Глава 1
Роза поднималась по Малберри-стрит; вокруг орали женщины, визжали дети, зазывали покупателей уличные торговцы. Мостовая вся была загажена, отвратительно пахло отбросами. Жаркое июльское утро предвещало наступление нестерпимо душного дня.
У поворота в переулок вонь стала еще сильней. Роза зажала рот платком, боясь, что ее вырвет. Она утешалась тем, что скоро они переберутся в Гринвич-Виллидж, а там есть и деревья, и цветы, и пахнет травой. Девушка была одета по последней моде и странно смотрелась на бедной улице. На ней была бежевая блузка с вырезом-лодочкой и юбка в складку, открывавшая стройные ноги, на голове — изящная шляпка из таиландской соломки.
Этой ночью Роза почти на спала. Жара стояла уже две недели, и в Бенде люди мучились на забитых народом улицах, где царили нищета, скученность и отчаяние.
Незадолго до рассвета произошел несчастный случай: женщина, спасаясь от жары, легла с младенцем спать на площадке пожарной лестницы. Лестница рухнула, и мать с ребенком разбились.
— Оба — покойники, — констатировал полицейский, вызванный к месту происшествия.
В архиве полиции было полно протоколов, сообщающих о подобных же случаях. Власти осуждали «этих дикарей», не думавших об элементарных правилах безопасности.
Большинство «дикарей», столь неразумно подвергавших риску собственную жизнь и жизнь невинных детей, приплыли в великую страну на корабле издалека, спасаясь от нищеты. Некоторые уже несколько лет работали в Америке, кое-кто — несколько месяцев, как Роза. Получили они далеко не то, к чему стремились. Но ни трудности, ни отчаяние, ни смерть не могли убить надежду.
— Эй, красавица! Что скажешь насчет этой рыбки? Я поймал ее специально для тебя!
Молодой улыбающийся торговец рыбой, смуглый, темноволосый, протягивал ей скумбрию, выловленную, похоже, в незапамятные времена. Предложение звучало явно двусмысленно.
Роза отвернулась. Ей надоело назойливое внимание мужчин. Правда, синьорину Дуньяни в Бенде уважали, хотя в этом квартале, населенном преимущественно выходцами из Южной Италии, Роза шокировала многих: она ходила везде одна, носила юбки до колен, тонкие чулки и стриглась коротко, под мальчика. И в нищете нью-йоркского квартала, и в благоустроенном доме в «Фаворите» она совсем не обращала внимания на то, что подумают о ней окружающие. У нее была одна цель: выбраться из этого жалкого района как можно скорее, прежде чем она здесь сойдет с ума.
По грязной улице, наступая босыми ногами на отбросы, несся мальчишка, его догонял другой. Роза не успела отскочить в сторону, и первый из бежавших задел ее, выбив из рук пакет с едой. На мостовую вывалилось драгоценное содержимое, теперь безвозвратно потерянное: аккуратный бутерброд с жареным луком и сочный персик. Поняв, какое несчастье ее постигло, Роза почувствовала желание убить сорванца: сегодняшний обед оказался в грязной луже, а в кармане у нее оставалось лишь несколько центов на автобусный билет.
— Извините, пожалуйста, синьорина! — услышала она приятный голос, в котором звучало искреннее сожаление.
Ошибиться было невозможно — говорил итальянец с юга.
— За что извинить? — удивилась Роза.
— Вот за это. — И незнакомец показал на погибший обед.
Разговаривая, он, как воспитанный человек, снял берет и почтительно смотрел на Розу глубокими иссиня-черными глазами.
— Но это же не вы сделали, — сказала девушка.
— Хулиган, что толкнул вас, — мой братишка, Коррадино.
— А… — протянула Роза и из вежливости добавила: — Ничего страшного…
Жизнь научила ее не сожалеть о том, что уже произошло. Она улыбнулась, попрощалась и пошла своей дорогой.
В конце Малберри-стрит молодой человек нагнал ее.
— Пожалуйста, не откажитесь принять, — сказал он, протягивая девушке пакет спелых ароматных персиков.
Роза остановилась и с признательностью взглянула на незнакомца и на персики, купленные специально для нее.
— Вообще-то не стоило этого делать, — заметила она, но раскрыла светлую полотняную сумку, которую носила через плечо, и юноша положил туда пакет.
— Спасибо, — поблагодарила Роза и пошла дальше.
В Бенде, чтобы выжить, надо было думать только о себе, и предложенное юношей возмещение убытков, о котором Роза и не просила, выглядело весьма необычно.
— Позвольте представиться, — произнес незнакомец, улыбаясь и не сводя с девушки угольно-черных глаз.
Похоже, он работал где-нибудь в ремонтной мастерской. Крепкие мозолистые руки, которые, как он ни старался, нельзя было отмыть, выдавали, что юноша занимался тяжелым трудом.
— Представляйтесь, позволяю, — улыбнулась Роза.
— Меня зовут Руджеро, Руджеро Летициа, — торжественно произнес он, словно носил какое-нибудь королевское имя.
— Из Палермо? — спросила Роза. — Из Джирдженте, — поправил ее юноша, протягивая крепкую смуглую руку.
— Африканец, значит, — съязвила девушка.
— Сицилиец! — гордо заявил молодой человек.
Роза заметила, что улыбка у него детская, а зубы — белые и крепкие. Он был с нее ростом, хотя девушка была невысока. Она сочла нужным тоже представиться.
— Меня зовут Роза, Роза Дуньяни. Мы из Милана, ломбардцы.
Руджеро взглянул на нее с удивлением: ломбардцы в Бенде встречались редко. По улице с грохотом промчалась машина.
— Вот я и пришел, — сказал юноша, показывая автомастерскую на другой стороне. — Мы еще увидимся?
— Может быть, мир совсем не велик, — улыбнулась Роза и заторопилась на работу.
Руджеро долго смотрел, как она удаляется в душной дымке июльского утра, и улыбался.
Глава 2
Отдел дамского белья занимал целое крыло на седьмом этаже универмага «Купер и Тейлор». В океане пастельных тонов Роза не ходила, а порхала, как птичка, окруженная облаками блестящего, шуршащего шелка, тончайшего батиста, мягкого крепа, воздушного шифона нежнейших оттенков: от розового до зеленого, от голубого до апельсинового, от кремового до бежевого. В этом чудесном царстве кружев и вышивок Роза забывала о семейной драме, о разорении Дуньяни, об окружавшей ее нищете.
Легкий аромат лаванды плыл над отделом дамского белья, напоминая Розе о преступном подарке бродячего торговца в «Фаворите», грубо отобранном матерью у несчастной девочки. Но теперь суровой и чувственной Алины рядом не было, и никто не называл эти приятные ощущения грехом, никто не запрещал ей ласкать великолепные шелка, недоступные по цене. Роза вспоминала, какое грубое, толстое белье из шерсти или из хлопка она носила в детстве. Оно натирало кожу. А мать еще и затягивала дочь в жесткий корсет с многочисленными шнурками и жесткими планками, ибо девочка из приличной семьи должна всегда держаться прямо. Роза невольно сравнивала эти суровые одежды с нынешней, не ведающей запретов модой, которая ей нравилась гораздо больше.
Переход из Старого Света в Новый дался Розе тяжело, но молодость помогла ей справиться. В «Фаворите» жили еще по законам девятнадцатого века, а жизнь американского мегаполиса во многом предвосхищала будущее; здесь следовало быть готовым ко всему — и к жестокому поражению, и к триумфальному восхождению. Лихорадочный, бестолковый ритм жизни, смешение говоров и наречий, нравов и обычаев, автомобили, кино, ночные увеселительные заведения, где танцевали фокстрот и шимми, — все это сначало повергло Розу в ужас, но она быстро пришла в себя.
Бог знает, что случилось бы с ней на этом неожиданном и болезненном жизненном повороте, если бы она не сохранила душевное равновесие и веру в лучшее. Кровь Дуньяни победила отчаянье и страх. Она не сжилась с Нью-Йорком, не покорилась — она просто приняла этот великий город, великий в плохом и в хорошем. Здесь на квадратную милю приходилось до двухсот девяноста тысяч человек, а в одном-единственном здании ютилось полторы тысячи итальянцев. Но любой бедняк в Нью-Йорке имел все основания верить в осуществление своей заветной мечты. Вот что подарил Розе Новый Свет: право на мечту, какое-то безумное, опьяняющее ощущение, столь непохожее на пыльную неподвижную повседневность Старого Света. Среди полей «Фавориты» время текло неторопливо, словно воды широкой реки летом, здесь же оно неслось лихорадочно, как в Луна-парке, где не гаснут огни и не останавливаются карусели. И пусть, случалось, умирал от недоедания ребенок или погибал, упав с лесов, каменщик, зазывалы этого гигантского Луна-парка продолжали расхваливать волшебное зрелище.
Парни с Юга брались за самую грязную работу, мечтая разбогатеть. Оборванцы и чистильщики сапог грезили о будущих лимузинах. И видя, как рекой текут чужие деньги, эти мальчишки твердили себе: «Я тоже добьюсь всего…»
Роза мечтала заработать столько денег, чтобы прежняя зажиточная жизнь в «Фаворите» показалась нищетой. Она стояла за полированным прилавком красного дерева, накрытым стеклом, и улыбалась состоятельным домохозяйкам среднего класса. Все эти дамы стремились походить на Грету Гарбо, восхищаясь ее большим ртом, плоской грудью, узкими бедрами и длинными ногами. Тщеславные, немного порочные женщины не могли оторвать блестящих от возбуждения, накрашенных глаз от коробок, что открывала Роза, предлагая им сокровища из тонких шелковистых тканей.
