1
Бледная одинокая луна на темно-синем небе заглянула в окно, заливая мягким светом высокие потолки монастырской приемной. Голос Нэнси постепенно угасал, словно огонь в камине. Последние слова она произносила чуть слышно; вряд ли они запишутся. Она говорила много часов, и репортер, затаив дыхание, слушал удивительную историю ее жизни. Почему она решилась на эту исповедь, рассказав о многих известных и неизвестных людях, о мафии, о своих личных переживаниях? Почему выбрала именно его, Марка Фосета, именно это место и это время для рассказа? Обе фигуры, и журналиста, и монахини, отбрасывали на белые стены приемной длинные, колеблющиеся тени в неверном свете луны.
Марк ощутил, что дрожит от холода, а еще от какого-то странного, тревожного чувства, охватившего его душу. То, что он узнал, произведет в Нью-Йорке эффект разорвавшейся бомбы. Это беспокоило журналиста, но ведь монахиня еще не кончила свое повествование. Другие откровения сестры Анны могли во много раз увеличить мощность этой бомбы, и Марку стало страшно.
— Вы устали, — произнесла женщина. Он действительно устал, но готов был слушать ее рассказ до самого конца. Журналисту казалось, что он вымотан тяжелой работой. А ведь Фосет считал себя опытным репортером. Он видел войны и революции, неоднократно бывал на передовой, но тихая исповедь монахини совершенно лишила его сил. Женщина встала и подошла к окну, у которого стояла лампа. Она зажгла ее, и от освещения лунный свет в комнате померк. Открылась дверь приемной, и на пороге появилась пухленькая, низенькая монашка, что сопровождала Марка во время его хождений по монастырю. В руках у нее был поднос, который она поставила на столик. Монахиня принесла бутылку любимого Марком виски бурбон, ведерко со льдом, широкий стакан и еще один стакан, узкий и высокий, наполненный горячим молоком.
— Молоко для меня, — сказала Нэнси, усаживаясь напротив журналиста.
Пухленькая монахиня бесшумно удалилась, а Нэнси с улыбкой предложила гостю:
— Пожалуйста, наливайте… — Марк налил себе виски, добавил лед и заметил:
— Вы угадали мои вкусы.
— Чистая случайность, ничего сверхъестественного. — Журналист почувствовал, что его собеседница лжет. Она, конечно, все знала о нем.
— Не похоже, чтобы вы устали, — сказал Марк. Она снисходительно взглянула на него и заметила:
— А почему вы думаете, что я не устала? — Ветер донес до них удары монастырского колокола. Нэнси не дала гостю времени, чтобы ответить, поднялась и произнесла:
— Полночь, мне надо уходить, мистер Фосет. — Марк встал и неуверенно спросил:
— Могу я рассчитывать на продолжение?
— Может быть…
— Завтра?
— Завтра… — прошептала она. — Завтра. Мне нравится это слово. Я всю жизнь повторяла его: завтра… Как бы ни был мрачен и грустен день сегодняшний, завтра всегда остается лучезарным, исполненным надежд и обещаний. А потом завтра переходит в сегодня и становится все печальней и печальней. Лишь когда оно уходит в прошлое, появляется ностальгия. И мы снова любим день прошедший. Спокойной ночи, мистер Фосет.
Он так и не получил от нее определенного ответа и в нерешительности застыл на пороге. Потом повернул дверную ручку, открыл дверь и уже сделал шаг из комнаты, смирившись с тем, что придется расстаться. Неожиданно она окликнула гостя:
— Фосет! — Он обернулся и увидел, что монахиня, похоже, колеблется. Ей хотелось что-то сказать ему, но он так никогда и не узнал, что именно. Через мгновение Нэнси, видимо, передумала.
— Нет, ничего, мистер Фосет. Спокойной ночи! — сказала она.
Было уже два часа ночи, а Марк все никак не мог заснуть. Он вертелся с боку на бок, вспоминая драматическое повествование Нэнси. Он знал, что стал первым и единственным свидетелем, выслушавшим воспоминания миссис Карр. И вот теперь эти потрясающие воспоминания — в его распоряжении, записанные на миниатюрных бобинах магнитофона «Айва». Он обладал исключительным материалом и в то же время на нем была ответственность за использование этой бомбы. Его переполняла профессиональная журналистская гордость, но более всего терзало душу какое-то смутное чувство, весьма напоминавшее страх.
