Проснувшись, я обнаружил, что лежу на удобном матрасе, вокруг стоят пятеро стариков, один из которых протягивает мне чашку с чаем. Они, видимо, отнесли меня в дом, пока я был без сознания. Из обстановки в комнатке я заметил только стол и два примостившихся рядом с кроватью стула да еще небольшую печь и шкаф для посуды.

— Ну как, получше? — участливо спросил один из стариков. — Ничего страшного. Такое случается. Мы все пережили этот шок.

Его глаза излучали понимание.

— Шок, хе-хе-хе, — проскрипел другой, на вид несколько моложе остальных. — Да, это тебе не шутки.

— Мне приснился кошмарный сон, — проговорил я, все еще в смятении от пережитого. — Мне приснилось, что я вдруг превратился в древнего старика, такого же старого, как вы… — Тут я понял свою бестактность.

Старики по-прежнему сочувственно мне улыбались.

Потом заговорил тот, у которого была чашка в руках. Его, как выяснилось потом, звали Балдуан Беобаб.

— У нас для тебя две новости: хорошая и плохая, — сказал он. — Плохая заключается в том, что, попадая в торнадо, любое живое существо моментально стареет, за считаные секунды ты становишься старше на десятки лет. Думаю, ты это и сам уже почувствовал. Неприятное ощущение, правда? Попадая сюда, обычно стареют на семьдесят — восемьдесят лет. Ну вот, это все, что касается плохих новостей. Теперь новость хорошая: если ты уже оказался в торнадо, то дальнейшее старение тебе не грозит. Время здесь движется очень медленно. За целый год, проведенный в торнадо, твой возраст изменится приблизительно на минуту. Вот и считай, сколько времени потребуется, чтобы состариться еще на один год. Вечность! Короче говоря, не важно, сколько лет тебе было раньше, ты проживешь здесь еще несколько тысячелетий. Если, конечно, на голову не упадет рояль. Нельзя сказать, что ты теперь совершенно бессмертный, но жить тебе предстоит очень и очень долго. Стоит только привыкнуть, и ты поймешь, что это настоящий подарок. Только не спрашивай меня, как это функционирует, пожилой молодой человек. Чтобы понять это, требуется несколько мозгов.

Из «Лексикона подлежащих объяснению чудес, тайн и феноменов Замонии и ее окрестностей», составленного профессором Абдулом Филинчиком

ВЕЧНЫЙ ТОРНАДО [продолжение]. Вечный торнадо, последний из класса перпето-мобильных торнадо, является своеобразным природным феноменом, возникающим только в условиях чрезвычайно стабильных температур и неизменного состояния атмосферы. В таких условиях торнадо может постоянно обновляться, образуя так называемый двойной фили́нов крендель, получивший свое название по имени знаменитого ученого, кроме всего прочего занимавшегося и изучением торнадо тоже. Образовав двойной фили́нов крендель, достигающий в поперечном сечении двух тысяч километров, Вечный торнадо в дальнейшем следует по одному и тому же маршруту.

Интересная информация. Только какое отношение имеет она к тому, что я за несколько секунд постарел на десятки лет?

В центре торнадо образуется временной вакуум, так как время в результате неимоверной центробежной силы, подобно песку в центрифуге, стремится из центра наружу. В наружной части торнадо время неимоверно сгущается, вследствие чего здесь оно пролетает чрезвычайно быстро. Поэтому тот, кто попадает в торнадо, проходя сквозь его внешнее кольцо, за несколько секунд стареет на десятилетия.

Одним из преимуществ преклонного возраста является то, что перестаешь волноваться по любому пустяковому поводу, например, по поводу запоздалого поступления информации из имплантированного в голову «Лексикона». Во всяком случае, теперь я хоть понимал, что со мной произошло. Оставалось узнать, почему в центре торнадо за год стареют примерно на одну минуту.

Раз в год торнадо меняет направление своего вращения, что длится приблизительно одну минуту. В этот момент временной вакуум в его центре снова заполняется временем, поэтому если бы в центре торнадо находилось какое-то живое существо (правда, как уже было сказано выше, это кажется маловероятным, поскольку трудно представить себе чудака, который бы добровольно туда полез), то оно постарело бы за это время ровно на одну минуту.

Я поделился со стариками сведениями, почерпнутыми из «Лексикона» Филинчика, и они понимающе закивали.

Потом они накормили меня размазней, сваренной из геркулеса (любимое блюдо в центре торнадо), мы выпили вместе по несколько чашек чая, и после того, как я немного пришел в себя, мне удалось подняться на непослушные, полуватные ноги.

— Добро пожаловать, теперь это твой дом, — сказал один из стариков, торжественно обведя рукой комнатушку. — Но если тебе здесь не нравится, можешь подыскать себе что-нибудь другое. Внизу еще осталось несколько свободных домов.

— Идем, — сказал Балдуан. — Мы покажем тебе город.

Город внутри торнадо. Как я уже рассказывал, обстановка внутри торнадо была на редкость стабильной, вращение совершенно не ощущалось, так же как не ощущается скорость внутри современного аэробуса, пока он не попадет в турбулентный поток. При большом желании можно было, конечно, заметить некоторую вибрацию, стены легонько дрожали, и изредка ощущались толчки, от которых падали на пол посуда и самые дряхлые из стариков. Оглушительный рев, окружавший торнадо снаружи, благодаря толстому слою песка внутрь доходил тихим, едва различимым гулом. Хотя не исключено, что я теперь просто хуже слышал.

Порой еще доносились лязг и грохот, свидетельствовавшие, скорее всего, о смене направления движения. Тогда лестница тряслась, плохо закрепленные ступени могли даже вывалиться, некоторые домишки кренились набок, потом снова вставали на место, но никто не обращал на это внимания.

Лестница была построена изо всякого хлама, который за долгое время скопился в центре торнадо. Учитывая преклонный возраст жителей города, оставалось только удивляться размаху и монументальности сооружения; с другой стороны, чем им еще было тут заниматься? Отказавшись от архитектурных излишеств, они всецело подчинили форму функциональности. Домики тоже не отличались разнообразием. Это привело меня к мысли, что с возрастом внешнему лоску также уделяешь намного меньше внимания.

Склад.  — Здесь настоящий рай, — рассказывал мне один из трех сопровождающих, которого звали Абрахамиль Кра. Он был в городе кем-то вроде эконома. Как и большинство находящихся здесь, он попал в торнадо чисто случайно: путешествовал с караваном и был захвачен гигантским смерчем врасплох.

(Поначалу я думал, что все остальные жители города такие же жертвы остановок торнадо, как я, но со временем выяснилось, что таким умником был только я один.)

Склад представлял собой ряд одинаковых домиков где-то в центральной части лестницы. Чего тут только не было! Продукты, инструменты, обувь, одежда, ковры, щетки, всевозможная домашняя утварь — почти супермаркет, где каждому предмету отводилось свое место на полке в соответствии со сложной системой, в которой ориентировался один лишь Абрахамиль.

— Да, конечно, мы очень старые, ноги не ходят, глаза не видят — ну и что, здесь все равно не на что смотреть. — Абрахамиль был оптимист. — Нет худа без добра. Понимаешь, главное — не надо ни о чем думать. Нам не приходится работать, у нас все есть. Разве может что-то сравниться с этим вечным покоем? Торнадо щедро снабжает нас всем необходимым, и даже сверх того. Чего только не оставляют эти чудаки на остановках! Вот только взгляни — икра белого кита! Сгущенное птичье молоко. Гуляш из мяса единорога. Такие деликатесы отведаешь разве что в самом изысканном ресторане. У нас здесь целое хозяйство: куры, утки, свиньи, коровы.

Притом, заметь, продукты не портятся. Время стоит на месте, они остаются свежими вечно. Это, само собой, касается только тех продуктов, которые попадают сюда через воронку сверху. Вон — видишь? — тот бидон молока — он попал сюда года два назад, а молоко на вкус все еще как парное.

Люди снаружи считают торнадо почти божеством. Они приходят издалека и приносят подарки. Никто не знает, когда это началось, но наверняка очень давно. Жертвоприношения делают даже короли. Видишь, какие ценные вещи сюда иногда залетают?

