Бруно сидел в кабинете на борту «Трилистника» за письменным столом из палисандра. Он нажал кнопку аппарата, усиливающую голос собеседника: теперь слова адвоката Бранкати из Вашингтона были ясно слышны по всей комнате.

– Кто-то нас лажанул, – говорил он, не выбирая выражений. Обычно весьма сдержанный и скептичный в оценках, адвокат на сей раз рассуждал как человек, не знающий сомнений.

– Уверен? – переспросил Бруно. Он налил себе выпить и зажег сигарету. Присутствие Карин действовало на него успокаивающе.

– Разумеется.

– Результат? – Разговор шел в телеграфном стиле, все по делу, ничего лишнего.

– Верхушка «Ай-Би-Би» утверждает, что они больше не заинтересованы в поставках золота и алмазов из Бурхваны.

– Значит, полная изоляция… Ты говорил с сенатором?

– Конечно, я с ним говорил, – раздраженно ответил адвокат. – Я за этим и прилетел в Вашингтон. Кстати, он выдал бы всю информацию тебе напрямую, если б ты только был так любезен и сообщил ему, где тебя черти носят.

Бруно опорожнил стакан и раздавил окурок в хрустальной пепельнице. Ему было свойственно время от времени исчезать словно в никуда, и никто, кроме Кало Косты, не мог пролить свет на эти таинственные отлучки.

– К делу, адвокат, – перебил он, раскуривая новую сигарету. – Мы говорили о сенаторе.

– После прихода администрации Рейгана он мало что может сделать.

– Чтобы это узнать, не требовалось ездить в Штаты.

– Я получил сведения окольными путями, – заявил Бранкати.

– Будь так любезен, поделись ими со мной.

– Кто-то заполучил семь с половиной процентов акций «Ай-Би-Би».

– Достаточно, чтобы получить доступ к нажатию кнопок. Такой значительный пакет не присвоить за один вечер. – Бруно вдруг помрачнел, задумался, его серые глаза, казалось, искали какого-то решения. – И никто ничего не заметил?

– В течение двух лет многочисленные мелкие группы, вроде бы не связанные друг с другом, подбирали колоски на поле «Ай-Би-Би». В конце концов они вдруг слились воедино, как осиный рой. А теперь хотят нас поиметь. – Голос Бранкати задрожал от возмущения.

– Take it easy , Паоло, не кипятись. В наших делах возмущение – штука бесполезная, а главное, несерьезная.

– Что ж, по-твоему, я должен молчать? – взорвался адвокат. – Отлично. Ты теряешь десятки миллионов из-за чьих-то гнусных козней, а я буду помалкивать!

Среди сицилийцев встречались умеющие сдержанно и хладнокровно рассуждать, но попадались и опасно вспыльчивые: к этому меньшинству принадлежал и адвокат Паоло Бранкати.

– Кто стоит за этой операцией? – спросил Бруно.

– Арабы. Твои гребаные, трижды проклятые дорогие друзья арабы.

– Арабов много, – заметил Бруно. – Хватит возмущаться, говори конкретно.

– Это все, что я знаю, разрази меня гром! Официально вся операция проведена через швейцарский банк де Мартиньи. Но за всем этим стоят они: твои арабские друзья. Альфонс де Мартиньи так тебя и не простил после того, как ты обошелся с Клодин.

– Это все?

– Бруно, я вылетаю первым же рейсом до Парижа. Завтра буду у тебя на побережье. За это время советую что-нибудь придумать.

– Ладно. Ты проделал хорошую работу. Буду тебя ждать.

– Я должен сказать тебе еще одну вещь.

– Послушаем, что за вещь.

– Я велел Карин ехать к тебе.

– Она приехала, – Бруно подмигнул ей.

– Слава богу. Она мне понадобится. Что до мистера Хашетта, могу сказать, что он собирается при встрече поведать тебе байку про слишком высокие цены и прочий вздор. Американцы тебя предали и теперь стараются подсластить пилюлю. Считается, что не следует сердить Барона больше, чем требуется.

