Паоло смотрит телевизор и одновременно говорит по телефону: он растянулся на кровати, ноги его свешиваются на пол, а большим пальцем руки он перебирает кнопки пульта дистанционного управления в поисках чего-нибудь более интересного, чем собеседник, с которым он разговаривает.

— Ну, пока, мне надо идти.

— Куда ты?

Я впервые смотрю на него без улыбки.

— Прогуляюсь.

Он уже раскаивается, что задал этот вопрос, и пытается исправиться.

— Вторая связка ключей на кухне в шкафу, слева от двери, в глиняном кувшине.

Он всегда все уточняет. Потом он начинает объяснять тому, с кем разговаривает, что он сказал, кому и зачем. Я брат, вернувшийся из Америки. Я слышу его крик издалека:

— Нашел?

Я кладу ключи в карман и прохожу мимо него.

— Нашел.

Он улыбается мне. Уже собирается продолжить разговор по телефону, но вдруг прикрывает трубку левой рукой и говорит:

— Хочешь, я дам тебе машину?

Он говорит это озабоченным голосом, и видно, уже пожалел, что предложил: боится, что я соглашусь. Тяну с ответом несколько секунд. И наслаждаюсь. В конце концов, я его об этом не просил.

— Да нет, не надо.

— Ну о'кей, — он с облегчением вздыхает. Пронесло. Потом пытается хоть как-то поучаствовать в устройстве моей жизни: — Видел, Стэп? Я пригнал твой мотоцикл в гараж.

— Да, видел, спасибо.

Но жизнь мою не так-то просто устроить. Сажусь в лифт и спускаюсь в гараж. В глубине вижу торчащее из-под серого брезента, колесо. Я его узнаю. Мотоцикл далеко не новый, но еще живой, покрыт пылью, а на спидометре — огромная цифра. Движением тореадора сбрасываю брезент. Вот он, родимый. Синяя блестящая «Honda Custom VF 750». Глажу бензобак. Рука моя выписывает на пыли тонкий след синего цвета. Потом я поднимаю седло, присоединяю провода к аккумулятору и закрываю его. Сажусь. Вынимаю из куртки ключи и вставляю в замок зажигания. Рядом с мотором. Сверкает легкий брелок — он, приплясывая, то и дело касается холодного мотора. Тускло мигает красным и зеленым огонек зажигания. Аккумулятор разряжен. Пытаюсь ради шутки завести, но не могу. Правой рукой нажимаю красную кнопку: никакой надежды. Делать нечего. Надо толкать. Вывожу мотоцикл из гаража, он сильно наклонен к моему правому боку. Мышцы напряжены. Иду быстрее. Шум шагов сливается с шуршанием щебня, раз, два, три, все быстрее и быстрее. Выхожу со двора и толкаю мотоцикл по асфальту. Еще быстрее. Еще несколько шагов. Вторая скорость включена. Левой рукой отжимаю сцепление. Все, пора. Отпускаю сцепление. Мотоцикл резко тормозит. Но я толкаю его дальше. Он что-то бормочет. Отжимаю и снова отпускаю сцепление. Мотоцикл кашляет. Ну, еще разок, сильнее. Я вспотел. Последний толчок — думаю, последний. И в самом деле, мотоцикл вдруг заводится. Рвется вперед. Придерживаю сцепление левой рукой, а правой давлю на газ. Мотор оживает и рычит в ночи, на темной улице. Еще газу. Из глушителя вырывается старая гарь: двигатель прокашливается от прошлого, от долгого бездействия. Жму на газ. Сажусь в седло и включаю фары. Отпускаю сцепление и несусь навстречу ночному ветру. Пот высох от быстрой езды. Еду к Фарнезине. Проезжаю по виадуку. Не тормозя, ухожу на поворот. Чуть сбрасываю газ, чтобы вписаться в поворот, и снова поддаю. Мотоцикл заносит. Прибавляю газ, и он, как послушный конь, несет меня к мосту Милвио. Мимо проносится церковь, Паллотта, в которой было съедено сотни пицц, слева — Джанфорнайо и тут же — цветочный магазин. Блин, сколько же цветов было послано из этого магазина, там были самые лучшие скидки… столько цветов, самых разных, но все для нее, для нее одной. Не думать об этом, не хочу об этом вспоминать. Вон Пистола, торговец арбузами, читает что-то на своем мобильнике. Два раза сигналю, он смотрит на меня. Машу ему рукой, но он меня не узнает. Плевать, потом как-нибудь заеду к нему и напомню о себе. Жму на газ и уношусь дальше по темной улице. Е-мое, какой все-таки Рим красивый. Я по тебе скучал. Жму на газ еще сильнее и лечу по набережной Тибра. Виляю между машинами. Влево, вправо… Наконец, сбрасываю скорость и качусь вдоль обочины. Справа высятся сосны Форума. Несколько потаскушек греются около догорающих костерков. Толстые ноги плотно обтянуты узкими голенищами сапог. Одна из них — видать образованная или притворяется — читает газету. Громко смеется над идиотизмом какой-то статьи. Вполне возможно, это печальные новости, а она просто не поняла этого. Другая сидит на складном стульчике и ручкой быстро заполняет клеточки кроссворда. Либо пишет, что в голову взбредет, либо и вправду знает ответ.