Поскольку понятие об элегантности и о моде связывалось с Францией, одна клиентка, побывавшая в Европе, как-то назвала девушку «мадемуазель Роуз». Это звучало несколько экзотически и понравилось Розе. Теперь, предлагая прекрасное парижское белье, она старалась пользоваться модными французскими словечками, почерпнутыми из дамских журналов.
— Новинка, только что из Парижа, миссис Джонс, — светским тоном обращалась Роза к покупательнице, — не упустите. Редкая модель, — продолжала она, выкладывая на прилавок тончайшее белье, — комплект, трусики и рубашка, из восхитительного крепдешина. Классическая простота, обратите внимание на изящную отделку того же цвета из блестящего крепа.
— Действительно, восхитительно, — соглашалась клиентка.
А Роза добавляла заговорщическим тоном:
— Вы, конечно, обратили внимание на несомненное достоинство этого гарнитура. — И шептала на ухо покупательнице: — Комбинация поддерживает бюст. Уверена, вам подойдет. Этот гарнитур придаст вашей фигуре девические очертания и подчеркнет все изящество вашего силуэта.
Клиентки Розу обожали. Они предпочитали ее другим продавщицам. Те тоже предлагали дорогое, изысканное белье, но эта девушка обладала особой силой убеждения, внушала доверие и очаровывала всех улыбкой. По совету Розы мисс Мак-Ги, заведующая отделом, предлагала покупательницам французские модные журналы: «Вог», «Газетт дю бон-тон», «Мируар де мод», «Но Луазир».
Так и проходили дни Розы: она продавала дорогое дамское белье, девушки-продавщицы ей завидовали, а мисс Мак-Ги, рыжеволосая суровая ирландка, восхищалась такой служащей. Благодаря Розе выручка отдела дамского белья резко возросла.
— Ты — молодец! — сказала заведующая отделом. — Я поговорила с мистером Купером — ты получишь прибавку.
Роза поблагодарила, но деловитая мисс Мак-Ги и представить себе не могла, как потешалась в душе Роза, рассказывая всякую чепуху легкомысленным покупательницам. Девушке нравилось удовлетворять свои актерские наклонности, которые столько лет подавляло суровое материнское воспитание. Она забавлялась, изображая изящную парижанку и побуждая к покупкам тех, кто вовсе не собирался этого делать. Любая покупка становилась для Розы своего рода маленькой победой.
А то обстоятельство, что деньги покупателей шли не в ее карман, а в кассу господ Купера и Тейлора, ее не очень-то и огорчало. Наступит день, и она использует свой талант для того, чтобы продавать товар (пока она не знала какой), который принесет ей кучу денег.
— Благодарю, от всего сердца благодарю, мисс Мак-Ги, — повторила Роза. — Лишний доллар мне не помешает.
Она уже просчитывала в уме, сколько денег следует откладывать для того, чтобы накопить необходимую сумму и переехать вместе с Пьером Луиджи, Ивецио и Клементе из Бенда в квартал поприличней. Ей нравился Виллидж, и она решила, что это подходящее место для жизни.
Глава 3
В Бенд Роза вернулась к вечеру. Солнце, словно огромная раскаленная монета, опускалось в копилку самого богатого города в мире — Нью-Йорка. Тяжелый смог плыл над кварталом. Жара стояла невыносимая. Девушка тяжело поднялась по скользким от сырости и грязи ступеням. Вокруг носились пчелиным роем полуголые ребятишки. Они с шумом бегали вверх и вниз по лестнице, непонятно куда и непонятно зачем. Измученные нищетой, усталостью и жарой матери орали на своих отпрысков. К запаху отбросов примешивался аромат помидорного соуса.
С Розой поздоровалась маленькая женщина, раздавшаяся от родов и от макарон. Один малыш сидел у нее на руках, второго она держала за руку, а еще двое вертелись рядом.
— Добрый вечер, синьорина Роза!
— Добрый вечер, — вежливо ответила Роза.
Дети смотрели на Розу, как на Богоматерь, ожидая от нее милостей и подарков. У нее в сумочке осталась карамелька, но она тут же решила, что давать ее малышам не стоит. Один раз она их угостила, и дети передрались.
Дуньяни были исключением в этом квартале, населенном в основном южанами, легко склонявшими голову перед бедой и выставлявшими напоказ свои переживания. Все Дуньяни были сдержанны и скрытны и гордились своей сдержанностью. Обычно по воплям, доносившимся из окон, можно было судить о настроении обитателей квартир. Дуньяни никогда такого не позволяли. А Роза? Красивая, изящная девушка жила вместе с тремя мужчинами, один из которых душевнобольной. К тому же в семье у этих северян не было ни стариков, ни детей, а без них не может быть настоящей семьи, такой, какая помогает пережить все трудности, обиды, страхи. Дуньяни оставались чужими и для американцев, и для соотечественников.
Роза открыла дверь квартиры, где они поселились со времени переезда в Нью-Йорк. Две тесные комнатки, оклеенные старыми обоями, которые клочьями свисали со стен, обнажая взору пятна сырости. Окна выходили на грязный двор. Зимой по квартире гуляли холодные сквозняки, а летом не проникало ни струйки свежего воздуха.
Роза с облегчением сняла бело-голубые туфельки, растирая руками усталые, отекшие ноги, и надела удобные шлепанцы на деревянной подошве — одно из последних напоминаний о «Фаворите». Продукты она разложила на щербатой керамической полке над раковиной, сумочку оставила на комоде и присела в углу, в тени.
Комната служила Дуньяни и гостиной, и кухней, и спальней. У стены на раскладной кровати лежал мужчина в желто-голубой полосатой пижаме. Он лежал на спине, заложив руки за голову, и смотрел в потолок. Лицо его обросло длинной темной бородой. Когда Роза вошла, он не шелохнулся.
— Привет, Ивецио! Как дела?
Мужчина и глазом не моргнул. Роза вздохнула и провела рукой по лбу Ивецио: лоб прохладный, сухой.
— А ты жары не чувствуешь? — улыбнулась она. — Я всегда говорила, ты не такой, как все.
Ивецио никак не реагировал.
— Пить хочешь?
Роза привыкла спрашивать брата, хотя знала, что ответа не дождешься. После случившейся трагедии Ивецио замолчал.
Девушка встала, налила воды в стакан, взяла кусочек льда из деревянного ледника и подошла к кровати.
— Пей, — сказала она, приподнимая голову Ивецио.
Он не сопротивлялся, сделал глоток, но на сестру даже не взглянул.
— А мне прибавят зарплату. На два доллара в неделю, — сообщила Роза, точно Ивецио мог понять ее. — Теперь я буду зарабатывать пятнадцать долларов в неделю. Шестьдесят «зелененьких» в месяц, как здесь говорят. Понимаешь? Я ходила в магазин, слив купила. Желтых, ты такие любишь. Помнишь, мы ими объедались в «Фаворите»?
Ивецио снова заложил руки за голову и уставился в потолок. Врачи, осматривавшие его, только головами качали: непонятная история.
— Он поправится? — с надеждой спрашивала Роза.
— Маловероятно, — отвечали специалисты.
— Но такое возможно?
— Не исключено…
Врачи по-разному называли болезнь Ивецио, но Роза не помнила названий. Она вела себя с братом так, как ей подсказывал инстинкт: разговаривала, словно он ее понимал. Так мать разговаривает с новорожденным, полагая, что ее слова нужны и понятны ребенку. Семья никогда бы не бросила Ивецио, а теперь в семью Дуньяни, кроме Розы и Пьера Луиджи, входил и Клементе. Он последовал за Розой, заявив, что поедет в Америку искать счастья. Но на самом деле Клементе отправился в Нью-Йорк, чтобы служить Розе и оберегать ее.
Клементе работал на Эллис-Айленде, на строительстве новой пристани. Пьер Луиджи благодаря своим способностям механика нашел место в чертежном бюро компании «Игл»; он делал чертежи автомобильных моторов, разрабатываемых конструкторами, и получал двадцать пять долларов в неделю.
На белом, с голубой каймой, фарфоровом блюде Роза красиво разложила золотистые, ароматные сливы и придвинула угощение к Ивецио. Он продолжал смотреть вверх, словно весь смысл его жизни сконцентрировался в какой-то точке на потолке. По щеке улыбавшейся Розы пробежала слеза, как дождинка в солнечный день. Прошло уже почти два года со времени трагедии, разыгравшейся в старом сарае среди полей. С тех пор оборвалась связь Ивецио с миром. Роза надеялась, что в Америке случится чудо и Ивецио вырвется из плена темного оцепенения. Но брат продолжал жить как растение. Он позволял одевать себя и прогуливать по улицам, но, если ему не хотелось уходить, ничто в мире не могло сдвинуть Ивецио с места.
Роза, Пьер Луиджи и Клементе подделали документы, чтобы получить на Ивецио медицинское заключение и разрешение эмиграционных властей. Восемь дней провели они в море, в тесной каюте третьего класса, но это все же было лучше, чем путешествие на палубе корабля. Во время переезда Клементе заботился об Ивецио, а Роза и Пьер Луиджи яростно долбили английский. Без языка приличной работы не получишь.
