Глава 1

Безжизненное тело дедушки лежало на диване в гостиной. Бенни позвонил домашнему врачу.

– Плохо, говорите? – переспросил доктор Бенцони.

Бенни ответил не сразу.

– Может быть, он умер.

– Что значит «может быть»? – возмутился врач. – Он не дышит?

– Думаю, вам лучше приехать и самому посмотреть, что с ним.

Дедушке врач был уже не нужен, зато в нем нуждался Витторио де Бласко, потрясенный оскорбительным для семьи «подвигом» тестя.

Многолетняя практика сделала доктора Бенцони неплохим врачом, хотя звезд с неба он не хватал. У Витторио де Бласко был сердечный приступ, доктор Бенцони сделал ему укол и рекомендовал до обследования полный покой.

Изабелла, не столько обеспокоенная сердечным приступом отца, сколько перепуганная, что теперь ее бросит жених, заперлась в комнате, которую она делила с Джулией, и поклялась, что не выйдет оттуда до тех пор, пока тело Убальдо Милковича будет оставаться в доме.

Кармен плакала. Джулия, лучше всех знавшая характер доктора Бенцони, решила рассказать ему правду о смерти дедушки, после чего участливый эскулап написал в заключении о смерти, что старик умер в доме на улице Тьеполо от апоплексического удара.

В эту трагическую ночь Джулия познакомилась с Лео, которого привел брат: Бенни ездил в привокзальную аптеку за лекарствами, выписанными доктором Бенцони, и, повстречав на вокзале Лео, дал понять старому другу, что нуждается в моральной поддержке, и попросил его поехать с ним.

Джулия вошла в кухню, когда брат и Лео собирались варить кофе.

– Познакомься, это моя сестра Джулия. А это Лео Ровелли.

– Ровелли? Журналист из «Коррьере»? – спросила Джулия, часто слышавшая рассказы брата о друге.

– Он самый, с вашего позволения, – пошутил Лео, окидывая сестру друга оценивающим взглядом.

– Вот не думала, что он такой красавец! – с неподдельным восхищением выпалила Джулия, почувствовав, что пошла бы на край света за этим высоким блондином с тонким благородным лицом.

Она не сводила с него глаз.

– Это вы красавица, – комплиментом на комплимент ответил Лео, покоренный ее очаровательной непосредственностью. – Вы прелесть. Просто загляденье.

– Загляденье? – Только сейчас Джулия заметила, что она стоит перед молодыми людьми в пижаме, с растрепанными волосами. Она покраснела, что сделало ее еще прелестнее, еще соблазнительнее. – Пойду приведу себя в порядок.

– Вы и так в порядке, – заверил ее Лео, откровенно ею любуясь.

– Я читала ваши репортажи из Африки. Какая у вас интересная жизнь!

– Предлагаю перейти на «ты». Нет возражений?

– Конечно, нет, – смущенно согласилась она. – Представляешь, когда Бенни говорил, что знаком с тобой, я не верила – думала, он набивает себе цену.

– Теперь ты знаешь, что твой брат говорил правду.

– Ты выглядишь старше его.

Лео засмеялся:

– Какая же ты еще маленькая! Тридцатилетний мужчина кажется тебе стариком.

Лицо Джулии залила краска.

– Ты меня не так понял.

В это время в кухню вошла Кармен. Бенни представил ей своего друга.

Мать строго посмотрела на Джулию:

– На твоем месте я бы не разгуливала при гостях в пижаме.

В холодных глазах матери Джулия прочла упрек: как она может кокетничать неизвестно с кем, когда у отца сердечный приступ!

– Я на минутку, – извинилась Джулия. – Сейчас вернусь.

Пришлось пригрозить запершейся на ключ Изабелле, что если та не откроет ей дверь, она позовет мать.

На голове у Изабеллы были бигуди, лицо покрывал жирный слой коричневого крема.

Джулия показала сестре язык.

– Ты похожа на мумию.

Она сняла пижаму, надела юбку в крупные цветы и белую пикейную блузку.

Изабелла укоризненно покачала головой.

– Постыдилась бы!

Джулия сделала пируэт, отчего юбка на ней вздулась колоколом.

– Стыдиться? Чего?

Изабелла, присев на край постели, стригла заусенцы.

– У тебя дедушка умер, отцу плохо, а ты вырядилась, будто на гулянье.

– Лучше на себя полюбуйся, – огрызнулась Джулия. – Да попадись ты сейчас на глаза своему женишку, он бы, знаешь, как бежал? Как угорелый.

– Ты позор нашей семьи.

– Спасибо.

– Вся в деда.

– Дедушка умер, не надо говорить о нем плохо.

– Я говорю плохо о тебе.

Джулии захотелось попугать сестру:

– Смотри, как бы покойник не утащил тебя с собой в могилу. Придет ночью, схватит тебя за ноги и…

– Я дедушку всегда любила, – солгала Изабелла, инстинктивно подтягивая под себя ноги. – Всегда.

– На твоем месте я бы не чувствовала себя в безопасности, – предостерегла ее Джулия, выходя из комнаты.

Она на цыпочках подошла к спальне родителей. Отец лежал в постели, рядом сидел Бенни.

– Как он? – спросила Джулия.

– Уснул.

– Что сказал доктор?

– Папе придется лечь на обследование в кардиологическую клинику. Уговори маму поспать. Так нам будет спокойнее.

– Кому нам?

– Мне, тебе, Лео. Мама очень устала.

Джулия спустилась в гостиную. Мать сидела с вязаньем возле дивана, на котором лежал дедушка. Время от времени она поднимала глаза и смотрела на его восковое лицо, на котором застыло подобие улыбки, – смотрела и улыбалась в ответ.

Спокойствие матери поразило Джулию.

– Я как раз вспоминала поездку в горы, где папа партизанил. Мы провели тогда вместе всего один день, но я запомнила его на всю жизнь. Тебя тогда еще и на свете не было. Ты очень похожа на дедушку.

Джулия нежно погладила мать по плечу, поцеловала в лоб.

– Иди спать, мама.

– Не волнуйся. Мне здесь хорошо. Свари кофе. Кажется, в кухне есть печенье.

На душе у Джулии было спокойно. Просто удивительно, думала она, как могут уживаться горе и счастье, насколько жажда жизни сильнее отчаяния от пришедшей в дом смерти. Да, это было так: те же чувства она читала на красивом лице матери.

В кухне Джулия увидела маэстро Леоне Босси, жившего в соседнем особняке, – доморощенного скрипача, которого иногда, по торжественным случаям, приглашали играть в церковь за скромное вознаграждение. Его коронным номером считалась «Аве Мария» Гуно. Жена маэстро, некрасивая особа с ужасно склочным характером, была родом из Лигурии и говорила с чудовищным акцентом. Маэстро привык ложиться под утро и, придя к соседям с соболезнованиями, не торопился возвращаться в ненавистное семейное гнездо.

Джулия застала его за любимым занятием – маэстро рассказывал очередную невероятную историю. У Леоне Босси было круглое лицо, большие глаза, высокий выпуклый лоб, длинные седые волосы, подвижные мясистые губы, между темными от никотина и пародонтоза зубами виднелись пустоты. С его неказистой фигурой он скорее выглядел карликом-переростком, чем человеком ниже среднего возраста. Говорил он густым мужественным басом. Сейчас аудитория маэстро состояла из одного Лео, с интересом внимавшего этому необыкновенно симпатичному господину.

– Рассказывайте дальше, – подзадоривал его Лео. – Не томите. Ты прелесть. – Последние слова относились к Джулии: он успел шепнуть их, коснувшись ее руки, когда она проходила рядом, направляясь к раковине.

– Такому журналисту, как вы, синьор Ровелли, ничего не стоит написать об этом книгу. Все, что я вам рассказываю, чистейшая правда. Не будь я Леоне Босси!

– Продолжайте, я слушаю, – сказал Лео, наблюдая за Джулией.

– Так вот, этот мой знакомый приказал долго жить, – возобновил маэстро свой рассказ. – Он был мертв, даю голову на отсечение. Мне пришлось ненадолго отлучиться. Через несколько минут я возвращаюсь в комнату и вижу: мертвец сидит на кровати, неподвижный, с вытаращенными глазами, руки на коленях. Представляете? Кошмар! Комнату освещает дрожащий свет свечи, а на кровати восседает мой умерший знакомый с выпученными глазами. Это было в нашей деревне. До войны. И не думайте сомневаться, я правду говорю.

– Верю. А что было дальше? – спросил журналист, по-прежнему глядя не на него, а на Джулию.

– У покойника стянулись жилы, – продолжал скрипач. – Разве вы не знали, что у покойников стягиваются жилы? Поэтому мертвецы, вместо того чтобы лежать, иной раз садятся.

– И что вы сделали?

– Позвал друга на помощь. Он держал ему ноги, а я толкал в грудь, чтобы повалить. Жилы скрипели, как натянутые струны, казалось, вот-вот лопнут. Я решил, что еще немного, и я его уложу, но тут рука мертвеца дергается и хлоп меня по физиономии. Вот сюда. – Он показал на свой шишковатый нос. – Такой удар был, что у меня кровь из носа пошла.

У Лео было довольное лицо, и Джулии оставалось только гадать, отчего: так ли его позабавил рассказ скрипача, или причина была в ней?

Лео оценил услышанное одним словом:

– Чудеса!

– А что я вам говорил? – обрадовался маэстро Босси, сверкая лягушачьими – навыкате – глазами.

– Услышь я эту историю от кого-нибудь другого, я бы усомнился в ее правдивости.

Маэстро Босси облизнул мясистые губы.

– Подождите, это еще не конец.

Джулия разливала кофе по чашечкам из парадного сервиза, успевая обмениваться с журналистом понимающими взглядами. Неожиданно Ровелли подмигнул ей, отчего она снова покраснела.

– Так что же было дальше, синьор Босси?

– Мы решили поскорее положить его в гроб. И что же вы думаете? Покойник умудрился открыть изнутри крышку. Пришлось позвать врача, врач перерезал покойнику жилы, и только после этого удалось окончательно его уложить. Такая вот история, – завершил он свой рассказ, помешивая в чашечке кофе и качая головой.

Джулия понесла матери кофе. В гостиной она задержала взгляд на дедушке, дрожа при мысли, что он вдруг сядет с выпученными глазами, как знакомый синьора Босси. Ничего подобного. Правда, ей показалось, что грудь дедушки вздымается и опускается, как будто он дышит.

– Мама, а может, он не умер? – спросила она шепотом, словно опасалась, что дедушка услышит.

Мать наклонилась над диваном, коснувшись рукой лба усопшего.

– К сожалению, умер. Понимаю, тебе трудно примириться с этим.

– Трудно? Скорее невозможно. Я отказываюсь в это верить. И не удивилась бы, если бы он вдруг поднялся и объявил, что все это шутка. Мне бы не было тогда так стыдно…

– Стыдно? – удивилась мать. – О чем ты?

– Мне жалко дедушку, жалко, что он умер. Но к тому, что я чувствую, не подходят такие слова, как «горе», «скорбь». А ведь я его люблю, я его всегда любила. Я не могу плакать. Не могу думать о смерти, когда мне хочется жить.

Застывшая на лице покойного улыбка как будто стала отчетливее.

– Я рада, что ты так говоришь. Он тоже любил жизнь. – Мать вздохнула. – Что поделаешь, детка, жизнь продолжается. Пойду прилягу хоть на полчасика.

В это время в гостиную вошел маэстро Босси.

– Правильно, синьора Кармен, вам надо поспать. Идите, я сменю вас. Если вы не против, я тихонько что-нибудь сыграю. «Аве Мария» Гуно подойдет?..

– Это единственная молитва, которую он знал, да простит ему Всевышний.

– Тем более.

– Только прошу вас, не очень громко: муж плохо себя чувствует. – Держась за перила, она стала подниматься по лестнице.

Джулия вернулась в кухню. Лео курил, стоя у большого окна, выходящего в сад. Ласковое дыхание рассвета согревало последние звезды.

– Закуришь? – спросил Лео, протягивая ей пачку сигарет.

– Я не курю.

– А ты попробуй. В таких случаях это помогает.

Джулия взяла сигарету и машинально сунула в рот. Губы ее дрожали. Лео чиркнул зажигалкой, она вдохнула голубоватый дым и, закашлявшись, бросила сигарету в окно. Смех Лео заставил ее покраснеть.

Когда Бенни вошел в кухню, чтобы сказать, что отец проснулся и что ему опять стало плохо, Джулия и Лео целовались.

 

Глава 2

– В кого ты такая уродилась, черт возьми? Глядя на тебя, можно подумать, что ты не де Бласко: де Бласко так себя не ведут, – негодующе сверкая глазами, выговаривал ей Бенни.

Они сидели в саду, на дальней скамейке, за их спинами по стене вились изумительной красоты розы, впереди росли два больших куста японской аукубы, усыпанные в это время года алыми ягодами.

– Мы только поцеловались, – попробовала оправдаться Джулия.

– Только поцеловались! – возмущенно передразнил ее брат. – Отец лежит с сердечным приступом, тело дедушки еще не успело остыть, а она целуется!

– Можно подумать, что если бы я не поцеловалась с Лео, дедушка бы воскрес, а папа поправился.

Джулии хотелось одного – чтобы брат скорее перестал читать ей нотацию, отпустив ее к Лео, с которым она должна была встретиться. Господи, сколько можно нудить одно и то же!

– Стыдись! Изабелла никогда бы не позволила себе ничего подобного, – не унимался Бенни. – Брала бы пример с сестры. Если бы папа знал, чем ты занимаешься в столь скорбное для семьи время, он не перенес бы этого позора. Да, да, не перенес бы! И по твоей милости мы бы потеряли отца.

– Из-за одного поцелуя?

– Для тебя нет ничего святого!

Джулия попыталась остановить брата:

– Послушай, Бенни. Ну поцеловалась… Допустим, я не должна была этого делать. Но ведь папа не знает. И пусть никогда не узнает, во всяком случае от нас с тобой, договорились? – примирительно сказала она.

– На этот раз так уж и быть, – пообещал Бенни. – Я бы с удовольствием тебя отдубасил. Глядишь, пошло бы на пользу. Не бойся, папа ничего не узнает – во всяком случае, пока не выздоровеет. А до этого в доме я хозяин, и я запрещаю тебе видеться с Ровелли. Надеюсь, ты поняла?

– Поняла, поняла, – заверила она брата, поднимаясь со скамейки и мысленно придумывая предлог, чтобы улизнуть из дома.

С синим цветом ее льняного платья красиво сочетались крупные кораллы бус. Джулия была хороша, как никогда, – влюбленная, юная. Она опаздывала на свидание с Лео и поэтому нервничала. После разговора с братом свидание вообще висело на волоске. Гнев Бенни не произвел бы на Джулию никакого впечатления, не окажись под угрозой ее планы: пусть бы зудил, сколько влезет, лишь бы не мешал.

Не зря говорится: «Беда не приходит одна». Сначала похоронили дедушку, потом отца положили в больницу, и ей приходится часами, сменяя то мать, то брата, то сестру, сидеть у его постели и читать вслух Вергилия, причем не дай Бог споткнуться на гекзаметре или исковеркать какое-либо слово: отец с его учительским педантизмом болезненно реагирует на подобное неуважение к великому поэту.

А дома от брата покоя нет. Что он из себя воображает? Застав их с Лео целующимися, Бенни ничего не сказал. Прошло несколько дней, прежде чем он обрушился на нее с упреками, отчитывая, как игуменья провинившуюся послушницу.

Джулия вошла в гостиную, когда мать прощалась с коллегами мужа, пришедшими справиться о его здоровье, а главное – выразить соболезнования в связи с кончиной ее отца.

– Мама, я к Сильване, заниматься.

Для правдоподобия Джулия держала под мышкой несколько учебников.

– Хорошо, – рассеянно разрешила мать.

Джулия попрощалась с коллегами отца и, чмокнув мать в щеку, выпорхнула из гостиной.

– Ты куда собралась? – остановил ее Бенни на пороге дома.

– У меня есть пропуск, – с нарочитой торжественностью отрапортовала Джулия.

– Ты испытываешь мое терпение.

– Мама меня отпустила.

– Куда?

– К Сильване. Заниматься.

– Почему именно к Сильване, а не к кому-нибудь, кто живет поближе?

Сильвана жила на другом конце города – до ее дома было сорок пять минут езды трамваем.

– Я с ней уже договорилась. И потом – лучше заниматься с отличницей, чем с какой-нибудь тупицей. Ты не согласен?

– В таком случае оставь мне номер ее телефона: я позвоню через час, проверю, там ли ты.

Джулии безумно хотелось послать брата ко всем чертям, но она сдержалась и покорно продиктовала номер.

Лео ждал ее в машине на углу улицы Тьеполо и площади Новелли. Джулия села рядом с ним. В машине пахло одеколоном, табаком, немного бензином. Голос Лео, тихий, томный, как ласковая летняя ночь, заставлял ее сердце учащенно биться.

Она сдвинула сиденье назад, вытянула ноги и сползла вниз, так что голова ее оказалась вровень с нижним краем бокового стекла, закрыла лицо книгой, после чего почувствовала себя в полной безопасности, как будто полминуты назад за ней захлопнулась не дверца машины, а ворота неприступной крепости.

– Через сорок пять минут я должна быть у подруги, – предупредила она.

– Считай, что из этих сорока пяти тридцать минут наши, – заверил ее Лео, давя на педаль акселератора.

Через пять минут, промчавшись по бульвару Форланини, они свернули на проселок недалеко от аэропорта «Линате». С оглушительным ревом турбин от взлетной полосы оторвалась «Каравелла».

Лео прижимал девушку к себе, и она хмелела от его силы, от его запаха, от его обещаний, от собственных упоительных грез. Жаркий шепот Лео наполнял ее душу и тело трепетной негой.

– Когда-нибудь мы сядем с тобой в самолет, – шептал он. – В такой, как этот, даже больше. Я увезу тебя на край света. Покажу тебе страны, о которых ты никогда не слышала. Это будет незабываемое путешествие.

– А Париж? Ты отвезешь меня в Париж? Покажешь Елисейские поля? Угостишь кофе с круассанами в настоящем парижском бистро?

– Обязательно. А потом мы полетим в Нью-Йорк. Проедемся по Пятой авеню, пообедаем в «Тиффани», посидим на скамейке в Центральном парке, поднимемся на крышу Эмпайр-Стейт-Билдинга. И конечно, посмотрим лучшие спектакли на Бродвее.

– Обещай отвезти меня на острова в теплых морях, – попросила Джулия, мечтательно вглядываясь в воображаемую даль.

Слова Лео вернули ее к суровой действительности.

– Пока что я отвезу тебя к твоей подруге, – сказал он. – Полчаса уже прошло. Пора ехать, ты можешь опоздать.

– Проклятое время! Когда я с тобой, оно мчится неудержимо. А когда тебя нет – стоит на месте.

Лео наклонился и поцеловал ее.

– Ничего, когда-нибудь мы найдем хоть полденечка, хоть несколько часов, безраздельно наших.

– Мой братец рвет и мечет. Следит за каждым моим шагом. Знаешь, в кого он превратился? В сторожевого пса. И рычит, совсем как сторожевая собака.

– Не только на тебя. Он пригрозил мне, что все расскажет моей жене, если мы с тобой еще хоть раз встретимся.

– Ты боишься?

– Не знаю. Может быть, выложив все моей жене, он только окажет мне услугу. Тем более что рано или поздно я сам должен буду это сделать.

