Смайк и Румо шли весь день. Свет, чистое небо, невообразимый вид, природа, облака — они должны были постепенно заново привыкать к этим обычным, само собой разумеющимся вещам. И хотя под ними теперь была твёрдая земля, они, казалось, всё ещё пошатываются, как на Чёртовых скалах в море. Пока они шли по дюнам, Смайк завалил Румо тысячей вопросов. Смайк передвигался как это делают морские коровы — верхняя часть тела высоко вертикально поднята, нижняя часть передвигается вперёд с помощью ритмичных волнообразных движений. К огромному удивлению Румо они быстро продвигались вперёд, хотя Смайку отдых был необходим чаще, чем вольпертингеру.

Вопросы Смайка касались в основном сражений в лабиринте Чёртовых скал: как вели себя циклопы во время битвы? Какими методами и инстинктивными стратегиями пользовался Румо? И он требовал снова и снова рассказать сцену, когда Румо был ослеплён.

К вечеру плоский прибрежный ландшафт перешёл в изредка покрытые лесом холмы. Тут и там постоянно встречались кусты, с которых можно было сорвать пару ягод или орехов. Затем они нашли даже одну яблоню, сплошь покрытую кислыми маленькими яблочками. Румо было совершенно не важно, что он ест. После того, что произошло на Чёртовых скалах, он определённо предпочитал быть голодным, нежели сытым. Можно было подумать, что всю еду, необходимую для его жизни, он уже съел в клетке циклопов-главарей. Одна мысль о принятии сырой пищи будет ему всю жизнь напоминать о зверстве циклопов, а чувство сытости и приходящая с ним тяжесть в желудке вызывали у него недомогание.

Смайк же, когда они прилегли отдохнуть в маленьком лесочке, наоборот предался кулинарным фантазиям. Свежие яблоки разбудили в нём едва сдерживаемое желание поесть приличной пищи, которое он старательно подавлял на Чёртовых скалах. Теперь они были на суше, а суша означала для Смайка культивированные земли, на которых здоровые коровы жуют сочную траву, увеличивая свои жировые отложения и наполняя вымя жирным молоком, из которого можно сделать божественные сливки, из которых, в свою очередь, можно сделать божественные торты… — и так далее, и так далее. Его фантазия была нескончаемой, пока он наконец сладко не уснул представляя себе одно блюдо, в котором главную роль играли фаршированные мышиные пузырьки.

Румо тоже, впервые за долгое время, уснул глубоко и крепко. Ему снилась серебряная нить, летящая над золотисто-жёлтыми хлебными полями.

 

Цивилизация

Местность, куда рано утром вышли Румо и Смайк, была покрыта бесчисленными речками и ручейками. Для вольпертингера было невозможно самостоятельно переправиться через ручей, если его глубина была выше колена. И поэтому способность Смайка плавать оказалась более чем полезной, правда теперь им приходилось, по вине того же Смайка, отдыхать на много чаще.

Вода превратила всю местность в рай: везде росли ягодные кусты, ревень, яблони и цветы, привлекающие разнообразных животных. Гудели пчёлы, птицы охотились на насекомых и всё вокруг просто кишело кроликами, куропатками, косулями, утками и голубями. Румо мог бы без проблем убить косулю или кролика, которые совершенно их не боялись, но после событий на Чёртовых скалах это казалось ему преступлением, о чём Смайк постоянно громко сожалел.

После нескольких часов марша ландшафт стал более равнинным и однотонным, реки стали встречаться реже, дороги — чаще и они были натоптаннее. То тут, то там на холме стоял домик с подворьем, хлебные поля и огороженные пастбища сменили леса и дикие лужайки.

— Чувствуешь? — спросил Смайк.

Конечно Румо чувствовал это, он чуял это даже своим поврежденным носом. Уже какое-то время в воздухе висел навязчивый запах: аромат свинины, жареной на буковых поленьях. Румо пытался игнорировать этот запах, поскольку он смешивался с другими, скорее неприятными запахами. С запахом табачного дыма и пота. С запахом конского навоза.

— Там кто-то серьёзно готовит, — сказал Смайк дрожащим голосом.

— Три существа. Там, впереди, за холмом, — и Румо указал в ту сторону, откуда шёл запах. Смайк ускорил шаг.

В ложбине за холмом, на перекрёстке двух дорог стоял тёмный … дом. Он не был профессионально построен из брёвен, нет, он состоял из кривых балок, треугольных окон и абсурдной крыши. Теперь и Смайк почуял запах холодной золы, сгоревшего жира и отстоявшегося пива. Такой запах был только у одного определённого вида строений.

— Трактир, — простонал он.

У поилки около дома были привязаны две рабочие лошади, с чёрной шерстью и белыми гривами.

— Там, внутри — кровомясники, — прошептал Смайк. — Минимум двое. Только кровомясники ездят на рабочих лошадях без седла. Так что, если считать трактирщика, их минимум трое.

Румо кивнул:

— Три существа. И все немытые.

Смайк немного подумал.

— Послушай, — сказал он. — Я бы хотел попросить тебя кое о чём, что тебе наверняка не понравится.

Румо слушал внимательно.

— Я бы хотел, чтобы ты встал на четыре лапы, когда мы зайдём в этот трактир.

— Почему?

— Это немного связано с боевой тактикой, которую я бы назвал Фактором неожиданности. Ты можешь изучить её в процессе.

— Хм, — Румо вспомнил, как он на четырёх лапах вошёл в пещеру с двенадцатью циклопами. Это оказалось не совсем удачной идеей.

— Послушай! Когда мы будем внутри — молчи. Не говори ни слова, ни одного слова, понятно? Говорить буду я. В какой-то момент я выйду на минутку из комнаты, а ты просто внимательно послушаешь, что будет в это время сказано. Есть только два варианта: или это будет что-то хорошее, или что-то плохое. Если это что-то плохое, то, когда я вернусь, ты подашь мне знак — поскребёшь пол правой лапой. Остальное решим уже на месте.

Румо кивнул и встал на четыре лапы.

 

История одного дома

У каждого дома есть история. Эти истории могут быть увлекательными и не очень, в зависимости от того, кто в этих домах живёт. Если в доме живёт наттиффтоффский нотариус, можно, соответственно, вести речь о бедной событиями истории, в которой регулярно пропалывают полисадник и платят налоги. Если в доме живут оборотни, тогда жильцы дома днями напролёт лежат в закрытых гробах в подвале, а ночами, после того, как гробы откроются, разыгрывают такие спектакли, для которых, собственно, и были придуманы толстые стены. Такими разными могут быть истории домов в Замонии. А это — история трактира «У стеклянного человека».

Кромек Тума был кровомясником второго класса, это означало, что он, даже среди кровомясников, считался не особо одарённым. Кровомясники когда-то, когда именно, не знает никто, так как не нашлось ни одного учёного, для которого изучение истории кровомясников имело бы ценность, создали не особо сложную двухклассовую систему, которая должны была разделять кровомясников на не очень тупых и очень тупых. Но скоро стало понятно, что слишком тяжело определять разницу между умеренной и абсолютной тупостью и переход из одного класса в другой был очень лёгким. Так что, со временем, все забыли об этой системе. Но что тут нужно сказать, так это то, что если бы к Кромеку Тума применили мерки старой классовой системы, то к системе пришлось бы добавить третий класс.

Кровомясники в Замонии считались среди говорящего населения существами с наименее развитыми социальными инстинктами. Большинство кровомясников работали там, где грубость и бесчувственность не только терпелись, но и даже требовались: охранники в кабаках и мойщики трупов, ярмарочные боксёры и солдаты пехоты, палачи. А кому даже для этой работы не хватало квалификации, те открывали кабаки, как, например, Кромек Тума.

Но так было не всегда, Кромек сделал достаточно солидную для кровомясника карьеру. Он двадцать пять лет служил в личной армии мелкого князя по имени Хуссаин Йенадепор. Службу он начал в возрасте десяти лет. Он побывал с князем Хуссаином во всех бесчисленных приграничных войнах, потеряв при этом один глаз, четыре пальца на ногах и два на руках. Его тело покрывали сто четырнадцать больших шрамов и несчётное количество маленьких. Он оглох на одно ухо, так как слишком часто стрелял из пушки. А также страдал от частых подёргиваний с тех пор, как ему в спину попала отравленная стрела.

Но всё это ни за что бы не привело Кромека к мысли сменить профессию. Нет, это сделали экономическая конъюнктура и судьба. В один прекрасный день князь Хуссаин вышел к своим солдатам и сказал: «Ребята! Я разорён! Мне очень жаль, что я не могу вам рассказать ничего радостного, но казна княжества пуста. Усовершенствование этой безумной огненной катапульты, которая всё равно стреляла назад, стоило бешеных денег, а нападение на Флоринт, к сожалению, не закончилось той победой, которой следовало бы ожидать от гения стратегии, разработавшего эту операцию. Короче, ребята, вы уволены!»

Кромек даже не мог себе представить, что князья могут разоряться. В сто восемьдесят лет он видел себя бодрым руководителем, в двести пятьдесят — военным пенсионером с пожизненной пенсией. А теперь ему только стукнуло сто двадцать и он уже безработный. Вместе с остальными кровомясниками они линчевали князя, затем ходили вокрyг пару часов с его головой, насаженной на пику, но это не вернуло им их рабочих мест. Так что они разошлись в разные стороны и по одному или группами бродили по Замонии.

Кромек отправился в путь со старым ветераном по имени Ток Текко. Пару лет они занимались грабежом на дорогах и, таким образом, оплачивали свои долги, но затем однажды в лесу оборотни так ужасно отделали Тока, что Кромеку пришлось похоронить его заживо. Это считалось единственным средством против того, чтобы укушенный сам не превратился в оборотня. Кромек пошёл дальше один, избивал время от времени путешественников, имевших несчастье попасться ему на пути, забирал у них деньги и еду и продвигался всё дальше на юго-запад Замонии. Однажды он подошёл к перекрёстку и задумался, в какую сторону ему идти. И вдруг он услышал голос.

— Кромек Тума, — произнёс голос.

— Хэ? — ответил Кромек Тума.

— Кромек Тума, — повторил голос, — Снрт финц.

— Что?

— Снрт финц. Ммфи. Дратбла.

Кромек Тума почесал затылок. Из сказанного он не понял ни слова, кроме своего имени. И это не удивительно. Дело было в том, что в данный момент он сошёл с ума. Конечно он этого не знал, но он страдал душевной болезнью, нередко встречающейся у кровомясников и вызываемой нарушением обмена веществ в мозге. Именно сейчас она у него и началась. Это была легко диагностируемая болезнь с достаточно типичными симптомами: её жертвы слышали обычные голоса и приказы или музыку других планет, иногда они кружились несколько дней по кругу или выли без перерыва. А затем несколько месяцев подряд опять всё было в порядке. То, что происходило в настоящий момент на перекрёстке, так это то, что болезнь пыталась сформулировать свои первые приказы. Следующие три дня Кромек стоял на перекрёстке, выл, кружился по кругу и пытался понять неразборчивое бормотание у себя в голове. Но вдруг голос стал кристально чистым и произнёс: «Я приказываю тебе построить на этом месте таверну.»

— Ты кто? — спросил Кромек.

— Я, э-э-э, я — Стеклянный человек, — ответил голос.

Этого объяснения хватило Кромеку Тума и он построил таверну. Можно сказать, что его болезнь протекала достаточно спокойно, так как многие её жертвы получали очень причудливые приказы, а некоторые приказы были по-настоящему кровавыми. В случае же Кромека его больной мозг создал мало-мальски сносную основу для собственного дела, поскольку таверны всегда пользовались спросом, особенно в таких отдалённых от цивилизации местах.

 

Цордас и Цорилла

Кромек Тума пребывал в достаточно стабильном для его болезни душевном состоянии, когда Смайк и Румо подошли к его трактиру. Вольпертингер, как договорились, рыча и на четырёх лапах. Последний припадок у Кромека был три недели назад, поэтому в ближайшие два-три месяца его ожидало спокойствие. В последнее время у него впервые появилось что-то типа постоянных клиентов — двое кровомясников по имени Цордас и Цорилла, нашедших его без сознания после последнего припадка и приведших его в себя. К своему ужасу Кромек установил, что эти бессовестные бандиты воспользовались его беспомощностью и опустошили ночью его запасы. К тому же теперь Цордас и Цорилла приходили к нему каждый день, что б проверить как идут дела. Вскоре они стали постоянными проверяющими таверны «У стеклянного человека», они много пили и ели и всё время играли в карты. Они не платили, а просто записывали долги на свой счёт, который рос с каждым днём.

В отличие от Кромека Цордас и Цорилла были раздражены, но они не показывали этого. Когда они пару недель назад впервые зашли в Стеклянного человека, Кромек стоял за стойкой и выл. Сначала их это развеселило, но когда они стали сами себе наливать вино из бочoнка и трактирщик не потребовал оплаты, тогда они поняли насколько тот беспомощен. Они уселись, пили вино, ели жаркое и ждали. Через пару часов Кромек, не переставая выть, начал вертеться вокруг своей оси. Всю ночь они смотрели на него, подзадоривали и зверски напились. Когда они утром проснулись, Кромек, скуля, всё ещё стоял за стойкой. Тогда они начали грабить его кладовую и пошли прятать добычу в свой тайник. Они вернулись в трактир, чтобы забрать остатки добычи, но в это время Кромек пришёл в себя. Они оказались в дурацком положении и начали нести что-то про бандитов, которые, увидев их, разбежались. Кромек поблагодарил их и Цордас с Цориллой стали приходить в трактир каждый день, ожидая, когда же он опять начнёт выть.

Но духовное состояние Кромека оставалось стабильным. Он замечал каждый напиток и каждый кусок еды, который они выпивали или съедали, и рисовал соответствующие значки на своей доске. Цордас как раз в этот момент обдумывал, что неплохо бы решить эту проблему традиционным путём — ударив Кромека винным кувшином. Таким образом он решaл большинство проблем в своей жизни. Но этому мешало то, что трактирщик был крепким парнем, ветераном войны и пребывал, всё ещё, в отличной форме. Поэтому результат был более, чем очевиден.

 

Клиентура

— Доброго дня вам, господа! — оторвал Цордаса от размышлений о насилии мелодичный бас Смайка. — Надеюсь, мне позволено войти.

Смайк и Румо огляделись вокруг. Таверна хоть и была примитивно обставлена, но соответствовала требованиям торговли спиртными напитками. Тут была и убого сколоченная стойка, и несколько кривых столов со стульями, сделанными, очевидно, из пней, и два початых бочонка — один с вином, другой — с пивом. Обгоревшая свинья жарилась над огнём в камине. Смайк часто мечтал о таком сидя в своём водоёме на Чёртовых скалах.

Кровомясники испуганно уставились на дверь. Цорилла инстинктивно схватил под столом свой моргенштерн, а Кромек уронил от страха стакан. Появление в этой глуши гостя было уже огромной редкостью, но такая необычная парочка ещё ни разу не переступала порога Стеклянного человека. Цордас и Цорилла ещё ни разу не видели вольпертингеров, не говоря уже о червякуле. В отличие от них Кромек уже встречал червякулов — один из них был долгое время военным министром у Хуссаина Йенадепора. Этот, тут, был очень похож на военного министра, но вероятно все эти чудовища были одинаковы. Румо же он принял за обычного дикого пса.

Смайк подполз к прилавку, в то время как Румо остался стоять у двери.

— Я надеюсь Вы позволите мне пару минут погреться у огня, — сказал Смайк.

Кромек неохотно хрюкнул:

— Пить будете?

— Э, нет, к сожалению нет. Мой пёс и я придерживаемся в настоящее время строгой диеты. Из-за, э, проблем со здоровьем, — взгляд Смайк приклеился к бочонку с вином.

