Играет музыка. Мы в первом зале. Одни входят, другие выходят, кто-то шутит, кто-то смеется, кто-то пьет. Парни пытаются что-то сказать, но из-за громкой музыки половины слов не разобрать, девушки их слушают, иногда раздается смех. Кто-то просто сидит, кто-то вертит головой вокруг, кто-то надеется, кто-то мечтает.
А вот второй зал. Странный ди-джей, слишком хороший, чтобы это было правдой, ставит хорошую музыку. Все танцуют, и сквозь толпу невозможно протолкаться. На сцене вьются несколько стриптизерш. На других выступах, оставленных нерадивыми архитекторами, танцуют девушки. Одна — раздетая go-go, одна — морячка, другая — одета только в сети, еще одна — в военной форме. Красивые. По крайней мере, выглядят красивыми. Впрочем, музыка и свет способны иногда сыграть злую шутку. Танцор протискивается сквозь толпу, мягко расталкивая танцующих, менее мускулистых, чем он, но зато двигающихся более ритмично. Постепенно мы продвигаемся по этой импровизированной траншее.
Третий зал. VIP-зал. Какой-то крепыш с повязкой на глазу поет неимоверно громко, за спиной у него — гипотетическая группа. Неплохо поет. Несколько VIP-персон, более или менее известных, сидят на диване в VIP-зале, находящемся на нижнем уровне. Парень на входе следит за тем, чтобы в этот приватный эдем не зашли посторонние. Или — чтобы избранные не ушли отсюда раньше времени. Танцор несет нам два куска торта.
— Сейчас Вальтер посадит вас за столик и принесет два бокала шампанского. Стэп, извини, мне надо вернуться на вход.
Он подмигивает мне и улыбается. Он стал приятнее. Что-то я не помню, чтобы он был склонен к иронии. Мы остаемся посреди зала с двумя кусками торта в руках. Джин пытается отколупать кусочек пластиковой ложечкой.
— Что с тобой, ты злишься?
Она улыбается.
— Нет, что ты. Это из-за того мерзавца. Я бы тоже его отделала, если б могла. Может, не так зверски…
Я смотрю на Джин и меня охватывает нежность. Стараюсь говорить мягко.
— Иной раз лучше сделать вид, что ничего не происходит. Потому что в противном случае не остается выбора. Но на этот раз выбор сделала ты…
— И плохо сделала?
— Конечно. Но зато я усвоил одну вещь. Каждый раз, когда мы идем куда-нибудь вместе, я должен быть в форме.
— Как думаешь, это послужит ему уроком?
— Не думаю, но по-другому я не мог поступить. Может, он накачался наркотиками. С такими типами не надо разговаривать. Или он, или я. С кем ты хотела съесть этот торт?
Джин отламывает еще кусочек торта.
— Вкусный, — и с удовольствием его съедает. У нее набит рот, и я с трудом ее понимаю. — Я хочу его съесть с тобой.
Тут приходит Вальтер, мужик лет сорока в белой рубашке с рисунком и приглашает нас за свободный столик. Он похож на француза восемнадцатого века.
— Это для вас.
И он ставит на столик два бокала с шампанским. Я оставляю торт. Выпиваю свой бокал. Джин тоже выпивает все одним махом. Мы берем еще по бокалу с подноса у проходящей девушки. Джин чуть не роняет свой, но я успеваю его подхватить. Я уже чуть пьян, но сознание еще ясное.
— Пойдем.
Я беру ее за руку и веду к запасному выходу. Еще минута — и мы на улице. Дует ночной ветер. На земле — опавшая листва. Я оглядываюсь. У входа в «Фоллию» длинноволосый тип все еще лежит на земле. Теперь он опирается на локти, а его подруга стоит над ним, уперев руки в бока, и смотрит вниз. Интересно, о чем она думает. Может быть, в глубине души радуется, что хоть кто-то проучил его. Понятно, она не показывает вида. Может, между ними что-то изменится. Может, может… трудно сказать. Но мне-то по барабану. Это она его выбрала, а не я.
— Эй, можно узнать, о чем ты думаешь? Только не говори мне, что ты все еще наслаждаешься победой над тем типом. Ты просто оказался быстрее, ты сам так сказал: или он, или ты. Это был вопрос нескольких секунд. Но он опоздал: ты застал его врасплох. А в нормальной встрече еще неизвестно, кто кого сделал бы.
