– Дани, если ты немедленно не объяснишь мне, что происходит, я остановлю машину у обочины и буду стоять там, пока ты не расскажешь, в чем дело.

Оливер с гневным недоумением смотрел на нее.

Дани сжалась в комочек на своем сиденье. Всю дорогу она молчала и чувствовала себя совершенно опустошенной. Минута проходила за минутой, а она чувствовала себя все несчастнее и несчастнее.

Это было самое ужасное воскресенье, которое когда-либо выпадало на ее долю. Было еще тяжелее из-за того, что ей приходилось изображать счастье и оживление, чтобы никто из дорогих ей людей не догадался, какая черная буря свирепствует в ее душе. Время словно остановилось, и она считала минуты, когда можно будет собраться и уехать домой.

Ей столько нужно было узнать, столько всего выяснить... Но единственный человек, который мог хотя бы что-то прояснить, этот человек был далеко.

Конни. Только одна Конни могла рассказать ей то, что необходимо было узнать. И то, что она боялась узнать.

Знает ли Оливер? Разговаривала ли с ним Конни? Рассказала ли она ему правду? И всю ли правду? Если Оливер знает... то он прирожденный актер – ничуть не хуже своей знаменитой матери! Ни словом, ни жестом он ни разу себя не выдал! Ни разу не показал, что он знает о том, что рядом с ним за столом сидит его собственный отец!

Дани терялась в догадках. Как это могло случиться, каким образом повернулась судьба, что тридцать восемь лет назад Конни встретилась с этим мужчиной? Как, где могли пересечься их жизненные пути? Это было почти невозможно. И все же, по мере того как Дани все пристальнее и пристальнее приглядывалась к ним, она все яснее понимала, что догадки ее верны. И то, что больше никто из родных не замечал этого поразительного, бросающегося в глаза сходства, вызывало у нее еще большее изумление, чем сам факт случившегося много лет назад романа.

Дани отчаянно ждала встречи с Конни. Ей нужно было срочно поговорить с ней. До того, как она расскажет о своем подозрении кому-либо другому. Даже Оливеру. Особенно Оливеру!

– У меня опять нога болит, – пробормотала Дани, не желая вступать в разговор.

Он недоверчиво прищурился.

– Что, все воскресенье? И вечер субботы?

Она тяжело вздохнула.

– Ты, кажется, развлекался всю субботу и вряд ли мог заметить, болит у меня нога или нет.

После того разговора с Оливером, когда он сказал ей, что знает о ее сомнительном происхождении, она весь вечер была как в тумане. Но каждую секунду, когда она брала себя в руки и искала глазами Оливера, он был в окружении ее родных, болтал и смеялся.

Он сжал губы, помолчал немного.

– Я подумал, что нужно вести себя как следует. Ради тебя. Ты выглядела совершенно потерянной.

– Это неправда, – огрызнулась она. – Я прекрасно провела время. И очень рада, что приехала. Потому что родители мне сказали, что давно не получали такого удовольствия.

– А твой дед, наоборот, был очень обеспокоен, – покачал головой Оливер. – Из-за тебя.

Ну, это-то вполне понятно. Дед хорошо ее знает, и, несомненно, от его глаз не укрылось, как растеряна она была после того, как взглянула на Оливера в обществе своих родных. И после того, как в глаза ей бросилось сходство между ним и его отцом. Что он – его отец, Дани теперь не сомневалась. Тогда Дани пришлось спешно извиниться перед дедом и сбежать на кухню. Там ей удалось хотя бы собраться с силами.

Ей потребовалось все присутствие духа, чтобы заставить себя вернуться и присоединиться к гостям. И продолжать делать вид, что она получает удовольствие от вечеринки. А теперь Оливер пытается ей сказать, что нечего было притворяться, что ее притворство никого не обмануло. По крайней мере, и дед, и Оливер что-то заметили!

– Извини, – пробормотала она.

– И все? – взорвался Оливер. – Извини – и все?!

Она устало повернулась к нему.