 

Глава 3

У Сильваны Тонани было удлиненное верблюжье лицо, рыхлое, бледное, печально насмешливое. Из-под толстых губ желтели длинные зубы. Улыбаясь, она уродливо кривила рот. Зато у нее были прекрасные волнистые волосы, густые-густые, и огромные, неописуемой красоты глаза. Она училась вместе с Джулией на факультете иностранных языков университета имени Боккони и на первом курсе была единственной круглой отличницей.

Говоря, Сильвана раздельно произносила каждое слово. Губные согласные, особенно «п», звучали у нее, как выстрелы, вылетая изо рта, будто камни из пращи; при этом она брызгала слюной, обрызгивая книги, тетради и несчастных собеседников, оказавшихся в угрожающей близости. Ее любимой темой были пещеры Пестума, куда она ездила каждое лето с родителями.

Сильвана была хорошей подругой, обожала учиться, мечтала преподавать. Она терпеливо занималась с Джулией, которая часто отвлекалась на посторонние темы и мешала подруге сосредоточиться. Джулия грезила об экзотических островах, парила на крыльях воображения, влюблялась в строчку стихотворения, в сочетание эпитетов, знала цену выразительной фразе. Сильвана не могла дождаться дня, когда переступит порог класса в роли учительницы и ученики внимательно будут слушать, как она объясняет урок.

– Я буду писать на доске. Обожаю выводить округлые четкие буквы, – с упоением говорила она. – Ненавижу, когда крошится мел. Буду сидеть за кафедрой. Или стоять в проходе между партами, возвышаясь над учениками. Пусть попробуют плохо учиться! Пусть попробуют бить баклуши! – Вакханалия губных согласных – всех этих «п» и «б» – сопровождалась брызгами слюны, от которых не было спасения.

Джулия завидовала уверенности подруги, точно знающей, что она будет делать через четыре года. Сама Джулия о своем будущем не знала ничего.

– Как только получу место в школе, – продолжала Сильвана, – найду себе жениха. А до этого никаких романов, они отвлекают от учебы. Выйду замуж, рожу детей – минимум двух. Первого ребенка в двадцать восемь лет, второго через два года. – Она не сомневалась, что так оно и будет.

– Не удивлюсь, если внутренний голос уже подсказал тебе имя будущего супруга, – скорее с восхищением, чем с иронией заметила Джулия.

– Возможно, он тоже будет учителем, как и я. Школа удобное место для знакомства. Хотя, откровенно говоря, я предпочла бы врача, – вслух рассуждала Сильвана, и мясистые губы на ее верблюжьем лице расплывались в улыбке. – Лучше, чтобы у него уже была практика. А может, выйду замуж за адвоката. Желательно, по гражданским делам. Он мог бы работать с моим отцом.

– Хорошо, когда все про себя знаешь! – воскликнула Джулия. – Как тебе это удается? – И пожаловалась: – А вот я не могу сказать, что буду делать в следующую минуту. Я хочу невозможного. Понимаешь? – Она покраснела, чувствуя, что сейчас откроется перед подругой. – Я по уши влюбилась в женатого человека.

И без того длинное лицо Сильваны вытянулось еще больше, толстые губы оттопырились.

– В женатого человека? – словно не веря своим ушам, переспросила она.

– В женатого человека, – повторила Джулия.

– Скажи, что это неправда, – взмолилась изумленная подруга.

– Чистая правда. Клянусь.

– Ты сошла с ума! Для девушки с фамилией де Бласко это позор. Нет, не может такого быть.

– При чем тут фамилия? – удивилась Джулия. – И почему позор?

– Потому что… потому что… Потому что позор! – пробубнила Сильвана, брызгая слюной на книги, на тетради, на руки Джулии, категорически отказывавшейся считать себя преступницей.

Кто бы подумал, что в планах этой тихони нашлось место для Бенни де Бласко и что она не прочь заполучить в мужья молодого прокурора, чья фамилия говорила о принадлежности к старинному знатному роду? Всему свой срок, считала практичная Сильвана. Если бы не ее интерес к брату Джулии, ей бы и дела не было до сердечных дел подруги, полагавшей, будто хорошо ее знает.

– И кто же этот женатый господин, в которого ты по уши влюблена? – спросила она странно официальным тоном.

– Лео Ровелли, – сияя, ответила Джулия.

– Журналист из «Коррьере»? Не может быть! – оживилась Сильвана, не в силах скрыть восхищения.

– А вот и может.

– Трудно в это поверить.

Джулия принялась расписывать Лео:

– Он такой красивый! Высокий. Сильный. Уверенный в себе. Ласковый. У него светлые волосы и обалденные голубые глаза. Теплый певучий голос. Огромная культура. Знаешь, на кого он похож? На Хемингуэя. И пишет, как Хемингуэй, это его любимый писатель. Он может цитировать романы своего Хэма целыми страницами. Представляешь, он мне звонит и как ни в чем не бывало объявляет: так, мол, и так, я лечу на Кубу. Или в Рио, в Нью-Йорк, в Найроби.

Завершая портрет Лео, она приврала – слишком увлеклась. Они были знакомы всего несколько дней, и за столь короткое время он не мог побывать во всех этих местах: самой дальней поездкой стала поездка с ней в район аэропорта «Линате».

– Здорово, правда? Настоящий мужчина!

– Возможно, – согласилась приземленная Сильвана. – Но настоящий мужчина не станет кружить голову девочке, которую ничего не стоит скомпрометировать. Настоящий мужчина сидел бы со своей женой, а не увивался за малолеткой. – Спору нет, в словах Сильваны, как всегда, преобладал рассудок.

– При чем тут его жена? – возмутилась Джулия. – Он ее давным-давно разлюбил. А может, и вообще никогда не любил. Придет день, и они расстанутся. Но это их дело. Во всяком случае, я замуж не собираюсь.

– Что же ты собираешься делать?

– Объявить войну дурацким буржуазным предрассудкам.

– Я серьезно. Как ты представляешь себе свое будущее? Чем думаешь заниматься?

– Понятия не имею. Может, ничем. Для меня главное – жить, – убежденно ответила Джулия, которой будущая жизнь рисовалась многообещающе радостной, полной чудес, – идеальный испытательный полигон для постоянной, изо дня в день, проверки стойкости духа и силы чувств.

И вот наступил день, когда ей предоставилась исключительная возможность испытать себя и свои чувства и когда она впервые ощутила себя женщиной. Объявив за завтраком, что должна законспектировать в библиотеке несколько важных статей и что вернется не раньше чем к обеду, она вышла из дома. Сияло солнце, на душе было бесконечно радостно, сердце бешено колотилось.

Лео должен был подхватить ее на бульваре Абруццо. Он притормозил у тротуара, и Джулия села в машину.

– В нашем распоряжении квартира моего приятеля, – сказал Лео, показывая ключ.

Джулия молча посмотрела на него. Разумеется, она поедет, но почему, почему он заговорил об этом так цинично? Неужели нельзя было сказать то же самое в другой, более деликатной форме, не так откровенно?

– Молчание знак согласия, – решил за нее Лео.

Полный газ, рывок с места, подобный старту пилота «Формулы-1», сумасшедшая гонка по улицам – и десять минут спустя Джулия уже входила в мрачное жилище неведомого ей человека, где к запаху дешевых тосканских сигар примешивался запах нафталина.

Первым, что бросилось ей в глаза, была постель, застланная зеленым, из блестящей ткани покрывалом, выцветшим и не очень чистым.

Джулия не отличалась твердостью характера, но сейчас она решила твердо: это неподходящее место для первого, неповторимого любовного опыта. Ее, мысленно побывавшую с Лео в идиллических далях, где рождаются великие иллюзии и где все дышит поэзией, не устраивали эти жалкие подмостки, когда речь шла о важнейшем в жизни дебюте.

Она оставалась у двери, пока Лео задергивал шторы – скорее не для создания романтичной, интимной обстановки, а чтобы скрасить убогость помещения, где самой примечательной деталью была ужасная абстрактная картина, покрытая слоем пыли, без рамы, – цветное пятно на фанере.

Когда Лео обернулся, Джулия открывала дверь, чтобы уйти.

– Ты что? – удивился он.

– Мне здесь не нравится.

– Что тебе не нравится? – раздраженно спросил он.

– Этот дом, эта постель.

– Дом как дом, – попытался оправдаться Лео, подходя к ней, чтобы обнять. – Разве это главное? Главное наша любовь.

– Дом как дом, говоришь? В твоих обещаниях о таком доме не было ни слова.

– А что было в моих обещаниях? – Лео не ожидал такого оборота дела, его голос упал.

– Париж, Лондон, Нью-Йорк, Рио, Гавана, – загибая пальцы, перечислила Джулия.

– За одно утро? – язвительно спросил он. – Три часа – и мы уже по ту сторону Альп! Или даже в другом полушарии! Ну и ну! Угораздило же меня связаться с ребенком, с пугливой девчонкой?

– Ошибаешься, – с достоинством возразила она. – Я не пугливая девчонка, а благоразумная женщина. Мне двадцать лет. Просто я не думала, что первый раз это произойдет в таком месте. Ведь для меня это первый раз…

– Первый раз?

– Представь себе…

– Погоди, выходит, ты… выходит, я… – растерянно забормотал Лео. – Я привожу тебя сюда сама знаешь для чего и тут узнаю, что ты девушка?

Глаза Джулии наполнились слезами, губы задрожали.

– Тебя это огорчает? – спросила она.

– Глупый вопрос. Но неужели нельзя было сразу сказать, что ты девушка?

– А кто уверял меня, что он опытный мужчина? – поддела его Джулия. – Мог бы и сам догадаться.

– Лучше вспомни свои слова, черт подери! – взвился Лео. – «Никакого замужества, никакой кабалы! Понравится мне мужчина – он мой. Если забеременею, буду рожать, ребенка воспитаю сама. Если мужчину и женщину тянет друг к другу, в их любовной связи нет ничего предосудительного. То, что ты женат, для меня не имеет значения!» Черт подери! Девственницы так не говорят и даже не думают!

– Что же, по-твоему, мешает девственницам думать именно так? – поинтересовалась она.

– Мне кажется, ты все усложняешь, – обнимая ее, примирительно заметил Лео.

Она вырвалась из его объятий:

– Не прикасайся ко мне!

– Может, ты и права, – признал он. – Мне не следовало торопить события. Я вел себя как последний мужлан.

– А теперь испугался моей невинности.

– Попробуй меня понять…

Запах дешевого табака и нафталина казался все сильнее, все тошнотворнее.

– Отвези меня домой, – потребовала она.

– Но почему, Джулия?

Радужные мечты Джулии вступили в явное противоречие с действительностью.

– Я хочу домой, – сказала она. И грустно улыбнулась.

На улице было пасмурно, солнце спряталось в тучах.

 

Глава 4

Джулия позвонила в редакцию «Коррьере делла сера». Ее мучило, что она была чересчур резка с Лео и даже не сказала ему «до свидания», выходя из машины.

– Господин Ровелли взял отгул, – услышала она напыщенный голос: человек, снявший трубку, явно был о себе самого высокого мнения.

Что же теперь делать? Ей необходимо сказать Лео, что она его по-прежнему любит, что она вела себя как глупая девчонка, что она уезжает из Милана на неделю, а то и больше.

После долгих колебаний Джулия заставила себя позвонить ему домой и, пока в трубке звучали гудки, попыталась мысленно представить обстановку, в которой Лео – не важно, хорошо или плохо – жил с другой женщиной – разговаривал, садился за обеденный стол, ложился в одну постель.

– Слушаю, – ответил уверенный женский голос. Джулия растерялась: на другом конце провода была сила, был скрепивший брачные узы закон. – Слушаю, – повторила женщина. – Алло!

Инстинкт самосохранения заставил Джулию положить трубку. При этом она, упорная ревнительница честности при любых, даже самых неблагоприятных обстоятельствах, почувствовала себя подростком, позвонившим из озорства в чужую дверь и бросившимся наутек. Нет, хуже: Джулия почувствовала себя автором анонимного письма.

Ее обожгла ревность: одно дело знать, что Лео женат, другое – убедиться в реальном существовании его жены, услышать ее уверенный голос. Пестрый бумажный змей, беззаботно паривший в заоблачных далях ее девичьих фантазий, не выдержал яростной силы внезапного урагана. Ее жизнь всегда была, как катанье на американских горках: то головокружительный спуск, то подъем, от которого захватывает дух, никаких плавных переходов, ни малейшего намека на устойчивое равновесие. Вечно над ней сгущаются тучи, они привычнее, чем солнце в синем небе над ее бедовой головой.

Джулия поднялась в свою комнату, чтобы собраться в дорогу. Она должна была ехать в Модену: истек срок договора на аренду дома, где дедушка жил со своими собаками, и от наследников Убальдо Милковича потребовали срочно освободить эти, с позволения сказать, хоромы.

Кармен поехать не могла – не решалась оставить мужа, который еще не совсем оправился от сердечного приступа. За ужином, на семейном совете, было решено, что моденским домом займется Джулия. У Бенни, как всегда, хватало собственных неотложных дел, Изабелле же, впадавшей в панику по любому поводу, вообще ничего серьезного поручать было нельзя.

– Ничего ценного в доме нет, – напутствовала Джулию мать. – Хотя, – тут же спохватилась она, – твой дед был человеком непредсказуемым. Соберешь скатерти, занавески, постельное белье, он в этих вещах знал толк. Сложишь все в сундук. Ну и, конечно, собери фотографии, охотничьи ружья, хорошенько упакуй фарфоровый сервиз.

– Я помню портретные рамы в стиле модерн, – неожиданно с напускным равнодушием подала голос Изабелла, кроша хлеб в овощное рагу. – Несколько бронзовых и пара серебряных. Я бы от них не отказалась, они бы отлично смотрелись в моей гостиной.

– В нашей они будут смотреться не хуже, – заметила мать, не оставляя ей никаких иллюзий.

С тех пор как Изабелла начала готовиться к свадьбе, все ее мысли были заняты будущим семейным гнездышком, для которого она старалась урвать все, что представляло хоть какую-то ценность.

Джулия думала о Лео. Пусть сестра забирает все, что хочет. Лично ей ничего не надо. В калейдоскопе памяти мелькали подробности сцены в чужой квартире, куда привез ее Лео. Если бы сейчас она могла найти его, поговорить с ним, предупредить, что должна уехать!

Когда зазвонил телефон, Джулия сломя голову бросилась в коридор, схватила трубку, нетерпеливо закричала в нее:

– Алло!

– Как ты смотришь на то, чтобы заняться «Песнью о Роланде»? – Это была Сильвана.

– Сегодня не получится.

– А может, я заскочу? Отец едет в вашу сторону, он бы меня подбросил.

– Я не в форме. Ужасное настроение. Мне в голову ничего не полезет.

– Ну так просто поболтаем, – не отставала Сильвана, от которой не так-то просто было отделаться.

– Поверь, даже болтать нет настроения.

– У меня есть пластинка «Битлз», – почти прошептала в трубку Сильвана, словно признавалась в чем-то постыдном. – Я могу ее захватить. Может, твоя сестра захочет ее послушать. Или брат.

– Ладно, – признав свое поражение, согласилась Джулия, – приезжай… Скоро приедет Сильвана, – сообщила она, вернувшись в гостиную.

– Это та верблюдица с желтыми зубами? – сморщил нос Бенни.

– Какой ты остроумный! – поддела его Изабелла. – Между прочим, эта верблюдица к тебе неравнодушна, я видела, как она на тебя смотрит. Имея такого влиятельного папочку, можно и не быть красавицей: все равно женихи найдутся. Советую тебе не отмахиваться от такой завидной невесты.

– Ты не можешь оставить свои советы при себе? Уши вянут слушать, – огрызнулся Бенни.

Когда приехала Сильвана и в гостиной завели разговор о новой пластинке «Битлз», Джулия тихонько вышла и направилась к матери в кухню.

– В кого ты теперь влюблена? – задала мать неожиданный вопрос, вытирая вымытую тарелку.

– Все-то ты замечаешь, мамочка, – растерялась Джулия.

– У тебя же это написано на лице. С тех пор, когда ты в пятнадцать лет безнадежно влюбилась в того молодого человека, я имею в виду Гермеса Корсини, я всегда знаю настоящую причину твоей рассеянности, грусти, раздражительности. Итак, кто же он?

– На этот раз ничего похожего на Гермеса.

Мать насторожилась:

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я люблю взрослого мужчину. – Джулия на мгновение запнулась. – Он женат.

– Женат?

Кармен почувствовала, как под ложечкой у нее похолодело. Она закрыла кран, вытерла руки, горько вздохнула. Она не стала читать проповеди, удержалась от упреков. Ей все труднее было находить общий язык с этой странной, не похожей на нее, непредсказуемой дочерью, для которой не существовало запретов, а жизнь без запретов рано или поздно может привести к катастрофе.

Кармен мысленно перебрала всех, с кем в последнее время общалась Джулия.

– Лео Ровелли, – почти утвердительно сказала она.

– Да, – призналась Джулия.

– Это у тебя серьезно?

– Такими вещами не шутят.

– Постарайся, чтобы об этом не узнал отец.

При слове «отец» Джулия со стыдом подумала, что вспоминает о папиной болезни лишь тогда, когда о ней говорят другие. Теперь она из-за его болезни должна уехать из Милана и не успевает предупредить об этом Лео.

– Не бойся, он ничего не узнает, – пообещала она.

– Надеюсь, у тебя это скоро пройдет. Дай Бог, чтобы поскорее и чтобы ты не слишком страдала. – Кармен подошла к ней и поцеловала в висок.

Джулия обняла мать. Так, обнявшись, они некоторое время молча стояли посреди кухни – мать и дочь, объединенные любовью, в которой было больше боли, чем радости.

Кармен проводила дочь на вокзал, к поезду. Джулия поднялась в вагон, прошла в купе второго класса и села на свободное место. Этот вокзал из стекла и металла с его высокими сводами всегда напоминал Кармен величественный собор, хотя свистки поездов, лязгающие буфера, невразумительные объявления по радио, крики предлагающих свои услуги носильщиков, гомон пассажиров никак не вязались с холодной торжественностью собора.

Память Кармен воскресила далекую, без малого двадцатилетней давности, поездку в Модену тем же поездом – Милан – Рим. Она до сих пор помнила, какого цвета на ней было пальто, помнила фибровый чемодан, старые туфли, нищету, горечь, боль. Как изменился мир за эти двадцать лет! Как изменилась ее собственная жизнь! Та далекая поездка подарила ей дочь. Чудесную дочь. И такую же несчастную, как она. Изабелле служили защитой эгоизм и врожденная хитрость. Бенни обладал на редкость практичным умом. Одна только Джулия была незащищенной, как воин без доспехов, уязвимой, безоружной перед жизненными испытаниями.

Мимо разносчики катили тележки с газетами, напитками и бутербродами.

– Купить тебе что-нибудь поесть?

– Спасибо, мама. Я сыта.

– А что-нибудь почитать?

– Зачем? – Джулия улыбнулась. – В дороге так хорошо думать.

– Ты мой философ, – шутливо сказала мать. – Только смотри, не переутоми свою маленькую головку, она может и не справиться с потоком твоих мыслей.

Раздался свисток локомотива. Джулия высунулась в окно.

– Счастливого пути, доченька! Я тебя люблю.

– Я тоже тебя люблю.

Поезд тронулся. Кармен шла рядом с вагоном.

– Джулия! – кричала она. – Не упускай своего счастья! Слышишь? И не думай о последствиях!

