Глава 1

— Негодяй… очаровательный, неотразимый негодяй-американец, — подытожила свои воспоминания старая женщина и добавила: — Да сохранит Господь его душу!

Глория промолчала, растроганная и взволнованная. Ей показалось, что бабушка задремала, но она заметила, как меж ресниц Розы блеснула слеза и покатилась по щеке. Глория осторожно вытерла щеку Розы платочком.

— Я очень его любила, — продолжала бабушка, — хотя с ним было трудно. Но, вспоминая, я прежде всего думаю о счастье, что он дал мне.

— Может, он был не такой уж негодяй, — сказала Глория. — Наверное, он любил тебя, по-своему. Ведь такую женщину, как ты, тоже любить нелегко.

— Ричард был для меня загадкой, — сказала Роза. — Как и его сын. Никогда не знаешь, хочет он тебя укусить или поцеловать. Любовь к Ричарду измучила меня. Так и ты теперь мучаешься от любви к Риккардо.

За окном темные тучи закрыли солнце, и порыв ветра взлохматил кроны деревьев в парке Имберсаго. Вошла служанка и доложила, что обед подан.

Они пообедали вместе в маленькой столовой рядом с большим залом, который использовался лишь для парадных обедов.

Роза съела немного макарон с ветчиной и со сливками, выпила глоток вина. Ее лицо чуть порозовело.

— Глория, думаю, тебе стоит уехать, — сказала бабушка. — Тебе стоит побыть одной и подумать. Я ведь не сказку рассказывала, девочка моя, — добавила Роза вполголоса. — Мое прошлое касается и тебя… Ты для меня — прежде всего. Главное — твоя жизнь, твое будущее. Пожалуйста, прими мой совет…

— Совет или приказ? — с улыбкой спросила Глория, откинувшись на спинку стула, пока служанка меняла тарелки.

— Никто не может приказывать Глории Летициа, помни это, — твердо произнесла Роза. — Даже я. Умей сама принимать решения. У тебя получится. Ты же вытащила Рауля из тюрьмы с помощью одного-единственного звонка.

— Мне просто повезло, — скромно заметила девушка.

— Ты действовала наверняка. И теперь должна поступить так же. Хватит тянуть. Можешь любить Риккардо, можешь забыть его, но эта история должна кончиться. Мой сын — человек неудобный, как и его отец. Тебе нужен положительный, надежный спутник жизни вроде Руджеро Летициа. Поразмысли, Глория. Я ведь тебе передам маршальский жезл, — заключила Роза. Глория молча смотрела в тарелку. Сначала воспоминания, потом это вторжение бабушки в ее личную жизнь несколько вывели молодую женщину из равновесия. Она представляла себе Риккардо ребенком, каким он был во время войны, а потом ей виделся неотразимый мужчина, перед которым она не могла устоять. Она поняла и оценила советы бабушки, но сейчас у нее не было сил, чтобы обсудить то, что волновало ее больше всего на свете.

— Наверное, я приму твой совет, — наконец произнесла Глория.

Роза благодарно улыбнулась.

— И ты должна завести детей. Как можно скорей, — добавила бабушка.

Глория помрачнела.

— Детей? От кого? От Консалво или от Риккардо?

— Извини, что я вмешиваюсь, — сказала Роза. — Но у меня осталось так мало времени, и я не хочу видеть, как ты страдаешь, повторяя мои ошибки.

— Каждому отпущена своя доля страданий, — покорно произнесла Глория.

— А мы с тобой, например, рискуем получить и дополнительную порцию. Послушай старуху: найди себе мужчину, который станет хорошим отцом.

— Хорошо, бабушка, я уеду, — согласилась внучка, положив вилку.

Она так и не притронулась к отбивной.

— Я рада, — тоном победительницы заявила Роза.

— Наверное, мне действительно лучше побыть одной, хотя я всегда одинока.

— Знаю, Глория, — ответила бабушка, вспомнив и о собственном одиночестве.

— Думаю, я должна принять правильное решение, — вздохнула Глория.

— Тогда поторапливайся, уезжай! Я не вечна, но тебя дождусь. Возвращайся, с Риккардо или без него, но возвращайся, излечившись от этой муки.

Женщины пожали друг другу руки, словно заключая тайный договор.

Риккардо Летициа протянул секретарю досье.

— Это данные для печати. Все готово, — сказал он.

Он сидел во главе длинного стола в зале для заседаний римского офиса корпорации, расположенного в районе Эур. Материалы для прессы были последним звеном в сложных переговорах. Стороны изрядно потрепали друг другу нервы, но в конце концов поле битвы осталось за Риккардо.

— Теперь можно спокойно заниматься текущей работой, — с удовлетворением произнес Синклер Уординг, самый приближенный сотрудник президента корпорации «Роза Летициа и сыновья».

Тио Пепе, пристроившийся у ног хозяина, громко, с подвыванием зевнул, встал на короткие сильные лапы и глянул на Риккардо, словно хотел поздравить хозяина с успешным завершением встречи в верхах. Присутствие на переговорах пес считал чем-то вроде профессиональной обязанности. Теперь, когда секретарша Эстер распахнула дверь, пес направился к выходу, намереваясь насладиться прогулкой по саду.

Эстер открыла дверку красного дерева и достала из бара золотистую бутылку шампанского «Крюг» и четыре высоких фужера. В корпорации существовала традиция отмечать шампанским успех переговоров. А сегодняшняя сделка была одной из самых значительных в истории фирмы «Роза Летициа и сыновья».

Риккардо поднялся со своего командирского места, подошел к окну и взглянул на белевшие в зелени здания. Он готовился отметить успех, но чувствовал себя усталым и недовольным. Победа, увенчавшаяся подписанием соглашения между Италией и Бразилией о строительстве двухсот шестидесяти шести истребителей, не сделала Риккардо счастливым. Но надо было произнести тост, и президент, подняв бокал, обратился к своим сотрудникам:

— Благодарю вас. Вы внесли решающий вклад в нашу победу.

Все заулыбались. Риккардо Летициа действовал как образцовый менеджер. Когда дела шли хорошо, он каждому воздавал по заслугам. Если же что-то не ладилось, президент брал ответственность на себя.

Согласно только что заключенному соглашению о сотрудничестве с «Аэритали» и бразильской компанией «Терраэр» корпорация Летициа обеспечила себе заказы на постройку пяти самолетов в месяц вплоть до 1990 года. Риккардо добился самых выгодных условий, и это означало возвращение на рабочие места персонала, временно отправленного в отпуск. Производство не пострадало от кризиса, заодно и престиж фирмы.

Риккардо пожал каждому руку, а когда все разошлись, остался один на один с Эстер.

— Я — в гостиницу, — предупредил он секретаршу. — До завтра меня ни для кого нет.

Вернулся с прогулки довольный Тио Пепе и снова устроился у ног хозяина.

— У вас на вечер назначен ужин в «Оазисе», — напомнила Эстер.

— Совершенно вылетело из головы, — удивился Риккардо.

— Приглашены тридцать два человека. Отменить приглашение?

— Ни в коем случае. Сделаем так, ты им позвонишь в последний момент…

— …и скажу, чтобы они начинали без вас, а вы придете, как только сможете, — закончила за него Эстер.

Риккардо послал ей воздушный поцелуй.

— Врать ты умеешь замечательно, — весело сказал он и вышел из кабинета.

Тио Пепе, казавшийся еще длиннее и еще счастливее, чем обычно, вприпрыжку помчался за хозяином.

 

Глава 2

Риккардо Летициа обладал огромной властью, но кое-что оставалось ему неподвластным, например, уличное движение. Вот и сейчас они застряли надолго в дорожной пробке. Шофер старался, как мог, но безрезультатно.

— Что там у меня намечено на сегодня? — спросил Риккардо у секретаря.

Франко Серра включил ноутбук и приготовился зачитать длинный список.

— Не надо, — остановил его Риккардо. — Бессмысленно узнавать то, что я делать не собираюсь. Ни к чему читать имена людей, с которыми я все равно не встречусь.

Он прикрыл глаза и откинулся на подушки. Молодой секретарь взглянул на жесткий профиль патрона и попытался угадать, чем так обеспокоен Летициа. В последнее время президент стал сам на себя не похож. Он работал с яростным ожесточением, по нескольку часов проводил на поле для гольфа; потом намечал приемы, приглашал людей на ужин и в последний момент от всего отказывался. Его окружение потеряло вдохновителя праздников и неизменного участника хепенингов, завершавшихся битьем посуды и мебели в элитных увеселительных заведениях. Риккардо и самому не нравились подобные варварские и глупые развлечения, но он оказался заложником собственного имиджа, обреченным на эпатаж общества.

Но теперь Риккардо давно уже не видели в компании блестящих красавиц, с которыми он раньше любил появляться в свете. Он редко наезжал в Милан и практически безвыездно жил в Риме в «Гранд-отеле».

Франко Серра последовал за патроном в холл гостиницы и забрал у портье почту.

— Найди мне Джиджи Лопеса, — неожиданно приказал Риккардо.

— Слушаюсь, синьор, — с улыбкой ответил секретарь.

Имя Джиджи Лопеса значило только одно — женщины. Похоже, буря улеглась и Риккардо возвращался к обычному образу жизни.

В лифте секретарь прочел список тех, кто звонил, вычеркнул имена лиц малозначительных, определил тех, чей звонок представлялся важным. Работа Франко не кончалась никогда, даже тогда, когда босс позволял себе минутку отдыха.

У дверей апартаментов Риккардо поджидал его личный камердинер Саверио.

— Здравствуйте, синьор, — поздоровался он.

Хозяин и слуга обменялись улыбками. Они вполне ладили друг с другом: Саверио родился, чтобы служить, Риккардо — чтобы повелевать. Один нуждался в другом. Слуга помог господину снять пиджак и надеть синий шерстяной кардиган, протянул ему мягкие домашние мокасины из козловой кожи. Потом Риккардо умылся, а Саверио объявил, что обед подан.

Камердинер, молодой фриулец, никогда не говорил лишних слов и являлся воплощением деловитости. Он как бы был настроен на волну Риккардо, умел угадывать его желания и предвосхищать распоряжения хозяина.

Риккардо только сел за стол, как в дверях появился помощник:

— Джиджи Лопес на проводе.

— Подай телефон.

Камердинер поставил на стол аппарат.

— Рад поговорить с тобой, — услышал Риккардо голос Лопеса.

Интонации были вполне светские, но голос звучал несколько глухо и неуверенно. Признак старости. Сколько же Джиджи лет? Пожалуй, за семьдесят. Сводник высокого полета, получавший немалый доход от древнейшей из профессий.

Лопес ввел в свет потрясающих красавиц. Некоторые из них, наделенные умом и поистине королевским величием, стали прекрасными женами и незаменимыми спутницами жизни для графов и маркизов.

— Пришли мне девушку, — приказал Риккардо.

Больше он ничего уточнять не стал, зная, что Джиджи пришлет лучшую.

— Когда? — спросил старый сводник.

Лопес страшно обрадовался возвращению этого блудного сына, который платил щедро, не торгуясь.

— Через час.

— Будет тебе через час девушка, — заверил Джиджи, перебирая в уме свой гарем: фотомодели, манекенщицы, начинающие актрисы. Для Риккардо следовало выбрать лучшую.

— Привет, меня зовут Вивьен, — чувственным голосом произнесла девушка.

Она говорила по-английски с заметным австралийским акцентом.

— Ты откуда приехала? — сам не зная зачем, спросил Риккардо.

— Из Австралии, из Сиднея, — с готовностью ответила гостья.

Риккардо улыбнулся, не понимая, почему он проявил такое любопытство.

— Я тебя рассмешила? — удивилась девушка.

— Нет. Я никогда бы себе не позволил над тобой смеяться.

Вивьен оказалась очаровательным созданием: огненные густые и пышные волосы падали на плечи, огромные золотистые глаза, белоснежная кожа, нежная улыбка и безупречное тело.

— Мне раздеться? — спросила она, глядя на него невинными глазами школьницы.

— Сразу видно — женщина исключительной стыдливости, — пошутил он.

— Опять смеешься?

Девушка улыбнулась и решительно, без всякого смущения, сняла джинсы. Риккардо сделал вид, что в восторге, и шутливо спросил:

— Разве я похож на мужчину, который шутит с едва знакомой женщиной?

— Нет, — рассмеялась она. — Ты, похоже, джентльмен старых нравов.

— Вот видишь, — заметил Риккардо, — мы сразу нашли общий язык.

Он был благодарен этой девушке за то, что она не создавала ему никаких проблем, более того, помогала забыть те, что мучили его.

Вивьен, все так же просто и естественно, сняла блузку. Сколько раз наблюдал Риккардо подобную сцену? Сколько прекрасных женщин, стоило им дать знак, начинали раздеваться перед ним, предлагая себя? Много, слишком много. Он только в романах читал об утонченном наслаждении долгого ухаживания за женщиной. Сам лично он такого не испытал. Риккардо носил громкое имя, пользовался широкой известностью, обладал неотразимым обаянием; как о мужчине о нем ходили легенды; наконец, у него были деньги — так что долго уговаривать женщину не приходилось.

Он взглянул на обнаженную фигуру, стоявшую напротив окна в золотистом свете послеполуденного солнца. Казалось, она была высечена из мрамора и выглядела то ли девочкой, наделенной женской чувственностью, то ли чувственной женщиной, сохранившей невинность ребенка.

Вивьен подошла к нему и обвила руками его шею.

— Мне с тобой повезло, — произнесла она, легко коснувшись губами губ Риккардо.

— Повезло? Повезло, что ты — такая красавица? — насмешливо спросил он.

— Нет, мне повезло, что я с тобой.

Она прильнула к нему обнаженным телом и продолжала:

— Моя подруга уже год живет в Италии и говорит, что с тобой встретиться почти невозможно. А я приехала неделю назад и вот…

— Сработал закон больших чисел, и тебе повезло…

— Любовь моя, — прошептала Вивьен, обхватив его лицо ладонями и увлекая к дивану. — Ты мне очень нравишься, и я сумею понравиться тебе.

Риккардо закрыл глаза и увидел перед собой вместо разгоряченного лица Вивьен строгие, прекрасные черты Глории. Потом замелькали, закружились, словно в бешеной круговерти рулетки, разные лица: безумный взор Консалво, порочная привлекательность Рауля, двусмысленная развращенность Санджи. А потом он сжал в своих объятиях детски невинное тело Глории и поцеловал губы, что впервые улыбнулись ему в саду виллы Летициа в Версилии в тот день, когда они познакомились.