Если залетает что-нибудь крупное, мы прячемся по домам и пережидаем опасность. Осторожность не помешает — в прошлом году двух наших чуть не зашибло камедаром. А раз мне на голову свалился тромбон, я потом целый месяц видел все в черно-белом цвете.

В основном предметы падают в самый центр. Что-то приземляется на ступени. Потом мы все это собираем. Правда, полезных вещей тут немного. Большинство никуда не годится. В прошлом году, например, трижды шел настоящий дождь из байдарочных весел. Как ты думаешь, кому нужно несколько сотен байдарочных весел?

Вы, наверное, думаете, что состариться в одночасье на целых восемь десятков лет очень страшно, но на деле все не так трагично. Привыкаешь довольно быстро, достаточно двух-трех дней, вероятно, по той причине, что изменить уже все равно ничего нельзя. В конце концов приходишь к мысли, что быть старым не так уж и плохо, просто все происходит несколько медленнее, ты долго думаешь, прежде чем решиться что-нибудь сделать или куда-то пойти.

Да и куда идти, когда сидишь в центре торнадо? На ступенях лестницы находиться небезопасно, ведь не знаешь, что может засосать в воронку в следующий момент. Так что из домов выходили только в случае крайней необходимости. В основном старики все время сидели дома, всецело посвящая себя своим хобби.

Я подружился с Балдуаном Беобабом, который первым нашел меня на лестнице. Не проходило дня, чтобы я не заглядывал в его каморку. Мы болтали и рассказывали друг другу о своих прежних жизнях.

История Балдуана. Однажды Балдуан поведал мне, как он очутился в торнадо:

— Ах, молодость, молодость! Тогда мне нравилось рисковать, меня манили опасности. Но выходка с динозавром-спасателем оказалась самой опасной и рискованной из всех.

Услышав о динозавре-спасателе, я весь обратился в слух.

— Говорят, как бы ни была велика опасность, в последний момент появится динозавр-спасатель и вытащит тебя из беды. Я решил проверить это на практике. Чего только я не делал: заплывал на каноэ в знаменитый Дальнезамонианский водопад, забредал в самый центр могильных топей Торфяных болот, очертя голову бросался с утеса в самый коварный омут Жуткой реки — и действительно, в последний миг динозавр был тут как тут.

Я вспомнил о Маке, о наших с ним полетах. Как часто я тогда задавался вопросом, что толкает людей совершать отчаянные поступки!

— А я заходил все дальше и дальше в своем безумстве, на сто процентов уверенный в динозаврах-спасателях, — продолжал Балдуан. — В конце концов я решился прыгнуть со скалы Смерти. Без страховки и не задумываясь о возможных последствиях.

Со скалы Смерти? Я снова напряг слух.

— Я просто бросился в пропасть. Только пролетев первые пятьсот метров, я вдруг сообразил, что погода в этот день выдалась самая неподходящая: густой туман и моросящий дождь — динозавр-спасатель не сможет меня разглядеть. Пролетев еще пятьсот метров, я всерьез задумался: что будет, если он так и не прилетит мне на помощь?

А на дне пропасти в Чертовом ущелье растет целый лес отполированных горных кристаллов, таких же острых, как мечи натифтофов. Да если бы даже оно было устлано мягкими матрасами, учитывая высоту падения, шансов у меня не было никаких.

Я старательно отгонял от себя эту мысль, но еще через пару километров меня снова неприятно поразило подозрительное отсутствие в поле зрения птеродактилей. До земли оставалось лететь каких-нибудь пятьсот метров, так что пора было уже обнаружиться на горизонте знакомым спасительным очертаниям крыльев динозавра, пусть бы даже еще очень и очень далеко. Но ничего подобного там не было видно.

Мне оставалось лететь уже не более ста метров, и тут я наконец окончательно осознал свою непростительную ошибку. Это было в высшей степени легкомысленно — прыгать в такую плохую погоду. Вокруг все еще не было видно ни единой гигантской птицы, и это свидетельствовало лишь о том, что решение броситься в пропасть без парашюта было необдуманным и скоропалительным. Хотя какой прок тут от парашюта? Продлить удовольствие и не спеша, медленно нанизаться на кристаллы.

В десяти метрах от земли я твердо знал, что прыгнул напрасно. Я ругал себя последними словами, проклинал глупое легкомыслие и дал зарок больше не верить в динозавров-спасателей.

Да, я ошибся. Теперь это было уже очевидно. Приблизительно в метре от отточенного острия сверкающего лезвия в голове моей осталась одна-единственная мысль — как можно быть таким идиотом?! В пятидесяти сантиметрах от кристаллических пик я подчеркнул эту мысль трижды красным карандашом у себя в голове.

В десяти сантиметрах от кристаллов из тумана вдруг вынырнул динозавр, схватил меня за шиворот и отнес обратно на скалу Смерти, где устроил мне хорошую взбучку. Никогда в жизни мне еще не было так стыдно, хотя выслушивать нравоучения динозавров, сам понимаешь, мне было не впервой.

Но этот отчитывал как-то особенно, от души. И знаешь, что странно? На спине у него сидел маленький медвежонок! Только не такой, как ты. У тебя шерсть совсем белая, а у того была синяя-синяя.

Старый знакомый. Теперь я уже не сомневался: Балдуан рассказывал об одной из наших бесчисленных спасательных операций с Дэус Экс Ма́хина, проведенных в то время, когда я был вместе с ним. Я вспомнил густой туман, из-за которого ничего не было видно, и упрямство Мака, который непременно хотел ждать до последней секунды. А какой был пилотаж, верх навигационного искусства — двойное слепое пике в условиях ограниченной видимости! Вспомнил я и смущенного молодого человека, которого мы отнесли на скалу Смерти.

Я помог спасти жизнь Балдуана!

Закончилось все трогательной сценой со слезами и объятиями, когда Балдуан узнал от меня, кто был тот маленький медвежонок на спине у динозавра-спасателя. Балдуан плакал от счастья, что снова повстречал своего спасителя, а я — вспоминая о золотой поре своей юности, которую уже не вернуть. Потом мы вместе поплакали о том, что оба стали такими чувствительными. А спустя некоторое время, когда мы успокоились, он, вздыхая и хлюпая, продолжил свой рассказ:

— Происшествие это, к несчастью, настолько укрепило мою веру в надежность динозавров-спасателей, что я стал совершать еще более безумные поступки. Заплывал в бочке в самый центр Вотанова водоворота, прыгал с воздушного шара в кратер действующего вулкана. Теперь я уже ничего не боялся. И все заканчивалось действительно хорошо: в последнюю секунду появлялась одна из гигантских птиц.

Так продолжалось до тех пор, пока в один прекрасный день я не узнал о торнадо. Как видишь, теперь я здесь. Никто не пришел мне на помощь даже в самую последнюю секунду.

Еще бы! Не можем же мы поспевать всегда и везде!

У каждого в городе было какое-нибудь хобби, по большей части связанное с предметами, залетавшими снаружи в центр торнадо. Однажды туда засосало целую библиотеку, и с тех пор один из стариков по имени Гноте Беем Яффуз занимался тем, что разгребал кучи книг, расставлял их по полкам, заносил в каталог и выдавал на руки читателям. Иные специализировались на коллекционировании шелковых подушек, дверных замков или зонтов от солнца. Все только и делали, что чем-то менялись, стараясь при этом выторговать для себя более выгодные условия. Поэтому самым большим общественным событием города была проводимая регулярно ярмарка, во время которой каждый мог выложить у дверей своего домика ненужное барахло, чтобы, совершив удачный обмен, получить что-нибудь ценное для своей коллекции

Сокровища. Правда «барахло» тут слово, пожалуй, не совсем уместное и даже кощунственное, поскольку на обмен предлагались иногда даже очень и очень дорогие вещи. Например, огромные сверкающие бриллианты размером с бильярдный шар, золотые украшения, ларцы, полные серебряных монет и жемчужных ожерелий, резные гребни из слоновой кости, платиновые ложечки для обуви, посуда из небьющегося горного хрусталя, пепельницы из вулканического стекла, шкатулки с золотым песком, кубки, доверху наполненные золотыми монетами, искусно выполненные из всевозможных драгоценных металлов кольца и браслеты, целые сундуки, набитые рубинами и изумрудами, скипетры и короны, столовые приборы, усыпанные бриллиантами, а также инкрустированная посуда из спрессованной под давлением метеоритной пыли.