По прибытии корабля их на пароме переправили на Эллис-Айленд. Розу отделили от мужчин и отправили на медосмотр вместе с женщинами. У каждого эмигранта на шее висела табличка с условными знаками. H — heart — сердце, означало, что эмигрант страдает сердечным заболеванием. Буквы CT указывали на трахому, которая встречалась очень часто. PG (pregnant) писали беременным женщинам, а L (lamness) — хромым. Один из самых страшных недостатков обозначался буквой S — старость. Несколько крестиков мелом на рукаве могли привести к трагедии. Пятнадцать женщин в группе из тридцати, куда входила и Роза, были отмечены крестиками. У Розы не нашли никаких недостатков. На вопросы раздраженных инспекторов она отвечала механически, не задумываясь, но правильно, как ее научил один американский чиновник, плывший тем же пароходом. Тот же чиновник помог с Ивецио. Роковым для многих был вопрос номер двадцать один: «Вы уже подписали контракт на работу?»
Несколько лет назад среди чиновников эмиграционной службы был один, очень толковый, по имени Фьорелло Ла Гуардиа. Розе во время путешествия рассказывали об этом еврее итальянского происхождения, стремившемся улучшить положение эмигрантов. В частности, он выступал за соблюдение закона от 1885 года, согласно которому запрещался наем на работу заочно, до въезда эмигрантов в Америку. Поэтому на вопрос номер двадцать один следовало отвечать: «Нет, контракт не подписывал, — но обязательно добавить: — Однако у меня есть возможность быстро найти работу».
Тот же чиновник, взявший ее под свое покровительство, пообещал Розе рекомендацию для поступления на работу в универмаг фирмы «Купер и Тейлор». Таким образом, Роза покинула огромный ангар, где сортировали эмигранток, с удостоверением, где красовалась надпись Admitted, и с двумя сотнями долларов, оставшимися от состояния Дуньяни. Ее, братьев и Клементе допустили в Новый Свет. Так когда-то допускали на кухню в «Фаворите» работников и батраков под неусыпным оком Алины и Иньяцио. Но было и отличие: уклад ломбардской деревни не оставлял людям возможности мечтать. А мечты были движущей силой, стимулом для построения своего будущего в Америке.
Роза обернулась к брату и поймала взгляд Ивецио: он смотрел на сестру. Кто знает, может, в лабиринтах его мозга мелькнули те же мысли? Она взглянула на большой будильник, тикавший на комоде. Скоро придет Клементе, усталый и голодный. Надо готовить ужин…
Роза сделала картофельную запеканку с мясом: блюдо сытное и питательное. Вернулся Клементе, он взглянул на Розу, вдохнул вкусные запахи, и в глазах его вспыхнул огонек восхищения и признательности.
— Как дела? — спросила девушка.
— Хорошо, синьорина, — ответил Клементе.
Он уже вымылся и переоделся на стройке. Клементе был высоким, крепким темноволосым парнем с крупными, привыкшими к тяжелому труду руками. Обычно спокойный и добрый, он преображался, если видел, что Розе грозит опасность.
— Трудный выдался день? — поинтересовалась она.
— Работа есть работа, синьорина, — вздохнул Клементе.
Он так и не привык называть ее просто Роза.
— Как он? — спросил Клементе, кивнув на Ивецио.
— Как всегда, — ответила Роза, хлопоча у плиты.
— Хотите, я его покормлю, — предложил юноша.
— Может, попозже. Лучше садись. Ты весь день на ногах.
— Да я привык, а вот вы… Вам приходится обо всех нас заботиться…
Клементе сел за стол, и Роза поставила перед ним тарелку, полную мяса и картошки.
— Здесь каждый делает то, что может, — сказала Роза.
— Спасибо, синьорина Роза, — улыбнулся Клементе. — Меня и собственные родители так не баловали.
— Прекрати благодарить меня, Клементе, — оборвала его девушка. — И ешь! Тебе это по праву положено.
— Я бы должен служить вам… — робко заметил Клементе.
— У нас тут общество взаимной помощи, — пошутила Роза. — Как у тебя дела с английским?
— На стройке говорят мало, — ответил с полным ртом Клементе. — Тебе покажут, что делать, ты и делаешь. Сделаешь хорошо — заплатят прилично. Можешь тогда прийти и на следующий день. Сделаешь плохо — заплатят и выставят вон.
Рассказывая, Клементе энергично расправлялся с запеканкой.
— Надо тебе учить язык, — посоветовала Роза.
— Выучу! — со вздохом пообещал Клементе. — Я уже кое-что понимаю, а там посмотрим…
— Хочешь, я тебя поучу?
— Нет, у вас и так столько дел, не надо обо мне беспокоиться.
У Клементе не было ни друзей, ни увлечений, в кино он не ходил никогда и всю недельную зарплату целиком отдавал Розе, распоряжавшейся семейным бюджетом. Впрочем, так же поступал и Пьер Луиджи.
Тарелка Клементе опустела.
— Хочешь еще? — предложила Роза.
Он покраснел и сказал неправду:
— Нет, спасибо, я сыт.
— Ну еще чуть-чуть!
И Роза добавила запеканки.
Клементе всегда ужинал в одиночестве. Так решила Роза. Пьер Луиджи возвращался очень поздно, и ей не хотелось, чтобы голодный Клементе дожидался брата. Сама она ужинала вместе с Пьером Луиджи.
— Спасибо, синьорина Роза, — поблагодарил юноша.
— Пожалуйста, синьор Клементе, — пошутила Роза.
Она неоднократно пыталась заставить его обращаться с ней как с равной, но ничего не получалось.
— Не надо смеяться надо мной, — заметил Клементе, продолжая жевать.
Со двора, с лестницы и с улицы доносились крики и детский плач. Орали женщины, сзывая к ужину семьи. Чей-то звучный голос с явным неаполитанским акцентом пел грустную песню. В соседней квартире громко ссорились супруги.
— Трудно привыкнуть, правда, синьорина Роза? — не выдержал Клементе. — У нас было не так, — ностальгически заметил он.
— Конечно, в деревне все иначе, — согласилась Роза. — Помню, как там пахло вечерами. Светлячки. Звезды. Кузнечики.
— И ряды тополей, — напомнил Клементе, — а еще жасмин и аромат цветущей липы.
— Грустные мысли, — вздохнула девушка. — Ностальгия — дурное чувство, она отравляет жизнь.
— Вы правы, синьорина Роза.
— И нечего оплакивать деревню. С «Фаворитой» покончено.
— Хорошо, синьорина Роза, — покорно согласился Клементе.
— Надо смотреть вперед, — решительно заявила она. — Америка велика. Тут всем места хватит.
Она вытерла краем фартука вспотевшую шею — жара стояла невыносимая.
Пьер Луиджи неожиданно вернулся пораньше — Клементе еще сидел за столом. Он распахнул дверь и застыл на пороге. Он запыхался, видимо, взбежав по лестнице бегом. Роза подошла к брату, взяла у него из рук черную, аккуратно сложенную куртку.
— Что случилось? — спросила она, имея в виду его раннее возвращение.
— Компания закрывается, — раздраженно ответил Пьер Луиджи. — С понедельника я — безработный.
— На, выпей!
Роза протянула брату воды со льдом. Он схватил стакан дрожащей рукой.
— Не стой на пороге, сядь!
Пьер Луиджи уже не носил повязки на глазу. Он вставил стеклянный глаз и выглядел совсем иначе. Скула с этой стороны выступала меньше, и протез, неподвижно смотревший в пустоту, казался более живым, чем настоящий глаз. Словно у Пьера Луиджи стало два лица: одно доброе, спокойное, как у всех Дуньяни, а другое — жестокое, как у пирата или бандита с большой дороги.
— Так что я скоро могу гулять целыми днями.
Пьер Луиджи сел напротив Клементе, сочувственно смотревшего на него. В один момент рухнули мечты Розы о переезде в другой район.
— Ешь, — сказала она, накладывая брату полную тарелку. — А там посмотрим…
— Как ты просто решаешь любую проблему!..
— Ничего я не решаю, — возразила девушка. — Я только думаю, что ты с такими способностями работу найдешь запросто.
Пьер Луиджи улыбнулся и, видимо, немного успокоился.
— А ты умеешь справляться с трудностями, — заметил он.
— Синьорина Роза права, — вмешался Клементе.
— А мне увеличили зарплату, — сообщила Роза. — У Клементе работа есть. Наш бюджет даже не пострадает. Ты же скоро получишь место…
— Не в этом дело, — помрачнел Пьер Луиджи. — Браться за любую работу — значит согласиться на жалкую зарплату. Работа чертежника не просто мне нравилась, она позволяла спокойно смотреть в будущее. Но американцы хорошие места приберегают для себя. И, на мой взгляд, это справедливо, — добавил он.
— Но им же нужны хорошие специалисты, — сказала девушка. — И они не упустят такого замечательного чертежника.
Радужные перспективы, что рисовала Роза, были весьма далеки от того, что она думала на самом деле. Конечно, Пьер Луиджи прав, а при мысли о том, что придется провести еще год в этом квартале, Розе становилось тошно.
Кто-то робко постучал в дверь, и они прервали беседу. Первый раз за те месяцы, что провели они в Америке, гость постучал к Дуньяни. От неожиданности они даже забыли об увольнении Пьера Луиджи.
