Она лежит? Она стоит? На это вопросы Рала не смогла бы ответить. Она попыталась говорить, но её губы не двигались. Она попыталась открыть глаза, но её веки не слушались.

Страх? Нет. Рала бодрствовала, жила и ничего не боялась. Это было неправильно, она должна была бояться, хоть немного. Но, несмотря на слепоту, оглушённость и скованность, спокойствие её только усиливалось. Необычно, но это так. Может быть, она сошла с ума? Говорят, что в безвыходных ситуациях сумасшедшие иногда остаются безрассудно хладнокровными.

Рала ещё раз принюхалась. Тут был запах металла и закоптелый запах свинца. Рала была похоронена заживо. Или она умерла? Нет, она чувствовала себя живой и очень бодрой! Только один знак, всего лишь один знак снаружи подтвердил бы её чувства! Но там ничего не было. Долго лежала Рала в темноте. Лежала в темноте и ждала.

Вот! Наконец! Скрежет! Неприятный звук, когда металл царапает о металл, продолжительный, мучительный, от которого волосы встают дыбом. Но для Ралы это было прекрасной музыкой. Кто-то царапал её гроб.

Затем она услышала голос. Он, казалось, раздавался со всех сторон, шептал, был незнакомым, холодным и смертельным. К бездушному шёпоту примешивался неравномерный механический звук, похожий на тиканье сломанных часов.

– Рала? – спросил голос. – Ты, ‹тик› наконец, проснулась? Да? Мои ‹так› приборы ‹тик› говорят, что ты проснулась. Значит мы, наконец, можем начать. Ты ‹так› готова умереть? Умереть так медленно, как ещё никто ‹тик› и никогда не умирал?

 

История генерала Тиктака

Когда генерал Тиктак и его медные парни исчезли с поверхности Земли, появились легенды, что они попали в ад. Как и во всех легендах, в этих была скрыта доля правды. И как всегда, эта правда была более захватывающей, чем любые выдумки. Да, генерал Тиктак попал в ад, но это не было окончанием его истории. Это было началом. Там, внизу, он нашёл всё, о чём он мечтал, он нашёл свой дом, он нашёл вечное умирание и вечную смерть. Он вырос, вырос морально, он стал чем-то гораздо большим, чем он был в наземном мире. Но это далеко не самое важное, что произошло с генералом Тиктаком в подземном мире. Нет, лучшим было то, что он нашёл там любовь.

После того, как генерал Тиктак сбежал с Драконгоры и бросил своих солдат, он больше не оглядывался. Он шагал часы, дни, недели напролёт, ни разу не останавливаясь и не смотря назад.

Где-то через два месяца генерал Тиктак впервые остановился и обернулся. Вся его армия, по крайней мере, всё, что от неё осталось, примерно пара сотен медных парней, вытянувшись стояла на почтительном расстоянии. Они следовали за ним шаг за шагом и теперь с нетерпением ожидали его приказов.

В этот момент он понял, что его солдаты всюду последуют за ним, не важно, что он будет делать. Он мог бы пойти прямо в плавильную печь, и они бы безропотно за ним последовали. Это было абсолютным слепым подчинением. С такими телохранителями он мог всё ещё многого добиться.

– Приказывай, генерал Тиктак, и мы подчинимся! – крикнули медные парни и застучали кулаками в доспехи.

Итак, они вместе пошли дальше по Замонии, нападая на деревни и маленькие незащищённые города. Но, в отличие от обычных армий, медные парни не преследовали никаких целей. Он не желали разбогатеть, он не желали захватывать города, что бы управлять ими и порабощать жителей, они хотели делать только то, чему они были научены: убивать, разрушать и идти дальше, чтобы заново убивать и разрушать. Медным парням нравилась такая жизнь, и, если бы это зависело от них, они бы вечно так продолжали. Но со временем генералу Тиктаку стало скучно. Он бы хотел разрушать больше, на более высоком уровне, и убивать с большей утончённостью. Но, судя по всему, на этом континенте ничто не могло предложить ему такой возможности.

Однажды они встретили армию демонов и, несмотря на то, что демоны превосходили медных парней по численности, в конце дня от них не осталось ничего, кроме того, что подёргивалось на кольях на краю поля битвы и ждало спасительной смерти.

Генерал Тиктак, которого интересовало всё, что имело какое-либо отношение к смерти, подошёл к умирающим воинам-демонам и спросил:

– Во что ‹тик› вы верите, куда вы ‹так› попадаете после смерти?

– В подземный мир! – в один голос ответили воины.

– Подземный мир? Что ‹тик› есть такого в ‹так› подземном мире, чего вы так жаждете?

