В двадцать три года Эмилиано достиг предела своих мечтаний и пребывал в блаженной нирване счастья. Он с отличием окончил университет, у него была любимая работа в этом всегда увлекавшем его мире книг, но главное, у него была Ипполита, что представлялось ему наивысшим из всех земных благ.

После многих лет неустанных терпеливых ухаживаний ему, наконец, удалось завоевать ее сердце и жениться на ней. Супруги Кривелли купили молодоженам большую квартиру в прекрасном доме на виа Мороне, а Эдисон подарил сыну бриллиантовую булавку для галстука, свой фамильный талисман, и расширил его участие в делах издательства, сделав одним из директоров.

В середине января, сразу после свадьбы, Эмилиано с Ипполитой на своей огненно-красной «Ланче» уехали в Сен-Мориц. Несколько избранных друзей, готовых составить им компанию в катании на лыжах, ожидали их там в отеле «Палас».

Для Эмилиано это был первый настоящий отпуск после нескольких лет напряженной учебы и труда, и он решил по-настоящему насладиться им. Он имел теперь все, что хотел. Единственное, что беспокоило его, это здоровье Ипполиты, то странное состояние, в котором она пребывала. Почти каждую ночь он просыпался от тихого плача жены, который то прерывался стонами, то переходил в жалобный крик. Испуганный, он обнимал ее, ласково успокаивал, осторожно будя. Проснувшись, она тут же приходила в себя, а на его настойчивые расспросы отвечала нехотя.

— Не обращай внимания. Это просто ночной кошмар, — говорила она, отодвигаясь на свою половину. — Что-то нервы не в порядке. Приснилась какая-то чушь.

Как Эмилиано ни старался доискаться до таинственных причин этого со странным постоянством повторяющегося кошмара, ему не удалось добиться ничего. Оставалось надеяться лишь на то, что короткий отдых среди заснеженных швейцарских гор окажется для Ипполиты целительным.

В Сен-Мориц они приехали сразу после обеда. Выбрав в отеле небольшой, но очень уютный номер, из которого открывался чудесный вид на заснеженный, местами покрытый ельником перевал, Ипполита вызвала горничную, чтобы та помогла ей разобрать багаж, а сама тем временем решила принять теплый душ. Когда прислуга явилась, она была еще в ванной комнате. Эмилиано показал девушке чемоданы, и та сразу принялась за работу. Сам он тем временем пытался дозвониться до друзей, которые оставили им записки у портье в вестибюле.

Выйдя из ванной в своем длинном махровом халате, Ипполита оказалась лицом к лицу с горничной, удивленно уставившейся на нее. Простое крестьянское лицо девушки озарилось улыбкой.

— Синьора Вассалли! — воскликнула она, всплеснув руками от избытка чувств. — Как я рада видеть вас! А как ребеночек? Как себя чувствует ваш сынок?..

Узнав ее, Ипполита побледнела и оперлась о кресло, чтобы не упасть. Горничной была та самая девушка, которая четыре года назад, когда, поменявшись именами с Сереной Вассалли, она ждала рождения ребенка, помогала им по хозяйству в коттедже.

Ипполита знала, что когда-нибудь придет этот день и вскроется ее ложь. Испытывая глубокие, никогда не оставлявшие ее угрызения совести, она почти уже хотела этого. Все ее существо стремилось к освобождению, к тому, чтобы оплатить наконец этот висящий на ней счет. С каждым днем все неодолимей хотелось сбросить эту тяжесть с души. Возможно, и в Сен-Мориц она отправилась лишь затем, чтобы бессознательно найти какой-то детонатор, который помог бы взорвать эту скопившуюся в ней, как горючее вещество, ложь — взорвать, чтобы обрести в результате покой.

Но в первый момент она бессознательно прореагировала иначе — неожиданно воскликнув с яростным возмущением:

— Что такое? Кто вы такая? Что вы себе позволяете? — набросилась она на бедную девушку. — Мы с вами никогда не были знакомы! Я вижу вас в первый раз. Я не синьора Вассалли и не знаю ни о каком ребенке! — кричала она в то время, как ее глаза наполнялись слезами.

Обескураженная девушка мгновенно покраснела и в растерянности захлопала глазами. Она уже поняла, что совершила какую-то ошибку, и неуклюже пыталась загладить ее.

— О господи! Простите меня, синьора, — испуганно залепетала она. — Я девушка невежественная, я что-то напутала…

— Уходите, — указала ей на дверь Ипполита.