— Видишь, я сумела понравиться тебе, — произнесла Вивьен.

Их поцелуй был страстен и нежен, робок и дерзок; в нем сочетались братская нежность и агрессивный любовный пыл. Вивьен знала о сексе и о любви все, она легко могла отличить горячее и искреннее чувство от механических потребностей плоти.

— Глория, — чуть слышно прошептал Риккардо.

— Вивьен, — поправила его девушка.

Риккардо открыл глаза.

— Вивьен, — равнодушно повторил он. — Спасибо, ты позволила мне увидеть мечту.

— Что ты имеешь в виду?

— А теперь мечта рассеялась как дым, — ответил Риккардо, отодвигаясь от девушки.

Ее обнаженное тело напоминало ему о собственной постыдной слабости. Жар страсти погас, Риккардо ощутил липкий кошмарный холод. У него даже руки заледенели, он готов был оскорбить или ударить девушку.

— Я что-то сделала не так? — спросила Вивьен, едва сдерживая слезы.

— Нет, это я сделал кое-что не так.

— Может, попробуем еще раз? — умоляющим тоном предложила она.

Девушке казалось, что прекрасное приключение не может вот так кончиться.

— Повторение лишь усугубит ошибку.

— Не понимаю!

И Вивьен в отчаянье замотала головой.

— И понимать нечего, — сказал Риккардо, протягивая ей джинсы и блузку. — Одевайся и уходи. Мне очень жаль, но на этом наша история кончается.

— С тобой я согласна и бесплатно… — пролепетала Вивьен, натягивая брюки.

Она шмыгала носом, как ребенок.

— Делай как знаешь, — резко заключил Риккардо.

Он вышел из комнаты и закрыл за собой дверь с каким-то неприязненным ощущением.

В гостиной хозяина ожидал Саверио. Риккардо попросил чековую книжку и выписал чек.

— Иди, заплати ей, — велел он.

Камердинер взглянул и увидел, что хозяин не проставил цифру.

— А сколько платить? — с удивлением спросил Саверио.

— Сколько она скажет, — равнодушно ответил Летициа.

— Хорошо, — произнес слуга, привыкший к его экстравагантным выходкам.

Риккардо переживал какой-то тяжелый и неприятный момент своей жизни. Он постоянно чувствовал неприязнь к окружающим, особенно к самому себе. Уже несколько месяцев Риккардо пытался плыть против течения, пытался забыть Глорию, но победить собственные чувства не мог. Он работал как сумасшедший, носясь с одного континента на другой. Он провел расследование, стараясь выяснить, действительно ли Рауль был арестован. Из Америки пришел отрицательный ответ, и Риккардо решил, что обезумевший Консалво возвел напраслину на сына.

Потом вдруг ему все надоело. Он перестал звонить матери, забыл о развлечениях. По ночам его мучили кошмары, особенно часто ему снилось, что он тонет, задыхаясь, в мутном, бурном потоке. А сегодня ему неожиданно захотелось как-то восстановить душевное равновесие, и он решил вернуться к своим прежним привычкам: общество красивой женщины после тяжелой работы. Короче, устроить себе отдых после боя. Но, увидев Вивьен, он понял: ему нужна не просто красивая женщина, ему нужна та единственная, которой он обладать не мог.

Риккардо поднял трубку и набрал миланский номер. Он знал этот номер наизусть и много месяцев мечтал позвонить по нему.

— Мне очень жаль, но синьоры нет дома, — ответила служанка.

— А когда она вернется? — спросил раздосадованный Риккардо.

— Не могу сказать. Она уехала…

— Куда уехала? — встревожился Риккардо.

— Не знаю, — извиняющимся тоном произнесла служанка. — Синьора уехала, ничего не сообщив. Я только поняла, что ей хочется побыть одной.

Девушка, похоже, искренне сожалела, что ничем не может помочь.

Риккардо бросил трубку, по-детски рассердившись. Но вдруг с такой же детской непосредственностью улыбнулся.

Только в одном месте в мире Глория могла бы остаться в одиночестве, и он знал, где это.

— Франко, — крикнул Риккардо, собираясь уйти, а незаменимый Саверио уже протягивал ему пиджак и туфли.

Появился встревоженный, заспанный помощник. Волосы у него были растрепаны, глаза красные. Он не удержался и соснул часок, а теперь вскочил с кровати. По расчетам секретаря, Риккардо должен был бы провести с Вивьен как минимум пару часов.

— Я здесь, — смутившись, пробормотал Франко.

Риккардо улыбнулся ему и приказал:

— Позвони в аэропорт. Пусть приготовят вертолет, а Саверио напоит тебя крепким кофе.

— Спасибо, синьор, — пролепетал помощник.

Риккардо Летициа направился к лифту. Шел он быстро и уверенно, как человек, спешащий на исключительно важную встречу, куда ни в коем случае нельзя опоздать.

 

Глава 3

В сосновой роще уже стемнело. Сквозь деревья почти не проникали косые вечерние лучи, а в парке причудливо переплетались в весенних сумерках тени. Темнота понемногу наступала и на морской берег. Глория сидела на каменной ограде старого фонтана, болтала веточкой в застоявшейся, позеленевшей воде. Такая же застоявшаяся боль давила ей на сердце. Она провела неделю в одиночестве на вилле в Форте, ничего не решила и теперь собиралась уезжать. Большой дом был погружен в тишину, и лишь на первом этаже, в комнатах сторожей, горел слабый свет. Напрасно пыталась Глория услышать здесь эхо давно минувших дней. Неизъяснимое чувство — ностальгия по ушедшему и печаль сердца — охватило ее. Слезы навернулись на глаза Глории.

— Очень больно? — услышала она теплый, дружеский голос.

Глория обхватила колени руками, словно обнимая собственную печаль, изливавшуюся слезами. Сколько лет назад именно здесь услышала она этот голос? Девушка опустила голову и зарыдала.

— Очень больно? — повторил мужчина.

И сильная рука сжала плечо Глории.

Она подняла глаза испуганной лани и узнала Риккардо. Она ни слова не забыла из того их первого разговора здесь же двадцать лет назад.

— Только не говори, что ты плачешь, — повторил те давние слова Риккардо, протягивая ей носовой платок.

— А я вовсе не плачу…

— Ну, иногда и поплакать можно…

Они несколько мгновений смотрели друг другу в глаза, потом обнялись так, словно были одни в целом мире.

— Как ты узнал, что я здесь? — прошептала Глория на ухо Риккардо. — Сработала сеть информаторов?

— Нет, на этот раз нет, — ответил он, осторожно целуя ее. — Интуиция. Инстинкт. Может, шестое чувство.

— Ты выражаешься мило и банально, вполне по-человечески.

— А я и пришел с вполне человечными намерениями. Ты не должна больше плакать, Глория.

— Почему? — спросила она, взглянув на него блестящими от слез глазами. — Назови мне одну, хотя бы одну причину. Я ведь оплакиваю свою бездарно растраченную жизнь.

Глория высвободилась из объятий Риккардо и с укором произнесла:

— Я уже много лет плачу. Что у меня есть? Сумасшедший муж, титул княгини да неудавшееся самоубийство в прошлом.

— Но я же здесь, — попытался успокоить ее Риккардо.

— Ты, ты… — повторила она, давясь рыданиями. — Ты и твои слова, ты и твое могущество. Вот уже двадцать лет ты играешь со мной, как кошка с мышкой. Делаешь одно, потом другое, принимаешь решение, потом отменяешь. То я тебе нужна, то ты выставляешь меня за дверь. Сначала грозишься убить того, кто меня обидел, а потом исчезаешь на месяцы. О твоих скандальных похождениях пишут газеты во всем мире. Дядюшка-бродяга, — с сарказмом добавила Глория. — Ты и раньше себя так вел. — Глория взглянула на него с вызовом и продолжала: — А теперь я должна прекратить плакать и забыть прошлое только потому, что ты так решил?

Риккардо схватил ее за плечи.

— Я пришел, чтобы навсегда остаться с тобой, — твердо произнес он.

— Что значит «навсегда»? — взволнованно спросила Глория.

— До тех пор, пока ты захочешь, — торжественно заявил Риккардо.

Их губы слились в долгом страстном поцелуе, а ветерок в это время гнал к берегу ласковые волны.

— Если завтра ты будешь раскаиваться в том, что сделал сегодня, клянусь, я убью тебя, — прошептала она.

Почему, почему из всех мужчин на земле она выбрала именно этого? Она вспомнила историю Розы и Ричарда Тильмана и решила, что Риккардо так же загадочен, как и его отец. И так же неотразим.

— Я никогда ни в чем не раскаюсь, — пообещал он ей.

Глория прильнула к Риккардо, испытав огромное счастье, о котором не смогла и мечтать. Прошлое исчезло, унеслось прочь, будто стая птиц умчала на своих крыльях далеко-далеко все тревоги, разочарования, несчастья, амбиции и повседневную суету. Волны радости подхватили и несли на гребне Глорию.

Риккардо поднял ее на руки, как ребенка, прижал к себе и поцеловал. Глория получила все, ради чего жила, но еще не верила собственному счастью. Она закрыла глаза, опустила голову на плечо Риккардо, а он твердил ей старые, как мир, банальные слова. Но ей они казались сокровенными, ибо именно их ждала она от мужчины, которому отдала жизнь.

Глория лежала неподвижно, наслаждаясь счастьем ощущать рядом Риккардо. Она вдыхала запах его тела и все еще сомневалась, что она здесь, у Риккардо, в его постели, и что они занимаются любовью. Она вспомнила, как девочкой тайком забегала в спальню Риккардо, трогала его вещи, касалась подушки, даже подносила ее к лицу, пытаясь вдохнуть таинственный аромат.

— О чем ты думаешь? — спросила Глория.

Вечный вопрос, который задают друг другу все влюбленные.

— Ни о чем, — ответил он и сам удивился этому.

— А сейчас? — произнесла Глория, прижимаясь к нему.

— Думаю о том, сколько времени мы потеряли, — признался он. — О том, какой радости лишил я и тебя, и себя.

— Мы можем наверстать упущенное, — радостно сказала Глория.

— Прошлое не вернешь, — горестно вздохнул он.

Только теперь Риккардо понял: напрасно столько лет он боролся сам с собой, опасаясь нарушить священные законы семьи.

— Не надо о прошлом, будем думать о будущем, — сказала Глория.

— Прости меня, — прошептал Риккардо. — Все было бы гораздо проще, если бы я сразу принял твою любовь.

— Но у тебя жена, к тому же я — твоя племянница, — напомнила ему Глория.

— Жена у меня по-прежнему есть, и ты все еще моя племянница. Но мне на это наплевать. У меня хватило мужества стать счастливым.

В свете лампы, зажженной на ночном столике, переплетались на стене их тени. Над парком уже всходило солнце, а в спальне еще длилась ночь, их первая ночь. Им хотелось, чтобы она не кончалась.

— Я приехала сюда, чтобы забыть тебя, — призналась ему Глория.

— А я уехал на край света, чтобы забыть тебя, — произнес Риккардо, обнимая ее.

— А в результате мы оба добились обратного, — улыбнулась Глория. — Но когда же запоет жаворонок?

Она пыталась шутить, а в сердце ее еще жили тревога и страх.

— Когда же наступит день? Ночь — верный союзник. День жесток и беспощаден. Он приведет толпу любопытных недоброжелателей, которые захотят узнать про нас все.

Губы Глории чуть задрожали, и Риккардо поспешил ее успокоить:

— Ты — под моей защитой, Глория. Никто тебе ничего не сделает. Никто ни о чем тебя не спросит.

И снова их тела слились воедино, охваченные волной неутолимой нежности. У Глории не осталось ни слов, ни мыслей, ни сил. Она лежала, объятая бесконечным покоем, и не слышала ни шума в саду, ни разговоров. Риккардо встал.

— Ты куда? — тихо спросила Глория.

— Только взгляну в окно. Может, пока мы здесь лежим, уже зима наступила, — пошутил он. — Может, там снег идет.

В саду снова все стихло.

Просторная кухня виллы в Форте сияла медным блеском кастрюль, расставленных на полках, и поблескивала латунным сверканием печей и камина. Часть утвари, как и сам дом, относилась еще к 1895 году. Глория и Риккардо сидели за столом, на котором горой лежали фрукты, стояло блюдо с гренками с сыром и бутылка кьянти. Их медовый месяц тянулся уже три дня. Оба были усталыми и голодными. Оба были счастливыми.

— Ты приготовила всю эту благодать Божью? — спросил Риккардо, указывая на стол.

— Конечно, — гордо ответила Глория, — я превзошла самое себя: фрукты, гренки с сыром и вино.

— Кухарка из тебя — высший класс! — польстил ей Риккардо.

Они рассмеялись, чокнулись, выпили и поцеловались через стол.

— У меня всегда была склонность к домашнему хозяйству, — сказала Глория.

Кто-то тихонько постучался в дверь кухни, прервав их беседу. Риккардо открыл, и Глория через приоткрытую дверь заметила одного из телохранителей Риккардо.

— Простите меня, но… — начал телохранитель.

Риккардо вышел. Глория слышала обрывки разговора, но в чем дело, не поняла. Риккардо вернулся, видимо, раздосадованный.

— Что-то не так? — спросила Глория, зная, что точного ответа ей не дождаться.

Риккардо покачал головой и улыбнулся.

— Я люблю тебя, — прошептал он и поцеловал Глорию. — Я счастлив и никому не позволю испортить нам праздник.

Следующая ночь была для них волшебной. Глория уснула ненадолго, но глубоко, без снов. Когда же она открыла глаза, то увидела взгляд Риккардо, исполненный такого обожания, что она была сполна вознаграждена за причиненные им страдания.

Они плавали в бассейне с подогревом, скакали верхом в сосновой роще, потом очутились на пустынном морском берегу и опустились на песок. Лошади лениво паслись неподалеку, время от времени поднимая уши и прислушиваясь к шуму волн.

— Только мы и море, — сказал Риккардо.

— И твоя охрана, притаившаяся за деревьями, — уточнила Глория.

— Они не в счет, — заявил Риккардо и притянул ее к себе.

Она ласково, но твердо воспротивилась.