Рот у него наполнился слюной, как только воспоминания, собранные ранее его вкусовыми рецепторами при питье сброженного виноградного сока, добрались из его мозга до слюнных желез: «Гралсундерский Жабий колодец» — отборное вино из вяленых ягод. Лёгкий привкус корицы в «Девичьих ягодах» из Орнишии. Охлаждённое в подвале белое вино в летнюю жару. Танин, деликатный тон горечи, тонкий привкус дубового дерева. Карминно-красный мидгардский «Трольберг» — словно бархатным шлейфом обволакивает язык мускатным ароматом. Три года уже не пил Смайк вина, не курил фогарр, не ел жареного мяса.

— Только не долго, — пробурчал Кромек Тума, выдернув Смайка из транса, — Это таверна, а не зал ожидания!

Смайк подполз к огню и начал втягивать в себя запах жареной свинины. Под слегка обуглившейся свиной кожей вздувались и опадали толстые пузыри, время от времени они с тихим свистом лопались и тяжёлые капли жира и сока сползали вниз и шлёпались в огонь, где они шипя превращались в пар. И как только такое возбуждающее аппетит облачко достигало носа Смайка, все его четыре желудка начинали неистовствовать, как болото в середине лета. Газы брожения пробирались по его кишечникам, внутри Смайка стоял писк, как в мышином гнезде, и, пребывая в абсолютном кулинарном возбуждении, он чрезвычайно громко пукнул.

Кромек Тума боялся, что сейчас этот необычный гость, как изголодавшийся волк, набросится на его жаркое. Он убедился, что его арбалет находится на своём месте под стойкой. Если эта жирная гусеница сделает одно неверное движение, то он пригвоздит её двумя дротиками к стене.

Румо в это время стоял выжидающе у двери. Всеми своими органами чувств он ощущал растущее напряжение, он чуял текущий от страха пот, бешено бьющиеся сердца. Всё, так казалось Румо, пахло фальшиво — и это не имело ничего общего с его обожжённым носом. Даже в голосе Волцотана Смайка слышалась лживость, хотя он очень старался звучать весело. С огромным усилием перенёс Смайк своё внимание с жаркого на кровомясников:

— Можно поинтересоваться, что это за карточная игра?

— Румо, — сказал Цордас.

Румо прислушался. Смайк засмеялся:

— О! Румо — это моя любимая игра!

Румо очень хотел что-то сказать, но он должен был придерживаться договорённости. Так что он тихо зарычал.

— Ты бы привязал свою псину, — недружелюбно посоветовал Цорилла.

— Он ничего не сделает.

— Прикольно, так говорит каждый, у кого есть собака, — сказал Цорилла, а Цордас зло рассмеялся.

— Послушайте, — сказал Смайк торжественно, — я не хочу вас обманывать. Как бы я мог это сделать, у меня ведь нет одежды, нет багажа. Отсюда ясно видно, что у меня нет и денег.

Оба кровомясника разочаровано хрюкнули.

— Но всё-таки я бы с удовольствием немного с вами поиграл. У меня есть предложение: видите этого великолепного вольпертингера там? Он принадлежит к диким экземплярам, и вы, наверняка, знаете как ценятся они в качестве охранников, особенно у крестьян в этой местности. Известно, что за вольпертингеров уже выплачивалось по тысяче пир.

Кровомясники скорчили недоверчивые рожи. Они не имели никакого понятия о продаже вольпертингеров. Но слышать об этом они уже слышали. Теперь они заметили и рoжки на его голове.

— Это — вольпертингер?

— Тысяча пир. За одного обычного вольпертингера. Но этот — особенный. Вы наверняка знаете, что эти звери очень своенравные, точнее говоря, неприручаемые. Этот же подчинятся приказам. Внимание! — Смайк пристально посмотрел на Румо, — Сидеть! Давай, сидеть!

Румо продолжал стоять и опустил обиженно уши. Кровомясники засмеялись.

— Сидеть! — закричал Смайк гремящим голосом и пронзительно посмотрел на Румо.

Румо неохотно подчинился требованию взгляда Смайка и сел, рыча, на задние лапы.

— Видите! Надрессированный экземпляр. Исключительно редкий! — триумфировал Смайк. — Создание без собственной воли. Послушный инструмент в руках своего хозяина. Но осторожно! Некоторые лживые хозяева используют вольпертингеров в качестве опасного живого оружия! Вы должны мне обещать, что вы будете использовать его только в мирных целях.

Кровомясники заинтересованно перегнулись через стол.

— А как мне поможет то, что псина слушается тебя? — спросил Цордас, — Если я его выиграю, это же не значит, что он будет мне подчиняться.

Для кровомясника такое возражение было исключительно разумным.

— Он, э-э-э, принадлежит тому, кому я передам силу власти над ним, — сказал Смайк и замахал одной из своих ручек в сторону Цордаса, — Вот. Теперь ты обладаешь властью. Прикажи ему что-нибудь.

— Я?

— Да. Смелее! Что-нибудь!

Цордас раздумывал. Затем он ухмыльнулся и повернулся к Румо.

— Давай! Вываляйся в грязи!

Румо не поверил своим ушам. Он нагнул голову набок и закрыл глаза.

— Ну и что? Он слушается каждого? Да он даже не понимает, что я ему говорю!

Цордас и Цорилла захохотали. Смайк посмотрел на Румо. Его взгляд на этот раз не требовал, а умолял. Румо понял, что преодоление собственного «я» тоже принадлежит к изучению этой новой техники сражения. И даже хуже — готовность унизится. Румо это показалось тяжелее, чем битва с десятью циклопами.

— Прикажи ему ещё раз! — сказал Смайк. — Он тебя понимает, просто он немного медленно соображает.

— Давай! Вываляйся в грязи, тупая псина! — заорал кровомясник.

Румо лёг на бок и начал кататься туда-сюда по пыльному полу таверны. Щепки и комки пыли прилипли к его шерсти.

— Хорошо, — сказал Цорилла.

Смайк сел за их стол.

— Господа же позволят…!

Цордас бросил Смайку карты:

— Ты раздаёшь. За псину ты получаешь сто пир кредита. Если ты их проиграешь, то он принадлежит нам. Минимальная ставка — десять пир.

— Эти условия меня устраивают, — сказал Смайк и начал тасовать карты.

 

Несколько Румо, моргенштерн и двойной гралзундерский арбалет

— Как румо? Опять румо? — заревел Цорилла и швырнул карты на стол. — Этот мешок жира не так глуп, как кажется! Шесть румо подряд!

Не прошло и часа, как Смайк стал самым состоятельным клиентом в Стеклянном человеке. Он шесть раз поставил на румо и выиграл. Цордас и Цорилла остались без денег и уже две игры играли за счёт кредита Кромека Тумы.

Смайк решил, что сейчас самый подходящий момент провести запланированную проверку. Он поднялся и спросил Кромека:

— А где, э-э-э, можно тут, это…?

— На улице! — засмеялся Кромек. — Выбирай любое дерево.

Волцотан Смайк пополз к выходу, бросая при этом Румо заговорщицкий взгляд. Вольпертингер продолжал делать то, чем он всё время занимался — он лежал на сальном полу таверны и притворялся спящим.

— Что будем делать? — спросил Цорилла. — Он разбил нас в пух и прах!

— Мы можем треснуть его кувшином, — предложил Цордас, — ну, как обычно.

Цорилла согласился:

— Хорошо. Мы играем. Затем ты встаёшь, берёшь себе вино. Когда ты возвращаешься к столу, то проходишь позади него и бьёшь его кувшином по голове.

— Это же гусеница. Неизвестно же где у него начинается голова, а где заканчивается!

— Ну так это же была твоя идея! Ты должен просто очень сильно врезать. А если он будет продолжать дёргаться, то я ударю его своим моргенштерном.

— Но кувшин я запишу на ваш счёт, — пробурчал Кромек из-за стойки. Он всё хорошо слышал.

— Мы загоним этого вольпертингера или как он там называется, а деньги поделим на троих, — сказал Цордас, а сам подумал: «А следующим кувшином мы врежем по твоей тыкве, воющий идиот, и сожжём твой идиотский балаган».

— Мы утащим этого жердяя в лес. Дальше с ним разберутся оборотни, — на последнем предложении Цорилла понизил голос, так как Смайк громко полз к двери по скрипучей веранде.

Румо притворился, что ему снится беспокойный сон — он начал вертеться, тихо скулить и царапать правой лапой пол.

Когда Смайк проползал позади Цордаса, он совершил то, на что Румо не считал его способным: он молниеносно ударил своей головой в спину кровомясника и тот без сознания шлёпнулся на стол. Его голова ударилась о стаканчик с кубиками и тот подлетел в воздух. Цорилла мгновенно среагировал. Он вскочил и вытащил свой моргенштерн, который он до сих пор прятал под столом. Кромек спрятался за стойкой. Стаканчик и кубики упали на пол и на них выпало четыре, два и шесть.

Румо, встав на задние лапы и приказав Цорилле: «Брось это!», привёл всех ещё в большее замешательство.

Цорилла был ошарашен. От удивления он так раскрыл рот, что Румо были видны обломки его зубов на нижней челюсти, но оружия он не отпустил. Он поднял его двумя руками вверх и начал медленно раскручивать. Железная звезда с угрожающим свистoм летала по кругу, пока Цорилла отходил назад от стола. И он даже нe заметил, что Румо исчез со своего места, а тот уже проскользнул под столом и между его ног, выпрямился у него за спиной, ухватил Цориллу за запястье и немного потянул его руку вниз. Цепь моргенштерна начала наматываться на шею кровомясника, звезда три раза пролетела вокруг Цориллы, приближаясь всё ближе и ближе, и в конце концов ударила его по голове. Оглушённый собственным оружием, кровомясник, подняв облако пыли, рухнул на пол.

Трактирщик вылез из-за стойки держа в руках двойной арбалет. Он направил его на Румо и крикнул:

— Вон отсюда! Оба! Быстро!

— Ты забыл его натянуть, — сказал Смайк.

Кромек насторожился и начал ощупывать на арбалете фиксирующую пружину.

Для Румо это было открытием — механическое оружие. Смайк много ему об этом рассказывал, о всевозможных существующих видах, о принципах их действия, о скорости выстрела. Тут он увидел гралсундерский двойной арбалет с двумя тетивами, сделанный из берёзовой древесины и оленьих сухожилий, с кованой рукояткой и спусковым механизмом, который имели право конструировать только официально аттестованные механики. Стрелы были сделаны из спрессованного тростникового волокна, скрученного как трос, и снабжены бронзовыми наконечниками с засечками, дающими им во время полёта необходимое вращение, так что они врезались в каменные стены, как сверло.

Щёлк! И Кромек снова направил арбалет на Румо.

— Давайте! Проваливайте отсюда! — закричал кровомясник.

— Что скажешь по поводу маленького пари, Кромек Тума? — спросил Смайк.

— Что? Откуда ты знаешь моё имя? — кровомясник от страха на мгновение опустил арбалет.

— Солдат пехоты Кромек Тума, вес сто шестьдесят килограмм, рост два метра двадцать семь сантиметров, сорок семь наград за храбрость перед врагом, канонир, глухой на одно ухо, — перечислял Смайк, — я трижды увеличивал тебе жалование — ты уже забыл?

Кромек был сконфужен. Это был на самом деле министр?

— Когда мы расположились около Флоринта, — продолжил Смайк и в его голосе послышались решительные нотки, — то князь Хуссаин хотел послать четвёртую дивизию, к которой принадлежал и солдат Кромек Тума, на захват города, хотя все знали, что флоринтинцы приготовили кипящую смолу — её запах доходил до нашего лагеря. Помнишь как я тогда уговорил князя прекратить осаду?

Смайк приберёг этот призыв к чувствам Кромека до настоящего момента. Он узнал кровомясника сразу же, тот слегка постарел и пополнел, но это тупое выражение лица всё ещё у него оставалось. Прирождённый воин, хранящий свою преданность до смерти. Смайк иронически улыбнулся и распростёр две ручки, будто он хотел обнять Кромека.

— Ты же всё ещё помнишь своего старого военного министра?

Да, Кромек помнил его. Тогда он посчитал его трусливой мямлей и лучше бы пошёл за своего князя под смоляной дождь. Он лучше бы умер, чем спасовал перед этими ублюдками. Отступление у Флоринта было самым большим позором в его жизни. Он плюнул на пол перед Смайком.

— Ты — трусливая собака! Мы бы играючи победили эти задницы!

Кажется маленький экскурс в прошлое не произвёл того эффекта, на который Смайк рассчитывал.

— Хорошо, оставим прошлое в покое. Нам нужно немного еды и воды, одежда и, скажем, сто пир для нашего дальнейшего путешествия. Держу пари, что ты не сможешь застрелить вольпертингера из арбалета.

Кромек задумался.

— А что ты предлагаешь взамен?

— Твою жизнь.

— Нет, я имею ввиду, что получу я, если я выиграю?

— А ты не можешь выиграть.

— Вы, тупые идиоты! Проваливайте отсюда! — в кровомясника вселилась неуверенность.

— Давай! Кромек Тума! Стреляй уже! — жёстко приказал Смайк.

Румо рассердился. Неужели Смайк хотел провести ещё одну проверку? Румо ещё никогда не видел, как дeйствует механическое оружие. Сaмое быстрое, на что он должен был реагировать, был кулак циклопа.

Кромек механически подчинился. Двойным щелчком открылась фиксирующая пружина, оленьи сухожилия со скрежетом освободились и вытолкнули одновременно обе стрелы вперёд. Стрекочущий звук повис в воздухе. Будто направляемые двумя невидимыми нитями, летели в вольпертингера стрелы, а он видел как пылинки позади стрел закручивались в вихри.

Стрёкот стал растягиваться в ушах у Румо, зазвучал ниже и медленнее, пока не превратился в глухой, рокочущий бас. Румо уже знал, что это — момент большой опасности, в который близким к волшебству образом его движения и мысли ускоряются. Такое он пережил первый раз на каменном плато на Чёртовых скалах, когда он оторвал циклопу голову. У него неожиданно появилось достаточно времени, чтобы обдумать, как реагировать на стрелы. Было три варианта: просто наклонить голову в сторону — это было бы скучнее всего, он мог бы присесть и проскользнуть под стрелами — это было бы по-спортивному, или он мог бы полностью наклонить в сторону верхнюю часть тела, уперев кулаки в бёдра — это бы выгляделo безрассудно смело. Румо никак не мог определиться.

А пока он обдумывал, на пути одной из стрел появился комар. Гудя, пролетел он перед левой стрелой, и, хотя он не был напрямую ею задет, его затянуло в вихрь воздуха, что, с сочувствием понял Румо, оказалось намного хуже. Комар потерял оба крылышка и, тяжело раненый, упал на пол, вместо того, чтобы быть милосердно и быстро убитым.

Стрелы были в нескольких сантиметрах от Румо, и он уже различал на наконечниках клеймо товарищества по выплавке наконечников для стрел. В этот момент он yслышал позади себя кровомясника. Это был Цордас, пришедший в себя и вынимающий кинжал из ножен, закреплённых у него на ноге под одеждой. Цордас старался делать это бесшумно — голова его всё ещё тихо лежала на столе, а он очень медленно вытягивал кинжал. В ушах же Румо это звучало, будто кто-то точил о точильный камень топор.