Девушка выскочила из номера почти бегом, а Ипполита бросилась на кровать и разразилась судорожными рыданиями.

Со своего места у телефона Эмилиано слышал непонятные слова горничной и видел реакцию жены. Пригвожденный к стулу, он силился понять, что за сцена только что разыгралась перед ним, что здесь произошло. Почему девушка так странно обратилась к его жене? С кем спутала Ипполиту горничная отеля «Палас»? И кто такая синьора Вассалли?.. Почему последовала такая бурная реакция на пустяковое недоразумение со стороны Ипполиты? Что бы все это значило? Чем все это объяснить?..

Тут было что-то еще. Не похоже все это на простую ошибку.

Все еще не в силах успокоиться, Ипполита билась в жестокой истерике. Она извивалась на постели, била по ней кулаком и кусала подушку с таким отчаянием, словно произошло что-то ужасное. Все было так, как во время ее полуночных кошмаров.

Эмилиано подошел к жене, вырвал, отбросил подальше подушку и внезапно дал ей с размаху пощечину. Ипполита вскрикнула, соскользнула с кровати на ковер и заслонила лицо руками, защищаясь от новых ударов.

— Да, это я!.. — закричала она. — Я мать ребенка! Это я синьора Вассалли!

Эмилиано был потрясен. Он еще не понимал, что происходит, но уже чувствовал, что в его жизни случилось что-то ужасное.

— Какой ребенок? — едва слышно спросил он. — О каком ребенке ты говоришь? — повторил он, наклонившись над нею.

Ипполита подняла свое красивое, искаженное горем лицо и, рыдая, рассказала ему все — всю историю своих отношений с Эдисоном Монтальдо. Она не скрыла ничего, не упустила ни одной подробности.

Слушая в звенящей, почти нереальной тишине укромного гостиничного номера эти признания своей жены, Эмилиано вспомнил тот случай четыре года назад, когда у его отца случился приступ. Ипполита была тогда с ним в его кабинете. И теперь, лихорадочно перебирая факты, сравнивая даты, сопоставляя подробности, он понял ясно все, что в тот день произошло. Перед ним была связная картина.

У него потемнело в глазах, жуткий спазм свел ему внутренности. Он бросился в ванную, и его вырвало. Обессиленный, Эмилиано стоял, глядя на свое отражение в зеркале над раковиной. Он смотрел на себя, но себя не узнавал. Он видел свой лоб и знакомую фамильную ямку на лбу, но ему казалось, что это не его лоб, что черты его расплываются в зеркале, деформируются, превращаясь в черты отца. Теперь он понимал, какую роль тот отвел ему и почему так способствовал его браку с Ипполитой.

— Я убью его! — пробормотал он глухо. — Собственными руками убью!..

Эмилиано вышел из ванной и, перешагнув через распростершуюся без движения на полу Ипполиту, быстрым шагом спустился в холл. Телефон за его спиной настойчиво зазвонил в номере, но он не вернулся, чтобы поднять трубку.

— Доктор Монтальдо, — окликнул его один из портье, сухощавый молодой человек, стоявший за стойкой. — Вас срочно просят к телефону.

Но Эмилиано не слышал его. Он вышел через вертящуюся дверь и направился к своей машине. Его ярко-красная «Ланча» стояла еще на площадке перед входом в отель. Он сел за руль и тотчас включил зажигание.

— Доктор Монтальдо! — взывал к нему выскочивший следом портье. — Доктор Монтальдо, вас к телефону!..

Но Эмилиано даже не ответил ему. Он резко рванул с места и на полной скорости выскочил на дорогу.

Когда через несколько часов бешеной езды Эмилиано приехал в Милан, на город уже спустилась ночь, но особняк Монтальдо весь так и сиял огнями, точно в праздник. На площадке перед подъездом и вдоль ограды стояло множество автомобилей, указывая на большое число гостей.

Распахнув дверь вестибюля, он увидел Джанни, одетого необычайно строго, в черный костюм и темный однотонный галстук.

— Эмилиано! — воскликнул младший брат, увидев его. — Значит, ты уже знаешь? А этот дефективный портье в гостинице сказал, что ты как сумасшедший куда-то умчался и он так и не смог сообщить тебе…

Эмилиано уставился на него, ничего не понимая.

— Что сообщить? — отрывисто спросил он.

У него были красные, воспаленные глаза и перекошенное лицо.

— Где отец?..

Джанни подался к нему, сделав успокаивающий жест рукой.

— Не мучайся так, — умоляюще сказал он. — Успокойся, пожалуйста, ведь горю это уже не поможет.

