Стэп налил себе пива и включил телевизор. Десятый канал. На MTV крутили старый клип Aerosmith «Love in an elevator». Стивена Тайлера в лифте настигла космическая шлюха. Тайлер, который в десять раз красивее Мика Джаггера, оценил девушку по достоинству. Стэп подумал об отце. Отец сидел как раз напротив. Интересно, а он бы оценил? Отец берет пульт и выключает телевизор. Он, как Паоло, совсем не ценит красоту.

 — Мы не виделись три недели, а ты включаешь телевизор. Может, все же поговорим?

   Стэп отхлебывает пива.

 — Хорошо, поговорим. О чем ты хочешь поговорить?

 — Скажи, что ты думаешь делать с...

 — Не знаю.

 — Что значит — не знаю?

 — Очень просто... Это значит, что я пока не знаю.

   Служанка вносит первое блюдо. Ставит пасту в центр стола. Стэп смотрит на погасший экран телевизора. Интересно, Стив Тайлер еще делает в конце сальто-мортале? Ему пятьдесят пять лет, а он в такой форме. Исключительное здоровье. Сила природы. Он смотрит на отца. Тому сложно даже положить спагетти в тарелку. Стэп пытается представить себе отца более молодым, представить, как он делает сальто-мортале. Не получается. Скорее уж Паоло трахнет секретаршу.

   Отец передает ему пасту. Она сдобрена тертым хлебом и анчоусами. Эта паста ему нравится больше всего. Ее всегда готовила мама. Она никак не называется. Главное, чтобы были спагетти с тертым хлебом и все. Даже анчоусы необязательны. Стэп накладывает себе спагетти. Сколько раз он ел за этим столом, в этом доме с Паоло и матерью. Обычно в маленькой тарелочке всегда была особенная приправа. Паоло и отец ее не ели, она была предназначена только для него. Мать накладывала ему приправу в пасту понемножку, ложечкой. В конце обеда она, улыбнувшись, выкладывала ему в тарелку все оставшееся. Это была его любимая паста. Интересно, почему отец вспомнил о ней?

 — Ты заметил, я заказал пасту, которую ты любишь. Как тебе?

 — Очень вкусно. Спасибо, папа. Хорошо приготовлено. Вот только приправы должно быть побольше. Можно еще пива?

   Отец зовет служанку.

 — Не хочу показаться навязчивым, но почему ты не пошел в университет?

 — Не знаю... Я еще думаю. И потом, надо определиться с факультетом.

 — Можешь пойти на право или экономику, как твой брат. После окончания я помог бы тебе с работой.

   Стэп вообразил себе: вот он, в костюме, как у брата, в офисе, с кучей папок с делами. С секретаршей. Последняя мысль на секунду увлекла его. Потом он задумался. Ведь всегда можно пригласить ее куда-нибудь и по-прежнему ни хрена не делать.

 — Не знаю. Меня как-то туда не тянет.

 — Почему? В школе ты учился хорошо. Трудно тебе не будет. По аттестату зрелости у тебя средний балл семнадцать — не так уж плохо.

 — Папа, дело не в этом. Я еще не решил, я же сказал. Может быть, осенью. А сейчас я и думать об этом не хочу.

 — А чего тебе хочется сейчас? Шляться и устраивать драки? Ты постоянно где-то шатаешься и возвращаешься поздно. Мне Паоло сказал.

 — Что он тебе мог сказать — он же ни хрена не знает!

 — Зато я знаю. Может, лучше было бы, если б ты послужил годик в армии — там бы тебя пообтесали.

 — Вот только армии мне и не хватало.

 — Знаешь, выходит, что я тебя отмазал только для того, чтобы ты шлялся по улицам и дрался с кем ни попадя. Лучше бы ты пошел служить.

 — Ну что ты такое говоришь... Я — дерусь... Папа, ты зациклился.