– Да, все, – сказала она твердо. – Когда твоя мама возвращается домой?

– Что?! Дани, мы не о моей матери разговариваем! – нетерпеливо прервал он.

– Я разговариваю именно о ней, – с нажимом сказала Дани.

Он со вздохом возвел глаза к небу.

– Завтра. Кажется, завтра. Но я не понимаю...

– Оливер, я страшно устала, – со вздохом сказала она, и это не было ложью.

Прошлой ночью она совсем не спала. Все прокручивала и прокручивала в памяти картины вчерашнего вечера: двое мужчин разговаривают и смеются, хлопают друг друга по плечу... Она думала и думала, но так и не решила, какие перемены сулит неожиданное открытие лично ей...

– Оливер... Ты не против, если я немного посплю, пока мы едем? Дорога длинная.

– Ты так ставишь вопрос, что мне ничего не остается, как согласиться, – раздраженно сказал Оливер. – Но нам с тобой нужно поговорить. И чем скорее, тем лучше.

– Да, – устало согласилась Дани. – Но только не сейчас, хорошо? В другой раз.

И она устроилась на своем сиденье, откинув его до предела и полузакрыв глаза.

– Хорошо, не сейчас, – по-прежнему раздраженно отозвался Оливер.

И сосредоточился на дороге.

Дани несколько минут смотрела на него украдкой сквозь полуопущенные ресницы. Знал ли он правду? Но она не сможет это узнать у него. Тогда ей придется раскрыть свои подозрения... А это пока всего лишь подозрения! Причем, по мере того, как автомобиль покрывал километр за километром, они казались все более и более фантастичными! Нет, исключено. Она ничего не расскажет Оливеру, пока не поговорит с Конни. Ни за что!

Но... как начать разговор с Конни, Дани тоже пока не представляла. Это ведь не такой разговор, который можно легко затеять за чашечкой кофе! Кстати, кто был вашим любовником тридцать восемь лет назад? Случайно он не член моей собственной семьи?

Есть еще и дневники, конечно. Может, Джонни и прав был. Может, стоило начать с дневников тридцативосьмилетней давности... Правда, теперь, при сложившихся обстоятельствах, это казалось еще более грубым вторжением в личную жизнь других людей...

Все, спать, приказала себе Дани. Сейчас все равно ничего не предпримешь. Если она заснет, ей, по крайней мере, не придется отвечать на настойчивые вопросы Оливера.

Открывая дверь, Дани слышала трель телефонного звонка. Он звонил и звонил, пока она пыталась попасть ключом в замочную скважину. Прихрамывая, она метнулась телефону, оставив дверь распахнутой. Оливер не спеша последовал за ней с сумкой в руках.

Дани нервно схватила телефонную трубку, сама не понимая, отчего она так всполошилась из-за какого-то телефонного звонка.

– Я могу поговорить с Оливером Ковердейлом? – послышался хрипловатый женский голос.

Дани слегка опешила. Кто мог разыскивать Оливера у нее дома? А точнее, кто мог знать, что он находится у нее?

– Минутку, – отозвалась она.

Прикрыв трубку ладонью, она вопросительно взглянула на Оливера.

– Это тебя, – сообщила она сухо.

Оливер с неподдельным изумлением воскликнул:

– Меня? Ты не ошиблась?

– Не ошиблась, – холодно сказала она, передавая ему трубку телефона. – Я пойду, распакую вещи. Буду наверху. Ты можешь разговаривать без помех.

Какая дерзость! Как он смеет давать ее телефон какой-то женщине! Не оборачиваясь, она пошла наверх.

И с яростью принялась тормошить свою сумку, беспорядочно вываливая на кровать вещи.

– Дани? – раздался сзади голос Оливера. – Я уезжаю. С мамой случился приступ. Это звонили из больницы.

Дани устыдилась. Почему она сразу думает о людях плохое!

– Я поеду с тобой! Не возражай, пожалуйста! Я обязательно должна ехать!

Он печально улыбнулся.