— Нет, я дорожу моей личной жизнью. И терпеть не могу зевак, даже тех, кто глазеет по долгу службы.

— А знаешь, тут еще появились любители поглазеть, причем в интересах третьих лиц.

— Не может быть! — возмутилась Глория. — Ты, конечно, пошутил…

Она и думать не могла, что за ними кто-то подглядывает.

— Ничего страшного, — попытался успокоить ее Риккардо. — Как говорят политики, ситуация под контролем.

— Скажи мне правду! — потребовала встревоженная Глория.

— Вчера сюда пробрался фотограф.

— Это когда мы слышали шум там, в саду?

Риккардо утвердительно кивнул.

— Мои парни остановили его. Он как раз пытался поймать нас в объектив. Но ребята убедили репортера отдать им пленки.

Одну из лошадей перепугала стая чаек, неожиданно поднявшаяся в воздух. Конь подошел поближе к воде.

— На кого работал этот фотограф? — спросила Глория.

— На Консалво.

— Что было на пленке?

— Мой вертолет. Потом мы оба в сосновой роще. Наши поцелуи. Твои слезы.

Глория почувствовала себя обнаженной в окружении гнусных типов, роющихся в самом сокровенном.

— Думаешь, он хочет нас шантажировать? — спросил он.

— Нет, наверное, просто хочет получить доказательства, убедиться, что мы любим друг друга, — помрачнев, ответила Глория.

— Он всегда это знал. Ты никогда не скрывала своих чувств. А доказательств до недавнего времени не существовало, — сказал Риккардо.

— Что ты собираешься делать?

— Не знаю.

Теперь Риккардо винил себя за собственные сомнения и заблуждения, за то, что они с Глорией оказались сегодня в сложной ситуации.

— Нам не надо скрываться, — решительно произнес он. — Это единственное разумное решение, да и мы сами того хотим. Пусть лучше правду узнают от нас, а не от любопытных, подглядывающих в замочную скважину.

Слова Риккардо верно отражали ситуацию, но в них звучала какая-то щемящая нота. Глория почувствовала, что очарование этих дней рассеивается.

— Как же нам образумить Консалво? — спросила Глория.

У Риккардо глаза светились от счастья, и, как человек счастливый, он готов был простить любого. Тем более что в поведении Консалво была доля и его собственной вины. Сначала он навязал ему женщину, а потом отобрал ее. Он дал Консалво должность в семейной корпорации, а затем выставил его за дверь. Он использовал князя Брандолини по своему усмотрению, но теперь не решался трогать Консалво.

— Я попробую как-нибудь его урезонить, — пообещал Риккардо.

Глория не стала возражать, но не разделяла оптимизма Риккардо: безумие не признает резонов, сумасшествие несоединимо с логикой, как вода и масло.

— Как ты решишь, так и будет, — сказала она.

На горизонте показался парусник. Послеполуденное солнце нагревало песок, на котором они лежали, и ветер ласкал им волосы.

— Он действительно бывает невменяем, — осторожно заметил Риккардо, намекая на Консалво. — Подумай только, он мне наплел, будто бы Рауль в Лос-Анджелесе попал в тюрьму за наркотики. И якобы ты взялась вытащить его из этой неприятности…

Улыбка осветила лицо Глории.

— Консалво сказал тебе правду, — призналась она.

Риккардо сел на песке и вопросительно взглянул на Глорию.

— Что ты имеешь в виду?

— У Рауля действительно были неприятности, и я ему помогла. Но его вины тут нет никакой…

И Глория, ничего не скрывая, рассказала Риккардо всю историю.

— Можешь не волноваться. Все получилось очень удачно. Помогло вмешательство одного важного прелата, а он в прекрасных отношениях с моим братом Итало.

Риккардо вскочил, сердито засунул руки в карманы, вперил взгляд в горизонт и вдруг обрушился на Глорию с упреками:

— Зачем? Зачем ты это сделала?

Умиротворенное выражение на его лице сменилось гневом. Он побледнел. Теперь он вовсе не был настроен прощать.

— Тебе покажется странным, но я рассчитывала хоть на крошечку признательности, — повысив голос, произнесла Глория.

— Ты вмешиваешься в дела моего сына и даже не думаешь поставить в известность меня, — разбушевался Риккардо. — Поставила на ноги весь Ватикан, а я об этом ничего не знаю. Выволокла на всеобщее обозрение наши семейные проблемы, а я об этом ничего не знаю! И ты еще рассчитываешь на мою благодарность!

По волнам промчалась моторная лодка, оставляя пенистый белый след. Глория с сожалением вспомнила о том влюбленном мужчине, что обнимал ее несколько часов назад. Напрасно старалась она увидеть в искаженных чертах Риккардо прежнюю нежность. Она потеряла его в тот самый час, когда думала, что обрела любимого навсегда.

— По-моему, ты слишком торопишься с выводами, — сказала Глория.

Она еще пыталась склеить то, что он так неосторожно разбил.

— В нашей семье существуют определенные правила, — наставительным тоном произнес Риккардо. — А ты их не соблюдаешь.

Теперь они стояли друг против друга, как противники.

— Великий Риккардо Летициа высказался! — издевательски изрекла Глория. — Просвещенный монарх превратился в диктатора, каким был всегда. Железная рука, и даже без бархатной перчатки.

Риккардо настаивал:

— Когда речь идет о благополучии семьи, только одно лицо может принимать решения — я!

— Но какая разница? — недоумевала Глория, все еще надеясь, что Риккардо ее поймет. — Все получилось наилучшим образом.

— А это не имеет значения, — заявил Риккардо.

Прекрасное лицо Глории вспыхнуло гневом.

— Не имеет значения? — выкрикнула она. — Да я же вытащила из тюрьмы твоего сына!

— Согласен, ты действовала умело. Особенно ловко ты заняла мое место.

Обвиняя ее, Риккардо наконец-то раскрыл истинную причину своего гнева.

— Вот теперь я слышу слова хозяина, — заметила Глория и прикусила губу, чтобы не расплакаться.

Риккардо понял, что вышел за рамки дозволенного, и изменил тон:

— Ты признала свою ошибку — мне этого достаточно.

Но Глория не сдавалась.

— Я люблю тебя, — сказала она. — Ты для меня единственный мужчина на земле. Но льстить тебе я не буду. Я такой же член семьи, как и ты. Если кто-то обращается ко мне за помощью и я в состоянии ему помочь, не понимаю, почему я должна сначала спрашивать разрешения у тебя. Ты мне дорог, Риккардо Летициа, но не строй из себя Господа Бога. Я — твоя женщина, но рабыней твоей не стану никогда.

Ее глаза сверкнули неукротимой гордостью. Глория резко повернулась и пошла к лошадям. Поставив ногу в стремя, она легко взлетела в седло.

Риккардо почувствовал себя уязвленным. Он не хотел уступать, да и не должен был уступать.

— В семье есть только один глава, — сказал он, пытаясь образумить Глорию.

— Кое-кто готов признать меня главой, — уточнила Глория. — Это значит, что твое верховенство далеко не всем по душе. Но если уж ты так за него держишься, изволь подтверждать слова делами.

Риккардо тоже сел в седло. Он молча смотрел на Глорию, словно не узнавая ее.

— Что с тобой, девочка моя? — неожиданно ласково спросил он. — Ты же такая нежная, такая добрая, такая покорная. Эти разговоры совсем не для тебя.

Риккардо был искренне огорчен; у него было такое ощущение, будто его неожиданно предали.

— Ты и вправду считаешь меня покорной? — усмехнулась Глория. — Я выполнила твои требования, но для этого понадобились немалые душевные силы. Однако выбирать не приходилось — иначе я не получила бы тебя. И ты всегда будешь моим. Но больше не выдвигай никаких условий. Напротив, выслушай теперь мои требования.

— Ну что же, послушаем, — согласился Риккардо.

Он явно нервничал, придерживая коня.

— Давай не будем смешивать дела и чувства, — сказала Глория. — Одно дело любовь, другое — главенство в семье. И не смей разговаривать со мной, словно оратор с балкона, уперев руки в боки.

И Глория изобразила любимую позу Муссолини, которую неоднократно видела по телевизору. Потом она пришпорила коня, натянула поводья и галопом умчалась.

 

Глава 4

В это ясное прозрачное майское утро Соланж оставалась одна. Накинув красное шелковое кимоно, она листала «Вог», устроившись в бамбуковом кресле на залитой солнцем террасе. Сердце ее переполняла гордость: еще бы, теперь она читала и понимала по-французски! Перед ней расстилалась спокойная, умиротворяющая гладь озера, по которой плыли белые паруса яхт. Соланж прикрыла на мгновение глаза. И тут же исчез богатый, ухоженный швейцарский город Лугано. Словно в перевернутый бинокль, где-то далеко-далеко увидела она нищую деревушку, где прошло ее детство. Звон колоколов показался ей нежным и трогательным.

Соланж открыла глаза и снова погрузилась в журнал. Подумать только: за несколько месяцев она научилась читать на иностранном языке. Понадобился фанатизм Санджи и упорство самой Соланж, чтобы сделать из нее ту женщину, какой она была сегодня.

Из гостиной донесся телефонный звонок. Соланж лениво встала, уверенная, что звонит Сильвано. Он часто названивал ей из Милана.

— Слушаю, — произнесла Соланж, подняв трубку.

— Здравствуй, Татуированная Звезда!

Нет, это был вовсе не Санджорджо. Соланж ответила не сразу.

— Привет, Рауль!

Девушка не очень удивилась. Она уже заметила Рауля среди зрителей на показе мод и ждала, что он появится.

— Я могу подняться к тебе на борт? — весело спросил молодой человек.

— А ты где? — поинтересовалась Соланж.

Почему-то она очень обрадовалась, услышав голос Рауля.

— Минут через десять буду около твоего дома.

— Буду ждать тебя у подъезда.

Соланж бросилась в спальню, чтобы выбрать платье. Она не понимала, как удалось Раулю заполучить ее адрес и телефон. Никто, кроме Санджи и Галеаццо, не знал, где скрывается Соланж. Это они нашли для нее квартиру в Лугано, а адрес Соланж не доверили бы родной матери.

Соланж распахнула двери шкафов в огромной гардеробной. Нарядов здесь хватило бы для самого престижного показа мод. А ведь в детстве и юности она носила только лохмотья! Соланж до сих пор помнила свое первое приличное платьице: хлопчатобумажное, в цветочек. Ей подарил его американский морской пехотинец за четверть часа торопливой любви в туалете казино в Акапулько. Тогда Соланж было пятнадцать, а сегодня она одна из самых дорогих топ-моделей.

Девушка сбросила кимоно, подошла к зеркалу и вгляделась в свое отражение. Она осознавала, какая разница существует между ней и другими манекенщицами. В Соланж изящество и элегантность достигли совершенства. Гибкое, подвижное тело напоминало язык пламени. Наверное, поэтому от нее потерял голову даже Сильвано Санджорджо.

Для Марка Кэсседи, самого модного фотографа, лицо Соланж было ликом первой женщины. Так смотрела Ева в Эдемском саду, еще до грехопадения. Каждый раз, глядя в объектив на Соланж, Марк испытывал прилив страсти. Марко, парикмахер, подобрал для ее волос особую прическу, придававшую девушке сходство с древнеегипетской статуей.

Никто никогда не слышал голоса Соланж. Она появлялась к началу показов, а потом исчезала. Девушка путешествовала всегда под усиленной охраной. Даже самые отчаянные репортеры ничего не смогли добиться: журналы выдумывали о Соланж Бог знает что, но до правды не докопался никто. Она жила, окруженная ореолом тайны, еще больше подогревавшим любопытство публики.

Соланж знала себе цену. Конечно, звездой ее сделал Санджи. Но теперь у нее отбоя не было от выгодных предложений. Согласись она — ее бы озолотили. И Санджи, Пигмалион Соланж, жил в постоянном страхе — он боялся потерять свое творение.

А сколько ей еще осталось блистать? Что будет, когда рассеется таинственная завеса? Такие вопросы мучили Соланж даже в ту минуту, когда осветители включали прожекторы и начиналась съемка. На Соланж набрасывались гримеры, парикмахеры, портнихи. Марк Кэсседи то сладко уговаривал ее, то орал на девушку. Льстивые слова чередовались с грязной руганью, перемежаемой щелчками затвора фотоаппарата. В этой адской суматохе рождалось чудо — являлась мечта по имени Соланж.

В шумном блестящем мире моды, среди людей, обращавшихся с ней как с королевой, Соланж сразу почувствовала себя своей. Она восхищалась собой и восхищалась окружающими. А на память ей приходил хрипловатый, нежный голос матери:

— Соланж, ты слишком хороша для этих мест. Ты станешь богатой синьорой и объездишь весь свет, — твердила женщина, намыливая дочку-подростка в корыте. — Видел бы тебя отец! Я-то тебя назвала Марией, а отец, он приехал позже, сказал, что ты будешь — Соланж. Он был человек важный, образованный, много видел. Он говорил, что в имени Соланж чувствуется страсть и богатство. Говорил, нашей дочке такое имя под стать. Как бы я хотела, чтобы он увидел тебя! Ведь он оказался прав: ты станешь настоящей дамой и будешь богата…

Но дочь стала проституткой, как и мать. Однако теперь жизнь ее изменилась. Соланж прекрасно знала, как и когда произошли эти перемены, но что ее ожидает в будущем, сказать не могла. Когда-нибудь и ее звезда упадет с лазурного небосвода: звезды зажигаются лишь на мгновение и неизбежно гаснут.

Она научилась подчиняться и держала обет молчания. Ей пришлось смириться с затворничеством и молчать, но люди, суетившиеся вокруг нее, не молчали. Они создали миф Соланж, а были жестоки и безжалостны. Особенно изводил ее Марк, легко переходивший от неумеренной лести к грубым оскорблениям.

— Соланж, любовь моя, смотри в объектив! Левую ногу, сокровище мое… Чуть-чуть выше левую ногу… Вот так… Божественно! Великолепно! Сол, смотри мне в глаза! Улыбайся… Нет, не так… Ты что, зубную пасту рекламируешь? Не так, дура! — орал Марк. — Начнем сначала. Марио, поправь прическу. Макс, чуть добавь румян на правую щеку. Сол, что ты дергаешься? Что топчешься на месте? Господи, это еще что такое? Писать хочешь?

