В зале суда, как никогда было немноголюдно, хотя время приближалось к обеду. Даже любители переждать осенний моросящий дождь в тепле прошли мимо облитых грязью людских судеб.

На суде присутствовали только самые близкие с двух сторон, как со стороны обвиняемого, так и потерпевшей стороны. Единственной посторонней фигурой среди них был спецкор одной из местной значимой городской газеты, Олег Кривонос. Моложавый более чем интересный, привлекательный мужчина, являющийся самой яркой личностью в СМИ, что славился своей пронырливостью и дотошностью, выявляя то, что не смогли выявить на следствие «Боги – чёрствые следователи», что зачастую подчас ломали человеческие судьбы.

Конечно же, были и исключения, в миру показывались настоящие люди чести, те спасатели обречённых на наказания, отстаивающие их невиновность, в руках которых был главный козырь – отсутствие виновности.

Олег Кривонос, сидел на первом ряду с самого края, пристально глядя на судью.

Его присутствие говорило лишь об одном, что разбираемое дело более чем запутанное и он, как всегда, лично захотел со стороны присмотреться к нему именно здесь и сейчас в зале суда, чтобы написать правдивую статью.

Он, с интересом вглядываясь в лица присяжных и судьи, ловя каждое слово, торопливо доводя до автоматизма, спешил, тут же записать в блокнот.

Через два сидения от него сидела молодая дама в траурной одежде, ушедшая с головой в свое горе.

Она, не отрывая взгляда, строго следила за всем, что происходило в зале, не доверяя никому.

Рядом с ней сидел, преклонного возраста интеллигентного вида мужчина, по всему видно её отец, который, как раненый зверь сверкал злыми глазами в сторону обвиняемого, Виталия Говорухина.

Это имя уже пару месяцев штормило мозг, кажется, что оно внесено в реестр памяти надолго, если не сказать – навсегда и легло тяжелым оттиском – «кровный враг».

Обвиняемый сидел за заграждением, закрыв лицо руками, пряча его от всех, роняя скупую мужскую слезу.

Кажется, что он до сих пор не верил в то, что с ним происходило, всё было, как в страшном сне, не хотелось открывать глаза на происходящее.

По всхлипу и шепоту: «Виталик», можно было догадаться, что женщина, сидящая на последнем ряду, вытирающая слезы, никто иная, как его жена.

Она, тоже впиваясь взглядом, смотрела на судью эту бесчувственную женщину, которая сию минуту рушила ее до недавнего времени кажущуюся обустроенную благополучную жизнь. Мозг не мог переварить тот факт, что всё стало «прошлым».

Изредка вскользь бросая взгляд на мужа, по – бабски всхлип, причитая, ранила этим и свою и его душу, которая казалось, сейчас выпорхнет или завянет внутри, лишив навсегда светлого будущего.

Виталий не поднимая головы, стараясь поддержать её в эту минуту, скупо бросал:

– Ириш не надо…

Та безутешно рыдала, стесняясь своих слёз, машинально посматривая в маленькое зеркальце, торопливо осушала их, украдкой подкрашивая размазанные губы.

Пожилая женщина, сидящая рядом с ней справа, успокаивала, гладя ей руку, полушепотом монотонно твердя:

– Держись, родная! Держись! – и, устремив взгляд вдаль на Виталия, украдкой делая в воздухе крест, нашептывая сухими губами, тихо просила. – Господи не оставь моего соседушку на произвол судьбы! Сжалься! Помоги! Вверяю нашего бедолагу в твои руки!..

Но кажется, мольбы никто не слышал в этом зале, они никого не трогали ни за сердце, ни за душу.

Женщина, совсем отчаявшись, беспомощно хлопала глазами, глотая соленые слезы обид за него, за Ирину, его жену, да и за свою беспомощность в этой ситуации, как ей казалось здесь-то уж точно не до кого не достучаться.

Судья, стоящая в мантии, как «черный ворон», сухощавая женщина лет под пятьдесят в каких-то неимоверных очках, как каменное изваяние, холодно, не глядя не на кого зачитывала решение суда.