Все это накопилось за долгие годы в центре торнадо. Но здесь, внутри, именно эти предметы роскоши пользовались наименьшим спросом, по сравнению, например, с парой свежих яиц или рулоном мягкой туалетной бумаги, которые считались поистине бесценными. От золота, денег и бриллиантов в торнадо было немного прока.

И все же я начал коллекционировать именно их. Я наменял на ярмарке и натаскал к себе в дом груды старинных монет, бриллиантовых диадем, золотых корон, роскошных кубков и столового серебра, у стен один на другом стояли сундуки, набитые золотом, а под кроватью лежали мешки с жемчугом и драгоценными камнями. Спустя две недели моя комнатенка выглядела как сокровищница из сказок «Тысячи и одной ночи». Я разоделся в пух и прах, то есть в парчу и бархат, с самого утра таскал на голове тяжеленную золотую корону и, обвешавшись всевозможными драгоценностями, то и дело гордо прохаживался туда-сюда у дверей своего домика. Я шнырял по ярмарке, выискивая все новые и новые богатства: рулоны китайского шелка, золотые вазы, платиновые кубки, мешки золота, серебряные ведерки, наполненные необработанными алмазами, — и все мне казалось мало.

В домике было уже не развернуться, во сне меня то и дело больно жалили острые зубья королевских корон, которые с целью экономии пространства пришлось разместить на кровати у стены. Мне с трудом удавалось протиснуться среди всей этой роскоши, которая постепенно заполнила каждый свободный уголок, ноги по колено утопали в жемчугах и бриллиантах, толстым слоем лежавших на полу, и мне приходилось тратить уйму времени, перелезая через груды набитых до отказа сундуков, только чтобы добраться от стола до кровати.

Наряду со всем этим шиком мне постепенно начало не хватать кофе, сахара, геркулесовой каши и меда — одним словом, всех тех повседневных радостей, к которым я так привык и которые теперь почти полностью раздал в обмен на сокровища. Я голодал, питался одной лишь водой и теми отходами, что находил на помойке.

Как-то раз утром меня навестил Балдуан. Войдя в дом, он сразу же скорчил озабоченную гримасу. Давно свыкнувшись с его назидательным тоном, я не обратил на это ровным счетом никакого внимания. Угощение состояло из картофельного чая, напитка из поджаренной картофельной кожуры, который я изобрел, чтобы как-то пережить нехватку кофе. Еду также заменяли картофельные очистки. На мне была мантия из горностая, украшенная рубиновыми пуговицами; я надел свою любимую корону и, перебравшись через сундуки, сел за стол напротив Балдуина.

— О тебе много судачат в торнадо, — сказал он, сделав глоток мутного напитка и брезгливо отставив в сторону усыпанную изумрудами золотую чашку.

— Да? И что же обо мне говорят? — поинтересовался я, сдвигая на край стола мешки с драгоценностями, которые были свалены посередине и мешали мне смотреть в лицо Балдуану. Хотя и так было ясно, что все просто-напросто завидуют моему богатству.

— Что говорят? Да всё то же. С утра до вечера только и делают, что говорят о тебе. Они все над тобой смеются.

Что?! Наверное, я ослышался. Просто в уши попала золотая пыль. Ведь за это время я стал самым богатым жителем торнадо. Я владел даже золотом натифтофов и контролировал основной платиновый запас торнадо. Что тут смешного?

— Ну, взгляни на себя, — продолжал Балдуан с состраданием в голосе. — На кого ты похож? Клоун, да и только. Посмотри вокруг. Зачем тебе все это? Ты набил мешки бриллиантами, а не можешь угостить меня чашкой приличного кофе! Ты купаешься в золоте, а питаешься на помойке! Неужели ты так ничего и не понял? Ты останешься здесь, с нами, навсегда, до конца своих дней. Обратной дороги нет! Все барахло, которое ты тут набрал, останется вместе с тобой. А здесь оно никому не нужно. Неужели ты так до сих пор и не понял, что все мы тут пленники, нам никогда не вырваться из этой тюрьмы.

Балдуан встал и начал с трудом пробираться к выходу, по пути зацепился за острие золоченой сабли и проделал в плаще здоровенную дырку. Это окончательно вывело его из себя. В дверях он остановился, еще раз повернулся ко мне и грустно вздохнул:

— Тебе уже почти сто лет — не пора ли повзрослеть?! Чем быстрее ты это поймешь, тем лучше. И, я тебя умоляю, выброси весь этот хлам!

С этими словами он развернулся на каблуках и зашагал вниз по лестнице, в кофейню, чтобы продолжить сплетничать обо мне со стариками.

Прозрение. А я остался сидеть за столом, понурив голову в роскошной короне. Балдуан, конечно, прав, но не во всем. Я знаю, конечно знаю, что от сокровищ в торнадо немного проку, но собираю их только потому, что надеюсь рано или поздно выбраться на свободу. Просто со временем конечная цель, а именно — побег, как-то притерлась и отодвинулась на второй план. Вот с этим-то и нужно было бороться.

Всю следующую неделю я занимался тем, что избавлялся от накопленных сокровищ, и это оказалось гораздо сложнее, чем представлялось вначале, поскольку никто не хотел у меня их забирать и уж тем более менять на что-то полезное. На ярмарке дряхлые старики проскальзывали мимо меня и моего богатства на удивление резво. Поэтому мне пришлось пуститься на хитрость и ходить по очереди ко всем жителям города в гости, осыпая их при каждом визите щедрыми дорогими подарками. Отказываться от даров у жителей торнадо, как и в любом другом приличном обществе, считалось невежливым.

Я забегал на чашечку кофе и приносил с собой целый мешок бриллиантов; я заглядывал к кому-нибудь на минутку поделиться последними новостями, и — надо же как удачно! — при мне случайно был целый ларец золотых украшений; я шел на партию в шашки — и одаривал хозяина дюжиной жемчужных ожерелий. В результате мне не только удалось избавиться от ненужного хлама, но у меня появилось и кое-что из действительно ценных вещей, таких как кофе, хлеб и табак, ведь в торнадо было принято на подарок отвечать подарком. Правда, визитам моим теперь уже никто не был по-настоящему рад.

Избавившись от балласта, я сосредоточился на основной задаче — разработке плана побега.

Каждый день я обходил торнадо в поисках возможности выбраться на свободу. Я внимательно изучал каждую щелку, каждую трещинку: нельзя ли как-то протиснуться, где-нибудь просочиться? Я даже принюхивался: нет ли поблизости пространственных дыр?

Перспектива вечной жизни в торнадо меня не прельщала. Я знал, что не создан для того, чтобы вечно торчать на одном месте, пусть бы даже оно само находилось в постоянном движении! Я хотел снова увидеть небо и море, хотел дышать свежим воздухом и смотреть на километры вперед. Если есть дорога туда, непременно должен быть путь и обратно — эту истину я постиг еще в лабиринте Темных гор.

Я обшарил каждый сантиметр торнадо в поисках хоть какой-то лазейки, запасного выхода, потайного люка. Я простукивал стены, рылся, как крот, в мусоре на помойке и выстраивал в голове самые безумные планы побега: от использования самодельного воздушного шара и парашюта из сшитых вместе трусов до собственноручно построенного вертолета с лопастями из байдарочных весел.

Но торнадо, казалось, был герметичен, напоминая добротную, хорошо продуманную тюрьму. Смущала и неизвестность: что будет, если снова пройти сквозь песчаную стену, — вдруг состаришься еще больше? Такую возможность тоже нельзя было отвергать. А сверху постоянно сыпались разные увесистые предметы, что делало побег с помощью воздушного шара практически невозможным.

Планы побега. Я начал советоваться со стариками. Оказалось, каждый из них в свое время пытался претворить в жизнь какой-нибудь план. Они рассказали мне о попытках подкопа, о туннелях, которые за секунду заносит песком, о крушениях летательных аппаратов, о разбитых надеждах и несбывшихся мечтах. В результате я пришел к выводу, что любое мое изобретение было уже не раз опробовано и ясно продемонстрировало свою несостоятельность. Вырваться из торнадо можно было только одним способом — снова пройдя сквозь стену. А этого еще никто ни разу не пробовал.