 — Нет, я боюсь. Помнишь, что сказал адвокат? Вашему сыну надо быть осторожнее. Кто-нибудь донесет, что-нибудь случится — и решение суда автоматически вступит в силу.

 — Помню, конечно. Ты мне двадцать раз это повторил. Кстати, а ты что, виделся с адвокатом?

 — Да, на той неделе. Оплатил последнюю часть счета.

   Он говорит это очень мрачно, как бы подчеркивая, что ему это дорого обошлось. В этом они с Паоло очень похожи. Только и делают,что считают деньги. Стэп решает не обращать внимания.

 — Он все еще носит тот ужасный галстук?

 — Нет, умудрился найти еще более ужасный.

   Отец улыбается. Пожалуй, лучше быть милым. Со Стэпом жесткие меры не проходят.

 — Да ладно, так не бывает. Мы заплатили ему столько денег... — Стэп поправляется, — то есть ты заплатил... Он мог бы наконец купить приличный галстук.

 — Я столько заплатил, что он мог бы сменить весь гардероб.

   Служанка забирает тарелки и приносит второе. Бифштекс с кровью. К счастью, с ним никакие воспоминания не связаны. Стэп смотрит на отца. Он склонился над тарелкой, режет мясо. Спокойный. Не то что в тот день. Давным-давно, в тот страшный день.

   Та же комната. По комнате взад и вперед бегает отец.

 — Что значит — «Почему? А что такого?»! Ты зверь, ты животное, ты вообще не соображаешь! Мой сын — псих, преступник, изверг! Ты изуродовал этого парня! Ты понимаешь, что натворил? Ты же мог его убить! Или ты даже этого не понимаешь?

   Стэп сидит, опустив глаза, не отвечая. Вмешивается адвокат:

 — Синьор Манчини, что сделано, того не вернешь. Бесполезно кричать на мальчика. Я полагаю, что какие-то причины, пусть и скрытые, у него все же были.

 — Хорошо, хорошо. Но скажите мне: что же нам теперь делать?

 — Чтобы организовать защиту и ответить перед судом, нам придется раскрыть эти причины.

   Стэп поднимает голову. Что он такое говорит? Что он знает? Адвокат смотрит на Стэпа с пониманием. Подходит к нему.

 — Стефано, что-то между вами было. Какие-то споры, стычки. Он тебе что-то сказал или сделал... в общем, что-то, что вызвало твою злость?

   Стэп смотрит на адвоката. На том ужасный галстук в серый ромбик на блестящем фоне. Затем он поворачивается к матери. Мать сидит в углу гостиной. Как всегда элегантная. Невозмутимо курит сигарету. Стэп опускает глаза. Адвокат глядит на него. Мгновение на размышления — и адвокат поворачивается к его матери, тонко улыбаясь:

 — Синьора, может быть, вы знаете, почему ваш сын сотворил такое с тем парнем? Может быть, они поспорили о чем-то?

 — Нет, не думаю. Я не знала даже, что они были знакомы.

 — Синьора, поймите — Стефано будут судить. Будет судья, и будет приговор. Учитывая раны, нанесенные тому юноше, приговор будет суровым. И если нам нечего будет противопоставить... никакого доказательства, ни одной причины... то у вашего сына будут неприятности. И крупные неприятности.

   Стэп сидит опустив голову. Смотрит на колени. На джинсы. Потом закрывает глаза. О Боже, мама, почему ты молчишь? Почему не спасешь меня?

Я так тебя люблю. Умоляю, не бросай меня. От слов матери у него сжимается сердце.

 — Очень жаль, но мне нечего сказать. Я ничего не знаю. Неужели вы думаете, что если бы я хоть что-то знала, хоть чем-то могла помочь сыну, я бы не сделала этого? Простите, мне надо идти.

   Мать встает. Адвокат смотрит, как она уходит. И в последний раз обращается к Стэпу:

 — Стефано, ты точно ничего не хочешь сказать?