– Там есть вечное умирание и вечная смерть, – прохрипел один солдат.

– Там пьют только вино смешанное с кровью! – просипел второй.

– А убийство и пытки там почитаются так, как рождение и любовь здесь, – с трудом ответил третий.

– Мне это ‹тик› нравится, – сказал генерал Тиктак. – Как ‹так› я могу попасть в это чудесное место?

– Ты? Ты не можешь! – рассмеялись воины-демоны. – Так как ты просто проклятая машина, ты не можешь умереть. В подземный мир можно попасть только через собственную смерть.

– Тогда, ‹тик› не будем ‹так› задерживать путешественников, – сказал генерал Тиктак и собственноручно перерезал им горло.

С этого момента генерал Тиктак помешался на мысли попасть в подземный мир. Сказать ему, что он чего-то не добьётся, было наилучшим способом заставить его это сделать. Таким образом, умирающие воины-демоны привнесли смысл в бессмысленное существование генерала. Он с удовольствием, не умирая, спустился бы в это ужасающее царство пыток и смерти. И даже если ему для этого понадобится умереть, то он сделает это своими собственными руками. Но просто туда попасть – этого было ему мало, о, да, он мечтал стать властелином этого чудовищного мира.

С этого момента медные парни получили приказ спрашивать о пути в подземный мир каждого встречного и под "спрашивать" они обычно понимали "пытать", пока не будет выжата вся информация. Во время пыток они узнали много мест, где якобы расположены входы в подземный мир: Дикое ущелье в Мидгардских горах, подводный грот около Бухтинга, кратер в Демонических горах. Поэтому медные парни без устали маршировали по Замонии в поисках пути в подземный мир и встречали одно разочарование за другим.

Однажды они пришли в маленький город, называемый Снежинск, так как его дома были покрыты вечным снегом. Уже когда они увидели город издалека, генерал Тиктак решил захватить его. Медные парни почистили своё оружие, зарядили арбалеты и, как обычно, захватили в плен вблизи города пару местных жителей, чтобы с помощью пыток получить информацию. Среди пленников оказался древний слепой друид, который жил на холме недалеко от города.

Он предупредил медных парней: "Не входите в этот город! Он проклят! Уже много раз наполнялся он жителями и каждый раз они все ночью исчезали. Всего несколько дней назад я снова почувствовал тот кислый запах, который висит над городом после исчезновения жителей, и опять все жители исчезли. Избегайте этого города! Он пожирает собственных детей!

Генерал Тикатак нашёл эту историю очень увлекательной и поэтому решил пощадить старого друида – он был тут же убит, вместо медленной мучительной смерти. Затем медные парни вступили в Снежинск, поскольку теперь генералу Тиктаку стало по-настоящему любопытно. И точно, им никто не вышел на встречу, они не встретили никакого сопротивления, город был пуст, город-призрак без жителей, как и сказал старик. Покрытые снегом крыши сверкали в лунном свете, и генерал Тиктак спросил себя, почему пустует такой красивый город. Может быть, этот слепой старик распугал всех своими сказками и теперь из-за детских страшилок этот город пуст. И, как он заметил к своему разочарованию, тут не было ничего, что можно было бы убить. Он пожалел, что так милостиво обошёлся со слепцом.

Когда медные парни вышли на центральную площадь Снежинска, их взору предстало необычное зрелище: в центре площади зияла огромная дыра и из неё исходил кислый запах. Генерал Тиктак подошёл к краю дыры и посмотрел вниз. Бесконечная лестница вела под землю. Он приказал привести одного из пленников, захваченных около города.

– Что ‹тик› это? – спросил он пленника.

– Я не знаю! – дрожа ответил пленник.

Генерал Тиктак схватил его за пояс и швырнул в дыру. Долго-долго он слушал крик бедняги.

– Зато я ‹так› знаю, – сказал он, когда крик наконец стих. – Это ‹тик› вход в подземный мир.

 

Эффектный выход

Гел пришёлся генералу Тиктаку по вкусу. Город был больше всего того, что он до сих пор видел, Гел был запущеннее, красивее и злее. Тёмные переулки, призрачный свет, жуткая архитектура, необычные местные жители, копоть и грязь – всё, что он увидел, войдя с медными парнями в Гел, всё ему чрезвычайно понравилось. Впервые захотел он не разрушить город, а стать его частью, важнейшей часть, конечно.

