— О чем ты думаешь?

— О школе.

— Да ладно! Быть того не может. Ты едешь со мной в машине — верх мечтаний каждой итальянки — и о чем думаешь? О школе!

— Знаешь ли, у школы тоже есть интересные стороны.

— Скорее, стрессовые.

— Я так подозреваю, что в глубине души ты тоже любил учиться.

— А как же: особенно я любил изучать анатомию. Но непосредственно на подружках.

— Мама дорогая… Да ты что, зациклен на этом?

— Да, эту сторону я особенно люблю.

— Это заметно. В детстве ты, наверное, любил играть в доктора.

— В детстве? И не только! Хочешь, я сейчас тебя быстренько осмотрю?

— А знаешь, как это ни странно, я вижу в тебе парня скорее забавного, чем озабоченного!

— Ну, это уже кое-что.

— Да, потому что смотреть на самонадеянных типов ужасно смешно. Например, на таких, которые утверждают, что они — верх желаний любой итальянки. Все понятно про таких.

Она смотрит на меня и веселится от всей души. Темные волосы падают ей на смеющиеся глаза.

— Бог мой, помереть можно, ну и шут же ты! Дальше некуда!

Поворот приходится как нельзя более кстати. Отличный изгиб дороги, да еще с моей стороны. Я берусь за руль снизу и с силой поворачиваю его влево. Джин чуть не падает на меня. Я резко торможу, обхватываю ее двумя руками. Правой рукой хватаю ее за волосы и крепко их держу, так крепко, что рука затекает.

— Никто никогда не называл меня шутом.

И целую ее в губы. Она плотно сжимает их и пытается вырваться. Я крепко держусь за волосы, она крутится, стараясь освободиться. Притягиваю еще сильнее. В конце концов она поддается, и губы ее разжимаются.

— Ну, наконец-то, — шепчу я и отважно припадаю к ее рту.

— Ай! — она больно меня кусает.

Я подношу руку к губам и отпускаю ее.

Джин возвращается на свое сиденье.

— И это все? А я-то думала…

Я провожу пальцами по губе, пытаясь нащупать кровь. Но ее нет. Джин сидит, подняв руки, готовая к обороне.

— Ну так что, Стефано, или как там тебя, — Стэп, хочешь поссориться?

Я смотрю на нее с улыбкой.

— А у тебя неплохая реакция.

Она сильно ударяет меня по плечу: несколько болезненных ударов снизу вверх наносятся в одно и то же место.

— Ой, больно.

Я перехватываю ее руку, затем другую. И крепко удерживаю их: она неподвижно сидит на сиденье. Потом улыбаюсь: эти удары меня насмешили.

— Извини меня, Джин. Я не хотел. Мне просто показалось, что ты не против… — она снова делает попытку ударить меня, но я держу ее крепко. — И что мы договорились.

Я быстро выхожу из машины, не дожидаясь, пока она снова меня ударит.

— Закрывай, если хочешь. В общем, делай что угодно, машина-то твоя! Не волнуйся, никому твоя «Микра», не нужна — это полный отстой… Да и в поворот она плохо входит.

Джин одним щелчком закрывает машину и догоняет меня.

— Эй, ты, полегче на поворотах. Не надо меня злить, а то плохо кончишь, — но тут Джин читает вывеску. — «Полковник». И что, это название такое?

— Да, название. А ты думала, это имя владельца ресторана, вывешенное вместо названия?

— Ты и вправду рассчитываешь заклеить девушку с помощью таких тупых шуток?

— Нет, насчет тебя я спокоен. Тут успех обеспечен.

— Ах, тебе обеспечен успех?.. Посмотрите-ка на него.

— Мир, согласна? Давай-ка съедим по классному бифштексу.

— Идет. Насчет мира согласна, а вот насчет ужина… кто платит, ты?

— Это зависит…

— От чего?

— От того, как дело пойдет после ужина.

— Ты опять за старое? Так вот: после ужина я отвезу тебя обратно к твоему мотоциклу и все. Ясно? Соглашайся сразу, иначе дело не дойдет даже до брускетты. Ты ужином меня вздумал шантажировать? Противно даже!

