любви по отношению ко всем… Иногда, когда мы делаем добро, это как-то заглаживает наше чувство вины. По крайней мере, так происходит со мной. – Потом он ей улыбается. – Но я должен делать добро и во многих других случаях.

Джин держит на руках Аврору, когда слышит стук в дверь.

– Войдите.

Входит Ренци, закрывая за собой дверь.

– А вот и я.

– Ну как? Как все прошло?

– Хорошо.

Джин ему улыбается.

– Я была уверена, что у тебя получится. Впусти ее и проследи, чтобы меня не беспокоили ни по какому поводу. И предупреди меня, если узнаешь, что Стэп вот-вот придет.

– Нет, не беспокойся, он занят.

– Хорошо. Можешь подождать до тех пор, пока я не закончу? Это не займет у меня много времени.

– Хорошо. Я ее впущу?

– Да.

Джин кладет Аврору обратно в коляску, садится в кресло, поправляет платье и на секунду закрывает глаза. А потом снова слышит, как стучат в дверь.

– Войдите.

И Баби входит. Так, лицом к лицу, наедине, они встречаются впервые. Джин часто ее видела, но всегда издалека. А вот Баби, наоборот, разве что на фотографиях. Они немного разглядывают друг друга. Потом Баби протягивает ей руку.

– Привет, я Баби. Мне жаль, что мы знакомимся в таких обстоятельствах.

Джин смотрит на руку, протянутую к ней. Потом смотрит Баби в глаза и, наконец, пожимает ей руку.

– Тебе что-нибудь дать?

– Спасибо, нет.

– Это моя дочь Аврора.

Баби подходит к коляске. Девочка непоседливая, она шевелится, машет ручками и ножками и наконец улыбается.

– Какая красавица…

– Спасибо. Я знаю, что и у тебя есть ребенок, Массимо. Более того, скажу честно: я видела его на фотографии. Он тоже очень красивый, и я все знаю. – Баби собирается что-то ответить, но Джин ее останавливает. – Я не хочу ссориться. Я долго все обдумывала. Это естественно, что я была зла на вас двоих, особенно на тебя, но на самом деле это потому, что, когда эти вещи случаются, человек не может посмотреть со стороны. Так вот, я пыталась это сделать и поняла, что я страшно виновата. Виновата в том, что любила человека, который не был моим.

Баби на нее смотрит, но ничего не говорит, принимая эту мысль молча.

Джин разводит руками.

– Видишь ли, я поняла эту вещь, самую главную. Что бы ни случилось, и даже если ты его разлюбишь, даже если он не останется с тобой, он будет твоим навсегда. Именно этому чувству я смертельно завидую, но знаю, что не могу ничего поделать. Это даже не поражение, а самая прекрасная природа вещей. Это именно то, чего бы я так хотела – любовь.

Баби растрогана. Ей хотелось бы, чтобы этого не было видно. Ей почти стыдно слушать эти слова, но в этом описании она узнает именно то, что испытывает к Стэпу.

Джин ей улыбается.

– Я знаю, что это так, это совсем не плохо, вы оба не виноваты, и вы зря пытались этого избежать…

– Да.

– Но теперь я хочу, чтобы ты сделала для меня кое-что важное.

Баби смотрит на нее с удивлением, но, не зная, что именно может попросить у нее Джин, решает не отвечать, а слушать.

– Я хочу, чтобы ты сделала Стэпа счастливым, чтобы наполнила его жизнь любовью, чего не удалось сделать мне. Мне бы хотелось, чтобы вы были вместе, как прекрасная семья, без размолвок и проблем. Но если это будет невозможно, если у вас не получится, то тогда не давай ему терять больше времени. Ну вот, это все, что я хотела тебе сказать. – Потом Джин садится в кресло. – Прости меня, но я немного устала. Садись и ты, если хочешь.

Баби садится на диван напротив нее.

Джин берет со столика стакан и отпивает немного воды.

– Может, ты тоже хочешь пить, я бы тебе налила, но у меня нет сил, прости.

– Не беспокойся, я сама, это не проблема… – Баби берет другой стакан, стоящий рядом, и наполняет его.

– Я рада, что ты пришла. Ты могла не согласиться.

Баби отпивает немного воды и ставит стакан на стол.

– Да, я могла бы и струсить. Но я не такая.

Джин ей улыбается.

– Любой мог бы подумать, что, будучи при смерти, легко произнести слова, которые я сейчас произнесла. Но это не так. Я действительно так думаю. Я его очень люблю, и совершенно не важно, в каком я состоянии. Но я была бы эгоисткой, если бы удерживала его при себе. Если человека любишь, то чего хочешь больше всего на свете?

– Чтобы он был счастлив.

– Вот именно. Точно. И он может быть с тобой счастлив.

Они немного молчат. Джин смотрит в окно. День прекрасный, она чувствует, как пригревает солнце.

Баби хотелось бы что-то сказать, но она удивлена этими словами, она ожидала совсем другого. Теперь она чувствует себя даже неловко.

– Мы были бы хорошими подругами.

Джин поворачивается к ней и улыбается.

– Нет. Мы были бы «враждебными подругами», к сожалению, прямо, как в фильме «Мачеха».

Тут Баби внезапно чувствует, как у нее сжимается сердце. Она понимает, какая она особенная, эта девушка, и признает, что сама она – не такая. «Я бы никогда не была способна произнести подобные слова. Я пришла бы в бешенство, я бы подумала, что она – нахалка, которая увела мужчину, а теперь я умираю, ухожу, и эта может делать то, что ей хочется, – и я бы не могла ничего не поделать, не могла бы бороться».

– Джин, мне так жаль, что я тебя узнала в таком положении. И еще мне жаль, что все так случилось. Прости меня. Я никогда не смогла бы повести себя так, как ты, ты лучше меня.

Джин улыбается.

– Для кое-кого – не слишком. Но и так хорошо. А теперь мне надо немного отдохнуть.

Баби встает и идет к двери.

– Пока. Спасибо, что зашла. И помни, что ты мне это обещала: сделай его счастливым.