Девушки выстроились на сцене. Статные, блондинки, брюнетки, рыжеватые, слегка подкрашенные хной. Более или менее элегантные, в стиле casual или псевдо-кич: некоторые проявили фантазию и надели на себя две вещи, не сочетающиеся по цвету. Из-под классных серых костюмов видны кроссовки: сейчас снова в моде обувь с высокими толстыми подошвами. Носы у девушек прямые, есть неудачно прооперированные, есть не знавшие скальпеля по причине безденежья. Одни спокойны, другие нервничают, третьи стоят с вызывающим видом, выставив напоказ пирсинг, а те, что робкого десятка, предпочли перед пробами свой пирсинг выкрутить. Татуировки более или менеё прикрыты одеждой — остается только догадываться, сколько их еще на потаенных частях тела. Такие вот девушки пришли на пробы. Джин и Эле незаметно к ним присоединились.
— Итак…
Романи, Кот & Кот, Змей и еще кто-то, имеющий отношение к этой работе, сидят в первом ряду. Они готовы к спектаклю: для них это возможность чуть расслабиться, прежде чем перейти к важным делам.
Я сажусь в глубине зала, держа в руках стаканчик с все еще недоеденным мороженым, и издали наслаждаюсь зрелищем. Джин меня не видит. Она выглядит уверенной, стоит спокойно, руки в карманах. Трудно сказать, к какой группе она относится. Мне кажется, она не такая, как все: ее подруга права. Она то и дело отбрасывает назад волосы. Хореограф стоит с микрофоном в руке.
— Итак, сейчас каждая из вас сделает шаг вперед и представится: имя, фамилия, возраст и какую работу вы уже выполняли. Смотреть надо в центральную камеру, ту, что с красным огоньком, прямо где сидит тот синьор… Помаши рукой, Пино!
Тип, сидящий за центральной телекамерой, не отрывая лица от монитора, поднимает руку и машет ею.
— Все понятно?
Несколько девушек неуверенно кивают головой. Джин, как я и ожидал, не делает никаких движений.
Разочарованный хореограф опускает руки, а потом кричит в микрофон:
— Эй, девушки. Я хочу услышать ваши прекрасные голоса, скажите же что-нибудь! Я хочу убедиться, что я не сплю!
Со сцены слышится нестройный хор голосов: «да», «хорошо», «понятно», некоторые даже улыбаются.
Похоже, хореограф удовлетворен.
— Ладно, тогда начинаем.
Ко мне подходит Марк-Антонио.
— Эй, Стэп, что ты здесь сел? Пойдем вперед, сядем на первые ряды, там лучше видно.
— Нет, мне здесь больше нравится.
— Ну, как хочешь.
И садится рядом.
— Вот увидишь, Романи нас позовет. Его интересует наше мнение по поводу любой ерунды.
— Ну, когда позовет, тогда и пойдем.
Одна за другой, девушки выходят к микрофону и представляются:
— Привет, я Марели Анна, мне девятнадцать лет. Я участвовала в разных передачах ассистентом, я учусь на юридическом. А еще я сыграла маленькую роль в фильме Чеккерини…
Ренцо Микели, по прозвищу Змей, всерьез заинтересовался.
— И что это была за роль?
— Проститутки. Но я там только стояла, без всяких слов.
— Тебе понравилась роль?
Все посмеиваются, но стараются делать это незаметно.
Только Романи остается бесстрастным. Марели Анна отвечает:
— Да, кино мне нравится. Но мне кажется, мое будущее связано с телевидением.
— Хорошо. Следующая, пожалуйста.
— Добрый день, меня зовут Франческа Ротонди, мне двадцать один год и я заканчиваю экономический. Я делала…
Романи поворачивается направо, налево, оборачивается назад и наконец видит нас.
— Маццокка, Манчини, идите сюда, поближе.
Марк-Антонио, поднимаясь, ворчит:
— Что я тебе говорил?
— Идем. Все это похоже на школьный урок, когда учеников вызывают к доске, но если таковы условия игры…
Девушки стоят на сцене, луч софита бьет им прямо в глаза: они не могут нас видеть. Следующая девушка представляется, потом другая. Потом — соседка Джин. В конце концов, я сажусь в первый ряд. Она по-прежнему меня не видит. А вот Эле, ее подруга — видит.