По этой причине Румо выбрал четвёртый вариант увёртывания. Он упёрся одним кулаком в бедро и слегка наклонил торс в сторону, чтобы уклониться от стрел. Одновременно с этим он поднял другую руку и слегка коснулся оперения одной из стрел. Этого хватило, чтобы заметно изменить траекторию её полёта. Другую стрелу Румо хотел ухватить сам. Он взялся за неё и мгновенно понял, что это было не особо хорошей идеей — с таким же успехом он мог бы положить свою руку на раскалённую печь. При торможении стрелы в его ладони возникло сильнейшее трение и мельчайшие волокна тростника вырвали кусочки его кожи. Но Румо не отпустил стрелу, он сжал её сильнее и остановил её верчение. Другая стрела летела дальше, пробуравила стол, на котором лежала голова Цордоса и пригвоздила руку, вытаскивающую кинжал, к ноге. Кровомясник был так шокирован, что не издал ни звука, и снова потерял сознание. А Румо стоял там же, крепко сжав стрелу зубами, а из его ладони текли тонкие нити крови.

Смайк тихо и похвально присвистнул. Кромек Тума снова завыл.

Румо и Смайк вышли из таверны на улицу. Смайк отбросил в сторону обглоданную свиную кость и глубоко затянул сигару. Фогаррен там не было, но он нашёл коробку с дешёвыми сигарами из Южной Замонии. После длительного воздержания он был рад и им. Его веки отяжелели от вина, но вообще Смайк чувствовал себя так легко, как не чувствовал уже много лет. После того как он одним залпом выпил бутылку красного вина из запасов Кромека Тумы, он почувствовал себя снова свободным, освобождённым от воспоминаний и страхов, засевших в нём на Чёртовых скалах. Только теперь он по-настоящему вернулся в цивилизацию.

— Я быстрее чем другие, — сказал Румо. Он всё ещё был ошеломлён своими способностями.

— Намного быстрее, — сказал Смайк и выдул колечко дыма. — Ты — вольпертингер.

Он одёрнул свою новую одежду — кожаные штаны Цориллы, спускавшиеся ниже колен, и жилетку из меха троллей, которую он забрал у Кромека Тумы. Всё это воняло кровомясниками.

— Это обязательно? — спросил он Смайка.

Смайк взвесил одной из ручек мешок с деньгами. Он потряс его и восторженно послушал звон монет.

— Да, — сказал он, — это обязательно.

— Кое-что показалось мне забавным, — сказал Румо, когда они направились на восток от Стеклянного человека.

— Что же?

— Карточная игра называется моим именем.

— Да, — ухмыльнулся Смайк, — это забавно.

 

Эйдет

На ночёвку они остановились в маленьком лесу, показавшемся им безопасным — Румо не заметил никаких подозрительных сигналов. Они разожгли костёр, точнее Румо под руководством Смайка собрал сухую траву, ветки и кору и бил камнем о камень до тех пора, пока не высек искру, которая подожгла траву.

— Вот ты опять выучил что-то новое, — сказал Смайк. Он развалился на мягкой куче кленовых листьев и потягивал из мешка красное вино из Стеклянного человека. Румо понюхал его и с благодарностью отказался, так что всё досталось Смайку. — У тебя ловкие руки. Разжигать огонь — это занятие не для людей моего возраста. В больших городах на каждом углу горит огонь, поддерживаемый искряными карликами. Платишь символическую сумму и можешь взять с собой горящий факел. Так и должно быть.

Эльфийские осы, звеня, кружились вокруг пламени, хрустящие жуки гудели около головы Смайка и угрожали ему своими крошечными клещами. Весна рассыпала везде армии насекомых. Пыльные моли презирая смерть бросались в тлеющие угли и сгорали в виде цветных миниатюрных взрывов. Смайк брезгливо скривил лицо.

— Это именно то, что мне больше всего мешает в природе — она принадлежит насекомым. И нужно её им отдать. Насекомым — природу, остальным живым существам — города. Мы держимся подальше от природы, а насекомые не лезут в города — это было бы правильным решением. Что потеряли пауки в спальне? То же, что и мы в этом болотном лесу!

Румo был занят тем, что, согласно указаниям Смайка, дул в огонь. Он был очарован — как же быстро из-за этого разгоралось пламя.

— Если мы встречаем насекомых в цивилизованном мире — мы убиваем их, — причитал Смайк дальше. — Насекомые поступают с нами так же, только они пользуются изощрёнными способами. В этой местности обитают Мумифицирующие клещи, чей укус не умерщвляет жертву, а делает её неумирающей — можешь себе такое представить? Они не больше песчинки. Они годами висят на деревьях, а потом, когда ты по ошибке сядешь под такое дерево, они падают тебе на голову. Они пролазят внутрь, до мозга и откладывают в него яйца. Ты этого не чувствуешь, но когда личинки вылупятся из яиц, тогда твоя голова покроется изнутри плесенью и ты превратишься в ходячий труп, питающийся молью.

Румо посмотрел вверх на листья и взъерошил руками шерсть.

Взгляд Смайка преобразился, когда он снова взглянул на огонь. Он думал об огнях большого города. О каменных домах, высоких, как горы. Об улицах, заполненных живыми существами. О кабаках. О! Он знает там один кабачок, в Гралсунде, который… Одна из веток взорвалась в огне и вернула Смайка в реальность.

— Было бы здорово, если бы у нас был маленький поросёночек, которого мы могли бы зажарить над костром, — вздохнул Смайк. — Я знаю великолепный рецепт для свинины, в котором тмин играет важную драматическую роль. Знаешь ли, что тмин исключительным образом подходит к харцерскому сыру?

Румо желал, чтобы Смайк хоть на одну минуту прекратил свой монолог. Он кое-что учуял и хотел прислушаться, но глупая болтовня червякула его отвлекала. Результаты, которые ему сообщали слух и обоняние, были противоречивы и путаны. Румо чуял только одно существо, спрятавшееся в кустах на расстоянии около двадцати метров. Он слышал стук одного сердца: спокойный, равномерный, медленный, из чего он заключил, что, как минимум, не следует ожидать нападения. Или там находилось существо, обладающее такой самоуверенностью, что даже возможность предстоящей битвы не ускорила его сердцебиения. Но он слышал работу ещё четырёх органов — беспрерывный скрип, хруст и скрежет. Румо ещё ни разу не встречал существо, внутренности которого издавали бы такие звуки.

— Завтра мы идём на охоту, — решил Смайк. — Ты должен наконец преодолеть своё отвращение, так как это против твоей природы. Я научу тебя охотится. Может быть мы даже найдём свинью, местность тут достаточно топкая для…

— Там кто-то есть, — прошептал Румо. — В кустах. Одно или несколько существ. Я слышу непонятные звуки.

— Непонятные звуки? — Смайк тоже понизил голос. — Что за звуки?

— Треск. Это может быть каким-нибудь органом. Но я никогда ещё такого не слышал. И их там четыре.

— У таракрыс, кажется, четыре печени, — прошептал Смайк, — но они передвигаются только в стаях.

Смайк был зол, оттого, что в его общем образовании имелись пробелы и он был совершенно неуверен в верности этих обоих утверждений.

В кустах загорелись два огонька. Они были абсолютно круглыми, желтоватыми и не особо яркими, но их появление было таким неожиданным, что Румо вскочил и приготовился к нападению, а Смайк схватил тонкий прутик. Но тут огоньки зашевелились, кусты раздвинулись и огоньки направились к Румо и Смайку. Из леса появилась ужасающе худое тело с большой, невероятно непропорциональной головой на плечах. Огоньки оказались глазами, большими, круглыми, светящимися, а движения странного существа были такими неуклюжими и неловкими, что готовность Румо к бою инстинктивно угасла.

— Надеюсь, я не испугал господ, — произнёс ночной гость высоким, почти надменным голосом, — Но я увидел огонь, и поскольку я странствую по региону, ставшим, из-за своей недостаточной изученности, непривлекательным для туристов, то во мне проснулось любопытство и я позволил себе подойти поближе. В связи с научно доказанной высокой плотностью проживания Лаубвольфов и Лунных теней в этом регионе, я лично не отважился бы разжигать огонь в этой местности. Но небольшое, постоянно готовое к обороне общество может себе позволить маленький костерок, не правда ли?

«Эйдет», — подумал Смайк.

— Да, верно, я — эйдет. А значит — безобидный, господа! Опасен только на духовном уровне — и даже не пытайтесь тягаться со мной в вопросах интеллектуального развития, ха-ха! Позвольте представиться: моё имя — Колибрил. Доктор Оцтафан Колибрил.

Смайк был поражён бесстрашием, с которым этот хилый гном подошёл к нему и Румо. Очевидно он мог читать мысли и он был чем-то похож на того профессора из Форта Уна, которому Смайк обязан своими познаниями в области циклопьих языков. У него были такие же светящиеся глаза, такое же хрупкое тельце, такая же огромная голова. Но что-то в нём было другим.

— Подходите спокойно ближе, — сказал Смайк, — Для нас было бы радостью предоставить место у нашего костра дружественно настроенному путнику.

Это было традиционной фразой, которую, согласно постановлению Антлантического союза путешественников, следует произносить в подобной ситуации. Это предложение, выдуманное наттиффтоффскими политиками, предающимися в своё свободное время многочисленным путешествиям, обозначало гостеприимность и вежливость, но содержало также подсознательную угрозу. Оно чётко давало понять, что в случае возможного злоупотребления гостеприимством будет оказано активное сопротивление. Ни какой закон не предписывал обязательного использования этой глупой фразы, но она была признана всеми и изучалась во многих школах. Правильный ответ на неё звучал так: «Я благодарен за предоставленное гостеприимство и клянусь не преступать границ дозволенного.»

— Я благодарен за предоставленное гостеприимство и клянусь не преступать границ дозволенного, ответил торжественно Оцтафан Колибрил и добавил, — Кроме этого хотелось бы упомянуть, что в моём владении находятся нескольких эббигских колбасок из вяленого мяса, которыми, по правилам гостеприимства, я бы с готовность поделился с господами-хозяевами костра — это ли не подобающе?

Определённая странность речи, вызываемая, по мнению некоторых учёных, болезнью, возникающей из-за бесконечного словарного запаса во множественных мозгах, считалась фирменным знаком эйдетов. Колибрил поднял вверх тряпичный мешок и вынул из него длинную тонкую колбаску.

— Подобающе, подобающе! — воскликнул восхищённо Смайк и торопливо замахал ночному гостю, приглашая его к костру.

Румо прекратил принимать оборонительную позу, но продолжал с недоверием наблюдать за Колибрилом.

После того, как маленькое общество, сидя вокруг потрескивающего, костра молча расправилось с подарком гостя (при этом Смайк получил большую часть, эйдет съел всего чуть-чуть, а Румо совсем отказался), Смайк попытался завязать непринуждённую беседу:

— Позволите узнать куда вы направляетесь? — спросил он.

— Я направляюсь в Туманный город.

Смайк озадаченно уставился на эйдета.

— Это расположено за Флоринтом, на западном замонийском…

— Я знаю, — прервал его Смайк, — я простo удивлён. Вы добровольно направляетесь в Туманный город?

Колибрил улыбнулся:

— Я знаю всем известное изречение о Туманном городе: Направляясь в Туманный град…

— …не неси туман назад! — закончил Смайк и оба вежливо рассмеялись, в то время как Румо, не понимая ни слова, смотрел на костёр.

— Мне известны только слухи, — сказал Смайк. — Город, с древних времён покрытый туманом. Истории о пропавших людях. Ну и тому подобное.

— Уровень моей осведомлённость не превышает ваш. Я направляюсь туда для проведения нескольких научных исследований. Возможно мне удастся с помощью доказуемых фактов развенчать пару диких слухов и историй.

— Что за истории?

— Вам это на самом деле интересно?

— Истории мне всегда интересны.

— Известна ли вам легенда о Подземном мире?

— Подземном мире? — спросил Смайк.

Румо тоже прислушался.

— Да. Мир под Миром. Царство зла и так далее, — Колибрил помахал в воздухе своими тонкими пальцами.

— Не совсем, — сказал Смайк. — Парочка слухов доходила до моих ушей. Суеверия. Солдатские байки.

— Тогда позволите? — спросил Колибрил.

— Я прошу вас! — ответил Смайк.

 

Туманный город

Доктор подбросил в костёр сухое полено.

— Уже много сотен лет в Замонии происходят вещи, для которых не существует удовлетворительного объяснения. И всегда, когда такое случается, народ начинает распространять слухи о Подземном мире. Откуда появились кроваво-красные листья? Из подземного мира! Куда пропали жители Снежного города? В подземный мир! Куда сбежал генерал Тиктак со своими медными парнями? В подземный мир!

Румо навострил уши — карлик знал генерала Тиктака?

— И из-за чего это происходит? — спросил Смайк. — Существует ли на самом деле взаимосвязь?

— Вот в этом всё и дело! Народ был всегда склонен к разделению всего на две категории: верх и низ. Светлое и тёмное. Хорошее и плохое. Наука же, наоборот, старается определить и изучить области между этими категориями. Говорят, что в подземном мире собираются те, кого Замония сталкивает со своей поверхности. Что там, так сказать, собираются отбросы, для того, чтобы в один прекрасный день подняться наверх и захватить власть над континентом. Существует теория о пещерном мире, говорящая о гигантской системе пещер, которые, якобы, расположены под Замонией. Мир тьмы, полный демонических и опасных существ. Существует множество легенд, рассказывающих об этом. И одна из них касается Туманного города.

— Ух! — выдохнул Смайк.

— Да уж, ух! — рассмеялся доктор. — Неискоренимые россказни! Но ведь множество людей исчезают в окрестностях Туманного города. И это необычное поведение его жителей. И, не в последнюю очередь, абсолютно научно необъяснимое поведение тумана над городом — он никогда не исчезает.

— Вы пробуждаете во мне любопытство, — сказал Смайк.

— Остановимся просто на фактах, — сказал Колибрил. — На западном побережье Замонии, не далеко от Флоринта расположен Туманный город, обязанный своим названием тому факту, что он покрыт туманным колпаком. Наиболее наивные полагают, что этот туман — живое существо. И вы удивитесь, узнав сколько ещё более абсурдных легенд существует об этой местности. Но как обычно, во всех этих легендах есть крупица правды, и если эта крупица прячется в Туманном городе, то я её найду, законсервирую, разрежу, измерю и сформулирую в конце мои научные заключения. Я специализируюсь на изучении мельчайших форм.

— А какие методики вы используете? — спросил Смайк. — Имеется ли у вас какая-нибудь научная…тактика?

— Сперва я хочу добраться до Туманного города. Я уже выслал туда моё оборудование и арендовал маяк. Жители Туманного города гораздо услужливее, чем о них думают. Мне достаточно было написать всего лишь пару писем. Вот практически и противоречие в легендах. В конце концов существуют люди, регулярно проводящие там свой отпуск. Так что не может быть всё так плохо.

— Вы — смелый! — похвалил его Смайк.

— Ну, что вы! Если бы никто не принёс в темноту свет, то мы до сих пор жили бы в пещерах и верили бы, что облака — это летающие горы.

— И чем вы займётесь, когда доберётесь до Туманного города?

— Конечно, я буду изучать туман. Я проведу аурокардиографическую съёмку.

— Ауро… что?

— Пожалуйста, не требуйте объяснений. Я же не хочу испортить наш вечер. Только вкратце: я хочу заглянуть в микроскопическое сердце тумана. Так как все секреты исчезают в мелочах.

— Ага, — сказал Смайк.

 

Соловейчик

— Поверьте мне, даже я сам моими четырьмя мозгами едва понимаю, как работает аурокардиограф. Для этого нужны семь мозгов, как у его изобретателя — профессора Соловейчика.

— Вы знакомы с Соловейчиком?

— Он мой научный руководитель. Я у него учился, когда он ещё преподавал в Гралсунде. А вы тоже с ним знакомы?

— Знаком — это преувеличение. Я с ним однажды встречался.