Да, ей хотелось, к тому же у нее кружилась голова, пот лился градом, спина разламывалась от ненатуральных поз. А Санджи рядом не было, и никто не думал ее утешать.

— Перерыв! — заорал Марк громовым голосом, словно приказывал остановиться солнцу, и без сил рухнул в шезлонг.

Соланж вонзила зубы в бутерброд, поднесенный ей осветителем.

— Боже, она жует! — завопил Марк.

Он выглядел потрясенным, словно хирург, обнаруживший, что его пациент после тяжелейшей полостной операции поглощает спагетти.

— Да, жую! — ответила с набитым ртом Соланж.

Фотограф вскочил, как будто его катапультой выбросило, с проклятьем отшвырнул осветителя, осмелившегося угостить фотомодель, и обрушился на Соланж:

— Сумасшедшая дура! Макс, поправь макияж. Она все развезла своим бутербродом!

Девушке ужасно хотелось вылить на Марка весь поток известных ей ругательств, а знала она немало, но Санджи велел Соланж набраться терпения. Только так она станет звездой.

Макс подгримировал Соланж, и Марк распорядился:

— Начинаем, ребята! Свет, музыка! А ты, — обратился он к Соланж, — прислонись к колонне. Нет, не так. Прильни, прилипни! У тебя мужик был когда-нибудь? Ну вот, представь, что ты с ним в постели. Прилипни, прилипни к нему! Нет! Нет! Нет! — завелся Марк. — Зачем мне улыбка Джоконды? Изобрази шлюху… Как будто испытываешь свинское наслаждение в постели… И что это за рот? Зачем ты складываешь губы куриной гузкой? Представь себе, что сосешь… Да не леденец! В рот брать приходилось? Вот теперь молодец, замечательно!

Соланж улыбнулась, сошла с помоста и походкой пантеры подошла к Марку.

— Сукин ты сын! — прочувствованным тоном заявила она, словно поздравляя фотографа с Рождеством.

Девушка спустилась на лифте вниз и ворвалась в кабинет Санджи.

— Что случилось? — встревожился Санджорджо.

— Все! Больше не могу! Я уезжаю…

— Мы вместе уедем. Кончатся съемки, и отправимся в Лугано. Взгляни, — он показал на газеты и журналы, разложенные на столе. — О тебе пишут больше, чем о президенте Рейгане. Ты довольна?

Он говорил с ней, как с избалованным ребенком, которого пытаются отвлечь, демонстрируя новую игрушку.

— Нет, я не довольна! И возвращаюсь домой! В Мексику, в Америку, в Лондон, в Париж! Куда угодно! Там я смогу тратить заработанные деньги и наслаждаться завоеванной популярностью.

Соланж была настроена решительно. Санджи побледнел. Тут на пороге появился запыхавшийся Марк.

— Что случилось, лапочка? — недоуменно спросил фотограф.

— Пошел вон! — вскипела Соланж.

— Да что на нее напало? — недоумевал Кэсседи.

Санджорджо решил вмешаться:

— Все в порядке, Марк. Оставь нас ненадолго.

И он вежливо проводил Кэсседи до дверей.

Фотограф вышел, провожаемый взбешенным взглядом Соланж. Сильвано обнял девушку за плечи, подвел к дивану и участливо попросил:

— Ну, расскажи, что случилось!

— Я устала, — призналась Соланж, опустившись на диван.

— Доверься мне. Может, вместе нам удастся разрешить твои проблемы.

Он налил девушке выпить, но она отказалась. Соланж прикрыла глаза, и крупная слеза, соскользнув с шелковых ресниц, пробежала по ее щеке.

— Я устала, — повторила она. — Да, я работала в казино, и тебе это известно. Не явись ты тогда за мной, я бы вернулась в Акапулько. Ты убедил меня попробовать.

Соланж подняла глаза и посмотрела в лицо Сильвано.

— Я не говорю, что там было лучше, — продолжала она. — Нет, но все было ясней, понятней. Мне платили за работу проститутки. Теперь я — звезда, а меня называют шлюхой. И твердят: сделай то, сделай это…

Санджи улыбнулся с облегчением и сказал:

— Прошлого больше не существует. Забудь.

— Нет, — возразила Соланж. — Я хочу помнить. Я должна помнить. Без прошлого нельзя понять настоящего. Я смотрю в прошлое, словно в зеркало, которое не лжет…

— Тебя Марк обидел, верно? — догадался Санджи.

— Он оскорбил меня. Грязные намеки импотента… Я понимаю желание мужчин. Иногда мне это нравится, иногда трогает, чаще раздражает. Но такое бесполезное хамство оскорбляет. Он же просто проявляет деспотизм. И мнит себя при этом Господом Богом…

Санджи обнял девушку и заговорил с ней ласково:

— Если хочешь, откажемся от услуг Марка. Но лучшего мы не найдем. Марк любит провоцировать, но ему всегда удается поймать нужный момент. Он тебя обижает, чтобы увидеть твою реакцию. Но к тебе лично это отношения не имеет. Ему нужно уловить верное выражение. Поверь мне, воробышек, ты становишься орлом.

Соланж поверила. Она позировала до изнеможения, соблюдала драконовскую диету, спала как можно больше, чтобы предстать свежей и отдохнувшей перед фотографом, гримером, парикмахером, портным, которые ее одевали, гримировали, причесывали, словно механическую куклу. И так изо дня в день. А все потому, что Соланж верила Сильвано и ей нравилось быть в центре внимания, но прежде всего потому, что ее текущий счет в одном из швейцарских банков рос с каждым щелчком фотоаппарата Марка Кэсседи.

Она знала, что попала в трудный и опасный мир. Ей уже приходилось сталкиваться с топ-моделями, не удержавшимися на вершине. Теперь они довольствовались ролью статисток, но готовы были продать душу дьяволу, лишь бы пробиться наверх. Некоторые торговали телом, кое-кто попадал в гарем Джиджи Лопеса. Эти девушки ублажали высшее, но далеко не лучшее общество.

Были такие, которых после неудавшегося самоубийства выпроваживали домой без гроша в кармане. Но уезжала одна, а приезжали десятки. Лишь единицам удавалось оказаться на вершине…

Когда-нибудь Соланж придется оставить помост, но безжалостные жернова мира моды могут раздавить ее еще раньше. Так что ей следовало быть очень осмотрительной. Соланж хватило бы сил выбраться и из болота, и из джунглей, но она предпочитала не соваться в одиночку в столь опасные места.

Она думала о Рауле, в глубине души ждала его звонка, и разговор с ним показался девушке началом добрых перемен.

Соланж надела белые шорты, розовую майку, цветные босоножки. Она взглянула в зеркало и решила, что сделала правильный выбор. Она появится перед Раулем без краски, без блесток и мишуры, что сопровождают ее на помосте.

Именно во время показа мод она встретилась взглядом с Раулем. Соланж двигалась под музыку Бородина по длинному «языку», что делил надвое зал, отделанный мрамором и зеркалами. В первых рядах сидели важные лица из мира моды и театра, финансовые воротилы, деятели культуры. Тут же был и Рауль. Он сидел рядом с Альберто Моравиа и с подругой писателя. Сердце Соланж замерло, а потом заколотилось с бешеной силой. Вспышки фотоаппаратов, свет прожекторов, огни, музыка, а главное, роковая красота, естественное изящество и неотразимое очарование модели помогли скрыть краткий миг неуверенности. Только Соланж и Рауль поняли глубокий смысл этого минутного замешательства. Теперь девушка знала: рано или поздно Рауль вернется в ее жизнь.

Соланж спустилась вниз и прошла по дорожке сада к железной решетке. Она нажала кнопку, решетка распахнулась, и девушка вышла на улицу. Она увидела красный «Порше», а рядом — Рауля. Он бросился к Соланж, и девушка встретила юношу лучезарной улыбкой. Однако когда Рауль оказался рядом, Соланж размахнулась и ударила его по лицу так, что он едва удержался на ногах.

— Это тебе за то, что бросил меня на ранчо в Санта-Монике, — спокойно объяснила она.

Не колеблясь, Рауль влепил Соланж звонкую пощечину. Его пальцы отпечатались на нежной щеке девушки.

— А это тебе за то, что удрала с Сильвано Санджорджо, не дождавшись меня. В конце концов, я оставил тебя у сестры, а не бросил посреди улицы.

— Ты сделал мне больно, — жалобно сказала Соланж, и глаза ее наполнились слезами.

— Извини, не сдержался…

Рауль обнял девушку, ему хотелось утешить ее и попросить прощения. Нежно глядя ему в глаза, Соланж вдруг изо всех сил ударила его коленом в пах. У Рауля перехватило дыхание, он согнулся пополам от невыносимой боли.

— А вот это тебе не случайно! — сказала Соланж.

Она умела драться, знала, как защитить себя и как напасть на противника. Улица научила Соланж.

Рауль медленно разогнулся и, встретившись взглядом с Соланж, вдруг рассмеялся, почти забыв о боли. Она сначала смотрела на него растерянно и недоверчиво, а потом тоже расхохоталась. Мир был подписан, и, кажется, без большого ущерба для обеих сторон. Редкие прохожие улыбались, глядя на эту пару: оба молодые, счастливые, богатые.

— Счет равный, давай прекратим? — предложила Соланж.

— Счет пока неравный, но я тебя прощаю! — заявил Рауль, обнимая ее.

Они вернулись в дом. Проходя мимо зеркала, Соланж вдруг завопила от ужаса.

— Я погибла!

Расширенными от страха глазами смотрела она на распухшую скулу.

— Ерунда, — попытался утешить ее Рауль. — Через несколько дней и следа не останется.

Соланж подумала о съемках, назначенных на послезавтра, о прожекторах, истериках Кэсседи, об оправданиях, которые придется выдумывать для Санджи. Потом она взглянула на Рауля и позабыла о будущем ради настоящего. А настоящее было прекрасно, и Соланж не могла, да и не хотела противостоять ему.

— Чепуха! — сказала она, проходя в гостиную.

Но, дотронувшись до скулы, девушка почувствовала, что щека распухает все больше.

— У меня, наверное, жуткий вид, — вздохнула Соланж, опускаясь на широкий диван.

Рауль сел рядом и сказал:

— Ты прекрасна.

Он легким поцелуем коснулся ее губ. Рука его скользнула под розовую майку.

— Я хочу тебя, — прошептал Рауль.

— Ты ведешь себя коварно, — произнесла Соланж.

Она уступила. Не раз Соланж обещала себе, что будет держаться, но стоило мужчине коснуться ее, и она вспыхивала как спичка. И желание, что сжигало ей душу и тело, моментально передавалось партнеру. Видимо, очарование Соланж заключалось не столько в необычной красоте, сколько именно в этой потрясающей чувственности. Волшебная, таинственная, неотразимая аура девушки притягивала своим мерцанием и тогда, когда Соланж выходила на помост, и когда оказывалась в объективе фотоаппарата, и просто когда она смотрела на мужчин. И сейчас, в объятиях Рауля, от Соланж исходил горячий ток желания.

Она раскрылась навстречу его нежной силе со стыдливостью и хрупкостью девственницы, и Рауль утонул в ее лоне, сохранившем, несмотря ни на что, первозданную непорочность. Смешались их вздохи, слезы, улыбки. Они познали райское наслаждение экстаза, а потом насладились покоем умиротворенного желания.

 

Глава 5

Галеаццо Сортени вошел в кабинет Санджи, сияя торжественной улыбкой, но, увидев бледное лицо друга, сразу понял: что-то случилось. Великий модельер укрылся за огромным письменным столом, словно за баррикадой, и его черное кресло-трон смотрелось как никогда мрачно.

Галеаццо попробовал разбить лед и весело поздоровался:

— Привет, гений!

— Привет, — нехотя ответил Сильвано.

— Здравствуй, Галеаццо! — донеслось из дальнего угла кабинета.

Только тут Сортени заметил, что в углу, подальше от света, устроилась в глубоком кресле Соланж.

— Хорошо, что ты пришел. Хоть одно человеческое лицо, — добавила девушка.

Соланж нравилась Галеаццо: всегда в хорошем настроении и за словом в карман не лезет.

— А у меня для вас сюрприз, — заявил Сортени, потрясая журналом «Вог».

Он положил журнал на стол, поближе к лампе: первую страницу обложки занимал великолепный фотопортрет Санджорджо и Соланж, мастерски выполненный Марком Кэсседи. На первом плане — ее лицо, тонкое, потрясающее, нереальное, а за ней словно из тьмы выступало выразительное мужественное лицо Сильвано, на котором время оставило глубокий след пережитых страстей. И надпись: «Пара номер один мира моды».

Обложка «Вог» освящала рождение звезды и восхождение на вершину художника. Марка «Санджи» на сегодняшний день была самой известной в мире, а Соланж — моделью, которую признавали лучшей.

Сильвано молча смотрел на фото, и постепенно гордость и волнение наполнили его сердце.

— Ну как? — спросил Галеаццо. — Великолепно, правда?

Сортени прямо сиял от счастья.

— Действительно великолепно, — согласился Санджи.

Он встал из-за стола, подошел к Соланж и осторожно повернул прекрасное лицо девушки к свету.

— А как тебе вот это? — сказал он. — Впечатляет?

Галеаццо рухнул в кресло, застонав:

— Господи ты Боже мой!

Он увидел, что скула у Соланж разбита, а один глаз заплыл.

Девушка отвернулась в сторону, а Сильвано снова сел за стол.

— Она заявила, что упала с кровати. Представляешь?

— Все может быть… — вздохнул Галеаццо. — Но, как бы там ни было, это дела не меняет.

Марк Кэсседи должен был снимать Соланж для «Вог». Потом ей предстояло отправиться в Рим на показ моделей из кожи. За работу надо было браться завтра, а девушку раньше чем через две недели никому показать нельзя. Подумать только: в момент триумфа все неожиданно рушится! Что поражало Галеаццо, так это полное спокойствие Соланж. Казалось, скандал ее совсем не касается. Может, такое поведение и было самым разумным. Как бы ни волновались Сильвано и Галеаццо, изменить ситуацию они не могли.

Неожиданно Соланж предложила:

— Завтра начнем работать.

Девушка выглядела уверенной и спокойной. От природы сообразительная, она к тому же за последнее время многому научилась. — Прекрати, Соланж, — взмолился Сильвано.

— И как ты собираешься работать? — спросил Сортени.

