Завтрак. Многоголосый хор веселых птичьих голосов пробудил меня утром от глубокого сна первооткрывателя. Огромный, невероятной красоты мотылек сидел у меня на носу и обмахивал меня, словно веером, большими разноцветными крыльями. С пальмы, под которой я лежал, упал кокос и раскололся на две совершенно равные половины, да так аккуратно, что не пролилось ни единой капли драгоценного нектара. Кокосовое молоко оказалось очень приятным на вкус, прохладным и бодрящим, а мякоть, подобно густым сливкам, просто таяла на языке.

Небольшая стайка колибри ненадолго зависла надо мной, потом с веселым, беззаботным щебетом птички одна за другой быстро исчезли в густом пальмовом лесу. Казалось, остров радушно приветствует своего первооткрывателя, говорит ему: «Добро пожаловать!» Что ж, пришло время заняться осмотром своих владений. Я встал, тщательно отряхнул шкуру от песка и направился вглубь острова.

По сей день у меня не хватает слов, чтобы во всей красе описать райскую роскошь острова Синего Медведя. Представьте себе густой пальмовый лес, могучие, раскидистые пальмы с золотистыми листьями и белоснежными стволами, одна краше другой, а между ними порхают стаи разноцветных мотыльков. Некоторые из этих мотыльков размером были не меньше чайки, а крылья у них переливались перламутром. Внизу, на земле, росли удивительные, невиданные цветы, с серебряными бутонами и хрустальными листочками.

У иных цветов бутоны излучали голубоватый свет, и из них доносилось нежнейшее пение — тихие, сладкие голоса, как у крошечных эльфов.

Я шел мимо высоких, пышных растений, пахнущих ванилью, листья которых то складывались, то раскрывались, как хвосты у павлинов. Другие растения, похожие на тюльпаны, на тоненьких желтых стебельках, ежесекундно меняли свою окраску. А стоило задержать на них взгляд чуть подольше, как они становились пунцово-красными и смущенно хихикали. Понятно теперь, чьи странные голоса я слышал вчера вечером, перед тем как уснуть.

Я вышел на поляну. На опушке в глубокой тени от раскидистых пальм мерцали фосфорическим светом бледно-зеленые орхидеи, бутоны которых то и дело выпускали в воздух разноцветные мыльные пузыри. Другие орхидеи, стоявшие рядом, прокалывали эти пузыри длинными тонкими хоботками, и те глухо лопались, исчезая навсегда. Над поляной на мгновение зависла целая эскадрилья колибри и тут же скрылась из виду стремительным нервным полетом.

Необычный пруд. Но самое удивительное ожидало меня в центре острова. Это был небольшой пруд с кипящим растительным маслом. Стоило мне подойти ближе, как масло забулькало и забурлило. По краям пруда стояли высокие растения, на длинных стеблях которых висели плоды, похожие на клубни картофеля. При моем приближении все растения, словно по команде, дружно опустили кроны в кипящее масло. Мне не осталось ничего другого, как остановиться и завороженно наблюдать, что будет дальше. Вскоре моего нюха коснулся чудесный, соблазнительнейший аромат жареного картофеля. Потом растения выпрямились и к моим ногам упало несколько аппетитных, подрумяненных клубней. Я подобрал один и робко надкусил. О, можно ли описать словами это блаженство?! Никогда в жизни я не ел ничего вкуснее. Разделавшись с одной картофелиной, я с жадностью набросился на остальные, и спустя короткое время все они исчезли у меня в желудке.

Чем больше я углублялся в лес, тем необычнее становились растения. По земле тут и там журчало множество звенящих ручейков. Рассмотрев их поближе, я с удивлением отметил, что вода в них была разного цвета. Некоторые, казалось, были наполнены обычной родниковой водой, в других текла белая жидкость, похожая на молоко, в третьих — оранжевая, как апельсиновый сок. Я наклонился и сделал глоток из оранжевого ручейка. Так и есть, апельсиновый сок!