— Неизвестно другое — что я с тобой сделаю, если ты не угомонишься. Давай, садись в машину.
— А теперь куда ты меня повезешь? Мы уже и десерт съели. Притом на халяву.
— Осталась только вишенка.
— То есть?
— То есть ты.
Я включаю музыку так, что Джин не может ее перекричать — ставлю ее на полную громкость и кайфую. Джин улыбается. Я беру ее руку и подношу к губам. И нежно целую. Рука мягкая, свежая, благоухающая. Она живет какой-то своей жизнью, несмотря на все, что ее касалось. Я снова ее целую. Мои губы касаются ее пальцев. Я скольжу ими, проникаю между пальцев. Вижу, что Джин закрывает глаза, откидывается на спинку сидения. Я переворачиваю ее руку и целую ладонь. Она слегка сжимает мне лицо, а я вдыхаю запах ее ладоней… Линия жизни, удачи, любви. Я тихонько дышу, совсем бесшумно. Вдруг она открывает глаза и смотрит на меня. Мне кажется, они теперь совсем другие — хрусталики, подернутые легкой дымкой. В них счастье? Не знаю. Они рассматривают меня исподтишка. Кажется, они тоже улыбаются.
— Смотри на дорогу… — читаю по ее губам.
Я послушно смотрю вперед, поворачиваю направо, еду прямо, вдоль реки, по Лунготевере, между другими машинами. Музыка — на полную катушку, ее рука шевелится в моей, как танцовщица, исполняющая неведомый танец. Интересно, о чем она думает? И придумала ли она ответ на мой вопрос? Да, нет… Это как в игре в покер. Вот она, рядом со мной, я быстро смотрю на нее. Вижу ее чуть опущенные глаза, нежные и веселые. Теперь остается только ждать поддержки своей ставки, потому что ставка сделана. Будет поддержка или нет… Слишком быстро? Не бывает слишком быстро. Для этого нет сроков, и потом это все же не игра в покер, здесь нет ставок. Но… может быть, моя участь уже решена? Хорошо ей, «девушке на завалинке». Сиди себе и смотри, как бедный парень ходит вокруг да около, и не знает, что ему делать: то ли притворяться, что ему все равно, то ли действовать решительно… хорошо тебе — наблюдать и веселиться про себя. Делаю музычку тише.
— У меня что-то голова закружилась, — говорит она с улыбкой.
Это такое маленькое оправдание на случай, если что-то произойдет? Или у нее просто закружилась голова, и она хочет сообщить мне это? Просто? Но разве что-то бывает просто? Все просто да не просто… кто это сказал? Не помню. Я мучаю себя, меня всего крутит, я весь извелся. На сколько процентов мне повезет? Хватит, надоело. Не хочу думать на эту тему.
— У меня тоже кружится.
Вот так просто я ответил. Проще не бывает. Джин чуть сильнее сжимает руку и я, по наивности, вижу в этом знак. А может, и нет. Вот блин. Я слишком много выпил. Авентин. Поворот и дорога уходит вверх. Эта машина что надо. Брат будет счастлив, что я ее нашел. Я смеюсь. Она смотрит на меня, я это чувствую.
— Что это ты? О чем подумал?
Джин хмурится, смотрит на меня недоверчиво.
— Ни о чем, семейные дела.
Яникул. Ботанический сад. Я резко останавливаюсь, ставлю на ручник и выхожу.
— Эй, куда ты?
— Не волнуйся, я сейчас вернусь.
Джин закрывается в машине. Безмятежная Джин. Уверенная в себе Джин. Предусмотрительная Джин. Я оборачиваюсь. Все тихо. Прекрасно, никого нет. Раз, два и… три. Я перепрыгиваю через решетку, и вот я уже в саду. Тихо иду по дорожке. Легкий аромат, иногда запах становится сильнее, насыщеннее. Будущие посадки, пока еще в дисциллированных пузырьках, в виде дорогих эссенций. Вот. Вот она, моя добыча. Я выбираю ее, не думая, осторожно беру, аккуратно отрываю. Я всегда мечтал об этом, а теперь… теперь ты моя. Один, два, три шага — и я перепрыгиваю ограду. Оглядываюсь. Тишина. Прекрасно, никого. Я возвращаюсь к машине. Джин испугалась, настолько неожиданно я подошел. Открывает мне.
— Да где же ты был? Ты напугал меня.