– Вот видишь, значит, они еще не окончательно сошли с ума, – удовлетворенно отметил Бруно. – Рекомендую пропустить стаканчик в баре на Пятой авеню, торопиться, собственно, некуда, – посоветовал он и повесил трубку. По ослепительной улыбке и беспечному выражению невозможно было догадаться о жестокости нанесенного ему удара.

Жизнь научила Барона выпутываться из безнадежных ситуаций. Он по опыту знал, что впадать в панику и жалеть самого себя – верный путь к гибели. Его недооценили, и это было ему на руку. Та же ошибка уже не раз дорого обходилась его врагам. Он налил себе виски и позвал Фрэнка.

– Выжми все из этого проклятого компьютера, – приказал он секретарю. – Вызови всех наших осведомителей. Добудь мне имена всех арабских клиентов банка де Мартиньи. В частности, сведения о том, кто вкладывал капиталы в «Ай-Би-Би» с января 1980 года.

Фрэнк отправился к себе, в «мозговой центр» плавучего дома. Дон Калоджеро Коста окрестил это тайное помещение, куда не проникали звуки внешнего мира, «комнатой дьявола».

Бруно встал и подошел к Карин, обволакивая ее всю с ног до головы ласковым взглядом улыбающихся серых глаз.

– Так на чем мы остановились? – спросил он, будто ничего существенного за прошедшее время не случилось, будто и не испарились в воздухе несколько десятков миллионов долларов.

– Когда? – удрученно спросила Карин.

– Когда мы собирались воспарить к небесам, – шутливо бросил он, жадно впитывая взглядом ее удивительную красоту. – Лет сто тому назад.

– Вот именно, – подхватила девушка, – лет сто тому назад. – Словно грозовая туча вдруг омрачила ее лицо, погасив светлое очарование волшебной минуты.

– Счастье можно вернуть. Я в этом деле большой специалист, – его сильная рука накрыла ее точеные пальцы.

– С тех пор произошло столько событий, мистер Брайан, – заметила она, сумев сдержать вызванные его прикосновением дрожь и волнение.

– Но разве мы не стали друзьями? – спросил он с наигранным изумлением. Карин была так близко, он вдыхал сладкий запах ее тела и испытывал неодолимую власть женских чар. – Друзья разговаривают на «ты» и называют друг друга по имени. Согласна? – В его голосе звучала уверенность, но торжество победителя, прежде сквозившее в улыбающемся взгляде, уступило место сдержанному оптимизму. Проснувшийся бойцовский азарт что-то изменил в его душе, хотя на лице это не отразилось.

– Ну, хорошо, Бруно, – с благодарностью сказала девушка.

– И все? – Он ласково провел рукой по ее щеке.

Карин вздрогнула, но уклонилась от брошенного ей любовного вызова.

– Я тебе очень благодарна, – проговорила она, даже не пытаясь скрыть волнение.

– Да за что же? – Он чувствовал, что Карин от него ускользает, и это вызывало смутное недовольство.

– Конечно, для тебя все легко и просто, – сказала Карин себе в оправдание, – но ведь не каждый день Барон предлагает кому-то свою дружбу. Я простая девушка, Бруно.

Он знал о ней все, знал, кто она и откуда родом, знал о постигшем ее позоре.

– Зачем ты так? – задумчиво и рассеянно произнес Бруно, на какой-то миг вдруг перестав ее замечать, уносясь мыслью и взглядом далеко за пределы кабинета, далеко от огней Сен-Тропеза, за моря, к тайным воспоминаниям, которыми не делился ни с кем. – Зачем? – повторил он, вновь лаская ее своей сильной и нервной рукой. Его ладонь была теплой и сухой, от нее слабо пахло одеколоном.

Карин, как в детстве, почувствовала пульсацию крови в ушах и в жилке на шее.

– Оставим все как есть, Бруно, – сказала она с мольбой в голосе. – То, что для тебя шутка, для меня может стать проклятьем. Давай сохраним уважение друг к другу, хорошо?

– Боишься, что я начну расспрашивать, о твоем прошлом? – воскликнул Бруно. – Или ты думаешь, мне нужен новый трофей для пополнения коллекции?

– Ничего такого я не думаю, – тихонько ответила Карин, – просто хочу оставить все как есть. – При свете лампы ее волосы отливали медью.