Было видно, как открываясь, шевелились её сухие губы. Слов не было слышно. Она машинально поправляла очки, то и дело, спадающие на нос, продолжая смотреть невидящим взглядом вперёд в одну точку на стену. От той, в конце концов, рикошетом шло по назначению к Виталию Говорухину, сидящему на скамье подсудимых.

Отчего тот, это, ощущая резко встав, сделал шаг вперёд, чтобы что-то до конца понять.

Отпрянув от заграждения, пребывая в шоке, стоял как затравленный зверь, в напряжении вглядываясь в лица членов Суда, присяжных, принимая приговор, впитывал, как губка, так и не понятое им, только что вслух сказанное судьей, он будто совсем оглох.

Сделав шаг назад, не веря до конца, вновь подошёл к заграждению, кладя на него руки, тряся решётку, что есть силы, беспомощно застонал.

Но тут же обессилив, прилипнув к ней, застыл в немом ожидании.

Охранники, безмолвствуя, старались дать ему секунды принять всё происходящее в данный момент, как неоспоримое, по сути, никем.

Они, отворачиваясь от поникших глаз, только что здесь и сейчас осужденного, глядели в зал ничего не говорящим взглядом.

Было слышно, как скрипнуло сидение под отцом убитой горем дамы, как судья произнесла последние заключительные слова, объявляя окончательное решение суда.

На мгновение показалось, что судье это давалось с трудом, у неё на лбу выступил пот, та, явно силясь, проговаривала каждое слово:

– В виде лишения свободы, сроком на 9 лет, под содержание в Государственном Исправительном Учреждении УЭ 140/2а строгого режима…

В тишине послышался скрип сидений, охи, слёзы соседки, та сидела в немом ужасе, вслух бессмысленно причитая.

До слуха каждого доносились лишь сухие слова судьи:

– Вы можете подать апелляционную жалобу на решение суда…

Дама в трауре, повернувшись в сторону осужденного, пронзительно сверкая глазами, всем своим видом как бы говорила: «Будь ты проклят!..»

Соседка, скорбно рыдала, ей было жаль и Виталия и Ирину.

Та глядя вперёд сидела белая, как мел, беспомощно оглядываясь по сторонам, закусывая губы, шептала:

– За что? Почему?

Пожилой мужчина, сорвавшись с места, сделал попытку подбежать к осужденному, чтобы ударить того, пусть через заграждение, но обязательно поставить и свою последнюю точку в вынесенном приговоре.

Размахивая руками, со слюной на губах, проклиная, безудержно кричал:

– Чтоб тебе 9 лет?! – отпрянув, отрешенно махая рукой, подавленно констатировал. – Ты заслуживаешь большего, Ирод… Кары Божьей! Тут же порываясь вперёд, сквозь охрану еле сдерживаясь, плюнув через заграждение как на само исчадие зла его семьи, безудержно тряся решетку, обессилев, заплакал.

Виталий, принял плевок, молча, стоя в полный рост со скупой мужской слезой в глазах.

Не спеша, да и не стремясь стереть с лица аргумент фатума, что сравни грома среди ясного неба, по большому счету – приговор судьбы.

Отец видя, что тот не реагирует, в отчаянии выкрикнул:

– Чтоб ты сдох, нелюдь! – вяло переставляя ватные ноги, вышел из зала.

Охрана была невозмутимой, стояла, как вкопанная, не повернув в его сторону даже головы.

У дамы в трауре лицо было залито слезами. Резко встав с места, последовала за отцом, стремительно выходя из зала суда, как бы нарочно оставляя за собой приоткрытую дверь, как некую невидимую нить ненависти, связывающую с ним – обидчиком, убийцей. Это был ее «вызов».

Журналист провожал её любопытным, сострадательным взглядом, в котором читалось, как сопереживание, так и жалость. Он не мог принять сердцем, но душа прошла волну отрицательных эмоций вперемешку с сердобольностью.

Ирина, жена осужденного, воспринимала происходящее совершенно неадекватно, хлопая беспомощно глазами не в силах сдержаться, беспрестанно плакала. Из шока её вывели малолетние дети, совсем ещё крошки, малыши, дочь и сын, что вбежали в зал с криками:

– Мам-м!.. – пугливо озираясь на отца.