— Замония огромна, но Соловейчик — везде! — засмеялся эйдет. — Я могу пойти куда мне захочется, а Соловейчик уже там был. Он как дух — везде и нигде. А где вы его встретили?

— В Форте Уна.

— В городе счастья! — Колибрил рассмеялся. — Старый ловелас!

— Он был там в научных целях, если я его правильно понял. А вы в курсе, где он сейчас находится?

— Никто не знает точно. Соловейчик склонен скрывать информацию о своём передвижении. Тут он или там? Пробирается он сейчас сквозь горы или путешествует в Н2О-сгущающих сапогах по воде? Я слышал, что он планировал основать элитную академию в Тёмных горах. Другие говорят, что он изобрёл машину способную замораживать торнадо. Ещё кто-то утверждает, что он сошёл с ума и спрыгнул с горы Блоксберг. А самый последний слух, который до меня дошёл, говорит о том, что Соловейчик путешествует с каким-то ярмарочным аттракционом. Но что я могу сказать — никто не знает ничего конкретного. Может быть он опять сидит в темноте и вынашивает новые планы по Научному исследованию тьмы.

— Занимаетесь ли вы тоже Научным исследованием тьмы? — спросил Смайк.

— Нет, точнее, уже нет. В молодые годы я ассистировал профессору Соловейчику и кое-что изучил по этой тематике. Но мне пришлось с ним расстаться, стать самостоятельным, поскольку я не хотел провести всю свою жизнь в Тёмных горах. А если хочешь расстаться со своим идеалом, то лучше всего будет, если ты пойдёшь в противоположную от него сторону. Видите, чем в большинстве своём отличаются мои научные методики от методик Соловейчика, — перспективой. Взгляд Соловейчика направлен на огромное — на космос. Мой же, наоборот, направлен на совершенно малое — на микрокосмос.

 

Знания — тьма

— Завидую я вам, эйдетам, из-за ваших мозгов, — ухмыльнулся Смайк. — Я почти уже всё забыл, что учил в школе. Мне пришлось двадцать лет протирать штаны на школьной скамье, чтобы восстановить всё забытое мною.

— Не хотели бы вы полнить ваш мозг новыми знаниями? — спросил Колибрил странным, подозрительным голосом.

— Хочу ли я этого? — сказал Смайк. — Если бы это было так легко!

— Это на самом деле легко! По крайней мере, если речь идёт об этих примитивных базовых знаниях, которые вы так оплакиваете. Замонийская древняя математика. История. Существоведение. Все эти вещи, не об этом ли идёт речь? Это легко передать. Это происходит так быстро.

Колибрил щёлкнул пальцами.

Смайк вспомнил поток мыслей, накрывший его тогда в Форте Уна, когда профессор Соловейчик положил ему руку на плечо.

— Что-то подобное, — сказал Колибрил, будто-бы чтение мыслей Смайка было само собой разумеющимся. — Но это было случайная передача мыслей, это, собственно говоря, не имеет ценности.

— Но мне это уже однажды помогло, — засмеялся Смайк, подумав о циклопьих языках.

— Нет, — сказал Колибрил, — я говорю о том, чтобы за несколько секунд освежить ваши школьные знания и добавить к ним кое-что новое.

— Вы шутите!

— Эйдеты никогда не шутят, если речь идёт о передаче знаний.

— Не могли бы вы немного разъяснить?

— Видите ли, я обладаю несколькими мозгами. Четырьмя, если быть точнее. Это делает меня эйдетом четвёртой категории. Эйдеты четвёртой и выше категорий обладают способностью бактериальной передачи знаний.

— На самом деле?

— Но только, если вы этого желаете. Не каждый хочет этого. И я должен вас сначала предупредить. Даже если это занимает очень короткое время, не причиняет боли и не приносит вреда здоровью, это может вызвать колоссальные последствия. Это расширит ваше сознание. Изменит вашу жизнь. И нет гарантии, что эти изменения будут положительными. Знания могут быть опасны. Знания — тьма! — и Колибрил захихикал.

— Я бы рискнул, — ответил Смайк.

— Видите ли, знания, которые я могу вам передать, — ограничены. Я могу вам предложить только то, что я сам изучил, ограниченное вместимостью моих мозгов. Возьмём для сравнения Соловейчика. У него семь мозгов. У меня только четыре.

— Но тем не менее! — теперь Смайк понял, чем отличался Колибрил от Соловейчика. У него отсутствовали наросты на голове, в которых у Соловейчика располагались дополнительные мозги.

— Хм. Видите ли, я могу думать столько, сколько хочу, могу учиться столько, сколько только возможно, но я никогда не достигну высот Соловейчика. Известна ли вам гралзундерская Гильдия кулачных боёв?

— Да, конечно. Я тренировал даже нескольких бойцов.

— Тогда вам должно быть известно, что там существует несколько классов. Там есть бойцы с двумя руками, с тремя, с четырьмя и с пятью. Существуют высокоодарённые боксёры с тремя руками, но они никогда не будут играть в наивысшей лиге.

— Вы очень осведомлены.

— Я просто не хочу, чтобы вы были разочарованы предлагаемыми мною знаниями. Ещё одно ограничение состоит в том, что вы получите только те знания, которыми в данный момент заняты мой мозги. Это может быть что-то абсолютно неважное для вас. Груз, который вам никогда в жизни не понадобиться.

— Скажем, я готов рискнуть. А сколько будет стоить это удовольствие?

Эйдет поднял голову и бросил на Смайка полный негодования взгляд.

— Извините, — пробормотал Смайк, — я принадлежу к такому роду существ, которые привыкли думать торговыми категориями.

Колибрил мгновенно успокоился.

— Я вижу, вас уже практически не удержать. И должен вам сказать, что мне доставит удовольствие вас немного инфицировать. Я уже давно этим не занимался. Я не открою вам секрета, если скажу, что мы, эйдеты, при инфицировании впадаем с состояние схожее с опьянением, близкое к эйфории. Эдакое триумфальное чувство, удовольствие без раскаяния.

— Начнём? — нетерпеливо спросил Смайк.

— Ещё один момент! Нам необходимо сделать ещё парочку вещей. Сперва я должен объяснить вашему товарищу, что во время всей процедуры он несёт за нас двоих ответственность. В процессе инфицирования мы будем с вами абсолютно беспомощны. Мы впадём в какое-то подобие транса и нас можно будет съесть заживо, а мы этого даже и не заметим. Так что в случае опасности…

— В этом случае я не могу представить себе лучшего телохранителя, чем Румо, — ответил Смайк.

— Имеется ли у него боевой опыт?

Смайк ухмыльнулся:

— Имеется ли! Когда мы закончим наши дела, я расскажу вам интереснейшую историю о боевом опыте Румо.

— О, великолепно! Я обожаю захватывающие истории, — эйдет захлопал в ладоши. — Тогда начнём! Какой уровень инфицирования вы желаете? Лёгкий? Средний? Или по полной программе?

— Если уже начал, то по полной!

— Хорошо. При «лёгком» нам не пришлось бы даже друг до друга дотрагиваться. При «среднем» потребовался бы телесный контакт. Но если вы хотите полную программу, то вы должны засунуть палец мне в ухо.

— Что?

— Один из ваших пальцев. В это отверстие, тут, — Колибрил указал на маленькую дырочку чуть пониже виска. — Это — ухо эйдета. Вы должны на это решится, иначе ничего не получится.

— Понимаю, — Смайк колебался лишь одно мгновение. Затем посмотрел на Румо. — Румо, ты следишь!

Румо угрюмо кивнул.

— Эта местность достаточно опасна, — сказал Колибрил. — И, пожалуйста, не важно, что будет происходить, не пытайся нас разнять. Если мы прервёмся, то существует вероятность, что оба навсегда сойдём с ума.

— Что, правда? — заколебался Смайк.

— Ну так что, вы желаете всё ещё или уже передумали?

— Ладно, всё в порядке, — сказал Смайк. — Румо, ты слышал, что сказал доктор. Будь настороже!

Румо кивнул.

Смайк глубоко вдохнул, как-будто готовясь к длительному погружению под воду, и сунул свой палец эйдету в ухо. Было такое чувство, будто погрузил свой палец в банку с тёплым джемом.

— Наслаждайтесь полётом, — сказал доктор Колибрил и засмеялся. — И не удивляйтесь, если встретите там внутри профессора Соловейчика.

— Соловейчика? Что вы имеете…

Белая молния ослепила Смайка, затем у него в глазах потемнело. «Я теряю сознание», — подумал он, но затем, мгновенно, снова пришёл в порядок. Он находился высоко-высоко в воздухе, а внизу было что-то, что напоминало план-схему огромного города.

— Я могу летать, — подумал он. — Здорово! Это Атлантида?

— Нет, — ответил голос доктора Оцтафана Колибрила. Он звучал сверху, снизу, везде, как голос невидимого бога. — Нет, вы не можете летать. Это просто метод передвижения в мозгу эйдета, который выбрало ваше сознание. А это, внизу, не Атлантида. Это — Оцтафан. Мой город. А если точнее, это только часть города — Северный Оцтафан. Есть также Южный Оцтафан, Западный Оцтафан и Восточный Оцтафан. Каждая часть представляет один из четырёх моих мозгов. Спустимся вниз!

Румо вздрогнул. Смайк кричал как ужаленный, долго и громко, будто он падал в бесконечный колодец. Но его палец всё ещё оставался в ухе эйдета. Так что Румо ничего не стал предпринимать. Смайк и Колибрил стояли не шевелясь, рот червякула был широко открыт и его язык то вываливался наружу, то опять исчезал во рту, как язык колокола.

Эта ночь была необычной, но Румо уже удалось пережить пару ещё более необычных ночей. Он подбросил полено в огонь.

 

Северный Оцтафан

Смайк находился в свободном падении. Он больше не парил, он летел вниз, к городу, как камень. Ещё немного и он разобьется о землю.

— О-а-а-а-а-а-а! — кричал Смайк.

— Ну что вы там творите! — закричал Колибрил вверх. — Вы не падаете, это только иллюзия. Если вы орёте тут внутри, то вы орёте и там, снаружи. Это может привлечь нежеланных гостей к нашему костру.

Смайк перестал шуметь.

— Это — иллюзия, — бурчал он. — это просто иллюзия. В реальности я стою около эйдета и держу палец у него в ухе. Ничего этого не происходит. Это — иллюзия.

— Правильно, — сказал Колибрил, — мы летим, а точнее иллюзионируем по центральной улице. Это — Оцтафан-аллея.

Падение Смайк перешло в парение по горизонтали. Он нырнул в самую широкую из улиц Северного Оцтафана, и только сейчас заметил, что это никакой не город и никакая не улица. То, что он принял за дома было на самом деле геометрическими фигурами всех мыслимых форм, цветов и размеров: полушары, пирамиды, параллелепипеды, трапецоэдры, октаэдры, конусы, кубы и баумкухен. Ни у одного из них не было окон или дверей.

— Баумкухен? — спросил Смайк.

 

Баумкухен

Румо сидел на пне и подозрительно наблюдал за странной сценой: Смайк, драматически освещённый костром, с пальцем в ухе Колибрила. Хорошо хоть, что он прекратил кричать. Румо прислушался: всё было спокойно. Он понюхал прохладный вечерний ветерок. Он чуял только мелких зверюшек, уснувших под листвой, везде замедленное, равномерное сердцебиение, спокойное дыхание, сонное посапывание. Никакой опасности. Румо решил, что с утра они ускорят темп. Они продвигались вперёд слишком медленно. У Смайка не было никакой цели, поэтому ему было безразлична скорость их передвижения. У Румо же было по-другому. У него была цель. У него была серебряная нить.

— Баумкухен? — услышал Румо Смайка, будто разговаривающего во сне.

— Строения, напоминающие по форме баумкухен, являются хранилищами знаний, — сообщил Колибрил. — Законсервированные знания, упорядоченные по темам на разных этажах — что-то похожее на библиотеку. Не желаете заглянуть в один из них?

— Конечно, — сказал Смайк и уже повернул направо, прямо к среднему этажу одного оранжевого строения. Высотой оно было, кажется, сотни метров, с круглыми, к верху постепенно сужающимися, этажами. У него не было окон или дверей или других отверстий. Смайк нёсся к нему со скоростью пушечного ядра.

— А-а-а-а-а-а! — кричал он.

Румо вскочил. Снайк снова начал шуметь — продолжительный, полный ужаса крик, отнесённый лёгким дуновением ветра в сторону леса.

Румо настроился, что это будет не только странная, но и очень длинная ночь. Он не имел ни малейшего представления, чем эти двое занимались в мире мыслей Оцтафана Колибрила, но не было похоже, что они скоро закончат. Румо с удовольствием бы лёг спать, чтобы увидеть во сне серебряную нить. Но он нёс ответственность за этих двоих. Как можно совать палец в ухо неизвестному, странному существу? Ну и правильно, что там теперь происходят такие страшные вещи, заставляющие Смайка кричать от страха.

 

Музыка мозга

— А-а-а-а-а! — всё ещё кричал Смайк, налетев на стену. Но он не разбился: раздался чавкающий звук и он исчез внутри.

— Это как ныряние, но только я остаюсь сухим, — подумал он. Пару секунд его окружал оранжевый, пульсирующий свет, в ушах что-то громко трещало, затем ещё один чавкающий звук и он парит внутри хранилища знаний. Он находился внутри шахты из света, вниз и вверх расходились светящиеся круги оранжеватого света. Одно мгновение Смайк висел, не шевелясь, в воздухе, а затем он рухнул вниз, как марионетка, которой обрезали ниточки.

— А-а-а-а! — закричал он снова.

— Пожалуйста, успокойтесь! — попросил Колибрил, который, кажется, находился вместе с ним в хранилище. — Соберитесь же наконец. Это же что-то типа библиотеки.

Падение Смайка резко прекратилось и он замолк.

— Это только иллюзия, — бормотал он, — толь-ко-ил-лю-зи-я.

Он висел в пустом помещении, а вокруг него двигалась стена с множеством круглых отверстий. Он услышал нежное пение, сопровождаемое ритмичным гудением.

— Странно, — подумал Смайк, — эта музыка звучит разумно.

— Это — музыка мозга, — объяснил Колибрил. — Пение синапсов. Так звучит мышление.

— Где я? — спросил Смайк. — какие знание хранятся тут?

— Хм, это, наверное, немного скучно — Древняя история Замонии и существоведение.

— Ага! А о каких существах, например, идёт речь в существоведении? — спросил Смайк. В нём проснулась жажда знаний.

— Ну, вообще-то, обо всех. О червякулах, например. Хотите узнать что-нибудь о червякулах? — засмеялся Колибрил.

— Нет, спасибо, — ответил Смайк, — то, что я знаю, уже слишком много.

— Или о наттиффтоффенцах. О карликах из дождевых лесов. О фэнггах, йети, мумиях, рюбенцёлерах. Всё что пожелаете! Также у нас имеется в наличии информация о пренеприятнейших существах: лаубвольфы, нурнии, циклопы, лунные тени, врахоки.

— Всё необходимое о циклопах мне известно, — сказал Смайк. — А кто такие врахоки?

— Ах, тут я могу вам предложить лишь слухи. Ничего научно обоснованного.

— Тогда — лунные тени. Это те, о которых вы у костра говорили? Об этих существах я ещё никогда не слышал.

— Редкий вид. Неприятные существа, — голос Колибрила звучал, будто его знобило. — Не желаете ли узнать кое-что о лунных тенях?

Нетерпение Румо начало расти. Эти двое всё ещё продолжали стоять, почти не двигаясь, как абсурдный памятник посвящённый чистке ушей. Время от времени они говорили, бормотали что-то непонятное, как два лунатика, которые пытались беседовать.