Газую и сразу же торможу. Пятая, четвертая, третья, резкий поворот направо. Останавливаюсь возле кинотеатра. Выставляю подставку и слезаю с мотоцикла. Девчонки, сбившись в группки, смеются и курят сигареты, недоступные взорам обманутых родителей. Блондинка с короткими волосами и густым макияжем, глядя на меня, толкает локтем подружку. Та, кареглазая, темноволосая, со стрижкой каре, сидит, скрестив ноги, на сером скутере «SH 50». Она уставилась на меня, не в силах вымолвить ни слова. Я касаюсь своих коротких волос на затылке. Загоревший, худой, я улыбаюсь и прекрасно себя чувствую. Я спокоен. Мне хочется холодного пива и посмотреть какой-нибудь фильм. Если честно, мне хочется еще кое-чего, но я понимаю, что это невозможно.

— Стэп, глазам своим не верю!

Брюнетка спрыгивает со скутера и с диким криком бежит мне навстречу. Я смотрю на нее, пытаясь сфокусировать взгляд. И вдруг узнаю ее: Паллина… Не может быть… Паллина. Паллина, девушка моего друга, моего лучшего друга. Полло, моего товарища по первым пьянкам, по первым любовным похождениям, по тысяче хренотеней, ржачки, побоищ, драк в пыли, в грязи, под дождем, по ночам, зимой, летом, в лучшее время нашей жизни. Выкуренные пополам сигареты, сотни литров пива — это все Полло, участник тысяч мотогонок и той последней…

— Паллина.

Она бросается мне на шею, крепко обнимает. Точно так же меня обнимал мой друг, но его больше нет. Стараюсь не думать об этом. Сжимаю ее в объятиях, еще сильнее, вдыхаю запах ее волос, переводя дыхание, силюсь вернуться в сегодняшний день, в реальную жизнь.

— Паллина.

Она отклоняется чуть в сторону и смотрит на меня сияющими глазами. Мне хочется смеяться.

— Блин, да ты стала настоящей красоткой!

— Ну наконец-то ты это заметил!

Она смеется от радости, смеется и плачет одновременно: она всегда была такой сумасшедшей, а вот красавицей стала только сейчас.

Она вытирает нос рукой и улыбается.

— Тебя просто не узнать!

Крутится передо мной, улыбка не сходит с ее лица, глаза светятся любовью. Устраивает мне своеобразный показ мод.

— Ну, как я выгляжу? Похудела? А короткие волосы как тебе? Что скажешь? Знаешь, как называется эта стрижка?

— Понятия не имею.

— Блин! Да ты что, это же последний писк! Ты же был в Америке и не знаешь! — она смеется как сумасшедшая. — Я стильная! Я взяла ее из «Cosmopolitan» и «Vogue». Представь Анджолину Джоли и Камерон Диаз, так вот, я их смешала и сделала лучше!

Трудный момент прошел. Она говорит:

— Как я по тебе скучала, Стэп.

И снова обнимает.

— И я по тебе.

— Да ты тоже стал что надо. Покажись-ка. Похудел. А они на месте?

Она кладет мне руку на футболку и проводит по мускулам.

— Здесь они, здесь… И даже еще круче стали!

Щекочет меня.

— Слушай, перестань!

Смеется.

— Булавы, как ты говоришь. Иди, я тебя познакомлю. Это моя подруга Джада.

— Привет.

— А это Джорджо и Симона.