Джулия послала ей воздушный поцелуй и долго не отрывала глаз от быстро уменьшающейся фигурки матери.

Выйдя на привокзальную площадь в Модене, Джулия увидела, как ее автобус отходит от остановки: он ушел у нее из-под носа, и теперь неизвестно, когда придет следующий.

– Синьорина де Бласко? – снимая фуражку, спросил ее незнакомец в форме, похожей на офицерскую.

Джулия даже испугалась.

– Это вы мне? – переспросила она, понимая, что выглядит глупо: вокруг не могло быть других де Бласко.

– Да, синьорина, – подтвердил незнакомец. – Машина ждет вас. – И он показал на голубой лимузин с тонированными стеклами.

Джулии пришлось сделать над собой усилие, чтобы не рассмеяться. Офицер оказался всего-навсего шофером. Но с какой стати, почему ее ждала на станции эта шикарная машина с шофером?

Взяв у нее дорожную сумку, шофер открыл заднюю дверь. На сиденье Джулия увидела маркизу Заиру Манодори Стампа.

 

Глава 5

– Садись, не стесняйся. Или ты меня не узнаешь? – весело спросила она Джулию своим хрипловатым чувственным голосом. – Неужели я так изменилась? Я – Заира, а не Мадонна.

– Хорошо, что предупредила. А то бы я всю голову себе сломала, с какой картины Рафаэля ты сошла.

– Ты мне льстишь.

Заира выглядела сверхубедительно в своей новой роли – роли аристократки. Густые длинные волосы цвета воронова крыла были собраны в шиньон, удерживаемый сеточкой из золотистых ниток. Смуглое лицо озаряли великолепные серьги с двумя крупными жемчужинами. Розовое в крапинку шелковое платье выглядело изысканно скромно. Джулия обратила внимание на элегантные лаковые сандалеты без каблука. Маникюр на ногтях соответствовал тону платья.

– Куда мы едем? – спросила она подругу. – Или мне уготована участь невольницы, за которую все решает госпожа?

– Я везу тебя в дом деда. Разумеется, твоего, – насмешливо уточнила Заира. – Разве ты не для этого приехала в Модену?

– Откуда ты узнала о моем приезде?

– Судьбе было угодно, чтобы дом, где жил твой дед, перешел в мою собственность.

– Когда?

– Пару лет назад.

– Ты дьявол, а не женщина.

– Я купила все – дом, надворные постройки. И тот дом, в котором я жила, тоже теперь мой. Можно сказать, приобрела ворох воспоминаний.

– Так это ты потребовала, чтобы мы вывезли вещи из дедушкиного дома? – поинтересовалась Джулия.

– Ничего подобного, я тут ни при чем. Этим занимается управляющий. Я, как видишь, оказываю достойный прием наследникам героя Милковича.

– Если бы приехала не я, а мама, ты бы не то что на «Мерседесе» ее не встретила, ты бы старый велосипед не подумала ей предложить.

Черные глаза Заиры плотоядно засверкали.

– Я люблю тебя, а не твою маму, – шепнула она, кладя руку на ногу Джулии, обтянутую джинсами. – И хочу не твою маму, а тебя. Будь ты чуточку поумнее, я могла бы дать тебе все, чего бы ты ни пожелала.

– Ошибаешься. Того, о чем я мечтаю, никто мне не даст. Ни один человек.

Машина въехала в ворота, и Джулия увидела пышные розы, знакомые с детства. Она вышла, доставая на ходу из сумочки ключи от дома. Заира осталась в машине.

– Спасибо, что встретила, – поблагодарила Джулия.

– Жду тебя на вилле, – пригласила ее Заира.

– Боюсь, не получится. – У Джулии не было желания возобновлять отношения, которые оставили в ее душе темный осадок.

– Почему?

– Твой управляющий дал мне на сборы всего два дня. Где уж тут по гостям разгуливать.

– Ну так я к тебе сама приеду, – решила маркиза, приняв насмешливый тон Джулии за поощрительный. – У меня есть идея насчет этого допотопного строения. Думаю, тебе будет интересно послушать.

Единственная тема, которая была интересна Джулии, это тема Лео, но о нем ей меньше всего хотелось говорить с Заирой.

Она помахала рукой вслед отъезжающему «Мерседесу» и вошла в дом. На нее дохнуло знакомым запахом – запахом дедушкиного табака, его четвероногих питомцев, ружейной смазки. Джулия распахнула окно, смотревшее в залитые солнцем поля, и комнату залил свет, настойчивый, как воспоминания. Солнце оживило окружающие предметы, наполнило комнату голосами, сказанными и несказанными словами, которые беспорядочно носились в воздухе опустевшего жилища, и Джулия впервые в жизни ощутила неудержимую потребность собрать, соединить воедино эти слова и свои мысли, написать о дедушке, о себе.

Вечерние сумерки застали ее за работой: она бережно укладывала в сундук самые обыкновенные вещи, но каждая из этих будничных вещей представляла собой элемент сложной мозаики, звено в цепи воспоминаний.

Позже она вышла на порог, чтобы полюбоваться небом, на котором вокруг острого лунного серпа уже замерцали первые звезды. Под аккомпанемент цикад светлячки вышивали на темном холсте свои замысловатые узоры.

Джулия прислонилась к дверному косяку, боясь, что ее смоет потоком воспоминаний. Она услышала лай собак и громкий голос дедушки, прикрикнувшего на них, чтобы они замолчали. Потом ветер донес голос Заиры, ее мятный запах, трепет, вызванный ее нескромными прикосновениями. Потом из ночи долетели слова песни:

Все-таки «красота» или «аромат»? Теперь, когда дедушки нет, приходилось только гадать.

Еще немного – и ночь поглотила звуки и воспоминания. Джулия почувствовала себя одной в целом мире.

В тишине послышались неуверенные шаги, и Джулия увидела при лунном свете неясный силуэт. У нее оборвалось сердце.

– Джулия, – позвал голос из темноты.

Она услышала свое имя, и страха как не бывало. Ветер унес воспоминания, но осталась реальность. Воспоминания принадлежат прошлому, а перед Джулией вся жизнь.

– Я здесь, – ответила она и шагнула в темноту.

– Я боялся, что больше никогда тебя не увижу, – признался Лео. – Хорошо, твоя мама сказала мне, что ты здесь.

«Не упускай своего счастья», – вспомнила Джулия слова матери.

– Я тебя ждала.

Она взяла Лео за руку, они вошли в дом и поднялись в дедушкину спальню, где главное место занимала широкая кровать, застеленная белым пикейным покрывалом. Для первой ночи любви Джулия и мечтать не могла о лучшем ложе.

Она погасила свет, распахнула окно, которое заглядывало в звездное небо, и, вернувшись к Лео, снова взяла его за руку. Ее рука дрожала.

– Тебе страшно? – спросил Лео.

– Очень, – призналась она. – Но это меня не остановит.

 

Глава 6

Проснувшись, Джулия вдохнула теплый запах земли, сена – запах деревни. В комнату весело заглядывало утреннее солнце, на небе не было ни облачка. Первый любовный опыт оказался не совсем таким, каким она рисовала его в своем воображении, но это утро Джулия встречала женщиной. Счастливой женщиной.

– Выспалась? – спросил Лео уверенным тоном любовника, знающего себе цену. Он не ждал бурных проявлений восторга по поводу своих мужских достоинств, однако, чувствуя, что не ударил в грязь лицом, не удивился бы, если бы они последовали. – Как ты?

– Как королева, – Джулия потянулась по-кошачьи. – Здесь совсем другая жизнь, правда?

– Представь себе, я всегда ненавидел деревню, – признался Лео. – А тут мне хорошо, тут чувствуешь себя свободным. Может, это и называется счастьем?

Джулия шумно втянула носом воздух:

– По-моему, пахнет кофе. Или мне показалось? Неужели кто-то решил меня побаловать?

– Ты угадала. Мне не хотелось тебя будить, я сам все нашел внизу – и кофейник, и кофе, и сахар.

Лео жестом пригласил ее обратить внимание на столик, где она увидела поднос с двумя дымящимися чашками.

Джулия послала ему воздушный поцелуй.

– Очень мило с твоей стороны, – поблагодарила она, влезая в длинную полотняную рубашку с кружевами, которую нашла в шкафу.

– Современная версия «Весны» Боттичелли, – любуясь Джулией, высказал свое восхищение Лео.

Во дворе раздался автомобильный гудок, и женский голос позвал:

– Джулия!

Это была Заира, она приехала на джипе и шла к дому с корзинкой, накрытой белоснежной салфеткой.

– Эй, люди добрые! Просыпайтесь! – нараспев кричала Заира, подражая уличным торговкам. – Выходи, соня! – пригласила она Джулию, выглянувшую в окно. – Маркитантка приехала! Пора завтракать!

– К чему весь этот балаган? – укоризненно улыбнулась Джулия, появляясь на пороге кухни.

Увидев ее в белой, до пят, облегающей рубашке, Заира обомлела.

– Ты восхитительна, – зачарованно прошептала она. – Правда, восхитительна. Нет слов.

Сама она появилась в легких брюках и оранжевой блузке. Волосы шелковым каскадом падали на плечи.

– Дай мне. – Джулия взяла у нее корзинку и поставила на стол.

Они обнялись, и Заира ощутила в юном хрупком теле подруги неожиданную внутреннюю силу – силу, делавшую ее рабой Джулии.

– Ты изменилась, – чуть слышно сказала она.

– Я счастлива, – призналась Джулия. – Счастлива, потому что люблю.

Она была рядом, но ее счастье не имело никакого отношения к Заире, которая чувствовала себя в это летнее утро обделенной.

– Для меня это не новость, – нарочито небрежным тоном произнесла Заира. Но тут же голос ее снова потеплел. – Главное, ты здесь.

Она нежно прижимала к себе Джулию, и в памяти всплывали слова печальной песни, слышанной в детстве, и она повторила их вслух:

– Зачем ты возвращаешься ко мне, когда ты сердцем не со мною?

«И правда, зачем? – подумала Джулия, начиная сомневаться в случайности новой встречи с Заирой. – Неужели это знак судьбы?»

Заира дотронулась до ее груди, надеясь возбудить прежние чувства. Тщетно. Джулия недовольно поморщилась.

Появление Лео отрезвило Заиру, настроенную на лирический лад.

– Это и есть предмет твоей любви? – спросила она, глядя на возникшего в дверях атлетически сложенного мужчину.

Джулия кивнула и пошла навстречу Лео, который успел перехватить растерянный взгляд, каким Заира провожала подругу.

– Вы прекрасно смотритесь вместе, – заметил он тоном художника, обдумывающего сюжет новой картины. – Красота контрастов. Канат под куполом цирка, и на нем две танцовщицы. Букеты роз, дождь лепестков и в конце смертельного номера шквал аплодисментов.

– Во всяком случае, не банально, – уточнила Заира.

Джулия спохватилась, что еще не представила Лео и Заиру друг другу:

– Познакомьтесь. Лео Ровелли. Маркиза Манодори Стампа.

– Привет, Заира, – поздоровался Лео и, поцеловав подругу Джулии в щеку, спросил: – Как жизнь?

У Джулии все похолодело внутри. Между бровей залегла едва заметная складка.

– Так вы знакомы? – удивилась она.

Ответа она не получила.

Заира ловким движением сдернула салфетку, демонстрируя содержимое привезенной корзинки: два термоса – один с кофе, другой с молоком, круассаны, йогурт, фрукты.

– Небось голодные, – предположила она, намекая на бурную ночь, проведенную влюбленными. Нарочитая циничность и самоуверенность не могли скрыть внутренней растерянности: Заира побледнела, ее огромные черные глаза потеряли блеск, взгляд стал тусклым.

– Кажется, я спросила, знакомы ли вы, – напомнила Джулия. – Хотелось бы услышать ответ.

– А если и знакомы, что тут удивительного? – пожал плечами Лео. – У каждого журналиста масса знакомых, – объяснил он, подходя к Джулии и обнимая ее.

– Интересно, а какое же место занимаю я в этой многомиллионной толпе? – поинтересовалась Джулия.

– Лучшее из лучших. Ты среди тех, с кем связаны счастливые, неповторимые моменты в жизни.

– Ты не экономишь прилагательных. Так недолго израсходовать весь запас, – съязвила Джулия, понимая, что Лео просто заговаривает ей зубы. – Ну а Заира? К какой части твоих знакомых она принадлежит?

– К той, которую можно назвать случайными. Первый раз мы встретились на автомобильном заводе в Маранелло. Я приехал туда взять интервью у Энцо Феррари. А она, – он посмотрел на Заиру, – подобрать себе машину.

– Завидная память! – не удержалась маркиза.

– А второй раз? – решительно спросила Джулия.

Заира с кислым видом села за стол.

– Поскольку никто не нуждается в услугах маркитантки, придется завтракать в одиночестве, – проворчала она, поднося ко рту ломтик дыни.

Лео сел напротив и усадил Джулию на колени.

– Если у кого и есть право задавать вопросы, так это у меня, – ядовито улыбнулся он. – Я видел, как она тебя обнимала.

Джулия засмеялась.

– Мы с Заирой старые подруги, – объяснила она. И хотя ответы Лео не показались ей убедительными, решила разрядить обстановку: – Я хочу есть. – И, открыв баночку йогурта, погрузила туда чайную ложку.

Джулия не знала, как поступить: раскрыть или не раскрывать Лео маленькую тайну своих отношений с Заирой? Впрочем, и сейчас, через столько лет, ей самой нелегко было разобраться в сложных чувствах к подруге.

Некоторое время в кухне царило тягостное молчание. Первой его нарушила Заира.

– По-моему, я здесь лишняя, – решила она, вставая из-за стола. Голос ее дрожал, ей было тяжело видеть Джулию на коленях у мужчины.

– Как можно быть лишней в собственном доме? – подпустила шпильку Джулия.

– Я приехала показать тебе план реконструкции. Тут все будет переделано.

– Ну а я-то при чем? – удивилась Джулия, по-прежнему сидя у Лео на коленях. – Я думала, ты захочешь приобрести часть дома своего дедушки. Ты так любила его, что будешь иметь преимущественное право на покупку. А напротив я построю целый комплекс с бассейном и теннисными кортами.

– Идея мне кажется разумной, – заметил Лео. – Жилье в таком месте – хорошее вложение капитала.

Джулия встала.

– Я могу вложить деньги в покупку велосипеда, и то с трудом, – горячо сказала она. – Моих «капиталов» на книги не хватает, а вы мне предлагаете часть дома!

– Деньги – не проблема, их всегда можно найти, – возразил Лео.

– Деньги находят те, у кого они есть.

– Если надумаешь, – уходя, сказала Заира, – дай знать.

Было слышно, как взревел мотор ее джипа, и через некоторое время снова воцарилась тишина.

– «Опасные связи»? – с намеком спросил Лео, когда они остались одни. – Ну-ка, выкладывай все начистоту. – И он хитро подмигнул.

Лео обладал удивительной способностью портить ей настроение. Счастье, которое переполняло ее после ночи любви, мгновенно улетучилось.

– Это ты выкладывай начистоту, – потребовала Джулия. – Если мне не изменяет память, мы остановились на первой встрече с Заирой. О второй ни ты, ни она словом не обмолвились.

– История в духе Хемингуэя, – нервно затянувшись сигаретой, начал рассказывать Лео. – Африка, сафари, только вместо ружья фотоаппарат. Иллюзия экзотики и острых ощущений. Что касается Заиры, и экзотику, и острые ощущения она нашла в объятиях молоденькой жены одного из местных властителей.

Представив себе два сплетенных женских тела, Джулия почувствовала отвращение и одновременно злость. Оба хороши, и Заира, и Лео.

– А ты как с ними оказался? – спросила она подозрительно.

– Я был там по делам и встретил ее случайно, – как-то слишком небрежно бросил Лео.

Джулия подумала, что вся эта цепь совпадений могла оказаться вовсе не случайной, но предпочла не докапываться до истины.

– Впрочем, мне это неинтересно, – словно испугавшись, что докопается до нелицеприятной правды, сказала она.

– Вот это мудрые слова, – сказал Лео, вставая и подходя к ней.

Он обнял ее и нежно погладил грудь, как перед этим Заира.

– Маркиза тебя точно так же гладила, – заметил он. – Это был прилив нежности, единственная дозволенная ласка или только начало любовной игры, которая должна была закончиться близостью?

Он спросил это полушутливо, но в его тоне Джулия уловила подозрение. Лео был по-настоящему влюблен в нее. Особенная, не такая, как все, – умная, красивая, чувствительная – она всерьез увлекла его. Увиденная им сцена возбуждала любопытство Лео, интриговала. Подозрение придавало таинственность их отношениям, он сам не знал, хочет ли он знать правду.

– Ты мне не ответила, – сказал он.

– И не намерена отвечать.

– Почему?

– Имею право, – с шутливой торжественностью ответила она, – потому что сказанное мною может быть использовано против меня.

– А если я буду настаивать?

– Тогда я прямо отвечу тебе, что это не твое дело, – резко ответила Джулия, – как не мое дело, что там у тебя было, есть или будет с твоей женой.

Короткая ночь любви кончилась, а с ней и сладостный обман. Жестокая действительность вступала в свои права.

– Я готов тебе все рассказать, – немного растерявшись, сказал Лео.

– А я и так представляю себе, как ты перед ней по струнке ходишь.

Слова Джулии задели Лео за живое.

– Я боюсь, что у нас ничего не получится после всего этого, – сказал он.

– Я тоже так думаю.

– Почему ты такая непредсказуемая, Джулия, такая переменчивая?

– Когда гаснет свет звезд и просыпается жаворонок, – нараспев произнесла Джулия, – когда тьма отступает за горизонт, приходит время недоверия, потому что ночь – для удовольствий и иллюзий, день – для подозрений.

– Это относится к Заире? – спросил Лео.

– Это ни к кому не относится.

«Как доказать ему, – подумала Джулия, – что я не испытываю к Заире физического влечения? Что в наших отношениях нет ничего предосудительного? Как объяснить, чтобы он поверил?»

– Мне не нравится сравнение Заиры с моей женой. В конце концов, ты знала о ее существовании, я же о Заире не знал ничего.

Джулия не чувствовала себя виноватой.

– Зато теперь ты в курсе, – зло сказала она. – Можешь успокоиться.

Лео не знал, что происходит у нее в душе, и расценил ее агрессивность как попытку защитить свою сексуальную свободу. Мысль о том, что Джулия занимается любовью с женщиной, возбуждала его, но одновременно ставила под сомнение их совместную жизнь. Его охватили ревность и ярость одновременно.

– Сколько у тебя было связей? – спросил он. – Можно заниматься самым утонченным развратом, оставаясь при этом девственницей.

– Ты идиот, ханжа, моралист! – презрительно бросила она ему в лицо. – Беги, прячься под юбку своей жены!

Обида ослепила ее, она выкрикивала эти слова, движимая единственным желанием – побольнее уколоть Лео.

Лео влепил ей пощечину. Ее щека сразу же стала пунцовой.

– Вон! – одними губами произнесла она, и ее глаза налились слезами.

Неожиданно Лео пришел в себя. Почему их прекрасная ночь закончилась таким вульгарным скандалом? Он подошел к Джулии и нежно обнял ее. Она обхватила его руками, и они заплакали вместе.

– Я люблю тебя, Джулия, я хочу, чтобы мы поженились.

– У меня ничего не было с Заирой, – ответила она, – успокойся, я не лесбиянка.