Молочные реки. В белых ручейках текло настоящее, приятно прохладное молоко. По берегам росли кусты с темно-коричневыми плодами-орешками. Я случайно задел одну ветку плечом, скорлупки тут же раскрылись, из них в молоко посыпался коричневый порошок, и оно на какое-то время окрасилось в темный цвет. Зачерпнув немного жидкости, я отведал превосходнейшего какао.

По берегам рек росли фрукты и овощи, которых я никогда прежде не видел. Синяя цветная капуста, например, имела вкус жареного, аппетитно хрустящего мяса. Я заметил цветы, бутоны которых до краев были наполнены золотистым, тягучим медом. Интересно, что даже листья у этих растений были съедобными и по вкусу напоминали подсушенный в тостере белый хлеб. С деревьев свисали тонкие лианы спагетти, источавшие нежнейший аромат чеснока. Дупла деревьев наполнялись всевозможными соусами и пряными специями, стоило только постучать по коре кулаком. Грибы размером с гигантскую тыкву томились, поджариваясь в собственном соку, словно под землей была спрятана невидимая плита. Я отломил у одного кусочек шляпки, и она снова заросла прямо у меня на глазах.

На острове будто вообще не водилось ничего неприятного. Не было здесь кровожадных каннибалов, опасных болот, химериад и хищных зверей. Я не видел даже самых обычных малоприятных животных, таких, как пауки, комары, змеи и летучие мыши, встречались только те, которые радовали глаз, ну или по крайней мере не вызывали отвращения: мотыльки, бабочки, небольшие птички, крольчата, белочки, хомячки, фламинго, колибри и маленькие ласковые кошечки. Все они были очень спокойные и ничего не боялись, что свидетельствовало о том, что на острове царила самая мирная атмосфера. Поскольку еды было вдоволь, животным не приходилось охотиться друг на друга.

Я открыл настоящий рай на земле.

Климат был тоже самый что ни на есть благоприятный, ни холодный, ни жаркий, градуса двадцать три в тени плюс легкий, освежающий ветерок. Даже ночью здесь невозможно было замерзнуть, от земли распространялось приятное тепло, и она ласково мурлыкала, как довольная кошка, стоило только устроиться где-нибудь на ночлег.

О таком роскошном приеме я не мог и мечтать, он меня даже немного смутил. Это надо же, первый самостоятельно открытый остров — и такая удача! Я чувствовал себя так, словно после долгих, полных лишений скитаний наконец вернулся домой.

Первые дни я бродил по острову будто в волшебном, чудесном сне, едва осмеливаясь прикоснуться к соблазнительным лакомствам и яствам, боясь, что они исчезнут, растворятся в воздухе как мираж. Но все они были настоящие. Спустя какое-то время я достаточно осмелел и отведал всего понемножку: кусочек тут, глоточек там. Некоторые кушанья казались мне непривычными. Неудивительно, учитывая, что раньше я питался исключительно водорослями, лесными ягодами, орехами и чистой водой. Другие же с первого раза показались изумительно вкусными, как, например, какао из молочной реки или мед из бутонов цветков.

Конечно, я не сразу освоился с необычной флорой на острове, но она с готовностью раскрывала передо мной все свои секреты. Длинные, похожие на спагетти лианы оказались особенно хороши в сочетании с теплой мякотью растущих неподалеку гигантских томатов. Даже траву и ту можно было есть. Она немного горчила и отдавала орехом и как нельзя лучше подходила к жаренному в масле картофелю.

Разнообразие фруктов поражало воображение. Кроме обычных кокосов, бананов, апельсинов, яблок, орехов и винограда росли здесь и удивительные, экзотические плоды, пахнущие ванилью и корицей, таящие на языке сладким желе или, наоборот, хрустящие на зубах, как засахаренный миндаль. Красные, похожие на бананы плоды имели вкус марципана, а мясистые листья небольшого, приземистого дерева напоминали медовый пряник.