— Непртные сущств, — пробормотал прямо сейчас Колибрил. — Не жлте ли узнть к-чт о лнных тнх?

Румо не имел ни малейшего понятия, что это означало, да он и не хотел этого знать. Он бы лучше поспал, чтобы завтра совершить приличный марш-бросок. Он подбросил пару сухих веток в угасающий огонь и стал смотреть, как взлетающие в небо искры превращались в звёзды.

 

Комната знаний

Смайк повернулся горизонтально вокруг своей оси, направился к одному из круглых отверстий и проскользнул внутрь. Теперь он находился в прохладном гроте, чьи полупрозрачные стены светились янтарным светом.

— Вы находитесь в одной из комнат знаний. Такое существует только в мозгах эйдетов. Мы можем всю жизнь хранить огромные объёмы знаний не теряя ни капельки. Идеально законсервированная информация.

— Докторская работа о лунных тенях?

— Докторская работа? — рассмеялся Колибрил. — Нет, для этого требуется отдельное строение. А тут лишь короткий устный доклад, который я прочитал, будучи студентом. Каждый получал какое-то понятие или выражение и должен был быстро рассказать всё, что ему приходит в голову по этой тематике. Этакий простой обмен знаниями, не более.

Раздался удар гонга. Зазвучал голос Колибрила, но он звучал определённо моложе.

 

Лунные тени

Описать лунную тень — не самое простое задание: она бесцветна, те, кто её видел, говорили, что она выглядит как чёрный шимпанзеподобный силуэт с короткими ногами и длинными руками. Она не издаёт звуков и запахов. Говорят, у них нет лиц. А в некоторых регионах Замонии их называют — Несущие холод. Некоторые учёные относят лунные тени к семейству вампиров, поскольку то, что они делают, похоже на высасывание крови: они ищут спящих и, до сих пор никому неизвестным образом, высасывают у них из ушей жизненную энергию, пока жертва не остынет, а точнее — не умрёт. Отсюда и это прозвище. В средние века в Замонии лунные тени встречались гораздо чаще, чем теперь, и считались настоящим бедствием. Они явились причиной появления запирающихся ставней на окнах и, так называемых, противовампирных решёток. Лунные тени не могут открывать окна или двери, они предпочитают действовать снаружи и проникают внутрь через открытые двери и окна. Таким образом решётки и ставни за несколько веков серьёзно уменьшили их популяцию. Теперь они обитают лишь в лесах в отдаленных местностях, где путешественники вынуждены ночевать под открытым небом. Так или иначе лунные тени принадлежат к одним из наименее изученных существ Замонии. Некоторые учёные даже считают сомнительным отнесение лунных теней к живым существам.

Гонг. Смайк завертелся по кругу, вылетел через дыру и снова парил в главном зале.

— Боже ты мой! — вскрикнул Смайк. — И эти монстры бродят тут в лесу?

— Вы же говорили, что ваш юный спутник — превосходный охранник, — опять сверху раздался голос Колибрила, он звучал старше и ниже. — Лунные тени такие же трусы, как гиены — они нападают только на спящих.

— Это хорошо, — сказал Смайк. — Румо не любит спать.

Румо сел на землю, откинулся на ствол дерева и наблюдал за причудливой парочкой, едва освещаемой угасающим костром. Темнота, будто вытекая из леса, постепенно заполняла поляну и покрывала всё серым покрывалом. Ему надоело поддерживать огонь, пусть этим занимаются те, двое, когда они, будем надеяться что скоро, выйдут из транса.

Румо прислушался и принюхался. Ничего, никаких угрожающих звуков или запахов, никакой опасности. Он потянулся, зевнул и ещё немного сполз вниз по стволу дерева. Ему всё ещё казалось, что земля под ним колышется, такой далёкий привет с Чёртовых скал, но в этот раз это было успокаивающее чувство. Румо закрыл глаза, всего на секундочку. Нет, он не будет спать, всего лишь на пару секунд прикроет глаза в этом тихом лесочке! Едва он это сделал, сразу же увидел серебряную нить. И это было слишком прекрасно, чтобы их сейчас же снова открыть.

 

Стройка

Волтоцан Смайк парил над пустыми улицами Северного Оцтафана. Геометрические строения справа и слева светились невероятным светом и он радовался этому совершенно искусственному виду, практически полностью соответствующему его представлению о метрополии. Здесь не хватало лишь пары приличных кабаков. Постепенно Смайку начинал нравится этот способ передвижения. И чем больше это ему нравилось, тем лучше мог он контролировать свои движения. Как он успел понял, всё зависело только от его желаний.

Вдалеке он заметил большое строение, чьи причудливые очертания сильно отличались от остальных построек. Оно возвышалось надо всеми прочими зданиями и выглядело как дворец архитектора, сошедшего с ума в процессе его постройки. Там были кривые башни и бесформенные пристройки, купола, возведённые на куполах и разнообразные наросты — это не было строением, это было огромной строительной площадкой.

— Боже мой, — удивился Смайк, — что же это?

Колибрил сверху смущённо кашлянул.

— Это тоже хранилище? Почему оно выглядит так странно?

— Это не хранилище.

— Что же тогда?

— Ничего.

— Как — ничего?

— Это не имеет значения.

— Почему же тогда это — самое заметное строение города?

— Я не хочу об этом говорить.

— Колитесь, доктор, что это?

— Это, э-э-э, докторская диссертация.

— Докторская диссертация? — рассмеялся Смайк. — Теперь я спокоен. Я подумал уже, что это ужасная болезнь.

— В какой-то степени так можно назвать и докторскую диссертацию.

— Посмотрю-ка я это поближе, — воскликнул Смайк и направился к странному строению.

— Ни в коем случае! — ответил Колибрил. — Она ещё не закончена! Это одна из множества моих неоконченных докторских работ. Недоделанная постройка.

— Ничего страшного! — Смайк продолжал спускаться вниз.

— Пожалуйста, не делайте этого! Давайте лучше осмотрим пару научных окружностей.

Смайк продолжал лететь к зданию. С удовлетворением он заметил, что Колибрил не пытался управлять его движениями, когда он этого не хотел.

— Мне стыдно, — воскликнул доктор. Его голос звучал умоляюще.

— Да ладно! — засмеялся Смайк. Он всё лучше овладевал техникой иллюзорного полёта и из-за этого ему стало весело. — У-у-ух! — воскликнул он, дважды перекувыркнулся в воздухе, полетел вертикально вниз и нырнул в чёрный покров причудливого строения.

— Пожалуйста, нет, — простонал Колибрил ещё раз, но Смайк уже исчез в докторской диссертации.

— У-у-ух! — воскликнул Смайк и его задорный крик понёсся по тёмному лесу.

— У-у-ух! — ответил ему филин издалека.

Смайк и Колибрил продолжали стоять, как замороженные. На месте огня остались только тлеющие угли и лишь матовое желтоватое сияние освещало поляну.

— Пожжалста, нт! — пробормотал Колибрил.

Румо сидел опёршись спиной о дерево. Его подбородок упёрся в грудь, из уголка губ у него сползала тоненькая ниточка слюны, он храпел. Он спал и ему снился сон. Ему снилась любовь.

 

Докторская диссертация

Смайк нырнул. Он нырнул в темноту, в черноту, как-будто в бочонок полный чернил. Он слышал вперемешку сотни, тысячи голосов, он не понимал почти ни слова, но это звучало, будто кто-то монотонно читал научные формулы и определения. Но вдруг голоса пропали и он снова смог видеть — он находился внутри купола, паря, окружённый рассеянным светом, в середине огромного собора. Смайк огляделся вокруг. Сверху он не видел пола — помещение внизу терялось в постепенно сгущающемся мраке.

Недостроенные стены возвышались оттуда, будто из тумана, винтовые лестницы появлялись как-будто ниоткуда, в башнях не было окон. Это было похоже на недостроенный новый дворец, у хозяина которого закончились деньги.

— Мне стыдно, — сказал Колибрил, — я не люблю, когда кто-то видит мои ещё не готовые вещи. Это всё выглядит таким недоработанным.

— Безобразие! — воскликнул Смайк, — это наинтереснейшие руины, которые я когда-либо видел.

— Это — строение мыслей, — ухмыльнулся Колибрил. — Моя вечная стройка. Полуготовые теории, руины идей. Я сомневаюсь, что доведу когда-либо эту диссертацию до конца.

Клубок серых змей, двигаясь по куполу, пролетел мимо Смайка. Они не были по-настоящему осязаемыми и Смайка возникло ощущение, будто эти червяки состоят и мельчайших, чёрных частиц. Удивлённо наблюдал он за ними.

— Сноски, — объяснил Колибрил, — они назойливы, но неизбежны в докторской работе. И они нужны в огромном количестве.

Смайк прочитал:

Cтр.244: Проф. Докт. Абдул Соловейчик, «Флоринтское орнаментирование глав и его влияние на замонийское волыночное барокко в период правления Регонама Салиаса III», стр. 4567–4896. Гралсунд, Издательство Соловейчика.

Смайк рассмеялся, из-за чего оскорблённая сноска отлетела обратно к своим товарищам. Они зашушукались, завертелись и затем вся стайка, хихикая, исчезла в темноте.

Раздался грохот, как-будто кто-то высыпал камни из вагона, и из мрака снизу вверх вытянулась, как побег спаржи, чёрная башня. Едва она закончилась строится около неё возникла ещё одна, но в два раза ниже.

— Видите? — воскликнул доктор, — Даже сейчас я не могу перестать над ней работать. Это две новые идеи, опровергающие главный тезис.

— А как звучит тема вашей диссертации? — спросил Смайк.

— «Влияние Несуществующих крошек на замонийскую микромеханику», — резко ответил Колибрил.

— Ага, — сказал Смайк, — звучит захватывающе.

— Нет, — усмехнулся Колибрил, — не звучит. Это звучит странно и совершенно безнадёжно. Но всё равно спасибо.

— Опять вы что-то утаиваете!

— Тут вы правы. Поверьте мне, за этой темой, вероятно, скрывается решение наших важнейших проблем.

— Какие проблемы вы имеете ввиду?

— Ну, к примеру, процесс умирания. Смерть.

— Хо-хо! — засмеялся Смайк. — А не замаскированный ли вы алхимик?

— Я учёный, а не шарлатан, — голос Колибрила звучал деловито и уверенно. — Здесь не варятся отвратительные эликсиры и дохлые жабы не обрабатываются электричеством. Здесь занимаются измерениями. Точнейшими, мельчайшими измерениями.

— Измерениями? Чего?

— Да, чего, собственно говоря? Фактически я измеряю то, что уже давно не существует. Я измеряю Несуществующих крошек.

 

Опять Соловейчик

В одном из соседних коридоров послышался шум. Смайк посмотрел туда и не поверил своим глазам — к нему из темноты шёл профессор доктор Абдул Соловейчик. Он невнятно бубнил себе что-то под нос, тут он был прозрачным и в четыре раза больше, чем в обычной жизни. Эйдет не обратил на Смайка никакого внимания, а просто продолжал идти дальше, перешагнув через него, и пропал в тумане купола. Смайк протёр глаза.

— Это был на самом деле Соловейчик? — неуверенно спросил он.

— Нет. Да. Нет. Ну, в какой-то степени… это было воплощение одной из докторских диссертаций Соловейчика, а именно: «Применение биполярных линз в многократных предписаниях». Она мне срочно нужна для теоретической надстройки.

— Это была тоже диссертация?!? Но почему она выглядит как существо?

— Они могут принимать различные образы, — ответил Колибрил. — Это зависит от их качества. Все докторские диссертации Соловейчика похожи на него, он — сильная личность, это его стиль. Их ни с чем не спутаешь.

— А почему Соловейчик был так недружелюбен?

— Эта диссертация немного недовольна, так как она всё ещё не подружилась с моей базовой теорией. Она всё ещё ищет точку сопряжения, где она сможет пристыковаться. Я же вас предупреждал, что есть вероятность встречи с профессором Соловейчиком.

— Теперь я понимаю!

— Знаете ли вы, что докторская диссертация в большинстве своём состоит из других докторских диссертация, — произнёс Колибрил. — Новая докторская диссертация похожа на оргию старых диссертаций, которые друг друга, э-э-э, оплодотворяют, что произвести на свет что-то, никогда ранее не существовавшее.

Голос доктора звучал возбуждённо.

— Это очень поучительно, когда научные действия демонстрируются таким наглядным образом, — сказал Смайк. — Но вы должны объяснить мне одну вещь — кто или что есть эти Несуществующие крышки?

— Крошки, а, не крышки. Если честно — это сорт особых знаний, который для вас будет только ненужным грузом. Как на счёт небольшой порции практической математики? Или курс по биологии? Что-то полезное?

— Вы сами начали, вот и доводите до конца. Я требую полного разъяснения.

Колибрил снова ухмыльнулся, но эта ухмылка прозвучала, как ухмылка дивы, соизволившей наконец после бесконечных оваций исполнить ещё одну арию.

— Ну хорошо, — простонал он. — Вы сами захотели.

Помещение вокруг Смайка начало вертеться. Лестницы, башни и стены изменяли свои формы, весь купол двигался. У Смайка закружилась голова и он на мгновение закрыл глаза. Когда он их снова открыл — всё закончилось. Он находился на какой-то поляне, сидел на чём-то прохладном очень похожем на камень, а перед ним стоял подиум с пультом. За пультом стоял доктор Колибрил и улыбался Смайку.

— Доктор Колибрил? — спросил Смайк. — Это вы?

— Конечно нет, — ответило видение, — это иллюзия. Как и всё вокруг. На самом деле я стою на поляне с вашим пальцем в моём ухе. Всё это лишь для наглядности. Так же приятнее, чем постоянно висеть в какой-нибудь комнате и слышать только мой голос.

Смайк посмотрел на него внимательнее. Доктор казался слегка прозрачным, как привидение.

— А я тут внутри тоже в виде иллюзии? — спросил Смайк.

— Нет, — сказал Колибрил. — Вы — настоящий. С помощью телесного контакта в моём мозгу появилась трёхмерная телепатическая проекция, имеющая на самом деле настоящее тело. Очень маленькое тело, но всё же. Сам я не могу материализоваться в своих мозгах. К сожалению. Но вы можете.

— Ага, — кивнул Смайк ничего не понимая.

— Итак, поехали, — воскликнул Колибрил, — начнём-ка мы лекцию.

 

Оцтаскоп или Колибрилочки

— Я же уже вам рассказывал о моей, хм, назовём это своим именем — одержимости микроскопией, — Колибрил откинул крышку пульта и вытащил из него занятный предмет. Это были очки состоящие из огромного количества линз, установленных друг перед другом и постоянно уменьшающихся в размере. Колибрил нацепил этот предмет на свой нос и уставился на Смайка. Он был похож на механическое насекомое с другой планеты.

— Используя супермаленькие линзы я изобрёл очки-микроскоп, которые я считаю моим личным гениальным творением в области оптометрии, и назвал их Оцтаскоп. Или Колибpилочки — как желаете. Ну и как они мне подходят?

— Великолепно! — солгал Смайк.

— В то время как для астрономии и для изучения тьмы изобретаются всё большие линзы для всё больших телескопов, я пришёл к мысли о создании всё более маленьких линз для всё более маленьких микроскопов. Знаете ли, существует естественные ограничения, когда инструменты для создания линз становятся так малы, что их невозможно брать руками. Так что я нанял карликов, которые под моим наблюдением были обучены шлифовке линз. Это уменьшило мои линзы ещё на две трети. Но для меня они были всё ещё недостаточно малы. Я стал искать мне подмогу в природе и в конце концов нашёл. На пляжах флоринтского алмазного побережья встречаются песчинки, точно в центре у которых, будто маленькое стеклянное сердце, находится идеально отшлифованная микролинза мельчайшего размера. Но тут появилась новая проблема — как освободить линзы из панциря? Это мне удалось с помощью дуновения эолистского шлифующего ветра, основанного на принципе…, но мы заходим слишком уж далеко.