Открывать пошел Клементе. На пороге появился молодой человек и произнес с сильным сицилийским акцентом:
— Извините за беспокойство, но я должен заплатить долг.
Роза его узнала. Перед ней стоял Руджеро Летициа и протягивал большую дымящуюся керамическую супницу, от которой тянулся аппетитный запах.
Пьер Луиджи и Клементе в ожидании объяснений уставились на Розу.
— Садитесь, синьор Летициа, — пригласила девушка.
— Рагу по-сицилийски, — объяснил Руджеро, поставив супницу на стол. — Моя мать сделала специально для вас. И для вашей семьи, — добавил он, улыбнувшись Пьеру Луиджи и Клементе.
— Не стоило так беспокоиться, синьор Летициа, — сказала Роза.
Молодой человек, под стать своей фамилии, оказался веселым и беззаботным, и это настроение передалось Розе.
— Может, и нам объясните причину этого визита, — вмешался Пьер Луиджи.
Роза извинилась и вкратце рассказала, что случилось утром.
— Выпейте с нами, — дружески предложил Пьер Луиджи.
— С удовольствием приму ваше приглашение, — торжественно заявил Руджеро.
У этого сицилийца была подвижная физиономия симпатичного мошенника.
Завязалась оживленная беседа, продолжавшаяся до позднего вечера. Говорили об эмигрантах, о работе, о перспективах.
— Автомобильная промышленность развивается гигантскими шагами, — сказал Руджеро. — В Штатах уже двести шестьдесят семь заводов. Самые крупные — заводы Форда. За полгода продано пятьсот тысяч машин модели «Форд-Т». Я тоже связан с автомобилями. Работаю в небольшой авторемонтной мастерской.
— Но кое-где фирмы закрываются. Компания «Игл», где я работал, объявила о банкротстве, — пожаловался Пьер Луиджи.
— Хоть и называется «Игл», да полетала недолго, — пошутил сицилиец. — Но если тебе нравятся моторы, — продолжал он, переходя на «ты», — то есть кое-что получше автомобилей.
Роза, Пьер Луиджи и Клементе с неослабным вниманием слушали Руджеро Летициа. В Первую мировую войну он служил механиком, едва избежал смерти, а теперь подрабатывал по воскресеньям — пилотировал самолет типа «Блерио» 1912 года выпуска. Самолет принадлежал некоему Джонатану Финчу, владельцу аттракционов в Луна-парке на Стейтен-Айленде.
— Так вы летаете? — с восторгом спросила Роза.
— Летаю. И даю возможность любому желающему испытать удовольствие от полета за скромную сумму в два доллара.
— Такое возможно только в Америке, — сказала Роза.
В распахнутые окна лился теплый ночной воздух, доносились голоса соседей, искавших прохлады на улицах и пожарных лестницах.
— Хотите, поедем в воскресенье со мной? — предложил Руджеро.
— Мы? — переспросила Роза.
Она боялась, что грезы о потрясающем приключении могут развеяться как дым.
— Конечно, вы, друзья!
Он обращался ко всем присутствующим, но было ясно, что приглашение касается прежде всего Розы.
— Вы будете гостями воздушного всадника Руджеро Летициа. Завтра как раз воскресенье.
— Надо подумать, — остудил общий восторг Пьер Луиджи.
— Но в Бенде дышать нечем. На Стейтен-Айленде — зеленые луга, на набережной стоят ветряные мельницы, воздух чистый. Там спокойно пасутся коровы, позванивая колокольчиками.
Хитрый сицилиец, рассказывая, даже не взглянул на Розу. Он обращался только к Пьеру Луиджи, и тот, пленившись неожиданно обретенным другом, позабыл об увольнении.
— О работе будем думать в понедельник, — решил за всех старший брат. — Завтра с нашим другом Летициа едем на Стейтен-Айленд.
Роза и Клементе промолчали, но в душе очень обрадовались.
А Ивецио так и продолжал лежать в углу на кровати, уставясь в потолок.
Глава 4
После долгого, трудного разбега самолет «Блерио» 1912 года, бросив вызов закону всемирного тяготения, взлетел над готической колокольней методистской церкви на Стейтен-Айленде. Хрупкий воздушный аппарат поднял в воздух Розу, и она испытала то же ощущение, что и в объятиях доктора Канци: опьяняющее наслаждение. Месяцами она жила одиноко, жила только надеждой, а теперь ощутила радость жизни, чувственное наслаждение, сладкое волнение.
— Посмотри вниз, — крикнул Руджеро Летициа, показывая на землю рукой.
Ветер унес прочь его слова, заглушаемые ревом моторов.
В это воскресное утро небо было ясным и безмятежным, как улыбка ребенка, и мир сверху казался картинкой из книжки для маленьких. Мир выглядел улыбающимся и невинным, напоминая пейзаж игрушечных яслей, что ставят в семьях на комод под Рождество. Луга — словно из кусочков зеленого шелка, речка — из серебряной фольги, стеклянный пруд. Еще виднелись Луна-парк, карусели, коровы на пастбище и ветряные мельницы, смотревшие на безбрежный простор Атлантического океана.
Руджеро Летициа поднимал свою механическую стрекозу все выше, широкими кругами. У Розы трепетало сердце, и окружающий мир казался сказочным. Ее невысокий, симпатичный поклонник в летном шлеме и в очках, с развевающимся по ветру белым шелковым шарфом казался ей легендарным рыцарем, что уносит ее на крылатом коне.
Она позабыла о шумной скученности и вони Бенда, дыша чистым воздухом. Розе открылось очарование полета, открылись бесконечность и бессмертие. Несомненно, ничего прекрасней она в жизни не испытывала. С этим не шли ни в какое сравнение даже бешеные скачки в «Фаворите».
— Научите меня водить самолет! — крикнула Роза. — Синьор Летициа, я буду летать!
К Розе пришла уверенность: она нашла мужчину, который ей нужен, и она нашла способ подняться к звездам.
Пилот не повернулся к ней и не ответил, он сосредоточился на управлении. А с земли крохотные человечки наблюдали за странными танцующими движениями механической стрекозы.
— Так вы научите меня летать? — еще раз спросила Роза.
— Да, если вы сейчас помолитесь вместе со мной, — крикнул Руджеро.
Он обернулся, и Роза поняла, что Летициа перепуган.
— Что случилось?
— Рычаги не слушаются. Я не справляюсь с управлением.
— Шутка с самолетом, который падает, входит в цену билета? — крикнула Роза.
— Молитесь святой Розалии, обычно помогает, — ответил Руджеро.
— Я не буду молиться, если вы не пообещаете научить меня управлять самолетом!
Роза совершенно не испугалась.
— Хорошо, хорошо, я научу вас летать, а теперь — молитесь!
Роза начала молиться, и самолет, дернувшись еще пару раз, выровнялся и благополучно приземлился.
— Сработало! — крикнул Руджеро.
Он ловко спрыгнул на землю и помог спуститься Розе.
— Не знаю, шутили вы или нет, — улыбнулась девушка, — но и вы никогда не узнаете, молилась ли я святой Розалии или нет.
Она сняла кожаный шлем, и ее прекрасные волосы блеснули на солнце.
— Вы, кажется, родились в шлеме, — сказал молодой человек. — Когда хотите попробовать еще раз?
— Когда вы решите учить меня.
— Вы еще у меня луну с неба попросите!..
— Луна мне ни к чему, я хочу только летать.
— А я думал, вы пришли ради меня, а самолет — только предлог, — с надеждой произнес Руджеро.
Но Роза тут же поставила все на место.
— Скажем так, я пришла из-за самолета, но вы меня тоже интересуете как пилот…
— И только? — обиделся Руджеро.
— На данный момент только как пилот.
Роза знала, что ей нужно, и хотела немедленно получить желаемое.
— Когда начнете меня учить?
— Сейчас! — ответил Руджеро Летициа.
И на глазах у изумленных Пьера Луиджи и Клементе направился обратно к самолету.
Глава 5
— Мы хотим купить самолет «Капрони», — заявил Руджеро Летициа.
— А почему не луну с неба? — съехидничала Роза, вспомнив его реплику, сказанную несколько недель назад, когда она изводила Руджеро просьбами научить ее летать.
Теперь свободное время она посвящала самолетам, изучала моторы, тренировалась. У нее все быстро и хорошо получалось.
— Мой брат говорил мне о ваших планах, — сообщила девушка.
Они шли рядом. Роза шагала легко и изящно, складки юбки танцевали вокруг ног, а проходящие мужчины оглядывались. Она замечала их восхищение, и ей это нравилось.
— У наших семей больше нет секретов друг от друга, — согласился Руджеро.
Он тоже замечал восторженные взгляды и понимал, что ему завидуют, но вместе с тем ощущал какую-то неловкость.
— А мистер Финч согласен? — спросила девушка, намекая на владельца аттракционов, сделавшего из Руджеро воскресного воздушного акробата.
— Финч — мелочь! Подумаешь, какой-то предприниматель из Луна-парка! Он к большему и не стремится. Мыслишки у него мелкие, никаких крупных, дерзких замыслов.
Роза восхищенно взглянула на Руджеро. Этот молодой человек умел осмысливать ситуацию.
— Но «Капрони» стоит дорого, — заметила она. — Сколько денег надо!..