В конце концов я перепробовал все, во всех возможных сочетаниях и комбинациях.

Распорядок дня. По утрам, едва проснувшись, я не спеша отправлялся к молочной реке, тряс кусты с коричневыми «орешками» и жадно пил большими глотками какао. Затем наносил визит медоносным цветам, срывал себе пару тостов, после чего, удобно устроившись на поляне, с наслаждением поедал свой завтрак и наблюдал за стайками колибри, устраивавшей для меня настоящие авиашоу. Ко мне подбегали лесные кошки, терлись, мурлыча, о ноги и, довольные, нежились и кувыркались на солнышке.

После завтрака — обязательный обход владений. Остров мой был невелик, пожалуй не более двухсот метров в диаметре, зато буквально напичкан сюрпризами. Поющие цветы, например, каждый день разучивали новую песню, и я немало времени проводил, наслаждаясь их чистыми, серебристыми голосами, одновременно наблюдая за мотыльками, которые слетались на пение повальсировать. Белочки охотно радовали меня своими акробатическими номерами, после чего кто-нибудь из них обязательно забирался мне на голову или на плечи и мы вместе путешествовали по острову.

В обед я предпочитал заправляться у кипящего маслом пруда, лакомясь жареным картофелем с синей цветной капустой.

Вздремнув немного после плотного обеда, я отправлялся на пляж искупаться в ласковом море. Вода вокруг острова была спокойная, и в ней, очевидно, не было хищников. Я часами качался, лежа на спине, в легких волнах прибоя либо сидел у кромки воды, любуясь пестрыми ракушками, которые море тысячами выносило к моим ногам.

Я предпочитал оставаться на берегу до самого вечера и в компании кошек любовался закатом. Потом снова шел в лес, устраивался там калачиком на теплой, мурлыкающей, покрытой бархатистым мхом земле и засыпал, мечтая во сне, что я капитан гигантского железного корабля.

Поначалу я вел здоровый, размеренный образ жизни: ел не много, старался как можно больше двигаться и, главное, был вполне доволен предлагаемым разнообразием блюд. Но спустя пару месяцев в перерывах между основной едой я начал устраивать мелкие перекусы. Ничего особенного: картофелинка там, тостик тут и уж на закуску непременно увесистый плод шоколадного дерева. Хотя меня иногда раздражала скудность гастрономического ассортимента на острове, спустя полгода я уже не мог отказать себе в удовольствии устраивать второй завтрак из двойного тоста с медом, в полдник — из листьев пряничного дерева, слегка закусывая перед ужином грибами с цветной капустой, и всегда ел фрукты на ночь перед сном. Долгие прогулки уступили место удовлетворенному отдыху после еды. Со временем перерывы между едой становились все короче и короче. Я устраивал теперь перекусы между первым и вторым завтраком — это называлось у меня «промежуточный завтрак», — незадолго до обеда для улучшения аппетита лакомился первым десертом, состоявшим из марципана, шоколада и меда без тостов, а потом еще уминал пару пряников, чтобы не наедаться сразу основными блюдами на голодный желудок. Затем следовали жареный картофель, спагетти по-итальянски с томатным соусом и опять-таки пряники и фрукты. Ужин был разделен на несколько трапез с той целью, чтобы растянуть его до самого сна. Обычно он состоял из большого гриба с цветной капустой на гарнир, после чего устраивался небольшой перерыв, чтобы отведать молока из молочной реки. Потом шел жареный картофель с шафраном и опять же пряники. А перед самым сном несколько тостов с медом.

Вскоре я дошел до того, что просыпался ночью, чтобы поесть. Пробираясь на ощупь по темному лесу, я свешивался вниз головой в молочную реку, поспешно набивал рот плодами какао, а потом еще долго и жадно чавкал в медоносном цветке, после чего во сне меня мучили гастрономические кошмары.