— Что вы можете делать с помощью этих очков?

— С их помощью я могу заглянуть в структуру вещей. Любой твёрдой материи. В камень, например. Так же я могу видеть такие вещи в воздухе, которые невооружённым глазом не видно. Знаете ли вы что цвета состоят из цветов? Из более деликатных, несравненно нежных, неописуемо красивых световых нюансов, по сравнению с которыми цвета нашего большого мира кажутся абсолютно безвкусными, обычными, грязными, как же ещё можно объяснить… да — они кажутся бесцветными.

— Нет, — ответил Смайк, — этого я не знал.

— А то, что я могу видеть чувства? Бешенство? Страх? Любовь? Ненависть? А запахи? Их тоже можно увидеть. Вы представляете каким невероятно красивым выглядит аромат розы? И как отвратительна вонь сточной канавы? Можете ли вы себе представить, какие формы может принимать звук? Если бы вы знали как восхитительно выглядит хорошая музыка — и как ужасающе плохая! О, вы не поверите, но у микрокосмоса имеются свои тёмные стороны! Да, да — это всё то же самое, только меньше, многограннее и сложнее, — Колибрил снял очки.

— Должен признать, что у меня развилась зависимость от моего изобретения. Везде, где бы я не находился, я проводил оцтаскопические исследования, днём и ночью, я переворачивал каждый камень, каждый листок, каждую песчинку. И затем в один, особо прекрасный день, я сделал это — открытие моей жизни.

Слова Колибрила продолжали звучать над поляной. Он стоял, как-будто забыл зачем он здесь, и, кажется, с восторгом предавался своим воспоминаниям.

— Профессор, ну не тяните вы больше!

— Итак, — продолжил Колибрил и прищёлкнул языком, — это произошло у подножия древнего дуба. Я начал систематично миниатюрным пинцетом переворачивать каждый листок, каждую крупинку земли и обследовать их с помощью моего оцтаскопа. Я никогда не забуду этого мгновения: я приподнял пинцетом один старый дубовый лист, а под ним я увидел…., — Колибрил остановился.

— Что? — нетерпеливо воскликнул Смайк. — Что было под ним?

— Под этим листком был город.

— Город? — переспросил Смайк. — Вы имеете ввиду муравейник?

— Нет, я имею ввиду настоящий город. Точнее говоря — большой город, метрополию, возведённую определённо высокоразвитыми существами, с десятками тысяч строений, клубком улиц, переулков и аллей. С башнями и дворцами, с трущобами и высоченными домами, с магазинами и заводами. Он был размером примерно с грецкий орех и зарос высокой травой.

— Невероятно.

— Конечно. Я был ошеломлён. Я протёр глаза, проверил пульс, ущипнул себя, протёр пару линз и посмотрел снова. И снова. Но сомнений не было: я открыл миниатюрную, да, микроскопически маленькую цивилизацию. Археологическая находка ничтожного размера, но имеющая бесценное значение. Это были самые маленькие и одновременно с этим самые большие руины в истории замонийской археологии!

Доктор на минуту закрыл глаза, помассировал пальцами веки и продолжил.

— Сначала я провёл первое микроскопическое общее обследование города. Как я уже сказал, там были строения — жилые дома, общественные сооружения, заводы, — всё, что имеется в обычном большом городе, но всё это было построено в неизвестном мне стиле. У зданий были стены, крыши, окна и двери, но всё было — прошу прощения за научно неточную формулировку — каким-то странным. Здания не были по-настоящему причудливыми, но меня не покидало ощущение, что строители этих домов были совершенно не в курсе наших обычных привычек. Круглые ступеньки, например. Или экстремально узкие и высокие дверные и оконные проёмы. Если это вообще двери и окна были. Сплошные сбивающие с толку детали. Не было никаких признаков жизни. И никаких признаков смерти. Никаких кладбищ. Никаких скелетов или останков прошлой жизни. Я назвал строителей этого города из-за их микроскопического размера и их ещё более микроскопического присутствия Несуществующими крошками.

— Теперь я начинаю понимать, — сказал Смайк.

 

Несуществующие крошки

Для начала я перенёс мою находку в безопасное место. Я очень осторожно выкопал его из земли и перенёс в свою лабораторию, где я много месяцев подряд изучал его под микроскопом. Я смонтировал три оцтаскопа и закрепил их друг за другом на штативе, чтобы изучить каждый уголок города. У меня не было таких маленьких инструментов, которыми я бы мог дотронутся до чего-нибудь в этом городе. Но я мог рассматривать его во всех немыслимых ракурсах, — Колибрил вздохнул.

— Однажды я обнаружил великолепное здание, общественное здание, судя по всему. Может быть музей или университет. И вы не можете представить то волнение, которое меня охватило, когда я увидел, что крыша верхнего этажа, по счастливому стечению обстоятельств, обвалилась и я могу заглянуть с помощью оцтаскопа вовнутрь! И это было на самом деле что-то типа музея. Помещение полное артефактов! Искусство исчезнувшей цивилизации! Так мне казалось. Тем больше было моё удивление, а также и разочарование, когда я обнаружил, что несуществующие крошки не имели никакого понятия об искусстве, в том смысле, что мы под этим словом подразумеваем. Я тщетно искал картины, скульптуры, книги. То, что я там в конце концов нашёл, были машины. Моя теория состоит в том, что несуществующие крошки преодолели искусство уже тысячи лет назад, а точнее их искусство перетекло в то, что для них было значительно важнее. А именно — в науку.

Колибрил помолчал минуту, затем продолжил.

— Я уверен, что несуществующие крошки дошли до такого уровня цивилизации, до которого нам, надеюсь, только предстоит дойти. Искусство и наука, которые у нас тщательно отделены друг от друга, у них были объединены и это позволило сделать огромный скачок в развитии. Представьте себе научные дисциплины усиленные концентрированной креативностью гениев искусства! Или искусство, основанное на сложнейших научных расчётах! Биология, литература, математика, изобразительное искусство, музыка, астрономия, ваяние скульптур, физика — все эти дисциплины объединены в одну… да, я пока не придумал, как можно было бы её назвать.

— Искука? — предложил Смайк. — Или наусство?

Колибрил проигнорировал его предложения.

— Что отличало эти предметы в музее от предметов искусства, так это то, что они все, судя по всему, имеют практические функции. Они просто выглядят все так, как-будто с ними что-то можно делать. Только я не знал что. — Колибрил возбуждался всё больше. Он размахивал руками и выразительно крутил своими большими светящимися глазами.

— Вы можете поверить, что я практически потерял надежду: технология древней исчезнувшей цивилизации, стоит тут, её можно потрогать, но мои пальцы слишком толсты, чтобы это сделать, — он с презрением посмотрел на свои тощие пальцы.

— У меня не оставалось выбора, кроме как теоретически изучить эти микромашины. Я начал их оптически измерять и производить расчёты. И с их помощью и дедуктивной работы моих четырёх мозгов мне удалось разгадать функции этих машин. Если бы у меня было семь мозгов профессора Соловейчика! — он с отчаянием схватился за голову.

— Благодаря моим расчётам в гипотетической механике, — продолжил Колибрил, — я выяснил, что один из этих приборов являлся доильным аппаратом для инфузорий-туфелек. С помощью другого возможно вводить в транс вирус гриппа. Там же была и бактериальная мельницы, размалывавшая бактерий в мельчайшую бактериальную пыль. Но это были только мелочи — по-настоящему интересные машины могли совершать такие вещи, о которых мы до сих пор только могли мечтать.

— Например?

— Вы мне не поверите. Подумайте о самых невозможных вещах, которые наша наука до настоящего времени не осуществила. Так вот, эти машины могут это!

— Я бы хотел посмотреть эти машины, — вздохнул Смайк.

— Правда? Я могу вам показать несколько.

— На картинке?

— Нет, вживую.

Тело Колибрила слегка заколебалось, его очертания исказились, профессор стал почти полностью прозрачным. От него осталось лишь что-то похожее на фантом. В конце концов он начал парить в воздухе.

— Следуйте за мной, — нетерпеливо приказал он. Даже его дрожащий голос звучал призрачно. — Мы же не можем тут вечно сидеть. Подумайте о вашем бедном друге на поляне.

Лекционный зал свернулся как огромный веер, камень на котором сидел Смайк и пол растворились в воздухе и он снова парил в пустом помещении огромного строения, бывшего докторской диссертацией Колибрила.

 

Духи исследований

Смайк поспешил за профессором. Они неслись по бесконечно длинным проходам. Доктор постоянно неожиданно поворачивал то направо, то налево, то летел вверх, то вниз. Вдруг навстречу им вылетели маленькие цветные точечки света, сперва лишь несколько, с тихим жужжанием и гудением, поблёскивая и вспыхивая огоньками, затем всё больше и больше, пока они не превратились в ураган цветных светящихся снежинок.

— Это эйдетские духи исследований, — сообщил Колибрил. — Не бойтесь, они не имеют ничего общего со сверхъестественными явлениями. Мы их просто так зовём. Они являются лишь олицетворением стремления к познанию в моих мозгах. То, чем занимаются кровяные клетки в кровеносной системе, тем же занимаются и духи исследования в мыслительной системе. Они — смазывающее средство для идей. Любопытные маленькие существа. Хотят всё знать. Никогда не устают. Тщеславнее чем муравьи. Трудолюбивее чем пчёлы.

Колибрил весело захихикал и исчез в боковом коридоре. Смайку в голову пришла мысль: что бы произошло, если бы он потерял связь с доктором и заблудился бы в этом лабиринте? Были ли возможно заблудиться в эйдетской диссертации? Вероятно тогда он и Колибрил будут стоять на поляне в состоянии экстаза пока не умрут от голода и их тела не превратятся в скелеты. Но он вспомнил, что там был ещё Румо. Когда-нибудь он же поможет вытащить палец из уха. Но тогда возможно и он и доктор — оба сойдут с ума…

Он не успел углубиться в эти мысли, как уже догнал эйдета — Колибрил остановился в коридоре у светлого проёма. Смайк тоже остановился.

— То, что я вам сейчас покажу, — произнёс Колибрил дрожащим от напряжения голосом, — является шедеврами несуществующих крошек.

Тут просто кишело духами исследований. Жужжа они стремительно влетали и вылетали из проёма.

 

Подводная лодка, космический корабль и машина времени

Колибрил полетел в светящееся отверстие. Смайк последовал за ним. Теперь они находились в светлой комнате, которая, казалось, состояла только из света: пол, стены и потолок светились пронзительным белым светом. Красные, зелёные, жёлтые и синие духи исследований беспорядочно носились, как испуганная стайка бабочек, и наполняли комнату электрическим гудением.

— Это мои сокровища! — сказал Колибрил вибрирующим от гордости голосом.

В середине комнаты парили, вероятно поддерживаемые текучим светом, три машины.

— Согласно моим расчётам — это самые высокоразвитые микромашины несуществующих крошек, — сообщил Колибрил. — Как минимум, самые сложные. Их внутренности должны быть ужасающе сложными.

— А что они могут? — спросил Смайк.

— Хм, — ответил Колибрил, — одна функция у них у всех одинакова — они могут передвигаться в пространстве.

— Вы имеете ввиду, что это транспортные средства? — спросил Смайк.

— Ну если вы так хотите, то — да. Хотя ездить в классическом смысле этого слова они не могут. Это было бы слишком примитивно. Машина посередине согласно моим измерениям создана для передвижения в жидкостях повышенной плотности. Эта слева способна передвигаться в условиях невесомости. А третья, кажется, обладает способностью передвигаться в четвёртом измерении.

— Вы имеете ввиду…

— Совершенно верно, я утверждаю, что это подводная лодка, космический корабль и машина времени.

Румо снился сон. Ему снилась серебряная нить, дрожащая высоко в воздухе под белоснежными ватными облаками и издающая прекраснейшую внеземную музыку. Эти звуки наполняли его теплом, благодать разливалась волнами по его телу и он опять вспомнил, что там, где заканчивается эта нить, его ожидает счастье. Румо засмеялся во сне.

Но что это? Вдруг облака потемнели, стали серыми и мрачными, подул холодный ветер. Его порывы разорвали серебряную нить и унесли её вдаль. А вместо прекрасной музыки у него в ушах гудел отвратительный звук. Из облаков появились большие тяжёлые капли и упали на Румо и там, где они коснулись его тела, появилось ощущение ледяного холода. Румо проснулся. Открыв глаза он увидел вокруг себя пять существ, похожих на чёрные тени с длинными руками и короткими ногами. Они склонились над ним и его ощупывали. И как им только удалось так близко к нему подойти? Почему он даже сейчас ничего не чуял? Почему они не издавали никаких звуков? Он попытался найти их лица, но у существ не было лиц! Может он всё ещё спал? И почему их прикосновения так холодны?

Румо проснулся окончательно. У него появилась идея, как разогнать эти существа. Он повернул голову направо, чтобы вцепиться в горло следующему, кто его коснётся.

Но он укусил только холодный воздух, как если бы он пытался схватить холодный ветер. Его челюсти больно ударились друг о друга, а существа, не обращая на это никакого внимания, придвинулись ближе.

Румо становилось всё холоднее и холоднее.

Доктор Колибрил подлетел к машине посередине, отмахнул рукой пару особо любопытных духов исследований и сказал:

— Это — подводная лодка.

— Вы имеете ввиду, что в ней можно плавать под водой? — спросил Смайк.

— Нет, под кровью! Вот такое и происходит, когда не используешь конкретные определения. Я должен был сказать: это — подкровная лодка. По форме её линий обтекания я понял, что она была создана для передвижения в гораздо более консистентных жидкостях, чем вода. Кровь же гуще воды, не правда ли? Эта машина была построена для передвижения по артериям.

— Боже мой! А для чего?

— Я предполагаю, по медицинским причинам. Согласно результатам измерения корпуса машины можно предположить, что внутри неё находятся хитроумные приборы, с помощью которых возможно проведение микроскопических операций внутри кровеносной системы.

— Невероятно!

— М-да, — сказал Колибрил и полетел к следующей машине. — С помощью неё, я полагаю, можно улететь в космос. Благодаря её внешнему покрытию она способна без каких-либо последствий пролететь вблизи солнца. А мотор, вероятно, обладает достаточной мощностью для полёта со скоростью на много превышающей скорость света.

— Вы имеете ввиду, что этот прибор может передвигаться быстрее чем свет?

— Нет, он может быть меньше, чем свет.

— Я не понимаю.

— Я, честно говоря, тоже не совсем это понимаю! — Колибрил грустно усмехнулся. — Я всё ещё провожу расчёты, с невообразимо малыми числами. Может быть несуществующие крошки улетели с нашей планеты на таких машинах?

Он полетел к последнему прибору.

— А это, если мои расчёты, теоретические размышления и эйдетские умозрения меня не подводят, — машина времени.

— Что, правда?

— Может быть несуществующие крошки исчезли не в космосе, а во времени. В другом, лучшем времени. Или в меньшем измерении, которое им лучше подходит.

— Но эти машины не выглядят иллюзиями, — сказал Смайк. — Я не хочу вас обидеть, но всё в вашем мозге, включая вас, выглядит как-то неестественно. А эти машины — нет. Они выглядят так конкретно. Так…по-настоящему.

— Это, наверное, из-за того, что они и есть настоящие.

— Что вы имеете ввиду?

— Эти три микромашины — настоящие, они существую по-настоящему. Они находятся в моём мозге. Не как эйдетские воспоминания и сохранённые знания. Это — оригиналы. Я их имплантировал.

— И как это возможно?