Мы киваем друг другу. Я слишком долго смотрю на лицо Джады: она краснеет, и это заметно даже через ее чрезмерный макияж. Паллина все видит.

— Неплохо. Не успел приехать, а уже кровожадные планы в голове.

Джада отворачивается и волосы падают ей на лицо. Она прячется, улыбается из-под волны рассыпавшихся волос, зеленые глаза, как у олененка Бэмби. Паллина качает головой.

— Ну вот… начинается… давай-ка лучше мы о своем поговорим. Пойдем, выпьем пива. Ты ведь еще здесь не был с тех пор, как вернулся? Поговорим о прошлом, — я не успеваю попрощаться, Паллина увлекает меня за руку. — Давай, мне надо рассказать тебе кучу вещей. Ты мог бы написать мне пару строк, позвонить или открытку прислать. Телефон мой хотя бы помнишь?

Говорю его на память. Потом выпаливаю:

— Там я повсюду искал Полло.

Блин, не надо было этого говорить. К счастью, мы уже подошли ко входу. Паллина меня спасает: она или не слышала, или делает вид. Она здоровается с тщедушным охранником.

— Привет, Андреа! Ну что, дашь нам войти?

— Конечно, Паллина, ты с другом?

— Да. А знаешь, кто это?

Андреа не отвечает.

— Это же Стэп, помнишь, я рассказывала тебе о нем?

— Еще бы не помнить, — парень улыбается. — Черт, неужели то, что о тебе рассказывают, — правда?

— Сократи на шестьдесят процентов и будет почти правда.

Паллина качает головой, тянет меня за рукав и мы входим.

— Он скромничает. — Паллина хлопает охранника по плечу: — Спасибо, Андреа.

Я иду за ней, улыбаясь.

— Да… времена, действительно, изменились…

— В смысле?

— Что за охранников теперь нанимают?

Паллина оборачивается на Андреа, который следит за нами взглядом, будто сомневаясь, что это и есть тот самый Стэп, о котором он столько слышал.

— Ну, слушай, Стэп, он реальный.

Реальный. Что это значит? Когда-то, прежде чем встать на дверях, тебе показывали кузькину мать, чтобы понять, годишься ты или нет.

— Знаешь, однажды мне велели занести деньги в «Green Time» одному господину… Едва я вошел, как на меня наскочили трое. — Я начинаю рассказывать. Полло там тоже был. На этот раз мне удается не упоминать о нем, не хочу его волновать, где бы он ни был. Надеюсь, он слушает меня и веселится, вспоминая это время. — В общем, хрена им удалось отнять у меня деньги. Я одним движением вытащил ремень и хрясь! Надавал всем троим по роже. Одному попал пряжкой в скулу и разбил ее, другим меньше досталось. Но плюх я и им надавал. Со следующего дня я четыре месяца стоял на дверях в «Green Time». По сотке за вечер. Вот это была жизнь, есть о чем вспомнить.

— У Полло был шрам на левой щеке. Он мне говорил, что это от ремня.

Ничего от нее не утаить.

— Может, это отец его порол?

Она смотрит на меня с улыбкой.

— Вот врун. Ты не изменился.

Мы садимся за пластиковый стол, на белые стулья и молчим. Я оглядываюсь. Сзади виднеется нечто надувное, кое-как приспособленное под бассейн. Оттуда доносится гвалт: там можно увидеть самых разных людей. Один, стоя на бортике, орет как недорезанный. Он обхватывает руками колени и падает «бомбочкой». Брызги летят во все стороны. Толстая дамочка в синем купальнике прикрывает волосы руками, и получается, будто она святая в венце… Какой-то мальчишка показывает на нее пальцем своим дружкам, и она кричит на него, грозя кулаком. Потом она, ворча что-то себе под нос, плавает в этом бассейне с теплой и пенистой водой. Ее муж, толстый, с густой растительностью на груди, сидит на противоположном бортике и смеется, глядя на жену. Он покачивает головой и курит сигарету. Наверняка еще и мочится. Потом закашливается. Сигарета падает в воду и гаснет, он ее слегка притопил: именно там, где ныряет какой-то малыш, неловко пытаясь плыть вольным стилем.

— Ну, как ты живешь?

— Отлично, а ты?

— Хорошо, хорошо.