Почему Нэнси Карр навязала ему эту роль? Почему заставила выслушать свои признания? Он приехал на Сицилию, чтобы выяснить тайну ее неожиданного исчезновения. Найти женщину, по слухам, связанную с мафией и претендовавшую на кресло мэра Нью-Йорка — новость не из последних. Она же начала рассказывать репортеру свою биографию, раскрыв частично тайные механизмы функционирования «Коза ностры». Зачем? Что заставило такую женщину поведать о своих заблуждениях и ошибках, хотя в монастыре у нее было надежное убежище? Кроме того, кое-что так и не прояснилось. Нэнси сообщила, что Натали Гудмен обвинила ее в убийстве, но не сказала, кто же убил Натали. Не раскрыла она и имя человека, предоставившего Гудмен информацию. В бумагах журналистки из «Нью-Йорк мэгэзин» не нашли и следа этого расследования. К тому же Нэнси Карр не объяснила, почему она оказалась в монастыре и по своей ли воле выбрала это убежище?
О вражде между «семьями» Лателла и Ла Манна знали многие, теперь эти события из жизни организованной преступности ушли в прошлое, но никто и вообразить не мог, какую роль играла Нэнси в столкновении двух семейств.
Нэнси сказала ему: «Я все расскажу. Вы узнаете мою правду. Публикуйте, если хотите. Но вряд ли вам кто-нибудь поверит».
Марк зажег свет и взглянул на свои часы «роллекс»: два часа ночи. Он встал, хотел взять из холодильника что-нибудь выпить, но его остановил телефонный звонок, прорезавший тишину. Он поднял трубку и услышал уверенный громкий голос своего главного редактора, Барта Ритмана. В Нью-Йорке сейчас еще не кончился рабочий день.
— Я тебя давно ищу! — заявил Барт. Похоже, он был чем-то встревожен.
— Я же не лежу целый день в постели в номере, — раздраженно ответил Марк.
— По-моему, ты и ночами там не лежишь, — парировал редактор.
— Я занимался делом. Ты же прекрасно знаешь, я веду расследование, важное и деликатное. А у тебя ко мне что-то срочное?
— Да, ты зря теряешь время. В этом деле все равно концов не найдешь.
Барт говорил спокойно, но Марк почувствовал, что редактор сильно волнуется.
— Не понял… — растерялся Фосет. Он прекрасно помнил, как загорелся Барт, когда ему сообщили, что обнаружена таинственная Нэнси Карр. Главный редактор немедленно отправил репортера по следам неуловимой особы. И вдруг такая перемена…
— Я, кажется, ясно выразился, — сказал Барт. Он явно цеплялся к словам, даже не пытаясь объяснить такой неожиданный поворот.
— Пожалуйста, сформулируй еще ясней, — попросил Марк. Ему хотелось, чтобы Барт произнес те слова, о которых Фосет уже догадывался.
— Ты должен вернуться, — мрачно, но твердо заявил редактор.
Фосету показалось, что он спит и видит сон.
— Слушай, Барт, я вернусь с сенсационным материалом. Ты и представить не можешь, что я раскопал.
— Не стоит терять время, — повторил Барт.
— Как ты можешь судить о моей работе, если ты даже не оторвал свой толстый зад от удобного редакторского кресла в десяти тысячах километрах от Сицилии?
— Мой тебе совет — прыгай в первый же самолет и домой!
— Барт, что ты несешь? — Марк сжал трубку так, словно в руках у него была шея Барта Ритмана, и у него перед глазами круги поплыли.
— Марк, — строго произнес редактор, — газету выпускаю я. Я решаю — продолжать расследование или нет. Приказываю: все бросить к черту. И немедленно.
Похоже, Барт был здорово напуган, и пытался разговаривать с собственным сотрудником с непривычной резкостью, вместо того, чтобы, как обычно, взывать к логике и разуму.
Оба замолчали в напряженном ожидании, прислушиваясь к потрескиванию в трубке.
— А пошел ты, Барт! — грубо выругался Фосет. — И ты, и твоя газета…
— Приезжай домой и выскажи мне в лицо все, что думаешь по моему поводу, — ответил главный редактор. Что означало это странное предложение? Может, Барт хотел сказать, что есть вещи, которые нельзя доверить телефону? Главный редактор орал во весь голос, но убедительней его слова не становились.
— Я должен бросить самую большую сенсацию, что попадалась мне за все годы работы? — возмутился Марк. — Объясни хотя бы, почему…
— Потому что газету больше не интересует твоя сенсация. Послушай дружеский совет: бросай все и садись в первый же самолет, — еще раз повторил Барт.