Само собой, она не может не обратить на это внимание.
— Эй, Джин. Смотри, кто там в первом ряду.
Джин, приставив ко лбу козырьком ладонь, чуть отходит в сторону и видит меня. Я подношу правую руку к щеке и незаметно машу ей. Мне не хочется смущать ее. Я прекрасно понимаю, что она пришла сюда, чтобы найти работу. Но она — нет, она не хочет по-хорошему: снова вытягивает левую руку вдоль бедра и выставляет средний палец, показывая мне, что посылает меня в задницу. В третий раз.
— Твоя очередь, брюнетка.
Это относится к ней, но внимание Джин рассеянно: вызов застал ее врасплох.
— А, что? Ах, да, — она берет микрофон, который ей протягивает соседка справа. — Я — Джиневра Биро, девятнадцать лет, учусь на филологическом, по специализации — режиссер-постановщик. Участвовала в нескольких передачах как ассистент. — Джин выставляет руки вперед и поднимает кверху, делая шаг вперед в полунаклоне. — Если бы я была обычным конвертом, я бы слетела вниз.
И возвращается на свое место. Все смеются.
— Эта далеко пойдет.
— Да, молодец. Да еще и хорошенькая.
— Действительно, молодец.
Я с удовольствием разглядываю ее. Она тоже смотрит на меня, с вызовом, уверенная в себе, нисколько не робея от того, что стоит на виду, в лучах прожекторов. И даже, наоборот, строит мне рожицу. Я наклоняюсь к Романи:
— Простите, доктор Романи… — он оборачивается ко мне. — Могу я задать вопрос этой девушке, чтобы лучше с ней познакомиться?
Он с любопытством смотрит на меня.
— Это профессиональный вопрос или ты хочешь попросить у нее телефон?
— Абсолютно профессиональный.
— Тогда пожалуйста, мы здесь для этого и собрались.
Я смотрю на Джин, выдерживаю паузу и начинаю:
— Каковы ваши планы на будущее?
— Муж и много-много детей. Ты, например, если хочешь, можешь сделать одного.
Блин. Шах и мат. Она меня опустила. Все хохочут как сумасшедшие. Они надрываются от смеха. Даже Романи смеется и разводит передо мной руками, как бы говоря: «победа за ней». И победа, действительно, за ней. С Тайсоном и то было бы проще сражаться. Он бы так меня не сделал. Ну хорошо, Джин, как хочешь. Мне плевать на присутствующих, и я продолжаю:
— Тогда, простите, почему же вы пришли на пробы вместо того, чтобы предаваться поискам того самого идеального мужчины?
Джин смотрит на меня с улыбкой. Она принимает благонравный и невинный вид и отвечает голосом святой женщины.
— А почему бы этому идеальному мужчине не найтись именно здесь? Вы, я вижу, немного разволновались, но совершенно напрасно, потому что вас я сразу же исключила.
Кто-то снова взрывается смехом.
— Ну ладно, хватит, — говорит Романи. — Мы закончили?
— Нет, еще я осталась.
Это подруга Джин, Эле. Она делает шаг вперед.
— Хорошо, представьтесь.
— Я — Элеонора Фьори, двадцать лет. Я пробовала участвовать во многих передачах, но безрезультатно, зато я изучаю дизайн, и результаты отличные.
Кто-то негромко пробует пошутить:
— И что тебе мешает продолжать?
Наверное, это Сесто, один из этих — Кот & Кот. Никто не смеется. Микели, Змей, оглядывается по сторонам. Романи делает вид, что ничего не слышал. И тогда он тоже делает вид, что не слышал. Тоскани, второй Кот, засмеялся, но, заметив, что никто не смеется, сделал вид, будто закашлялся.
— Прекрасно. Спасибо, девушки.
Романи подходит к хореографу, смотрит в листок, который тот держит в руках, и пальцем указывает на несколько имен. Потом берет бумагу и направляется к нам.
— Вы кого-то выбрали?