— Ошибаешься, — сказал Балдуан, — пробовали и это.

— И что, получилось? — навострил я уши. — Кто это был?

— Понцотар Хьюзо, наш почтмейстер.

Я вспомнил маленький полуразрушенный домик в самом низу лестницы с табличкой «Почта» на дверях. Только я всегда считал это шуткой, ведь у жителей торнадо была возможность общаться друг с другом лично, — кому нужна почта внутри торнадо?

— Неужели там кто-то живет?

— Да, только он очень редко выходит. Сходи к нему сам. Он всегда рад поболтать.

Тут Балдуан прикрыл рот рукой, и я не смог разобрать, то ли он зевнул, то ли тяжко вздохнул.

Понцотар Хьюзо. На следующий день я нанес визит почтмейстеру. В домике у него было темно и неуютно. Вдоль стен тянулись длинные полки, заставленные пыльными пустыми бутылками. По углам кипами валялись желтые листки. У дальней стены за столом, заваленным грудой бумаг, сидел Понцотар Хьюзо и, скрипя пером, тихонько шептал что-то себе под нос.

— Простите, — деликатно откашлялся я. — Это почта?

— Нет, булочная! — фыркнул старик, не отрывая глаз от письма. Закончив писать, он свернул листок трубочкой и засунул его в пустую бутылку.

— Извините… я только хотел узнать, как у нас поставлено почтовое дело. Наверное, это очень сложная система, да?

Похоже, я выбрал правильный тон, поскольку старик заметно смягчился.

— Ничего подобного, — отозвался он скрипучим голосом. — Все очень просто: чтобы послать письмо, нужно просто засунуть его в бутылку и бросить сквозь стену торнадо, а письма, которые приходят, сами падают сверху — только собирай.

— Есть и приходящая корреспонденция?

— Пока нет! Ждем с минуты на минуту.

— Хм… И как долго вы уже ждете?

Понцотар почесал в затылке. Он смотрел сквозь меня куда-то вдаль, словно пытаясь различить что-то на горизонте.

— Ну, не знаю, лет двести, наверное, а может быть, триста. Какое у нас сегодня число?

Я решил, что пора сменить тему.

— Слышал, вы пытались выбраться из торнадо.

— Ах, это было слишком давно. Очень давно, уже не помню.

— Но вы все-таки пытались?

— Да.

— А как?

Понцотар впервые посмотрел мне прямо в лицо. В этот момент он вовсе не выглядел сумасшедшим. Напротив, он производил впечатление умудренного опытом старца, постигшего все тайны универсума.

— Ты хочешь знать как? Недавно попал сюда, да? Никак не можешь смириться, что тебе придется жить здесь до самой смерти, пусть даже продлится это очень долго — целую вечность? Так?

Я кивнул.

— Тогда послушай, что я тебе скажу, мой мальчик. Слушай внимательно, повторять я не стану. Есть только один путь вырваться на свободу — через стену торнадо. Думаю, ты это уже понял.

Я снова кивнул, от волнения не в силах произнести ни слова.

— Я родился в семье знаменитых путешественников. Мои предки исследовали Замонию верхом на стволах поваленных деревьев. Они переплывали целые океаны без навигационных приборов, из чистого любопытства, сидя на голых стволах. Вот что такое отвага!

Я с пониманием закивал.

— Эта страсть к путешествиям передалась по наследству и мне. Я никогда не боялся опасности, как бы велика она ни была и как бы малы ни были шансы остаться в живых. Пробовал ли ты когда-нибудь скатиться, сидя на пальмовом листе, по замерзшему водопаду высотой несколько километров?

Я честно признался, что — увы! — не испытал этого счастья.

— Да что там! Каких только подвигов я не совершил!.. Я мог бы тебе такого порассказать…

Я замер в надежде, что он не будет этого делать.

— Поэтому я оказался здесь, — продолжал он. — И поэтому я пытался сбежать отсюда через стену торнадо.

Да! Да!

Ужас.  — Но мне удалось просунуть туда только голову. Ее словно пронзила молния: вошла в одно ухо и вышла из другого. — На лице Понцотара отразился ужас. — Целые армии мертвецов прошествовали в моей голове. Я слышал жуткие звуки, как будто вся Вселенная вопила от страха и боли. Мой мозг превратился в кусок льда. Потом он пошел трещинами и раскололся на тысячи мелких осколков размером не больше снежинки, и каждый из них почувствовал свою нестерпимую, ни с чем не сравнимую боль. Я видел космос. На одной из планет, которая была вся из стекла, сидел крохотный карлик, он за секунды успел сообщить мне двенадцать важнейших правил.

Взгляд Понцотара Хьюзо снова просветлел.

— Не в силах больше терпеть, я выдернул голову из песка. На следующий день я открыл почту.

С этими словами Понцотар снова принялся усердно скрипеть пером. Похоже, попытка сбежать из торнадо начисто лишила беднягу рассудка. Я понял: пришло время прощаться.

Заповеди.  — Эй! Захвати это с собой и брось в стену торнадо. Экспресс-почта! Нельзя терять ни минуты. Вот, возьми.

Он протянул мне несколько закупоренных бутылок. Из вежливости взяв их с собой, я вышел из домика на лестницу. Оказавшись снаружи, я облегченно вздохнул. Как видно, бежать из торнадо сквозь стену было тоже бесперспективной затеей.

По пути наверх меня одолело любопытство, и я заглянул в одну из бутылок. Там лежал небольшой пожелтевший листок. Я достал его и прочел:

1. Уповай на чудо!

2. Никогда не кличь белого петуха по имени!

3. Не вкушай дерево!

4. Если обнаружишь на пути своем две палочки, лежащие крест-накрест на земле, то перешагивай через них не правой ногой вперед, а левой назад; не трапезничай ими!

5. Если на костер падет тень ворона, огонь следует погасить и снова разжечь и повторить это три раза, дабы не случилась большая беда!

6. Если узришь белого петуха, восседающего на двух перекрещенных ветках, не губи его, не кличь по имени и не тщись к себе приманить!

7. Нареки себя так, как не зовут ни одно существо универсума! Встретив своего соплеменника, без запинки назови его полным именем!

8. Если тень ворона коснется белого петуха, восседающего на двух перекрещенных головешках потухшего костра, тебя ожидает горе-злосчастье. Не следует терять расположение духа, а также кликать петуха по имени, трапезничать головешками, изводить ворона и обращаться к соплеменнику не полным именем!

9. Никогда не шныркай назад!

10. Никогда не шныркай вперед!

11. Никогда не укладывайся почивать на зыбучих песках, если они текут в сторону полудня! Если же они текут в сторону заката — приятных снов!

12. Ищи град под названием Анагром Атаф. Если сумеешь найти его и изловить, он станет твоим домом, и ты поселишься в нем навсегда!

У меня подогнулись колени, и мне пришлось сесть на ступени лестницы, прежде чем до меня дошло, чтó это такое. Я откупорил вторую бутылку, достал листок и начал читать:

1. Уповай на чудо!

2. Никогда не кличь белого петуха по имени!

3. Не вкушай дерево!

4. Если обнаружишь на пути своем две палочки, лежащие крест-накрест на земле, то перешагивай через них не правой ногой…

В третьей бутылке было то же самое. Мне стало дурно. Мимо проходили два старика. Увидев меня на ступенях с бутылками в руках, они весело рассмеялись.

— А, экспресс-почта, — подмигнул один.

Второй покрутил пальцем у виска:

— Он строчит эти письма уже… постой, дай подумать… наверное, лет двести… или, может быть, триста? А сколько мы уже здесь?

Смеясь, они двинулись дальше.

— Никогда не шныркай назад! — фыркнул один.

— Никогда не шныркай вперед! — загоготал другой.

Им пришлось вцепиться друг в друга, чтобы не рухнуть на месте от смеха.

Теперь мне все стало ясно. Из-за этого ненормального чудичи всю жизнь скитаются по пустыне! Из-за него я поймал Фата Моргану! Из-за него мы обидели несчастных фатомов! И в принципе, если разобраться, это по его милости я оказался здесь, в торнадо, ведь не будь этой дурацкой почты, чудичи не стали бы охотиться за Анагром Атаф и в конечном итоге я не оказался бы рядом с остановкой торнадо.