– Я как раз собирался попросить тебя об этом. Спасибо.

– Извини, пожалуйста. – Дани вспыхнула. Ее резкость явно задела Оливера. Она схватила сумочку и повернулась к нему. – Я готова. Поехали.

Уже в машине она осмелилась спросить, страшась услышать самое худшее.

– А эта женщина, из больницы... Она сказала, что произошло?

– Она, собственно, не из больницы... Она представилась как личный секретарь Мэтта. Того самого, что был тогда в гостях у мамы. И сказала, что мама в его частной клинике.

И он мрачно замолчал. Второй раз он назвал мать не Конни, как обычно, а мамой! Дани испугалась по-настоящему.

Значит, Мэтт, тот симпатичный пожилой джентльмен, врач? Это объясняло некоторые странности: и то, что он так опоздал к обеду, и то, что отказывался от алкоголя – возможно, на случай, если придется выехать к пациенту. И ведь так и случилось – он вынужден был срочно уехать по делам, которые нельзя отложить. К тяжелому больному?

Но почему он не сказал, какой факультет окончил? Какая у него специальность? Наверное, он не простой врач, если у него своя клиника!

По выражению лица Оливера она догадалась, что тот тоже понятия не имел о том, что Мэтт – врач. Так что спрашивать Оливера бесполезно. Да и жаль дергать его вопросами, на нем лица нет от беспокойства.

Он сосредоточился на дороге, и по горькой складке губ она поняла, как ему больно. И страшно.

Дани протянула руку и тихонько коснулась его плеча.

– Все будет хорошо, – тепло сказала она, удивляясь сама себе.

Зачем она это сделала? Зачем она это говорит? Она понятия не имеет, что произошло и, конечно же, она знает, чем все закончится! Но, если молитвы помогают, она будет молиться...

Оливер на секунду оторвался от дороги, чтобы улыбнуться ей.

– Спасибо. Надеюсь, ты не против, что они позвонили тебе домой? Они, кажется, отыскали меня, позвонив твоему деду. А он уж дал твой телефон.

И теперь, наверное, тоже теряется в догадках, что происходит, подумала Дани.

– Хорошо, что им удалось найти тебя, остальное значения не имеет, – решительно сказала она. И нерешительно спросила: – Но что случилось, Оливер?

Он с трудом сглотнул.

– Я только одно знаю – что ей стало плохо, и два часа назад ее доставили в клинику Мэтта. – Он вполголоса выругался. – Эта идиотка не пожелала ничего мне сказать. Сказала, что по телефону ничего не расскажет, что Мэтт ждет меня и сам мне все сообщит. Но сейчас-то мне это не поможет! Теперь я должен мучиться не известностью.

Дани всей душой сочувствовала ему. Она по себе знала – неизвестность хуже всего! И потом... у него нет никого, кроме Конни. То есть, он думает, что у него никого нет.

Хотя это и не так, Дани-то знала об этом. То, что она поняла вчера, означало, что у Оливера есть семья и кроме Конни.

Но сейчас это ничего для него не меняет. Нужно смотреть правде в лицо. Сейчас главное – узнать, что с Конни, и надеяться на то, что с нею все будет в порядке. Что ничего серьезного не случилось. Однако... присутствие за ужином Мэтта, сам стиль их общения с Конни теперь, когда Дани узнала, что он врач, выглядел совсем иначе. Несомненно, они с Конни давно уже знакомы. И, несомненно, то, что Дани приняла за несколько фамильярную нежность, теперь выглядит совсем иначе. И очень напоминает зависимость больного человека от своего врача...

Поворачивая машину во двор клиники, Оливер сказал каким-то сдавленным голосом:

– Дани, я хочу, чтобы ты знала... Я очень рад, что ты сейчас со мной. Что ты согласилась со мной поехать.

Она снова без слов пожала ему руку. Они выбрались из машины и бок о бок пошли по гравийной дорожке к главному входу.

– Я очень привязалась к твоей матери, Оливер. Она такой необыкновенный человек – сразу вызывает любовь к себе.