Мы молчим некоторое время, вспоминая то, что ушло безвозвратно. К счастью, из музыкального аппарата доносится песня «The lion sleeps tonight». Как знать. Кто из нас сейчас лев. И, главное, действительно ли он спит. Подходит официант.

— Подожди, дай-ка я угадаю. «Corona» с долькой лимона.

— Нет, теперь я пью «Bud».

— Да ты что? Мне тоже оно безумно нравится. Два «Bud», пожалуйста.

Кто знает, она это всерьез сказала?

— Знаешь, я часто о тебе думала, когда ты был там… в Нью-Йорке, кажется?

— Да.

Смешная она, ничуть не изменилась: то болтает без остановки, то говорит что попало. Она так часто обо мне думала, что даже точно не знала, где я находился. Да ты что, Стэп? Это же Паллина, оставь ее в покое. Это девушка твоего друга Полло. Ее тоже не надо строго судить, не надо анализировать без конца все, что она говорит. Давай, спокойнее. Мысленно сам себе даю пощечину.

— Да, в Нью-Йорке. И я здорово там поразвлекся.

— Представляю. Ты правильно сделал, что уехал тогда. Здесь такой напряг был.

Нам приносят «Bud». Поднимаем бокалы. Мы знаем, за что сейчас выпьем.

— За него…

Я говорю это вполголоса. Она кивает. Глаза ее застилаются любовью, воспоминаниями, прошлым. Но сейчас мы здесь. И наши бокалы со звоном ударяются друг о друга. Потом я жадно припадаю к запотевшему стеклу: пиво холодное, такое вкусное! Мне не хочется отрываться, но, выпив половину, перевожу дыхание. Ставлю «Bud» на стол.

— Хорошее.

Лезу в карман куртки. Но Паллина опережает меня. Она достает пачку «Мальборо лайт» из светло-зеленой рубашки с погончиками и карманами на молнии. Вынимает из пачки одну сигарету и протягивает пачку мне. Выщипываю сигарету и с грустью думаю, что прошли те времена, когда вожделенная сигарета передавалась по кругу. Меня охватывает грусть: неужели время желаний ушло? Закрываю пачку и отдаю Паллине. Сигарета во рту. Она протягивает зажигалку и настоятельно дает мне прикурить. У нее холодные руки, она улыбается.

— Знаешь, а ведь у меня с тех пор больше не было мужчины.

Я затягиваюсь и выпускаю плотное облако дыма.

— Мужчины? А парень был? — я пытаюсь глупо пошутить.

— Да нет, в общем, этого не было.

То ли из-за «Bud», то ли из-за сигареты или этого бардака вокруг, мы смеемся. И все становится как прежде, легко и просто.

Мы рассказываем друг другу обо всем: о прошлом, о том, что происходит в нашей жизни сейчас, о друзьях. Всякая такая хрень. Обычная хренотень. Но нам хорошо вместе. Она говорит о римских новостях.

— Ну эта! Как ее, ты же помнишь? Ты не представляешь, какой она стала!

— Пампушкой?

— Да она просто жирная корова!

Мы смеемся.

— А вот Фруллино снова вляпался.

— Да ты что?

— Да, он поцапался с Паперо, потому что спутался с его подружкой, а тот его вывел на чистую воду.

— Поверить не могу, все безбожниками стали.

— Клянусь тебе.

Мы снова смеемся.

— Братья Бостини открыли пиццерию.

— Где?

— У «Фламинио».

— Ну и как она?

— Нормально, туда много наших ходит, ну и вообще полно народу. Там клево и недорого. А Джованни Сманелла все никак аттестат не может получить.

— Да ты что? О чем он думает?

— Представляешь, этой зимой он ко мне клеился.

— Да ладно! Вот козел!

Невольно наваливается прошлое. Паллина озабоченно смотрит на меня.

— Да нет, это было даже мило. В конце концов мы подружились, он просто ходил со мной всюду. И часто рассказывал мне о Полло.

— Да ладно! — я задумываюсь.

— Блин, Стэп! — Паллина отхлебывает пиво. — Да ты нисколько не изменился!

Напрягаюсь, но тут же забиваю. Да какая разница. Она ничего плохого не сделала. Жизнь продолжается.

— Изменился, — улыбаюсь я.

— Ну ладно, тогда можно касаться и других тем? Она улыбается и строит мне невероятно хитрую рожицу.

— А-а-а… — тут я понимаю, что изменился в лице. — Вот и болезненная точка. Ты же сам хотел об этом.