 

Глава 7

– Не надо было называть тебя Джулией, – качая головой, пробормотал Витторио де Бласко, и было неясно, корит ли он только дочь или себя тоже. – Я должен был помнить, какой сумасбродкой была Джулия Беккария, твоя прабабка.

Он очень сдал после болезни, но его дворянские амбиции остались прежними. Он был буквально помешан на благородных и именитых предках, подчас выдавая желаемое за действительное.

– Бенни тебе наговорил про меня Бог знает что, – уже обессилев от слез, оправдывалась Джулия. – Никакое я не исчадие ада.

Они разговаривали в комнате, которая служила одновременно и столовой, и гостиной, и кабинетом. Витторио де Бласко полулежал на диване, укрытый серым вязаным одеялом, Джулия сидела за письменным столом. Учитель всего несколько дней назад выписался из больницы. Постаревший и ослабевший, он остался верен своим строгим моральным принципам и сейчас тихим торжественным голосом отчитывал дочь, только что вернувшуюся из Модены.

– Никто не говорит, что ты исчадие ада, но ты молодая, неопытная и можешь наделать непоправимых ошибок. Долг родителей уберечь детей от необдуманных шагов.

Джулия вспыхнула.

– Мне двадцать лет, папа, – горячо заговорила она, – и я считаю, что моя жизнь принадлежит мне, ты не согласен? Я не виновата, что влюбилась в женатого мужчину, так получилось. Ведь часто что-то случается помимо воли.

Джулия ожидала оскорблений и вся съежилась за большим письменным столом, но отец ответил ей спокойно и тихо:

– Слова, девочка моя, одни слова. Что бы я ни говорил тебе сейчас, какие бы аргументы ни приводил, ты мне все равно не поверишь, потому что опыт передать нельзя, его можно получить, лишь набив себе шишек, что вы, молодые, и делаете. Но когда-нибудь ты вспомнишь мои слова и будешь горько плакать. А лет через двадцать сама окажешься в моей роли и будешь увещевать собственного сына или дочь похожими словами, но дети тоже тебя не послушают. Вот тогда ты поймешь мою горечь и мое бессилие.

В комнате было жарко и пахло летним зноем, а в саду легкий ветерок, играя с солнцем в прятки, шелестел в густой зелени деревьев. Джулия боялась, что отец, настроенный против нее Бенни, выгонит ее из дома, ждала сурового приговора, представляя себе разгневанного Создателя, отправляющего грешницу Еву в изгнание, вон из райских кущей. Вместо этого она услышала горькие размышления умудренного житейским опытом человека. Голос отца выражал скорее сожаление, чем гнев.

– Возможно, ты бы не бросилась в объятия первому встречному, если б в семье царили более теплые отношения, – заметил Витторио де Бласко с сожалением.

За матовыми стеклянными дверями Джулия увидела силуэт матери. Бедная, она всей душой сочувствовала дочери, но вступиться за нее не решалась, поэтому, стоя в коридоре, с волнением ожидала решения мужа.

– Я знаю, – Джулия вдруг почувствовала желание рассказать отцу о себе, – я знаю, вы с мамой всегда хотели, как лучше. Но что бы вы ни говорили, это не изменит моего отношения к Лео. Мне очень хочется послать к черту все эти приличия и хорошие манеры! Я из-за них и так уже настрадалась. В детстве я мочилась в постель, ты краснел за меня, в школе я дерзила, и ты читал мне нотации по этому поводу. У дедушки в Модене я водила дружбу с разными подозрительными типами, ты был в ужасе. Я читала сомнительные книги, я влюбилась в сына служанки, все я делала не так, «неприлично»!

Она произнесла свою тираду на одном дыхании, ожидая бурной реакции отца, но тот, невозмутимо выслушав ее, коротко ответил:

– Да, это так.

– Скажи, ты знал про Гермеса? – спросила Джулия.

– Да, у моралистов есть глаза и уши и даже сердце. Но в силу хорошего воспитания некоторые из них не показывают своих чувств. Хоть твоя мать всегда и покрывала тебя, я все знал. Но я верил, что ты, как истинная де Бласко, рано или поздно образумишься. Однако чем дальше, тем хуже и хуже. Ты дошла до того, что завела роман с женатым мужчиной. Или ты надеешься, что он оставит ради тебя жену?

Казалось, горячность Джулии подействовала и на него, он говорил уже не с той усталой безнадежностью, а горячо, взволнованно, и Джулия даже была рада этому.

– А если и оставит, то что? – с вызовом спросила Джулия.

– А то, что вы будете жить вместе не по закону. Тебя устраивает такая жизнь?

– Тысячи пар живут, не будучи обвенчаны, я не вижу в этом ничего страшного.

– Когда ты ему надоешь, он просто выбросит тебя, как ненужную вещь, это я тебе точно говорю. Джулия, не делай глупостей, о которых будешь жалеть всю оставшуюся жизнь. Одумайся, иначе произойдет непоправимое.

Ей было искренне жаль отца. Она видела, что он очень волнуется за нее, и решила не скрывать от него правды.

– То, что ты называешь непоправимым, уже произошло, – испугавшись собственной смелости, призналась она.

В комнате воцарилась тишина. Джулия не отрываясь смотрела на оклеенную желтоватыми, немного выцветшими обоями стену, боясь встретить отцовский взгляд. И все это произошло из-за Бенни, который считает себя вправе всех воспитывать. Лео тоже хорош, зачем-то все рассказал брату, рассчитывая на мужскую солидарность. «Если я расскажу ему правду, – рассудил он, – Бенни, зная о моих серьезных намерениях, займет нашу сторону». Джулия была уверена, что к хорошему откровенность с братом не приведет, и вот, пожалуйста, результат: Бенни все выдал отцу. Если б он знал, что «непоправимое» между его сестрой и другом уже произошло, он и это бы не утаил, чужих тайн для него не существовало.

– Не надо было называть тебя Джулией, – горестно качая головой, повторил Витторио де Бласко. – Может, и правда, в имени уже заложена человеческая судьба.

Он был подавлен, даже жалок. Когда их глаза наконец встретились, Джулия прочла во взгляде отца глубокое разочарование, крушение надежд.

– Ты меня не ругаешь, не наказываешь, – удивилась она.

– Если ты поступишь по-своему, то сама себя накажешь, – со вздохом сказал отец, – очень сильно накажешь. Я, в отличие от тебя, умею заглядывать в будущее, поэтому могу тебя только пожалеть.

Если бы отец накричал на нее, ей было бы легче. Еле сдерживая слезы, она наклонилась и поцеловала отца в худую щеку. Он ответил ей беспомощной улыбкой.

– Я причинила тебе горе, – с сожалением сказала Джулия.

– Если бы ты врала и изворачивалась, то еще больше меня бы расстроила, – ответил Витторио де Бласко. – Ты отчаянная, Джулия, но я благодарен тебе за искренность. Да хранит тебя Господь!

– Спасибо, папа, – растроганно прошептала Джулия и, тихо выйдя из комнаты, осторожно прикрыла за собой дверь.

Погруженная в свои мысли, она прошла мимо матери и стала подниматься по лестнице. Дойдя до последней ступеньки, она почувствовала, что ей плохо: к горлу поднялась тошнота, все тело охватила странная слабость.

Наутро все повторилось сначала, и Джулия решила сдать мочу на анализ – она заподозрила, что беременна.

Вечером они договорились с Лео вместе поужинать, и Джулия, зайдя в аптеку за результатом, подтвердившим ее опасения, сразу же отправилась в ресторан.

– Я беременна, – сказала она Лео чуть ли не с порога.

– Боже мой! – испугался он. – Ты так спокойно об этом говоришь!

– А как же об этом говорить? – с детской наивностью спросила Джулия. – Беременна значит беременна.

– И что ты намерена делать? – осторожно спросил Лео.

– Что мы намерены делать? – поправила его Джулия.

– Надеюсь, наше решение будет единодушным.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду аборт, – решительно ответил Лео.

 

Глава 8

Джулия резко вскочила из-за стола и бросилась в туалет. Там ее вырвало. Вернулась она совершенно разбитой. Лео выглядел потерянным, и это подействовало на Джулию угнетающе. Заплатив по счету, он вывел ее под руку из ресторана. На свежем воздухе оба почувствовали себя лучше.

– Почему я должна делать аборт? – спросила Джулия.

– Потому что ребенок должен быть желанным, а не случайным. Потому что ему нужны не просто отец и мать, а крепкая семья, иначе он всю жизнь будет несчастным. У нас сейчас не лучший момент, мы оба в состоянии войны: я – с женой, ты – со своими домашними, и это положение может затянуться надолго. Мы не сможем уделить ребенку столько внимания, сколько он требует.

Прежде Джулия никогда не думала, хорошо это или плохо прерывать беременность. Не случалось ей и обсуждать этот вопрос с подругами. Она была далека от того, чтобы видеть над каждой беременной женщиной нимб Богоматери, но и не считала рождение ребенка обыденным, житейским делом. Слушая Лео, она представила себе крошечный эмбрион, который едва начал развиваться в ней из семени любимого ею мужчины. Эта новая жизнь полностью зависела от ее решения, и она удивилась, как Лео может так уверенно выносить ей смертный приговор.

– Надо было раньше думать, – уколола она его, – ведь у тебя опыта побольше, чем у меня.

– Раз уж так вышло, надо поскорей исправить ошибку, – уверенно продолжал Лео.

– Исправить ошибку – это значит сделать аборт?

– Другого способа нет, – терпеливо ответил Лео. – Мы пока не готовы иметь ребенка, тем более что меньше всего думали о нем, когда любили друг друга, разве не так?

– Думали мы о нем или нет, теперь значения не имеет. Он есть, и я не выброшу его на помойку!

Сказав это, она бросилась бежать – от Лео, от себя, от своих сомнений. Он догнал ее и нежно обнял за плечи.

– Любимая, не будем ссориться! – Его мужская самоуверенность исчезла, он был похож на смущенного подростка.

– Я в отчаянии, – прижавшись к его груди и глотая слезы, возбужденно говорила Джулия. – Я боюсь. Боюсь скандала с родителями, боюсь твоей жены, всего боюсь! Но ребенок уже живет во мне, и я не убью его, даже если останусь одна безо всякой поддержки.

– Хорошо, хорошо, – уговаривал ее Лео, – успокойся. Как ты захочешь, так и будет. Я люблю тебя и люблю нашего ребенка, даже если он родится таким же упрямым, как и ты. Обещаю тебе, я больше не буду тебя уговаривать сделать аборт.

В тот вечер Джулия никак не могла уснуть. Ей хотелось посоветоваться с матерью. Лео обещал поговорить с женой еще раз и начать искать квартиру, где они смогут жить пока вдвоем, а потом и втроем. Все мысли Джулии сосредоточились на неопределенном будущем и на судьбе крошечного ребенка, которого ей было бесконечно жаль. Никогда, даже в трудном подростковом возрасте, даже в период бурного полового созревания, она не чувствовала себя такой одинокой.

Изабелла спала рядом, и Джулия ей завидовала. Каждый вечер, жирно намазав лицо кремом и накрутив волосы на бигуди, она засыпала безо всяких мыслей и спала всю ночь крепким сном. Ее не мучили ни страхи, ни сомнения, все ей в жизни было ясно и понятно. Она выходила замуж за сына богатого рыботорговца и считала достойным приданым свою громкую дворянскую фамилию и диплом филолога, единственное назначение которого отныне висеть в рамке на самом почетном месте в шикарном особняке, о котором будущий муж уже позаботился. Теперь у Изабеллы будет все, о чем она мечтала: собственный дом в районе Сан-Сиро, окруженный садом, наряды, драгоценности, модные курорты, банкеты и чаепития с подругами.

Джулия завидовала сестре, но не из-за ее выгодного брака, а из-за характера. Отгородившись от мира неприступной стеной своего эгоизма, Изабелла была абсолютно равнодушна к окружающим их проблемам. Любить, сострадать, жалеть – она и понятия не имела, что это такое! А ведь они с Джулией были почти ровесницами: три года – небольшая разница. Выросли в одной семье, получили одинаковое воспитание и образование, но далеки друг от друга, как планеты во вселенной.

Поэтому, когда Джулия почувствовала себя плохо, она не стала будить сестру. Стараясь не шуметь, она пошла в туалет и там обнаружила с удивлением, что у нее началась менструация. Живот болел нестерпимо. «Странно, – подумала она, – выходит, с анализом что-то перепутали и я не беременна?» Но задержка же была, прежде такого с ней никогда не случалось. Раз пошла кровь, значит, ребенок уже не родится? А она успела привыкнуть к нему и даже начала его себе представлять… Лео, наверное, уже поговорил с женой, начал поиски квартиры. Хорошо еще, что она не успела ничего рассказать матери.

Джулия подмылась, подложила прокладку и вернулась в постель, но через десять минут почувствовала, что прокладка промокла. Она снова отправилась в туалет и поняла, что дело плохо: такого сильного кровотечения у нее никогда еще не было.

В это время в дверь постучали, и Джулия услышала тихий голос матери:

– Джулия, открой, это я.

Джулия открыла дверь и, глядя на мать испуганными глазами, прошептала:

– Мама, у меня, кажется, кровотечение.

Мать ободряюще улыбнулась ей. – Не волнуйся, – сказала она и протянула ей пук ваты, – подложи пока, а я вызову такси.

– Это ведь кровотечение, да, мам? – в ужасе спросила Джулия.

– Это выкидыш, – шепотом, чтобы никого не разбудить, ответила Кармен. – Самопроизвольный выкидыш. Сейчас мы поедем в больницу.

В больнице ей сделали чистку, и когда она пришла в себя после анестезии, в палате у ее постели сидела Кармен.

– Теперь все в порядке, – сказала она дочери. – Со многими это случается. Отцу и Бенни об этом знать не обязательно.

– Но один человек должен об этом знать, – сказала Джулия.

– Он уже знает, – ответила мать. – Сейчас он приедет.

– Ты такая хорошая, мамочка! – с улыбкой сказала Джулия и облегченно вздохнула.

 

Глава 9

Джулия стояла у окна, глядя на подсвеченную Мадонну, вознесенную над ее родным городом. Она с детства любила смотреть на венчающую шпиль собора золоченую фигуру с молитвенно сложенными руками и поднятым к небу лицом и верила в ее доброту и заступничество. Отсюда, из мансарды высокого средневекового здания, где они жили теперь втроем – она, Лео и кошка Исидора, – открывался фантастический вид на миланские крыши, и Джулия радовалась, что Лео удалось найти такую романтическую квартиру в самом центре.

Лео сдержал слово: он разошелся с женой и снял эту мансарду. В здании размещались конторы, так что к вечеру они оставались единственными обитателями этого старинного дома. Кухня и ванная комната были крошечные, зато гостиная – довольно просторная, в спальне огромная массивная кровать стояла под скосом потолка, и вставать с нее приходилось осторожно, чтобы не удариться головой о балку. Очень красив был кабинет, в него вела деревянная лестница, покрашенная красной масляной краской.

Джулия выбрала для переезда август, когда никого из ее домашних не было в Милане. Изабелла со своим женихом отдыхали на острове Святого Маврикия. Джулия не сомневалась, что они отправились в такую даль не ради купания в Индийском океане, а исключительно для того, чтобы убивать наповал своими открытками с экзотическими видами умирающих от зависти друзей, которым пришлось остаться в душном Милане.

Бенни подбил нескольких приятелей поехать в Грецию, где он рассчитывал «случайно» встретить адвоката Саверио Тонани, отца Сильваны. Адвокат был известной личностью, и Бенни мог бы многого добиться под его руководством. Возможно, подобная перспектива казалась ему настолько заманчивой, что он частенько в задумчивости рисовал профиль Сильваны, подруги Джулии, разглагольствуя при этом, что в женщине главное не красота, а душевные качества. О лучшей партии Бенни и мечтать не мог: влюбленная в него Сильвана открыла бы ему путь к карьере.

Кармен врачи посоветовали увезти мужа из города, и они отправились на курорт в Рапалло.

Джулия так решительно боролась за свое счастье, что семья наконец смирилась, предоставив ей самой решать свою судьбу. Сейчас, глядя на крыши и светящуюся в ночном небе Мадонну, Джулия вдруг вспомнила море и уютный пансион, где они отдыхали с дедушкой Убальдо.

Мелодичный звук колокольчика вывел ее из задумчивости, и она со всех ног бросилась открывать дверь. Она всегда с нетерпением ждала Лео и радовалась его приходу. Когда она слышала его шаги по скрипучей лестнице, сердце ее начинало нетерпеливо биться, щеки розовели, в глазах появлялся блеск. Прежде чем войти, Лео протягивал очередной подарок – букетик цветов, коробку конфет или какую-нибудь хозяйственную вещь, не лишнюю в их еще не обжитом доме. Кошка Исидора обычно успевала опередить Джулию и первой поздороваться с Лео – мурлыча, она терлась о ноги хозяина, мешая ему войти.

На этот раз Лео, едва поцеловав Джулию, преподнес ей особый сюрприз.

– Собирайся, – сказал он.

– Куда? – удивилась Джулия.

– Мы уезжаем, – весело ответил Лео.

Джулия смотрела на него своими черными, широко раскрытыми глазами и ничего не понимала.

– Объясни, пожалуйста, куда мы уезжаем? – заинтригованно спросила она. – И не темни, а то я тебя убью. – И она, сжав кулаки, стала колотить Лео.

– В Арджентарио, – ответил он наконец, – на виллу Серена.

– Это что, гостиница или пансион? – спросила Джулия, уже начав складывать в кожаный чемодан рубашки и галстуки Лео.

– Ни то, ни другое. Это собственный дом Рибольди. Завтра день рождения старухи Серены Рибольди, и мы приглашены! Будет шикарный прием.

– Не может быть! – воскликнула Джулия, опускаясь на табуретку. – Если издатель Рибольди празднует день рождения своей законной супруги, то он должен тебя не со мной приглашать, а с женой.

– Рибольди пригласил Лео Ровелли с подругой, можешь посмотреть. – И Лео протянул Джулии изящный пригласительный билет с личной подписью крупнейшего издателя.

Рибольди ежегодно устраивал приемы в честь своей жены и приглашал на них видных представителей литературы и политики, известных журналистов, режиссеров, иными словами – миланский свет.

– Но у меня нет подходящего платья, – расстроенным голосом сказала Джулия. – И купить не на что.

В обмен на свободу Лео отдавал жене половину своих заработков, поэтому приходилось экономить на чем только можно. Они и отдыхать не поехали из-за безденежья.

– У тебя будет самое лучшее платье, – заявил Лео и торжественно вынул из кармана объемистую пачку банкнот.

Глаза Джулии еще больше расширились от удивления.

– Откуда у тебя столько? – спросила она.

– Не важно.

– Банк ограбил?

– Не ограбил, а позаимствовал.

– Значит, у нас еще есть время до появления полиции, – сделав страшные глаза, прошептала Джулия и принялась хохотать.

Невесть откуда свалившиеся деньги омрачали ее счастливое настроение, но она подумала, что ей не о чем беспокоиться: в конце концов, Лео умнее, опытнее и старше ее, он знает, что делает.

Это было первое в ее жизни платье от фирмы «Ив Сен-Лоран». Длинное, свободное, переливающееся, с глубоким вырезом, оно сидело на ней потрясающе.

– Вам известно, что вы очаровательная киска? – сказал, улыбаясь, Рибольди, когда Лео представил ему Джулию. – Ради такой женщины можно устроить переворот в своей жизни, я понимаю Ровелли. Без шуток, я восхищен.