Сюрпризы природы. А между тем с растительностью на острове происходили удивительные перемены. Как только я объедался одним блюдом так, что глаза мои больше на него не смотрели, щедрая природа тут же выращивала где-нибудь в лесной чаще новый деликатес. Под землей вдруг стали находиться отборные, крупные, ароматные трюфели. Я не сразу привык к их необычному, резковатому вкусу, но зато, когда это произошло, меня от них было уже за уши не оттащить. В сочетании со спагетти они доставляли мне ни с чем не сравнимое, райское удовольствие. На месте, где раньше росли вульгарные шампиньоны, теперь красовались отличные белые грибы высотой в человеческий рост. Они радовали меня, приправленные гвоздикой и кориандром. С недавних пор прибоем стало выбрасывать на берег множество устриц. Раньше мне бы и в голову не пришло глотать сырых скользких моллюсков, но со временем мой вкус стал утонченнее, язык избирательнее, а аппетит еще более всепоглощающим. Теперь в перерывах между едой я обязательно заглатывал одну-две дюжины устриц. Потом я вдруг стал свидетелем массового исхода из моря омаров и их фанатичного прыжка в кипящее масло. Научившись вскрывать твердый панцирь, я открыл для себя лакомство, которое до сих пор не в силах забыть.

Теперь каждый день был подчинен строгому графику трапез. Спать я уже больше не мог, — мешал набитый желудок. Мне удавалось только время от времени ненадолго проваливаться в тягучую дрему, во время которой я продолжал грезить о предстоящей еде. Физические упражнения были давно позабыты, сил хватало только на то, чтобы кое-как перекатиться от одного блюда к другому.

Год спустя. Минул год. Я превратился в откормленного, круглого, как футбольный мяч, поросенка. Я весил теперь в десятки раз больше, чем тогда, когда впервые ступил на остров гордой ногой первооткрывателя. Вот уже несколько месяцев я не видел моря. Я зарос грязью и пах дешевой закусочной. Тело мое каждой по́рой источало вонючий и липкий жир. Я не мылся и не причесывался и неделями не поднимался с места. Любое движение давалось мне с невероятным трудом, пот градом катился по грязной шкуре. Дышать и то было тяжело, в горле свистело и хрипело, а глядя на землю, я не видел ног, потому что обзор заслонял огромный, раздутый живот. Да и веки отяжелели настолько, что у меня едва хватало сил ненадолго их приподнять. Все мои мысли теперь были посвящены одной лишь еде. Мозг постоянно работал над составлением нового, еще более изысканного меню, над поиском неизведанных вкусовых ощущений и изобретением самых невероятных блюд из самых редких продуктов.

И вот однажды, примерно между тринадцатой и четырнадцатой переменой блюд, размышляя над тем, хватит ли мне на ужин большого, высотой в человеческий рост, белого гриба, я вдруг заметил, что ветер переменился, и неожиданно уловил носом запах, которого прежде не чуял на острове. Это была мерзкая, затхлая вонь, словно от водорослей, гниющих в теплой стоячей воде. И тут я вдруг почувствовал себя совсем зрелым, даже, может быть, чуточку перезревшим, как яблоко, которое вот-вот упадет на землю. Или, лучше сказать, как поросенок, которого пришла пора заколоть.

Остров просыпается. И тут остров подо мной задрожал. Я попытался вскочить, но, едва приподнялся, в глазах потемнело, и мне пришлось снова обреченно опуститься на землю. Я разучился стоять!

Пальмы вокруг меня, словно по мановению волшебной палочки, дружно засохли и скрючились, превратившись в отвратительные сухие коряги, торчащие из земли черными костлявыми лапами. Все остальные растения тоже моментально пожухли, сочная трава превратилась в сплошной черный ковер и стала похожа на пепелище. Повсюду в земле образовались кошмарные дыры, которые открывались и закрывались подобно омерзительным рыбьим ртам. Мне даже казалось, что я вижу в них острые мелкие зубы. В одно мгновение рай превратился в ад.