Он верил в Соланж — лучше ее сейчас модели нет. Она справится.

— Послушаем Соланж, — обратился Галеаццо к Сильвано. — Санджи, ты же гений. Не теряй головы из-за пустяков…

— Ну, говори, что ты там придумала… — вздохнул Санджорджо.

— Марк будет снимать меня в профиль, — объяснила Соланж. — Я, кстати, с левой стороны выгляжу лучше, чем с правой.

— С фоторепортажем, возможно, что-нибудь и получится, — согласился Сильвано. — А показ мод?

— Я надену золотую маску! — торжествующе заявила Соланж.

Мужчины изумленно переглянулись.

— А как ты объяснишь этот маскарад? — спросил Санджи.

— Тайна не нуждается в объяснении.

Идея привела в восторг Сортени.

— Получится тайна тайн! — воскликнул он. — А потом критики найдут непременно какое-нибудь объяснение…

— Неужели выйдет? — засомневался Сильвано.

— Выйдет! — успокоила его Соланж.

Санджи горячо расцеловал девушку, но почувствовал, что мысли ее уже далеко.

…В миланский аэропорт Линате они прилетели, когда стемнело. Фоторепортаж получился замечательный, показ в Риме прошел триумфально. Пресса захлебывалась от восторга, рассказывая о появлении Соланж в золотой маске. Потом они немедленно вылетели из Рима на персональном самолете Санджорджо, ускользнув от репортеров. Соланж надела широкополую шляпу из белой соломки; легкая синяя вуаль прикрывала лицо и последствия «падения с кровати».

— Довольна? — спросил Санджи.

— Полная победа, — ответила вместо Соланж сестра Санджи Кристина.

Соланж молчала, и Галеаццо забеспокоился:

— Устала?

— Не очень, — сказала девушка.

Сильвано вдыхал теплый весенний воздух. Казалось бы, теперь у него есть все, чтобы чувствовать себя счастливым. С тех пор как он познакомился с Соланж, его перестали мучить головные боли, вернулось, и, похоже, навсегда, творческое вдохновение, имя Санджорджо блистало на небосклоне моды. Через полгода он наверняка разделается с банковскими долгами. Тем не менее Сильвано чувствовал: его лодку несет не туда. Вот-вот Соланж ускользнет от него. Это уже не та испуганная мексиканка, с которой он познакомился на ранчо в Санта-Монике; не та сбитая с толку девушка, бросившая Рауля. Когда-то в ней все дышало чувственностью, которая и привлекла Сильвано. Потом великий модельер долго и терпеливо делал из нее утонченную супермодель. Но сегодня что-то в Соланж изменилось…

Санджорджо взял девушку под руку, чтобы проводить к ожидавшему их «Роллс-Ройсу». Но он сразу понял: его власть над Соланж кончилась. Девушка решительно шагнула в другую сторону.

— Я ухожу, Санджи, — холодно сообщила она.

— Поедем вместе? — растерянно спросил он.

— Нет. Расстанемся. Я взяла на себя некоторые обязательства, и я их выполнила. До конца. Теперь наши пути расходятся. Навсегда. Мне с тобой было хорошо, думаю, и тебе тоже. Мы оказались полезны друг другу.

— Ты что, шутишь? — возмутился Сильвано.

Соланж высвободила руку и направилась к красному «Порше», ожидавшему неподалеку. За рулем сидел Рауль Летициа. Открылась дверца, и Соланж устроилась рядом с юношей. Улыбающийся Рауль махнул Сильвано рукой, и машина умчалась. Санджорджо почувствовал, как боль обручем охватывает голову.

— Сукин сын, — прошипел он, повернувшись к Галеаццо и Кристине. — И давно это у них началось?

— Не знаю, — ответил Сортени.

Он испугался, что Санджи сейчас взвалит всю вину на него, а Кристина вдруг покраснела.

— Это ты виновата! — набросился Сильвано на сестру. — Ты сообщила Раулю, как найти Соланж!

— Клянусь, я здесь ни при чем, — солгала Кристина. Она умела держать себя в руках, к тому же могла рассчитывать на молчание Рауля.

Санджи сделал вид, будто поверил сестре, и улыбнулся. Она годы провела рядом с ним. Судьбе было угодно, чтобы Кристина все время жила в тени чужого успеха. Время пощадило тонкие черты ее лица, но в глазах с возрастом появились дерзость и агрессивность. Сильвано относился к сестре с любовью и нежностью.

— Извини меня, Кристина, — сказал Санджи, садясь в автомобиль. — Этот мерзавец Рауль отплатил мне той же монетой.

Кристина вздохнула с облегчением.

Санджорджо проглотил две таблетки аспирина и выпил виски. Он взглянул на постель, где они с Раулем когда-то любили друг друга. Даже Соланж не смогла отравить эти воспоминания. Никто, кроме Рауля, никогда не спал здесь. Сильвано прошел в гардеробную и начал раздеваться. Темная боль безостановочно билась в висках.

Он и сам не заметил, как оказался повержен. Соланж стала для него опорой, источником силы, а Рауль увел ее. Что он будет делать без Соланж? Она для Сильвано не только модель, первооснова его нынешнего триумфа, не только источник вдохновения. Она — единственная женщина, затронувшая его душу. Соланж и Рауль — красота в ее первозданном виде. Он позволил себе на минуту увлечься несбыточной мечтой — обладать ими обоими.

— Они мои, мои, — твердил Сильвано. — Я их создал.

Он подливал себе виски. В сущности, Санджи понимал, что заблуждается. Соланж достаточно умна и энергична, она могла бы пробиться и сама. Он просто указал ей дорогу. А для Рауля он вообще случайный встречный, эпизодическое воспоминание. Рауль на мгновение подарил ему себя в трудный момент, что нередко случается в молодости.

Санджи сел перед зеркалом, взглянул на собственное отражение и увидел свое потерянное лицо. Аспирин подействовал: боль ушла. Но в безжалостном зеркале возникал образ мертвеца, внушавший ужас Сильвано.

Санджи схватил яшмовую статуэтку и с размаху запустил ее в зеркало. Оно разлетелось на куски, а вместе с ним рассыпалось и жуткое видение. Тишина объяла Санджи, а вместе с тишиной пришел и покой. Он оделся и взглянул на часы. Всего лишь десять вечера. Он должен пойти к Раулю и вернуть то, что по праву принадлежит ему.

 

Глава 6

Ко дню восемнадцатилетия отец подарил Раулю квартиру на площади Сант-Эразмо. Она размещалась на третьем этаже старинного дома, недавно капитально отремонтированного. Окна выходили на маленькую площадь, обрамленную колоннами, увитыми плющом.

— Как красиво! — воскликнула Соланж, любуясь видом из окна.

— Правда? Тебе нравится? — спросил Рауль.

Рауль был счастлив. Раньше он не ценил по достоинству отцовский подарок, тем более что квартира вызывала у него в памяти неприятные воспоминания — именно отсюда, с площади Сант-Эразмо, увезли его в психиатрическую лечебницу. Но теперь здесь жила Соланж, и ничего прекрасней и гостеприимней этих комнат ни юноша, ни девушка желать не могли.

Их золотистые загорелые тела сплелись на постели, потом Соланж и Рауль, оба гибкие и изящные, разомкнули объятия; одновременно глубоко вздохнули, переглянулись и улыбнулись.

— Скажи, так всегда будет? — спросил Рауль.

— Мы съели торт лишь наполовину, а ты уже спрашиваешь, будет ли второй, когда доедим кусок первого, — с упреком ответила Соланж и с улыбкой добавила: — Есть много способов быть несчастливым, кажется, тебе известны все…

Он внимательно взглянул на нее, пытаясь понять, что скрывается за этой очаровательной улыбкой.

— Ты не похожа на других, — сказал Рауль.

— Не похожа? На кого я не похожа?

— Ты вообще не такая, как все…

Соланж перебирала в пальцах платиновую цепочку с бриллиантовой подвеской в форме сердца. Эту драгоценность от Памелатто купил Рауль, ожидая возвращения девушки из Рима. Он впервые в жизни делал подарок женщине и по лицу Соланж догадался, что выбор удачен.

— Красиво, правда? — заметила она.

Ему хотелось ответить так, чтобы девушка поняла, какая радость переполняет его, но на ум приходили только банальные слова.

— Я рад, что тебе нравится, — сказал Рауль. — А почему ты ее не носишь?

— Боюсь потерять, — прошептала Соланж ему на ухо. — Предпочитаю все время держать твой подарок в руках.

— Если потеряешь, куплю тебе другое украшение, еще лучше, еще красивее.

Впервые в жизни Рауль испытывал удовольствие, оттого что богат.

Соланж поднялась с кровати и взяла сумочку, лежавшую на кресле.

— У меня тоже есть кое-что для тебя, — сказала она.

Юноша взглянул на возлюбленную с изумлением. Никогда еще женщины не делали ему подарков, кроме матери, разумеется.

— По-моему, наступил священный момент обмена дарами, — пошутил он, а сам с нетерпением протянул руку.

Она положила ему на ладонь простое гладкое серебряное колечко.

— Это не дорогой, но очень знаменательный подарок, — объяснила Соланж.

— А что он означает? — спросил Рауль, надевая кольцо на мизинец.

— В наших местах, если девушка любит юношу, она дарит ему такое колечко. Если он не хочет связывать себя обязательствами, то возвращает ей подарок.

Рауль привлек Соланж к себе и прошептал, целуя ее волосы:

— И теперь ты хочешь узнать, оставлю я колечко себе или верну?

— Да, Рауль, — ответила Соланж и решительным жестом сняла с его пальца кольцо. — А знаешь, что значит, если девушка забирает у него кольцо? Это значит, что она должна рассказать возлюбленному кое-что о себе, — неожиданно серьезно заявила Соланж. — А он потом сам решит, стоит ли принимать кольцо.

Соланж высвободилась из объятий юноши, накинула махровый халат и присела на комод, стоявший у кровати.

— Завтра ты уже не простишь мне, что я умолчала о некоторых вещах. Опьянение первых дней пройдет, и ты спросишь, кто я такая, откуда, чем занималась до того, как с тобой познакомилась. — И Соланж печально добавила: — Моя мать говорила — любовь что яркий огонь, вспыхивает и быстро гаснет.

Рауль тоже накинул халат и подошел к девушке.

— Мне трудно найти нужные слова. Я не умею разговаривать с женщинами. А ты — первая женщина в моей жизни, — покраснев, признался он. — Мне тоже надо много тебе сказать…

— Знаю, — ответила Соланж и поцеловала его в губы.

— Что ты знаешь? — спросил Рауль, и в голосе его проскользнуло раздражение. — Что ты первая женщина в моей жизни? Что я должен тебе многое сказать?

— Не перебивай меня! — решительно заявила Соланж.

Она любила Рауля и знала: если она ему не расскажет все сама, он уйдет.

В эту минуту зазвонил телефон.

— Ответь, пожалуйста, — попросил Рауль. — Скажи, что меня нет дома.

Соланж подняла трубку.

— Говорит Риккардо Летициа, — произнес уверенный голос на том конце провода. — Я хочу поговорить с сыном.

Соланж не могла скрыть волнения.

— Это я, Татуированная Звезда, — произнесла она. — Здравствуй, Риккардо… Да… Рауль здесь, со мной… Конечно, сейчас передам трубку.

Они переглянулись, во взгляде Рауля мелькнули удивление и страх. Соланж сохраняла спокойствие.

— Твой отец, — сказала она, протягивая ему трубку.

— Привет, папа! — произнес Рауль.

— Мне сказали, что ты на «отлично» сдал историю искусств. Поздравляю!

Отец разговаривал с сыном впервые после того, как Рауль уехал в Лос-Анджелес с Санджи, но тон у Риккардо был такой, словно они расстались только вчера.

— Спасибо, папа!

Всякий раз, беседуя с отцом, Рауль чувствовал себя не в своей тарелке. Что-то мешало ему говорить непринужденно, оставаться самим собой.

— Ты только поэтому позвонил? — холодно осведомился Рауль.

— Да, пожалуй, — со вздохом ответил Риккардо. — Тебе что-нибудь нужно?

— Нет, не думаю. А тебе?

Раулю показалось, что отец чем-то расстроен.

— Мне много что нужно, но этого никто мне дать не может, — задумчиво произнес Риккардо Летициа.

Впервые за много лет живое чувство проскользнуло в разговоре отца с сыном.

— Во всяком случае, я всегда готов тебе помочь, — произнес Рауль.

— Как у тебя дела с девушкой? — спросил Риккардо.

Ему хотелось спросить у Рауля, где он с ней познакомился. Но из осторожности отец не стал задавать сыну вопросы.

— Хорошо. Очень хорошо, — ответил Рауль.

— Зайди как-нибудь в ближайшие дни, — попросил Риккардо.

Просьба прозвучала необычно, и Рауль даже встревожился.

— Конечно, папа!

Юноша прижал трубку к уху, но услышал лишь щелчок. Отец прервал разговор.

— Интересно, что ему было нужно? — произнес Рауль, обращаясь не столько к Соланж, сколько к самому себе.

— Не знаю, Рауль, — ответила девушка. — Но я знаю, что нужно мне. Хочу, чтобы ты меня выслушал.

Но им снова не удалось начать разговор — кто-то звонил в дверь. Рауль прошел в кухню и нажал кнопку видеодомофона — на экране появилось лицо Сильвано Санджорджо.

— Наш общий друг, — с усмешкой сообщил Рауль девушке.

— Пошли его к черту, — сказала Соланж.

Появление Санджи показалось ей опасным. Она насторожилась.

— Почему я должен послать его к черту? — с улыбкой спросил Рауль.

— Сама не знаю, — пробормотала Соланж.

Снова позвонили, и Рауль нажал кнопку, открывая дверь.

— Похоже, тебе не хочется оставаться со мной наедине, — сказала Соланж.

— Может, и так, — ответил Рауль.

— Ну, хочешь ты или нет, все равно узнаешь то, что я собиралась тебе сказать.

Соланж чувствовала: поздний визит Санджи не предвещает ничего хорошего.

Рауль открыл дверь. Сильвано заявил с порога:

— И ты называешься моим другом!

— Настоящий друг говорит мало, но действует быстро, — парировал Рауль. — А ты действуешь быстрее некуда…

Сильвано прошел в гостиную, налил себе виски в хрустальный бокал, уселся на диван и закинул ногу на ногу.