Его грубоватая речь выдавала в нем человека, уверенного в себе и привыкшего разговаривать с людьми чуть свысока. Джулия растерялась, не зная, в каком тоне ответить на такой комплимент, и стала искать глазами Лео, но тот куда-то исчез.

– Я не заслуживаю ваших похвал, – ответила она без тени кокетства, чувствуя себя не в своей тарелке.

– Нет, вы действительно очаровательная киска, – повторил издатель, увлекая ее в зал, где было полно народу.

Маленький, коренастый, лысый с хитрым плутоватым выражением на физиономии, он напомнил Джулии дедушкиных дружков, смотревших на нее такими же масляными глазками.

– Очаровательная киска! – как заведенный, продолжал повторять издатель, считая, видимо, свой комплимент очень удачным. – У Ровелли губа не дура.

Он посмотрел на Джулию долгим оценивающим взглядом, и она покраснела. Ее удивило, что издатель в курсе их с Лео истории, до сегодняшнего вечера она и не подозревала, что об их отшениях знают посторонние люди.

Вокруг было полно знаменитостей, и все поглядывали на нее с плохо скрытой завистью – ведь она завладела вниманием самого Джузеппе Рибольди, могущественного издателя, владельца многих популярных газет и журналов.

– Вы не знаете, где Лео? – окончательно смутившись, несмело спросила она.

– Лео? – повторил он за ней. – Ваш Лео очень рискует. Разве можно оставлять такую женщину хоть на минуту? Нет, он вас не достоин.

Рибольди помолчал, ожидая увидеть кокетливую улыбку на лице Джулии, но так и не дождавшись ее, продолжал:

– Скажите, дорогая синьорина, это правда, что вы хорошо пишете?

– Это слишком громко сказано, – смущенно ответила Джулия.

– Молодец! – похвалил ее издатель. – Скромность и застенчивость – лучшие украшения женщины, однако мне хотелось бы поближе вас узнать и самому убедиться в ваших достоинствах, о которых я столько слышал. Встретить в жизни достойного ценителя – это удача. Возьмем меня, например…

– Вы – особый случай, – вдруг успокоившись, непринужденно перебила его Джулия, которая вдруг увидела под маской сладострастника холодное лицо расчетливого дельца, сумевшего создать богатейшую издательскую империю.

– Уверяю вас, вы тоже можете стать таким особым случаем, – сказал Рибольди. – Ровелли говорил мне, что пишете вы великолепно. Если это так, то я рад за вас, потому что мы всегда открываем дорогу молодым талантам. – И он хлопнул ее по заду.

Джулия отреагировала мгновенно. Ее маленькая крепкая ладонь звонко ударила по гладко выбритой щеке издательского короля. Присутствующие гости, все как один, сделали вид, что не заметили этой сцены, но еще много лет спустя, вспоминая знаменитый прием, говорили: «Это было в тот год, когда никому не известная тогда Джулия де Бласко дала пощечину издателю Джузеппе Рибольди».

 

Глава 10

Джулия поняла, что хватила через край, но дело было сделано. Она зажала себе рот рукой, чтобы не закричать от ужаса, и замерла в ожидании неминуемой кары. Ей казалось, что разгневанный Юпитер сейчас испепелит ее своими молниями, однако наказания не последовало. Джузеппе Рибольди лишь удивленно моргнул, закрыв на секунду тяжелыми веками маленькие цепкие глазки, после чего громко расхохотался.

– Вы неподражаемая женщина! – не то с упреком, не то с восхищением сказал он, ловко скрывая досаду за нарочитой веселостью.

Джулия отметила про себя, что многоопытный издатель умеет находить выход из сложных ситуаций.

– А могу и я поприветствовать неподражаемую женщину? – раздался знакомый голос, и Джулия увидела широко улыбающегося Армандо Дзани.

Красивый, мужественный, одетый с присущей ему элегантностью, он возник неожиданно, но очень кстати, как deus ex machina в античных трагедиях. У Джулии невольно вырвался вздох облегчения.

– Привет, Джулия, как дела? – непринужденно спросил Армандо Дзани.

– Наконец-то хоть одно человеческое лицо в этом зверинце, – шепнула ему на ухо Джулия, когда они обменивались поцелуями.

Издатель удивленно наблюдал за дружеской, почти родственной встречей влиятельного депутата и безвестной подружки журналиста Лео Ровелли.

– Уважаемый депутат, – дождавшись своей очереди, приветствовал он Дзани, – спасибо, что уважили своим присутствием, простите за невольный каламбур.

– Да что вы, это я должен поблагодарить вас за приглашение, – быстро ответил Дзани и повернулся к Джулии: – А тебя-то сюда каким ветром занесло? – И, не дожидаясь ответа, снова обратился к издателю: – Вы, насколько я мог понять, познакомились с Джулией только сегодня, я же знаю ее с детства и нежно люблю.

– Чтобы хорошо узнать человека, не всегда требуется много времени, – философски заметил Рибольди, поднося руку к щеке, еще не остывшей после пощечины.

Такой конфуз с ним произошел впервые. Обычно женщины относились к его тяжеловесным знакам внимания вполне благосклонно – ведь покровительство столь влиятельной персоны открывало им путь к успеху. Реакция Джулии не столько рассердила, сколько удивила его.

– Я и не знал, – заметил он после паузы, – что вас связывают такие тесные, такие… – он защелкал пальцами, подыскивая нужное слово.

– Родственные узы? – пришел ему на помощь Дзани.

– Вот именно, родственные! – Слово было найдено. – Я обо всем узнаю последним. Если бы мне было известно об этом раньше, мы с Джулией, возможно, лучше бы поняли друг друга.

Последняя реплика была похожа на извинение, и Джулия поняла, что инцидент исчерпан.

– Почему вы должны были об этом знать? – желая сгладить неловкость, вступила в разговор Джулия. – Я ведь никто.

– Если ваш талант соответствует вашему характеру, то вы очень скоро станете известной, – с уверенностью заметил издатель. – Кстати, вы не знакомы с Паолини? Это главный редактор журнала «Опиньоне», он может быть вам весьма полезен, синьорина…

– Де Бласко, – подсказал ему Армандо Дзани, – Джулия де Бласко.

– Очень красиво звучит, – заметил издатель. – Так вот, синьорина де Бласко, у вас, на мой взгляд, есть все задатки, чтобы стать хорошей журналисткой, вы не согласны, уважаемый депутат? – И он заискивающе посмотрел на Армандо Дзани, который мог быть ему не меньше полезен, чем Паолини Джулии, – от влиятельного парламентария зависело получение специальных льгот для его издательских предприятий.

– Жду вас в понедельник, – сказал ей Паолини.

– Я никогда не работала в газете, – честно призналась Джулия.

– Когда-то надо начинать, – ободряюще улыбаясь, ответил главный редактор.

Его так и подмывало выразить ей свое восхищение по поводу публичной пощечины, которую она звонко влепила его шефу, и сказать ей, что никто и никогда не решился бы на такую смелость, но он ограничился выразительным взглядом, в котором читалось восхищение.

– Я не знаю даже, с чего надо начинать статью, – продолжала заниматься самоуничижением Джулия.

– Главное – никому в этом не признавайтесь, – понизив голос, посоветовал Паолини. – Большинство пишущих журналистов понятия не имеют, с чего начинать и как писать газетные статьи, однако это не мешает им делать карьеру и даже занимать директорские кресла.

Паолини был настоящий профессионал: он знал цену каждому из работающих на него газетчиков и понимал, чего хочет от него издатель. Что касается этой непредсказуемой девушки, с ней надо держать ухо востро. Если бы она ничего собой не представляла, то такой политик, как Армандо Дзани, не взял бы ее столь демонстративно под свою защиту.

– Я и не знал, что у тебя склонность к журналистике, – удивился Дзани, – мне казалось, что ты еще учишься в университете.

– Я и сама до сих пор не знала, – откровенно призналась Джулия, – но почему бы не попробовать?

– А как возникла эта идея?

– Случайно. Я приехала на прием, а оказалась принятой на работу в один из самых авторитетных еженедельников. Думаю, это Лео все подстроил. Лео Ровелли.

Армандо ничего не знал о ее любовной истории, но имя журналиста было ему хорошо известно.

– Он здорово пишет. Его репортажи – высший класс. Но сдается мне, ты ценишь его не только как талантливого журналиста, я прав? – И Армандо посмотрел на Джулию испытующе.

– Он замечательный! – не сдержалась Джулия. – Мы любим друг друга.

– Будь осмотрительна. В журналистах есть что-то от шарлатанов. Они часто убеждают читателя в том, во что сами не верят. Их головы набиты чужими идеями, взглядами, словами, которые они используют по своему усмотрению. – Казалось, в его неприязни к этой породе людей было что-то личное.

– Я должна отказаться от Лео, от работы в газете или от того и другого? – стараясь превратить их разговор в шутку, спросила Джулия.

– Ты передергиваешь, – Дзани поморщился. – Просто не люблю я эту публику. Влюблены в себя и в свои публикации. Все без исключения сторонники культа личности. Своего собственного.

– Лео не такой, – возразила Джулия.

– Все, кого мы любим, кажутся нам особенными. Иначе мы бы их не любили.

Джулия понимала, что Армандо Дзани говорит разумные вещи, но ей не хотелось его слушать, потому что она была влюблена, а значит, и счастлива. Она даже подумала, что боевой товарищ дедушки, которого в партизанском отряде звали Гордоном, одобрил бы ее выбор: он был живым, искренним человеком, между ним и прагматиком депутатом Армандо Дзани огромная разница.

– Возможно, журналистика – твое призвание, – продолжал между тем депутат. – Ты любознательна, умна, у тебя есть вкус и способность к анализу. Но все дело в том, что выбор за тебя сделали другие, а ты не сможешь любить дело, которым тебя заставили заниматься. Ведь это не добровольный выбор.

– Прошу прощения, – прервал их издатель Рибольди, – вы не будете возражать, если я украду у вас на минуточку нашего дорогого депутата?

– Ради Бога, – пожав плечами, ответила ему Джулия.

– Подумай хорошенько о том, что я сказал, – уже на ходу бросил через плечо Армандо. – И не забывай, что ты прирожденная писательница.

Джулия увидела наконец Лео. Он стоял рядом с синьорой Рибольди в окружении знаменитостей и, увидев, что она машет ему, направился к ней навстречу.

– Почему ты решил сделать из меня журналистку? – с негодованием спросила она.

– Потому что ты умеешь писать.

– Может быть, не мешало спросить и мое мнение?

– Послушай, что ты несешь? – шепотом спросил ее Лео. – Тебе выпал выигрышный билет, профессионал с именем и то не отказался бы работать в «Опиньоне», а ты капризничаешь. После пощечины, которую ты дала шефу, он мог тебя уничтожить, но вместо этого он открывает тебе путь к карьере, разве это не здорово?

– И все-таки, если бы ты поделился со мной своими планами, было бы намного лучше, – не сдавалась Джулия.

– Джулия, поверь, стоит начать, и ты войдешь во вкус. Каждую неделю – твоя статья в газете, встречи с интересными людьми, деньги, в конце концов.

– А как же университет? – начиная сдаваться, спросила Джулия.

– Ты справишься и с тем и с другим.

– А если нет?

– Тогда лучше пожертвовать университетом, я убежден в этом.

– Ладно, там будет видно.

Сейчас она не была готова принять решение. Слушая Лео, она вспоминала аргументы Армандо. Все получилось так неожиданно, ее и в самом деле заставляют заниматься тем, о чем она и не думала. Но жить ведь на что-то надо. Она тоже должна вносить вклад в семейную копилку. Видимо, придется согласиться.

– Попробуй, – просительно глядя на нее, сказал Лео и помолился про себя, чтобы Джулия согласилась.

 

Глава 11

– Подъем! – услышала она в трубке бодрый, ликующий голос Лео.

– Который час? – сонно пробормотала Джулия.

– Около часа.

– Зачем ты меня разбудил? Я так крепко спала!

Джулия на ощупь положила трубку и, с наслаждением обняв подушку, в ту же секунду проснулась. Зажгла лампу на ночном столике, села в постели и отчаянно стукнула кулаком по одеялу. Лео звонил неизвестно откуда, а она положила трубку!

Снова зазвонил телефон.

– Ненормальная!

– По-твоему, ночью спят только ненормальные? Все, уже проснулась. Ты где?

– В Риме. На виа Венето. У меня в руке свежий номер «Опиньоне». И в нем…

– …статья Джулии де Бласко, – договорила она за него.

– Ты уже знаешь? – Лео был возбужден, как будто речь шла не о ее, а о его журналистском дебюте.

– Ничего я не знаю.

– Тогда слушай. Заголовок вынесен на обложку: «Интервью с Генри Фордом и Кристиной Ветторе во время их медового месяца». Почин сделан. Утром твое имя будет на устах миллионов читателей.

– Спасибо Армандо Дзани. Это он помог мне встретиться в Швейцарии с наследниками «Форд мотор компани». Обязательно ему позвоню.

– Правильно. Без него бы у тебя ничего не вышло. Кстати, почему ты отказываешься пригласить его к нам?

– В нашу убогую квартиру? – спросила она, чтобы выиграть время: даже с Лео ей было трудно поделиться той тайной, что связывала ее с Армандо.

– В самую прекрасную квартиру на свете, – запальчиво уточнил Лео.

– Когда тебя ждать?

Это было для нее важнее журналистского крещения.

– Утром. Вылетаю в семь – первым самолетом. В девять вместе позавтракаем.

Пока Джулия говорила по телефону, Исидора неподвижно лежала у нее в ногах. Но вот она подняла голову, потянулась, несколько раз зевнула.

– А ты что скажешь? – спросила Джулия кошку. – Это действительно удачный дебют или всего лишь иллюзия?

Кошка равнодушно мяукнула.

– Хочешь знать, чем ты отличаешься от меня? Тем, что тебе неважно, добьешься ты чего-нибудь в жизни или нет. Разве тебя когда-нибудь интересовало, кем ты станешь, когда вырастешь?

Свернувшись калачиком, кошка блаженно мурлыкала.

– Ничего подобного, – ответила за нее Джулия. – У тебя спокойная жизнь, ты ничем себя не утруждаешь, слово «успех» для тебя пустой звук. Тебе все равно, появится твое имя на обложке журнала или нет. Ну совершенно все равно. А для твоей хозяйки это первое звено в длинной цепи. Генри Форд и Кристина Ветторе представили меня греческому королю в изгнании Константину и ее величеству Анне Марии, открыли мне тайну самых трогательных любовных историй нашего времени. Теперь важно продолжать в том же духе, не обращать внимания на происки завистников, работать с полной отдачей, стараясь добиться как можно большего, находить покровителей среди сильных мира, оттеснять слабых, делать все, чтобы удержаться на капризном гребне удачи, разбиться в лепешку, а…

Джулия так и не закончила своего монолога, обращенного к кошке: под сладкое мурлыканье Исидоры она заснула.

Когда позвонила Изабелла, она была в дверях – собиралась уходить.

– Что случилось? – испуганно спросила Джулия, сразу подумав об отце.

С тех пор как она покинула дом на улице Тьеполо, чтобы жить с Лео, из всех членов семьи лишь мать поддерживала с ней отношения. Сестра, вышедшая замуж в сентябре, даже не позвала ее на свадьбу, объяснив это консерватизмом родителей жениха:

– Ты только не обижайся… Войди в их положение, они люди старомодные, а ты… твой образ жизни не укладывается в традиционные рамки… Лично против тебя никто ничего не имеет. Я, конечно, с ними не согласна, но их не переделаешь, сама понимаешь, так что извини…

Джулия не понимала, но ей было наплевать, что про нее думают будущие свекр и свекровь Изабеллы, а заодно и их предприимчивый, пропахший рыбой сынок. Она не обиделась на сестру: не позвали – и ладно. И вдруг этот звонок.

– Не волнуйся, ничего не случилось, – успокоила ее Изабелла. – Я хотела тебя поздравить, ты ведь теперь знаменитая журналистка.

У Джулии отлегло от сердца.

– Спасибо за поздравления, – поблагодарила она. – Прости, я не могу говорить – спешу в аэропорт.

Лео показывал ей на часы, нужно было торопиться, чтобы не опоздать на самолет.

– А куда ты едешь? – поинтересовалась Изабелла.

Джулии захотелось ее поддразнить: сестра сама напрашивалась на это.

– В Лондон. У меня там встреча с принцессой Маргарет и ее мужем, – небрежно ответила Джулия, понимая, какую зависть вызовут ее слова у сестры.

Прошло несколько бесконечных секунд, в течение которых могло случиться все что угодно – от обморока до остановки сердца. К счастью, потрясение не повлекло за собой столь серьезных последствий.

– Как интересно! – заворковала Изабелла. – Слушай, нам надо обязательно увидеться. Мой муж и свекор со свекровью мечтают познакомиться с моей знаменитой сестрой.

– Извинись за меня перед ними. А с тобой увидимся на Рождество на улице Тьеполо.

Когда семья де Бласко собралась 25 декабря, Лео был на Кубе. Бенни и Изабелла, не поддерживавшие с ней никаких отношений, неожиданно подобрели к заблудшей сестре: еще бы, теперь ведь она знаменитость!

Мать встретила ее с ласковой улыбкой, Изабелла обняла, обдав сестру ароматом французских духов, ее муж обрушил на свояченицу лавину неуклюжих комплиментов, Бенни, не моргнув глазом, заявил Джулии, что гордится ею.

Джулия посмотрела вокруг.

– Папа в гостиной, – объяснила мать, понявшая ее немой вопрос. – Он тебя ждет, – добавила она, беря Джулию за руку и ведя к двери в гостиную, как будто дочь забыла расположение комнат в доме.

Отец сидел в кресле у окна и улыбался ей. Он очень изменился, Джулия не нашла на его бледном страдальческом лице прежнего решительного выражения. Он был похож на догорающую свечу. Джулия поняла: дни его сочтены. Почему же никто не сказал ей об этом?

– Здравствуй, папа.

Она подошла и поцеловала отца.

– Джулия, дорогая, – с трудом выговорил он.

– Как дела?

– Сама видишь, старику нечем похвастать.

Джулия не нашла в себе мужества сказать в ответ что-нибудь фальшиво-ободряющее.

– Все будет хорошо, – шепнула она.

– Помнишь слова твоего дедушки? – с грустной улыбкой спросил отец. – «Я старое древо, мне никогда уже не зеленеть». Разумеется, он кокетничал. А вот если я про себя так скажу, это будет чистая правда.

Впервые в жизни Джулия услышала в голосе отца симпатию к деду-грешнику, которого он всегда осуждал.

– По-моему, ты молодцом.

– Это благодаря твоему приходу. Ты сама молодость, сама жизнь. Ты не умеешь притворяться. Все эти месяцы после того, как ты ушла из дома, я много думал о тебе. И многое про тебя понял. Жаль, что истину открываешь слишком поздно, когда уже ничего нельзя изменить.

– Что ты говоришь, папа!

– У нас с тобой были сложные отношения из-за того, что ты такая, как есть. Твоей сестре и твоему брату далеко до тебя. Первое время меня ужасно мучило то, что моя дочь живет с женатым мужчиной. Потом я понял, что твой выбор добродетельнее выбора Изабеллы, которая венчалась по всем правилам в белой фате. Или выбора Бенни, который женихается с твоей подругой-верблюдицей, далеко причем, думаю, не бескорыстно. Джулия не смогла сдержать приступа смеха.

