Она открывает мне дверь. Она одета элегантно, но не чересчур: на ней светлая небесно-голубая рубашка и темные, очень широкие, чуть ниже колен, укороченные джинсы. На ногах – классические синие «Конверсы». У нее от волнения блестят глаза, но она ничего не говорит, а бросается мне на шею и обнимает меня – сильно-сильно, словно желая передать мне все, что накопилось за время, пока мы не встречались, и заразить меня симпатией, которую она всегда ко мне испытывала. Потом она отстраняется и улыбается мне, сладив с волнением.
– Давай, входи. Что стоишь в дверях?
– Да, конечно. А это тебе.
Я передаю ей пакет с бутылкой шампанского.
– «Кристалл»? Ну что ты, не стоило! Ты же знаешь, чем это заканчивается…
Она оборачивается ко мне, поднимает бровь и начинает смеяться. Я осматриваю гостиную, пока она ненадолго уходит.
– Ого! Ну у тебя и квартира! Изумительно красивая, правда.
Ковры пушистые, в современном стиле, с рисунками серым на белом или синим на бирюзовом; сиреневая кушетка; кислотного цвета занавески. Одна стена – светло-оранжевого цвета, другая – бледно-желтая, еще одна – вся белая, с красной дверью. Это могло бы показаться беспорядочным сочетанием цветов, но они, наоборот, продуманно расположены: контрастно или с постепенным смягчением, неизменно идеально в деталях. Огромная прямоугольная хрустальная ваза с большими сухими ветвями, выкрашенными в светло-серебряный цвет; два кресла из темно-синей кожи; низкие стеклянные столики на резиновых колесах, с окантовкой из оцинкованного железа, несколько кованых картин со старинными надписями.
– Кто же так хорошо ее обставил? Тут бездна вкуса.
– Я!
– Ты?
– Э… Да ты же никогда не обращал на меня внимания.
Я ей улыбаюсь.
– Как это нет? Во всяком случае, Паллина, ты просто удивительная. Твоя квартира изумительна. Да и ты, вижу, в прекрасной форме. Ты словно расцвела, стала женственней, вот именно, женственней. И даже похудела.
– Судя по тому, как ты меня описываешь, раньше я была уродиной! Это потому, что мы с тобой не встречались!
Я смеюсь.
– Да что ты говоришь! Вот дурочка! Ты же сама знаешь, почему мы с тобой не встречались.
Мы молча смотрим друг на друга с волнением, но оба сразу же решаем с ним справиться. Так что я продолжаю над ней подшучивать и делаю это не без ехидства.
– Да у тебя и волосы чуть длиннее обычного. Да и этот взгляд, я не знаю…
Она весело на меня смотрит, пытаясь открыть бутылку шампанского.
– Что ты имеешь в виду? Ты передумал и хочешь попробовать это сейчас?
– Ну не знаю… Подумаю над этим сегодня вечером… – Я аккуратно забираю у нее бутылку. – Посмотрим, может быть, станет проще, если мы немного выпьем.
– А, ну конечно, ты хочешь переложить ответственность на алкоголь! Нет уж, так будет слишком просто… Это нехорошо, нужно всегда отдавать себе отчет в своих действиях, не искать оправданий.
– Ты права…
Я откупориваю бутылку, придерживая пробку рукой, потом кладу ее рядом и начинаю разливать шампанское в два принесенных ею бокала.
Она смотрит на меня, изображая ревность.
– К тому же я узнала, что ты женишься… Так ты хотел бы воспользоваться последними свободными деньками?
– Что значит «узнала»? Я же прислал тебе приглашение на свадьбу!
– Да что ты говоришь?
– Говорю правду. Смотри, я просто требую, чтобы ты пришла. – Я передаю ей бокал с шампанским. – Я прислал его по тому единственному твоему адресу, который у меня был, по адресу твоей матери – по адресу, который ты мне дала еще совсем недавно.
– Хорошо, завтра проверю. Я спрошу Беттину, домработницу, потому что с мамой мы сейчас не слишком много разговариваем.