   Стэп молчит. Не глядя на адвоката, поднимается и подходит к окну. Смотрит на улицу. Напротив последний этаж, такой же, как этот. Он думает о матери. В этот миг он возненавидел ее так же сильно, как когда-то любил. Он закрывает глаза. Слеза катится по щеке. Он не мог удержаться, ему больно как никогда прежде — больно за мать, за то, что он не сделал и за то, что он сделал.

— Стефано, ты кофе будешь?

    Стэп отрывается от окна и поворачивается. Все та же комната. Но прошло время. Отец спокойно протягивает ему чашку.

 — Спасибо, папа, — он залпом выпивает кофе. — Мне пора. Созвонимся на будущей неделе.

 — Хорошо. Подумай насчет университета.

   Стэп на ходу натягивает куртку.

 — Подумаю.

 — Звони почаще маме. Она сказала, что ты уже давно не звонил.

 — Папа, у меня нет времени.

 — Ну сколько там надо времени, чтобы позвонить!

 — Хорошо, я позвоню ей.

   Стэп торопливо выбегает. Отец остается один в гостиной, подходит к окну и смотрит на улицу. На последнем этаже окна напротив их окон закрыты. Джованни Амброзини сменил квартиру — как поменял им жизнь. Может ли он сердиться на собственного сына?

   Стэп закуривает в лифте последнюю сигарету Мартинелли. Смотрится в зеркало. Все, кончилось. Эти обеды его доконают. Лифт прибывает на первый этаж. Стальные двери открываются, и чересчур углубившийся в размышления Стэп получает удар прямо в душу.

   Перед ним стоит жиличка по имени синьора Ментарини, с плохо подстриженными волосами и крючковатым носом.

 — Привет, Стефано, как поживаешь? Давно тебя не видно.

   Это к счастью, думает Стэп. Он чудовище, поэтому не стоит видеться с ним часто. Потом он вспоминает о Стиве Тайлере и о той шлюшке, что вошла к нему в лифт. А ему досталась синьора Ментарини. Нет в мире справедливости. Он уходит не поздоровавшись. Во дворе выбрасывает сигарету. Разбегается, отталкивается и, выбросив руки, ныряет вперед. Никакого сравнения. Сальто-мортале он делает куда лучше. С другой стороны, Тайлеру пятьдесят пять лет, а ему только девятнадцать. Кто знает, что с ним будет через три года. Одно точно: юристом-цивилистом он не станет.

 — Издеваешься? Да я влюблена как кошка!

 — Не преувеличивай.

 — Нет, Паллина, правда. Я им так дорожу!

 — Как он может быть тебе дорог, если вы вместе всего-то пять месяцев?

 — Да знаю, но я безумно его люблю, это же мой первый серьезный роман!

   Паллина со злостью переключает передачу. «Первые серьезные отношения — и с таким козлом», — думает она. Включает третью и влетает на площадь Мадзини. Потом переключает на вторую и сворачивает направо. Баби крепко обхватывает ее талию, пока они на полной скорости вписываются в третий перекресток, на котором и находится «Нуова Фьорентина». Сын хозяина, Фабио, стоит в дверях. Завидев их, он машет и идет к ним навстречу. Он очень привязан к обеим. На самом-то деле он питает слабость к Баби, хотя успешно ее скрывает. Фабио провожает их к правому ряду столиков, сразу у входа, рядом с кассой. Оттуда хорошо видно весь зал. Официантка приносит два меню. Но Паллина уже придумала, что заказать.

 — Здесь чудесная кальцоне! Сыр с яйцом, моццарелла и кусочки ветчины. Умереть не встать!

   Баби ищет в меню что-нибудь наименее губительное для диеты. Но Паллину не сдвинуть:

 — Нам две кальцоне и два светлых пива. Средних.

   Баби испуганно смотрит на подругу:

 — Как, еще и пиво? Хочешь, чтоб я лопнула?

 — Ну один-то разик можно! Ради праздника!