— Где он?.. — взвился Эмилиано, хватая брата за лацканы пиджака.

Джанни в ужасе отпрянул от него.

— Тело выставлено в вестибюле издательства, — сказал он. — Мужайся, Эмилиано.

— Тело?.. — ошеломленно повторил тот, отпуская брата.

— Да. Сотрудники издательства и типографии там дежурят по очереди. Из родственников там сейчас Фабрицио.

Эмилиано побледнел.

— Что такое ты говоришь?.. — прошептал он. — Я ничего не понимаю…

— У папы был инфаркт, — тихо ответил Джанни. — Смерть наступила мгновенно. Я не думал, что ты так тяжело это воспримешь. На тебе лица нет. Выпей что-нибудь, — предложил он, подойдя к столику на колесиках, уставленному бутылками.

Джанни налил большой стакан виски и протянул ему. Эмилиано сделал несколько жадных глотков, и его разум начал проясняться.

— Отец остался верен себе, — сказал Джанни. — И на этот раз он, как всегда, нас всех ошеломил. Еще утром он провел совещание, был в полном порядке, и вот…

Эмилиано посмотрел на стакан и допил то, что еще оставалось на дне.

— Мама как себя чувствует? — после долгого молчания спросил он.

Джанни робко улыбнулся брату, лицо которого постепенно разглаживалось, принимая прежнее выражение.

— Мама в порядке, — ответил он. — Сейчас она в папином кабинете с тетей Полиссеной, Валли и Лолой. Они все там: все руководство, друзья, родственники.

Эмилиано положил руку на плечо брата и посмотрел ему прямо в глаза.

— Джанни, сделай мне одолжение, — попросил он. — Не говори никому, что я возвращался. Ты меня здесь не видел. Я не приезжал.

— Хорошо, — несколько удивленный, пообещал гот. — Но почему нельзя сказать об этом? Ведь ты теперь глава семьи.

— Когда-нибудь я тебе все объясню, — ответил Эмилиано, обнимая брата. — А пока помни, что ты мне обещал.

Он вышел из дома, сел в машину и поехал в издательство. Поставив «Ланчу» в темном переулке поодаль, он подошел и заглянул через стеклянную дверь в вестибюль. Тот был переоборудован под траурный зал. Эмилиано увидел открытый гроб, утопающий в цветах, небольшую толпу вокруг Гроба, но не испытал никакого горя. Все пришли попрощаться с великим издателем, все, кроме него. И все-таки он больше всех страдал. Но не из-за смерти отца, а из-за того, что умерла его любовь к Ипполите. Умерла, убитая тем двойным предательством, которое ему пришлось пережить.

Эмилиано не пошел на похороны отца. Он лишь сообщил матери по телефону, что у него все в порядке, но что он хотел бы некоторое время побыть один. А потом всю ночь и весь следующий день не вылезал из своей «Ланчи». Без остановок он пересек всю Швейцарию, весь север Франции и, приехав в Кале, погрузился на паром и переправился в Дувр.

Очутившись в Англии, Эмилиано тут же поехал в Лондон, куда явился совершенно измученный и разбитый. В убогой гостинице на Эбери-роуд он сразу свалился в кровать в своем номере, велев принести две бутылки виски. Он пил, надеясь впасть в глубокий сон, от которого лучше всего было бы вообще не проснуться, но сон не шел к нему. Эмилиано наорал на горничную, пришедшую, чтобы прибрать в номере, швырнул бутылкой в рассыльного, явившегося узнать, что случилось, и портье вынужден был вызвать полицию.

Потерявший рассудок от неимоверного количества виски, Эмилиано бросился на полицейского, который хотел урезонить его, и затеял с ним форменную драку. На помощь блюстителю порядка подоспел еще один полицейский, и вдвоем они скрутили его. И только в участке, куда его тут же доставили, крепкий сон наконец-то сморил его.

Два дня спустя дверь камеры открылась, и на пороге возникла массивная фигура монсеньора Бригенти.

— Только вы могли отыскать меня, — с усмешкой заметил Эмилиано.

У него за эти дни отросла густая щетина, рубашка была порвана, волосы растрепаны, но он снова владел собой.

Монсеньор Бригенти не стал терять времени на объяснения, каким образом он выяснил местопребывание беглеца и как ему удалось явиться сюда в столь короткий срок.

— Ты плохо выглядишь, мальчик, — сказал он без тени укора.

— Вы тоже не в лучшей своей форме, — заметил тот.

У прелата было серое усталое лицо и воспаленные глаза, как у человека, не спавшего несколько дней.