Птицы и мотыльки, будто сраженные громом, падали ниц; корчась и ежась, они превращались в труху, и их прах быстро рассыпался по ходящей ходуном земле. Со всех сторон слышались страшные, жуткие звуки — хрюканье и чавканье, словно меня окружило разъяренное стадо диких кабанов. Я в очередной раз попытался встать, чтобы бежать, — не тут-то было, мне не удалось сдвинуться с места. Одно из засохших растений, которое некогда было поющим цветком, мертвой хваткой вцепилось мне в ногу. А потом оно стало расти, очень и очень быстро.

Оно поднималось все выше и выше, увлекая меня за собой. В конце концов я завис вверх тормашками на двадцати-тридцатиметровой высоте. Взглянув вниз, я, вне себя от ужаса, обнаружил, что по голой, черной поверхности острова расползлась гигантская трещина, разверзшаяся подо мной громадной акульей пастью. Я смотрел в огромную вонючую пропасть, обрамленную тысячами гнилых зубов.

Из «Лексикона подлежащих объяснению чудес, тайн и феноменов Замонии и ее окрестностей», составленного профессором Абдулом Филинчиком

GOURMETICA INSULARIS. Gourmetica Insularis — редкое морское растение из семейства гетеротрофных плотожоров, то есть таких растений, которые, вопреки существующим в природе законам, питаются органической пищей. Gourmetica причисляется к немногочисленной группе самых коварных существ Замонии, которые используют запрещенные приемы приманки добычи. Кроме gourmetica к этой группе относятся также крохотная звезда-мухоловка и исключительно редкий паук-ведун. Gourmetica может превращаться в подобие плавучего рая, приманивая таким необычным способом свою добычу и откармливая ее до нужных размеров. Взрослое растение достигает в диаметре километра, но ему достаточно трех кубических сантиметров живой плоти, чтобы прожить целый год. При этом в пищу ему не годятся ни плавниковые, ни пернатые, так что охотится оно исключительно за существами высшей организации, а именно млекопитающими. С помощью длинного корня gourmetica прирастает к морскому дну, что является несомненным благом. Попробуйте-ка представить себе, что мог бы натворить такой плотожор, будь у него возможность свободно передвигаться, например, в каком-нибудь густонаселенном портовом городе.

Итак, я висел в воздухе, черная лапа держала меня на весу над гигантской прожорливой пастью точно так же, как пару минут назад я держал надо ртом кисть аппетитного винограда. Подо мной зиял гигантский отвратительный зев растения, я видел, как в него ручьями течет жадная слюна. Зеленый, похожий на исполинского змея язык тянулся из пасти ко мне. Меня достигло зловонное дыхание монстра, от ядовитых газов которого я чуть не лишился чувств. И тут державшие меня за лапу тиски начали подозрительно ослабевать, еще мгновение — они разжались, и я вверх тормашками ринулся вниз, прямиком в глотку коварного плотожора.

Говорят, что перед смертью в голове, словно кино, проносится вся твоя жизнь. В моем случае фильм получился короткометражный: карликовые пираты, химериады, волны-болтушки, остров Гурманов, — неужели это конец?! Несомненно. Ведь я лечу вниз головой в глотку гигантского голодного плотожора, у которого и в мыслях нет отказаться от лакомого кусочка.

Удивительно, насколько четко воспринимается все вокруг в такие минуты. Я, например, сразу же обнаружил, что зубы растения находятся в плачевном, страшно запущенном состоянии: поросшие водорослями и колониями ракушек, гнилые, покрытые толстым слоем слизистого налета, они источали тошнотворнейший запах, какой только можно себе представить. Мало того, в щелях между зубами красовались застрявшие там ребра акул, останки мелких китов, скелеты тюленей и морских котиков, заплывших, как видно, сюда по ошибке. А в самой глубине пасти я разглядел прогнившую деревянную лодку с двумя человеческими скелетами в ней. Не ускользнул от моего внимания и клокочущий пищевод, жадно ловящий свою добычу, чтобы отправить ее дальше в желудок. Мне даже удалось проанализировать различия между ситуацией, в которой я оказался теперь, и моей встречей с тираннокитом Рексом. Их оказалось три, а именно: кит чуть не проглотил меня чисто случайно, плотожор же подло спланировал все с самого начала и отлично довел свою игру до конца. Потом, в китовую пасть меня занесло вместе с водой, а сейчас я пикировал в глотку растения в свободном полете. И наконец, здесь не было усов, за которые можно было бы ухватиться.