— После войны остались сотни списанных военных самолетов. Замечательные машины, их давно бросили, но хороший механик может восстановить такой самолет.
— А где же можно найти такой дар Божий? — недоверчиво спросила Роза.
— Да на военных складах! — с воодушевлением ответил молодой человек. — Там стоят сотни машин и ждут хозяев.
Роза всегда любила сказки, и ей нравился мужчина, способный рассказывать их так самозабвенно.
— А как вы узнали про такое колоссальное дело?
— У меня приятель служит при самолетах. Пока еще можно выбрать хорошую машину. Но надо торопиться, появятся богачи и уведут все по цене металлолома. Такой механик, как я, и такой специалист по моторам, как Пьер Луиджи, — вместе мы сможем творить чудеса.
— А когда вы восстановите самолет, что будете делать?
— Пассажиров возить.
— Как в Луна-парке?
— Нет, мы будем возить людей и грузы с Атлантического побережья на Тихоокеанское, — размечтался Летициа. — Огромный проект — два раза в неделю рейс от одного океана к другому.
— А если не сможете приземлиться? — пошутила девушка, напомнив ему об их первом полете.
— «Капрони» — серьезная машина, — без тени улыбки заявил Руджеро. — Если ее отладить, работает как часы.
Они подошли к киоску с прохладительными напитками и остановились выпить кока-колы. Вокруг крутились веселые карусели, вертелось «чертово колесо», а в воздухе пахло жареной кукурузой и сахарной ватой.
— А почему надо покупать один самолет, если есть десятки подлежащих уничтожению машин? — рассуждала вслух Роза.
Она поднесла ко лбу холодный стакан, чтобы почувствовать прохладу.
— Я думал — у меня великие планы, но до вас мне далеко, — улыбнулся Руджеро.
А Роза думала, какую роль могла бы сыграть она в фантастической операции, задуманной этим сицилийцем и ее старшим братом.
— Какая разница: мечтать об одном самолете или о сотне самолетов, — вздохнула девушка. — А потом, я тоже скоро стану пилотом.
— Пока вы еще не научились, а я могу водить не больше одного самолета за раз, — иронически напомнил ей Руджеро.
— Верно, — согласилась Роза. — Но, восстанавливая один самолет за другим, можно собрать целую эскадрилью.
— А что потом? — спросил Руджеро, принимая ее игру.
— А потом можно их продавать.
— Продавать самолеты — это не то, что продавать дамское белье в универмаге «Купер и Тейлор».
Роза остановилась и заглянула ему прямо в глаза.
— Продавать — все равно что играть на фортепьяно, — произнесла она. — Достаточно знать клавиши и уметь читать ноты. Можно сыграть что-нибудь легкое, танцевальное, а можно исполнить симфонию. Так и с продажей: какая разница, продавать дамское белье или самолеты «Капрони». Мы вместе приобретем машины…
Ее решительность и серьезность ошеломили Руджеро. А девушка заключила:
— Я умею продавать, синьор Руджеро Летициа. И я смогу провести испытания самолетов…
— Насколько я вас знаю, вы на такое способны, — согласился Руджеро. — Но самолеты не продают, как автомобили.
— А почему нет? Когда Форд проектировал свой первый конвейер, кто-то ему сказал: «Неужели вы думаете, что автомобили продают, как велосипеды?» А он построил завод и изменил лицо земли. То же самое скоро произойдет с самолетами. Будущее человечества — в небе.
Слова девушки прозвучали так убедительно, с таким энтузиазмом, что Руджеро Летициа не выдержал. Он резко обернулся, схватил Розу за плечи и, крепко обняв, поцеловал на глазах у изумленных прохожих.
— Синьорина Роза, выходите за меня замуж, — произнес сицилиец.
Он залился краской, а глаза его от волнения заблестели.
— Я должна поговорить с братом, — спокойно ответила Роза.
Она давно научилась управлять своими чувствами и тут же охладила пыл Руджеро:
— Но я никогда не выйду за человека, работающего в Луна-парке.
Руджеро почувствовал себя как ребенок, которого обидели взрослые.
— А я думал, вам там понравилось, — протянул он, но тут же, овладев собой, добавил: — Я полагал, что вел себя как честный и порядочный человек.
— Одно дело — встречаться по воскресеньям на Стейтен-Айленде, а другое дело — выйти замуж.
— Но все-таки, — набравшись мужества, спросил он, — как вам такой мужчина, как я?
— Я прекрасно отношусь к вам. Вы — мой лучший друг, — покраснев, призналась Роза. — Но брак — серьезная вещь. Я должна подумать. А вы пока поговорите с моим братом, он — глава семьи.
— А если Пьер Луиджи даст согласие?
— Посмотрим, а пока давайте подождем.
Они вернулись на Малберри-стрит, которая поражала только своей протяженностью, нищетой и беспорядком.
— Я люблю тебя, Роза, — признался Руджеро.
Девушка улыбнулась ему и исчезла на полной звонкого детского крика лестнице.
Глава 6
В тесной квартирке Дуньяни на Малберри-стрит стали собираться итало-американцы республиканских взглядов. Их увлекали зажигательные речи Фьорелло Ла Гуардиа, у которого были три страсти: политика, самолеты и женщины. Молодой депутат конгресса в войну летал в небе Италии, получил награду из рук самого короля и знал — чтобы сделать карьеру в политике, надо прежде всего иметь друзей. А голосовали за него в основном итальянцы, бедный люд, чью жизнь он немного облегчил, способствуя принятию более человечных законов.
Идея Розы закупить старые военные самолеты и переделать их в гражданские привела в восторг друзей Руджеро Летициа.
— Эта женщина далеко пойдет, — сказал Ла Гуардиа Руджеро.
— С ее деньгами далеко не уйдешь, — возразил Летициа.
Фьорелло Ла Гуардиа снисходительно улыбнулся, потягивая пиво.
— Говорят, великие люди начинали с собственных сбережений, — сказал он. — Сказки… Для большого дела никаких сбережений не хватит. Одно верно: Роза далеко видит.
Он одарил девушку таким дерзким взглядом восхищения, что она залилась краской. Этот человек не был так вежлив и сдержан, как Руджеро, и, хотя внешне он уступал Летициа, Роза чувствовала, что перед Фьорелло она бы не устояла.
— Итак, Роза далеко видит, — продолжал Ла Гуардиа, облизнув губы. — Но, как говорит Летициа, с нашими деньгами далеко не уйдешь. Все мы, каждый в отдельности, в таком положении. Но дело не в этом. Один я никогда бы не добрался до сената. У каждого из нас есть сбережения, и они растут день за днем, месяц за месяцем.
— Но мы же посылаем деньги в Италию, — возразил кто-то. — Мы вернемся домой, купим там землю.
— Знаете, сколько мы послали в Италию за последние десять лет? — вмешалась Роза. — Не знаете! А я вам скажу. Восемьсот миллионов! Миллионы долларов. А знаете, куда они ушли? Чтобы оплатить государственный долг страны иностранным державам! Той страны, что подарила нам лишь выездную визу в паспорте, позволившую уехать в Америку.
Фьорелло Ла Гуардиа залюбовался Розой, но продолжил свою речь:
— У вас есть сбережения, объедините их во имя общей цели. Но надо взвесить, насколько дело верное и насколько дееспособны те, кто взялся руководить операцией.
Фьорелло высказывался осторожно. Прекрасные глаза Розы заставили его привести один аргумент «за», но он тут же привел другой — «против». Он не хотел рисковать голосами избирателей, если затея провалится.
— Если вы не будете прятать деньги в чулок, а сделаете разумное вложение, — заявила Роза, — то ваши родные в Италии не потеряют ничего. Вы заработаете доллары и сможете построить собственный дом.
— Отдадим наши сбережения Дуньяни, — предложил Руджеро. — Так мы удвоим капитал.
Вполне бредовый лозунг для сумасшедшей затеи. Что знали о самолетах и об авиастроительной промышленности парикмахер, повар, сапожник, бармен, пекарь, гостиничный швейцар, официант? Они знали Руджеро, поскольку получали от него плату за каждого выгодного клиента, направленного в его автомастерскую. Они одобряли политическую деятельность Фьорелло Ла Гуардиа. Но эта Роза Дуньяни, которая разбиралась в политике и самолетах, водила «Блерио» и рассуждала о серьезных делах с той же убедительностью и логикой, с какой предлагала клиенткам дамское белье, эта Роза Дуньяни буквально заворожила их.
— Самолетостроение — это индустрия будущего, — уверяла девушка. — Становитесь акционерами. Вы будете участвовать в прибыли.
Казалось, не хватало сущего пустяка для осуществления проекта, но он был необходим, как искра зажигания, которая заводит мотор. И эта искра вспыхнула в мозгу у Розы. Ее план должны принять безоговорочно, всецело.
И девушка прибегла к главному козырю:
— Я вам предложу то, что не сделает ни одна другая фирма. Я гарантирую: как бы ни сложились дела, вы не потеряете своих сбережений.
— А если мы обанкротимся? — набравшись смелости, спросил кто-то.
— Даже если все сгорит, вы ничего не потеряете, — сказала Роза, припомнив пожар в «Фаворите».
Клементе и Пьер Луиджи смотрели на нее с испугом.
— Каким образом? — спросил за всех Руджеро.
Роза прошла к себе в комнату и вытащила из-под кровати фибровый чемодан, где хранила дорогие для себя вещи. Она достала несколько листов гербовой бумаги, исписанных красивым ровным почерком, с подписями и печатями. Она разложила документы на кухонном столе так, чтобы все видели.