И тогда я распахиваю куртку на груди. Как спинакер, который раскрывается от порыва ветра в открытом море. И тут же ее аромат наполняет машину. Дикая орхидея. Она появилась у меня в руках, скорее, как в руках фокусника, а не мелкого воришки.
— Это тебе. Один цветок — другому. Прямо из Ботанического сада.
Джин нюхает цветок, погружает лицо в самый центр орхидеи, чтобы впитать в себя все ее запахи. Она смотрит на меня сквозь большие лепестки. Она напоминает мне какой-то мультик. Бэмби, да, вот именно — Бэмби. Такие же огромные сияющие глаза, глядящие из-за тонких лепестков цветка. Испуганно и неуверенно смотрят в будущее. В самое ближайшее будущее.
Первая передача, вторая, третья — мы едем дальше. Несколько поворотов и дорога снова уходит вверх. Я паркуюсь. Капитолий.
— Иди сюда!
Я помогаю Джин выйти из машины, и она идет за мной как завороженная.
— А знаешь, что…
— Ш-ш-ш! Говори тише. Здесь люди живут.
— Да, хорошо. Я хотела сказать тебе… знаешь, что вечером здесь нет свадеб. И потом — мы еще об этом не говорили. А я хочу сказку, я тебе уже говорила.
— То есть?
— Белое платье, с небольшим вырезом, букетик цветов и красивая церковь, окруженная лесом. Нет, лучше на берегу моря.
Она смеется.
— Видишь, ты еще сама не решила!
— Что?
— В лесу или на море.
— A-а, я думала, ты имеешь в виду — выходить за тебя или нет.
— Нет, насчет этого ты уже все решила.
Я притягиваю ее к себе и пытаюсь поцеловать.
— Самоуверенный и не очень романтичный.
— Почему это не очень романтичный?
— Потому что не спрашиваешь напрямую. Ха-ха!
Она делает вид, что ей смешно, и вырывается из моих рук, как рыбка, выскочившая из сетей. Быстро бежит от меня. Вот она свернула за угол, я — за ней. И мы выбегаем на площадь. На большую Капитолийскую площадь. Лучи света направлены кверху. На статуе, стоящей в центре, висит табличка. Естественно, проводятся работы. Мы останавливаемся рядом, но по разные стороны. Все необычайно красиво, особенно она. Она выглядывает из-за статуи.
— Ну, что ты встал? Сил больше не осталось?
Я делаю вид, что хочу ее схватить, и она убегает за статую. Я забегаю с другой стороны и — пум! — хватаю ее на лету. Она отчаянно кричит.
— Нет… нет, не надо!
Я поднимаю ее и несу. Выглядит как похищение Сабинянок, или что-то вроде того. Уношу ее прочь от света, подальше от центра. И вот мы стоим под колоннадой, в полутьме. Я ставлю ее на землю, и она поправляет курточку, натягивая ее на живот, мягкий и плотный животик, только что выглядывавший наружу. Я отвожу ей волосы с лица, оно чуть розовое из-за пробежки, а может, от смущения. Она тяжело дышит, потом дыхание успокаивается.
— У тебя сердце сильно стучит?
Моя рука лежит у нее на бедре. Потом ныряет под курточку, под майку, легко касается ее кожи. Джин закрывает глаза, а я медленно-медленно скольжу дальше, поднимаюсь по бедру, к спине. Притягиваю ее к себе, сжимаю, целую. За нашими спинами — самая низкая колонна, с самым большим диаметром. Я потихоньку толкаю ее туда и аккуратно опускаю. Она подчиняется. Ее волосы, ее спина лежат теперь на этом античном постаменте, потертом временем, с выцветшими прожилками в потускневшем мраморе, немало повидавшем на своем веку… Она крепко сжимает мои бедра ногами, раскачивая ими из стороны в сторону. А я позволяю ей это, неторопливо проводя руками у нее под поясом, под брюками, тереблю ее пуговицы. Неторопливо, не спеша… ничего не расстегивая. Без особого желания. Пока. Вдруг Джин поворачивается налево и открывает глаза.
— Там кто-то есть!
Она испугана, сосредоточена, а может, ей просто надоело? Я всматриваюсь в темноту, контуженный легким прикосновением любви.
— Там ничего нет. Это пудель…
— И это по-твоему — ничего? Да ты ненормальный.