Она делает последний глоток и становится настоящей женщиной.

— Ну, ты больше с ней не говорил? Сколько времени ты с ней не общался? Ты пытался позвонить ей оттуда?

Настоящий танк, ее не остановить.

— Да, блин, успокойся ты. Я что, в полиции на допросе? — я стараюсь не показать, как меня задела эта тема. Не знаю, получилось ли. — Нет, не говорил.

— Ни разу?

— Ни разу.

— Поклянись.

— Клянусь.

— Не верю.

— Какого дьявола. Ты думаешь, я тебе вру? Ну, тогда считай, что я с ней говорил.

— Ну ладно, ладно, верю. А я ее встретила однажды.

И делает паузу. Длинную. Слишком длинную. Молчит. Нарочно.

Смотрит на меня и улыбается. Она хочет, чтобы я что-нибудь сказал. Выжидает. Но почему? Вот блин. Засранка. Я не выдерживаю.

— Ну, давай, Паллина, колись. Рассказывай.

— Все такая же симпатичная, но…

— Но?

— Другая. Не знаю, как сказать. В общем, она изменилась.

— В этом я и не сомневался. Все мы изменились.

— Да, согласна… Но она… она как-то так изменилась… не знаю, как-то по-другому.

— Да ты уже говорила! Что это значит — по-другому?

— Не знаю. Она стала другой и все тут. Не могу объяснить. Если не понимаешь, тебе нужно ее увидеть и тогда…

— Спасибо за совет.

И тут я, сам не знаю как, задаю вопрос, который вертится у меня на языке. Я не хотел его задавать, он сам выскочил, как будто спрашивал кто-то другой.

— А она… она была одна?

— Да. И знаешь, чем она шла заниматься? Шопингом.

Меня разбирает смех. Я помню ее, представляю ее и вдруг явственно вижу ее. Баби. «Так. Подожди меня здесь. Никуда не уходи, Стэп, не исчезни, как ты это обычно делаешь. Нет, правда, не уходи: мне нужен твой совет…» Я остаюсь перед витриной. Она входит в магазин, смотрит, выбирает и зовет меня. «Смотри, я беру это. Тебе нравится?» Но я не успеваю ответить. Она передумала, берет другую модель. Примеряет, ей идет. Она снова полна решимости купить это платье. Проходится передо мной, смотрит на меня. «Ну?.. Эй, как тебе?» — «Мне кажется, тебе очень идет». Смотрится в зеркало. Но ей что-то не нравится, что-то, видимое только ей. «Простите, но мне надо еще немного подумать». Мы выходим из магазина, и она обнимает меня. «Нет, нет, я решила его не брать. Слишком дорого». Она счастлива, потому что в любом случае приняла правильное решение. В конце концов, это платье я ей подарил несколько дней спустя. А она смеялась. Это стало игрой. Еще одной. Баби, ну почему ты не хотела больше играть? Я не успел найти ответ на этот вопрос.

— А ты не знаешь, она все еще с этим?

— Нет, не знаю. Как бы я мог узнать? Я же сказал тебе, что больше с ней не разговаривал. У меня что, по-твоему, есть тайные осведомители?

— Я думаю, у нее никого нет, — она специально это говорит, и улыбается, думая, что мне приятно это слышать.

Нет, я не знаю, что она при этом думает, и не хочу про это думать:

— Короче, Баби меня не интересует.

Паллина недоверчиво выслушивает мой ответ:

— Что?

— Она меня не интересует. Серьезно. Кто-то однажды сказал, что, если ты справишься с чем-то в Нью-Йорке, ты справишься с этим в любом другом месте. Думаю, я справился.

— Понятно. Это был не кто-то. Это было Что-то изменилось. Ну ладно, я тебе верю. — Она улыбается и брови ее ползут кверху.

Я делаю еще глоток пива.

— Слушай, она меня действительно не интересует.

— Да что ты мне это повторяешь, прости Господи.

Звонит чей-то телефон. Звонок какой-то необычный. Полифония, но на низких тонах, — звук искаженный, отвратительный. Парень за соседним столом, вынимает сотовый из кармана и подносит к уху. Но это звонит не его телефон. Он слегка краснеет, и вновь продолжает прерванный, было, разговор с девушкой, сидящей напротив. Девушка делает вид, что ничего не произошло. Телефон продолжает звонить. Звонок настойчивый, он становится все громче. Толстяк за другим столом вынимает из кармана рубашки крошечный телефон и смотрит на него. Он плохо видит и поэтому подносит телефон к уху. Нет, это не его телефон. Он едва не бросает его на стол: «Черт бы побрал все эти мобильники».