— Что это? — удивился Руджеро.
— Золото, настоящее золото. Прошу вас, ознакомьтесь с документами. Они удостоверяют, что наша семья владеет десятью тысячами саженей земли в окрестностях Милана. Имение под названием «Фаворита». Огромный участок плодородной, богатой ломбардской земли, цена его значительно превосходит ваши возможные вложения.
Пьер Луиджи смертельно побледнел, Клементе смутился. Оба с самого начала подозревали, что театральная выходка Розы не что иное, как обман, низкий, бесчестный обман. Но могли ли они разоблачить Розу? Пьер Луиджи решил промолчать.
— А я и не знал, — пробормотал потрясенный Летициа.
— Мы тоже не знали, — заволновались остальные.
— А теперь знаете, — твердо произнесла девушка. — У нас есть гарантии. Бумага говорит сама за себя!
Она, положив руку на документы, продолжала:
— Завтра свидетельство о собственности на землю будет представлено нотариусу. Это и будет подтверждением ваших вложений. Больше ничего и не требуется. Все решится наилучшим образом, — спокойно заключила Роза.
«За такой обман в тюрьму сесть можно», — подумал Пьер Луиджи.
Клементе готов был Розу на руках носить. Девушка взглянула на потрясенные, но исполненные энтузиазма лица друзей. Исчезли последние сомнения, теперь она всех держала в руках. Роза оставалась внешне спокойной, во взгляде ее читалась так необходимая собравшимся сила и уверенность, но в душе ее бушевал огонь. Сердце Розы стучало как безумное, в ушах звенело.
Ее мучил вопрос: проклянет или благословит Роза тот день, когда стащила эти документы из кабинета нотариуса Оромбели на Форо Бонапарте в Милане?
Ей показалось, что она снова в кабинете, обставленном тяжелой мебелью. В открытые окна проникают солнечные лучи, по булыжной мостовой со скрипом проезжают телеги и коляски, цокают лошадиные копыта и отчаянно сигналят первые редкие автомобили. Время от времени доносится звон трамвая.
Нотариус Деметрио Оромбели, крупный полнокровный мужчина лет пятидесяти, с серьезным, добрым взглядом, — один из немногих верных друзей Дуньяни.
В то майское утро в кабинете нотариуса собрались люди, желавшие помочь Розе и Пьеру Луиджи, молодым людям, вынужденным продавать землю. Земля, правда, была еще не заложена, но следовало уплатить долги, провести окончательный расчет и набрать денег на дорогу в Штаты.
Покупал «Фавориту» Карло Ловати, друг Иньяцио, он готов был предложить разумную цену и не собирался воспользоваться трудным положением брата и сестры.
Карло Ловати должен был стать свекром Розы. Но погиб Анджело, пришло разорение, кончившееся пожаром в «Фаворите», и вообще произошло много такого, о чем посторонние лица могли только гадать.
Ловати с симпатией посматривал на Розу. Он жалел, что эта девушка так и не станет его невесткой. Он умел безошибочно оценить женщину и редко заблуждался. Из Розы получилась бы замечательная мать семейства. Здоровая девушка — ясные глаза, прекрасные зубы, стройное, но крепкое тело. Она бы ему нарожала целый выводок внуков. Но все случилось не так, как они с Иньяцио намечали.
Добрый Ловати вручил нотариусу подписанные обеими сторонами документы, удостоверявшие, что Дуньяни отказываются от всяких прав на земли, принадлежавшие им не одну сотню лет.
— Если вам понадобится помощь, — сказал он Розе, — любая помощь, постучите в дверь нашего дома. Вам всегда откроют…
Потом помощник нотариуса собрал всю документацию. Одни бумаги предназначались для архива, другие должны были пройти регистрацию. Роза хорошо знала помощника нотариуса, скромного служащего лет пятидесяти. Как-то он попросил принять в «Фаворите» его младшую дочь. Девочка страдала анемией, здоровая еда и свежий деревенский воздух пошли ей на пользу.
Роза прошла с помощником в комнатку, где он проводил целые дни, переписывая документы ровным бисерным почерком, — верный признак уравновешенности и скромности его натуры.
— Я вам помогу, синьор Аугусто, — предложила девушка.
Она открыла темно-зеленую матерчатую папку с уголками черной кожи. На папке была наклеена прямоугольная карточка с надписью «Дуньяни Иньяцио и сыновья». Роза принялась складывать документы, которые еще недавно удостоверяли состояние семьи Дуньяни, а теперь свидетельствовали о том, что семья не владеет ровно ничем.
Бумаги эти уже не имели никакой ценности, как вышедшие из употребления банкноты. Документ, удостоверявший права Дуньяни на землю «Фавориты», годился теперь лишь на растопку. Но синьор Аугусто объяснил, что такие бумаги должны храниться двадцать лет. И тут Роза бессознательно сделала то, о чем прежде и помыслить не могла бы: она вытащила бумаги, быстро сложила и незаметно сунула в карман пальто.
Теперь она знала: этот странный, необъяснимый поступок сделал возможным потрясающий обман, на котором она построит свое будущее.
Глава 7
Мистер Джон Купер-младший, привлекательный молодой человек ростом метр восемьдесят, с чеканным профилем Куперов, со светлыми усиками по последней моде, умел держаться с достоинством. Торговое дело, начатое с нуля Джоном Купером-старшим и Гленном Тейлором, в немалой степени способствовало благополучию города. Гленн Тейлор, тесть мистера Купера-старшего, который ввел в торговую практику новые методы и приемы, свято следовал определенным принципам. Например, считалось неприличным, чтобы продавщица из отдела дамского белья носилась в воздухе на самолетах. Газеты без конца писали о ней, публиковали ее фото в кабине крылатой машины: летный шлем, очки и развевающийся шарф. Ее прозвали Летающая Роза. Для мистера Тейлора и мистера Купера-старшего ничего не значило даже то обстоятельство, что покупательницы и даже покупатели толпились у прилавка в надежде купить именно у Розы корсет или ночную рубашку.
— Да она же нам кучу денег приносит, дедушка, — попытался убедить Купера-старшего внук.
— Я и без тебя знаю, — раздраженно ответил дед, — но я не смешиваю работу со всякими непристойными развлечениями.
— А я ей жалованье увеличил, — признался молодой человек.
— А я тебе приказываю уволить ее, и немедленно, — категорично заявил дед.
Спорить с разбушевавшимся стариком было бессмысленно. Джону Куперу-младшему очень хотелось увеличить Розе жалованье и предложить место заведующей отделом. Поэтому, вызвав ее в кабинет, чтобы объявить об увольнении, он чувствовал себя не в своей тарелке. Нервно вертел ручку, говорил о вещах посторонних и никак не мог добраться до сути. Бедный Джон был вынужден делать то, к чему душа его совсем не лежала.
Купер открыл золотой портсигар и протянул его Розе.
— Спасибо, я не курю, — отказалась девушка.
Она спокойно сидела напротив Джона и не могла понять, зачем, собственно, ее вызвали.
— Очень хорошо, — одобрил мистер Купер-младший.
Взяв сигарету, он постукивал ею по портсигару, прежде чем зажечь.
— Мне нравятся женщины, которые не курят, — добавил он.
Джон оценивающе взглянул на Розу: красавица и, похоже, умница. А если сделать ее своей любовницей? Он представил Розу на ипподроме или на каком-нибудь банкете, в модном ресторане или в театре на премьере. Платья от Ворса, драгоценности от Ван Клиффа… Даже если она согласится, дедушка, убежденный христианин-методист, устроит такое, что внуку несдобровать. Впрочем, может, дедушка и поймет… Глупые фантазии. В двадцать семь лет он размечтался, как мальчишка, не в силах противостоять диктатуре деда.
Джон откинулся в кресле, закинул ногу на ногу, уронив пепел на ковер, и наконец решился:
— Итак, мисс Роза, что бы вы ответили на предложение поужинать со мной сегодня вечером?
Вопрос был не из легких и требовал быстрого ответа. К тому же Роза боялась задеть самолюбие молодого человека.
— А вы не будете против, если я приду вместе со своим женихом? — спросила она.
Джон Купер-младший расхохотался.
— Вы самая милая и самая умная девушка в мире.
— А вы очень загадочный начальник, — с улыбкой парировала Роза.
— Вы мне очень нравитесь, мисс Роза.
— Я польщена.
— Но я должен уволить вас, — произнес мистер Купер-младший.
После того как он сказал это, у него словно гора с плеч свалилась.
— Наверное, мне следует упасть в обморок, — пошутила Роза.
— Не я принял такое решение, — попытался объяснить Джон.
— Это дела не меняет.
— Вы правы, мисс Роза. Но мой дед считает, что ваши небесные подвиги несовместимы с работой в универмаге.
— А я думала, что служащих ценят по тому, какой доход они приносят хозяевам…
— К сожалению, все не так просто.
— Понимаю.
В глубине души Роза даже обрадовалась. У нее уже не было времени, чтобы заниматься продажей дамского белья. Но девушке было досадно, что с ней обошлись несправедливо.
Джон Купер-младший встал из-за стола и подошел к ней.
— Мисс Роза, у вас возникнут проблемы из-за потери работы?
— Возможно.
— Могу я что-нибудь сделать для вас?