В его агрессивном тоне угадывалась скрытая мольба. Марк слышал этот сигнал тревоги. Ему на ум пришла смерть Натали Гудмен. Он вспомнил выражение лица Нэнси, когда она там, в приемной, окликнула его. Она хотела что-то сказать, но что? Добавить какую-нибудь мелочь или предупредить, остеречь?..
— Ты меня слышишь, Марк? — донесся до него обеспокоенный голос Барта.
Фосет не отрывал взгляда от картинки, висевшей на стене, но мысли его бродили далеко. Он и не подумал отвечать, а медленно положил трубку, так медленно, что услышал странный щелчок: разговор подслушали целиком.
Марк провел ладонью по лбу. Оказалось, он весь покрылся холодным потом. Журналист понял: его заманили в мрачный, густой лес, и ни одной тропинки вокруг. Он почувствовал себя жалким и несчастным, словно собака, потерявшая хозяина.
Телефон Джанни Риччи работал, но никто не брал трубку. Из редакции газеты ему ответила недовольная секретарша: синьор Риччи взял отпуск.
Марк решил ехать в Палермо. Друга он вряд ли найдет, но, может, кто-нибудь посоветует ему, где искать Джанни. Ему сейчас так нужен был человек, которому можно было бы довериться.
В пять утра Марк уже припарковал свою «панду» около большого дома на улице Руджеро Сеттимо, где жил его итальянский коллега. Подъезд был заперт, и американцу пришлось долго звонить, прежде чем появилась толстая, заспанная и раздраженная женщина лет шестидесяти. Она приоткрыла дверь и обратилась к Фосету на своем звучном, непонятном ему языке. Но тон ее речей не оставлял сомнений: она с возмущением вопрошала, почему ее разбудили в столь ранний час.
Марк мобилизовал все свои жалкие познания в итальянском языке, но агрессивные вопли дамы удалось утихомирить, лишь вручив ей розовую бумажку в пятьдесят тысяч лир. На губах синьоры появилась почтительная улыбка, а банкнота исчезла в глубинах ее клетчатого шерстяного халата. Теперь она была готова все доложить подробно:
— Доктор Риччи уехал с синьорой и с детьми. Отдыхать уехал. А вы — его американский друг, правда? Он вам письмо оставил.
Женщина распахнула дверь, пригласила Фосета войти и проводила его в привратницкую. Она вынула из ящика стола конверт и протянула ему. Пока подобревшая от денег привратница разглядывала гостя, Марк открыл конверт, вытащил аккуратно сложенный листок и прочел несколько слов, написанных рукой Джанни: «Я уезжаю с семьей на несколько дней. Тебе советую сделать то же самое. И немедленно».
Еще одно предупреждение. Еще один совет отказаться от расследования.
— Ну, теперь вы довольны? — спросила женщина, видя, как Марк всматривается в короткие строки, словно перед ним — этрусская надпись, которую надо расшифровать.
— Вы не знаете, куда он уехал?
— Кто? Доктор Риччи? А кто его знает… Он очень торопился. Раз он вам не написал… Я тем более не знаю.
Казалось, каждое событие вписывается в какой-то особый план. Марк решил вернуться в Вилларозу. Он остановился у автозаправочной станции. Он хотел заправить машину и выпить кофе, но, прежде всего, хотел проверить подозрения, в которых сам себе боялся признаться. С тех пор, как он покинул в полночь монастырь Святой Екатерины, его не оставляло ощущение, что за ним следят, контролируют каждое движение, не выпускают из виду. Это было только ощущение, только мысль о преследователях, потому что, как он ни оглядывался вокруг, он никого не мог обнаружить. И теперь, в баре у автостанции, Марк так и не нашел ничего подозрительного.
Он проехал Пергузу, не стал останавливаться у гостиницы, а двинулся прямо к монастырю. Он долго звонил в ворота, прежде чем в окошечке не показалось смуглое суровое лицо какой-то монахини. Журналист попросил о встрече с сестрой Анной.
— Сестра Анна не может принять вас, — ответила монахиня. Марк принялся умолять.
— Дело важное, срочное, — твердил он.
Бесстрастное лицо монахини не дрогнуло.
— Мне очень жаль, синьор, но я не могу вас впустить. — Она захлопнула окошечко, прервав недолгий разговор. Одна за другим перед Марком захлопнулись все двери, словно одна и та же рука закрывала их. Рука мафии? Кто отдал приказ? Нэнси Карр или кто-то, стоящий повыше? Эта догадка теперь, в связи с последними событиями, показалась Марку весьма правдоподобной? А если есть власть и над Нэнси?
