Серое неподвижное море терялось в нежной дымке, плавно переходя в небо. На берегу было безлюдно и тихо.

Лео сел на одну из перевернутых лодок и оглянулся: Джорджо, отстав от него не несколько шагов, лениво бросал в воду камешки.

Отец и сын провели вместе уже несколько дней, но как Лео ни старался вызвать Джорджо на откровенный разговор, мальчик упорно отмалчивался.

– Джорджо! – окликнул его Лео. – Чем бы ты хотел сегодня заняться?

Сын в ответ лишь скорчил гримасу, выражавшую бесконечную скуку.

Лео вынул из кармана ветровки пачку сигарет, закурил. Поймав жадный взгляд Джорджо, протянул ему пачку:

– Хочешь?

Джорджо недоверчиво взглянул на него, но, сообразив, что отец не шутит, подошел и взял сигарету. Лео сам начал курить еще в гимназии и, как курильщик со стажем, прекрасно понимал, насколько трудно перебороть эту вредную привычку. Ему, например, так и не удалось.

Джорджо зажег сигарету и жадно затянулся. У Лео сжалось сердце. Одно дело – курить самому, и совсем другое – смотреть, как на твоих глазах вдыхает в себя отраву сын-подросток. Наверное, впервые в жизни Лео было так трудно, как в эти дни, когда он остался наедине с Джорджо, таким чужим и таким далеким.

Маленький домик на Адриатике, куда он привез сына, принадлежал Лавинии, его нынешней подруге. В эту осеннюю пору здесь было безлюдно и тихо, и Лео надеялся, что уединенная жизнь на море, прогулки по пустынному пляжу благотворно повлияют на сына.

Лавинию он оставил в Милане, чтобы она не мешала «восстановительному процессу», который на первый взгляд показался ему совсем не сложным делом. Однако за три прошедших дня Лео не смог ничего добиться и уже начал сомневаться в своем педагогическом успехе.

– Если бы я хоть знал, что тебя привлекает в жизни… – задумчиво сказал Лео, глядя, как сын затягивается сигаретой.

– Мне хочется курить не только табак, а кое-что другое, – откровенно заявил Джорджо. – Это другое и привлекает меня в жизни больше всего.

Докурив сигарету до фильтра, он сел рядом с Лео на перевернутую днищем вверх лодку.

– Я отказываюсь тебя понимать, – со вздохом признался Лео.

– А ты попытайся! – как-то странно усмехнувшись, сказал Джорджо. – Давай купим гашиш и покурим с тобой вдвоем. Уверен, тебе понравится.

– Да будет тебе известно, у меня есть в этом деле опыт. Я знаю, и что такое марихуана, и что такое твой поганый чилим. Интереса ради я все это попробовал в жизни, но только не в твоем возрасте, а будучи уже взрослым человеком.

– И что же? Тебе не понравилось? – с интересом спросил Джорджо.

– Я предпочитаю женщин. Секс – занятие гораздо более интересное, потому что приносит реальную, живую радость. Это тебе не наркотический дурман. Раньше тебе ведь тоже девочки нравились, и они, помнится, за тобой бегали. Почему ты потерял к ним интерес?

– Ну их, – с напускным презрением ответил Джорджо. – От них никакого толку. Еще сопли вытирать не научились, а уже пытаются учить тебя уму-разуму.

– А может быть, им просто не нравятся парни, которые строят из себя идиотов, травятся зельем и выпендриваются перед ними, как индюки?

– Что-то ты загнул, папаша, – развязно заметил Джорджо.

– Загнул? Да нет, скажу тебе больше: девушкам не нравятся сосунки, которые пытаются выдавать себя за суперменов, а на деле оказываются последними слабаками.

– Что с тобой разговаривать! – Джорджо с досады поддел ногой окурок. – Я слабак, потому что, видите ли, курю зелье, а в вашем буржуазном представлении это страшная гадость.

– Ты слабак не потому, что куришь, – возразил Лео, – а потому что бросил учиться.

– Если хочешь знать, мне глубоко наплевать на латынь и греческий. Как, впрочем, и на грамматику с математикой.

– Твой дед, учитель де Бласко, был другого мнения, – напомнил Лео. – Он придавал большое значение образованию своих детей.

– И что в результате получилось? Тетя Изабелла – дура набитая, дядя Бенни тоже, хотя и корчит из себя умника, а мать вообще тронутая, совсем на своих романах свихнулась.

– Хорошего же ты мнения о родственниках, – с осуждением заметил Лео, в глубине души согласный с мнением сына. – Интересно, что ты обо мне думаешь?

– Ты такой же, как они, – заявил Джорджо. – Я не выбирал семью, в которой родиться. Вы между собой воюете, а мне что делать? Загнали меня в мышеловку, а теперь все чего-то требуете.

– Все, значит, хороши! – Слова сына задели Лео за живое. – Ты никого не пощадил.

– Почему никого? Думаю, мой прадедушка Убальдо был стоящий мужик. И бабушка Кармен была хорошая, я немного ее помню. – В его глазах появилась нежность, и он продолжал: – Она была ласковая и никогда не ругалась.

– Неужели ты ее помнишь, Джорджо? – искренне удивился Лео. – Когда она умерла, тебе едва исполнилось два года!

