– Когда я возвращался из поездки, Рим всякий раз казался мне иным.

Я ставлю чемодан перед дверью и ищу ключи.

– Да, но ты говоришь о тех временах, когда ты был маленьким и уезжал на три месяца на каникулы.

У Джин только легкий рюкзачок за спиной и сумка на поясе с самым необходимым.

– Да, правда.

Я нахожу ключи, открываю дверь, и мне вспоминается Анцио, мое отрочество, проведенное на этом длинном пляже между круговой развязкой дороги и пристанями; первый осьминог, которого я поймал в сачок ночью, когда рыбачил вместе с моим дедушкой Винченцо. Мы его сразу же сварили в домике, который снимали в нескольких метрах от пляжа. А по вечерам мама и папа растягивались на этих шезлонгах, чтобы смотреть на закат и на то, как пролетают все эти ласточки; слышались голоса людей у соседнего киоска, требовавших граниту с тамариндовым и вишневым сиропом. После ужина я уходил с Паоло, мы шли по дороге вперед, прогуливаясь до скал третьего причала, и я останавливался на утесе смотреть в глубину моря. Если ночь была лунной, то я пытался высматривать рыб или пещерку с осьминогами. А если тут кто-то рыбачил, то я подходил ближе и исподтишка заглядывал в стоящее у ног рыбака ведро, чтобы понять, какой у него улов. И я молча стоял там, рядом с ним, и смотрел на буй, покачивавшийся недалеко на море, в темноте ночи, ожидая, что его схватит какая-нибудь рыба и, зажав его во рту, вдруг потащит за собой вниз, в глубину. И не было никаких забот, мои родители были веселы и счастливы и никогда не ссорились, иногда мы все пели хором. В детстве мы счастливо слепы и видим только хорошее, а если что-то звучит диссонансом, то мы этого даже не замечаем, потом что слышим только музыку нашего сердца. А я – какую жизнь дам я этому ребенку? И будет ли у меня другой?

Я вношу чемоданы в дом, ставлю их на банкетку в нашей комнате, и меня тут же осеняет: у меня уже же есть ребенок, другой ребенок. И тут же мне приходит в голову еще одна мысль.

– Джин, я спущусь вниз проверить почту.

– Да, а я тем временем начну разбирать чемоданы. – Потом она останавливается перед зеркалом и поворачивается в профиль. – Животик уже начинает немного вырисовываться.

Она говорит это с счастливой улыбкой на немного усталом лице – думаю, от перелета.

– Да, но ты всегда красивая.

Джин оборачивается и смотрит на меня с неприязнью.

– Что такое?

– Если ты так горазд врать, то это значит, что ты тренируешься врать мне и дальше, очередями.

– Какая ты подозрительная! Мы увидимся совсем скоро, и я не сделаю, как те, кто говорит: «Пойду за сигаретами» – и потом исчезают…

– Только потому, что ты не куришь.

– Боже мой, ну это уже явная война. «Занимайтесь любовью, а не войной», – гласила знаменитая надпись на стенах университета Нантера. А ты знаешь, что ее написал студент?

– Сразу видно, что он не цеплял девушек.

– Ладно, пойду заберу почту.

Я закрываю дверь и выхожу. Вскоре я подхожу к почтовому ящику, открываю его. За те три недели, пока нас не было, накопилась куча писем и всяких бумаг. Я их забираю, закрываю ящик и начинаю их просматривать, поднимаясь по лестнице обратно. Там несколько писем с квитанциями для оплаты, рекламные листовки, приглашение на следующую неделю, на презентацию новой программы компании «Фокс», несколько конвертов для Джин, но нет ничего «странного», что касалось бы меня. Тем лучше. Непонятно, что знает Баби, как она переживает то, что случилось, думает ли она еще об этом, или это было всего лишь развлечением на одну ночь, если те ее слова были правдой. Они были такими красивыми. И я задерживаюсь на лестничной площадке, закрываю глаза и снова вижу ее, с растрепавшимися волосами, местами закрывающими ей лицо, с ее улыбкой и слезами. Она на мне, она мне что-то говорит, рассказывает и раскрывается передо мной так, как она никогда не делала: говорит мне о своих трудностях, о своих ограничениях, о своих недостатках, и от этого я и уважаю, и люблю ее еще больше. Но уже слишком поздно, Баби. Некоторые вещи производят волшебное впечатление лишь потому, что они происходили в определенном месте в определенное время. И я открываю дверь квартиры.

– А вот и я, я вернулся.

И я прикрываю дверь, пытаясь оставить все эти мысли за порогом.