При ее обычной сдержанности эти слова прозвучали как-то формально. Но Дани чувствовала, что Оливеру сейчас не нужны никакие изъявления чувств. Ему достаточно знать, что есть рядом еще один человек, который будет всей душой желать его матери выздоровления.

Он повернулся к ней и чуть улыбнулся – она поняла, что сказала именно те слова, что были ему необходимы. И еще одно она поняла с болезненной отчетливостью: она любит Оливера. Не охвачена страстью, а именно любит его. Никогда раньше она не ощущала с такой ясностью, что она находится на одной с ним душевной волне.

Она не знала, когда это произошло с ней. Она просто знала – она уже давно любит его. Любит настолько, что ей смешно даже вспомнить о той едва теплящейся симпатии, которую она испытывала к Джонни.

И вместе с пониманием, осознанием этого чувства пришла боль. И сколько еще боли сулит ей это чувство...

Как все женщины, она думала: любовь принесет ей самые прекрасные, самые драгоценные мгновения жизни. С любовью связывала она все надежды на будущее. А теперь оказывается, что ее любовь принесет ей лишь несчастье!

Приоткрывшаяся перед ней завеса семейной тайны сделала ее глубоко несчастной женщиной. А теперь, когда она поняла, что ей суждено испить до дна горечь неразделенного чувства, она стала несчастнее вдвойне... Потому что она не видела выхода из этого лабиринта.

– Оливер! Наконец-то!

Мэтт встречал их в приемной. Сегодня на нем был деловой темный костюм и белая рубашка, галстук приглушенных тонов завязан в ровный узел.

Он пожал руку Оливеру и повернулся к Дани. Дани ответила на его сдержанное приветствие и первой осмелилась задать мучивший их с Оливером всю дорогу вопрос. Как тяжело, должно быть, было Оливеру переждать эти необходимые формальные приветствия.

– Мэтт... Скажите скорей, как Конни?

– Счастлив, что могу сейчас сказать вам: ее состояние стабильное, – невозмутимо отозвался Мэтт.

– Что это означает? – нетерпеливо торопил его Оливер. – И что с ней, черт возьми, приключилось?

Доктор покачал головой.

– Мне кажется, будет лучше, если я предоставлю возможность все объяснить самой Конни.

– А я так не думаю, – взволнованно воскликнул Оливер.

Он смотрел на врача с гневом, недоумевая, как тот может так долго держать их в неведении. Мэтт развел руками.

– Сожалею. Но существует такая вещь, как врачебная тайна. Ничем не могу помочь.

– Какая к черту тайна! – взорвался Оливер. – Речь идет о моей матери!

Он сжал пальцы в кулаки, на подбородке запульсировал нерв.

– Мне прекрасно это известно, Оливер, – ровным голосом отозвался доктор.

– Тогда вам должно быть также известно, что мне необходимо точно знать, что с ней произошло! – не унимался Оливер.

Мэтт беспомощно повернулся к Дани, словно обращаясь к ней за помощью. Но что могла она сделать? Она сама не имела понятия, как обращаться с Оливером, когда он в таком состоянии! И потом, если бы на месте Оливера была она сама, она вела бы себя точно так же! Это ведь естественно для людей, которые тревожатся о своих близких!

– Оливер, я думаю, Конни уже ждет тебя! Вопросы подождут, а сейчас ей нужно твое присутствие. Когда она увидит тебя, ей сразу же станет легче, я в этом уверена. А поговорить с Мэттом ты можешь и позже.

– Совершенно верно, – поспешно согласился Мэтт, благодарный за то, что Дани отвела от него грозу.

Он распахнул перед ними двойные двери, что вели во внутренние помещения клиники.

– Да, я должен вас предупредить, – вспомнил врач, – я назначил Конни кое-какие обезболивающие препараты. А у них несколько специфическое действие... В общем, если вам покажется, что Конни немного вялая и сонная, не волнуйтесь. Это побочное действие препарата. И, по возможности, постарайтесь недолго. Ей нельзя утомляться.