Она решительно соскакивает с колонны. Я ничего не слышал, но не хочу спорить. Беру ее за руку. Мы убегаем, оставляя позади этот кусок античной колонны, и этого гипотетического пуделя, затаившегося в темноте. Как по лабиринту, мы пробираемся между деревьями и фонарями римского Форума. Под нами, вдали, виднеются античные колонны, развалины и памятники. С Капитолийской площади сбегает тропинка. Виднеются покрытые щебнем террасы с маленьким парапетом, ухоженные газоны, дикие кустарники. Мы на возвышении. «Тарпея». Под нами — руины, мы стоим возле какой-то стены, в полной темноте, перед нами едва виднеется скамейка. Теперь Джин выглядит спокойнее. Она оглядывается по сторонам.
— Здесь нас никто не видит.
— Ты видишь меня.
— Если хочешь, я могу закрыть глаза.
Она не говорит ни «да», ни «нет». Она вообще ничего не говорит. Только дышит мне в ухо, пока я ее раздеваю. Снимаю курточку, майку, они сползают со скамейки, в темноте она кажется еще темнее. Снимаю обувь, брюки. Каждый снимает что-нибудь с другого. Потом останавливаемся. Она стоит передо мной, прикрыв грудь руками, обняв себя за плечи, а волосы ее освещает луна. На ней остались только трусики. Поверить не могу. Это она, Джин. Та Джин, что хотела опустить меня на двадцать евро.
— Эй, что ты делаешь? Смотришь на меня?
— Ты мне не запретила. И потом, ты ошибаешься: у меня закрыты глаза.
Откуда-то издалека, из открытого окна, доносится музыка. «Won’t you stop me, stop me, stop me…» Нет. Ты не хочешь, Джин. Это известно даже «Planet Funk».
— Ну, ты и врун.
И она, улыбаясь, разводит руки, позволяя посмотреть на себя. Потом подходит ко мне, ноги у нее чуть расставлены в стороны. И пристально смотрит на меня.
— Слушай…
— Ш-ш-ш… давай ничего не будем говорить.
Я целую ее и потихоньку снимаю трусики.
— Нет, я хочу поговорить. Во-первых, у тебя есть… ну, в общем… то, что нужно?
— Есть… — смеюсь я. — Есть.
— Я так и знала. Ты носишь его в кармане или в портмоне? Или ты купил его перед тем, как поехал за мной? Потому что ты был уверен, что все так пойдет? Ладно… если хочешь, можешь его не надевать…
— Ты сразу же хочешь ребеночка — красивого, как я, умного, как я, сильного, как я?
— Прости, а от меня ему взять нечего?
— Ну ладно… с некоторыми недостатками как у тебя.
— Какой же ты тупой. Нет, кроме шуток, у тебя он есть или нет, этот предмет?
— Спокойно, на самом деле, раньше его у меня не было…
— Да, а теперь он у тебя есть? И кто тебе его дал? Пудель?
— Нет, Танцор, мой друг из «Фоллии». Он подошел ко мне и сунул его в карман. И сказал…
— Что же он тебе сказал?
— Ни пуха, ни пера… она просто красавица, но я не верю, что у тебя что-нибудь с ней получится.
— Какой же ты врун…
— Правда! Ну, он сказал не эти самые слова, но смысл был такой.
— И потом еще кое-что…
Нет, хватит разговоров… Я притягиваю ее к себе. Целую в шею. Она откидывает волосы и, как начинающий вампир, я начинаю покусывать ее всюду, вдыхая ее аромат, ее дыхание. Моя рука скользит сама собой-по ее бедрам, по талии, между ног, внутри нее. Она тихонько вздыхает, потом громче, она вьется в моих руках, как бы танцуя, отбросив ложный стыд, с улыбкой на губах, открыв глаза и глядя на меня спокойным и ясным взглядом. И это меня смущает. Но это еще не все: я вынимаю залог нашей безопасности…
— Дай мне, я хочу сама это сделать.
— Но вообще-то это мне надо надеть.
— Да знаю я, кретин. Хочешь скажу, сколько я их уже надела? Подожди, дай-ка подумать…
— Не хочу этого знать.
— Шестнадцатый надеваю.
— А, ну слава Богу.
— Почему?
— Если бы это был семнадцатый, я бы забеспокоился — плохое число.
Удовлетворения я не получаю, зато мне весело. Она снимает обертку, как с карамельки, сначала пробует открыть ногтями, но ничего не получается и тогда она со злостью подносит его ко рту.