Я был уничтожен. Старик не только стал причиной теперешнего моего бедственного положения, но и отнял последнюю надежду на возможность его как-то исправить. Я бросил бутылки в шахту, туда, где валялся весь остальной ненужный хлам.

С этого момента я решил полностью изменить свою жизнь. Было ясно, что нет никакого смысла продолжать мечтать о свободе и строить планы побега. Оставалось одно — смириться, как это сделали остальные.

Я знал: большинство пленников торнадо нашли утешение в каком-нибудь занятии — в общественно-полезном труде, например, таком, как заведование складом припасов, — или хобби, состоявшем по большей части в собирании всевозможных предметов. Одним удалось составить уникальную коллекцию печных кирпичей, другие собирали ножки от стульев, третьи охотились за антикварными кофейными зернами, — в общем, каждый развлекал себя на свой собственный вкус и манер. Я долго размышлял, чем заняться мне самому. После позорной истории с коллекционированием сокровищ мне хотелось посвятить себя делу, никак не связанному с материальными ценностями и все же имеющему огромное значение для всех остальных.

Хроника торнадо. Я стал собирать истории. Я решил сделаться хронологом торнадо и записать истории всех его обитателей. С этой целью я первым делом заглянул на склад и обзавелся толстым блокнотом, карандашом, точилкой и стирательной резинкой.

Потом я начал по очереди обходить всех стариков и расспрашивать их о прошлой жизни и о том, как они попали в торнадо.

Поначалу к затее моей отнеслись с недоверием. Никто не хотел говорить откровенно, словно каждый хотел что-то утаить. Однако постепенно, польщенные моим вниманием, они вошли во вкус, языки развязались, истории обросли подробностями, и в результате я выслушал не одну правдивую исповедь.

И все же большинство из них в определенном пункте своего рассказа обнаруживало явную склонность к сочинительству — почти все старики старались схитрить, когда говорили о том, как попали в торнадо. Каждый рассказывал сначала историю о караване, случайно оказавшемся на пути следования торнадо, но в конце концов, после долгих, подробных расспросов, они все-таки не выдерживали и открывали мне правду. Настоящая причина того, что они оказались в торнадо, была, как выяснилось позднее, одна и та же: почти все они, как и я, оставались на остановке и дожидались, пока их не подхватит вихрем, — кто из любопытства, кто из обычного юношеского задора. Но главную причину этого редкостного легкомыслия я видел в том, что все они, кроме меня, были людьми.

Из «Лексикона подлежащих объяснению чудес, тайн и феноменов Замонии и ее окрестностей», составленного профессором Абдулом Филинчиком

ЛЮДИ. Существа из семейства говорящих млекопитающих, передвигающиеся вертикально на пятипалых конечностях и наделенные определенной долей интеллекта (всего один мозг). Люди обладают двумя ногами, двумя руками и одной головой, но лишены тем не менее каких бы то ни было телепатических или идеетских способностей, что не позволяет причислять их к высшим формам замонианского животного мира.

По приказу замонианского правительства люди были изгнаны из Атлантиса и встречаются теперь лишь в самых отдаленных областях Замонии, где живут небольшими группами или поодиночке, занимаясь в основном сельским хозяйством. Небольшое количество людей сохранилось на континентах: Африка, Австралия и Яхоль.

Те люди, что еще остались в Замонии, отличались маниакальной склонностью к всевозможного рода приключениям и рисковым мероприятиям: соседство с кобольдами, троллями, боллогами и добраньскими коровками, которых к тому же еще и большинство, требует постоянной закалки нервной системы.

Именно эта тяга к риску и привела большинство из них в торнадо.

Правдивые истории оказались куда интереснее и изобиловали захватывающими подробностями. Все эти дряхлые старики были когда-то молодцами из молодцев. Они рассказали мне истории, полные молодецкой удали, которые я с удовольствием бы пересказал, но боюсь, что на это уйдет слишком много времени, поэтому ограничусь лишь кратким изложением трех самых поразительных из них.

1. Язон Бро — человек, которого не брала смерть

В один прекрасный день Язон Бро решил умереть. Решение это, однако же, не было принято по причине разочарования в жизни, долгов или каких бы то ни было других неприятностей. Напротив, он был жизнелюб в самом расцвете сил и планов на будущее. Просто он решил поскорее пережить смерть, этот неприятный момент человеческой жизни, чтобы потом уже преспокойно наслаждаться жизнью дальше, не испытывая страха перед неминуемой кончиной. Уж он-то, когда умрет, непременно отыщет путь назад, в мир живых, в этом он даже не сомневался.

Язон жил в небольшой деревушке в крае лесных болот, поэтому удобный случай вскоре представился сам собой: он повстречал в лесу одну из тех торфяных кикимор, что своим волшебным пением заманивают несчастных в самую трясину, где их поджидает мучительная смерть. Недолго думая, Язон последовал за злой колдуньей, зашел вглубь болота и, как положено, начал тонуть.

Но не утонул.

Как ни старался он раскрывать рот пошире, чтобы легкие поскорее наполнились гнилой жижей, утонуть ему так и не удалось. Он дышал в воде не хуже рыбы. Кикиморы разозлились, закидали его тиной и прогнали обратно в деревню.

Тогда Язон решил прибегнуть к самосожжению. Ему доводилось слышать о знаменитых мидгардских пещерных огнях, огромных фонтанах расплавленной лавы, вырывающихся из недр земли, в которых сгорают даже металл и камни. Язон прыгнул в самый большой из таких фонтанов.

Но не сгорел.

Наоборот, огонь показался ему холодным как лед, и наш неудачник не только не сгорел, но еще и схватил простуду.

Снова потерпев фиаско, Язон отправился в Бухтянск. Там огромные водные жернова перемалывают выращенное в Житости зерно. Каждый из жерновов — размером с небольшую деревню, и за один поворот они перемалывают зерно с пяти полей. Язон лег между жерновов.

Но остался цел и невредим.

Жернова раскололись на множество мелких осколков и погребли его под собой. Только это опять-таки не причинило ему никакого вреда, не прошло и нескольких минут, как Язон, живой и здоровый, выбрался из-под обломков. Жители Бухтянска с позором изгнали его из города.

Все остальные попытки повстречать смерть отчаянностью своей могли бы сравниться разве что с сумасшедшими выходками Балдуана, но ни одна из них не увенчалась успехом.

Язону не нужны были динозавры-спасатели, смерть сама каждый раз обходила его стороной. Повторяя свои отчаянные попытки снова и снова, Язон пришел к ошеломляющему выводу — он неуязвим. Но это его не остановило. Он не прекращал выдумывать все более и более изощренные способы расстаться с жизнью.

Только смерть не приходила.

Как-то раз в дверь к нему постучали. Он открыл. На пороге стояла Смерть.

— Послушай, Язон, — сказала она, — можешь делать все, что угодно, но умрешь только тогда, когда я захочу. Пойми: мне не жалко, хочешь умереть сейчас, а не через пятьдесят лет — пожалуйста. Но что скажут остальные? Каждый захочет сам выбирать, когда ему умереть. А что делать мне? Повесить косу на крючок? Запомни: я прихожу, когда меня не ждут, но меня нет там, где меня ищут. Поэтому мой тебе совет — одумайся, все равно ведь ничего не выйдет.

Как бы не так! Язон не остановился, даже когда Смерть сама его попросила. Он бросался в песчаные бури, разгуливал под метеоритным дождем, встречал темногорскую грозу на самой высокой вершине Темных гор и трижды прыгал со скалы Смерти.

Но остался в живых.

Однажды в дверь к нему снова постучали. На пороге стояла дряхлая старуха.

— Хочешь умереть? — спросила она.

— Да, — ответил Язон. — А ты знаешь, как это сделать?

Тут старуха рассказала ему о Вечном торнадо. Никого, кто бы повстречался с ним, больше не видели в живых.

Без единой капли воды Язон отправился в Сладкую пустыню, но не умер от жажды, по нему прошелся Шарах-иль-аллах, а он остался цел и невредим. И наконец, ему повстречался торнадо. Не раздумывая ни секунды, Язон прыгнул в песчаный вихрь. Только и это его не убило.

— Знаешь, что я думаю? — спросил он, заканчивая свой рассказ.