— Годы берут свое, мой мальчик. Все мы стареем, — ответил он.

— Чем могу быть полезен? — вызывающе спросил Эмилиано.

— Мне ничем, — сказал он. — А матери своей ты нужен. Так что собирайся, я отвезу тебя к ней.

По тому, как предупредительно обращались с ним полицейские, было ясно, что монсеньору Бригенти каким-то образом уже удалось замять дело, и через четверть часа они с Эмилиано покинули тюрьму.

Эстер ждала их в номере на третьем этаже отеля «Савой». Обнимая ее, Эмилиано словно бы увидел мать другими глазами — никогда она еще не была ему так близка. Впервые за многие годы в ее объятиях он почувствовал себя в безопасности. Мать не спросила его о причине этого неожиданного бегства, не стала выяснять, почему он оставил жену в Сен-Морице и не явился на похороны отца. Она лишь тихо сказала:

— Мне очень не хватало тебя.

— А мне тебя, — прошептал Эмилиано.

Он скрылся в ванной, чтобы привести себя в порядок, а поскольку не во что было даже переодеться, вышел оттуда завернутым в белую махровую простыню. Мать и сын мирно пили чай в ее номере и говорили о чем угодно, но только не о том трагическом событии, которое поразило семью. Убаюканный родным голосом матери, Эмилиано, словно ребенок, заснул прямо в кресле в гостиной. Эстер разбудила его и отвела в номер, заранее снятый для него. Он был так обессилен, что лег в постель и тут же уснул.

Проснувшись на следующее утро, Эмилиано нашел на стуле рядом с кроватью новое белье и костюм. В гостиной перед подносом с первым завтраком сидел монсеньор Бригенти. Эмилиано поздоровался с ним и поблагодарил за своевременное вмешательство и помощь в разрешении конфликта с лондонской полицией.

— Будем надеяться, что подобное больше не повторится, — ответил монсеньор, намекая на бегство Эмилиано.

— Думаю, что это исключено.

Себастьяно дружелюбно улыбнулся ему.

— Надеюсь, чашка кофе тебе не повредит, — сказал он, предлагая составить ему компанию.

— А где мама? — спросил тот, отрезая себе кусок кекса с изюмом.

— Она ушла, — сообщил прелат. — Но не за покупками. Она пошла на прием к известному кардиологу. Мне с немалым трудом удалось убедить ее сделать это.

— Как она себя чувствует? — забеспокоился Эмилиано.

Прелат поднял на него испытующий взгляд.

— Твою мать никогда нельзя было назвать здоровым человеком. Ты и сам это знаешь. А события последних дней не пошли ей на пользу. Вчера у нее был небольшой приступ. Приехал врач и выписал направление к кардиологу.

Эмилиано благодарно взглянул на этого человека, который заботился о здоровье его матери словно любящий муж.

— И что ты собираешься делать теперь? — спросил его монсеньор Бригенти.

— Хочу задержаться в Лондоне еще ненадолго, — ответил он.

— А как твоя жена? — осторожно осведомился прелат.

Эмилиано вытер губы салфеткой и бросил ее на стол.

— Все в порядке, — сухо сказал он. — Она обо мне не скучает.

Бригенти не стал углубляться в эту тему, хотя было ясно, что между Ипполитой и Эмилиано произошло что-то серьезное.

— А твой отец?

— При чем тут отец?

— Ты даже ничего не спросил о нем.

— Все в прошлом, — коротко отрезал Эмилиано.

— Не совсем обычный способ хранить память о своем родителе, — поднял брови прелат.

Эмилиано потемнел лицом.

— Я еще толком не пришел в себя, — сказал он. — Мне нужно немного побыть одному. А вы что будете делать? — попытался он переменить разговор.

— Еду в Бразилию, — сообщил ему Бригенти. — Но не говори пока об этом матери. Я ей сообщу в свое время. Будь с ней рядом, если можешь. Ей нужна чья-то поддержка.

— Это наша прощальная встреча?

— В некотором смысле, — ответил Себастьяно, засовывая руку в карман и доставая что-то. — В участке мне выдали твои вещи. Среди них была эта булавка для галстука. Мне кажется, она принадлежала твоему отцу. Наверное, тебе будет приятно снова иметь ее.

— Я всегда буду благодарен вам за все, что вы сделали для меня, — сказал Эмилиано, беря булавку.

И двое мужчин попрощались, обменявшись крепкими рукопожатиями, в то время как гостиничный рассыльный уже взял багаж монсеньора Бригенти.