Я закрыл глаза. Тут что-то крепко схватило меня за лапу, и я, перестав падать, повис в воздухе. Уже в следующую секунду я быстро полетел в обратном направлении, то есть вверх. Раскрыв зажмуренные от страха глаза, я обнаружил, что чудовищная пасть действительно удаляется, неведомая сила тянет меня ввысь.

Челюсти монстра с лязгом захлопнулись, пытаясь еще ухватить меня на лету, но в тот самый момент, когда огромные зубы ударились друг о друга, я был уже на свободе. Меня продолжало тянуть вверх. Внизу бесновался разъяренный плотожор. Он снова и снова разевал свою перекошенную от злобы пасть и изо всех сил пытался до меня дотянуться. Но я был уже на недосягаемой высоте. Растение только впустую щелкало зубами. Потом оно вдруг запрокинуло громадную голову и издало душераздирающий вопль отчаяния, который раскатился по всему океану.

Только теперь я отважился поднять глаза.

Странная птица. Очень большая птица — не уверен, что это слово здесь уместно, — держала меня за лапу. Я болтался в ее когтях, как пустой рюкзак, который вот-вот бросят на землю.

— Ну что, дружок, опять повезло, да? — обратилась она ко мне.

У меня не было слов. A птица разжала когти, и я полетел вниз, как раз в рычащую пасть растения. Мой спаситель тем временем описал в воздухе петлю, и я плашмя рухнул ему на спину. С трудом удерживая равновесие, я осторожно приподнялся и сел.

— Эхм… Спасибо! Ты спас мне жизнь, — услышал я свой дрожащий голос.

Необычная птица медленно повернула голову в мою сторону и внимательно посмотрела на меня большими круглыми белесыми глазами.

— Не за что. Это моя работа.

— Твоя работа? Ты что, спасатель? — удивился я.

— Да. Прихожу на помощь в последнюю секунду! — заявил мой благодетель с нескрываемой гордостью в голосе. — Такая у меня работа!

Потом он помолчал, очевидно, чтобы дать мне время переварить услышанное, и добавил:

— Разреши представиться — Дэус Экс Мáхина! Вообще-то это мой псевдоним. Но ты можешь называть меня просто Мак. Меня все так зовут.

— Очень приятно! — ответил я. — А меня зовут Синий Медведь.

Из «Лексикона подлежащих объяснению чудес, тайн и феноменов Замонии и ее окрестностей», составленного профессором Абдулом Филинчиком

PTERODAKTYLUS SALVATUS. Птеродактиль, или странствующий динозавр-спасатель, наряду с замонианским морским драконом и тираннокитом Рексом, относится к группе вымирающих гигантов. Живых птеродактилей во всем мире сохранилось не более нескольких тысяч, и их численность, к сожалению, очень быстро сокращается. Несмотря на то что птеродактили обладают некоторыми чертами, роднящими их с классом птиц, — передвижение по воздуху посредством взмахов гигантских крыльев, а также наличие твердого костяного клюва, — они все же не откладывают яиц и отличаются абсолютно несвойственной для птиц манерой поведения. Питаются динозавры-спасатели опять же не червями и полевыми мышами, а, следуя своеобразной диете, исключительно вегетарианской пищей. Они обладают также способностью говорить, причем развивают ее до вполне приличного уровня. Все птеродактили испытывают постоянную внутреннюю потребность приходить на выручку другим живым существам, попавшим в беду. Особенно примечательно то, что сами они считают спасение чужих жизней своей работой, поэтому любая спасательная операция подчиняется строгим законам профессионального кодекса. Акт спасения жизни обязательно должен быть обставлен в наивысшей степени захватывающе и драматично. Птеродактили даже соревнуются между собой, кто продержится дольше, прежде чем броситься на выручку. Динозавр-спасатель сначала долго кружит над своим клиентом и устремляется на помощь в тот самый момент, когда надежды на спасение не остается никакой, то есть в самую последнюю секунду. Этому самоотверженному поведению крылатых ящеров до сих пор не найдено никакого разумного объяснения. Сами они, отличаясь характером крайне замкнутым и необщительным, избегают каких бы то ни было комментариев по этому поводу. Предположительно это связано с предстоящим вымиранием летучих гигантов. Поскольку большинство динозавров за время своей многовековой истории не прославили свой род ничем, кроме прожорливости, вполне вероятно, что нынешние динозавры-спасатели своим жертвенным поведением стараются, пока не поздно, оставить по себе добрую память в веках.