Колибрил застонал:

— О-о-о, вы на самом деле хотите это знать? Но это абсолютно неаппетитная история. Но хорошо, вкратце: сначала я решил весь город, в котором находился музей, законсервировать в формальдегиде, чтобы избежать дальнейшего разрушения под влиянием кислорода. Из жидкости с помощью природного шланга я смог высосать лишь несколько отдельных предметов, эти машины, например. Этот шланг я вытащил из печени карликового микроба, который… но это уже не важно. Просто поверьте, что мне удалось высосать эти три машины из города несуществующих крошек.

Смайк согласно кивнул.

— Всё остальное было просто. Я втянул их через иглу в шприц вместе с раствором солёной воды, вставил шприц мне в голову и впрыснул всё в один из моих мозгов, прямо в докторскую диссертацию. Дальнейший перенос машин в эту комнату осуществили мои любознательные друзья. — Доктор указал рукой в сторону жужжащих духов исследований.

— Вы впрыснули эти машины себе в голову?

— Я же вам сказал, что это не очень аппетитная история. Но это было совершенно безопасно. Я изучал эйдетскую медицину по специальности — трепанация. Дайте мне обычную открывашку и резиновый шланг и я обезвожу за пять минут ваш мозг.

— Нет, спасибо, — замотал головой Смайк. Он рассматривал машины поближе. После того, как он узнал, что они настоящие, они очаровывали его ещё больше.

— Можно их потрогать? — спросил Смайк.

— Вы можете даже их испытать, — сказал вдруг Колибрил странно дрожащим голосом.

— Испытать? Машины несуществующих крошек? Я?

— Ну да. Раз вы тут находитесь…

Смайк насторожился. Голос Колибрила зазвучал подозрительно. Эйдет покашливал и лёгкие волны побежали по его призрачному силуэту.

Тут Смайка как громом ударило: он был тут совершенно не потому, что добродушный профессор делал ему одолжение. Нет. Он не был тут для проведения бесплатного инфицирования знаниями. Он был тут, потому что Колибрил так хотел.

Он уставился на эйдета:

— Чистенько вы провернули это дельце, — ухмыльнулся он.

— Какое? — невинным голосом спросил Колибрил. — Что вы имеете ввиду?

— То, как вы меня сразу же в нужный мозг направили. То, как вы меня совершенно случайно провели мимо вашей диссертации. Как же правдиво вы тогда ломались! Ну, давайте, доктор!

Колибрил закашлял.

— Я же тут только потому, что вам требуется подсобный работник. Потому, что вам нужен кто-то, кто их испытает, не правда ли?

— У вас идеальное тело для испытания подкровной лодки, — согласился Колибрил. — Я заметил это как только вас увидел.

— А-а-а-а-а! — триумфировал Смайк. — Я так и знал! Я должен стать подопытным кроликом!

— Я бы не так это сформулировал, — возразил Колибрил. — Я бы назвал это, скорее, историческим шансом. Вы могли бы изменить историю.

— Ах, да? А что если я нажму неверную кнопку и машина времени перенесёт меня в замонийский ледниковый период? Или космический корабль перенесёт меня в другую галактику? А? Что тогда?

— Так просто эти машины не действуют. И в них нет никаких кнопок. Чтобы совершить такие действия нужно что-то гораздо больше, чем повернуть рычаг. Но я не могу вас принуждать. Просто оставим это. Вы просто не примете никакого участия в вероятно самом главном открытии замонийской научной истории. Пусть это сделает кто-нибудь другой.

Смайк ухмыльнулся.

— Ну что же вы, доктор? Вам больше нечего предложить? Вы думаете вам достаточно аппелировать к моей жажде славы и я соглашусь на самоубийство?

— Несмотря на то, что я не хочу испытывать ни машину времени, ни космический корабль, — сказал Колибрил, — что бы я получил, если бы вы переместились на машине времени из моего мозга в другое измерение? Из этого я узнал бы только, что она функционирует. Но сама машина бы исчезла. И что я получил бы, если бы вы включили космический корабль и улетели? Самое большое — дырку в черепе. — Колибрил пощупал свою голову. — Нет, всё что я хочу, чтобы вы сели в подкровную лодку и привели в действие ещё скрытые инструменты. Здесь, в этом помещении. Вам даже не нужно куда-то погружаться.

— А почему вы не сделаете это сами?

— Я же уже вам сказал — я существую здесь внутри без тела. Я не могу тут ни до чего дотронуться, ничего с места сдвинуть. Это можете только вы.

— Но у вас же эти светящиеся помощники.

— У этих организмов нет мозга. Они смогли перетащить эти машины сюда, но управлять этим чрезвычайно сложным инструментом должно разумное существо. Для управления нужны руки. Нужны глаза. Нужен голос. Вы обладаете всеми этими условиями. Судьба привела вас ко мне, вы не понимаете?

Колибрил умоляюще посмотрел на Смайка.

— А что получу я, помогая вам?

— Вы должны спросить себя, что получат от этого жители Замонии! Я лелею надежду, что эта машина способна победить смерть!

Смайк глубоко вздохнул.

— На это никто не способен. Это было бы чудом.

— Вы правы. Чудес не существует. Только научный прогресс. Но некоторые научные достижения достигают масштабов чуда.

— Что может предпринять против смерти столь микроскопически малый прибор.

— Элементарно: он может заставить сердце снова биться.

— Это невозможно.

— Садитесь в машину, следуйте моим указаниям и я докажу вам это.

— Почему вы так в этом уверены?

— Из-за моих расчётов, построенных мною теорий, многолетней работы моих четырёх мозгов. Но что я ещё могу сказать — или вы делаете это, или нет. Шансы составляют пятьдесят на пятьдесят, — голос Колибрила зазвучал равнодушно.

«Теперь он меня поймал», — подумал Смайк и улыбнулся. Колибрил, сознательно или бессознательно, обнаружил слабый пункт Смайка — его страсть к играм. Чёрное или красное. Остаться или уйти. Выиграть или проиграть.

— Ну, ладно, — сказал Смайк. — Подкровная лодка, говорите? Я это сделаю. Что я должен делать?

— Я знал! — воскликнул облегчённо Колибрил. — Вы — человек науки! Вы — любопытны! Вы — пионер!

— Ну хорошо, хорошо! — покачал головой Смайк. — Просто скажите, что я должен делать? Как вообще я попаду туда вовнутрь?

Колибрил хлопнул в ладоши и духи исследований гудя выстроились в большой, медленно кружащийся над лодкой круг.

— Встаньте около машины! Да, вот тут. Не двигайтесь! А теперь дотроньтесь до неё. Неважно где!

Смайк наклонился вперёд и робко погладил панцирь машины. Он был шероховатым, твёрдым и прочным на ощупь, как доспехи из свинца. Раздалось тихое шипение, будто сдулся воздушный шарик, и на левом борту лодки появилось круглое отверстие. Его размер соответствовал как раз размеру Смайка. Внутренности машины светились пульсирующим красным светом. Колибрил засмеялся:

— Видите! Подкровная лодка подстраивается под размер вашего тела. Это высоко разумная машина. Она принимает вас! Лезьте вовнутрь!

Смайк глубоко вдохнул и полез в отверстие.

Почему Румо был таким медленным? Он находился в огромной опасности, но у него не получалось ускорить свою реакцию как тогда, в таверне «У стеклянного человека». Даже наоборот, он становился всё медлительнее. Ему стало сложно думать. Кажется, чем слабее он сам становился, тем сильнее становились эти подкравшиеся тени, окруживших его. Он уже не мог подняться с земли, так истощила его силы эта странная борьба. Его энергия исчезала. Это было не сражение, а физический труд. После которого он когда-нибудь от изнеможения уснёт. Что же хотели эти тени?

 

Подкровная лодка

Смайк находился внутри машины. Её стены были сделаны из неизвестного ему материала. Они были тёмно-красного цвета, выглядели мягкими и органическими, и слегка светились. Тут не было никаких рычагов, рулей или инструментов, только это овальное красное помещение, похожее на грoб, сделанный специально по меркам Смайка.

— Видите ли вы перед собой мембрану? — голос Колибрила звучал приглушённее, после того как дверь за ним закрылась. Он посмотрел перед собой. Да, на красной стене было круглое пористое пятнышко. Это могло быть мембраной.

— Почему вы решили, что тут должна быть мембрана? — спросил Смайк.

— Благодаря моим расчётам. А что, там её нет? — голос Колибрила дрожал от любопытства.

— Что вы имеете ввиду? — спросил в ответ Смайк.

— Конечно я имею ввиду, что она там есть. Ну, не мучайте вы уже меня!

— А тут нет мембраны, — воскликнул Смайк и ухмыльнулся.

— Нет? — спросил Колибрил. — Нет мембраны? Что, правда нет?

— Есть, — ответил Смайк. — Я просто пошутил.

— Не нервируйте меня! — зашумел Колибрил. — Делайте просто то, что вам говорят!

— Да, да. И нечего кричать.

— Наклонитесь к ней поближе и помурлыкайте.

— Что?

— Вы должны мурлыкать. В мембрану.

— Зачем?

— Таким образом активизируется лодка. Она имеет Уютное управление. Это и есть акустическая часть.

— Имеет что?

— Вы же меня поняли. Важно, чтобы машина чувствовала себя комфортно. Доверьтесь мне.

— Что? Я не могу мурлыкать! Я же не кошка!

— Ну, давайте уже, начинайте!

— Нет.

— Начинайте, говорю!

— Брррррррр…., — начал Смайк и почувствовал себя несказуемо глупо. Ничего не произошло. Акустическое уютное управление! Машина, чувствующая себя комфортно! Что за бред!

— Это не мурлыканье, это гудение, — нетерпеливо воскликнул доктор. — Что это было, шмель?

— Муррррррррр, — сделал Смайк, — мурррррр….

— Уже лучше! Мурлыкайте дальше!

— Муррррррррр…

К мурлыканью Смайка присоединилось многоголосое жужжание, которое, казалось, исходило от кроваво-красной стены. Часть стены перед ним начала светлеть, пока не стала совсем прозрачной. Смайк мог смотреть наружу сквозь розоватое стекло.

— Я вас вижу, доктор! — сказал он.

— Транслуцидная материя! — выдохнул Колибрил. — Невероятно.

— А вы меня видите? — спросил Смайк.

— Нет. Мурлыкайте дальше!

Смайк находился в состоянии эйфории. Пульсирующий стук, похожий на замедленный стук сердца, начал исходить от пола машины. Снаружи возбуждённый доктор бегал вокруг лодки.

— Это мотор! — закричал он. — Он включился!

— Но эта штуковина не собирается же сейчас ехать? — в панике воскликнул Смайк.

— Не прекращайте мурлыкать! — приказал Колибрил.

— Муррррррр…, — продолжил Смайк. — Муррррррррррр…

Румо всё ещё пытался сражаться. Но тут не было никого, с кем он мог бы сразиться. Тесно окружившие его безликие тени невозможно было схватить. Где бы он до них ни дотронулся в руках у него оставался кусок скользкого холода. Тени были над ним, около него, под ним, они, как покрывало, накрыли Румо. Ему стало тяжело дышать. Он чувствовал себя похороненным заживо. Он чувствовал, как тепло и гибкость уходили из его тела. Он становился слабее и медлительнее. В отчаянии он бил вокруг себя кулаками, всё ещё надеясь вырваться наружу из этого клубка холода и темноты. Но его атаки никак не помогали, он, как-будто дрался с тысячеруким кальмаром.

Что-то мягкое и холодное накрыло его правое ухо и с причмокиванием крепко к нему присосалось. Это что, рот? О, тоже самое произошло и со вторым его ухом! Болезненно громкий чавкающий звук раздался в его ушных проходах. А теперь и вся его голова заполнилась ледяным холодом. Ему казалось, что тени пытаются высосать его мозг.

А Смайк и Колибрил продолжали стоять, тут, рядом с ужасающим зрелищем, не шевелясь, как замороженные. Смайк мурлыкал, как довольный кот у камина.

 

Инструменты несуществующих крошек

Духи исследования, жужжащие вокруг доктора Колибрила, заволновались ещё сильнее.

— А теперь попробуем активизировать инструменты, — воскликнул Колибрил. — Вы готовы?

— Всегда готов, — ответил Смайк.

— Тогда вытяните в стороны ваши шесть верхних рук и дотроньтесь ими до стен лодки справа и слева от вас.

Смайк прикоснулся шестью руками к внутренней поверхности машины. Она была мягкой и тёплой. Везде, где он прикасался, стена загоралась оранжевым цветом. Мотор загудел быстрее.

— Очень хорошо! — воскликнул Колибрил. — А теперь погладьте машину!

— Что?

— Погладьте стену в любом месте!

— Вы шутите?

— Это осязательная часть уютного управления. Ну давайте, начинайте уже!

Смайк, вздыхая, исполнил приказ. Он начал почёсывать мягкую тёплую поверхность пальцами верхней правой руки. Оранжевое сияние усилилось, а по лодке пробежала сильная дрожь.

— Именно так! — кричал Колибрил. — Это действует!

Через розовое окно Смайк увидел, как на выгнутой поверхности машины образовалось овальное отверстие и из него выехала змееподобная металлическая рука. В руке находился причудливый инструмент.

— Я знал! — восторженно закричал Колибрил. — Это — Амалориканский крюк!

— Так, так! — сказал Смайк.

— Пощекочите в каком-нибудь другом месте! Быстрее!

Смайк послушался, и на поверхности, прямо около первого отверстия открылось второе. Ещё один странный инструмент выехал наружу, а Колибрил ликовал:

— Да! Да! Я всё верно рассчитал! Это — Галлюцигенский ключ!

Колибрил попытался успокоиться.

— Гладьте дальше! В разных местах!

Смайк почесал стену и открылось ещё одно отверстие, из которого показался третий инструмент.

— Да! Да! Опабиниатские щипцы! Я знал! — доктор был вне себя от радости.

Смайк продолжал гладить машину не ожидая приказов Колибрила. Появился четвёртый инструмент, который доктор радостно приветствовал:

— Йохоянский жгутик! Это, без сомнения, йохоянский жгутик! Продолжайте гладить! — приказал доктор.

— Слушаюсь! — проворчал в ответ Смайк. Но oн тоже был опьянен стремлением к познанию.

Появился пятый инструмент.

— Айсхеаианистский закручиватель, — визжал Колибрил. — Мы получили уже почти все инструменты!

Смайк почесал стену в шестой раз и шестой инструмент выехал из своего отверстия. Колибрил укусил свой кулак, чтобы не заорать истерически.

— Одонтагрифский сосальщик! — простонал он. — Это самый счастливый момент моей жизни!

— Мне продолжать гладить стену? — раздался голос Смайк изнутри машины.

— Всё сходится! — кричал восторженно доктор. — Всё именно так, как было в моих расчётах!

Духи исследований возбуждённо гудя разноцветной гирляндой носились вокруг подкровной лодки.

— Вы можете вылазить, — сказал Колибрил. — Это всё, что я хотел узнать.

Смайк вылез через отверстие наружу и присоединился к доктору, который радостно разглядывал выехавшие из лодки инструменты.

— И что теперь? — спросил Смайк. Он тоже находился в приподнятом настроении. — Что мы будем делать с этими инструментами? Прооперируем чьё-нибудь мёртвое сердце? Победим смерть? Я согласен на любую авантюру!

— Для этого нам не хватает подходящего пациента, — рассмеялся Колибрил. — Но я узнал всё, что на данный момент хотел узнать.

— Всё? И это всё? — Смайк даже и не пытался скрыть своего разочарования.

— Всё? — спросил Колибрил и выражение его лица стало серьезным. — А знаете ли, что вы сейчас сделали?