– Какого черта... Какие такие препараты? – Оливер все больше волновался. – О какой боли вы тут толкуете? Мэтт, да скажите же вы наконец...

Но он вынужден был замолчать, потому что доктор без лишних слов распахнул перед ними дверь палаты.

– Конни, к вам посетители! – радостно возвестил он. – И, несомненно, долгожданные посетители.

Он бросил Конни ободряющую улыбку и посторонился, давая дорогу Дани и Оливеру.

Дани, входя, не знала, чего ей ожидать, в каком состоянии она увидит Конни. Но Конни была столь же красива, как и обычно. Может быть, чуть бледнее, но яркие глаза были так же прекрасны, как раньше.

– Оливер, – тепло улыбнулась она, протягивая сыну руку.

– И Дани, – с такой же теплотой произнесла она и подала ей вторую руку.

Дани судорожно сглотнула. Только теперь она поняла, как привязалась к Конни. И какую же радость доставило ей искреннее удовольствие Конни! Как странно... За несколько недель Конни так прочно вошла в ее жизнь. Она значила теперь для нее не меньше, чем ее сын...

Оливер сжал тонкую руку матери.

– Конни, что случилось, скажи скорее!

Мэтт отступил к дверям:

– Я, пожалуй, оставлю вас одних, чтобы вы могли поговорить. Но, прошу вас, недолго, договорились?

И он исчез, бесшумно прикрыв за собой дверь.

– Я, наверное, тоже лучше за дверью подожду. – Дани пожала руку Конни.

– Нет! – решительно остановила ее Конни. И сказала мягче, словно извиняясь за непривычную резкость: – Останься, пожалуйста, деточка моя. Так приятно вас обоих видеть! Я соскучилась, – с чувством добавила она.

Теперь, приглядевшись, Дани поняла, что Конни выглядит совершенно измученной. Раньше в ней было столько живости, столько огня, столько непререкаемой уверенности в счастливом завтра... А теперь жизнь словно ушла из нее, и кожа на ее тонкой руке казалась почти прозрачной.

Дани бросила осторожный взгляд в сторону Оливера. По горькой складке губ она догадалась, что Оливер тоже заметил внезапную слабость матери.

– Давай-ка присядем, Оливер, – с натянутым оживлением сказала она. – Конни неудобно с нами разговаривать, когда мы над ней вот так нависаем!

– И правда, садитесь, дети мои, – согласилась Конни со слабым подобием своего всегдашнего энтузиазма.

– Мама...

– Садитесь, я вам говорю, – возвысила голос Конни.

К изумлению Дани, Оливер сразу же подчинился. Тяжело опустился на шаткий больничный стул. Правда, Конни не оставила ему выбора. В сложившихся обстоятельствах он предпочел не спорить с матерью.

– Перестань дуться, Оливер, – поддразнила его мать. – Морщины заработаешь.

Он сделал глубокий вдох.

– Конни, я вижу, что ты стараешься уйти от разговора. Предупреждаю, у тебя ничего не выйдет. И я не собираюсь ждать объяснений до скончания века.

– Какой у меня нежный, мягкосердечный сын, – с притворным укором покачала головой Конни. Поскольку у Оливера был такой вид, что он сию минуту начнет крушить мебель, Конни смягчилась. – Ну хорошо, сейчас расскажу. У меня неожиданно начались довольно сильные боли в груди. И Мэтт настоял на том, чтобы я легла в больницу на полное обследование. Анализы, всякие тесты, снимки и прочее.

– Какие такие анализы? – прищурился Оливер. – Какого черта тогда этот доктор морочил мне голову?

– Да обычное обследование, – махнула рукой Конни. – Вот что, дорогой, позвони, пожалуйста, Джанет и попроси, чтобы она собрала мне...

– Конни! – не выдержал Оливер. Дани давно уже ожидала, что еще секунда – и он взорвется. – Скажи мне наконец, чем ты больна!

– Видимо, у меня был небольшой сердечный приступ, – легким тоном сообщила Конни.