И у этой власти такие длинные руки, что способны заткнуть рот самой Нэнси Карр?
Марк вернулся в гостиницу. Портье вместе с ключом передал ему утренние газеты и конверт с фирменным знаком компании «Алиталия». Марк открыл конверт: там оказался билет первого класса на самолет Палермо — Нью-Йорк, вылетавший рейсом в тринадцать часов из аэропорта Пунта Раизи. Сомневаться не приходилось: еще один ясный приказ уезжать.
— Кто принес билет? — спросил Марк у портье, хотя ответ знал заранее.
— Посыльный из «Алиталии», — пожав плечами, ответил портье, — во всяком случае, мне так показалось.
Марк почувствовал, как страх сжал ему сердце. Ему припомнилось, как охотники рассказывали об погоне за горным козлом. Животное загнали к краю пропасти, и оно бросилось в бездну отчаянным прыжком. И он, Марк, превратился теперь в зверя, которого травят. Фосет вспомнил тропинку в полях, на окраине Манчестера, в Вермонте. Там подростком он дрался с мальчишками, считавшими, что он забрел на их территорию. Первый раз Марк спасся бегством, но потом понял, что нельзя все время прятаться, и принял вызов. Из этого сражения он вышел победителем, хотя и ему досталось порядочно. Но теперь над Фосетом нависла такая угроза, с которой он раньше никогда не сталкивался. Он искал и не мог найти выхода из лабиринта, куда его занесло.
Фосет зашел к себе в номер: комната напоминала поле битвы. Все было перевернуто и переломано, тщательно, систематически: одежда порвана, матрас порезан, фото, вырезки из журналов разодраны в клочья. Заметки и кассеты с записью исчезли. Маленький магнитофон «Айва», что верно служил хозяину, изуродован.
Он хотел пойти в администрацию, заявить протест, рассказать о разгроме, но быстро понял, что не стоит выставлять себя на смех. И в полицию обращаться не стоило. Марк собрал то немногое, что оставалось в целости. Паспорт лежал на столе, на видном месте, как еще одно, последнее, предупреждение.
Журналист спустился вниз, оплатил по счету и уехал. В полдень он уже был в Кастелламаре дель Гольфо, около виллы Хосе Висенте Доминичи. Он решил продолжать. Если бы Фосет внял угрозам и предупреждениям, он бы потерял уважение к самому себе и к собственной работе.
В холле Марка встретила женщина с осанкой королевы. На ней был серо-жемчужный костюм от Валентино, под цвет серых, с золотистыми блестками глаз, и шелковая блузка. Черные лакированные туфли на высоком каблуке придавали легкость ее стройной фигуре. Вокруг женщины витал легкий аромат «Шанель».
— Я ждала вас, мистер Фосет.
— А я не ожидал увидеть вас здесь, миссис Карр, — ответил журналист и поцеловал протянутую руку.
Он не мог оторвать от нее глаз, спрашивая себя, кто же она, эта женщина. Монахиня в строгом одеянии? Известный нью-йоркский адвокат? Опора мафиозного клана Лателла?
— Не надо так изумляться, мистер Фосет, — улыбнулась Нэнси. — Вы же творческая личность, талантливый журналист. Вы должны уметь предусмотреть любую возможность.
— Мне жаль разочаровывать вас, — ответил Марк, — но я приехал сюда лишь для того, чтобы встретиться с Хосе Висенте Доминичи. К подобным чудесам я не готов.
Марк чувствовал себя усталым, обессиленным, разочарованным. Ему казалось, что он кое-что понял, но все построенные им схемы рассыпались.
Нэнси дружески взяла его под руку, и журналист острее почувствовал легкий, завораживающий аромат ее духов. Кажется, но в этом Марк не был уверен, Нэнси прибегла к умелому макияжу, чтобы подчеркнуть свою зрелую красоту.
— Пойдемте на веранду, — сказала она. — Это самое уютное место в этом старом доме. Нам никто не помешает.
Они прошли на застекленную веранду, откуда открывался прекрасный вид на великолепный сад. Там стояли легкие бамбуковые диванчики и пара кресел-качалок. Умелая рука как бы в беспорядке расставила тут и там экзотические растения. Солнце лило сквозь стекла приятное тепло.
— Устраивайтесь, — сказала Нэнси, указывая на кресло. Марк сел, отдавшись легкому покачиванию.