Я смотрю в листок. Там стоит несколько крестиков рядом с именами девушек. Пять-шесть уже выбраны. Я смотрю вниз, в конец списка. Вот она. У Джиневры Биро уже стоит крестик. Невероятно: у меня с Романи совпадают вкусы. Я улыбаюсь: ну что ж, это неудивительно. Сесто и Тоскани тоже отобрали по одной. Романи одобрил их выбор. Змей поместил два имени, но Романи оставил лишь одно. Подходит Маццокка: у него тоже есть предложение.
— Романи, пусть это выглядит бредом, но мы должны взять еще одну. Тебе, может, и не понравится, но если хорошенько поразмыслить, взять ее — гениальный ход.
— Ну, и кто же это?
— Она понравится всем неуверенным в себе людям, — тем, кто сидит дома и думает, что ни на что не способен. Ты должен ее взять, Романи.
— Да кого же?
— Последнюю.
Кот & Кот, а за ними Змей, почти в унисон произносят: «Бэээээ». Так они выражают свое возмущение. Романи ничего не говорит, и эти трое, не угадав его реакцию, замолкают. Змей, впрочем, успел высказаться:
— Да это полный отстой! Мы что, будем делать мисс Италию наоборот? И вы будете присылать нам субтитры с объяснением того, что она сказала, на дом, чтобы мы могли перевести…
Это звучит убедительно. Маццокка качает головой.
— Это сильная идея. Романи, ты же сам подумал об этом, правда?
Романи некоторое время молчит. Потом улыбается.
— Нет, я об этом не думал, но это правильно. Совершенно правильно. Хорошо, отметь эту тоже, Карло.
Хореограф уже совсем ничего не понимает, но ставит этот последний крестик.
— О’кей, итак, девушки…
Хореограф поднимается на сцену и становится перед девушками.
— Благодарю всех, кто участвовал, но кого не отобрали…
Эле дергает плечом:
— Не за что.
Джин толкает ее локтем.
— И не отчаивайтесь. Настройтесь позитивно, конструктивно. Не пугайтесь неудач.
Хореограф начинает зачитывать имена.
— Итак, Джасмини, Календи, Федри…
Лица названных девушек вспыхивают радостью. Они улыбаются и делают шаг вперед. Лица других, чье имя пропущено, гаснут: мечта, хоть на миг появиться во всем своем блеске на экране, снова отдаляется. Бертарелло, Солези, Биро и Фьори. Джин и Эле последними делают шаг вперед. Эле смотрит на подругу.
— Поверить не могу. Сейчас они сделают как в том фильме — «Кордебалет»: те, кто вышел вперед, свободны, остальные приняты.
— Итак, те, кого я назвал, приходят сюда в понедельник. Прошу не опаздывать: в двенадцать часов в офисе подписываем договор, и в два часа здесь, в театре, начинаем работать. Работаем с двенадцати часов понедельника по субботу. В субботу вечером — прямой эфир. Понятно?
Одна из выбранных девушек, самая красивая, с огромными глазами и с глуповатым взглядом, поднимает руку.
— Что такое?
— Вообще-то я не поняла.
— Что не поняли?
— То, что вы сказали.
— Неплохо для начала. Тогда держись этой рыженькой, твоей соседки, и делай все как она. Это понятно?
— Более или менее.
Тормозная девушка смотрит на рыжую соседку, и та ободряюще улыбается ей. Вполне возможно, она и сама не все поняла правильно.
Эле хватается за голову обеими руками.
— Быть того не может, меня взяли!
— Может, может… закончилась твоя полоса невезения.
Джиневра и Эле идут к выходу.
— Я стану звездой! Yahoo! Поверить не могу!
— Ну, насчет этого неизвестно.
Тони, завидев подруг, машет им рукой.
— Ну, как все прошло?
— Отлично!
— Обеих взяли?
Эле смотрит на него, кривя рот.
— Да, обеих. И нас выбрали первых!
И они выходят, смеясь и толкая друг друга.
— Иногда надо уметь хорошо себя продать, верно?
— Блииин! Машина!
— Где она?
— Нету.
Джиневра оглядывается с озабоченным видом:
— Я ее тут припарковала. Моя… Ее увели! Ворье гребаное!
— Эй, не стоит так ругаться, — я появляюсь у нее из-за спины вместе с Марк-Антонио. — Кому в голову придет уводить такую колымагу?
— Слушай, не лезь опять. Я сообщу в полицию.