Джин входит в ресторан с гордым видом. Ей весело. Я иду за ней следом. Народу немного. Мы садимся за столик подальше от печки, возле которой слишком жарко. Я снимаю куртку. И понимаю, что голоден.

К нам сразу же подходит официант.

— Добрый день, молодые люди, что будете заказывать?

— Так, для синьорины — только брускетту. А мне принесите, пожалуйста, на первое — тальятелле с артишоком и бифштекс по-флорентийски с салатом.

Смотрю на Джин с улыбкой.

— Или синьорина передумала и хочет что-нибудь еще?

Джин весело обращается к официанту:

— Все то же самое, что заказал молодой человек. И еще принесите хорошего пива.

— И мне пива.

Официант все записывает и уходит, довольный таким простым заказом.

— Если ты хочешь расплатиться по-римски, скажи мне, где ты живешь, и завтра я завезу тебе деньги, идет? Это чтобы ты понял, что десерта не будет.

— Ах, не будет? Ты сильно ошибаешься. Здесь такое мороженое с трюфелем делают, что закачаешься, его надо есть, опуская в кофе.

— Привет, Стэп. Куда ты пропал? Ты обуржуазился, как и все.

К нам подходит Витторио, Полковник, и он, как всегда, очень любезен.

— Все ходят в «Челестину»: там можно девчонку подцепить. Вот туда и повалили. Бараны вы все, — он упирается руками в наш стол: — А ты похудел, знаешь?

— Я два года прожил в Нью-Йорке.

— Да ты что? Вот почему тебя так долго не было видно. Там так плохо кормят?

И он радостно смеется над своей шуткой.

— Слушай, Витто… цены тебе нет! Скажи, чтобы нам принесли брускетту, а?

Витторио уходит, выставив живот, своей обычной вихляющей походкой, он всегда так ходил. Постарел. Но все такой же веселый. У него детское, краснощекое лицо, над ушами — всклокоченные волосы, блестящие от жира, от бифштексов по-флорентийски и отбивных. Я потихоньку осматриваюсь. Людей немного, посетители самые разнообразные, они сидят тихо, одеты далеко не изысканно. Едят они с удовольствием, не делая особо сложных заказов, они не очень взыскательны, и мысли особые, похоже, их тоже не посещают: они рады хорошему блюду после тяжелого рабочего дня.

Парочка недалеко от нас ужинает в молчании. Парень отделяет мясо от костей у отбивной, девушка только что положила в рот картошку фри и облизывает пальцы. Мы встречаемся взглядами, и она улыбается. Я улыбаюсь ей в ответ. Она вновь берет картошку — страх испортить фигуру ей неведом.

Джин переходит в атаку.

— Итак. Подведем итоги: ты спер у меня ключи, спер мою машину и, самое главное, ты и меня поимел тоже.

— Хотелось бы! От последнего я бы не отказался.

Джин уперла руки в бока и фыркает.

— Кретин, я имею в виду, что ты украл у меня вечер. Да еще и мысли тебе в голову приходят какие-то странные. Например, недавно в машине.

— Да что ты привязалась!

— Тогда давай конкретней. Выясним раз и навсегда. Кто будет башлять?

— То есть?

— Дурачком прикидываешься?

— Ну ладно, если приведешь забавные аргументы, я плачу. Если нет…

— А если нет?

— Все равно я плачу.

— А, ну тогда я остаюсь.

— И все же я жду аргументов.

Она с лету дает мне пощечину. Блин. Ну и скорость. Не промахнулась — попадает мне прямо в лицо.

— Ай!

Девушка с картошкой перестала жевать, и смотрит на нас. И два-три человека за соседними столиками — тоже.

— Извините ее, — я улыбаюсь, массируя себе щеку: — Она влюблена.

Джин не обращает никакого внимания на окружающих.