— Я всё ещё не понимаю, как вы можете помешать смерти с помощью этих микроскопических инструментов? — сказал Смайк

— Это я вам не могу объяснить, — сказал Колибрил. — Могу лишь сказать, что смысл не в том на сколько большим должен быть импульс, который заставит мёртвое сердце снова биться, а в том на сколько он должен быть мал. В центре каждого сердца есть шесть микроскопически малых точек — мельчайшие нервные окончания, миниатюрные артерии и крошечные мышцы обладающие невероятной чувствительностью. И если все эти точки в сердце — а современная медицина о них даже и не знает, поскольку они так малы, что их можно обнаружить только с помощью оцтаскопа — одновременно простимулировать амалориканским крюком, галлюцигенским ключом, опабиниатскими щипцами, йохоянским жгутиком, айсхеаианистским закручивателем и одонтагрифским сосальщиком, то сердце начнёт снова биться, не важно как давно оно умерло. Понятно?

— Нет, — сказал Смайк.

— М-да, может быть когда-нибудь мы увидим это сами, — сказал Колибрил и подал духам исследований знак, после которого они ещё быстрее закружились вокруг подкровной лодки и инструментов. — Не желаете ли теперь взглянуть на мои знания?

— С удовольствием, — кивнув головой сказал Смайк. — Здорово, что я был вам полезен. Может быть вы даже упомяните моё имя в вашей диссертации.

— О! Вы получите даже собственную сноску, — пообещал доктор.

Румо слабел. Чавканье в его ушах не прекращалось и Румо понял, что тени вытягивали не мозг, а его силы, волю и жизнь.

Он удвоил свои старания и это так удивило нападавших, что они на секунду прекратили чавканье. Или причиной было то, что Румо неожиданно нащупал левой рукой? Нечто, что было не просто холодным и скользким, а имело что-то твёрдое внутри. Он ухватился за это и больше не отпускал. «Странно», — подумал он, — «это похоже на язык циклопа!»

 

Цвет знаний

Смайк стоял у подножия строения, состоящего из парящих друг над другом круглых прозрачных дисков. Каждый из них был размером с большой дом и имел отличный от других цвет. Они парили друг на другом и уходили высоко в небо над Северным Оцтафаном.

— И как я попаду туда вовнутрь? — спросил Смайк. — Что я должен делать?

— Нырнуть, — опять из ниоткуда раздался голос Колибрила. — Просто падайте сверху вниз сквозь диски.

— Сверху?

Смайк не успел получить ответа, как уже пулей летел к вершине башни. Он не кричал, так как за это время привык ко всему происходящему в мозгах Колибрила. Достигнув вершины он подлетел к середине верхнего диска и посмотрел вниз. Находясь один под другим диски создали такой цвет, которого Смайк ещё никогда не видел.

— Этот цвет называется «разумный», — сказал Колибрил. — Цвет знания. Вы готовы?

— Да я го…,- только и успел сказать Смайк и полетел вниз.

Первый диск, в который он погрузился, был светло-голубого цвета.

— Голубой: астрономия! — торжественно воскликнул голос Колибрила.

Бетельгейзе. Прямое восхождение. Геоид. Гравитационная постоянная. Сверхновые звёзды. Паллада. Монтировка телескопов. Объём солнца. Спиральные галактики. Эмиссионная туманность. Энтропия. Лунное затмение. Орион. Плеяды. Вдруг всё это стало совершенно понятными Смайку словами, определениями, о которых он теперь без предварительной подготовки мог бы болтать часами. Он чувствовал, как голубой свет протекал через его мозг и наполнял его знаниями по астрономии. Альдебаран. Сириус. Южный тропик. Спектральная плотность мощности излучения абсолютно чёрного тела. Тритон. Арктур. Антарес. Вега. Синопе. Эклиптика.

Эти и сотни других понятий были за доли секунды впитаны его мозгом. И тут всё прекратилось. Смайк пролетал бесцветное пространство между дисками, направляясь к зелёному диску.

— Зелёный: биология! — воскликнул Колибрил.

Цинобактерии. Интерферон. Изогамия. Морфоз. Дубильные вещества. Нижнезамонийские листочные семена. Бактерии гремучего газа. Коралловые полипы. Мимикрия. Секреция. Желудочки головного мозга. Инфузории. Пищеварение таракрыс. Анемофилия. Безрогие единороги. Селсильное оплодотворение…

Опять бесцветное пространство. Боже мой, как это быстро! Смайк летел в бледно-красный диск.

Красный: история! Наттиффтоффская смена порядков наследования. Войны циклопов. Родовое дерево династии бургомистров Атлантиды. Каменно-угольный период. Конституция Гралзунда. Столетний мир. Друидская гибридополитика во времена правления Регинанама Салиаса III. Утверждение плана дождевых снопов. Кризис канальных драконов. Жёлтая чума. Изгнание пятисот генералов. Амнезия демонов.

Жёлтый: физика! Частотная модуляция. Гидростатический парадокс. Плотность геннффского газа. Поляризуемые молекулы. Друидская угловая скорость. Постулаты Соловейчика. Квантовые константы. Фернхахинская интерференционная трубка. Эхоизоляция. Частота телепатических волн. Интолератор Хабермуса. Зоны тишины. Резистенция. Древнезамонийские законы падения. И так далее, диск за диском: фиолетовый — математика, бирюзовый — философия, карминный — замонийская грамматика, оранжевый — медицина. Каждую секунду пролетал Смайк через новый диск. Он пролетел уже сотни цветов и каждый наполнял его мозг знаниями, пока в нём не закончилось пустое место. Сквозь последние этажи он пролетал не запоминая ничего из того, что в них хранилось.

На уровне первого этажа его падение неожиданно прекратилось. Он парил пару секунд над полом и затем плавно, как пёрышко опустился на него.

Оглушённый Смайк пытался рассортировать полученную информацию. Но его голова раскалывалась от боли.

— Это скоро пройдёт, — раздался голос Колибрила откуда-то сверху. — Я имею ввиду это неприятное интеллектуальное чувство переполнение между синапсами. Информация должна сначала осесть в вашем мозгу.

Смайк громко рыгнул.

— Просто выньте палец из моего уха, — сказал Колибрил, — и мы снова увидимся на поляне. Прогулка закончилась.

 

Холодные тени

Смайк огляделся вокруг. Он был опять на поляне. Костёр почти потух. Его глаза медленно привыкали к слабому освещению. Румо тяжело дыша, сидел на толстом корне. В пыли вокруг костра лежало пять тёмных существ. Они были немного похожи на обезьян. На мёртвых чёрных обезьян.

— Что это за…существа? — спросил Смайк.

— Лунные тени, — ответил Колибрил, наклонившись над одним из существ и с любопытством его ощупывая.

— Лунные тени? Они мертвы?

— Как минимум они холодные. Как лунный свет, — ответил эйдет.

— Они мертвы, — сказал Румо.

— Как ты это сделал? — с любопытством спросил Колибрил. — До сих пор считалось, что они могут умереть только долгое время не получая пропитания.

— У них есть хвосты, — сказал Румо. — Хвосты с позвоночником, который можно сломать.

— Интересно, — пробормотал Колибрил.

— Я опять обязан тебе своей жизнью, — сказал Смайк. — Мы оба.

Румо лишь покачал головой:

— Можем мы наконец лечь спать?

— Ложись спокойно. Доктор и я будем сторожить.

Доктор кивнул:

— Мне была обещана увлекательная история о боевых способностях нашего спасителя.

— Вы её услышите, — сказал Смайк. — Но не удивляйтесь, когда вы встретите в ней профессора Соловейчика и услышите важные сведения о языках циклопов.

— О! Профессора Соловейчика можно встретить везде, — ответил Колибрил. — А информация о языках циклопов никогда не может быть достаточной.

 

Прощание

Румо чувствовал себя хорошо выспавшимся и отдохнувшим, когда он утром проснулся. Ночью он мгновенно уснул и спал так крепко, что никакие разговоры и смех Смайка и Колибрила не смогли бы его разбудить.

Смайк и Колибрил прощались долго и обстоятельно, в то время как Румо нетерпеливо рядом топтался на месте. Судя по всему они подружились ночью во время их беседы — им явно было тяжело расстаться. Наконец они разошлись в разные стороны. Колибрил направился на северо-запад, постоянно оборачиваясь назад и махая им рукой, а Смайк и Румо пошли в противоположную сторону. Смайк махал ему в ответ, пока доктор не скрылся с глаз.

Некоторое время они шли молча вперёд. Смайк погрузился глубоко в свои мысли, он пытался навести порядок в своей голове. Ему казалось, будто его мозг отремонтировали и построили в нём пару новых этажей. Он радовался свежим, захватывающим мыслям и информации, появившимся у него в голове.

Румо же в это время собирал орехи и ягоды, проверял периодически наличие серебряной нити и наслаждался тем, что Смайк наконец-то был занят самим собой. Деревья встречались всё реже и реже и вскоре они оказались в холмистой местности покрытой только травой. После обеда они заметили огромного чёрного пса, который был слишком труслив, чтобы к ним поближе подойти. Он шёл за ними до вечера, а когда стемнело он исчез, но они ещё полночи слышали его вой.

Следующие дни они продвигались вперёд по бесконечному полю, заросшему травой и заселённому миллиардами кузнечиков. Своим стрёкотом и попытками подобраться к ним поближе, особенно по ночам, кузнечики почти свели их с ума. Румо и Смайк прошли мимо заброшенного города, сплетённого из травы и стоявшего посередине этого зелёного моря. В одном доме они нашли два скелета, сидевшие за столом друг напротив друга. У каждого в руках было по выстреленному арбалету, а в черепах у них торчали стрелы. Травяные бандиты, предположил Смайк.

Через неделю Смайк, когда он более-менее разобрался со своими мыслями, начал время от времени пытаться разбудить у Румо интерес к красоте флоринтской ультралогики, биологии моллюсков или друидской математики. Но Румо практически не проявлял интереса. Ему важнее всего было быстрее продвигаться вперёд. Смайк знал причину спешки Румо и грустно сообщил ему, что по этой же причине их ждёт вскоре неизбежное расставание.

 

Лесные пираты, оборотень, минокентавр и ночной удав

Было бы несправедливо сказать, что Смайк и Румо пробирались дальше, на юг Замонии, совсем без приключений, так, сперва, они встретили банду из пяти лесных пиратов, затем бешеного оборотня, потом замумифицированного минокентавра, и в конце концов — ночного удава.

Но по сравнению с тем, что с ними уже произошло, эти встречи нельзя было назвать очень увлекательными. Даже не смотря на то, что лесные пираты получили множество переломов, включая чрезвычайно сложные, что оборотень был похоронен Румо заживо головой вниз, что минокентавр после общения с Румо стал вегетарианцем, а ночной удав, пытаясь задушить, был сам среди ночи задушен.

Но кроме этого у них случались и мирные встречи, как, например, с группой друидов, находящихся в поисках Странствующего яйца, которое, якобы, может думать; с наглым паромщиком, который за переправу через реку Лох запросил такую сумму, размер которой напоминал о преступном бандитском вымогательстве (но в итоге он сделал это бесплатно); со множеством безвредных пастбищных животных и мирных овчаров и пастухов, населявших огромные луга южной Фернхахии.

Смайк и Румо находились уже далеко на юго-западе Замонии, когда Смайк однажды утром во время завтрака стал необычайно молчаливым. Он вздыхал каждую минуту, а лицо его было печальным. Румо мог объяснить это лишь скудным завтраком. Они сидели посреди широкого поля, чья трава почти до корней была объедена овцами, и грызли сырую репу.

— Послушай, Румо, — сказал вдруг Смайк. — Время пришло.

Румо наклонил голову набок:

— Какое время?

— Время расстаться.

— Расстаться? Зачем мы должны расстаться?

— Для этого есть множество причин. Во-первых, сейчас самый правильный момент для этого. Чем дальше я иду с тобой, тем больше я удаляюсь от моего собственного пути. Я хочу в цивилизацию. Я хочу видеть большие города, знакомиться с новыми людьми. Вместо этого я забираюсь с тобой всё глубже в эти унылые пастбища.

Румо молчал.

— И ещё, — продолжил Смайк, — я не хочу никого обвинять, поскольку не знаю кто именно в этом виноват, но наверняка ты это тоже заметил, что с тех пор, как мы с тобой встретились, мы притягиваем к себе опасность.

— Последнее время было достаточно интересно, — сказал Румо.

— Для тебя это может быть и нормально, мой мальчик! Ты молод. Тебя это только веселит, но я хочу уже наконец покоя. Теперь мы должны пойти каждый своим путём.

— Я иду по своему пути.

— Я знаю. И это последняя и самая важная причина. Поэтому я меняю своё направление. Ты направляешься в Вольпертинг, а мне там делать нечего.

— Ты знаешь куда я иду?

— Ну конечно. Все разумные вольпертингеры когда-нибудь идут в Вольпертинг.

— А почему ты не идёшь со мной?

— Ты это поймёшь, когда придёшь туда.

— Куда ты направишься?

— Примерное направление — северо-запад. Туда, где большие города. Можeт быть во Флоринт.

Румо кивнул.

— Хорошо, малыш, расстанемся без кучи слов. Это время было по-настоящему хорошим. Может быть мы ещё когда-нибудь увидимся.

— Наверняка!

— Hе будь так уверен. Этот континент огромен. Но один совет напоследок я могу тебе ещё дать: когда тебя кто-нибудь спросит, кто ты, тогда отвечай: я — Румо, вольпертингер. Это вызывает уважение, даже у тех, кто ни разу не видел вольпертингеров.

— Хорошо, — сказал Румо и встал.

— Как на счёт последней загадки? — спросил Смайк.

— Почему бы и нет? — ответил Румо.

— Тогда слушай: чем длиннее это будет, тем короче это становится. Что это?

— Не знаю.

— Я надеюсь ты сможешь ответить на этот вопрос, когда мы снова встретимся.

Прощание Смайка и Румо прошло гораздо менее драматично, чем это можно было ожидать от двух друзей, вместе столько всего переживших. Причиной этого был замкнутый характер Румо. Они пожали руки и разошлись каждый в свою сторону.

 

Город нитей

У Румо была лишь одна цель. Он следовал за серебряной нитью, желая найти её источник. Ни ландшафт вокруг, ни люди его не интересовали. Без Смайка он мог игнорировать окружающий мир, что в данный момент он считал вполне уместным. Он бежал полдня, позволяя себе лишь короткий отдых, во время которого он переходил на шаг. А если он хотел что-то съесть, то просто совал в рот сырые овощи или фрукты. Он избегал деревни и таверны. По ночам он сворачивался клубком где-нибудь в лесу, чтобы поспать пару часов.

Иногда его охватывал страх, что серебряная нить вдруг порвётся или исчезнет. Тогда Румо закрывал глаза и облегчённо вздыхал, так как нить была всё ещё там, и с каждым днём, с каждой неделей становилась ярче и чётче.

Однажды утром, проснувшись, Рyмо заметил, что к серебряной нити добавились и другие запахи: аромат огня и хлеба, скота и овса, навоза и сена. Те, которые были ему знакомы с детства. Но там были и другие запахи, которые были похожи на его собственный запах и сбивали его с толку.

Однaжды вечером, уже в сумерках, Румо поднялся на вершину холма, покрытого виноградником. Оттyда он мог хорошо разглядеть холмистую долину впереди себя. Там, посередине, разделённый пополам рекой и окружённый массивными каменными стенами, лежал город. Румо прикрыл глаза и глубоко вдохнул носом. Серебряная нить и все остальные разноцветные нити спускались с неба прямо в город и терялись в лабиринте улиц и домов. Это мог быть только тот город, о котором говорил Смайк. Это был Вольпертинг.

Румо дошёл до своей цели.