Мать в порыве встала, поспешила к ним, причитая:

– Вот, теперь наш папка наказан…

Дети с непониманием смотрели в зал, от увиденной картинки, видя, что их отец, как зверь стоял за изгородью, так и не осознавая: «За что?» Были просто перепуганы. В истерике порываясь к нему на бегу в один голос кричали: «Папа!.. Папочка!..»

Охрана поспешила их вывести.

Малыши, оглядываясь на отца и мать, растирая по лицам горькие слезы, всхлипывая, нехотя вышли. Ирина села на своё место, уткнувшись в плечо соседки, тихо всхлипывая.

Олег Кривонос положа блокнот в карман, как никто старался до конца принять произошедшее, воспринимая, как что-то ужасное, непоправимое, на самом деле трагическое.

Не выдержав напряжения нависшего рока, что завис в пространстве зала, как дамоклов меч, поспешил удалиться.

Выходя на улицу из здания суда, он с тяжелым сердцем резко закрыл дверь, как бы на подсознании этим обрывая нить зла, тянущуюся за ним.

Сбегая со ступенек вниз на ходу застегивая пальто, поправил сбившейся шарф, быстрыми шагами направился к стоящей напротив машине, где-то глубоко в мозгу сфокусировав мысль: «Жизнь продолжается, даже та из которой нет выхода».

Подойдя к своему затюненгованному «Рено» ужаснулся, только сейчас он заметил, что оно за «чудо». Сразу видно купили по дешевке, да и какой «нормальный», вообще купил бы…

Подарок жены, вернее, её маман. Та решила сделать презент в знак примирения, как с ней, так с любимой дочерью, Галиной.

Скорее на автомате оглянулся назад, по-прежнему недоумевая.

В его голове так и не укладывалась мысль, что осужденный действительно виновен.

Из оцепенения вывел назойливый звонок мобильного.

На ощупь, достав из кармана пальто телефон, открывая дверцу машины, вслушиваясь, скороговоркой ответил:

– Да, да! Только что из зала суда… – напрягая слух, перекрикивая шум проезжающего транспорта, выкрикнул. – 9 лет!

Вздыхая, выказывая недоверие правосудию, взволнованно произнёс:

– Что-то всё же не складывается во всём этом. Не похож этот, Виталий Говорухин, на разгильдяя тем более на убийцу пусть даже по иронии судьбы. Плотно прижав мобильник к уху, слушая внимательно, вслух поспешил констатировать:

– Ну, не верю в его виновность, хоть ты лопни! – размышляя вслух, протараторил, – занятная головоломка, мозги вскипели… Резко, – Ну не верю!.. Как сказал бы небезызвестный всем Станиславский… – вновь напрягая слух, – Что?! А… Напарник, Аркадий Хрипунов?! Да всё ещё в коме. Никто ничего конкретно не знает. Одним словом – плох мужик. – открывая дверцу, с полной ответственностью заверил. – Да, да! Сейчас еду к себе, буду писать статью. Это сейчас как никогда актуально. Я понимаю, что дело и так всколыхнуло сонную жизнь нашего провинциального города и что по горячему правдоподобней, но нужна, правда, а не просто фееричный «букет из слов». Буду стараться. Да, да – а не судимы будем. Напрягая слух:

– Из Москвы уже звонили, да, спрашивали что и как…

Его внимание привлекли идущие женщины. Он машинально оглянулся на жену Виталия и соседку, те, обнявшись, шли, сторонясь прохожих, о чём-то, еле слышно перешептываясь, по ходу вытирая слезы. Пропустив их мимо себя, задерживая на них любопытный взгляд, безотрывно смотрел, словно они могли оставить некую нить к той, искомой им правде.

Через пару секунд отведя взгляд от этой поникшей парочки, со всей ответственностью выкрикнул:

– Да, обязательно! Выйдет вовремя, не подведу!.. В сроки! Не напрягай, ведь это журналистское расследование. Теребя, волосы. – Да, да!.. Как договорились, я помню.

Закончив разговор, сел в авто, через секунду сорвавшись с места, оно влилось в массу проезжающих машин, исчезло из виду. Мысль о статье, гнала Олега домой.