— Давай сделаем так. Ты платишь за ужин и ни на что не претендуешь, а я за это дам тебе несколько уроков хорошего тона. Соглашайся. Ты-то точно останешься в выигрыше.

Витторио ставит брускетту на стол:

— Так, значит, синьорине тоже принести?

Джин на лету выхватывает тарелку с брускеттой и откусывает большой кусок, следом отправляет в рот половину помидоров, — свежих помидоров, которые Витторио с такой любовью нарезает днем на мелкие кусочки и оставляет в холодильнике.

— Принеси мне вторую, Вит.

— М-м-м, какая вкусная.

Джин засовывает в рот кусочек помидора и облизывает пальцы.

— Молодец, Стэп! Сразу видно, здесь хорошо готовят. Как твоя щека?

— Отлично! Сознайся, ты огорчилась, что я не довел дело до поцелуя? Ничего, у нас еще есть время, не злись — вы, девушки, очень нетерпеливы. Вы хотите все и сразу.

— А ты хочешь пиццей получить в физиономию, и тоже сразу?

— Отличная у тебя реакция. Молодец. Сейчас трудно встретить хорошенькую девушку, одинаково быструю как на юмор, так и на тумаки.

— М-м-м… — Джин наклонив голову, улыбается через силу, как бы говоря: ну ты и остряк…

— Что случилось?

— Я пытаюсь переварить хорошенькую девушку.

— Да уж. С моей брускеттой у тебя быстрее получилось: ее-то ты уже переварила. Одним махом слопала.

Вдруг я слышу голоса.

— Ну ты даешь, Стэп! Так я и знал! Говорил же я вам, что это он.

Глазам своим не верю. Передо мной стоят Яхтсмен, Бардато, Цурли, Бласко, Лукконе, Бани… Вот же они все, быть этого не может. Не хватает только одного человека, самого лучшего: Полло. Сердце сжимается, не хочу об этом думать, нет, не сейчас. Холодная дрожь пробегает по телу, я закрываю глаза, только не сейчас, прошу… К счастью, мне на шею бросается Скелло:

— Ах, ты, негодяй, ты что, болгарский сепаратист?

— Тогда уж скорее американский.

— А, да, он же был в Америке… В Штатах… Что же ты не пришел как договорились? Мы все явились, ждали человека-легенду. А легенда как испарилась… На ужин отправился, tete-a-tete с подружкой?

— Может, скорее, тить-а-тить?

— Боже, как смешно…

— Во-первых, я не его подружка.

— Во-вторых, осторожнее, парни, у нее третий дан.

— Может, хватит уже с этим третьим даном? Ты повторяешься.

— Я? Да это ты уже три раза упомянула его с тех пор, как мы познакомились. И твой третий дан такой реальный, что мне пришлось уложить одного типа, чтобы тебя защитить.

— Вот Фома неверующий… ну, ты сам этого хотел. Джин встает из-за стола, обходит моих друзей, быстро оглядывает каждого по очереди. Потом, не раздумывая, хватает Скелло обеими руками за куртку, резко укладывает его на бок, быстро наклоняется вперед. Все делает четко, без пауз. У Скелло глаза вылезли на лоб. Джин сгибает правую ногу и выбрасывает ее вверх, помогая себе корпусом. Скелло улетает как перышко и приземляется на спину прямо на стол молчаливой парочке. Теперь-то им будет о чем поговорить. Парень вскакивает из-за стола.

— Да какого хрена… — это они произносят вместе, в унисон.

— Моя картошка… — это она.

— Блин, мой верблюжий пиджак… — а это уже он.

Несмотря на небольшие потери, полет Скелло надолго останется в памяти этой парочки, им будет о чем рассказать знакомым.

Скелло поднимается, потирая ушибы.

— Что это за хрень была?

— Третий дан или даже выше, — быстро отвечает Джин.

Все смеются:

— Классно. Клевая у тебя подружка.

— Еще раз повторяю… Я ему не подружка.

— Пока.

— Ну, а почему же тогда ты ужинаешь со Стэпом? — Это Карлона, кажется, так ее зовут, — давнишняя подруга Лукконе. Она надменно поднимает бровь, как бы говоря: «Уж я-то знаю нас, женщин».