– Видимо? – Оливер отбросил хрупкую руку матери и вскочил на ноги. – Видимо! А скажи, пожалуйста, эти небольшие сердечные приступы у тебя, видимо, были и раньше?

– Скорее всего, нет, – мягко сказала Конни.

Гнев сына не произвел на нее ни малейшего впечатления. Она лишь тайком чуть сжала ладонь Дани. Дани растерялась, изо всех сил стараясь не выдавать свои чувства. Что означает этот тайный жест? Может быть. Конни просит ее о помощи? Она пристально взглянула на пожилую женщину. Заметила мелкие бисеринки пота на гладком лбу, бледность, проступившие синяки под глазами. В одно мгновение грозные признаки болезни проступили на ее лице.

Дани решительно поднялась.

– Оливер, – сказала она твердо. – Нам пора идти. Твоей матери надо отдохнуть.

– Но ведь мы... – начал было Оливер.

– Мэтт велел нам не утомлять Конни, – решительно прервала Дани.

Теперь она была уверена, что правильно поняла жест Конни. Она почувствовало еще одно слабое рукопожатие – жест благодарности.

Оливер пристально посмотрел на мать.

– Что ж, превосходно, – заявил он. – Но только не надейся, что ты ответила на все вопросы. Я вернусь попозже, ближе к вечеру, и тогда мы с тобой поговорим обо всем.

Он с неохотой поднялся. Дани взглянула на него с сочувствием. Было видно, что разговор с матерью не только не успокоил его. Напротив, у него теперь было еще больше тревожных вопросов, чем раньше...

– Если Мэтт тебе разрешит, то приходи, – с легкой и нежной насмешкой поддразнила его Конни.

– Разрешит, будь спокойна, – мрачно отозвался Оливер. – И тогда ты расскажешь мне, что случилось.

Конни устало засмеялась.

– Ничего другого я от тебя и не ждала, – с нежностью отозвалась она. – Забыла спросить: вы хорошо провели выходные?

Непроизвольно Дани сжала ей руку. Конни бросила ей испытующий взгляд. Она с тонкой женской интуицией поняла, что Дани есть, что сказать ей.

Но Дани, едва увидела Конни в таком состоянии, в постели, бледную, измученную, поняла: пройдет какие-то время, прежде чем Дани сможет задать свои вопросы.

– Было очень мило, – отозвалась Дани, отпуская руку Конни. – Желаю вам скорейшего выздоровления, – добавила она неловко.

– Спасибо, милая, я постараюсь, – рассеянно ответила Конни. Она прекрасно поняла, что Дани нарочно избегает какого-то серьезного разговора. – Увидимся позже. Оливер, пожалуйста, не досаждай Мэтту, хорошо? – с улыбкой добавила она, целуя сына.

Оливер знакомым жестом сдвинул брови.

– Этого Мэтта голыми руками не возьмешь, – недовольно сказал он. – Но мы с ним еще поговорим, будь спокойна.

– Я в этом не сомневаюсь, – нежно засмеялась Конни.

Они уже закрывали за собой дверь, когда сзади послышалось:

– Дани?

Она обернулась.

– Дани, милочка, задержись на минутку, хорошо? – попросила Конни.

Она приподнялась на подушках, явно готовая к разговору.

– Я не долго. – Дани ободряюще улыбнулась Оливеру, предостерегающе вытянув руку: он уже собирался вернуться вслед за ней в комнату.

Конни пристально взглянула на нее.

– Скажи, за эти два дня случилось что-то, о чем я должна знать?

Конни понизила голос, чтобы Оливер, который стоял в дверях, не услышал ее.

– С Оливером? Нет, ничего, – так же тихо ответила Дани.

Пожилая дама с пониманием кивнула.

– Понятно. Значит, все же что-то случилось. Я не ошиблась.

– Нет, не ошиблись, – опустила голову Дани.

К чему было скрывать? Конни, несмотря на болезнь, сердцем почувствовала, что что-то произошло. Ее не удалось бы обмануть. Материнское сердце не обманешь.