— Что?

— Я думаю, та старуха была сама Смерть. Она специально заманила меня в торнадо, потому что знала — здесь живут вечно.

Так Язон оказался в торнадо.

2. Слагоуд Змееголов, охотник на боллогов

Слагоуд Змееголов был самым отвратительным существом, каких мне только доводилось встречать. По сравнению с ним все выходки Грота казались милыми, безобидными шутками. Еще прежде чем Слагоуд выучился ходить, отец заставлял его драться с детенышами удавов. Суть этой воспитательной методы до сих пор остается для меня загадкой, но благодаря ей малыш твердо усвоил презрение ко всем окружающим, даже к тем, кто значительно превосходил его в силе, ловкости, хитрости и каких-либо других способностях.

Когда Слагоуд подрос, отец поинтересовался у своего отпрыска, кем тот хочет стать. Слагоуд задумался. Он думал день, другой, целую неделю. Дрался он хорошо, но думал неважно.

Он думал целый месяц. Все это время он мысленно искал самое большое, страшное и непобедимое существо Замонии. Спустя месяц и два дня его осенила идея:

— Я хочу стать охотником на боллогов.

Тут отец впервые усомнился не только в правильности выбранных воспитательных методов, но и в здравом рассудке сына. Однако Слагоуд к тому времени уже перерос отца на две головы и дрался куда лучше его, и тому не осталось ничего другого, как со словами «Отличная идея, сынок!» отпустить его на все четыре стороны.

Слагоуд отправился бродить по Замонии, по пути сражаясь с йети, демонами гор да еще с многочисленными удавами, но боллоги, как назло, не попадались. Поэтому Слагоуд решил идти к подножию Пиритонических гор, где, как поговаривали, боллоги появляются чаще обычного, достаточно только набраться терпения и ждать: рано или поздно какой-нибудь точно пройдет мимо.

Слагоуд стал ждать. Он ждал год. Другой. Третий. Спустя десять лет он задумался: не сменить ли профессию? Охотой на боллогов, похоже, не прокормиться, не говоря уже о достойном обеспечении в старости. И тут вдруг вдалеке послышался грохот:

Бу-бумс!

Это был боллог. Пусть и не очень скоро, но он все же пришел.

Бу-бумс!

В этот момент Слагоуд вдруг отчетливо осознал, что он понятия не имеет, как его победить.

БУ-БУМС!

Боллог уже почти достиг хижины Слагоуда. Тот метался взад и вперед, ломая голову, как разделаться с великаном, и тут вдалеке послышался новый звук:

У-у-у!..

Еще один боллог?

У-у-у!..

Нет. Боллоги делают: «Бу-бумс!»

У-У-У!..

Это был торнадо.

Он несся на хижину Слагоуда с другой стороны.

Боллог и торнадо встретились как раз перед хижиной. Любой другой на месте Слагоуда постарался бы поскорее убраться подобру-поздорову, но только не он. Слагоуда наконец осенила идея, как справиться с боллогом: надо прыгнуть в торнадо, подняться на высоту и броситься оттуда великану на шею, а потом душить его до тех пор, пока он не испустит дух.

Слагоуд, не раздумывая, устремился в вихрь. И действительно, воздушный поток подхватил его и стал поднимать все выше и выше. Тут Слагоуд наконец разглядел, что у боллога нет головы, а значит и шеи, — его невозможно задушить. Это была последняя мысль, промелькнувшая в голове незадачливого охотника, прежде чем его засосало внутрь воронки.

Так Слагоуд оказался в торнадо.

3. Вотан фон Осло, джентльмен-путешественник

Вотан фон Осло был самой знаменитой личностью в торнадо. Он единственный не носил бороды, выделялся среди остальных отсутствием седины и тем, что лет ему было едва за тридцать. В отличие от Слагоуда, Вотан обладал безупречными манерами и происходил из аристократической семьи придворных путешественников. В характере его наблюдался, пожалуй, всего один-единственный недостаток — он был падок на всевозможные пари. Когда ему предлагали спор, он просто не в силах был устоять, независимо от величины ставок и от собственных шансов на выигрыш. Стоило только кому-то сказать: «Ставлю миллион пирас на то, что ты не рискнешь с колокольчиком на шее прогуляться по лесу, где обитают известные чуткостью своего слуха вервольфы», он уже был в лавке и покупал себе самый громкий из всех колокольчиков.

Вотан выигрывал любое пари, словно удача выбрала его своим любимчиком или с его помощью решила доказать всем, что она действительно существует. Проблема состояла лишь в том, что он, не задумываясь, заключал пари направо и налево, так что на нормальную жизнь времени просто не оставалось.

Как-то ночью он действительно отправился в лес, где водились вервольфы, славившиеся не только необыкновенной чуткостью своего слуха, но еще и редкостной кровожадностью. Они заглатывали безобидных путешественников целиком, прежде чем те успевали позвать на помощь, только потому, что бедолаги имели неосторожность наступить на сухой сучок. Что тут еще добавить? У Вотана на шее висел массивный колокольчик с тремя язычками.

Когда Вотана настигли первые четыре вервольфа, он решил воспользоваться случаем и заодно выиграть еще одно из заключенных на днях пари. Он поспорил с добраньской коровкой (с ней, правда, было заключено еще несколько других пари), что сумеет за одну ночь избавить от проклятия как минимум трех вервольфов, прочитав при полной луне Дульсгардские заклинания задом наперед без единой запинки.

Ночь, на счастье, выдалась полнолунная, волков было даже больше чем надо, а Дульсгардские заклинания Вотан предусмотрительно загодя выучил наизусть, разумеется задом наперед. Он остановился и начал выкрикивать слова заклинания.

Как и ожидалось, трое из вервольфов действительно в скором времени превратились в то, чем были раньше, а именно в лесоруба, охотника за троллями и подмастерье пекаря. А вот у четвертого волка было неважно со слухом, и заклинание на него не подействовало. Так что он повел себя подобающе кровожадному вервольфу — оскалил зубы и бросился на Вотана. Только тот неожиданно взмыл в небо. Его спас один из динозавров-спасателей, инспектирующих Южную Замонию. Привлеченный звоном колокольчика, он уже давно наблюдал за сценой в лесу, но не спешил, дожидаясь драматической развязки.

Динозавр-спасатель, как и положено, для начала Вотана основательно отчитал, а потом предложил доставить его домой, на что тот с радостью согласился. Они пролетали над Сладкой пустыней, когда Вотан, сидевший на спине у динозавра, вдруг заметил торнадо.

— Что это? — спросил он у доисторической птицы.

— Вечный торнадо, — отвечал динозавр. — Очень опасная штука. Даже мы не рискуем спасать тех, кто в него попадет. Готов поспорить, что ты тоже не осмелишься в него прыгнуть.

Так Вотан попал в торнадо, не как все — через стену, а сверху. Поэтому он единственный из нас остался молодым.

Вот из какого теста были слеплены последние люди Замонии. Пусть и не семи пядей во лбу, зато удальцы, каких еще поискать!

В один прекрасный день настал момент, когда торнадо менял направление своего вращения.

Внезапно все вокруг стало тихо. Гул и треск прекратились. Старики на мгновение вскинули головы, а потом спокойно продолжили свои повседневные занятия. Только я внимательно наблюдал за происходящим, ведь для меня такой момент настал впервые. На самом деле не произошло ничего особенного, гул и грохот вскоре снова возобновились, а до этого с минуту стояла полная тишина.

ВЕЧНЫЙ ТОРНАДО [продолжение]. Предположительно в те редкие моменты, когда торнадо меняет направление своего вращения и временной вакуум внутри него на мгновение снова заполняется временем, вихревой смерч прекращает вращаться и приходит в состояние полного покоя. Это единственный момент, когда существо, попавшее в торнадо (такое, правда, может произойти только с особями, обладающими интеллектом дождевого червя), имеет возможность достаточно безопасно выбраться на свободу. У него есть примерно одна минута, чтобы прокопаться сквозь песчаную стену наружу и убраться подальше. В течение этого времени центр тяжести временного континуума в стенах торнадо меняется, то есть время в течение 60 секунд с удвоенной скоростью мчится назад. Следовательно, тот, кому удастся в этот момент пробраться наружу, может обратить вспять процессы старения, произошедшие с ним в результате проникновения сквозь стену торнадо внутрь. Все эти выводы, правда, чисто теоретические, и никто до сих пор не проверил их на практике.