– Я никогда не шел наперекор желанию дамы, – пошутил он, но в голосе сквозила горечь.

– Я так и думала, – подхватила Карин.

– Ты боишься?

Как страстно он хотел ей объяснить, что все о ней знает, знает о ее страданиях, о любви к нему, о ее трагическом прошлом, что все это, в сочетании с ее необыкновенной красотой, делает ее неотразимой.

– Пожалуй, боюсь себя самой, – призналась она. – А может, мне просто не хватает смелости оглянуться назад.

– В жизни каждого человека, – подтвердил он, – есть тайна, которую нелегко поведать другому и даже себе самому. У того, кто заглядывает в колодец собственного прошлого, может закружиться голова.

– И у тебя… У тебя тоже? – изумленно ахнула девушка.

– А почему бы и нет? – сурово спросил он. – Кто я такой? Что ты обо мне знаешь? Меня называют Бароном, это имя люди окружили легендой.

Он встал, налил виски в стакан, присел на валик дивана, на котором сидела Карин, закурил сигарету и продолжал:

– Путешествия, вечеринки, развлечения, женщины. Особенно женщины, – усмехнулся он, разглядывая на свет граненый хрустальный бокал, сверкавший, как бриллиант. Его слова были обращены не столько к девушке с синими глазами и огненно-рыжей гривой, сколько к самому себе.

Карин безумно хотелось крикнуть ему в лицо: «А что, разве это не так! Конечно, женщины! Где бы ты ни был, повсюду тебя окружают женщины». Но она предпочла промолчать и предоставить говорить ему. Кажется, Барон собирался поведать ей о себе, приоткрыть завесу тайны, окружавшей его жизнь.

– Если ты тоже так думаешь, то ты права, – признался Бруно, проводя рукой по густым каштановым волосам, в которых уже поблескивало несколько серебряных нитей. – Это правда, женщин было много, хотя я никогда не относился к ним как к коллекционным экспонатам. Но потом кое-что произошло…

Он подошел к картине Каналетто, висевшей на стене напротив письменного стола, и кончиками пальцев провел по золоченой раме XVIII века.

Приоткрывшаяся было завеса вдруг опустилась, все сразу стало другим.

– Я хотел бы любить тебя, Карин, – неожиданно признался Бруно. – Хотел любить тебя так, как ты заслуживаешь. А любить я умею, поверь мне.

– Тогда почему нет? – Ее голос дрогнул.

– Потому что я могу подарить женщине ночь любви, и все, – ответил он с искренним сожалением, но в полном противоречии с тем, что говорил минутой раньше. – Ты не из тех женщин, кого можно просто уложить в постель. Ты – нечто большее, нечто лучшее. И я благодарен тебе за то, что сумела вовремя меня остановить. Ты права: мы должны оставить все как есть.

– Вот видишь, даже простая девушка может вести себя разумно, – горько усмехнулась Карин, стараясь подавить нарастающую в душе тревогу. – Так в чем же твой секрет? – рискнула она, переступая порог дозволенного.

Барон разразился громким хохотом, прозвучавшим не слишком естественно.

– Секрет прячется у меня в каюте, – ответил он, вдруг вновь входя в роль беспечного прожигателя жизни.

Карин побледнела и не смогла сдержать бешеного биения сердца.

– В твоей каюте? – повторила она.

– Точнее, в моей спальне, – грубо объявил он все тем же небрежным тоном, как бы предназначенным для публики.

– Мог бы избавить меня от подробностей, – она расправила юбку, стараясь хоть немного успокоиться и ретироваться с достоинством.

– Мы же друзья, верно? – осведомился Бруно самым дружеским тоном. – Между друзьями секретов нет. А та, о ком я говорю, – просто приключение, не больше.

– Меня твои любовные приключения не волнуют, – сурово отрезала Карин. – Избавь меня от этого. Я ничего не хочу знать о твоих похождениях в прошлом, настоящем или будущем.

– Врунишка, – поддразнил он. – Ты просто умирала от желания все узнать. Может, ты даже хочешь узнать, какая она с виду, как ее зовут и все прочее.

– Ты омерзителен, – бесстрашно бросила она ему в лицо.