— Как ты ее назвала?.. Тебе кажется, это нормально называть машину «Моя»?
— Но если она Моя!
— Была твоя, а теперь — их или его. В общем, нужно просто поменять ей имя и все встанет на свои места! Думаю, тебе просто придется заплатить штраф, должно быть, ее увез эвакуатор, и если хочешь на кого-то злиться, злись на полицию. Впрочем, в твоем случае тебе надо бы злиться на саму себя.
— Слушай, ты меня уже так достал, что дальше некуда, а теперь еще полощешь мне мозги этим потоком слов. Что ты хочешь сказать?
— Что ты припарковалась аккурат перед запасным выходом из театра. Все очень просто.
— Он прав, — мимо нас проходит охранница. Она слышала весь наш базар и ради развлечения решила принять участие в разговоре. — Мы вынуждены были ее увезти.
— Ну уж, «вынуждены», это слишком: вы могли подождать пару минут. Я была в театре по работе.
— Так, вы спорить собираетесь?
— Да нет, просто говорю вам, как обстоят дела.
Охранница уходит, не удостоив ответом. Джиневра, воспользовавшись моментом, показывает ей вслед язык и говорит вполголоса:
— Засранная охранница. Надо сексом заниматься по ночам, тогда не будешь такой злой.
Я смеюсь и свищу, задрав голову.
— Фью… Наконец-то я вижу девушку, играющую по нашим правилам! Девушку правильную и, главное, хорошо воспитанную. Ты мне нравишься.
— А ты мне — нет!
— А ты сама-то следуешь этому совету?
— Какому?
— Ну, что надо заниматься сексом, чтобы не быть такой злой. Потому что, если нет, я готов помочь.
— Конечно, следую, а как же.
— А то смотри, я бы мог поспособствовать, чтобы поднять тебе настроение.
— Спасибо, у меня этого выше крыши.
Марк-Антонио решает прервать пикировку.
— Ну ладно, ладно, хватит уже. Поскольку у нас сейчас свободное время, и вы обе прошли конкурс, я бы предложил пойти выпить чего-нибудь, тем более… — Марк-Антонио улыбается Эле и кивает ободряюще: — Тем более, что это мы за вас голосовали, правда?
— Ты прав. Действительно. Пойдемте выпьем.
Я смотрю на Эле и развожу руками.
— Эй, у тебя такой вид, будто ты говоришь: «К сожалению, надо пойти».
Джин с решительным видом встает между нами.
— Слушай, ты, легендарный Стэп, отвяжись от моей подруги, понял?
На какую-то долю секунды она меня напутала по-настоящему.
— О’кей, а тебе-то самой как наше приглашение?
— Что это, опять пробы? А платите вы?
Я с улыбкой смотрю на нее:
— Если хочешь.
— Да я знаю, что ты можешь. Но и не мечтай даже, мне очень жаль.
Марк-Антонио снова прерывает перепалку.
— Это просто невероятно: о чем бы вы ни говорили, все заканчивается ссорой! Я только сказал: пойдемте, выпьем чего-нибудь. Не будем ссориться, эй!
Эле кричит как сумасшедшая:
— Yahoo! Да, чудесно! Пойдем оттянемся, развлечемся на полную катушку… — она подкидывает вверх волосы и машет руками, танцует, кружась. Потом останавливается и смотрит на меня в упор: —Ну что, так лучше?
Я улыбаюсь:
— Сойдет!
А чего я ждал? Они же подруги. Марк-Антонио качает головой, берет Эле под руку:
— Пойдем-ка отсюда, иначе мы рискуем встретить здесь восход солнца… а ведь для этого есть места получше.
И он уводит ее, едва не силком. Джиневра стоит как вкопанная и глядит Эле вслед.
— Ой-ой-ой, у тебя увели подружку.
— Она взрослая и прививки все сделаны. Главное, что она с тобой не ушла.
— А что? Ты ревнивая?
— Да, разбежался. Я за нее волновалась. Так где твой мотоцикл?
— А что?
— Отвезешь меня домой, только рукам воли не давай, иначе получишь еще одну оплеуху, как в ресторане.
— Невероятно. То есть я должен отвезти тебя домой и даже пальцем не тронуть! Ну, ты даешь. Я такого в жизни еще не слышал. Обалдеть!