Едва только последние слова статьи «Лексикона» отзвучали у меня в голове, торнадо снова пришел в движение. Ох уж этот Филинчик и его манера сообщать ценную информацию! Узнай я все это чуть раньше, уже давно мог бы быть на свободе! Следующий шанс появится не раньше чем через год, да и как узнаешь, когда этот год пройдет. Я почувствовал, как во мне закипает злоба.

Из «Лексикона подлежащих объяснению чудес, тайн и феноменов Замонии и ее окрестностей», составленного профессором Абдулом Филинчиком

ЗАМОНИАНСКИЙ ГОД. Замонианский год ровно на один день короче стандартного года на других континентах. Вследствие большей плотности пространственных дыр время здесь течет немного быстрее, чем в других регионах. Эта разница составляет ровно двадцать четыре часа в год. Короче говоря, замонианский год длится 364 дня, или 8736 часов, или 524 160 минут, или, уж если быть совсем точным, 31 449 600 секунд.

Ага, значит, замонианский год длится ровно 31 449 600 секунд. Как интересно! Лексикон Филинчика, похоже, просто решил меня доконать. Я готов был на все, лишь бы выбросить его из своей головы. Что толку знать, сколько секунд длится год на континенте, который я — спасибо «Лексикону»! — больше никогда не увижу.

Хотя…

Замонианский год длится ровно 31 449 600 секунд.

31 449 600 секунд до следующей остановки торнадо.

С момента последней остановки прошло, наверное, минуты три, не больше. Три минуты — это приблизительно…

31 449 600 секунд

−

180 секунд

________________

= 31 449 420 секунд

Теперь нужно отсчитывать секунды назад, и я буду точно знать момент следующей остановки торнадо!

31 449 419… 31 449 418… 31 449 417…

Сложность заключается только в том, что нужно считать не останавливаясь, без перерыва в течение целого года. А это требует неслыханной концентрации. Не каждый может считать и думать одновременно.

31 449 395… 31 449 394… 31 449 393 секунды…

Нет, ничего не получится! Надо же будет когда-то спать. Никто не может считать во сне, да еще задом наперед. Это невозможно. Стоп. А что, если попросить кого-нибудь меня подменять? Например, Балдуан мог бы считать за меня, когда я сплю. На него можно положиться. Он не подведет.

31 449 355… 31 449 354… 31 449 353…

Так, думать и считать одновременно получается, но получится ли считать и говорить? Я попытался потренироваться на любимом стихотворении Фреды:

Отлично, получается! Я бросился вниз по лестнице в кофейню, чтобы поделиться сенсационной новостью с Балдуаном.

— Привет, Бал(31 449 111)дуан! Знаешь (31 449 110), я нашел воз(31 449 109)можность выб(31 449 108)раться из тор(31 449 107)надо. Представляешь? (31 449 106)

И так далее в том же духе. Я рассказал ему о своем плане считать задом наперед. Перспектива половину года отсчитывать за меня секунды в обратном порядке не вызвала у него восторга.

— Пойми (31 449 056), это наш един(31 449 055)ственный шанс(31 449 054)! Мы же не(31 449 053) можем здесь (31 449 052) определять вре(31 449 051)мя по солнцу (31 449 050).

Это выглядело так, словно меня разобрала цифровая икота.

В конце концов Балдуан хоть и со скрипом, но согласился.

31 449 023… 31 449 022… 31 449 021…

Уговоры. Теперь я принялся убеждать остальных обитателей торнадо бежать вместе с нами. Вотан фон Осло, Слагоуд Змееголов, Язон Бро и некоторые другие, такие же смелые, как они, ни секунды не сомневались, но подавляющее большинство приняло мою идею в штыки. Вскоре мне надоело ходить за каждым по отдельности и уговаривать (учитывая, что при этом я еще постоянно продолжал считать задом наперед). Поэтому я решил собрать всех в кофейне и изложить свой план во всей его красе, со всеми деталями, прибегнув к помощи большой школьной доски и разноцветных мелков, позаимствованных на складе припасов.

Но и после этого мой план не нашел всеобщего одобрения. Обитатели торнадо уже давным-давно отвыкли вносить изменения в привычный уклад жизни, строить планы на будущее и тем более совершать действия, требующие физической активности. Было нелегко выдвинуть достаточное количество убедительных аргументов. Стоило мне только замолчать, как старики недовольно загудели и из последних рядов послышалось: «Молодо-зелено!», «Послушайте лучше нас, старожилов!» и тому подобное.

— Почему вообще надо куда-то бежать? — спрашивали они меня. — Нам и тут хорошо. Мы живем как в раю. У нас все есть: еда, книги. И еще — вечная жизнь!

У большинства из них уже успел выработаться стойкий менталитет пожизненных заключенных. Они боялись свободы, боялись другого, незнакомого мира, живущего по другим, непривычным законам.

— Где гарантии, что мы снова помолодеем, пройдя сквозь стену торнадо? А что, если мы станем еще старше? Может, мы вообще умрем! — кричали они.

Ну что было на это ответить?

— Здесь я смогу прожить еще две тысячи лет или даже больше, — рассуждал один. — А там в лучшем случае пятьдесят. Да и то, если мы действительно помолодеем. Кому это нужно?

Я попытался напомнить им о свободе выбора и разумном риске, о свежем воздухе и чудесных пейзажах, стараясь не забывать при этом отсчитывать время задом наперед.

— Или вы все хотите стать как Понцотар Хьюзо? — обратился я к ним.

— Что? А при чем тут я? — возмутился Понцотар, который с некоторых пор снова стал выходить в люди и присутствовал теперь на собрании. Суть моего вопроса была ему непонятна.

Многие встали и, ворча, направились к выходу. Это были те, которых мне так и не удалось уговорить. Даже спустя год. Оставшиеся, а их было около трети, по крайней мере изъявили готовность обсудить мой план. Это были те, кто попал в торнадо сравнительно недавно и еще надеялся застать знакомых и родственников в живых. Или те, которые до самой старости сохранили искру жизни и продолжали жаждать риска и приключений.

15 678 978… 15 678 977… 15 678 976…

Прошло полгода. За это время население торнадо раскололось на два лагеря: одна треть, к которой, само собой, принадлежал и я, готовила план побега, а две остальные отстранились и настороженно взирали на нас со стороны, по-видимому боясь заразиться нашей безрассудностью.

Команда будущих беглецов собиралась теперь каждый день в кофейне обсуждать детали побега. Сначала была теория. Мы подсчитывали оставшееся время, вычисляли внутренние и внешние размеры торнадо, толщину его стен и их высоту. Потом мы спускались по лестнице вниз, где, как нам казалось, находилось самое удачное место для побега. В конце концов мы определили конкретную точку, в которой стена, на наш взгляд, была особенно тонкой и которая должна была оказаться примерно в двух метрах от земли после остановки торнадо.

13 478 333… 13 478 332… 13 478 331…

Тренировки. В течение всего года мы готовились к побегу еще и физически. Все мы находились в ужасной форме, не только по причине преклонного возраста, но и вследствие спокойной жизни внутри торнадо, несбалансированного питания и полного отсутствия физической нагрузки. Зачем заботиться о хорошей форме, если так и так будешь жить почти вечно? А вот побег требовал силы и ловкости, поэтому нам приходилось тренироваться день за днем: нам предстояло не только как можно скорее пробиться сквозь стену песка, но и, упав с высоты нескольких метров, приземлиться по возможности на ноги, чтобы тут же броситься бежать, пока торнадо снова не наберет обороты. Наши кости, мышцы и суставы — мы надеялись — во время рывка сквозь стену снова помолодеют, но им все же не мешала бы определенная подготовка. Поэтому мы целыми днями истязали себя упражнениями, которые от души веселили остальных жителей города, не принявших идею побега.

Физзарядка начиналась с бега по лестнице: сначала вниз, потом наверх. На это уходило приблизительно десять минут.

9 345 436… 9 345 435… 9 345 434…

Затем следовали отжимания — пятьдесят раз без перерыва. До этого количества мы, само собой, дошли не сразу, а спустя долгие дни упорных тренировок.