Джин улыбается:

— Ты права, не спорю. Так вот: он оплатит мне ужин, а потом я сваливаю.

— Стэп оплатит ужин, а потом она сваливает. По сравнению с этим «Миссия невыполнима» — жалкий лепет.

— А мне кто заплатит за это?

Скелло явно растерян. Парень снимает искусственный верблюжий пиджак и сует ему под нос.

— Тебе говорю… кто мне за это заплатит?

— Да что это, мы на передаче «Скрытая камера»? Вы что, все тут издеваетесь надо мной? Где тут спрятана камера? — Скелло рыщет по всему ресторану. — Ну? Где? Где она?

Он всюду ищет гипотетическую камеру: под картинами, за дверями, в сумке женщины, откинувшейся на спинку стула. Он приподнимает одни вещи, сдвигает с места другие, как всегда, без всякого уважения к людям, дерзкий и стремительный, почти на грани помешательства: какому нормальному человеку придет в голову искать телекамеру под скатертью на столе, за которым едят… Парень теряет терпение.

— Ну, ты закончил? Сукин сын! Какого черта ты тут все хватаешь? Хочешь во второй раз улететь?

Парень решительно встает из-за стола, уперев руки в бока, — руки рабочего человека: на запястьях видны ссадины, следы от порезов, кожа на них сухая от краски, штукатурки, гипса и строительного мусора, потрескавшаяся от тяжелой работы.

— Ты понял, тупая твоя башка?

— Ehi… Fly down.

Скелло говорит это, про себя держа пари, что тот ни слова не понимает по-английски. Естественно, пари он выигрывает.

— Что? Ты еще и ругаешься? Я тебе сейчас задницу надеру.

Маляр хватает Скелло за шею: по-видимому, этим изящным жестом он хочет произвести впечатление на свою спутницу.

— На самом деле, я хотел извиниться, но на английском, понимаешь, это очень изысканно.

Маляр сжимает кулаки, мы весело смеемся. К счастью, тут вмешивается Вит:

— Ну, хватит, успокойтесь. Я ваш полковник или как? Все, прекратите.

Он помогает парню обрести хорошее лицо при плохой игре:

— Давай, я принесу тебе прекрасный лимончелло, за счет заведения, — потом берет Скелло за плечи и отводит его к друзьям. — Вы совсем не изменились. Я рад вас снова видеть, серьезно. Не могу выразить, насколько рад. Стэп, когда ты здесь, ни один вечер не проходит скучно. Давайте, садитесь. Я сейчас вам организую столик на двенадцать человек.

— Может, Стэп хочет продолжить свой романтический ужин.

Я смотрю на Джин. Она разводит руками.

— Мы в другой раз продолжим, правда, дорогой?

Какая же она симпатичная, какая симпатичная. Однако… И это «однако» немного меня смущает.

— Да, дорогая, продолжим в следующий раз. Когда ты снова окажешься без бензина и без денег…

Джин улыбается, потом дает мне тумака в плечо, да еще и сильно! От взгляда Лукконе ничто не может скрыться.

— Блин, сильна девица, удар-то у нее неслабый…

Все соглашаются. Шумно садятся вокруг стола, громко двигая стульями, хохоча и споря из-за мест. Только девушки смотрят друг на друга с недовольными лицами и с наигранной отстраненностью поглядывают на Джин… Комплименты, отпущенные в адрес другой женщины, всегда вызывают досаду. Даже если это твоя лучшая подруга.

Дальнейшие события развиваются стремительно. Каждый, перекрикивая друг друга, спешит сообщить мне великие новости.