— Я оставила телефон дома, — говорит Паллина, — значит, это не мой. Иногда, когда не хочу ни с кем разговаривать, я его отключаю. Но сегодня я его просто забыла.

Телефон продолжает звонить.

— Слушай, почему-то мне кажется, что это твой.

Я делал очередной глоток пива, и оно едва не выливается мне на рубашку. Блин, точно, как я об этом не подумал. Вынимаю телефон из кармана. Это он. Теперь он звучит еще громче. Наверняка это Паоло выбрал такой звонок. На меня смотрят. И Паллина тоже. Я пытаюсь оправдаться:

— Мне его сегодня вечером подарил Паоло.

Паллина кивает.

— Алло, — да, это мой звонил.

— Ну, наконец-то. Я думала, ты на дискотеке. Ты не слышал звонок? — Красивый женский голос. Потом раздается смех. — Ты, наверное, спрашиваешь себя, кто бы это мог раздобыть твой телефон. Твой брат мне все рассказал. Я надеюсь, что я первая тебе по нему звоню. Это Ева.

Я замираю. Ева? Ну да… Ева, стюардесса. Ева, которая приносила мне пиво. Ева, порхающая, как бабочка, по самолету. Кнелька Ева. Вот когда могут пригодиться братья. И сотовые телефоны.

— Ну так… ты слышишь меня?

— Конечно.

— Ты понял, кто я, или ты уже напрочь меня забыл?

— Да как я мог забыть… — Я хотел сказать — кнельку Еву, но сейчас был неподходящий момент. — Ева. А я-то думал, что этот телефон не подключен. Мне еще никто по нему не звонил.

— И скольким девушкам ты уже дал свой телефон?

Она уже слегка ревнует… Я смеюсь:

— Ни одной.

— А ты где?

— Да я тут с одной подругой.

На другом конце замолчали.

— Тут это где?

— Здесь, мы гуляем.

Странная вещь этот телефон: ты одновременно повсюду и нигде.

— И кто эта твоя подруга?

— Одна подруга.

— И что твоя подруга думает, когда ты так долго говоришь по телефону?

Паллина оборачивается и здоровается с только что вошедшими друзьями.

— Ничего не думает. Я же сказал: это просто подруга, — я слышу ее облегченный вздох.

— Слушай, если хочешь, давай встретимся где-нибудь. Можно погулять.

— Есть одна проблема.

— Твоя подруга?

— Нет, мой мотоцикл. Я на мотоцикле.

— Да уж, это и впрямь проблема.

— Боишься?

— Нет, а что, надо бы?

— Нет, — мне нравится эта девушка.

— Проблема в том, что мне нельзя. Мне запрещено по страховке авиакомпании.

Я не знаю, правду ли она говорит. Но это неважно.

— Да уж, если ты совершишь полет с мотоцикла, тебе не заплатят.

— Не хочешь приехать ко мне? Я в отеле «Villa Borghese».

Паллина смотрит на меня и делает знак рукой, как бы говорит: «Боже, сколько же можно болтать?»

— А потом поедем куда-нибудь на такси? Или на это у тебя тоже страховки нет?

Ева смеется:

— Там посмотрим.

Я закрываю телефон.

— Ну наконец-то! Дискуссия с женщиной?

— Ты стала любопытной?

Я поднимаюсь и беру счет.

— Ты что, уходишь?

— Да, но сначала заплачу.

Паллина немного разочарована.

— Мы еще увидимся в ближайшие дни или ты сразу уедешь?

— Нет, я остаюсь.

— Дай мне свой телефон, я тебя найду.

— Я не знаю номер на память.

Паллина смотрит на меня и строит смешную рожицу. Она кривит лицо с одной стороны и смотрит сквозь прищур. Она стала симпатичнее, повзрослела. И я очень ее люблю. Но ничего тут не поделаешь. Она мне не верит.

— Ну, давай, я сам тебе позвоню. Или позвони мне домой, я живу у брата. Номер все тот же.

Она успокаивается. Встает и целует меня:

— Чао, Стэп. С приездом.

И идет к своим друзьям.