— Не бойся, я его не съем, — она резко разрывает обертку и вот он у нее в руках. Она крутит его, улыбаясь. — Какой смешной…
Это все, что она сказала. Джин смотрит на меня.
— И дальше что?
Я расставляю ноги, и она меня тихонько ласкает… потом спокойно его надевает.
— Я молодец?
— Даже слишком!
И больше ничего не говорю. Я отправляюсь в полет, как астронавт — между созвездиями, под небесами, усыпанным звездами, над очаровательной женщиной, между руинами прошлого, получая удовольствие от мгновения настоящего, происходящего здесь и сейчас. Галактика. Межзвездное пространство. Природа. Запахи. Ничего дикого… немного сопротивления, может, чуть слишком… странно. Я продолжаю, а она закрывает глаза.
— Холодная скамейка.
Но Джин поощряет меня, полностью вытянувшись на спине. Немного поднимает ноги, помогая мне.
— Ай…
— Я тебе делаю больно?
— Нет, не обращай внимания…
* * *
Не обращай внимания… поверить не могу, нет, это невозможно, я это делаю… я молчу, я парю в воздухе, я почти слышу, как жизненная сила стучит во мне, она стекает с меня, она надо мной, она подо мной, она во мне. В этот решительный момент, такой важный для всей моей жизни, единственный… И я выбрала тебя. Я выбрала тебя. Похоже на какую-то песню… Но это не песня, это реальность. Это я, я здесь. И Стэп. Я его вижу, я его слышу. Он на мне. Я его обнимаю, сжимаю, сильно сжимаю, еще сильнее. Мне страшно, как всегда, когда происходит то, чего ты еще не знаешь. Но это нормальный страх, более чем нормальный… Или нет? Дура ты, Джин, оставь все свои идеи фикс, фильмы, которые ты прокручиваешь, короче, все… проклятие, Джин, да что ты себе на-придумывала? Джин-мудрая и Джин-воительница… И где вы теперь? Растаяли в тумане… да как же так? И они тоже? Что за шутки… Я боюсь, помогите. Закрываю глаза, вдох — выдох, и все же мне нравится. Я держусь за его шею, плечи, я больше не напряжена, больше не волнуюсь… Полная тишина, вот так, я всеми покинута, я потерялась, я потерпела кораблекрушение… А сейчас что он делает? Нет! Помогите… он входит в меня. О Боже, ну и слово, не хочу об этом думать. Не хочу ни о чем рассуждать, заниматься самоанализом, наблюдать за собой со стороны, контролировать себя, раздваиваться, слушать себя, без конца, без передышки… о, да что ты хочешь… хватит, отпусти меня… Нет! Я хочу продолжать. В колыбели его любви, в этом море, в желании, я хочу плыть бесконечно. Потеряться в его руках… Вот. Сейчас. Я чувствую, она еще напряжена, нет, вот сейчас немного подалась… последнее движение в темпе несуществующей музыки, но от этого еще более прекрасной. Стук сердец и вздохи…
Неожиданно наступает тишина. О Боже, Джин, сейчас это произойдет… я чувствую аромат его дыхания, его желания. Я ищу губы Стэпа, его улыбку. И нахожу, и пропадаю в них, я хочу там укрыться, хочу, чтобы поцелуй был долгим-долгим, глубоким-глубоким, обволакивающим, и… и больше ничего.
* * *
Еще один стон, и теперь она моя. Странно думать об этом. Она моя, моя. Сейчас она моя, теперь моя. В этот миг она только моя. Вот какая вдруг мне пришла мысль. Моя. Моя навсегда… может быть. Но сейчас — точно. Сейчас — это любовь… в ней. И еще и еще раз, без передышки… Теперь она нежно улыбается, никаких рывков.
* * *
И именно в этот момент я его чувствую, это он, он во мне… Это длится одно мгновение. Один прыжок, ныряние наоборот… острая боль, дырочка в ухе, маленький татуаж, выпавший зуб, распустившийся цветок, сорванный плод, пробитый проход, падение на лыжах… Да, вот именно: падение в мягкий, холодный, белый снег, только что выпавший прямо с неба, и ты утонула в нем всем лицом, ты еще ползешь, смеешься, стыдишься, открываешь рот, набитый снегом, тебе смешно, тебе весело, это твое первое падение на спуске. В этот снег, мягкий и чистый, — вот что я чувствую в этот момент. Наконец-то. Он во мне, я чувствую его в животе. Помогите, на помощь! Но как это прекрасно. И я улыбаюсь, и отступает боль, чувства возвращаются, я наслаждаюсь удовольствием, этим легким укусом… мне хорошо, мне это нравится, я его хочу. Как будто внутри меня, начиная с этой минуты, выгравированы его инициалы.