— Слушай, ты ведь не знаешь… Джованни расстался с Франческой. Ты даже не представляешь, что она ему устроила: завела шашни с Андреа, его другом. А тот набил ему морду. Ну и времена! А, вот еще супер-новость: Алессандра Феллини наконец-то дала! Давиду. Теперь его называют «мистер Капля». Знаешь, почему, Стэп? Он четыре года капал ей на мозг, как в китайской пытке. Весной, летом, в горах, на море… он везде за ней ездил. Подарки, сувенирчики, билетики. Он заслужил награду или нет? И она его наградила! Она дала ему. Но теперь, после того, как это случилось, она отрывается будто на Олимпийских играх. Награды получают все!

— Понятное дело, ей же надо наверстать упущенное.

— Бог мой, какие же вы злобные, — Карлона пытается защитить Алессандру из женской солидарности.

— Однако это правда… Но все же право первой ночи заслужил мистер Капля.

— Да уж, первый всегда остается первым.

Гуидо Балестри берет инициативу рассказа в свои руки.

— Это был чудный подарок для Капли: наконец-то она впустила его в свою влажную пещерку, задернутую паутиной, — все смеются. — А потом Давид пришел к нам и всенародно рассказал о своих подвигах…

— Да ладно!

— Клянусь тебе. Он всем сказал, что ей безумно понравилось.

— Да ты что?

— Правда.

— Понятно, он четыре года подъезжал… и, в конце концов, если девушка дает, так уж на полную катушку!

— О, все слышали, как она выла на луну. Похлеще той Ласси из «Поросят», помнишь?

— А как же. Классный фильм.

— Давид в этом плане хорошо стоит.

— Да, не только он стоит, но и у него стоит! Во всех смыслах. Да уж, в те далекие времена Давид бы сделал Голиафа!

Над этой шуткой почти никто не смеется. А Джин — смеется. Это уже неплохо. Так оно дальше и продолжается — с шутками, рассказами, смехом.

Я смотрю на компанию — все едят. Ничего не изменилось. Та же картина. Заглатывают все подряд — едва блюда появляются на столе, тычут вилками в колбасу, ветчину, салями. Отправляют ломтики в рот, не переставая болтать, специально оставляют их свисать до самого подбородка. Приносят сосиски-гриль. Все расхватывают шампуры на лету. Сосиски и перчики, нанизанные на шампуры, еще дымятся — все это превращается в ароматные шпаги в отчаянной схватке между Скелло и Лукконе. К этим двоим присоединяется Хук и битва продолжается. Слышится стук железа о железо, изредка приглушенный свежеподжаренным мясом. Скелло делает выпад, но Лукконе парирует. Сосиска слетает с шампура. Правой рукой Джин ловит ее на лету — отличная реакция! — и откусывает от нее добрый кусок, хотя она еще такая горячая.

— Ну и ну! Видали, как ловко? Правда же, похоже, как в фильме, ну, в этом… не могу вспомнить….

— Да, точно, что-то мне это напоминает, сцену из фильма, да, но что за фильм…

— Сейчас скажу… Это история о проститутке, точнее, это сказка про проститутку.

Тут в разговор вступает Лукконе, как обычно со своим тяжелым юмором:

— Точно, это Белоснежка и семь засранцев.

Джин смотрит на него брезгливо, скривив рот, в котором только что окончательно исчезла сосиска.

— Вечно ты с непристойностями… Это «Красотка», ну с этой, с Джулией Робертс.

— Короче, ты помнишь?

Неожиданно память уносит меня в прошлое. Я с Баби, Хук и Сицилиец почему-то все вместе сидим в кино. В конце первой серии Хук и Сицилиец уходят.

— Какого хрена? Вы что, с ума сошли?

— Да, мы пошли.

И тогда я смог, наконец, взять руку Баби в свою и держать до конца фильма, а она клала мне в рот попкорн.

— Да, я помню.

Но не рассказываю ей детали своего фильма.

— Помнишь, там есть сцена, когда официант на лету хватает улитку, которую Вивьен, так там звали Джулию Робертс, хотела съесть. А она соскользнула с тарелки.

— Конечно, помню. Хотя директор гостиницы так долго ее обучал.

— Вот видишь, ты помнишь? Стэп притворяется грубым, а в глубине души — он очень нежный!

— Где-то совсем глубоко.