Никто не преграждал ему и медным парням путь. Молча, позвякивая, шла металлическая армия по закоптелым переулкам, и каждый, кто их видел, убегал в сторону и исчезал в темноте. Иногда они встречали небольшие банды кровомясников или других солдат, которые почтительно уступали им дорогу. Но основными жителями, как им показалось, были светлокожие существа с рогами на головах или странные гибриды, которые так причудливо выглядели, что великолепно вписывались в атмосферу города. Генерал Тиктак был в восторге.

Он остановился, что бы подвергнуть пытке пару местных жителей – самый быстрый и надёжный способ получить информацию о незнакомом городе. И информация просто била из опрашиваемых ключом. Этот город называется Гел, это центр подземного мира, тут правит король Гаунаб девяносто девятый, его ближайший советник – некий Фрифтар и почти все жители сейчас находятся в Театре красивых смертей. Этого было достаточно.

Медные парни одели на шею одного из пленников длинную цепь, и он должен был идти впереди, показывая дорогу в театр.

Вход в театр охраняла маленькая шайка кровомясников. Появление медных парней оказалось для них настолько неожиданным, что град стрел обрушился на них ещё до того, как они успели вытащить своё оружие. Медные парни зашли по трупам в театр.

В тот момент, когда армия захватчиков, к всеобщему удивлению, вышла на сцену, там происходило неравное сражение: толпа кровомясников вооружённых мечами и топорами убивала нескольких пленников, только что приведённых из Снежинска. Но и эти кровомясники ничего не успели предпринять и пали под градом стрел медных парней.

Всё больше и больше металлических воинов выходило на арену. Публика, король, его советник и телохранители были поражены – настолько невероятным было то, что происходили сейчас перед их глазами: армия механических существ захватила Театр красивых смертей и направила свои арбалеты на зрителей. Все замолчали, и какое-то время были слышны лишь тиканье и стук машин.

Тут в Театре появился генерал Тиктак и гордо вышел на середину арены. Кое-где в публике раздались крики, когда огромный воин показался на сцене. Эта машина была ещё больше, ещё страшнее, ещё нереальнее, чем другие. Пара медных парней демонстративно выпустила из своих медных ртов пламя.

– Кто тут ‹тик› король? – громко крикнул генерал Тиктак.

– Я ролько! – ответил Гаунаб, который, трясясь от возбуждения, стоял на троне.

– Вот наш король, Гаунаб Аглан Азидаака Бенг Элел девяносто девятый, – сообщил Фрифтар, одновременно склоняясь перед своим властелином. – А я – Фрифтар, его советник и руководитель Театра красивых смертей. Позвольте мне, от имени моего короля, спросить вас, кто вы? И кто позволил вам вот так просто вваливаться сюда и убивать наших солдат?

Генерал Тиктак наслаждался паузой, повисшей между вопросом Фрифтара и собственным ответом, пока она не стала почти невыносимой. Все в Театре затаили дыхание.

– Меня зовут ‹тик› генерал Тиктак, – так громко сказал он, что его голос был слышен даже в последних рядах. – А это ‹так› – мои медные парни. Мы пришли, чтобы вам…

Тиктак выдержал ещё одну театральную паузу. Медные парни направляли своё оружие в толпу и на короля.

– …служить! – закончил предложение Тиктак. Затем он медленно стал опускаться на колено и смиренно преклонился перед Гаунабом девяносто девятым.

Неописуемое ликование наполнило театр.

 

Воин и король

Этим генерал Тиктак пленил Гаунаба. Огромный медный солдат так сильно напугал его и так великодушно перед ним преклонился, что весь его страх тут же исчез. Все дипломатические трюки Фрифтара бледнели перед подобным жестом. Что за увлекательная, блестящая, опасная новая игрушка! Воин из металла, с машиной вместо сердца и он желает служить Гаунабу!

Как же он хотел быть таким же бессмертным и бессердечным созданием! У генерала Тиктака было всё, о чём только мечтал Гаунаб: вечное здоровье, неуязвимость, неиссякаемая сила. По сравнению с Тиктаком его собственные генералы были неопытными трусами, которые не видели ни одного поля боя, кроме арены театра, да и ту из охраняемой ложи.

После театрального выхода Тиктака между ним и королём состоялся продолжительный диалог, во время которого Фрифтар всё тщательно переводил. В итоге было решено, что медные парни становятся гражданами Гела. За это они, в случае военных действий, находятся на службе короля и его советника и выполняют их приказы.

После того, как генерал Тиктак ушёл расквартировывать своих медных парней, Гаунаб ещё некоторое время совещался с Фрифтаром.

– Я бы телхо читьнаназ ларанеге Кататик щимюдуманконоглав шихна нахжёнруово сил, – сказал Гаунаб.

– О, неужели? – сказал Фрифтар, пытаясь скрыть удивление в своём голосе. – Вы хотите назначить генерала Тиктака главнокомандующим наших вооружённых сил? Великолепная идея. Как всегда.