– И все-таки я ее помню, – с уверенностью сказал Джорджо. – Может быть, это самые дорогие для меня воспоминания. Это было на таком же пляже, как этот. Тогда я видел ее в последний раз. Я отлично помню тот день. Бабушка Кармен посадила меня под зонт и сказала: «Будь хорошим мальчиком, Джорджо, никуда отсюда не уходи, я иду купаться». Я видел, как она медленно направилась к морю и вошла в воду. Я следил за ней долго, пока она не превратилась в маленькую точку. А потом точка исчезла…

Джорджо замолчал, взгляд его был рассеян. Интересно, действительно ли тот трагический день, когда мать Джулии покончила с собой, запечатлелся в памяти мальчика, или разговоры взрослых, которые он слышал в детстве, обрели с годами реальность воспоминаний? Лео, задумавшись над рассказом сына, склонялся к первому – уж очень точно Джорджо описал сцену на берегу. Если она так врезалась в его детскую память, значит, он пережил тогда душевную драму, оставившую неизгладимый след в его психике.

– Ты никогда не задумывался, почему твоя бабушка ушла из жизни? – спросил Лео.

– Нет, никогда, – ответил Джорджо. – А разве человек не волен поступать так, как он хочет? Во всем?

Они поднялись с лодки и не спеша пошли вдоль берега по влажному утрамбованному песку.

– Думаю, волен, – задумчиво ответил отец на вопрос сына. – Твоя бабушка чувствовала себя, по-моему, глубоко несчастной, и смерть в какой-то момент показалась ей меньшим из зол.

– А мне, – перебил его Джорджо, – идея самоубийства не нравится. Это не выход.

– Я тоже так считаю, – поддержал сына Лео. – Иногда нужно просто запастись терпением. Немного подождать – и все образуется.

– Вот чего я терпеть не могу, так это ждать, – воскликнул Джорджо.

– Тогда живи полноценной жизнью.

– Я и так живу.

– Ты это серьезно? – Лео начал раздражаться. – Школу забросил, на близких плюешь, бездельничаешь, в полицию попал за покупку гашиша… и это ты называешь полноценной жизнью? Ошибаешься, Джорджо! По такой дорожке ты быстро скатишься в пропасть. Скажи, – чувствуя, что не находит веских аргументов, спросил он, – вы с мамой говорили на эту тему?

Джорджо отрицательно покачал головой.

– Почему?

– Потому что она меня не понимает. Если бы я заговорил с ней о чем-нибудь подобном, она сказала бы, что я дурью мучаюсь.

– Вообще-то так оно и есть, – согласился Лео, понимая, что педагогические способности его равны нулю. – Твоя мать не любит пустых разглагольствований…

– Папа, мне это место уже осточертело, – вдруг заявил Джорджо, решительно положив конец только что наметившемуся взаимопониманию. – Я хочу уехать отсюда.

– Куда? – спросил Лео, не ожидавший такого поворота.

– Не знаю. Почему бы тебе не дать мне денег? Я поехал бы куда-нибудь один. К примеру, в Амстердам. Мы были там прошлым летом всего две недели, из-за переэкзаменовки пришлось вернуться в Милан раньше времени. Вот туда я с радостью бы съездил еще разок. Просто райское место!

– Для наркоманов! – не удержался от язвительной реплики Лео.

– Ты же видишь, у меня нет наркотической зависимости! Мы с тобой три дня здесь, и я не лезу на стену без гашиша.

– Слава Богу! Но в Амстердаме ты можешь опять сорваться.

– Ничего страшного, потом опять завяжу, – уверенно возразил Джорджо. – Я знаю, вы все хотите, чтобы я учился, но можете забыть о школе, в нее я больше не вернусь. – И верно, зачем тебе учиться? – Больше всего Лео хотелось в эту минуту закатить сыну оплеуху. – Ты вправе решать сам. Но не забывай, бросив школу, ты должен устроиться на работу.

– Это еще зачем? – скривился Джорджо. – Мне нет необходимости зарабатывать себе на жизнь.

– Кто это сказал? – растерялся Лео.

– Закон, вот кто! До восемнадцати лет вы с мамой обязаны меня кормить, – заявил Джорджо, глядя на отца невинным взглядом.

Цинизм сына лишил Лео дара речи. Надавать бы ему как следует за его наглость, а не разводить тут душещипательные беседы.

– Знаешь что, Джорджо, – сказал он побелевшими губами, глядя в лицо сыну, – ты меня достал. Мое терпение лопнуло. Я обещал твоей матери, что выведу тебя из кризиса, что ты вернешься домой нормальным, хорошим мальчиком, каким всегда был. Но сейчас я понимаю, что не смогу выполнить обещания. Зачем ей нужен неисправимый негодяй? Чтобы мучить ее?

– И что же ты намерен делать? – издевательски улыбаясь, спросил Джорджо.

– В интернат тебя упеку!

– Ах так! Что еще может сделать слабак вроде тебя? До чего же ты мне противен! Противен, противен, противен! Никуда ты меня не упечешь, потому что мне плевать на всех вас!

С этими словами Джорджо бросился бежать прочь от отца и скоро скрылся из виду.