— А мне нравится копать. К чему спешить? В детстве я мечтала стать археологом. А потом… Потом я поняла, что страдаю клаустрофобией и никогда не смогу войти в пирамиду.

— Короче, тебе больше нравится быть сверху, чем снизу.

— Вот опять. Ничего получше придумать не можешь?

— Подожди-ка, я попробую, — я упираю голову в согнутые руки, как будто пытаясь сконцентрироваться. Потом кладу руки на стол и улыбаюсь ей:

— Нет, мне очень жаль, но ничего лучше не получается.

И в этот момент — пум! В Джин летит кусочек мокрого хлеба и попадает ей в лицо. Крошки обсыпают ей щеки и волосы. Я не могу сдержать смех. Лукконе извиняется с другого конца стола.

— Ой, блин, ой, прости, это я в Стэпа хотел попасть.

— Значит, глазомер у тебя ни к черту.

Джин потирает покрасневшую и все еще мокрую щеку.

— Ты сделал мне больно… вот видишь!

Это прозвучало как сигнал к бою. Все принялись кидаться мякишами. Поднялся гомон, а Скелло, как будто этого было мало, вытащил маленький плеер и включил его одним щелчком.

— Когда идет битва, не помешает хороший саунд-трек.

Не успевает он это сказать, как прямо в его плеер «Aiwa», на котором звучит «Hair», попадает кусок сосиски. Все начинают танцевать, прямо за столом, размахивая руками над головой и уклоняясь от летящих кусков. В этот раз Джин прямо в лоб попадает картошка фри, она в бешенстве вскакивает. Ну вот, думаю я, сейчас она по-настоящему выйдет из себя. Но она поступает иначе. Она поступает наилучшим образом из всех, какие только можно вообразить. Она встает ногами на стул и… изображает легендарного Трита Уильямса из «Hair». Потом одну ногу ставит на стол и продолжает, и идет шаг за шагом… Джин продвигается, танцуя, волосы падают ей на лицо, она их откидывает назад, снова открывая лицо. Улыбается, делает чувственные движения, потом снова становится серьезной. И очень красивой. Неплохо, черт возьми. И все начинают ей подыгрывать. При каждом ее шаге сдвигают опустевшие тарелки, вилки и стаканы. Хук, Лукконе, Скелло. Даже девушки в этом участвуют. Все убирают то, что стоит перед ними на столе. Они делают вид, что потрясены этой экстравагантной Джин, прямо как гости за тем длинным столом в «Hair». Джин танцует — просто сказка. А вот Скелло, как обычно, все портит. Он залезает на стол и начинает танцевать сзади Джин. Неловко и не попадая в такт. Выбрасывает ногу вправо. Потом — влево. Подружка Хука не успевает убрать перед ним тарелку. Стоптанный «Кларке» бьет со всей силы в край тарелки и она летит со скоростью света… прямо в цель. Как будто посланная мастером штрафного удара Ди Канио. И летит она прямо… в лоб подруги маляра. Та падает со стула. Подносит руки к лицу начинает вопить как недорезанная, перекрывая все звуки. В том числе и плеер Скелло. С вытаращенными глазами выбегает Вит.

— Мать вашу, вы что, с ума сошли? Синьора, с вами все в порядке?

Витторио осматривает пострадавшую. Ничего серьезного, или почти… В общем, крови нет. Только шишка большая, вот справа. Неожиданно вырос ничем не оправданный рог, или справедливый.

— Кто это сделал? — это маляр.

— Ну какая разница — кто? — Иногда Скелло очень даже попадает в такт, особенно, если дело его касается.

— Это случайность, несчастный случай.

— Да, и произошел он с тобой.

Вит встает между ними, пытаясь остановить маляра.

— Ну, давайте не будем. Лучше не надо.

— А ты что тут делаешь? Хочешь мне еще лимончелло предложить? Знаешь, что я сделаю с гноим лимончелло? Залью его тебе и задницу.

— Ну, если так, тогда конечно.