Так было и со мной. Мак уже несколько дней кружил над островом, прекрасно зная, какая участь меня ждет. Он мог бы вытащить меня гораздо раньше, но нет — положено ждать до последней секунды.

— Ты такой толстый. Видно, оторвался там внизу по полной программе, да? — поинтересовался Мак, не поворачивая головы.

Я покраснел.

— Поганая тварь! — процедил Мак сквозь зубы и смачно сплюнул вниз. — Ненавижу! Каждый год приходится спасать тьму простофиль. И находятся же идиоты, которые покупаются на такие дешевые штучки.

Я покраснел еще сильнее.

— Это тебе урок, — добавил Мак. — Бесплатный сыр бывает только в мышеловке! Усек?

Я поклялся сделать соответствующие выводы.

Впереди, у линии горизонта, маячил остров с высоченной горой. Мак держал курс прямо на нее.

— Эта планета полна опасностей, — кричал он мне через плечо. — Нельзя расслабляться, и глазом не успеешь моргнуть, как влипнешь в историю. Так что гляди в оба! Понятно?

Каждый взмах его мощных крыльев приближал нас к вершине горы.

— Э-эхм-м, — попытался предупредить его я.

Мак не слышал.

— Всегда начеку! Вот мой девиз! А стоит чуть зазеваться — пиши пропало!

Мы с бешеной скоростью неслись к вершине горы. Еще один-два взмаха гигантских крыльев, и мы разобьемся!

— Осторожно! — завопил я. — Скала!

Мак прищурился, потом вытаращил глаза.

— О-о-го! — испуганно рявкнул он и резко принял вверх.

Острие горы просвистело в миллиметре под его животом.

На некоторое время воцарилось неловкое молчание. Потом Мак вздохнул:

— Молодец, спасибо. У тебя хорошее зрение, малыш.

Он снова вздохнул:

Предложение.  — Открою тебе секрет, только поклянись, что ни за что на свете никогда никому ничего не расскажешь!

Ради него я был готов на все. Он спас мне жизнь.

— Знаешь, мои глаза уже совсем не те, что раньше. С годами развивается близорукость. Мне ведь уже три тысячи лет.

Насколько это верно, не могу сказать даже сейчас. Все динозавры-спасатели склонны к преувеличению.

— Только прошу тебя, никому ни слова! Если коллеги узнают — мне конец! — Он вздохнул. — Осталось продержаться всего один год. Потом выхожу на пенсию. Но до тех пор надо держаться. А это непросто. Знаешь, тебя я заметил только потому, что ты толстый как бочка да еще синего цвета.

Мак обернулся и посмотрел на меня печальными глазами:

— Послушай, малыш, я хочу сделать тебе предложение. Оставайся со мной на этот год. Будешь моим навигатором, впередсмотрящим, моими глазами. Жилье и еду гарантирую. Посмотришь мир. Соглашайся! Чудесные спасения в последнюю секунду. Симпатичные девочки на краю гибели. Как тебе, а?