Он действительно был огорчен и искренне готов помочь. Роза решила воспользоваться моментом.
— Мистер Купер, вы выполните мою просьбу?
— Да, только не просите меня убить дедушку.
— Нет. У вас есть большой ангар южней Виллиджа, вы им давно уже не пользуетесь.
Джон Купер уставился на картину в строгой раме, изображавшую бригантину в разбушевавшемся море, и наконец вспомнил.
— Ах да! У нас есть старый склад. Когда построили новый, в восточной части города, тот забросили.
— Если вы действительно хотите помочь, сдайте мне ангар и участок земли вокруг склада.
Летая вместе с Руджеро, Роза видела эти постройки сверху, потом они вместе с Пьером Луиджи осмотрели склад и пришли к выводу: для ремонта самолетов лучшего места не придумаешь.
— Что вы задумали, мисс Роза? — поинтересовался Купер.
— Сначала скажите, сдадите склад?
— Вполне возможно.
— А что скажет дедушка?
— Дедушка ничего не имеет против летающих Роз, при условии, что они не работают по совместительству в его универмаге. Так что вы задумали?
— Завод по производству самолетов, мистер Купер, — призналась Роза.
— Ну знаете… — ошеломленно пробормотал молодой человек. — Это же… — Вы хотите сказать, это безумие?
— Как человек воспитанный, от комментариев воздержусь. Но подумал я именно так!
— А мы все-таки будем строить и продавать самолеты!
— Кто будет строить?
— Мой брат и мой жених. А я буду продавать.
— Продавать? Как дамские комбинации? — пошутил Купер, отказываясь принимать Розу всерьез.
— Да, как дамские комбинации, — не сдавалась Роза. — Более того, я уже вписала ваше имя в список наших клиентов.
— Чтобы я покупал самолет? Никогда!
— Именно вы.
— А зачем он мне?
— Чтобы доставлять товары в универмаги по всей стране.
— А у нас единственный большой универмаг здесь, в Нью-Йорке.
— Надо смотреть дальше. — Роза повернулась к окну и показала рукой на панораму города. — Посмотрите подальше, за эти небоскребы. Во всех больших городах Америки будут филиалы фирмы «Купер и Тейлор». А самолетам расстояния — не проблема. Поверьте, мистер Купер, вам самолет куда нужней, чем мне. Скоро десятки, сотни предпринимателей на воздушном транспорте будут пересекать Атлантику до самого Тихого океана. Что вы скажете на это, мистер Купер?
Молодой человек заговорил серьезно:
— Скажу, что мой дед прав. Вас надо увольнять. У вас явно что-то с головой не в порядке.
И он покрутил указательным пальцем у виска.
— Более того, вы, по-моему, совсем свихнулись. Но вы чертовски привлекательны, мисс Роза, — с улыбкой добавил он, не в силах устоять против очаровательной, умной, сообразительной девушки. — И я помогу вам. Считайте, что склад ваш, — заключил он.
— Считайте, что я вас расцеловала, — воскликнула Роза.
Глаза ее сияли от радости.
— Ах, Роза, хотел бы я когда-нибудь встретить женщину, похожую на вас, — растроганно произнес Джон Купер-младший.
А про себя он молился, чтобы задумка этих сумасшедших итальянцев провалилась. Только тогда Роза вернется к нему. Да и, по правде говоря, какое будущее у этих несуразных металлических стрекоз, что трещат по воскресеньям в Луна-парке на Стейтен-Айленде?
Глава 8
Роза сидела рядом с Ивецио на раскладной кровати в углу комнаты. На ней был шелковый костюм цвета слоновой кости, очень легкий и воздушный, подчеркивавший прекрасную фигуру. Скулы казались еще выше, и на похудевшем лице застыло решительное выражение. Похудел и Ивецио, как обычно мрачный, безмолвный, неподвижный.
— Ивецио, я сегодня выхожу замуж, — сообщила равнодушному брату Роза. — Я выхожу за Руджеро Летициа, — терпеливо продолжала она, взяв руки Ивецио в свои. — Он хороший парень. Отцу бы не очень понравилось, что он южанин, но работать Руджеро умеет. Я должна выйти замуж, Ивецио.
Роза словно искала для себя оправданий.
— Я обещала отцу, что создам новую семью. У меня родятся дети, они будут носить фамилию Летициа, но в жилах у них будет кровь Дуньяни. Внукам Иньяцио Дуньяни я должна обеспечить будущее.
Роза разговаривала с братом, но, в сущности, пыталась ответить себе, почему она решилась выйти за Руджеро Летициа.
— Я выхожу замуж, — сказала Роза, — потому что даже самой сильной женщине нужен рядом мужчина. Мне много предстоит сделать. Когда-нибудь, Ивецио, мы вернемся домой, в Италию. Америка — чудесная страна, но она похожа на театр. Здесь интересно, повсюду огни, публика, но нельзя всю жизнь прожить в театре. Если я выйду замуж за американца, он не захочет в Милан. А Руджеро хоть и сицилиец, но все-таки итальянец. Что скажешь, Ивецио?
Белая тюлевая фата закрывала ей глаза, но она заметила, что Ивецио на мгновение задержал взгляд на лице сестры.
— И ты хочешь вернуться домой, правда?
Она обняла и поцеловала брата.
— Конечно, мы вернемся не завтра и не через год. Но когда взлетят наши самолеты, мы пересечем океан. Знаешь, Ивецио, я больше не буду жить с вами. Я же не могу перебраться в эту квартиру с мужем. О тебе будут заботиться Пьер Луиджи и Клементе. А я буду забегать. Каждый день… Обещаю…
Она крепко поцеловала брата в щеку и заметила, что по щеке его пробежала слеза. Расплакалась и Роза. Впервые Ивецио среагировал на ее слова.
В комнате появился Клементе.
— Скорей, синьорина Роза, скорей. Внизу ждет Пьер Луиджи, а Руджеро уже в церкви.
Роза еще раз поцеловала Ивецио и обняла Клементе, который залился краской.
— Думаешь, я буду счастлива? — сквозь слезы спросила она.
— Конечно, синьорина Роза, — ответил Клементе.
— Останься с Ивецио, — попросила она.
— Конечно, не волнуйтесь, синьорина Роза.
Клементе открыл дверь, и Роза сбежала вниз по лестнице. Она еще не успела спуститься на первый этаж, как вдруг Ивецио медленно поднялся с кровати.
— Роза, — тихо позвал он.
— Ивецио, ты заговорил?! — потрясенно произнес Клементе.
— Роза, моя маленькая Роза, — повторил Ивецио.
Потом он глубоко вздохнул и рухнул на пол. Жизнь его угасла в тот момент, когда Роза оставила дом.
Клементе успел к выходу новобрачных из церкви. Немногочисленные друзья осыпали Розу и Руджеро рисом. Никогда еще Роза не выглядела такой прекрасной. Она не была влюблена, но, пожалуй, чувствовала себя счастливой. Этот брак открывал перед ней будущее. Стоит ли ей сообщать, что Ивецио умер?
«Завтра скажу», — решил Клементе.
В квартире было только две комнаты да еще крохотная прихожая, кухня и ванная.
— Нравится? — гордо спросил Руджеро Летициа.
— Очень здорово, — ответила Роза.
Наконец-то она вырвалась из Бенда. Скромное жилище в Виллидже было для Розы шагом вперед в сравнении с теснотой на Малберри-стрит.
Руджеро перенес жену через порог на руках. Прежде чем опустить Розу на постель, он страстно ее поцеловал. Будучи женихом, он никогда себе этого не позволял. Теперь его страсть была освящена таинством брака.
Только в этот день Роза поняла, что ее новое положение налагает на нее определенные обязанности. У нее было много оснований, чтобы принять предложение Руджеро Летициа, не хватало лишь одного, на котором держится брак, — любви.
И сейчас, несмотря на всю свою решительность и амбиции, она была лишь молоденькой, растерянной женщиной, насмерть перепуганной перспективой брачной ночи. Супружеская постель не внушала ей, как матери, тяжелых мыслей о сексе и грехе, о наслаждении и раскаянии; не думала Роза пока и о детях. Свадебное ложе внушало ей лишь страх. Любовь в памяти Розы была связана с объятиями в сене, где Стефано Канци подарил ей наслаждение и возможность ощутить себя женщиной.
Будет ли ей так же хорошо с Руджеро Летициа? Роза надела ночную рубашку из креп-сатина цвета розового дерева, с крылышками вместо рукавов и глубоким вырезом на спине. Это одеяние, напоминавшее скорее вечернее платье, преподнесли ей бывшие коллеги из универмага «Купер и Тейлор». Она была в домашних шлепанцах на каблучке, отделанных страусиным пухом. Роза тщательно расчесала черные кудри и взглянула в зеркало. На нее смотрела очень красивая, очень испуганная и неуверенная в себе женщина. Роза не ощущала никакого желания, которое могло бы смягчить терзавшее ее чувство вины и оправдать хладнокровно принятое решение. Раньше ей все казалось ясным и понятным, а теперь неожиданно усложнилось и запуталось.
Руджеро осторожно постучался в ванную:
— Роза… с тобой все в порядке?
Задумавшись, она не обратила внимания на то, что прошло уже немало времени.
— Все прекрасно, — ответила она и открыла дверь.
Лампа под абажуром мягко освещала комнату. Легкий ветерок касался занавесок, а от Розы исходил аромат «Арпеджио».