Маляр с разбега пытается схватить Скелло; тот, все еще стоя на столе, начинает пятиться. Он падает назад, пробивает ногой сиденье плетеного стула и сползает на пол.

Маляр воодушевляется и бежит вокруг стола. Скелло лежит на полу с ногой в сиденье и никак не может встать. Маляр, вступившийся за свою подругу, разбегается, чтобы дать ему ногой в лицо. Возможно, так он хочет с ним рассчитаться. Но у него ничего не получилось. Маляр взлетает от сильного удара сзади. Лукконе разворачивает его в воздухе и тот опускается на ноги чуть в стороне.

— Слушай, хватит. Это и вправду был… несчастный случай.

— Да…

Тут вступает Хук.

— Извини, но сейчас тебе лучше бы положить немного льда на лоб твоей подруге.

— Положи себе этот лед в одно место.

— Ну, если так, тогда ты не оставляешь мне выбора. Только потом не говори мне, что я переборщил.

Хук смеется, маляр ничего не понимает, он хочет что-то сказать, но Хук наносит удар. Очень быстро. Хрясь. А Хук заметно вырос. Должно быть, много тренировался, пока меня не было. Маляр с удивительной скоростью улетает назад. И валится прямо на стул, тот падает, и он растягивается на полу. Тут поднимается крик. Какие-то мужчины в глубине зала встали из-за столов. Одна дама достает телефон и начинает звонить. Пора делать ноги. Мы понимаем друг друга без слов. Лукконе, Хук, Яхтсмен, Балестри, Цурли, Бардато вытаскивают из-за стола девушек.

— Блин, я съесть ничего не успела.

— И я.

— Ну же, будь умницей, потом я тебя угощу мороженым у Джованни.

— Да знаю я, что там подают. Трубочки, набитые одним кремом.

Все смеются, даже Скелло удается высвободить ногу из сиденья, но тут вдруг снова появляется маляр, который наконец-то понял, что происходит. Я поймал руку Джин и стаскиваю ее со стола. Она чуть не упала: я поймал ее на лету.

— Что случилось?

— Пока ничего, но лучше убраться отсюда.

— Подожди… куртка. — Она возвращается к с гулу, хватает курточку Levi’s и мы идем к выходу.

— Чао, Вит, извини, мы тут попраздновали немного.

— Да уж, попраздновали… всегда у вас так. Я вам попраздную!!!

Кажется, что он сердится, но на самом деле, он, как всегда, веселится. Он стоит в дверях. Смотрит, как мы с шумом выбегаем. Скелло подпрыгивает, и выставив ноги в сторону, бьет ногой о ногу а ля Джон Белуши, остальные смеются, Лукконе и Бани тибрят какую-то еду с чужих столов: брускеггу, кусок колбасы. Балестри идет как-то медленно, у него остановившийся взгляд: перепил или еще что-то. Но и он улыбается и разводит руками в стороны, как бы говоря: «Ну, вот такие они». Хотя и сам он «такой вот». Скелло на лету выхватывает кусок курицы из рук одной синьоры, которая уже поднесла его ко рту. Та закусила губу и стучит разгневанно по столу.

— Это невозможно! Самый лучший кусочек! Я его напоследок оставила!

Вит, допивающий вино из бокала, прыскает от смеха и опрокидывает его на себя. В этот момент мы с Джин проходим мимо, и не желая отставать, я ворую у синьоры картошку. Откусываю половину:

— Вкуснятина, еще горячая, нежная, такую только Вит делает, он сам ее режет, и никогда не покупает заморозку. Держи.

Даю оставшуюся половинку Джин.

— И не говори потом, что я не угостил тебя обедом.

И мы, держась за руки, убегаем за остальными… Джин трясется от смеха, во рту у нее — половинка картошки фри.

— Горячая…

Жалоба ее притворна — она смеется как сумасшедшая. И бежит — волосы развеваются над темной курткой. И в эту минуту, среди ночи, в голове у меня одна-единственная мысль. Я счастлив, что сегодня на заправке она меня обнесла на двадцать евро.