– Даправ? Это ноальниге! Он вимязуне! Он лёнси! Он ныйдёнрожпри датсол!

– Да, он прирождённый солдат. Неуязвимый. Идеальный предводитель для наших войск. Я поздравляю вас, Ваше величество, с принятием вами такого чудесного решения в вопросе кадровой политики, – повторяя слова Гаунаба Фрифтар обдумывал одновременно сотни вариантов.

– Босиспа! Он мне сявитнра.

– Жаль только….

– Что? Что кожал? – выжидающе спросил Гаунаб.

– О, просто… генерал Тиктак такой квалифицированный солдат, такая ослепительная личность. Какая же утрата для Театра красивых смертей!

– Что ты ешьмеи дувви?

– Вы видели, как народ реагировал на его появление? Эта смесь страха и восхищения? Стоит ему только палец поднять и все смотрят на него, как загипнотизированные. Это так … феерически.

– Кичесриефе?

– Я имею в виду, он обладает всем, что нужно нам в Театре красивых смертей. Он притягивает публику. Только одно его присутствие обеспечит нам полный зал. Человек из металла! Воин без сердца! А его медные парни! Народу бы понравилось, если бы Генерал Тиктак стал командующим охранного подразделения театра.

– Родна? С кихка пор мы сяемсуретеин тем, что етмаду родна?

Фрифтар рассмеялся:

– Ваше величество, чудесно! Этой шуткой вы хотели сказать мне, что народ должен верить в то, что его мнение что-то значит? – Фрифтар состроил такую мину, будто он очень серьёзно что-то обдумывает. – Ну, конечно!… Вы, как обычно, правы! Клянусь всеми огнями Гела! Это мысли политически зрелого государственного деятеля!

– Я телхо? – спросил сбитый с толку Гаунаб. Не хотел ли сказать совершенно противоположное? Он потряс головой. Затем будто что-то вспомнил. – Да, ноточ, телхо.

– Это гениально! – восхищённо воскликнул Фрифтар и налил королю вина. – Медные парни в качестве охранников в Театре красивых смертей! Аттракцион и ваши телохранители одновременно! Ну почему же я сам до этого не догадался? Их присутствие придаст сражениям дополнительное очарование. Они могут время от времени сами нападать или убивать некоторых пленников!

– Ватьбиу ковниплен! – также восхищённо воскликнул Гаунаб. – Да! Ватьбиу ковниплен!

– Одну минуточку, Ваше величество. Я постепенно начинаю понимать, куда вы клоните! Мы должны построить для них отдельный этаж, не так ли? Над этажом для пленников, за которыми они могут сверху следить. Конечно! Это совершенно оригинально!

– Нональгирио? Да! Нональгирио! – закричал Гаунаб и захлопал в ладоши. – Киниранох! Да, киниранох! Хусвер!

– Значит, Ваше величество, генерал Тиктак будет назначен командующим охранного подразделения Театра красивых смертей? – как бы, между прочим, спросил Фрифтар. – Должен ли я сообщить об этом народу? Должен ли составить декрет?

– Хм? – Гаунаб глупо почесал макушку и серьёзно задумался. – Да, жешьмо. Тоэ ёмо еколевсроко енилаже.

– Ваше королевское желание? Как пожелаете, Ваше величество! – Фрифтар поклонился и монарх с облегчением развалился на своих подушках.

Королевский советник, спеша в свои покои после разговора с королём, поздравлял себя с такой удачей. Он едва не проиграл. Если бы из-за противного настроения тупого короля генерал Тиктак получил должность в том отделе, справиться с которым не помогли Фрифтару даже его многолетние интриги, это было бы ужаснейшим провалом. Но теперь генерал Тиктак находился там, если уж теперь приходится принимать его во внимание, где Фрифтар хотел его видеть – в театре, вместе с остальными шариками, которыми жонглировал советник. Теперь его беспокоил только один вопрос – как долго ещё удастся ему одновременно держать все это шарики в воздухе.

 

Тиктак растёт

С того момента, как генерал Тиктак завоевал доверие Гаунаба, он практически с каждым днём увеличивал свою силу. Но в отличие от Фрифтара, пользующегося интригами и шпионажем, генерал Тиктак развивал и совершенствовал самого себя.