– Вот именно, что не бескорыстно, – повторил он. – Исключительно по расчету. Да-да. Верь мне, Джулия, я многое понял.

Они обнялись, чего никогда не делали прежде, словно каждый из них после двадцати лет отчуждения почувствовал в другом родственную душу. В тот день отец подарил ей самые прекрасные слова из всех, какие она когда-либо слышала.

 

Глава 12

– А под конец он предложил мне деньги, – выложила Джулия, рассказывая коллегам об интервью, которое она взяла у явно нечистого на руку нефтепромышленника.

– Да ну! – не поверил своим ушам молодой остроглазый блондин с детским личиком.

– И еще похвастал при этом: «Я могу быть вам полезен», – продолжала Джулия. – Я бы не удивилась, если бы он добавил: «Каждый человек имеет свою цену». Я таких типов хорошо знаю. Он бы не разорился, уверяю вас, ведь кому-кому, а мне цена небольшая. Разумеется, я мечтала в эту минуту, чтобы он театральным жестом протянул мне чек и небрежно сказал: «Цифру проставите сами».

– А дальше что было? – спросил тот, что постарше, который в свои тридцать лет выглядел на сорок, потому что старался во всем подражать Хемингуэю, но преуспел лишь в одном – в выпивке.

– Дальше? Дальше он дал мне понять, ловко играя словами, что я много выиграю, если нарисую его объективный, как он изволил выразиться, портрет.

– Ну а ты? – в один голос спросили коллеги.

– Чуть не зарыдала, – озадачила она слушателей.

– Почему?

– Да потому что с тех пор, как я стала журналисткой, я только и думаю, кто бы меня подкупил. Ну я, конечно, психанула не хуже Хамфри Богарта в «Раскаленном свинце». А может, Берта Ланкастера. А может, и вовсе не в «Раскаленном свинце», а в другом фильме.

– И чем же кончилось дело?

– Чем кончится, ты хочешь сказать? Для него в любом случае – тюрьмой, для меня – сожалением об уплывшей из-под носа взятке.

Слушатели засмеялись. И тут все трое заметили в дверях Лео.

– Кого я вижу! – обрадовалась Джулия. – Блудный сын вернулся. Объявляю праздник открытым. Заходи.

Несколько месяцев назад двадцатипятилетняя красавица Джулия, преуспевающая журналистка, стала синьорой Ровелли.

Лео остался стоять в дверях.

– Что с тобой? – удивилась Джулия.

– А то, что мне разонравились твои байки! – резко ответил он, повернулся и ушел.

Джулия на секунду потеряла дар речи. «Какая муха его укусила?» – растерянно подумала она.

– Прошу прощения, – извинилась Джулия перед коллегами, которые, как и она, ничего не поняли, взяла сумку и вышла из комнаты. Хорошего настроения как не бывало.

Она увидела Лео в конце коридора, у лифта. Побежала к нему, но, столкнувшись с кем-то, едва удержалась на ногах. Догнав его в вестибюле, схватила за рукав.

– Могу я узнать, что случилось? – шепотом поинтересовалась она.

Не удостоив ее взглядом, он вырвался и пошел к выходу.

Джулия решила поменять тактику.

– Лео Ровелли! – крикнула она. – Я твоя жена. Если ты забыл, позволь тебе об этом напомнить.

Боязнь скандала остановила Лео. Вежливо кивнув нескольким проходившим мимо коллегам, он смерил Джулию презрительным взглядом.

– Разве ты дашь мне это забыть? Еще немного, и меня начнут называть синьором де Бласко. Неужели я мог запамятовать, что ты моя жена? – издевался он, посинев от злости.

– Ты оскорбил меня при людях.

– При каких людях? При тех двух балбесах, которые слушали тебя, раскрыв рот?

– Ты меня обидел, сделал мне больно. За что? – Она знала его самым ласковым, самым нежным и в то же время самым непредсказуемым, самым желчным из людей. Что на него нашло? – Ты обидел Джулию де Бласко, знаменитую журналистку, лучшего корреспондента «Опиньоне»! – Стараясь обратить размолвку в шутку, говорила она, с трудом успевая за Лео, быстро идущим к своей машине.

Лео молчал.

– Может, ты все-таки объяснишь, какая муха тебя укусила? – потребовала Джулия. – Ее же еще и обидели! – не выдержал Лео. – Помешали витийствовать, ломать комедию! Ей мало, что ее читают, ей подавай слушателей! Пусть внимают и рукоплещут!

Джулия удивленно посмотрела на него: она наконец поняла, в чем дело.

– Да ты… Лео… ты ревнуешь!

– Ничего подобного. Просто меня чуть не стошнило. Ты выглядела, как низкопробная певичка на фоне кордебалета. Тьфу!

– Перестань, милый. О Господи! – Джулия схватилась за голову. – Да ты понимаешь, что говоришь?

– Не смей называть меня милым! – прорычал Лео, садясь в машину.

Джулия села рядом.

– Ну какая же из твоей жены певичка? – попробовала Джулия воззвать к здравому смыслу Лео. – Просто у меня было хорошее настроение. Главному редактору понравился мой материал, и я получила от него прекрасное предложение, которое, кстати, собиралась с тобой обсудить. Я была уверена, что ты дома.

– Еще бы! Известная журналистка в редакции, а муж дома, на кухне, стряпает ужин к ее приходу.

– А что тут плохого? – удивилась Джулия. – Я работаю больше тебя и при этом не считаю готовку чем-то позорным. Я готовлю, убираю, навожу порядок на твоем столе, что, впрочем, не мешает тебе в статьях поддерживать феминистское движение. В газете одно, дома другое.

Лео положил руки на руль.

– Где твоя благодарность? – Он повернулся к Джулии. – У тебя короткая память. Быстро же ты забыла, что всем, чего достигла, обязана мне. Это я нашел тебе хорошую работу, я научил тебя писать. Я поддерживал тебя, пока ты делала первые шаги. Я открыл тебе путь к успеху. Если бы не я, ты бы до сих пор торчала в душном классе и учила английскому балбесов. За то, что ты объездила весь белый свет, ты должна сказать спасибо не кому-нибудь, а мне, – безжалостно продолжал Лео. – И за то, что у тебя есть дом. И за то, что ты получаешь гонорары, ты тоже должна быть мне благодарна. И за то, что у тебя есть имя.

На лице Джулии появилась ледяная улыбка.

– Сколько в тебе чванства, Лео! Все, что ты нагородил, вся эта ахинея говорит об одном: я пишу лучше тебя.

Она вышла из машины и решительно зашагала прочь.

Лео побагровел.

– Гляди, не лопни от зазнайства, – предостерег он, догоняя Джулию.

Она шла по улице, не обращая на него внимания.

– Не спорю, работу мне нашел ты, – согласилась Джулия. – Только не потому, что ты такой добренький. Тебе нужно было, чтобы я приносила домой деньги, что я и делаю вот уже шесть лет. Шесть лет я помогаю тебе содержать твою первую жену. А ведь это несправедливо! И никакой твоей заслуги в том, что меня знают и ценят, нет, ведь когда ты представил меня старику Рибольди, единственное, что я от него получила, это шлепок по заду.

– Тебе удается все опошлить, – попробовал защищаться Лео.

– Я? Да я рисковала все потерять, отвесив пощечину твоему Рибольди. Если хочешь знать, меня в тот вечер выручил Армандо Дзани. Так что если уж подводить итоги, дорогой и уважаемый господин Ровелли, то лично тебе я ничем не обязана.

Лео не нашелся, что ответить.

– Господи! – взмолился он. – Неужели нельзя спорить так, чтобы не превращать спор в грызню?

– Это ты меня спрашиваешь? – растерялась Джулия. – Но ведь начал, как всегда, ты… – Она хотела было объяснить свою невыдержанность усталостью, но передумала. – Извини, – сказала она. – Поехали.

Джулия не сомневалась, что это была сцена ревности. Причем Лео и не думал ревновать ее к тем двум коллегам, которым она рассказывала про нефтепромышленника, он ревновал ее к славе, завидовал ее успеху.

– Конечно, я ревнивый, – согласился Лео.

– Это естественное чувство.

– Ты находишь?

Сейчас они говорили уже спокойно.

– Я тоже ревнивая, – призналась Джулия.

– Никогда бы не сказал.

– Еще какая ревнивая! Ты не представляешь, что со мной было, когда я замечала следы помады на воротничках твоих рубашек.

– Ты что, думаешь, я тебе изменяю?

– Если бы я так думала, ты бы провел остаток дней в травматологии. Но берегись, Лео. Если узнаю, что ты позволяешь себе любовные связи на стороне, это будет конец.

– Я люблю тебя, Джулия.

Этот противный эгоист знал, как сделать, чтобы его простили.

Кошка спрыгнула с подоконника и теперь, сладко мурлыча, терлась об их ноги.

– Тебе не кажется, что наша киска слишком много ест? – спросила Джулия. – Видишь, какая она толстая.

– Глупенькая! У твоей киски скоро будут котята. Ты что, не знала?

– Конечно, нет. Но где она нашла жениха?

– Исидора скромное существо. Она считает неприличным афишировать свои сердечные дела. Не то что мы.

– Я тоже умею быть скромной, – прошептала Джулия.

Они стояли обнявшись, и ей захотелось, чтобы Лео еще крепче прижал ее к себе и она могла вдыхать запах его кожи, губ, волос. Ее сердце забилось часто-часто, и она отдала себя во власть переполнявшей ее музыке. День, после еще одной ссоры, затмила сказочная ночь любви, и в эту прекрасную ночь Джулия забеременела во второй раз.

 

Глава 13

Время для Джулии словно остановилось. Никаких командировок, интервью, премьер и презентаций. Никаких бурных ссор с Лео и столь же бурных примирений. Никаких тяжелых сумок из супермаркета, тюков из прачечной, никакой воскресной уборки в их крошечной трехкомнатной мансарде. Тишина и покой, как в безлюдных альпийских лугах.

Джулия почти все время проводила в постели. День незаметно переходил в ночь, ночь – в день. Дитя, которое развивалось в ее чреве, не только принуждало к покою, оторвав от привычных занятий, но и помогало – может быть, впервые в жизни – сосредоточиться на себе, на своем внутреннем мире.

– Если ты хочешь, чтобы этот ребенок родился, избегай всего, что требует от тебя физических или душевных усилий, – наставлял ее гинеколог, который после угрозы выкидыша, случившейся на втором месяце беременности, стал ее главным советчиком. – И будь любезна ежедневно съедать яичницу из двух яиц.

– Я не люблю яичницу, – пыталась возражать Джулия.

– Это не имеет значения. Оставшиеся семь месяцев ты должна практически пролежать в кровати. Вствать можешь только, чтобы сходить в уборную и принять душ. – Гинеколог был категоричен. – Если ты действительно хочешь ребенка, живи сейчас его интересами.

– А почему мне его, собственно, не хотеть?

– Вот именно, почему? Знаешь, когда женщина очень хочет родить ребенка, не разумом хочет, а всем своим существом, она, как правило, его не теряет. Зародыш подает сигналы, заявляя о своем желании жить, и мозг эти сигналы принимает. Мать питает и оберегает зародившуюся в ней жизнь бессознательно, по той причине, что эмбрион и мозг действуют в согласии.

– Отдаваться на волю бессознательного – не в моем характере, но обещаю, мы найдем общий язык, я, во всяком случае, сделаю все, что от меня зависит. – И Джулия легла в постель.

Лео был выше всяких похвал. Он заботился, помогал, развлекал Джулию, а когда уезжал, его заменяла Кармен, оставшаяся с недавних пор одна в доме на улице Тьеполо.

– Я рада, что могу хоть чем-то тебе помочь, – уверяла она дочь. – Теперь, когда Витторио больше нет с нами, наш дом стал совсем пустым, он тяготит меня.

Витторио де Бласко ушел из жизни тихо, никому не доставив хлопот. Кармен старалась отвлекать его от грустных мыслей, но он ей однажды сказал: «Когда умираешь, ни о чем другом думать уже не можешь». Напыщенность, зависимость от условностей, дворянские амбиции и высокомерие – все ушло, и перед смертью учитель латинского языка обрел мудрость и душевный покой.

Кармен осталась одна, и лишь воспоминания далеких лет освещали слабым светом безысходный мрак ее существования.

Однажды Джулия заговорила с ней об Армандо Дзани.

– Ты не хотела бы его повидать? – спросила она мать.

– Ни за что! – с поспешной горячностью, даже с испугом воскликнула Кармен. – Если он иногда вспоминает меня, то молодой красивой женщиной. Я не хочу, чтобы он увидел, какой старой и измученной я стала.

– Измученной – да, но не старой, – возразила Джулия. – Тебе всего пятьдесят, ты еще очень интересная и привлекательная женщина.

В душе же она была согласна с матерью. Никогда нельзя возвращаться туда, где тебе было хорошо. Джулии вспомнились стихи, чьи? – она забыла:

Молоденькая дочь командира Филина, с которой партизан Гордон познакомился в Апеннинских горах, осталась в стране воспоминаний, и грубое вторжение в эту хрупкую деликатную область могло уничтожить это воспоминание.

– Он спрашивает тебя обо мне? – с надеждой спросила Кармен.

– Каждый раз, – и глазом не сморгнув, соврала Джулия.

Кармен закрыла лицо руками.

– Прошу тебя, – взволнованно сказала она, – никогда больше не будем о нем говорить.

Прошло время, когда мать была для дочери опорой и поддержкой. Теперь они поменялись ролями, и Кармен с нетерпением ждала отъезда Лео, чтобы примчаться в мансарду к дочери, с которой она чувствовала себя нужной и любимой. С Изабеллой и Бенни ей было трудно, в их буржуазных домах она была чужой, лишней.

– Мама! – обратилась к ней как-то Джулия. – Эта квартирка, конечно, очаровательная, но с ребенком в ней будет тесно. Что ты скажешь, если мы переедем к тебе, на улицу Тьеполо?

Джулия была уверена, что все от этого выиграют, а главное, мать не будет чувствовать себя такой одинокой и никому не нужной. К ее удивлению, у Кармен было другое мнение.

– Нет, – твердо сказала она, – свобода стоила мне дорого, и я не откажусь от нее даже из страха перед одиночеством. Дом на улице Тьеполо будет твоим, когда меня не станет. Можешь жить в нем, можешь продавать – твое дело.

– Надеюсь, мне не скоро придется заниматься этим вопросом.

– Неизвестно, – ответила Кармен таким тоном, что Джулии стало не по себе.

Пролежав в постели месяц, Джулия почувствовала, что терпение ее на исходе. Книги, телевизор, разговоры с Лео и Кармен, телефонные звонки коллегам и друзьям – все надоело, однако убежденность в том, что ребенок, которого она хотела, нуждается в ее покое, заставляла Джулию сдерживать раздражение и подчиняться дисциплине. Чтобы немного отвлечься, она стала кое-что записывать. Мысли легко и свободно воплощались в слова, она исписывала страницу за страницей.

Когда пошел седьмой месяц, роман был закончен. Первый роман в ее жизни. Лео прочел его за выходные дни и, возвращая Джулии, прибавил к рукописи серебряную вазу с розой и бутылку шампанского.

– Выпьем за рождение настоящего таланта! – сказал он со слезами радости на глазах.

– Издеваешься? – спросила Джулия.

– Ничуть. Надо отдать рукопись машинистке, в таком виде роман никто читать не будет, а потом предоставь мне заняться его изданием. Я знаю, кому надо показать твое детище. Надеюсь, ты мне доверяешь?

Через месяц ей позвонил сам издатель Рибольди.

– Я всегда говорил, что вы не только очаровательная киска, но и очаровательная ведьма, – со свойственным ему грубоватым юмором сказал Рибольди. – Мои сотрудники из отдела прозы говорят, что ваш роман – просто блеск. Молодчина. Хвалю. Когда сможете, приходите заключать договор. А потом мы это отпразднуем.

 

Глава 14

Лео привез ее к гинекологу на очередной осмотр.

– Можешь начать двигаться, – разрешил врач. – Малыш твой окреп.

– Двигаться как? – осторожно спросила Джулия.

– Кататься на горных лыжах и скакать на лошади не стоит, – улыбнулся врач, – бегать тоже нельзя. Ходи на прогулки, съезди к кому-нибудь в гости.

– Тогда пригласи меня на ужин, – обратилась она к Лео, – в какой-нибудь загородный ресторан. Можно? – Вопрос уже относился к гинекологу.

– Можно, только осторожно.

– Я сто лет нигде не была! – словно оправдываясь, сказала Джулия.

– Ты ничего не потеряла, – ответил доктор.

Когда они сели в машину, Лео поехал не к дому.

– Мы сразу поедем в ресторан? – удивилась Джулия.

– Нет, сначала заедем в одно место.

– В какое?

– Сюрприз.

Лео остановил машину у огромного вычурного здания, фасад которого украшали кариатиды с мощными телами. Джулия невольно сравнила свою раздавшуюся фигуру с большим животом и налившимися грудями со скульптурами времен модерна и улыбнулась: поставь ее рядом – не отличишь.

Вестибюль сверкал красотой: изящная, узорная металлическая решетчатая дверца лифта, начищенная медь ручек, старое потемневшее дерево, диван, обитый темной кожей. У Джулии перехватило дыхание от всего этого великолепия. Малышу, видно, тоже понравилось – он активно зашевелился у нее в животе.

Они поднялись на лифте на третий этаж и очутились в коридоре с мраморными полами и двумя дверями, одна напротив другой. На правой двери Джулия увидела латунную дощечку с надписью: «Де Бласко-Ровелли».

– Это наша новая квартира, дорогая, – наслаждаясь удивлением Джулии, торжественно сказал Лео. – Звони!

Джулия нажала на кнопку звонка, и за дверью раздалось: «дин-дон». Дверь открыла незнакомая девушка. Она была крепкого сложения, ростом с Джулию и примерно одних с ней лет.

– Здравствуйте, синьора, – первой поздоровалась девушка, – меня зовут Амбра. Синьора Кармен попросила меня стать вашей помощницей, и вот я здесь.

Джулия была потрясена. «Какой же Лео молодец, – подумала она. – Все время, что она лежала в постели, он думал о ней и о ребенке, искал жилье для них и нашел самое лучшее, что можно было найти!» Даже отсюда, из передней, было видно, какая квартира просторная, светлая, с высокими потолками.

Она бросилась на шею мужу.

– Теперь я знаю, почему так люблю тебя, – воскликнула она, чувствуя себя в эту минуту самой счастливой на свете.

– Синьора Кармен тоже к этому руку приложила, вы не думайте, – заявила Амбра, наблюдавшая за Джулией и Лео. – Она даже уговорила меня бросить работу и заняться новым для меня делом – ведь я никогда не служила в домах.

– А чем вы занимались? – спросила Джулия.

– Уборщицей работала, – ответила девушка. – Меня устраивало, что времени свободного много, и можно успевать политикой заниматься. В нашем партийном отделе дел полно, я, чтобы вы знали, коммунистка.

– Значит, в любой момент в моем доме может произойти революционный переворот? – с напускным ужасом спросил Лео.

– Кроме того, я феминистка, чтобы вы тоже знали, но к работе это не имеет отношения. Я читала некоторые ваши статьи, синьора, вы тоже пишете как феминистка, думаю, мы поладим.

– Давай сразу на «ты», – предложила Джулия.

– С удовольствием, – обрадовалась Амбра. – Ты будешь довольна мной. – И с этой минуты она стала считать себя ответственной за Джулию и ее будущего ребенка.