— Можно, я задам вам первый же вопрос, что пришел мне в голову? — спросил журналист.
— Вы абсолютно свободны, как и вчера, — ответила женщина, изящно опустившись на диванчик.
— Почему вы так одеты?
— Вы устали, мистер Фосет, — заметила Нэнси, уходя от ответа, — вам надо отдохнуть.
Бессонная ночь действительно оставила свой отпечаток на лице Марка. Он был небрит, а под глазами — синие круги.
— Прежде чем я удалюсь на отдых, ответьте мне, что происходит, — спросил Марк, растерянно озираясь.
— Неужели надо объяснять, мистер Фосет? — Нэнси смотрела на него снисходительно, словно на мальчишку, что дальше собственного носа не видит.
— Вокруг меня создалась пустота, — признался он. — Из Нью-Йорка сообщили, что мое расследование их больше не интересует. Редактор требует, чтобы я вернулся, отказавшись от интервью. Джанни Риччи со всей семьей сбежал, а мне оставил записку и советует немедленно уезжать. В гостиницу принесли вот этот билет на самолет. Еще один совет уехать…
Он положил на стол билет, Нэнси взяла его, внимательно рассмотрела.
— Вы не вняли советам. Самолет улетел без вас, — произнесла она.
— В моем номере поработала целая шайка, — не обращая внимания на слова Нэнси, продолжал Марк. — Все переломали, а что не сломали, захватили с собой. В том числе и запись нашей беседы в монастыре.
— И вас очень огорчают последние события…
— Я ничего не понимаю… — Спокойствие Нэнси действовало на журналиста угнетающе.
— Или не хотите понять? — Журналист колебался; его терзали то профессиональный репортерский интерес, то обычный человеческий страх. Марк чувствовал себя не в своей тарелке и не знал, как действовать. Нэнси с бесстрастной улыбкой гостеприимной хозяйки дома наблюдала за страданиями собеседника, но, похоже, ей совсем не хотелось помочь Фосету, разрешить мучившие его сомнения.
— Понимаете, — попытался объяснить Марк. — Все, о чем мы говорили вчера, словно стерли. Словно я никогда ничего не слышал… Уверен, вы прекрасно меня понимаете… Я запутался, я ищу выход из этого лабиринта. Знаете, чего бы мне хотелось? Заснуть, а, проснувшись, обнаружить, что мне просто приснился кошмарный сон…
— Вам следует отдохнуть… — Фосет продолжал, не обращая внимания на ее слова:
— Видите ли, миссис Карр, меня преследует воспоминание о смерти Натали Гудмен. А сегодня ночью я вспомнил слова одного из крестных отцов «Коза ностры»: «Кто пытается разобраться в делах мафии, не проживет достаточно долго, чтобы разобраться в этом до конца».
Нэнси слушала его с вежливым вниманием, но позволила себе иронически улыбнуться.
— Кто слышал пение сирен, не возвращался живым на Итаку, — процитировала она.
— Вы согласны с моим мнением? — спросил Марк.
— Всего лишь вспомнилась строчка из школьной программы, и ничего больше.
— Неужели я так далек от правды? Неужели фантазирую? Неужели та действительность, с которой я столкнулся, в конце концов раздавит меня? Что со мной будет, скажите, миссис Карр?
— Не называйте меня «миссис Карр», — спокойно произнесла женщина. — Четыре года назад я развелась с профессором Карром. Я теперь всего лишь монахиня. И не смотрите на одежду. Иногда нам позволяется одеваться подобным образом.
— Тогда, сестра Анна, скажите, что происходит… Может, начал действовать Неарко Лателла?
Мысль показалась Марку вполне допустимой.
— Может, сын Фрэнка, изгнанный из семьи и сосланный на Сицилию, решил взять реванш?
Тут журналист сам почувствовал, что его догадки выглядят неубедительно.
— Ну что вы! Неарко — скучный, безвредный старик, — улыбнулась Нэнси. — С тех пор, как умерла его жена, он даже перестал следить за нравственностью слуг в собственном доме. После смерти старого Фрэнка Джуниор не раз предлагал отцу переселиться в Америку. Но Неарко устроился в Агридженте и никуда не хочет уезжать.
— Тогда, может, молодой Альберт Ла Манна снова развязал войну? — попытался угадать журналист, которому очень хотелось понять, кто же его преследует.
— Без комментариев, — сказала Нэнси.