— Зачем пришел? — грубо спросил Рауль.

— Пришел забрать то, что принадлежит мне…

— Здесь ничего твоего нет. Здесь только я и моя девушка.

— Ты прекрасно знаешь, что я говорю о ней.

— Соланж с тобой не пойдет. Она не желает!

— Ну, конечно! — усмехнулся Санджорджо. — Прекрасный принц решил забрать свою Золушку. А кончится сезон любви, и что ей останется? За спиной — мятая постель, а впереди — ничего! Я же из нее сделал звезду.

Он огляделся, надеясь увидеть Соланж.

— Это не ты из нее сделал звезду, а она помогла вернуть процветание твоей фирме, которая уже дышала на ладан, — с вызовом произнес Рауль.

— Значит, между нами все кончено? — с горькой улыбкой спросил Сильвано.

— Может, между нами ничего и не было, — ответил Рауль.

— Я очень любил тебя, — признался Санджи.

— Так сильно, что из любви ко мне подбросил эту гадость — наркотики…

Сильвано побледнел и произнес:

— Откуда ты узнал?

— В семье Летициа все рано или поздно узнают то, что необходимо знать.

Сильвано попытался защититься, изображая благодетеля:

— Я это сделал для твоего же блага. Соланж — неподходящая женщина для тебя.

— Много ты в этом понимаешь! — вспыхнул Рауль.

— Она тебе не подходит! — истерически взвизгнул Сильвано.

— Зато ты — идеальная девка для любого сводника!

Раулю хотелось унизить Сильвано, а тому только и нужен был предлог для того, чтобы рассказать правду о Соланж.

— Насчет сводников спроси Соланж, — крикнул Сильвано, — она в них лучше разбирается. Лучшей шлюхи в казино Акапулько не было. Ей же заплатили, чтобы она бросилась тебе на шею!

Рауль сумел сдержать ярость.

— Чтобы добиться своего, ты готов прибегнуть к грязной клевете, — спокойно сказал он.

— Говорю тебе: Соланж Мартинес — шлюха!

За спиной у Рауля раздался насмешливый голос Соланж:

— А шлюху можно купить, как корову на рынке!

Девушка тем временем успела одеться и вышла в гостиную. Казалось, она собирается уйти. Однако Соланж прошла через всю комнату и села на табурет около бара, как раз напротив Сильвано и Рауля.

— Мне бы не хотелось, чтобы из-за меня между вами пробежала черная кошка, — с улыбкой произнесла она.

— Соланж! — взмолился Санджи. — Пойдем со мной! Тобой будет восхищаться весь мир. Думаешь, он для тебя что-нибудь сделает? Надеешься, женится? И думать об этом забудь…

— До того как ты явился, я все делал, чтобы она почувствовала себя человеком, — произнес Рауль.

Он сел рядом с девушкой, взял ее за руку и продолжал:

— Я думаю, Соланж выбрала меня…

Она взглянула на юношу благодарно, но сказала:

— По-моему, Санджи еще не открыл всего. Послушай его. Он ведь не отступит, потому что знает: я для него потеряна. Он не упустит шанс унизить меня.

— Послушай, мальчик мой, — обратился Санджи к Раулю. — Ты не станешь жить с женщиной, которая тебя не любит. Она ни одного человека в жизни не любила. Ей нужны только деньги и разврат. За деньги она продавала себя в Акапулько. И со мной поехала в погоне за славой и успехом. А теперь околдовала тебя в надежде на выгодный брак.

Санджорджо глотнул виски и внимательно посмотрел на юношу и девушку.

Он ненавидел обоих за то, что они ускользнули от него, но и любил их. Они были живым воплощением его тайных грез.

— Ты зарвался, портняжка, — холодно произнес Рауль, назвав Сильвано прозвищем, придуманным Риккардо Летициа.

— Вы оба — наглецы и бездельники, — сказал мертвенно-бледный Санджи. — Вам не надо быть гениальными, не надо творить волшебство, не надо создавать. Вам достаточно только появиться — и мир у ваших ног. Вы воплощаете то, чего я так и не добился! Ненавижу, ненавижу!

И крупные слезы заструились по щекам Сильвано.

— Избавь нас от твоих истерик! — с нарочитой грубостью произнесла Соланж. — Лучше продолжай сенсационные разоблачения…

— Змея, ядовитая змея! — простонал Санджи.

— Думаешь, на меня подействуют твои выходки? Расскажи Раулю, как Джиджи Лопес нашел меня в казино Акапулько. Расскажи, как он заплатил кучу денег за Татуированную Звезду. И не забудь про совращение Рауля, которое началось с того, что я бросилась под его машину! Я так старалась, что едва не погибла под колесами…

— Ты это пыталась мне сказать? — спросил юноша.

— Это и еще кое-что… Но, думаю, Санджи расскажет лучше.

В ней проснулась жажда самоуничижения. Соланж захотела довести свою исповедь до конца.

Санджорджо смотрел на девушку с ужасом. На его лице проступило то странное выражение смертельной тоски, которое он иногда замечал, когда смотрелся в зеркало у себя в гардеробной. Он чувствовал, что от этого ощущения ему уже никогда не избавиться. Словно страшное проклятье навек легло на облик художника.

— Думаю, она все расскажет лучше меня, — устало произнес Санджи. — Но есть еще кое-какие мелочи, которые тебе полезно было бы узнать…

— Прекрати, Санджи, — с презрением сказал Рауль.

— А знаешь, кто тебе подсунул эту женщину? Кто сделал несчастным и тебя и меня?

— Скажи, скажи… Так тебе станет легче…

— Твой отец… Лопес следовал инструкциям Риккардо Летициа. Твой отец был уверен: только одна женщина способна оторвать тебя от меня… Соланж Мартинес.

— Очень интересно… — побледнев, выговорил Рауль.

Ему показалось, что чья-то безжалостная рука крепко сдавила ему сердце.

— Правда, Соланж не знала, как тебе нравилось заниматься любовью со мной, — продолжал Сильвано.

— Удар прямо в цель, — произнесла девушка.

— Ну, теперь она знает, — прервал ее Рауль. — Но почему из всех женщин отец выбрал именно тебя?

— Мы с ним хорошо знакомы…

— В каком смысле?

— В том самом… Где мужчина и женщина могут хорошо узнать друг друга? Естественно, в постели…

Эта жестокая игра уже измучила Рауля, и он едва слышно спросил:

— Что еще?

— Насчет меня — больше нечего сказать, — ответила Соланж. — А насчет тебя?

— Думаю, ваша честь, и мне добавить нечего, — с шутовской ухмылкой заключил Рауль. — Скажу лишь одно: окружающий мир — сплошное дерьмо. Стоит сделать один шаг, и заляпаешься с ног до головы…

— А мы с тобой сделали немало шагов, — заметила девушка.

— Уходи, Санджи, — твердо произнес Рауль. — Ты уже сделал все, что мог!

Сильвано опустил голову и вышел, не произнеся ни слова. Рауль смотрел на Соланж, словно видел ее впервые в жизни. Его уже не волновало то, что она спала с незнакомцами в каком-то грязном заведении в Акапулько; он почти забыл об истории с наркотиками, подброшенными Санджи; но, представляя девушку в объятиях Риккардо Летициа, Рауль испытывал жестокую муку. Соланж улыбнулась и протянула юноше руку.

— Прощай, Рауль! Я ухожу…

Она решила уйти в ту минуту, когда увидела здесь Санджи. Девушка осторожно положила в пепельницу платиновую цепочку с бриллиантовым сердечком и произнесла:

— Помнишь, я сказала, что тебе пока не стоит принимать мое серебряное колечко. Я была права. По той же причине мне не стоит принимать твой подарок, твое сердце.

— Куда ты пойдешь?

— Куда-нибудь… Туда, где не так много грязи…

 

Глава 7

— Ты снова обвел меня вокруг пальца, точнее, попытался это сделать, — заявил Рауль с порога.

Он вошел в кабинет отца на последнем этаже здания в Сеграте с решимостью любой ценой выяснить отношения.

Риккардо дал ему возможность выговориться. Он молча смотрел на сына и улыбался.

— Ты бы присел, — спокойно заметил отец.

Рауль сел в кожаное кресло напротив огромного стола, напоминавшего укрепленный замок. Ему вдруг припомнилось, что всю жизнь его что-то отделяло от родителей: то письменный стол, то дверь, то стена равнодушного забвения или заслон жестких требований.

— Тебе никогда не приходило в голову, что, прежде чем вломиться в чужую жизнь, следует постучать? — упрекнул сын отца.

— Мне всегда некогда стучать, — небрежно заметил Риккардо. — И потом, я — твой отец…

— Надо же! А я об этом как-то забыл… — иронически протянул Рауль.

Тио Пепе, свернувшийся у ног Риккардо, приподнял одно ухо и прищурил глаз. Похоже, псу не понравилась интонация Рауля. С лица Риккардо исчезла улыбка; он казался бесстрастным, как всегда. Сын взглянул на отца и увидел самого себя: таким он станет лет через двадцать.

Отец и сын походили друг на друга, как две капли воды: тот же рост, та же белокурая шевелюра, те же голубые глаза, то же обаяние. Одинаково закидывали они ногу на ногу и подносили к губам бокал. Но во взгляде Риккардо Рауль неожиданно уловил что-то новое: затаенную боль, участие, что делало отца более человечным и даже беззащитным.

— Давай, выкладывай, — произнес Риккардо, зажигая сигарету. Он мимоходом взглянул на часы: через полчаса у него было намечено совещание, и он не собирался его откладывать.

— Интересно, будешь ли ты столь же спокоен после того, как я выложу тебе все, что решил сказать, — усмехнулся Рауль.

— Попробуй, мальчик, попробуй выскажи! — равнодушным тоном отозвался отец. — Попробуй, иначе не узнаешь, насколько хватит моего спокойствия.

Рауль поудобней расположился в кресле, провел рукой по лбу и обнаружил, что по лицу его катится холодный пот. Почему-то вспомнилось детство: как ласкала его мать, изливая на сына всю нежность и любовь, пытаясь забыть собственное одиночество, вечно отсутствовавшего мужа. Почему именно сейчас нахлынули эти воспоминания, вернулось ощущение нежной ласки, от которой прерывалось дыхание. «Ты — мой! — твердила Раулю мать. — Ты никогда меня не оставишь… Утешение мое!» На огромной кровати мальчик чувствовал себя словно на облаке; он тонул и снова всплывал, млея от желания.

— Попробуй, мальчик! Попробуй выскажись! — повторил Риккардо, и в голосе его проскользнула нотка нетерпения.

Рауль в душе упрекал отца за его бьющую в глаза показную мужественность, которая подавляла сына, когда тот был еще подростком и плохо представлял себе отношения полов. Тогда мать на фоне всемогущего отца казалась жертвой. Теперь Рауль уже не воспринимал ее как ангельское создание; он понимал, что мать вела себя как утопающий: чтобы спастись, цеплялась за сына, увлекая его за собой в пучину. Повзрослев, Рауль сам ощутил себя утопающим и ухватился за Сильвано Санджорджо. Ухватился по-женски, словно наследовал материнские муки и желания.

— Папа, где ты пропадал, когда я так нуждался в тебе? — спросил Рауль.

Риккардо не узнал голос сына: так печально, по-детски прозвучали эти слова.

— Господи! — воскликнул Риккардо и нервным жестом загасил окурок в металлической пепельнице. — Ничего себе вопросик! Кто его знает, где я тогда был?! Не лучше ли поговорить о настоящем, раз уж мы с тобой встретились и, кажется, заговорили по-человечески?

Рауль пришел, чтобы вынести отцу приговор, чтобы напомнить ему об ответственности, о долге, но беседа сворачивала куда-то не туда. Их обступали воспоминания и переживания из прошлого, знакомые образы и давние впечатления. Рауль видел перед собой воспаленные глаза матери. Она стольким пожертвовала ради сына; она так боялась, что мальчик, как она, узнает муки одиночества…

Потом был Санджи, а после — в нужный момент, выбранный отцом, — появилась Соланж.

— Зачем ты запер меня в психушку, отец? — спросил Рауль.

— Мне казалось, так будет лучше, — честно признался Риккардо. — А потом, ты не долго просидел взаперти, ты же сбежал.

— А по-твоему, я должен был сидеть и ждать, когда явишься ты на белом коне и освободишь узника? Может, ты ждал аплодисментов и горячей благодарности с моей стороны?

— Ну, на такое я, конечно, не рассчитывал. А потом, я надеялся, что…

— А потом ты подсунул мне женщину…

— Судя по результатам, эта моя идея оказалась удачной…

— И среди всех женщин ты выбрал ту, с которой успел поразвлекаться сам!

— Я хотел быть уверенным, что товар качественный, — ответил Риккардо небрежным тоном повесы.

— Замечательно! Представляешь, каково это: любить женщину, что уже побывала в постели твоего отца?

Риккардо встал, обошел стол и, подойдя к сыну, положил ему руку на плечо.

— А ты, похоже, влюблен… Соланж — необыкновенная женщина. Она сделала блестящую карьеру с помощью твоего портняжки, ах, прости, с помощью Сильвано Санджорджо. Татуированная Звезда — просто прелесть. Можешь развлекаться с ней, пока не надоест. Но… — и Риккардо подмигнул сыну, — но я бы пока поостерегся говорить о любви…

— Это приказ? — спросил Рауль.

— Нет, просто совет. Тебе нужны деньги? Деньги — великолепное возбуждающее средство. Они разжигают желание, но помогают сохранять здравый смысл. Они гарантируют верность. И потом, Татуированная Звезда заслужила награду — с тобой она сотворила чудо!

— Она получит достойное вознаграждение, — сказал Рауль.

— Вот это правильная мысль, — согласился Риккардо.

— Я собираюсь жениться на ней, — продолжил юноша.

Он говорил спокойно, несколько торжественно, как того и требовало такое заявление. За этой фразой угадывалась решимость Летициа.

Слова сына, казалось, придавили Риккардо Летициа, он стал словно ниже ростом. Сидевший у его ног Тио Пепе неожиданно вскочил и яростно встряхнулся, как будто выражая свое неодобрение. Риккардо медленно подошел к бару, налил себе виски и опустился в кресло. Он постарался расслабиться: таким образом ему обычно удавалось успокоиться. Но на этот раз ничего не вышло. Риккардо размахнулся и швырнул хрустальный стакан в окно. Специальное оконное стекло не разбилось, а лишь помутнело, словно обледенев, от удара.