Джулия, когда пришел срок, родила мальчика, которого решила назвать Джорджо в память о дедушке Убальдо: ведь он когда-то мечтал о сыне, потому и Джулию звал Джорджо. После родов ее охватила необъяснимая грусть, она плакала, сама не понимая, почему. Гинеколог объяснил это чисто физиологическими моментами, но, возможно, Джулия нервничала из-за отсутствия Лео.

Первой ее навестить пришла Кармен, за ней Амбра, потом приходили коллеги с огромными букетами цветов и множеством игрушек. Лео появился лишь под вечер и был как на иголках.

– Ты видел мальчика? – первым делом спросила Джулия.

– Конечно! Он просто чудесный. – В голосе у новоявленного папаши не было особого энтузиазма.

– Мне скоро его принесут кормить, – с гордостью сообщила Джулия. Ей хотелось чувствовать себя любимой, хотелось слышать ласковые слова и найти поддержку во взгляде Лео. Однако муж выглядел рассеянным и явно торопился улизнуть.

– Не буду тебе мешать, раз ты должна кормить, – ухватившись за удобный предлог, сказал он. – У меня полно дел. Ты, я вижу, тут в полном порядке. Спокойной ночи. – И он, чмокнув ее в щеку, до неприличия поспешно ретировался.

Джулия не понимала, что произошло. Пока она была беременна, Лео вел себя безупречно. Он во всем помогал ей, окружил вниманием и заботой. Теперь, когда ребенок, которого они оба ждали, появился на свет, он куда-то спешит.

В воскресенье гинеколог пришел сказать ей, что она может ехать домой. Для Джулии это оказалось неожиданностью. Она позвонила домой, но там никто не ответил. Амбра ушла к отцу или по своим партийным делам, у нее был выходной. Лео не оказалось и в редакции, сказали, что он придет после обеда. Матери тоже не было – возможно, она поехала проведать других внуков к Изабелле или Бенни.

Джулия не хотела оставаться в больнице до следующего дня. В конце концов, что тут такого? Она доберется с малышом на такси. Пришел детский врач. Он принес Джорджо, дал молодой матери практические советы, рецепты на детское питание, молочную смесь и консервированную воду на первое время и сказал, когда надо ему показаться.

Джулия собрала вещи, попросила вызвать такси и отправилась домой с новорожденным сыном. Войдя в квартиру, она положила кричащего Джорджо на диван, открыла окна в гостиной и направилась в спальню.

Кровать была в страшном беспорядке, и на смятых простынях Джулия увидела крошечные женские трусики черного цвета. Под резинкой красными нитками было вышито: «love me», что свидетельствовало о вульгарном вкусе их обладательницы.

 

Глава 15

Джулия вышла из спальни, брезгливо держа двумя пальцами вещественное доказательство мерзкого греха. Джорджо, лежа на диване в гостиной, молчал. Взяв конверт, Джулия опустила в него трусики, потом записку, в которой она написала: «Это я нашла в моей постели. Прошу тебя не возвращаться. Если вернешься, убью».

Поставив на конверте фамилию Лео, она добавила «лично», после чего вызвала такси и, заплатив шоферу, попросила его доставить конверт в редакцию.

Джорджо заворочался на диване. Джулию охватило отчаяние. Могла ли она предположить, что, вернувшись домой с ребенком, окажется в таком положении! Сынишка заплакал: он наверняка был мокрый и хотел есть. Его беспомощность и полнейшая зависимость от нее придали ей мужества. Поборов отчаяние, Джулия припомнила советы детского врача и начала действовать.

Сначала она завернула Джорджо в сухое, развела молочную смесь, налила в бутылочку, остудила, накормила. Малыш снова уснул. Взяв его на руки, Джулия готова была разреветься, такой несчастной чувствовала она себя в эту минуту, но крошечное существо нуждалось в ее заботе, и она взяла себя в руки.

В доме ничего не было готово к их возвращению из клиники. Из суеверия Джулия не стала заниматься приданым для новорожденного, Лео же ни о чем не позаботился. Составив два кресла, Джулия положила малыша на эту импровизированную кровать и вытерла пот со лба. Она еще чувствовала себя очень слабой, ей хотелось отдохнуть, но лечь на кровать, где Лео занимался любовью с какой-то потаскушкой, пока она корчилась в родовых муках, – ни за что!

Она прилегла на диван и уснула.

Резкий телефонный звонок разбудил ее и Джорджо. Чертыхаясь, она сняла трубку.

Оказалось, что звонит Бенни.

– Я не могу сейчас с тобой разговаривать, – без церемоний сказала она. – Мой сын плачет, я должна им заняться.

– Я хочу заехать, – сообщил брат.

– Когда? – У Джулии его намерение не вызвало особой радости.

– Прямо сейчас.

Через несколько минут Бенни уже входил в гостиную.

– Могу я взглянуть на своего племянника? – с напускной веселостью спросил он и вручил Джулии букет цветов и пакетик из «Фараоне», в котором лежал тонкий золотой браслет для Джорджо – его имя было выгравировано на пластинке. – Твой племянник только что заснул, так что тебе придется довольствоваться лишь моим обществом. Если эта мрачная перспектива тебя не пугает, располагайся. – И Джулия жестом указала на диван.

В гостиной царил беспорядок, всюду были раскиданы вещи. Джулия посмотрела на брата и впервые заметила, как он похож на отца, но брат был тверже, сильнее и хитрее.

– Лео сознает, что поступил нехорошо, – сказал Бенни. Зная сестру, он решил говорить с ней без обиняков.

– Он что, нанял тебя в адвокаты?

– Я твой брат, – ханжеским тоном произнес он. Можно подумать, что им сейчас руководила забота о сестре.

В последнее время отношения между ним и Лео снова наладились – во всяком случае, внешне, – поэтому, влипнув в неприятную историю, Лео решил прибегнуть к посредничеству старого приятеля, чтобы помириться с Джулией.

– Очень красивый браслет, – переменила тему Джулия. – Большое спасибо. Наверное, Сильвана выбирала?

– Я говорю с тобой о твоем муже, – с патетикой в голосе сказал Бенни.

– Слышу, не глухая, но я не хочу о нем говорить. Посмотри по сторонам, здесь как в цыганском таборе! Я одна с ребенком, без помощи, без поддержки. А спальня? Я не могу в нее войти после того, что там происходило, пока я лежала в клинике! – В волнении она поднялась с места и, взяв коробочку с браслетом, положила ее на стеллаж.

– Лео просит у тебя прощения, – тихо сказал Бенни. – Даю тебе честное слово, он чувствует себя очень и очень виноватым.

– Его высочество направляет посла с дарами! Цветы и золотой браслет должны меня задобрить, так надо понимать? – с горьким смехом воскликнула Джулия. – А где он сам, этот жалкий трус, почему не пришел?

– Он говорит, что ты убьешь его.

– Ну конечно, Джулия ведь на все способна! – Не в силах больше сдерживаться, она разрыдалась и, шмыгая носом, как маленькая, продолжала прерывающимся голосом: – Сначала он изменяет мне, а потом просит прощения, хорош, ничего не скажешь. И ты не лучше! Мне даже некуда положить ребенка, ничего не готово, а ты сейчас начнешь читать мне проповедь. Когда-то в интересах семьи я не должна была соединять с ним жизнь, потому что он был женат, теперь, видимо, тоже в интересах семьи, я не могу послать его ко всем чертям за его подлость.

Джорджо заплакал, и Джулия замолчала. Пока она успокаивала его, Бенни, решив хоть чем-то помочь, отправился с рецептами в аптеку. Хлопоча вокруг малыша, Джулия думала о том, как Бенни изменился к ней в последнее время. От прежнего высокомерия и следа не осталось. Пытается сохранить ее семью, успокаивает. Из самоуверенного старшего брата превратился в доброго друга…

Когда брат вернулся из аптеки с подгузниками, бутылочками, сосками, детским мылом и пластиковой ванночкой, Джорджо уже лежал чистый и накормленный. Видя, что сестра успокоилась, Бенни вернулся к разговору.

– Лео – отец твоего ребенка, – мягко напомнил он.

– И это дает ему право вытирать об меня ноги? – не повышая голоса, ответила Джулия. – Это не аргумент, господин адвокат. Или случай настолько безнадежный, что вам ради вашего клиента остается лишь слезно молить суд о снисхождении?

– Он совершил ошибку и просит прощения, – продолжал настаивать Бенни. – Он просит разрешения вернуться.

– Зачем? Чтобы отнести в прачечную злополучное постельное белье? – снова взорвалась Джулия. – Прости, Бенни, я не хочу показаться высокопарной, но есть вещи, к которым я отношусь серьезно. Простить предательство я не могу. Пока я рожала, он развлекался в нашей спальне, пока я корчилась в муках, производя на свет нашего сына, он занимался любовью. Да что вы, мужчины, понимаете в этом? Боль, страх и вместе с тем счастье, которое испытывает женщина, рожая ребенка, словами не передать, хотя поэты и писатели-мужчины обожают разглагольствовать на эту тему.

– Лео было очень тяжело после того, как ты родила Джорджо, – заступился за друга Бенни.

– Что-что? Повтори, пожалуйста! – Джулия не знала, смеяться ей или плакать. – Лео было очень тяжело? Это уж слишком!

– Нет, не слишком, – Бенни был очень терпелив. – Отцовство – тоже нелегкая ноша, уверяю тебя. Ты была поглощена сыном и о нем совершенно забыла. Лео не привык к этому. Ты ведь знаешь, он эгоист и привык быть в центре внимания. Его пугала мысль о том, что с появлением в доме ребенка он превратится в третьего лишнего, вот и постарался доказать самому себе, что свободен в своих поступках, и привел в дом эту, как сказать… короче говоря, можно расценить его поступок как акт отчаяния, как попытку доказать тебе и себе, что он тоже существует.

– Ты случайно не учишься заочно психоанализу?

– Просто я взываю к твоему здравому смыслу.

– Кофе хочешь? – Джулия неожиданно успокоилась.

– С удовольствием, – Бенни облегченно вздохнул и добавил уже с улыбкой: – Ты же знаешь Лео, он самый настоящий ребенок.

Они сели в кухне и, пока Джорджо спал, выпили кофе. Джулия закурила после многомесячного перерыва, но сигарета вызвала у нее отвращение, и она после первой же затяжки потушила ее в пепельнице.

– Хоть одна радость, – заметила она, – курить брошу.

– Он виноват, никто с этим не спорит, – продолжал заступаться за друга Бенни, – но нельзя приговорить его к наказанию, не дав шанса исправиться. Ты же знаешь, как он тебя любит.

– Я тоже его люблю, сукина сына, – призналась Джулия, вспомнив, сколько счастья подарил ей этот обаятельный обманщик. – Так и быть, пусть возвращается.

Она действительно любила его, любила, несмотря на его эгоизм, на его капризный, обидчивый характер, потому что знала, что у него нежная и чистая душа. Кроме того, он был ее мужем, отцом ее сына, ради нее он бросил жену, дом, привычную жизнь. Джулия бессознательно убеждала себя, вспоминая моменты, когда им было хорошо вместе, когда он помогал ей, проявляя лучшие свойства своей души.

– Пусть возвращается, – повторила она, словно уговаривала самое себя, – но не сразу, мне нужно время, чтобы пережить этот удар.

– Сколько времени? – спросил Бенни, который, честно говоря, не надеялся на благополучный исход.

– Не меньше недели, – решила Джулия.

Лео дал о себе знать в тот же день: грузчики принесли новую кровать и забрали старую. О сыне он тоже позаботился: Джорджо получил удобную кроватку. В течение недели ежедневно приходил посыльный с букетом цветов. Ровно через семь дней Лео вернулся.

Когда Джулия открыла ему дверь, она увидела на пороге удивительно красивого мужчину, который смотрел на нее влюбленно, восхищенно, виновато. В руке он держал книгу. На обложке была нарисована женская фигура и крупными буквами было написано: «Джулия де Бласко. «Мой ребенок».

Джулия внимательно посмотрела на мужа, потом на книгу, после чего они обнялись.

 

Глава 16

– Это сигнальный экземпляр, – объяснил Лео. – Я выпросил его у директора типографии. Тираж начнут переплетать только завтра.

Джулия взяла у него из рук книгу.

– Входи, – сказала она.

– Я не видел тебя целую вечность, – пробормотал Лео, обнимая и целуя Джулию в губы. – «Мед и молоко под языком твоим, и благоухание одежды твоей подобно благоуханию Ливана», – процитировал он библейскую «Песнь Песней».

– Моя одежда благоухает детской присыпкой, – пошутила Джулия.

– Я соскучился.

– Мы расставались и на больший срок.

– Но не так. Я видел тебя каждый вечер, – признался Лео, чем очень удивил Джулию. – Часами стоя у окна, я наблюдал, как ты ходишь по комнатам, ждал, когда ты погасишь свет и закроешь ставни. – И он показал ей на гостиницу «Диана», расположенную напротив.

– Ты там жил? – Джулия широко открыла глаза.

– Прожил самую длинную, прямо-таки нескончаемую неделю моей жизни, – сказал Лео и вздохнул с поистине вертеровской печалью.

– Ты хочешь заставить меня почувствовать угрызения совести? – с напускным недовольством спросила Джулия. – Нечего валить с больной головы на здоровую!

– Я люблю тебя, Джулия, и этого маленького нахала люблю, который отобрал у меня часть твоей любви. Где он? Я хочу увидеть своего сына.

– Пойдем, покажу.

Джулия ввела его в спальню, где рядом с большой кроватью стояла маленькая, в которой мирно спал Джорджо.

В тот вечер Амбра осталась с малышом, а Джулия с Лео отправились в ресторан ужинать. Для Джулии это был перый выход после рождения Джорджо. Она чувствовала себя свободной, как птица, и счастливой рядом с Лео, красивым и необыкновенно привлекательным, обладавшим даром влюблять в себя всех женщин с первого взгляда.

Метрдотель усадил их за столик.

– Специалисты считают, что твой роман будет иметь успех, – сказал Лео.

– Да чего стоят их прогнозы? – словно боясь сглазить, горячо принялась рассуждать Джулия. – Вспомни «Леопарда» и «Историю любви». Критики просто камнями забросали эти романы, а в результате – ошиблись. И наоборот, тех, кого они превозносят, забывают на следующий день после выхода книги.

– Тем не менее Рибольди посоветовал сделать твоему роману мощную рекламу. Ты сама знаешь, совет старика все воспринимают как приказ. О Рибольди можно говорить все, что угодно, но нельзя не признать, что нюх у него фантастический.

– А сам-то ты что думаешь? – стараясь не впадать в эйфорию, спросила Джулия.

– Я думаю, что ты написала блестящий роман, но следующий будет еще лучше.

– Честно?

– Я убежден, у тебя все впереди.

– И что ты мне советуешь?

– Сменить профессию.

– Чем же мне теперь прикажешь заниматься, конным спортом?

– Ты должна следовать своему призванию. Писать книги. Ведь именно этим ты всегда хотела заниматься, а не журналистикой, к которой я принудил тебя. Хотя, согласись, журналистка ты была великолепная.

– Ты мне льстишь, – Джулия залилась краской.

– Это правда, Джулия, – уверенно сказал Лео. – Сама о том не подозревая, ты написала очень талантливый роман, так продолжай, не зарывай свой талант в землю.

– Лео, что бы я делала без тебя? – растроганно спросила она и нежно сжала его руку.

Подошел официант и поставил перед каждым из них тарелку с филе под грибным соусом и лесную землянику. Его движения были предупредительны, поза вежлива, слова деликатны и тихи. Изысканность этого модного ресторана вызвала у Джулии в памяти ужины в моденской остерии на виа Скарпа. Остерия называлась «У берсальера», и тот незабываемый вечер был посвящен украденной дедушкиными друзьями утке, из которой хозяйка, прозванная за крутой нрав Наполеоном, приготовила отличное блюдо. Она размашисто накладывала на тарелки щедрые порции, разбрызгивая подливку, чем очень смешила честную компанию. Ламбруско текло рекой, все смеялись и шутили, и маленькая Джулия ела и смеялась вместе со всеми. Потом кто-то заиграл на губной гармошке, наступила тишина, и дедушка запел своим чистым, теплым, взволнованным голосом:

Воспоминания нахлынули на Джулию. Реальность, мечты, дедушкины байки смешались в ее голове, рождая фантастические истории про благородных синьоров и отважных разбойников, про рыцарей и убийц, про гордых дам и продажных женщин.

– Ты почему не ешь, радость моя? – заботливо склонился к ней Лео, возвращая ее на землю.

– Я задумалась, – ответила Джулия.

– О чем? О будущем?

– Нет, о прошлом. Я вспомнила дедушку. Мы познакомились с тобой в день его смерти, помнишь? – И она начала рассказывать об Убальдо Милковиче, одновременно нащупывая нить нового романа.

– Привет! Как жизнь? – раздался рядом манерный женский голосок, и Джулия, подняв глаза, увидела молодую блондинку с привлекательными формами, легкую и воздушную, как пушинка.

Лео встал и поцеловал протянутую ему руку.

– Вы не знакомы? – спросил он обеих. – Марта Корсини, моя жена, – представил он женщин друг другу.

Джулия улыбнулась натянутой улыбкой, досадуя, что эта особа в розовых одеждах прервала ее рассказ. Марта, напротив, так обрадовалась, что искренность ее чувств можно было поставить под сомнение.

– Знаменитая Джулия де Бласко! – с восторгом сказала она. – Я ваша горячая поклонница. – И, обратившись к Лео, добавила: – Сколько времени мы не виделись?

– Ровно столько, сколько прошло с нашей последней встречи, – со смехом ответил Лео.

– Не буду вам мешать, – проворковала Марта Корсини и удалилась.

– Кто это? – тихо спросила Джулия, провожая глазами небесное создание, в котором она почувствовала что-то вульгарное.

– Жена Корсини, известного хирурга, да ты наверняка о нем слышала.

Джулия на минутку задумалась.

– Никогда не слышала, – ответила она не очень уверенно. – К счастью, я здорова и в медицинской среде никого не знаю, но ты, кажется, неплохо ее знаешь?

– Да, я ее знаю, – коротко ответил Лео.

– По-моему, она очень противная.

 

Глава 17

Роман имел большой успех. Когда у Джулии выдавался свободный часок, она бежала в центральные книжные магазины, чтобы посмотреть, кто покупает ее книгу. Уверенная, что читатели не знают ее в лицо, она стояла у прилавка с бестселлерами, среди которых был выставлен ее роман, и с замиранием сердца наблюдала за покупателями. Это было захватывающее времяпрепровождение, но Джулия не имела возможности посвящать ему целые дни: у нее был дом, муж, ребенок, работа в еженедельнике, правда, теперь на полставки, и новые герои, которых она вела по лабиринту своих фантазий к неведомому ей самой финалу.

Прошел год, наступило лето, и педиатр посоветовал отвезти Джорджо на море.

– Ты поедешь с нами? – спросила Джулия мужа.

– Я буду приезжать, когда смогу, – ответил ей Лео.

Они сняли домик в Милано Мариттима. Он стоял среди пиний в двух шагах от пляжа. С Джулией должна была ехать Амбра, но в последнюю минуту обстоятельства изменились: из-за внезапной болезни отца ей пришлось остаться. Кармен, хотя и неохотно, согласилась выручить дочь – ведь той надо было закончить второй роман.

– Честно говоря, – призналась Кармен, – мне никого не хочется видеть.