— Ты такая красивая! — произнес Руджеро.
Муж стоял у открытого окна и курил.
— Я просто кажусь тебе красивой, — улыбнулась Роза.
— Нет, — возразил Руджеро. — Ты прекрасна, умна, добра и воспитанна.
Руджеро Летициа до сих пор не понимал, за что судьба подарила ему эту необыкновенную женщину.
— А больше у меня достоинств нет? — шутливо спросила Роза, обнимая мужа.
У Руджеро дрожь пробежала по телу.
— Я люблю тебя, Роза, — произнес он, выбрасывая окурок за окно.
— Не делай так, ты же не в Бенде, — упрекнула его жена.
— Да, конечно, — признал Руджеро и покраснел.
— Будь внимательней!
— Ладно. Вижу, в Виллидже свои правила.
— Респектабельность налагает определенные обязанности. Вроде пепельницы…
— Или пижамы, — улыбнулся он, намекая на свое бело-голубое ночное одеяние. — Тот беспорядок, что царил на Малберри-стрит, имел свои преимущества.
— Когда-нибудь мы переедем в богатый квартал, — уверенно заявила Роза. — Тебе следует научиться хорошим манерам.
— Я уже и так в раю, — сказал Руджеро, обнимая жену. — Почему ты выбрала именно меня, Роза?
— По-моему, это я — твоя добыча, — отшутилась она.
Руджеро Летициа вовсе не ощущал себя ухватившим добычу охотником. Всю жизнь он относился одинаково к женщинам и к моторам, а теперь он чувствовал робость, точно юноша, впервые оказавшийся с женщиной. Нежные руки вокруг шеи, благоухание «Арпеджио», аромат женщины у самых губ — все сулило Руджеро райское блаженство.
— Ты будешь со мной нежен? — прошептала ему на ухо Роза.
— Я буду самым нежным из мужей, — пообещал Руджеро.
В постели он попытался сдержать собственное нетерпение, а Роза тщетно старалась скрыть свою холодность. Для него брачная ночь началась с торопливого, лихорадочного удовлетворения желания, для Розы — с неизбежной, неприятной близости. Руджеро ожидал встретить хрупкую преграду девственности и не встретил, а Роза ломала голову, как скрыть правду. Вот-вот он спросит, почему она так легко приняла в себя мужчину. И Роза искала оправдания…
Страшный момент наступил сразу же, как только успокоилось тяжелое дыхание и стихли конвульсии оргазма. Роза сделала вид, что совершенно обессилена. Она отодвинулась от мужа и повернулась к открытому окну. Руджеро Летициа чувствовал себя оскорбленным и униженным. В памяти у него всплывали сентенции насчет женщин, что были в ходу у мужчин-сицилийцев. «Если женщина выходит замуж не девственницей, значит, она — шлюха, — говаривал его отец. — Легла с кем-то до тебя, ляжет с другим и после тебя. Девственность — знак женской чести. Когда мужчина обнаруживает, что по его пути уже кто-то прошел, он должен поступить как мужчина».
Что это значило — «поступить как мужчина»? Выгнать из дома очаровательное создание, избравшее Руджеро спутником жизни? Руджеро испытывал такое желание, хотя и жил в самой свободной и раскрепощенной стране в мире, притом в 1920 году. Он прекрасно понимал, что судьба подарила ему умную, привлекательную жену, о которой любой мужчина может только мечтать. Почему, почему она предала его и теперь поставила перед жестоким выбором? Он сел на постели, зажег в темноте сигарету.
— Не надо так воспринимать это, — спокойно, словно утешая мужа, произнесла Роза.
— А как я должен, по-твоему, это воспринимать? — глухо отозвался Руджеро.
Но он был доволен, что она первая сломала лед молчания.
— Надо примириться…
Руджеро вскочил с кровати. Сначала оскорбления, а теперь насмешки?!
— С чем, с чем я должен примириться?
— С тем, что не все мужчины устроены одинаково…
Руджеро растерялся.
— Что же, по-твоему, во всем виноват я? — взвизгнул он.
— Я рассчитывала, что ты избавишь меня от унизительных объяснений. Если тебе так уж надо скрыть собственное, собственную… — Роза старалась найти верное слово и наконец подобрала такое, которое ей понравилось: — Твою собственную несостоятельность…
Руджеро охватило бешенство.
— Что? Что ты у меня обнаружила?
— Будь добр, не повышай голоса.
Роза тоже встала с кровати.
— Ты ведешь себя грубо и вульгарно, — упрекнула она мужа.
Руджеро, не прячась, нарочно швырнул сигарету в окно.
— Приехали! — выкрикнул он. — Оказывается, я обидел тебя!..
«Надо солгать, надо солгать, — твердила себе Роза. — Иначе все рухнет».
Ей удалось остаться внешне спокойной, и она продолжала:
— Послушай, Руджеро Летициа. О сексе я знаю только по обрывкам чужих разговоров. Я слышала, что в первый раз женщине больно и что у нее идет кровь.
Роза почувствовала, что нашла правильный тон, и продолжала уверенней:
— Ты сделал мне больно, Руджеро Летициа, но крови почему-то нет. А наслаждение, о котором рассказывают в любовных романах? Я ничего такого не почувствовала — только боль и унижение.
Она решила окончательно добить мужа и сказала:
— А теперь, после того, что случилось, ты все сваливаешь на меня. Но виноват только ты сам…
Роза почувствовала удовлетворение от мастерски проведенной сцены и решила, что пора расплакаться. Ей не составило труда разразиться горячими слезами.
— Может, мы вместе разберемся в том, что произошло, — пролепетала она, переходя от гнева к сочувствию. — Но нам нельзя ссориться…
Она бросилась к Руджеро и припала к его груди.
— Успокойся, успокойся, Роза.
Ложь жены показалась Руджеро убедительней собственной правды.
— Хорошо, — шмыгая носом, произнесла Роза.
— Что-то вышло не так, — согласился Руджеро.
Он уже готов был признать, что Роза невинна.
— Это и я понимаю, — сказала она, поднимая на мужа прекрасные глаза. — Но что именно?
— Если нет крови, — продолжал Руджеро, — это значит…
Он смущенно замолчал.
— Что это значит? — настаивала Роза.
— Значит, она уже не девственница, — сказал Руджеро, не отказываясь, однако, от иного объяснения.
— Или же? — спросила Роза, делая вид, что предположение мужа абсурдно.
Руджеро выглядел смущенным, словно взрослый, объясняющий ребенку текст «Камасутры». Он был сбит с толку, поскольку уже не сомневался в невинности Розы. Теперь ему придется признать, что он ошибался.
— Наверное, такое случается, если женщина как-то не так устроена. Говорят, иногда крови не бывает. Так говорят… — уточнил он.
— Я рада, что ты не виноват, — сказала Роза и коснулась губ мужа легким поцелуем.
— Я не хотел тебя обидеть, — извинился Руджеро. — Просто я слишком тебя люблю, Роза. Ревность. Понимаешь?
Она прекрасно понимала, что муж будет потрясен, если узнает, что другой мужчина взял то, что по праву принадлежит ему. Но Руджеро Летициа никогда не узнает всей правды, навеки сокрытой вместе с другими тайнами семьи Дуньяни.
— Понимаю, — ответила она.
— У тебя до меня не было мужчин? — неуверенно спросил он.
— Нет, Руджеро. Ты — единственный мужчина в моей жизни. Отныне и навсегда.
Роза была готова на любую ложь, лишь бы добиться осуществления своих планов. Если ложь может послужить ключом к заветной двери в страну мечты, она будет лгать.
Руджеро опрокинул жену на постель и обнял, как самый нежный влюбленный. Сомнения развеялись, желание сжигало его, и он отдался новому, еще не испытанному наслаждению. Именно эту женщину он хотел, именно так воображал свою первую брачную ночь. А недоразумение едва не уничтожило самый прекрасный миг в его жизни. Руджеро старался доставить жене радость. Он овладел ею нежно, осыпая ее тело поцелуями, а Роза отвечала ему страстными вздохами. И Руджеро поверил, что она счастлива.
На самом деле ласки мужа совсем не возбуждали Розу, а сладострастные вздохи выражали скорей облегчение: ей удалось избежать такой грозы!
— Ты так представляла любовь? — спросил поздней Руджеро.
— С тобой мне лучше, чем в мечтах, — без зазрения совести солгала она.
Он снова заключил ее в объятия. Насладившись любовью, мужчина заснул безмятежно, как ребенок. Роза соскользнула с постели, подошла к окну и вгляделась в бескрайнее небо Америки. Вдруг она расплакалась, расплакалась горькими слезами, ибо никакая ложь не проходит бесследно для души. Спасла ли она свое достоинство, или окончательно утратила его, разыграв эту дурацкую комедию? Только время даст ответ на этот вопрос.
Роза смотрела на звезды и вспоминала небосвод над «Фаворитой». Вот она лежит на сене, рядом с Анджело, а он ведет ее среди созвездий, рассказывая легенду о падающих звездах и раковинах-наутилусах.
«На фюзеляже нашего первого самолета нарисуют наутилус, — решила Роза, — серебряную раковину-наутилус. И этот символ поднимется в небо, станет моей эмблемой. Он перейдет к детям, которых мне даст этот мужчина».
И Роза повернулась к безмятежно спящему Руджеро.