8 905 778… 8 905 777… 8 905 776…

Потом приседания для тонуса ног. Не меньше ста в день.

7 670 886… 7 670 885… 7 670 884…

Снова бег вверх-вниз по лестнице. В заключение полчаса йоги для расслабления. И наконец, партия лестничного гольфа для приятного времяпрепровождения.

6 567 113… 6 567 112… 6 567 111…

Подтягивания.

5 654 336… 5 654 335… 5 654 334…

Упражнения для укрепления мышц живота.

4 111 699… 4 111 698… 4 111 697…

Бокс.

3 458 224… 3 458 223… 3 458 222…

Прыжки через скакалку.

2 444 679… 2 444 678… 2 444 677…

Наклоны вперед.

1 343 667… 1 343 666… 1 343 665…

Последний забег по лестнице. И спать. Так продолжалось день за днем, почти целый год. За это время мы стали самыми натренированными столетними стариками из перпето-мобильного торнадо.

Долгожданный день был уже не за горами. Последний месяц мы занимались тем, что раздаривали свое добро остающимся старикам. Свою рукопись с описанием историй жителей торнадо я решил передать Понцотару.

— Нет, не надо, — отклонил он мой дар. — Я пойду с вами.

— Ты пойдешь с нами?! После того, что ты пережил во время первой попытки?

— Да, — спокойно ответил он, — что мне терять? С головой у меня все равно уже не в порядке. Вдруг удастся вернуть мозги на место.

86 400… 86 399… 86 398…

Настал последний день. Никто из нас не спал уже две ночи. В последний момент кроме Понцотара еще двое решились бежать вместе с нами, необходимо было срочно провести с ними экспресс-курс подготовки. Остающиеся устроили для нас трогательный прощальный вечер с домашними пирогами и разноцветными плакатами: «Желаем счастья!», «Ни пуха ни пера!», «Охота пуще неволи!» Были даже душераздирающие сцены прощания старых друзей (в самом прямом смысле этого слова). Произносились длинные, полные пафоса речи, славящие былые добрые времена, — я молился, чтобы все это закончилось поскорее, не хватало еще, чтобы кто-то растрогался и решил остаться. Потом мы все вместе спустились вниз, на дно смерча.

65 524… 65 523… 65 522…

Сейчас я знаю точно, что это был самый долгий день в моей жизни, хотя провел его я там, где времени вообще не существует. Каждая секунда этого долгого дня скатывалась по моему телу капелькой холодного пота.

12 345… 12 344… 12 343…

Последние упражнения для разогрева мышц.

1 432… 1 431… 1 430…

Вдруг меня одолели сомнения. Где гарантии, что мой план сработает? А вдруг что-то сорвется? Что тогда будет со всеми нами?

233… 232… 231…

Осталось четыре минуты. Еще не поздно остановиться.

120… 119… 118…

Две минуты. Что, если все мы сойдем с ума, как Понцотар? Целый город сумасшедших внутри торнадо. Остановиться, остановиться, пока не поздно! Или все-таки бежать?..

60… 59… 58…

Последняя минута. Отбросив сомнения, я решил бежать.

20… 19… 18…

Нет. Остаться.

14… 13… 12…

Бежать.

10… 9…

Остаться.

7… 6…

Бежать.

5… 4…

Остаться.

3, 2, 1… Ноль!

Ничего не поделаешь, придется — бежать!

Момент истины. С громким скрежетом торнадо остановился. Теперь у нас была одна минута на то, чтобы покинуть свою перпето-мобильную тюрьму. Мы разбились на группы по двадцать человек, у каждой в распоряжении было десять секунд. Я и Балдуан находились в последней. Все шло по плану: спустя пятьдесят секунд почти все были уже на свободе.

Осталось десять секунд. Балдуан и я вместе с представителями последней группы сунули головы в песчаную стену. Никаких неприятных ощущений, никаких ужасных видений я при этом не испытал. Это было скорее чувство восторга. Я почувствовал, как мышцы наливаются силой, ощущение слабости и скованности постепенно прошло. Я изо всех сил заработал лапами, быстрыми рывками пробираясь вперед. Песок летел во все стороны, я старался не дышать, чтобы не наглотаться пыли. И вдруг лапы мои заколотили в пустоту, а потом и голова вынырнула наружу. Я снова увидел небо, примерно в трех метрах внизу ковром стелился песок пустыни. Я приземлился не очень удачно, больно ударившись копчиком, но тут же вскочил и бросился бежать. Остальные неслись впереди, только видно было, как сверкали их пятки. Старики рассыпались по пустыне, ища укрытия за расположившимися неподалеку скалами.

В этот момент торнадо загремел и заскрежетал: он снова начал вращаться. Я не смог удержаться от соблазна бросить на него последний прощальный взгляд — когда еще доведется своими глазами увидеть застывший торнадо? Он выглядел как гигантская воронка, как гора, перевернутая вверх ногами. Скрежет превратился в свирепый рев. Я развернулся и припустил к ближайшему бархану. До чего же легкими стали движения и гибким тело! Одним махом я перелетел через гребень вала и притаился за ним, еле дыша от волнения.

Смерч с шумом начал вращение. Каменные глыбы песчинками взмывали ввысь, пыль стояла столбом, до смерти перепуганные скорпионы и змеи кружили по воздуху в бешеном танце.

С грозным рокотом торнадо быстро удалялся, направляясь вглубь пустыни.

Мы еще долго стояли растерянной кучкой, разглядывая наши помолодевшие лица, подбадривая друг друга и поздравляя с удачным спасением. Кто-то захватил с собой зеркальце, и теперь его вырывали друг у друга из рук.

Потом мы разошлись. Язон Бро отправился на поиски Смерти, он слышал о Соляном озере на острове Лапа, вода которого разъедает даже закаленную сталь. Слагоуд направился в Житость, поскольку я имел неосторожность упомянуть о моей встрече с боллогом. Он решил осесть там и ждать, пока мимо пройдет экземпляр с головой.

Понцотар Хьюзо производил теперь впечатление вполне нормального человека. К нему как будто вместе с молодостью вернулся и здравый рассудок. Но что поразило нас всех еще больше — на руках он держал грудного младенца.

— Это Вотан фон Осло, — объяснил Понцотар, покачивая малыша. — Мы совсем забыли, ведь он единственный из нас был молодым, потому что попал в торнадо не через стену, а сверху. Теперь он стал еще моложе.

Мы долго думали, кому поручить заботу о малыше, и наконец оставили его на попечение Понцотара, тем более что тот ни за что не хотел с ним расставаться. Так жизнь Вотана началась сначала.

Балдуан отправился в Бухтянск, где жила девушка его мечты.

В Атлантис, кроме меня, никто не стремился, что и понятно — людей там не жаловали. Балдуан начертил мне небольшую карту, чтобы я смог добраться до города кратчайшей дорогой. Туда, как правило, приплывают по морю или прилетают по воздуху, поскольку город располагается на полуострове, отрезанном от большой земли цепью непроходимых Пиритонических гор. Балдуан, однако, знал дорогу по суше. Это, пожалуй, был самый необычный путь во всей Замонии. Да что там, существуй хит-парад самых необычных путей Замонии, этому наверняка досталось бы первое место.

После трех дней упорного марша я достиг наконец окраин Сладкой пустыни. Еще раз напоследок взглянув на белое море, я окинул мысленным взглядом свою предыдущую жизнь. Я от души пожелал чудичам, фатомам, жителям торнадо и тем, кто вырвался оттуда вместе со мной, всего наилучшего. С этим чувством я взошел на последний бархан.

Как только я взобрался на гребень, передо мной раскинулось самое потрясающее зрелище из всех виденных мною в Замонии — впереди, в двух или трех километрах, возвышались иссиня-черные склоны пиритонических кристаллов, гладкие и неприступные. Большинство поверхностей были безупречно ровные, словно грани алмазов; взобраться по ним нечего было и думать, ну разве что с помощью специальных присосок, при этом ребра между гранями казались настолько острыми, что без труда разрезали бы, наверное, даже слона. Но поразило меня совсем не это. Примерно посередине горная цепь расступалась, образуя равнину, на которой лежала гигантская голова.

Гигантская голова около двадцати километров в диаметре.