– «Сейчас»… Да ты с ней уже целую вечность не разговариваешь. И все-таки, если я тебе говорю, что посылал приглашение на тот адрес, то ты должна мне поверить. Ты же знаешь, что я не говорю неправды…
Паллина подходит ко мне с бокалом в руке и деликатно, но решительно чокается.
– За неправду, которую ты не говоришь, за неправду, которую ты, может быть, сказал, и за твое счастье!
Да, вот именно, что-то про него давно не говорили! Потом мы обмениваемся улыбками и пьем. Паллина садится на большой серый диван.
– Давай, расскажи мне, я хочу знать все.
Я сажусь напротив.
– А вот я хочу знать, от кого ты об этом узнала…
– А ты разве не знаешь, что Рим – это большая деревня? Здесь только и ждут, чтобы рассказать тебе, кто с кем расстался, кто с кем сошелся, кто с кем гуляет, кто кому изменил, кто женится… Да и потом ты пригласил парней из «Будокана» – тех, которые ходили с тобой в тренажерный зал. Следовательно, об этом все знают.
– Ты с ними еще встречаешься?
– Должна сказать тебе одну вещь… – Она молчит. Видно, что она слегка смущена, и я боюсь узнать, что же она мне скажет. – Я встречаюсь с Сандро.
Ну, я знал, что она с кем-то встречается, но не мог себе представить, что именно с ним!
– С Банни? Да нет, не могу этому поверить! Послушай, Паллина, ну он же скотина. И потом он… он… он большой, толстый, грязный! У него всегда были эти сальные волосы… А как он ел! Нет, он не для тебя.
Паллина смеется.
– А ты давно его видел?
– Да…
– Вот и не говори так! Во-первых, он теперь с дипломом…
– Не может быть!
– Да, по социальным наукам, по связям с общественностью.
– Тогда он купил этот диплом.
– Нет-нет, он действительно учился. Он привел себя в порядок, похудел, одевается хорошо, элегантно, всегда в порядке, даже надушен.
– Он что, побывал в Лурде? Или мы говорим о ком-то другом?
– Ну почему ты так говоришь? Не веришь, что люди могут меняться? – Она весело на меня смотрит и, наконец, улыбается. – Послушай, Стэп, ты и сам тому живой пример: ты ужасно изменился…
– Да ладно…
– Стэп, ты же собираешься жениться!
Улыбаюсь и я.
– Действительно: эта теория о «невозможности перемен» – это последнее, что можно бы защищать. – Я немного молчу. – Да, но Банни… Черт, не могу этому поверить, с ним это невозможно. Я даже видел, как он занимался любовью… Это ужасно!
– Фу, какие вы свиньи. Однако он явно изменился к лучшему и в этом тоже, понял?
Это откровение Паллины меня словно обожгло. Да, конечно, это правильно, это естественно, это нормально; они занимаются этим – точь-в-точь так же, как когда она была с Полло.
– Да и к тому же Банни был большим другом…
– Да, другом Полло, знаю, мы с ним действительно были очень близки.
– Паллина, тебе были близки все… – говорю я ей с намеком.
– Да, правда, и некоторые даже подкатывали ко мне сразу же, но не он. Он проявил себя настоящим другом, был всегда со мной рядом, часто ходил со мной на могилу Полло, всегда говорил о нем хорошо. Он плакал вместе со мной. Да и потом… Может, ты этого и не замечаешь, но прошло много времени, и он изменился вместе со мной. Однажды он мне сказал: «Ты сделала меня лучше». И я ему ответила: «Но ты в любом случае стал бы лучше». А он продолжил: «Нет, это у тебя есть эта невероятная способность делать людей лучше. Полло стал бы еще лучше меня…» Потом он ушел, а я расплакалась, потому что в этих его словах я почувствовала всю его любовь не только ко мне… Но и к Полло. Это правда, Полло, может, и стал бы лучше него, но его, к сожалению, больше нет.
Паллина пытается взять бутылку, но это делаю я, подливая ей шампанское. И она его быстро проглатывает, словно благодаря этому вину она хотела бы забыть или хотя бы перевернуть страницу. Потом она закрывает глаза – может быть, потому, что шампанское немного пощипывает, или потому, что на глаза наворачиваются слезы. Но потом она сразу же становится всегдашней Паллиной.