— Значит, верно? Внук Альберта Кинничи, сын Джо Ла Манны решил выступить против вас. Вы пытались стать мэром, а он хотел помешать вам. А теперь, узнав, что вы говорили со мной, он пытается уничтожить нас обоих. Верно? Рассказывать дальше?
— Не имею ни малейшего намерения прерывать ваше повествование.
— Значит, все так и есть. Вы почувствовали опасность и бросились к Хосе Висенте Доминичи искать защиты.
Нэнси дружески и сочувственно улыбнулась.
— Вы так далеки от реальности, мистер Фосет! Молодой, как вы его называете, Альберт Ла Манна теперь солидный господин. Он руководит реабилитационным центром для калек. Ему помогают жена Бренда и старший сын Рон. Нет, мистер Фосет, вас совсем не туда занесло. Между нашими семьями нет никакой вражды, да и семей больше нет.
— Но в интервью, данном Натали Гудмен, вы утверждали, что мафия существует. Так она есть или я ее выдумал?
Журналист хотел получить исчерпывающее объяснение. На лице Нэнси появилось выражение, напоминающее выражение учительницы, вынужденной растолковывать понятными словами кое-что не слишком понятливом ученику.
— Мафия, мистер Фосет, конечно, существует. И она сильна, как никогда. Она стала опасней, активней, коварней, потому что действует под легальным прикрытием. Мафия — в политике, в суде, в полиции. За пультом управления нашим обществом стоит мафия. Она проникла в банки и в транснациональные корпорации. На ее ответственности — потрясения и обвалы на биржах. — Нэнси на мгновение замолкла, но тут же продолжила: — Поймите, Капоне, Лучано, Лателла, Ла Манна, знаменитые крестные отцы, на самом деле не играли такую уж важную роль в жизни страны. Многое им просто приписывали.
— Конечно, они всего лишь организовали общество взаимопомощи, — съехидничал Марк.
— О, нет! Они убивали, грабили, вымогали деньги. Но, в конце концов, это были лишь орудия в руках тех, кто занимал очень высокое положение и вел свою игру. Как адвокат и как депутат, я помогала кое-кому из мафиози. Но я никогда не обижала слабого, не грабила неимущего, не толкала девушек на путь проституции, а подростков — к наркотикам. Наоборот, я всегда боролась против подобных вещей.
— Похоже, на кодекс чести мафиози, — иронически заметил журналист.
— Думайте, как хотите, — спокойно ответила Нэнси. — Но потом случилось непредвиденное. Знаете, всегда вмешивается случай, или фатальное стечение обстоятельств, или рок, называйте, как знаете. Жизнь моя словно взорвалась. И после этого взрыва я оказалась растерзана на куски. Я много потеряла, но воля к жизни осталась при мне. Но уже нельзя было притворяться, будто ничего не случилось. Пришлось перевернуть страницу и начать с чистого листа. Так я сначала развелась, а потом ушла в монастырь.
— И именно эти неожиданные перемены заставили вас развестись?
— Да.
— Вы не хотели, чтобы ваш муж, человек безупречной репутации, оказался замешан в скандале?
— В каком-то смысле…
— И именно эти перемены или что-то с ними связанное заставили вас искать убежища на вилле Хосе Висенте?
— Пока мне трудно дать определенный ответ.
— Тем не менее я уверен: те же неожиданности, что вторглись в вашу жизнь и разрушили ее, теперь угрожают и моей. Думаю, кто-то уже получил приказ убить меня.
— Никто вас не убьет, мистер Фосет, — с гордой улыбкой ответила Нэнси. — Вы — под моей защитой. Именно поэтому я сюда и приехала.
Нэнси взглянула на стальные наручные часики.
— Он вот-вот приедет! — заметила она.
— О ком вы? — спросил Марк. Журналисту ничего не оставалось, как полностью довериться этой таинственной женщине.
— Из Нью-Йорка приезжает мой бывший муж, профессор Тейлор Карр. У нас — семейная встреча. А вы здесь в безопасности.
— А я имею отношение к вашей семейной встрече?
— Конечно! Помните, что я вам пообещала во время нашей первой беседы? Я пообещала рассказать вам всю правду.
— Но я заметил одну вещь. Вы никогда не говорите о вашем сыне, о сыне Шона Мак-Лири. Он-то знает те секреты, что вы открыли мне?
— Нет, он многого не знает. Мой сын не имеет к этому никакого отношения. Я не позволю дотронуться до него. Я его защищала и всегда буду защищать. Он — самая драгоценная, самая чистая и незапятнанная часть меня самой.