— Стэп, я хочу тебя.
— Что ты сказала?
— Не смейся надо мной.
— Нет, клянусь тебе, я не слышал.
Стэп продолжает двигаться на мне. Во мне. И я смотрю ему в глаза, я теряюсь в нем, в его взгляде, в его глазах, в которых — любовь. А может, — нет, но я его не спрашиваю, пока не спрашиваю… А он говорит со мной, и непонятно что, и дышит мне в ухо, а ветер, и удовольствие уносят его слова, и он улыбается, смеется и продолжает двигаться, и мне это нравится, мне безумно это нравится, я ничего не понимаю, я целую свои руки, я изголодалась и я повторяю…
* * *
— Стэп, я хочу тебя.
Позже, сам не знаю когда, Джин обнимает меня, сидя у меня на коленях, а я пытаюсь снять нашу защиту. Я его стаскиваю. На пальцах остаются следы красных чернил. Моя… навсегда моя. Невозможно поверить.
— Но…
— Это то, что я начала тебе говорить…
— То есть, у тебя никогда не было?
— Нет, никогда не было…
— Почему ты не сказала?
— Да, я никогда не занималась любовью, и что из того? Все всегда бывает в первый раз, правда? Ну так вот: это был мой первый раз.
У меня нет слов. Не знаю, что сказать. Может быть, потому что сказать-то нечего. Джин одевается. Моя… она смотрит на меня с улыбкой и дергает плечом.
— Видишь, как странно? Из всех желающих это досталось именно тебе. Только не надо чувствовать себя виноватым, хорошо? И гордиться тоже не надо.
Она натягивает на себя майку и курточку, не надев бюстгальтер. Я все еще не могу и слова вымолвить. Она засовывает бюстгальтер в карман куртки.
— И потом, трудно сказать… может быть, это благодаря вечеру… но все же ты с завтрашнего дня не особо заморачивайся. Мне надо было нагнать потерянное время. Согласно статистике, я отстала на четыре года. Большинство девушек делает это уже в пятнадцать лет.
Она, уже полностью одетая, стоит на ступеньках под фонарем, а я все еще застегиваю куртку. Она смеется. Уверенная в себе, спокойная, естественная.
— Надо сказать, что сегодня произошел возврат к старым ценностям. Во всяком случае, про меня точно можно так сказать.
Я догоняю ее и мы идем рядом. На этот раз — действительно в полной тишине, потому что я по-прежнему не могу вымолвить ни слова. Она, выбрав момент, проводит рукой мне по спине. Я обнимаю ее, прижимаю к себе. Так мы и идем. И я вдыхаю ее аромат. Она, Джин, еще источает запах своей первой любви. Моя. Моя. Моя.
— Знаешь, Стэп, я вот о чем подумала…
Ну, вот, так я и знал. Было слишком хорошо! А эти женщины с их размышлениями… Они способны погубить самые лучшие моменты жизни, единственные, достойные того, чтобы провести их в молчании. Я делаю вид, что мне интересно.
— О чем?
Джин кладет мне голову на плечо.
— Мне пришла в голову одна странная мысль, то есть, на самом деле, вопрос… Как ты думаешь… Интересно, а вот со времен Древнего Рима и до сегодняшнего дня на этом месте кто-нибудь делал подобное?
— Никто.
— Как ты можешь это знать?
— Что тут можно знать? Некоторые вещи надо просто чувствовать, чувствовать и все.
Джин останавливается. И смотрит на меня. Глаза у нее такие ясные. Она улыбается…
— Я уверен… никто. Поверь мне.
И тогда она снова кладет мне голову на плечо. Я ее, похоже, убедил. Может быть, тем, как я это сказал. Черт, хотел бы я в самом деле знать, был ли кто-нибудь еще в этом месте. Но это невозможно узнать. Джин продолжает:
— Тогда мы вписали свою строчку в историю… в нашу историю.
Она улыбается и целует меня в губы. Мягкая. Теплая. Полная любви. Наша история… Двадцать евро. Но на этот раз она меня сделала на все сто.