— Нет, нет! Ты не можешь! — выкрикнул Риккардо. — Ты не можешь на ней жениться!

— Еще как могу! И женюсь! Святая церковь благословит наш брак! Рауль Летициа женится на Татуированной Звезде, на шлюхе из казино Акапулько. И эта шлюха родит твоих внуков, а ты будешь уважать и любить невестку как собственную дочь. Потому что я люблю ее.

 

Глава 8

В Англии, во время ежегодного авиасалона в Фарнборо, президент корпорации «Роза Летициа и сыновья» подписал договор о сотрудничестве на партнерских началах с английской фирмой «Истлэнд». Речь шла о постройке нового самолета «ЭЛ-101» для британских и итальянских военно-воздушных сил.

Договор много значил для заводов в Сеграте. Риккардо годами вкладывал немалые средства, привлекая лучшие головы и современные технологии для разработки бортового оборудования и аппаратуры. Теперь корпорация получила престижный и выгодный контракт, о котором президент давно мечтал.

Но на следующий день после закрытия авиасалона Риккардо Летициа получил еще одно, весьма неожиданное, предложение о сотрудничестве. Поступило оно от объединения «Заводы Руасси», но за этим стояла его мать — непредсказуемая Роза Летициа.

В кабинете Риккардо появился Эмиль Понс, управляющий «Заводов Руасси». Он был так же спокоен и любезен, как и прошлой зимой, когда они обсуждали финансовое положение корпорации Розы. Теперь Понс предлагал очень выгодное для Риккардо партнерство, которое в будущем могло привести к слиянию корпораций.

Риккардо Летициа улыбался, и Понс воспринял это как добрый знак. На самом же деле Риккардо задавался вопросом: каковы истинные намерения матери? Она потратила годы, пожертвовав всем для того, чтобы наладить производство, способное конкурировать с корпорацией Риккардо. Теперь же Роза посылает своего полномочного представителя и предлагает сотрудничество.

— Итак, ваше решение? — любезно осведомился француз.

— Я думаю, какую выгоду получим мы от сотрудничества с Руасси? — солгал Риккардо.

Понс взглянул на него с удивлением, но вежливо заметил:

— У вас достаточно времени на размышление…

— Самолеты, что строит моя мать, годятся лишь для сельской ярмарки.

— Но мы очень продвинулись вперед, — напомнил ему Понс.

— Вы не вкладывали ничего в научные исследования.

Понс, как ни старался, не мог понять, чего хочет его собеседник. А Риккардо, разговаривая с инженером, держался так, словно перед ним сидела сама Роза Летициа.

— У нас есть постоянные заказчики, они платят исправно, — сказал француз.

— Те заказчики, что вы обманом увели у меня, — парировал Риккардо. — Те, что клюют на ее приманку и готовы получать свою долю. Моя мать предпочитает случайные сделки, там всегда легче подкупить нужного человека.

— Конечно, у вас в Сеграте — высочайший технологический уровень, — признал Понс.

Он хорошо разбирался в самолетостроении. Ему и без выставки в Фарнборо было ясно: моторы и аппаратура автономного контроля бортовых систем, выпускаемые корпорацией «Роза Летициа и сыновья», на рынках — вне конкуренции. — Благодарю вас за объективную оценку, — произнес Риккардо с нескрываемой гордостью. — Добавлю, наша фирма благополучно миновала кризис. Через месяц восемьдесят процентов персонала, ожидающего возвращения на рабочие места, приступят к работе. Мы только что подписали договор с англичанами. Почему мы должны усложнять себе жизнь и заключать еще одно соглашение?

Не получи Эмиль Понс соответствующих указаний от Розы Летициа, он давно бы извинился за беспокойство и распрощался. Но сейчас он счел нужным сообщить:

— В прошлом году доходы объединения «Заводы Руасси» выросли на 29,3 процента.

Риккардо хотел сотрудничать с матерью, и француз знал это. Понс был уверен: после недолгой тяжбы, которая, впрочем, совсем не к лицу деловому человеку такого масштаба, как Риккардо Летициа, контракт будет заключен.

— Ну что же, — произнес Риккардо. — Я поручу нашим сотрудникам рассмотреть ваши предложения. Думаю, мы можем еще раз встретиться в конце месяца здесь или в Женеве.

— Мы предпочли бы Женеву, — ответил Понс.

Он испытал в эту минуту огромное облегчение: теперь сотрудничество — дело решенное.

— Женева так Женева, — согласился Риккардо. — А кстати, как она себя чувствует?

Он имел в виду Розу, и голос его дрогнул.

— Если судить по тому, как она выглядит, — великолепно.

— А если иначе?

— Случаются приступы меланхолии. Частенько заговаривает о смерти, но с улыбкой. Если позволите мне высказать мое абсолютно беспристрастное мнение, я бы сказал, что ваше внимание к синьоре Летициа пришлось бы сейчас как нельзя кстати.

— Благодарю вас, вы очень любезны.

Риккардо и Понс распрощались.

Несмотря ни на что, Риккардо не мог думать о матери как о слабой женщине, чья жизнь едва теплится. Железная старая дама еще долго будет играть людьми.

Хотя все складывалось наилучшим образом, Риккардо вдруг затосковал. Его мучила мысль о Глории: он любил и защищал ее как дочь, страстно желал как женщину и наконец овладел ею. Могущество семьи Летициа тяжелым бременем лежало на его плечах, и от этого Риккардо никогда не избавится. Законы клана для него сильнее чувства.

 

Глава 9

Риккардо Летициа прибыл в Женеву, чтобы подписать договор с корпорацией «Заводы Руасси». Он чувствовал себя усталым и измученным. На вершине успеха Риккардо внезапно охватило желание все бросить. Его не радовало даже то, что он увидит мать. В доме на набережной озера, где располагался офис корпорации «Заводы Руасси», его встречал Эмиль Понс.

— Господа, прошу вас в главный зал для заседаний, — пригласил Понс, обращаясь к двум адвокатам, директору конструкторского бюро инженеру Синклеру Уордингу и к помощнику Риккардо.

Любезная секретарша проводила гостей.

— А вас, — негромко сказал Понс Риккардо, — синьора попросила зайти к ней.

Риккардо кивнул. Его мать, та еще комедиантка, наверное, приготовила какую-нибудь неожиданную мизансцену. Француз сопроводил его в апартаменты на последнем этаже, и Риккардо, пройдя через просторную приемную, оказался в помещении, больше напоминавшем гостиную, чем кабинет. Понс прикрыл дверь и незаметно исчез. Риккардо огляделся и узнал излюбленный стиль Розы, правда, странное дело, не почувствовал аромата ее духов «Арпеджио». Столы, картины, зеркала, диваны, безделушки — все было выдержано в стиле ампир. Много декоративных растений и большие букеты цветов, подходящие скорей для элегантного салона, чем для офиса.

С кресла под высокой пальмой поднялась изящная фигура. Огромные ореховые глаза, приподнятые к вискам, взглянули на Риккардо с любовью. Красота Глории делала его пленником мечты.

— А я рассчитывал встретиться с президентом объединения «Заводы Руасси», — сказал он, шагнув ей навстречу.

— А я и есть президент, — заявила Глория. — Мы тебя вовсе не обманывали.

Риккардо удалось сохранить бесстрастное выражение лица и не выдать своих мыслей. Он заметил, что Глория бледна и, видимо, нервничает.

— Что это еще за маскарад? — равнодушным тоном спросил он.

— Бабушка пожелала, чтобы все это перешло ко мне, — ответила Глория, обводя рукой кабинет. — «Руасси» теперь — моя собственность.

— Ну что же, радуйся!

— Нет, Риккардо. Я не знаю, зачем мне заводы. Мне нужен только ты… Если ты, конечно, еще хочешь этого…

Не устояв, Риккардо заключил Глорию в объятия.

За огромным, во всю стену, стеклом виднелось озеро и Савойские Альпы, дремавшие, точно отдыхающие великаны, в голубой дымке.

— Я так надеялась, что ты разыщешь меня, — прошептала Глория, прильнув к его груди.

— После того как мы так странно расстались? — напомнил Риккардо.

— Нужен был предлог, чтобы встретиться с тобой… — сказала Глория, не отвечая на его вопрос.

— И ты очень эффектно обставила нашу встречу. Совсем как моя мать, — снисходительно улыбнулся Риккардо.

— В семье Летициа все склонны к театральности. Что-то вроде болезни, — пошутила Глория.

— Но почему здесь? В этой обстановке?

— Мне хотелось дать тебе понять, что я — только твоя женщина. Остальное не в счет. Что то, чем я владею, принадлежит тебе.

Она высвободилась из его объятий, подошла к окну и посмотрела на фонтан, бивший посреди озера.

— Я много думала, — продолжала Глория, стоя к Риккардо спиной, — легче признать мою слабость, чем противостоять твоей силе. Главой семьи должен остаться ты.

— И твоя бабушка так думает?

— Нет. Она убеждена: мне по силам взять ответственность на себя.

Риккардо задумался.

— Роза Летициа не ошибается в оценке человека, — сказал он. — Наверное, в тебе есть такие качества, о которых ты и сама не подозреваешь.

— А ты их тоже не заметил? — ласково спросила Глория.

Она подошла к Риккардо, обняла его и легко поцеловала.

— Придется к тебе присмотреться повнимательней. Помнишь виллу в Форте?

— Конечно. И парк, и бассейн, и лошадей.

— А спальню мою помнишь? — вкрадчиво спросил Риккардо.

Глория покраснела, потом наконец успокоилась и произнесла:

— А я еще помню верховую прогулку по берегу моря, которая оборвалась так неожиданно…

— Хочешь, продолжим? Начнем с того места, где остановились.

Глория кивнула, и Риккардо, склонившись к ней, прильнул к ее губам.

 

Глава 10

Вилла Летициа в Форте-деи-Марми стала убежищем их счастья. Глория чувствовала себя у моря свободней. В Милане она боялась встретить Джованну, жену Риккардо, которая, впрочем, в сложившейся ситуации повела себя очень сдержанно. Она согласилась на все условия мужа, подписала составленные адвокатами бумаги и отказалась от мужчины, что был ей дорог. В сущности, сейчас Риккардо юридически оформил разрыв отношений, случившийся много лет назад. Но Глория не забыла те далекие годы, когда Джованна была с ней ласкова. Она по-прежнему считала жену Риккардо своей тетей. Мысль, что она отняла у Джованны мужа, угнетала Глорию.

«Несуществующая дама», как называла ее Роза, продолжала жить, окруженная старыми друзьями. Зиму Джованна проводила в Сент-Морице, а лето — в Порто-Ротондо. После обеда она играла в бридж, устраивала вечера, а на уик-энд уезжала в Кантри-клуб в Барселону. Жизнь, заполненная донельзя, но абсолютно пустая. Джованна могла покупать все, что угодно. Счета посылались Риккардо, он их подписывал и отдавал секретарше Эстер для оформления. Джованна не могла не признать: несмотря ни на что, жизнь с ней обошлась милостиво.

Глория не вернулась в дом на площади Сан-Бабила, где жила вместе с Консалво. Она купила и обставила по своему вкусу удобную квартиру на последнем этаже старого дома на проспекте Маджента. Окна выходили на красные черепичные крыши, а когда светило солнце, Глория могла видеть сверкавшую в солнечных лучах статую мадонны на шпиле Миланского собора.

Глория, в жилах которой текла и ломбардская, и сицилийская, и индейская кровь, которая училась в Швейцарии и в Америке, объездила весь мир, ощущала себя прежде всего миланкой.

— Знаешь, когда я смотрю на проспект Буэнос-Айрес, у меня сердце сжимается, — призналась она Риккардо. — В Милане столько поэзии и очарования…

Глория так долго ждала счастья, так отчаянно за него боролась, что теперь готова была защищать его от всех и вся.

Каждый год, осенью, Роза устраивала праздник по случаю начала сезона охоты в заказнике Имберсаго. Глория отказалась помогать бабушке в этот раз.

— Мы едем в Мексику, — заявила она.

Розе идея не понравилась.

— С какой стати? — спросила она. — Риккардо никогда не ездил в Акапулько осенью.

— Жене Рауля хочется подышать родным воздухом, — объяснила Глория. — А мы хотим побыть одни. Ясно?

Розе все было ясно: брак Рауля с этим невероятным созданием, роман дяди с племянницей. Столько хорошего и дурного совершено — и все во имя любви. Семейство Летициа не сходило с газетных полос. А досужие языки все это перемалывали. Нельзя было, конечно, допускать…

— Мне достаточно знать, что вы счастливы, — вздохнула Роза. — Но когда вернетесь, жду вас здесь, у себя. Вместе с Риккардо. Хватит нам с ним грызться. Скоро вы надумаете пожениться, и вредной старухе придется позаботиться о свадебном подарке.

— Если мы решим, ты узнаешь первая, — сказала Глория.

— Хорошо, а теперь уходи!

Роза выпроводила внучку, чтобы не выдать собственного волнения.

…Они вылетели на персональном самолете Риккардо в воскресенье, покинув туманный Милан. Последние дни перед отлетом оказались испорчены: Консалво Брандолини, с которым Глория официально не была разведена, изводил ее звонками. Она попросила Риккардо вмешаться, но он лишь сменил ей номер телефона.

— Рано или поздно Консалво узнает новый номер, — вполне здраво заметила Глория. — Неужели нельзя ничего сделать? Пусть оставит меня в покое.

Риккардо, конечно, ничего не стоило образумить Консалво, но ему не хотелось травить доведенного до отчаяния человека.

— Мы и так сломали жизнь твоему мужу, — заключил Риккардо.

Когда они летели над океаном, на высоте десять тысяч метров, Глория ликовала от счастья. Ей предстоял отдых с любимым, и никаких заседаний, деловых встреч, переговоров с профсоюзами, финансовых сделок. Ничто не будет отвлекать Риккардо. У них впереди целый месяц!

Полет прошел замечательно. Риккардо и Глория болтали, смеялись, смотрели видеофильм, а потом занимались любовью в роскошной спальне: кругом красное дерево и бархат. На обед были макароны, отбивная по-милански и великолепное кьянти «Ди Бадиа а Кольтибуоно».