Коннй пристально вглядывалась в лицо Дани.

– Понимаю. Ты догадалась. Я права? – тихо проговорила Конни, стараясь поймать глазами взгляд Дани.

Дани судорожно сглотнула. Она спиной чувствовала, что Оливер стоит в дверях и пристально смотрит на нее. Он не слышит слов, но наверняка понимает, что разговор непростой. И обязательно начнет задавать вопросы!

– Да, я догадалась. – Дани еще ниже опустила голову.

– И теперь ты хочешь поговорить со мной об этом, – предположила Конни.

– Нет, не сейчас, – покачала головой Дани. – Это может подождать вашего выздоровления.

К чему теперь спешка? Один этот краткий диалог подтвердил, что опасения и догадки Дани – истинная правда.

– Действительно, – согласилась Конни с грустной улыбкой. – Эта тайна ждала своего часа тридцать восемь лет. Подождет еще несколько часов. Приезжай ко мне завтра, хорошо? Только без Оливера.

– Если Мэтт разрешит, – кивнула Дани. – Приду обязательно. Но, право же, спешки никакой нет.

И Дани ласково пожала руку Конни.

– Есть. Поверь мне, нужно торопиться, – неожиданно сказала Конни, и Дани с изумлением увидела, что прекрасные глаза заблестели от слез.

Дани вгляделась в глаза Конни и почувствовала, как сердце ее словно придавил камень – так красноречив был взгляд Конни, таким ясным было ее безмолвное послание.

Дани с трудом перевела дыхание.

– Я обязательно приду завтра, – пообещала она. – Приду одна.

– Вот и хорошо. – Конни с явным облегчением откинулась на подушки. – И знаешь что, Дани. Не переживай. Поверь моему опыту. То, что кажется тебе черным, на самом деле не так страшно. Так же, как и белое вовсе не так прекрасно, как кажется. В жизни черного и белого вообще нет.

Дани не была в этом так уверена. Слишком трагичное выражение промелькнуло в глазах Конни. Словно во сне, она вышла из дверей клиники. Оливер не отставал он нее.

– Что сказала моя мать? – требовательно повторил он в десятый раз.

Настойчивые вопросы начались сразу же, едва за ними закрылась дверь палаты.

Дани лихорадочно обдумывала ответ.

– Она поручила мне позвонить Джанет и попросить, чтобы она привезла ей кое-какие вещи. – Она не смогла придумать ничего лучше этого. – Речь идет о некоторых интимных принадлежностях. Она бы попросила тебя, конечно, но раз пришла я, Конни подумала, что женщина с этим справится лучше. Вот и все.

– Понятно, – безразлично кивнул Оливер. Объяснение, к облегчению Дани, не вызвало у него никаких подозрений. – Что ж, я, пожалуй, пойду поищу Мэтта.

– Конечно, – с готовностью кивнула Дани. – Я понимаю, тебе будет проще разговаривать с ним без свидетелей. Так что я, пожалуй, пойду и....

– Пожалуйста, останься со мной, Дани, – глухо сказал он, и Дани почувствовала, как сжались его пальцы на ее запястье. Она повернулась к нему – на лице его было отчаяние.

Она понимала, как неуверенно он себя чувствует. Сама Дани давно привыкла к мысли, что не является центром жизни для своей матери. И мать тоже не была главным человеком для нее. Но для Оливера мать была самым главным, самым близким на свете человеком... Ему, наверное, кажется, что весь мир рухнул. Дани молча кивнула.

– Спасибо.

Руки Оливера обвились вокруг ее плеч, и он нежно и тепло прижал ее к груди. Дани чувствовала неровное биение его сердца, слышала его прерывистое дыхание и понимала, как тяжело ему сейчас. И знала, что под его напором и показной грубостью скрывается душа уязвимая и нежная.

И, если то, что прочла Дани в глазах его больной матери, – правда, то этой ранимой душе придется очень, очень тяжело.