– Ну да ладно, хватит говорить обо мне. – Она мне улыбается, светлеет, ставит стакан и начинает подпрыгивать на диване. – Послушай, а вот это я действительно хочу узнать! А она? Она-то тебе что сказала?
– Кто она?
– Она!
– Но кто?
– Как это кто? Ничего себе! Не прикидывайся дурачком! Она, она, Баби. Кто же еще? Ну и как? Что она тебе сказала? Она закатила тебе скандал? Нет, она теперь уже совсем сбрендила и, берегись, способна и впрямь тебе его закатить! Так вот, я не знаю, знаешь ли ты… – У Паллины меняется выражение лица. – Но она мне позвонила, я ее уже сто лет не слышала, и пригласила меня к себе в гости. У нее потрясающая квартира около проспекта Триеста, на площади Капрера, ты это знал?
– Нет.
– Ну тогда слушай. Прихожу я, значит, к ней. А она живет в огромной квартире с террасой на верхнем этаже, великолепно обставленной. Но Баби мне говорит, что хочет поменять обстановку, хочет, чтобы она была немного посовременней. Просит меня составить для нее смету на занавески, диваны, ковры… – Паллина ее передразнивает: – «Хочу в корне изменить это так, как я хотела бы сделать это со своей жизнью».
Потом Паллина бросает на меня взгляд и говорит:
– Слушай, а ты серьезно ничего не знаешь?
– Нет, ничего, я же тебе сказал, что ничего не знаю…
– Ладно. Короче говоря, вначале я подумала, что она шутит, но она-то делала это всерьез! Она полностью поменяла всю обстановку, теперь там все как с иголочки, и муж ей все это позволил. Она хотела поменять и детскую. А ребенок у нее прелестный, воспитанный, симпатичный, увлекающийся…
Вдруг мне приходит в голову, что Паллина, может быть, что-то поняла, но, к счастью, она, и глазом не моргнув, рассказывает дальше. Я тоже отпиваю немного шампанского и немного расслабляюсь.
– Комнату я переделала и ему тоже, но слегка, не травмируя его, потому что те двое уже думают…
– Что?
– Не знаю, может, расстаться. Насколько я поняла, они часто ссорятся.
Я с облегчением вздыхаю, она пожимает плечами.
– Но вообще-то я не знаю, мне всего лишь показалось, может, я ошибаюсь. Короче говоря, я делаю всю эту работу, и она уже после первых поставок мне платит, сразу же выплачивает мне гонорар, не требуя от меня счета, то есть я ей прислала его позже, чего никогда не случалось. Иногда приходилось сражаться, выбивая деньги, а иногда их даже и не выбьешь… Причем не платят именно друзья, или с ними больше мороки. А вот она преспокойно, как ни в чем не бывало, сразу же выплатила мне всю сумму.
Я выпиваю еще шампанского.
– Ну и отлично, сразу видно, что свою работу ты сделала отлично. С другой стороны, у них очень красивая квартира; наверняка даже и там тебе удалось сделать что-то хорошее.
Паллина улыбается.
– Да, но та квартира в этом совершенно не нуждалась! Однако Баби мне позвонила и разговаривала со мной как с какой-то знакомой: я уже не была «ее Паллиной», как она когда-то говорила… Клянусь тебе, вначале мне было не по себе, но потом я себе сказала: «Слушай, плюнь, сделай свою работу и получи деньги, потому что, если не сделаешь ты, ее сделает кто-нибудь другой». Но мне было так грустно…
– Ничего, бывает. К тому же, вы, женщины, так непостоянны в своей дружбе.
– Смотрите-ка, какой философ! Видишь ли, когда я отправилась к ней, то уже знала, чего она хочет. Но она спросила меня об этом не сразу; сначала она хотела дать мне работу. И я подумала: «Отлично, так ты мне платишь, чтобы я прикидывалась дурочкой?» Ну я ею и прикинулась. Она хотела узнать про тебя. Заплатив мне за работу, она мне сказала: «Давай-ка посидим и чего-нибудь выпьем, как в старые времена». Так мы попили пива, а потом она меня спросила о том, про что хотела узнать с самого начала: «Ты ничего не знаешь про Стэпа?»