В аэропорту Акапулько их ждали Соланж и Рауль. Роберта осталась на вилле. Глории вспомнилось, как здесь, в этом огромном доме, пять лет назад она едва не бросилась в объятия Риккардо, а он уговорил ее выйти за Консалво. Теперь это далекое прошлое. Глория обняла любимого, и ей казалось, будто она обнимает весь мир. Скоро она откроет ему тайну, которой в последние дни восторгалась одна. Глория признается Риккардо, что ждет ребенка.

Они лежали рядом на лужайке около бассейна.

— Ты можешь представить меня дедушкой? — спросил Риккардо.

Он приподнялся на локте и поцеловал Глорию в губы.

— Ты будешь очень сексуальный дедушка, — польстила ему она.

Глория взглянула на Соланж, та была на четвертом месяце беременности, и живот уже стал заметен. По расчетам самой Глории, она была на втором месяце, пока только бедра чуть округлились.

— А любовь делает тебя еще красивей, — сказал Риккардо, лаская ее.

— Неужели? Не уверена… — улыбнулась Глория.

— Эй, старички! Чему вы там смеетесь? — окликнул их Рауль.

Соланж спокойно лежала рядом с мужем. Она выглядела довольной и безмятежной. Роль топ-модели Соланж отыграла, Санджи остался воспоминанием. Казалось, эта женщина рождена быть женой и матерью.

— Эта девушка открылась мне с неожиданной стороны, — признался Риккардо Глории. — Похоже, Рауль поступил правильно.

Он рассуждал как умудренный глава семьи, который серьезно подумывает о том, чтобы удалиться на покой и передать дела сыну.

— Ты счастлив? — спросила Глория.

— Да, пребываю в неизвестном мне измерении, — пошутил Риккардо.

Впервые дочь и сын проводили время вместе с отцом. Любимая женщина была рядом. Очаровательная невестка скоро подарит внука. Соланж Мартинес вела себя безупречно. Говорила и делала все кстати. Скоро о ее скандальном прошлом забудут, и напрасно Санджи мутит воду. Конфликт между Раулем и Риккардо разрешился. Отец понял, что сын женился по любви, а не для того, чтобы досадить семье. Оба, пережив серьезные потрясения, готовы были идти по жизни рука об руку.

Соланж оказалась умна и честолюбива. Без сомнения, она уговорит мужа работать в отцовской корпорации.

— Пошли искупаемся, — предложила Риккардо Глория.

Роберта, сидевшая у бассейна, махнула им рукой. Она рассталась с кришнаитами и собиралась вернуться в Милан.

Риккардо встал, обнял и поцеловал Глорию.

— Ты с ума сошел? — упрекнула его Глория, растерянно оглянувшись вокруг. — Что о нас подумают?

— Что мы замечательные, молодые и красивые дедушка с бабушкой! — заявил Риккардо.

Высоко в голубом небе блеснул самолет, и Глории вдруг захотелось взлететь и прикоснуться к бесконечности.

— Знаешь, я должна сказать тебе что-то очень важное, — прошептала она.

— До того, как нырнем, или после? — улыбнулся Риккардо.

— Сейчас, немедленно. — Глаза Глории заблестели, лицо раскраснелось. — Любовь моя, мы с тобой ждем ребенка…

Риккардо улыбнулся потрясенно и недоверчиво. Изумление так и застыло на его мужественном лице, после того как тишину разорвал выстрел. Глория, ничего не понимая, все повторяла:

— Дорогой, мы ждем ребенка… мы ждем ребенка…

А Риккардо медленно опускался к ее ногам.

И тут перед собой она увидела Консалво, обезумевшего Консалво, который что-то кричал, смеялся, плакал. Двое слуг уже скрутили его, а рядом на земле валялся пистолет: из него князь Брандолини убил Риккардо Летициа. Она взглянула на Консалво, вопившего что-то бессмысленное, потом склонилась к мужчине, которого минуту назад обнимала, и с упреком произнесла:

— Любовь моя, а ты ведь хотел простить его…

Глория медленно выпрямилась, и Рауль бросился к ней, чтобы поддержать.

 

Глава 11

«Господь — Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться; Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим. Подкрепляет душу мою на стези правды ради имени Своего».

Слова псалма звучали ясно и просто; те, кто веровал, обретали в них веру в загробную жизнь; сомневающиеся ощущали трепет душевный, а неверующим эти слова внушали надежду. Бледное, подернутое туманной дымкой солнце ласкало волшебные картины церковных витражей.

— Как падающая звезда… — прошептала Роза.

Взгляд ее был прикован к массивному гробу светлого полированного дерева. Там покоились останки младшего, любимого сына Розы Летициа. Матери виделось, как сын уверенно шагает по сумрачному ущелью, к горизонту, туда, где сияет ослепительный свет.

— Как падающая звезда, — повторила Роза.

Ей вспомнился детский голосок, звучавший в парке Имберсаго в тот далекий сентябрь, во время войны: «Что такое мир, мама?»

И Роза увидела перед собой белокурую головку маленького Риккардо, его очаровательное личико.

— Да будет мир с тобой, — прошептала мать. — Пусть тебе будет тепло и спокойно.

Рядом с Розой стояли Глория, Рауль и Соланж. Клементе жался сзади; глаза его опухли от слез и горьких воспоминаний. Преподобный Итало Летициа, брат Глории, служил заупокойную службу в маленькой церкви Имберсаго. Здесь, по специальному разрешению епископа, будет покоиться Риккардо — рядом со своими братьями, рядом с Руджеро Летициа и Пьером Луиджи Дуньяни.

Весть о его смерти уже облетела мир. Газеты сообщили одно и то же: король итальянской самолетостроительной индустрии скончался в Мексике, на отдыхе. Никто ни словом не упоминал о князе Консалво Брандолини, словно его не существовало.

Роза и Глория, обе в глубоком трауре, не стали препятствовать тому, чтобы на церемонию погребения съехалось все светское общество. Но сквозь черную траурную вуаль обе женщины, потерявшие сына и возлюбленного, видели только одно: так вершится судьба семьи Дуньяни. Риккардо умер потому, что поступился законами клана и власти, где нет места прощению, сочувствию, жалости.

Перед лицом смерти Рауль понял — могущество отца было лишь маской. Юноша осознал, что сила человека кроется и в его слабости. И Риккардо в действительности был обычным человеком. Сын словно увидел в отце самого себя и почувствовал: к отцу всегда можно было обратиться за помощью.

— Почему, почему все узнается так поздно? — в отчаянье шептал Рауль.

Роза почувствовала, как Глория сжала ей руку. Чуть повернув голову, она увидела в неверном свете свечей профиль внучки. В этот миг обе женщины словно дали друг другу торжественную клятву, и Роза поняла: Глория возьмет дело Дуньяни в свои руки и будет решать судьбу семьи. Так она и хотела. Теперь Роза Дуньяни исполнила все задуманное.

 

Глава 12

Глория оставила машину у ворот виллы в Имберсаго. Туманное декабрьское утро было пасмурным и холодным. Первым, кого она встретила в доме, оказался профессор Батталья. Знаменитый медик крепко пожал ей руку.

— Здравствуй, Глория!

— Добрый день, профессор!

Батталья прекрасно знал внучку Розы. Когда-то он лечил ее от детских болезней, год назад поставил на ноги после неудавшейся попытки самоубийства. Позаботился он о ней и тогда, когда обезумевший Консалво избил жену. А теперь профессор вместе с коллегой-гинекологом наблюдал, как проходит беременность Глории. Впрочем, никаких осложнений не ожидалось.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил профессор.

Глория, еще не сняв шубу, опустила глаза и провела рукой по животу.

— Вроде все в порядке, — улыбнулась она. — А бабушка как?

— Плохо, — ответил Батталья, и в голосе его прозвучала озабоченность. — Мы, конечно, делаем все возможное, но нельзя удержать на этом свете того, кто решил его покинуть.

— Вы к ней еще зайдете? — спросила Глория.

— Да, во второй половине дня. Если, конечно, меня не позовут раньше. Но, боюсь, она вообще не пожелает меня видеть, — вздохнул профессор.

Глория прошла в спальню Розы. У дверей в ожидании приказаний сидел слуга.

Роза неподвижно застыла в своем кресле. Кресло подвинули к балкону, и старая женщина неотрывно смотрела на сад, казавшийся в тумане волшебным видением. Рядом, на белой лакированной стойке, капельница. Врач прописал жизненно необходимые вливания, но Роза постоянно от них отказывалась. Отказывалась она и от еды.

Увидев Глорию, бабушка знаком приказала Олимпии удалиться.

— И забери эту гадость, — сказала Роза, имея в виду капельницу.

— Но профессор распорядился, чтобы лекарства всегда были под рукой. Вдруг понадобится… — робко попыталась протестовать сиделка.

— Здесь приказываю только я, — слабым, но решительным голосом произнесла Роза.

Глория взглядом попросила Олимпию выполнить волю хозяйки.

— Олимпия — гнусная шпионка! — сердито заметила Роза.

— Может, она и вправду шпионит, — примирительно согласился Клементе, — а вот вы зря отказываетесь от всякого лечения.

С тех пор как Роза, полностью сохраняя разум, неумолимо приближалась к концу, верный слуга спал в кресле. Спал он по-стариковски мало и по первому зову появлялся в комнате у Розы.

— Дай я на тебя посмотрю, детка, — улыбнулась она, протягивая Глории бледную иссохшую руку. — От тебя хорошо пахнет, морозом и туманом. А малыш как?

— Он чувствует себя прекрасно, бабушка.

— Назовем его Риккардо. — Роза не столько советовала, сколько отдавала приказ. — Родится мальчик, Риккардо Летициа.

— Да, бабушка, — взволнованно произнесла Глория.

В глазах старой женщины она прочла желание уйти из жизни.

— Ты должна быть сильной, мужественной, — наставляла внучку Роза.

— Я сделаю все, что смогу.

— Научись действовать самостоятельно. Я не вечна. Тебе передаю я маршальский жезл.

— Бабушка, почему, почему ты хочешь умереть? — со слезами на глазах спросила Глория.

— Я устала, понимаешь… — попыталась объяснить Роза. — Риккардо нет, а ты можешь обойтись и без меня. Я уже ступила на неведомый путь. Ни тебе, ни этому старому болвану, что всю жизнь не отходит от меня ни на шаг, не дано сопровождать Розу Летициа на этом пути.

Роза замолкла и, кажется, забылась сном.

— Посиди с ней, Клементе, — тихо сказала Глория.

— Не беспокойтесь. Я привык стоять, — ответил старый слуга.

Глория встала и благодарно поцеловала старика в щеку, как делала когда-то ребенком.

— Твое место рядом с ней, Клементе, — твердо сказала Глория и вышла на цыпочках из спальни.

Клементе взял руку Розы и осторожно пощупал пульс.

— Еще бьется, правда? — неожиданно произнесла она.

— Конечно, конечно, — растроганно пробормотал Клементе.

— Ты должен примириться. Мы расстаемся ненадолго, — утешая старика, сказала Роза. — Тебе ведь тоже осталось недолго…

— Спасибо, синьора Роза, спасибо за то, что позволили жить рядом с вами. Я был счастливым человеком.

— И я не могу жаловаться, — улыбнулась она. — Много ли женщин, которым с детских лет служат рыцари без страха и упрека?

— Не надо смеяться надо мной, синьора Роза, — покраснел Клементе.

Старая женщина откинулась на спинку кресла, силы ее убывали.

— Клементе, — торжественно произнесла она, — ты сильный и красивый человек. Твоя красота — в твоей честности, преданности, любви и доброте. Может, кому-то покажется, что эти чувства вышли из моды, — с трудом продолжала она, — но, когда они есть, солнце сияет над миром.

Роза держала в своей руке руку Клементе и вдруг, собрав все силы, поднесла ее к губам. В восемьдесят четыре года она впервые поцеловала своего рыцаря.

— Нет, синьора Роза, нет, не надо так, — взмолился старик и высвободил руку.

— Дай мне раковину, — приказала Роза.

Старый слуга встал, взял раковину на столике у кровати и протянул ее хозяйке. Роза поднесла наутилус к уху и широко открыла глаза. Вновь услышала она шум моря и шорох падающих звезд. Потом она ощутила легкий бриз, веявший благоуханным теплом, словно тот западный ветер, что весной ласкал молодую траву на лугах «Фавориты».

Роза закрыла глаза, и перед ней предстала дорога, обсаженная липами и акациями. По дороге шел человек; очертания его фигуры расплывались в раскаленном августовском воздухе: Анджело, любимый брат. И она снова услышала его голос:

— Это бутон розы. И ты — Роза, Роза в бутоне. Это мой подарок тебе…

Серебряное ожерелье ласкало кожу, и девочка почувствовала себя единственной и неповторимой.

— У каждого из нас есть своя звезда, — продолжал голос Анджело. — Когда падает звезда, чья-то душа поднимается к Господу…

— Как падающая звезда… — произнесла Роза.

И безмятежный свет осветил ее измученное лицо.

К Розе вернулись яркие краски юности. Ей показалось, что она стоит на холме в Имберсаго и смотрит сверху на самое сокровенное в своей жизни. Вот доктор Стефано Канци в светлом пальто, непохожем на темные крестьянские куртки, пахнущий табаком и лавандой. Вон Анджело с его запретной погибельной любовью. Потом появился отец на смертном одре, и прозвучали его слова: «У тебя есть силы, ты должна создать новую семью». Затем Роза увидела себя вместе с Руджеро Летициа в небе над Стейтен-Айлендом. Промелькнули воспоминания о первой брачной ночи, о смерти Ивецио. Припомнился обман, что открыл ей путь наверх, возвращение в Италию, война, страсть к Ричарду Тильману, жестокое насилие, месть доброго Клементе, убившего из-за нее человека.

— Ты помнишь, старый безумец? — не открывая глаз, чуть слышно произнесла она.

В зеркале памяти она увидела, как родился и умер Риккардо, сын, которого она любила больше всего на свете. Лики прошлого улыбались ей, голоса из прошлого звали Розу к себе. Легкий бриз превратился в ураган, и Роза почувствовала, как ее затягивает могучий смерч и уносит ввысь.

— Как падающая звезда… — на последнем дыхании произнесла Роза Летициа. Раковина-наутилус выскользнула у нее из рук и разбилась об пол.

Клементе склонился над Розой и закрыл ей глаза.