Она все больше уходила в себя, но Джулия надеялась, что общение с внуком вернет ей интерес к жизни.

Джулия сидела в саду и, отрываясь время от времени от своей рукописи, видела мать и Джорджо, сидящих на пляже под полосатым тентом. Кошка Исидора, беременная, несмотря на свой почтенный семилетний возраст, дремала на травке.

Лео, проведя с ними выходные, несколько часов назад уехал в Рим, чтобы лететь оттуда в Южную Африку с ответственным заданием.

Косые лучи заходящего солнца пронизывали рощу, воздух был напоен хвоей и морем, и Джулия, сделав глубокий вздох, почувствовала, как на нее накатывается волна счастья. Предвечернее освещение, тишина моря, волнующие запахи, рукопись романа на маленьком столике, которую нежно шевелит ветерок, прошлое и будущее, любовь к Лео и две трогательные фигуры на почти опустевшем пляже – бабушка и внук. «Никогда еще мне не было так хорошо!» – подумала Джулия и закрыла глаза от переполнявших ее чувств.

Зазвонил телефон, и она пошла в дом. Прежде, чем улететь в Южную Африку, Лео позвонил, чтобы попрощаться.

– Береги себя, – попросил он Джулию.

– Ты тоже. Обещай, что не будешь работать целыми сутками.

– Обещаю. Жди меня через неделю.

– Я люблю тебя, – сказала Джулия.

– Я тебя тоже, – ответил Лео, и Джулия услышала, как там, на аэродроме, объявили его рейс.

Положив трубку, она вернулась в сад. У нее еще был целый час для работы. Машинально она бросила взгляд туда, где сидела Кармен с Джорджо, но не увидела их. Она обвела глазами всю полосу пляжа в обе стороны – бабушку с внуком точно ветром сдуло.

Не помня себя от страха, она побежала к морю. Купающихся в этот час было немного, в основном соседи, знавшие Джулию. Сбросив с ног шлепанцы, она бежала по пляжу и задавала всем один и тот же вопрос:

– Простите, вы не видели маму с Джорджо?

– Синьора Джулия! – окликнула ее какая-то женщина. – Не волнуйтесь вы так, вон ваш мальчик. Вы, наверное, Бог знает, что подумали, все мы, матери, такие… – Женщина явно хотела поговорить, но Джулия даже не остановилась возле нее и, лишь взглянув в указанном направлении, бросилась туда.

Джорджо сидел под навесом и мирно играл с девочкой своего возраста.

– Здравствуйте, синьора, – радостно поздоровалась с ней мать девочки.

– Почему Джорджо один? Где моя мама? – вместо приветствия спросила ее Джулия.

– Она попросила меня приглядеть за вашим сыном, а сама пошла поплавать. Не беспокойтесь, сейчас она вернется.

– Этого не может быть! – воскликнула Джулия.

Женщина удивленно посмотрела на нее.

– Почему же? Разве она не может искупаться?

– Моя мать ни разу в жизни не купалась в море, – с ужасом в глазах ответила ей Джулия. – Она не умеет плавать.

Схватив Джорджо, она бросилась с ним к воде, а мать девочки, с трудом за ней поспевая, все повторяла:

– Как же так? Она сказала: «Присмотрите за малышом, пожалуйста, я хочу немного поплавать».

Кармен нигде не было видно, и Джулия в отчаянии бросилась к спасателям. Избороздив на моторке зону купания, они вернулись ни с чем. Произнося в громкоговоритель ее имя, они обошли пляж, но и на суше Кармен не обнаружили. За каких-то пятнадцать минут человек бесследно исчез с полупустого пляжа – это было похоже на наваждение.

У Джулии мелькнула безумная мысль, что мать вернулась домой. Отдавая себе отчет в том, что такого не может быть, она тем не менее вернулась и осмотрела все комнаты. Дом был пуст.

Когда появились карабинеры, Джулия уже была уверена, что матери в живых нет. Она вошла в море, освещенное заходящими лучами солнца, чтобы встретить свою смерть. Тело ее нашли через два дня.

Мать ушла из жизни молча, ничего не сказав ей, ничего не объяснив. Почему она так поступила? Хотела ли она отомстить за свою неудавшуюся жизнь или просто устала от одиночества? Эти вопросы Джулия задавала себе все снова и снова. Плача от горя, она вглядывалась в туманное прошлое, как вглядываются в старую выцветшую фотографию, пытаясь отыскать там ответ на свои вопросы. Но что она знала о матери? Что вообще знают дети о своих родителях?

Припоминая какие-то мелкие эпизоды, фразы, отдельные слова, Джулия пыталась понять, когда мать окончательно рассталась с надеждой, когда впала в это состояние полнейшего равнодушия ко всему, что ее окружало. Конечно, это случилось не вчера, но Джулия, хоть и замечала подавленное состояние матери, пыталась каждый раз объяснить его простыми, житейскими причинами. Лео, Джорджо, работа до краев наполняли ее жизнь, и когда она со страхом думала о материнском одиночестве, то невольно отгоняла от себя эти мысли. Да, теперь она поняла: ее любимая замечательная мама смертельно устала. Она была сломлена, сломлена окончательно. Единственным выходом, который она видела, – было самоубийство, потому что оно открывало дверь в неведомый тайный мир, который мог оказаться миром освобождения от непосильного груза жизни.

 

Глава 18

Кармен ушла неожиданно для всех. Она решила закрыть книгу своей жизни, и море приняло ее и одарило смертью.

– Почему она это сделала? – спросил Бенни.

– Не знаю, – опустив глаза, ответила Джулия.

– Она казалась всегда такой спокойной, сдержанной, – заметила Изабелла, которая, кажется, впервые в жизни испытала боль утраты.

– Она очень устала, – сказала Джулия. – Воспоминания стали для нее непосильным грузом.

– Какие воспоминания? – удивилась Изабелла.

– Ее воспоминания, – ответила Джулия.

– Она не имела права этого делать! – заявил Бенни, в котором снова проснулся моралист.

– Да какое право ты имеешь судить! Что ты знаешь о ее воспоминаниях, ее усталости? Разве нам понять, что происходило у нее в душе? – воскликнула Джулия, и у нее на глаза навернулись слезы.

Брат с сестрой ничего не знали о матери, она единственная была посвящена в тайну короткой любви, которая всю жизнь терзала сердце Кармен. Может быть, ее путь к смерти начался там, в Апеннинах, холодным зимним днем, когда она навсегда уезжала на велосипеде от своей единственной любви и сердце ее разрывалось от горя?

– Но она ведь была не одна, – продолжала недоумевать Изабелла, – рядом находились ты, Джорджо.

Джорджо, сидя на руках у Джулии, радостно всем улыбался, а потом, бормоча что-то понятное только ему, занялся ее золотой цепочкой.

Они приехали в Модену, чтобы похоронить мать в родной земле, так она хотела. В ее сумочке они нашли наспех нацарапанное завещание: «Дом на улице Тьеполо оставляю Джулии. Остальное делите как хотите. Прошу уважить мою волю».

– А твой муж где? – спросил Бенни.

– В Кейптауне.

– Ты не сообщила ему?

– Зачем? Это все равно ничего бы не изменило.

– Ты сейчас куда? – спросила Изабелла. – Вернешься на море?

К удивлению Джулии, она не выразила никакого неудовольствия по поводу распоряжений матери.

– Пожалуй, вернусь с вами в Милан. Нам оставалось пробыть там всего три дня.

Изабелла села в машину Джулии, чтобы присматривать за Джорджо. Много лет они уже не были вдвоем.

– Мне неловко, что мама так решила насчет дома, – сказала Джулия.

– Оставь. Раз мама решила, пусть так и будет. Мы с Бенни уже все обсудили, тебе не о чем беспокоиться.

– Возможно, через некоторое время я решусь туда перебраться, – сказала Джулия, – пока же мне и думать об этом страшно.

В Милан они приехали уже затемно. У дома Джулии Изабелла пересела в машину мужа, который ехал за ними следом, а Джулия, взяв на руки крепко спящего сына, вошла в подъезд. Поднимаясь в лифте, она вспомнила, как сравнительно недавно входила в него впервые. Тогда она была беременна, писала свой первый роман, а Лео с матерью подыскали эту квартиру. Благодарность к матери наполнила ее глаза слезами, и одновременно она с нежностью подумала о муже. Конечно, он избалованный эгоист, но есть в нем что-то очень чистое, почти детское, и потом он искренне любит ее. Что бы она без него делала?

Выйдя из лифта, Джулия подошла к двери, вынула из сумочки ключ и вставила его в замочную скважину. Дверь открылась с первого оборота, хотя она точно помнила, что перед отъездом закрыла ее на два. Первой мыслью было: в квартире воры! Она инстинктивно прижала к груди Джорджо и уже хотела убежать, но что-то остановило ее. Переступив через порог, она бесшумно прикрыла дверь и замерла.

Из слабо освещенной гостиной доносилась мягкая музыка. Несколько пар танцевали. Джулия узнала коллегу Лео и его подругу Люси, остальные были ей незнакомы. Что делают эти люди в ее квартире? Кто их впустил? Ничего не понимая, она направилась к спальне. Открыла дверь и зажгла свет. На нее уставились Лео и та самая блондинка, которую она видела в ресторане. Оба с одинаково глупыми испуганными лицами.

 

Глава 19

Свет померк перед глазами Джулии, земля ушла из-под ног, но из ее груди не вырвалось ни единого звука. В эту секунду все ее мысли были о маленьком Джорджо: только бы он не проснулся. Осторожно протянув руку к выключателю, она потушила свет, и дикая сцена исчезла, как приснившийся кошмар.

Бесшумно выйдя из спальни, Джулия прикрыла за собой дверь, не спеша вышла из квартиры и вызвала лифт. Положив Джорджо на заднее сиденье своей машины, она включила зажигание и отъехала от дома. Через пять минут она уже была на улице Тьеполо.

На этот раз Лео хватило ума не прибегать к посредничеству Бенни. Зная Джулию, он понял, что примирение уже невозможно, она его больше не простит. На глаза жены он не показывался.

Кто по-настоящему помог Джулии в трудную минуту, так это Амбра. Благодаря ее поддержке Джулия, хоть и с опозданием, сдала вторую книгу и сразу же приступила к третьей. За несколько месяцев они стали настоящими подругами.

– Ты пишешь все лучше и лучше, – сказал ей издатель, – еще немного, и станешь звездой первой величины.

– Мне приятно это слышать, но я не обольщаюсь. Хороших писателей и без меня достаточно.

Старик заботливо посмотрел на нее.

– У тебя усталый вид. Скажи, ты не слишком много работаешь?

– У меня нет выхода, – ответила Джулия. – Сюжет нельзя спрятать, как сокровище или капитал, его нужно разрабатывать. Иначе он безнадежно устареет. Когда у меня есть вдохновение, я пишу и не могу остановиться.

Работа стала для нее транквилизатором и допингом одновременно, Джорджо – единственным утешением. Романов она не заводила, если не считать одного, короткого, с фотографом. Когда они встретились с Лео в суде по поводу развода, он дал понять, что осуждает ее за эту связь. Мечтая вернуть ее, он готов был прибегнуть к любым аргументам. Потом он изменил тактику и принялся за ней ухаживать. Но Джулия порвала с ним окончательно. Теперь она знала, что Лео не может переродиться и всем его клятвам грош цена.

Постепенно страсти улеглись, и они стали добрыми друзьями. Что касается Джорджо, Лео был и оставался любящим отцом, в этом отношении Джулия не могла на него жаловаться.

– Ты можешь потребовать у него столько денег, сколько считаешь нужным, – сказал ей Бенни, который был ее адвокатом в бракоразводном процессе.

– Но я не хочу, чтобы он умер с голоду! – Джулии стало жаль бывшего мужа. – Ему и так приходится отдавать первой жене половину своих заработков, нельзя же забирать у него все.

– Первой жене он давно уже ничего не дает, – заверил ее Бенни.

– Скотина! – возмутилась Джулия. – Куда же он в таком случае тратит деньги?

– Ты меня об этом спрашиваешь?

– Раз так, возьмем с него максимум того, что можем взять. В конце концов, Джорджо не только мой, но и его сын. А о детях надо заботиться. – В эту секунду она была в ярости.

Когда они с Лео виделись, гнев ее улетучивался. Конечно, он не менялся, оставаясь все тем же эгоистом, обманщиком и ловеласом. Избалованный ребенок, любимец женщин, он не был способен хранить верность, отвечать за свои поступки, нести ответственность за семью, как другие мужчины. Но несмотря на свою неистребимую страсть к изменам, он любил и, возможно, любит ее до сих пор. Джулия чувствовала это сердцем.

В ее жизни снова появилась Заира. Она открыла дом моды в центре Милана, где разрабатывала модели одежды для прет-а-порте. Громкая аристократическая фамилия обеспечивала успех ее предприятию. Злые сплетники поговаривали о том, что дружба двух женщин не совсем естественна, но Джулия не обращала на эти сплетни никакого внимания. Уж кто-кто, а она-то знала, что питает к Заире лишь дружеские чувства.

На одном из показов мод своей подруги Джулия встретила как-то Марту Монтини – женщину, которую застала после похорон матери в своей постели. Марта была с мужем, и Джулия услышала, как кто-то назвал его по имени – Гермес.

Нежные, волнующие воспоминания далекой молодости, почти детства, нахлынули на нее, и она вспомнила красивого, похожего на греческого бога юношу, подарившего ей первый в жизни поцелуй. Теперь этот юноша стал знаменитым хирургом. Судя по всему, женитьба на дочери медицинского светила помогла ему сделать блестящую карьеру, но счастья не принесла. Брак с такой женщиной не может быть счастливым.

С того дня Джулия стала просматривать иллюстрированные журналы, чтобы узнать побольше о своей первой любви. Ей то и дело попадались его фотографии и заметки в разделах светской хроники, свидетельствовавшие о том, что хирург, который не мог не знать про неверность своей жены, всюду появлялся в ее обществе. Вглядываясь в лицо красивого мужчины, она искала в нем черты двадцатилетнего юноши, рубившего в холодный летний день сосну в ее саду. Искала и находила. Может, и он не забыл меня, думала она с надеждой, и ее охватывало волнение.

Время текло неумолимо, отмеряя недели, месяцы, годы, но когда они столкнулись лицом к лицу в Манхэттене на Пятой авеню, обоим показалось, что с их последней встречи не прошло и дня.

– Джулия! Джулия де Бласко! – радостно воскликнул он, подходя к ней. – Как твой насморк?

Она сделала над собой усилие, чтобы не запрыгать от счастья.

– Рада тебя видеть, – осторожно сказала она. – Ты по-прежнему приглядываешь за своими братьями и сестрами, как сторожевой пес?

– Нет, – ответил он с грустью. – Охранять стало некого. А ты все та же очаровательная девочка, сварившая для меня кофе в холодный июньский день несколько лет тому назад.

– Если быть точнее, – покраснев, сказала Джулия, – двадцать пять лет тому назад. Мне уже скоро сорок.

– Ты такая же красивая, как была, совсем не изменилась. Я все эти годы вспоминал тебя, Джулия.

– О Господи, – спохватилась она, – да что мы в самом деле остановились посреди улицы и оплакиваем молодость, как два старых ветерана!

– У тебя есть свободное время? – спросил он.

– У меня его нет, но мы с тобой сейчас куда-нибудь зайдем и немного посидим.

Они вошли в Трамп Тауэр, самый современный из нью-йоркских небоскребов, отделанный розовым мрамором и позолотой, спустились вниз и сели за столик бара. Зеленые деревья и журчание маленького водопада создавали иллюзию рая.

– Я тоже тебя вспоминала, – призналась Джулия.

– Правда? – Гермес посмотрел на нее с нежностью.

Джулия внутренне съежилась от этого взгляда. Она испугалась, что Гермес заметит ее морщины и седину в волосах, заметит, что ее фигура уже не такая изящная, что она уже не та юная девушка, а зрелая женщина. Страх показаться ему некрасивой залил алой краской ее щеки, и она удивительно похорошела.

– Я даже хотел позвонить тебе, – сказал Гермес.

– Мне? – удивилась Джулия. – Зачем?

– Я хотел позвонить писательнице Джулии де Бласко после того, как увидел ее по телевизору и прочел хвалебные рецензии на ее романы. Поздравляю.

– Мы бывали с тобой на одних приемах. Почему ты ни разу не подошел? – упрекнула его Джулия.

– А что бы я сказал? Здравствуйте, двадцать лет назад я вас поцеловал в саду на улице Тьеполо, давайте возобновим знакомство. – Гермес рассмеялся.

– Значит, ты не забыл.

– Это был самый холодный июнь в моей жизни.

– Ты помнишь все?

– Твои глаза, в которых остановилось время, стояли передо мной все эти годы, – тихо сказал он и погладил ее по щеке.

– Не думала встретить тебя здесь, – смутившись, пробормотала Джулия. – Ты приехал по делам?

– На конгресс. А ты?

– А я просто так.

– Ты одна?

– Если ты хочешь знать, замужем ли я, то нет. Восемь лет, как мы с мужем развелись.

Он улыбнулся.

– А я четыре года живу один. Мой брак с Мартой был неудачным. С ней жить невозможно.

– Я знаю, – вырвалось у нее.

– Ты с ней знакома? – удивился Гермес.

– Немного. – Джулия не решилась рассказать Гермесу, что именно Марта стала причиной их окончательного разрыва с Лео.

– Я читал все твои романы. Если в тебе есть хоть немного от твоих героинь, мне жаль, что я потерял такое сокровище.

– А если я признаюсь тебе, что мои героини – это я сама?

– Тогда я сейчас встану и убегу от тебя навсегда. Ты опаснее динамита.

Официантка подала им меню, и Гермес заказал для себя виски, а для Джулии грейпфрутовый сок.

– У тебя кто-нибудь есть? – спросила Джулия.

– Я один.

– А красивые женщины, в обществе которых ты появляешься на страницах журналов?

– Мне нравится кто-то из женщин время от времени, но это так, не имеет никакого значения. Расскажи лучше про себя.

– Мне нравится кто-то из мужчин время от времени, но это так, не имеет никакого значения.

Оба рассмеялись. Шутя, они сказали друг другу чистую правду.

– Если я решусь когда-нибудь связать свою жизнь с женщиной, я должен быть в ней уверен, – сказал Гермес.

– Все так говорят, хотя понимают, что ни о какой уверенности говорить невозможно. Любовь не дает гарантий. А знаешь, я много раз спрашивала себя, как сложилась бы моя жизнь, если бы ты был влюблен в меня так же, как я в тебя.

– Я был в тебя влюблен, – горячо воскликнул Гермес.

– Врешь, Гермес Корсини! – озорно глядя на него, сказала Джулия. – Это я была в тебя влюблена. Безнадежно влюблена. Ради любви я готова была на все, а ты скрылся и даже не сказал до свидания.

Гермес сжал руки Джулии.

– Я прошел под твоими окнами и простился с тобой. Это было в день похорон моей матери, когда я навсегда ушел из дома, – признался ей Гермес. – Я простился с тобой навсегда, потому что нас разделяла пропасть. А кроме того, тебе было всего пятнадцать лет.

– Ты даже не представляешь себе, сколько слез я выплакала, – сказала она.

– Может, мы еще сможем наверстать упущенное? – с надеждой спросил Гермес.

– Зачем нам возвращаться к прошлому? – возразила Джулия. – Его уже не изменишь. Но настоящее – в наших руках, и оставшуюся жизнь я хотела бы быть с тобой.