– И что ты ей ответила?
– Правду, я всегда говорю правду: «Я его уже сто лет не видела». – Паллина улыбается и разводит руками. – Но это же правда! Извини, но я тебя так давно не видела!
– Да, конечно, но ты и так все знала. Рим – большая деревня, не правда ли?
– Только для того, кто умеет находить хороших осведомителей, а у нее, как видно, их нет! Но я совсем не шпионю… Так что я ей ничего не сказала – взяла деньги и ушла.
– А при чем здесь шпионить? Свадьба – мероприятие публичное, о ней могут знать все, мы даже дали о ней объявления.
– Правда? Ну тогда пусть ей сообщит об этом кто-нибудь другой! Нельзя же снова появляться в жизни человека, когда тебе заблагорассудится и взбредет в голову! Я потеряла Полло, мне было так плохо, а вот она вместо того, чтобы быть со мной рядом, взяла и исчезла, так что я потеряла и мою лучшую подругу. С одним различием: она, если бы захотела, могла бы ей быть, потому что она еще жива.
Суровая, нетерпимая, безжалостная, но на самом деле оскорбленная. Баби навредила даже здесь. Паллина смотрит на меня с любопытством.
– Ну и что ты думаешь? Думаешь, что она засранка?
Я улыбаюсь:
– Немного.
– Черт, да она хуже своей матери. А ведь мы были подругами! Да и потом, это же я вас познакомила, разве нет? Может, она мне кое-что должна.
– Она же заплатила тебе за дизайн обстановки.
– Иди к черту, Стэп.
– Да ладно, я пошутил! Все-таки если есть человек, который может предъявлять тебе претензии, то это я.
Она оборачивается и смотрит на меня с удивлением.
– Почему?
– Черт, ты же сама только что сказала: это ты нас познакомила.
Она смеется.
– Да ладно! К сожалению, если кто-то становится тем, кем становится, то этим он обязан и своим ошибкам. Следовательно, своей судьбой ты обязан и Баби, и мне, познакомившей ее с тобой… Значит, ты должен быть нам благодарен.
– Как? Обеим?
– Ну да.
– Тогда спасибо обеим. Но только мое «спасибо» передай своей подруге сама…
– Бывшей подруге. Да, но ты сделал обалденную карьеру, создал крупную компанию, делающую отличные вещи.
– Пока еще рано говорить.
– Ну ладно: которая сделает отличнейшие вещи, я не сомневаюсь. И ты собираешься жениться… У тебя, наверное, будут дети. В общем, хочешь ты этого или нет, но всем тем, что с тобой случилось и случится, ты обязан и Баби.
– Какая интересная теория! Так можно договориться и до того, что я, может, должен ей платить авторские права на мою жизнь…
– Ну это только если снимут фильм! Но если снимут, то вся первая часть будет фантастической, слишком забавной! Этому бы никто не поверил: сказали бы, что сценаристы преувеличили… Вот мы засвидетельствуем, что все так и было. И более того: кое-чего сценаристы даже не могли рассказать!
– Почему?
– Иначе бы тогда вышел фильм, запрещенный для несовершеннолетних, они понесли бы убытки!
Паллина смеется. Ничего не поделаешь: она слишком сильная, она не изменилась. Она была идеальной женщиной для моего друга Полло, они были бы отличной парой. Чего не скажешь о Банни. Ладно, не хочу об этом и думать.
– Прости, Стэп, скажи мне правду: разве то, что я сказала, – не правда? Ты себя не чувствуешь, так сказать, «результатом» того, что было вашим романом? У вас же была большая любовь, да? Скажи мне правду: ты бы хотел все это вычеркнуть? Никогда ее не встречать?
– Здесь нужен ром. И сигареты. Черт, я думал, что это будет веселый, забавный вечер, но он оказался хуже, чем сеанс у психоаналитика.
Паллина со смехом встает.
– Да, может, и так, но здесь ты, по крайней мере, не платишь!
Она уходит и вскоре возвращается с маленькими стаканом, бутылкой рома и пачкой сигарет. Их она достает из кармана и кладет на столик вместе с зажигалкой.