– Она не так хороша собой, как ты, – уточнил он, – и у нее нет ни капли твоего обаяния, если это может тебя утешить. Еще не родилась на свет женщина, которая могла бы сравниться с тобой.

– Все это слова, – сказала она, задыхаясь от ревности. – Ты просто фабрика по производству слов.

Непоследовательность Бруно сбивала ее с толку.

– Если бы нашлась вторая такая, как ты, я бы, кажется, пошел на край света искать ее. – Можно было подумать, что он хочет затянуть этот диалог до бесконечности, словно готовится потерять ее навсегда. – А эта женщина сама меня искала. Это она настояла на том, чтобы последовать за мной. Завтра она вернется к себе на Капри, где муж дожидается ее с распростертыми объятиями. Для меня она значит не больше, чем вот это, – добавил он, указывая на забытую на столе бутылку виски. – Помогает расслабиться.

Увлекаемая головокружительной безумной каруселью чувств, Карин все же нашла в себе силы улыбнуться.

– Считай, что ты укрепил мой боевой дух, – искренне призналась она. Сообщение о том, что дорогой ей человек замешан в любовном приключении, потрясло ее меньше, чем можно было ожидать, в каком-то смысле ей стало даже легче. Куда страшнее было бы узнать, что он делит постель с женщиной, в которую страстно влюблен.

– Вот так-то лучше, – развеселился Бруно, хотя, по правде говоря, ничего хорошего в создавшейся ситуации не было, ведь оба они за внешней веселостью вынуждены были скрывать глубоко спрятанную боль.

Телефонный звонок прервал разговор. Бруно поднял трубку, выслушал то, что говорил ему собеседник на другом конце провода, и кивнул.

– Думаю, Карин может оказаться очень полезной. От нее будет больше толку, чем от тебя или от меня, – сказал он. – Сейчас узнаю, захочет ли она поехать. – И он повесил трубку.

– Что случилось? – встревожилась девушка.

– В доме в Каннебьере находится женщина, – начал он.

– С учетом того, чей это дом, – горько пошутила Карин, – данное обстоятельство не кажется мне необычным. Скорее заурядным.

– Шутки в сторону, Карин, – резко прервал он ее. – Речь идет о девушке, которую Кало подобрал на нашем пляже. Кто-то обошелся с ней очень скверно.

– В каком смысле?

Бруно сурово нахмурился. Подобному насилию он не находил оправдания.

– Кало убежден, что без женского участия не обойтись.

Карин почувствовала дурноту. Любое упоминание о сексуальном насилии вызывало у нее страшные воспоминания о негодяе, надругавшемся над ней.

– Это были какие-то хулиганы? – спросила она, прикрывая рот рукой, чтобы предупредить приступ тошноты.

– Нет, – ответил он, и жажда мести яростной вспышкой промелькнула в его взгляде, – это был человек весьма известный, у него прямо-таки дар нигде не оставаться незамеченным. Сын египтянина и бедуинки, сколотивший огромное состояние на сомнительных сделках. Он вознамерился затмить славу Аднана Хашогги , не обладая ни его умом, ни его вкусом, и с этой целью даже заказал себе гигантскую яхту. Он рассчитывает только на связи и собственную хитрость. Совести у него нет, он не уважает ни законов биржи, ни Корана.

– Ты говоришь о том шейхе, который курсирует по Средиземному морю на каком-то подобии авианосца?

– Именно о нем, – кивнул Бруно, на его лице все явственнее проступали признаки гнева. – Только он не шейх и не бизнесмен. Он отщепенец. Арабский отщепенец по имени Омар Акмаль.

– Ты его хорошо знаешь? – Ее тревожила судьба незнакомой девушки и мучили кошмары собственного прошлого.

– Нет, – ответил он. – Мне известно только о нескольких скандальных эпизодах. Но думаю, что сегодня ночью узнаю о нем гораздо больше.

Он нажал кнопку интерфона и вызвал секретаря.

– Фрэнк, – приказал он, – вытряси из Больших Мозгов все имеющиеся данные на Омара Акмаля. Саудовец. 53 года. Торговец оружием и еще черт знает чем.

Когда он поднял голову, Карин уже исчезла.