– Ну вот, у тебя есть все, теперь говори…
Я смотрю на ром, поворачиваю бутылку этикеткой к себе.
– Ого! Однако! «Джон Балли» двенадцатилетней выдержки, «пирамида», хорошо живешь…
– Я заработала на нашей подруге, и теперь должна инвестировать в отношения.
Я наливаю себе рома.
– Хочешь?
– Нет-нет, когда работаю, не могу…
Смотрю на нее с любопытством.
– Ну так я же твой психоаналитик, не так ли?
Я посылаю ее к черту, зажигаю сигарету и делаю глоток рома. Отличный ром! Паллина приносит пепельницу.
– Спасибо. Так в чем состоял твой вопрос?
– Он очень простой. Ты хотел бы или нет, чтобы в твоей жизни была Баби? Ты жалеешь, что встретил ее?
Я снова затягиваюсь сигаретой и делаю еще один глоток рома.
– Черт… А полегче вопроса у тебя нет?
Паллина улыбается.
– Ну тогда за тебя отвечу я. Ты бы хотел ее встретить в любом случае, потому что с ней ты познал настоящую любовь – любовь, которая сделала тебя таким, какой ты есть.
Делаю еще один глоток. Я стал таким, какой я есть. Но почему раньше я был другим? Я был агрессивным из-за человека, которого встретил сегодня, из-за моей матери, которую я застал с ним. И больше я ничего собой не представлял. Моя жизнь шла под откос до тех пор, пока я не встретил ее. И она меня изменила. С ней я снова начал жить, захотел что-то создать, но не был на это способен. Агрессия была во мне. Поэтому Баби меня и бросила. Когда потом я застал ее в машине с другим, я понял, что ярость и сила ничего не значат. Силой я бы ее не вернул. В тот вечер моя душа снова умерла. Но с ней я испытал счастье; меня захлестнула любовь. Я смотрю на Паллину.
– Да, это правда. Если бы я вернулся назад, то все равно захотел бы ее встретить и пережить то, что мы пережили.
Паллина берет бутылку и наливает мне еще немного рома. Потом берет свой стакан, наполняет его, чокается со мной и выпивает одним махом. На секунду у нее перехватывает дыхание. «Ну и ну, какой же он крепкий!» Она ждет, когда пройдет жжение, и когда оно проходит, продолжает:
– Вот видишь! Ты действительно изменился. Раньше ты даже не допустил бы такой мысли. В свое время ты бы сказал: «Ты что, шутишь? Я бы даже не захотел знать, существует ли эта такая-сякая!»
– Точно!
Мы вместе смеемся.
– Я был просто невыносимым.
– Да. Как всегда, эгоист. «Я… я… я». Ты и твой друг. Он от тебя не отставал, а?
– Нет. – Я ей улыбаюсь. – Он был лучше.
Паллина становится серьезной.
– Это правда. Подожди меня здесь. – Вскоре она возвращается и говорит: – В четверг я устраиваю здесь ужин с Банни и несколькими друзьями: придут многие из тех, кто будет на твоей свадьбе. Мне бы хотелось, чтобы вы с Джиневрой тоже пришли. Но, самое главное, чтобы пришел ты.
– Ну конечно.
– Нет, серьезно, это очень важно, ты не можешь не прийти. Если придешь в четверг, то это будет значить, что ты меня простил.
– А почему ты мне это говоришь?
Тогда Паллина дает мне белый конверт. Я его беру, кручу в руках. Он закрыт, запечатан, и на нем написано: «Стэп». Я узнаю почерк. Он – моего друга. Я удивлен. Нет слов. И что она скажет?
– Мне не удавалось передать его тебе раньше. Скоро ты женишься, и у тебя, думаю, будут дети. Пришло время узнать.
Я молчу. Почему она ждала так долго? Прошло больше восьми лет. Почему она не отдала мне его сразу? В чем тайна? Что такого могло быть в этом письме, чего бы я не знал?
– Ты расстроишься, если я уйду?
Она улыбается, качая головой.
– Да нет, я сама собиралась об этом попросить. Жду тебя в четверг.