Он проконсультировался в каждой оружейной кузнице города, заставил мастеров и инженеров продемонстрировать военную технику и их новые изобретения. Затем он выбрал то, что пришлось ему по вкусу: клинок тут, набор специальных стрел там, миниатюрный арбалет, сухожилие из драгоценного металла, отшлифованные зубы из двенадцатислойной стали, наполненный ядом стеклянный кинжал. Все эти приобретения были встроены в его тело. Он рос с каждым днём, в ширину и в высоту, а его внутренности наполнялись хитроумным оружием. Его руки и ноги стали длиннее, грудь – объёмнее, спина – шире. Его вес стал таким огромным, что когда генерал Тиктак шагал по улице – камни разлетались с мостовой в стороны.

Спрятанный внутри него арсенал представлял все наилучшие новинки оружейной промышленности Гела. Левым глазом он мог стрелять тонкими стрелами, начинёнными на выбор либо усыпляющим средством, либо смертельным ядом. На кончиках пальцев у него были кинжалы, которые можно было выпускать наружу и втягивать обратно. В груди у него был вставлен кузнечный мех, наполненный легковоспламеняющейся жидкостью, которую он мог выплёвывать точно в цель. Коварное оружие было спрятано в каждой точке его тела. Он видел себя постоянно растущим ходячим шедевром, вечным двигателем, который может бесконечно увеличиваться. Разруха, износ, время и болезни были факторами, не играющими никакой роли в жизни генерала Тиктака. Десять лет для него было также много или мало как сто, сто как тысяча. Немного ржавчины, но с этим нужно смириться, сломанный сустав, пара ослабившихся шурупов и гаек, периодически перегоравшая алхимическая батарейка – всё это можно было без проблем заменить на новые, ещё лучшие, запасные части. Время было на стороне Тиктака – техника обработки металлов и легирования становились всё лучше, оружие хитроумнее и эффективнее. Он, ожидая технического развития, с радость смотрел на сто лет вперёд: как только будут появляться полезные изобретения, они сразу же будут встраиваться в ненасытное тело генерала. В будущем его не сможет никто остановить, но в настоящий момент он должен был расти. По сравнению с тем, что он себе представлял в будущем, сейчас он был просто карликом. Пока он не мог просто так раздавить стальным гигантским кулаком этого уродливого короля Гела и растоптать, как насекомых, его народ. Но как он об этом мечтал! Сейчас для осуществления своих целей он вынужден пользоваться обременительной дипломатией.

Тиктак часто спрашивал себя, чем он отличается от медных парней, что возвышает его над ними, что делает его генералом. Он никому не повиновался, но он знал, что у него внутри есть что-то, что им управляло, что-то таинственное, что он обнаружил в своих механических внутренностях. Он понимал, что алхимики при его рождении вставили ему этот загадочный мотор. Это было ни алхимической батарейкой, ни паровой машиной, это было что-то, что могло самостоятельно мыслить, что не знало ни покоя, ни сна, ни затишья, ни согласия. Это мистическое что-то постоянно пытало Тиктака вопросами: "как я могу расти дальше?" или "как я могу стать ещё могущественнее?" или "как мне ещё больше навести страху?" Но главным вопросом, который постоянно крутился в голове Тиктака, был: "Как я могу ещё лучше убивать?"

Он убивал всеми возможными способами, всевозможным оружием, машинами, ядами и голыми руками. Никто не знал больше о смерти и умирании. Он заглядывал в глаза в момент смерти каждой своей жертвы, что бы узнать о смерти всё и увидел там вещи, которые сделали его ведущим специалистом в этой области. Да, если бы существовала такая академическая степень, то её получил бы генерал Тиктак, он был бы Доктором Смертью. Он выяснил, что в последний момент перед смертью вся боль исчезала, неважно какой сильной она была. Но куда?

Если он хотел узнать о смерти всё, совершенно всё, то ему требовалось время. Речь шла не о его собственном времени, его у генерала было предостаточно, он же был бессмертен, нет, речь шла об ужасно коротком отрезке времени, в который умирали его жертвы. Когда начинался процесс умирания, то его уж нельзя было остановить или контролировать. И это каждый раз огорчало генерала. Только что он управлял жизнью и умиранием, но вдруг какая-то другая, более сильная инстанция перенимала контроль и начинала диктовать правила игры. С каким же удовольствием растянул бы он процесс умирания, на дни, недели, месяцы!

Но судьба привела генерала Тиктака в Гел, и этот город зла приготовил ответ на самый мучительный вопрос генерала – как может он ещё лучше убивать. Возможно это прозвучит странно: ответом на этот вопрос была любовь.

 

Медная дева

Все совершают опасную ошибку, недооценивая зло, говоря, что оно не может любить. Уметь любить это не привилегия добра, а, вероятно, единственное, что связывает добро со злом. И то, когда наступает любовь, часто зависит лишь только от определённого времени и определённого места. В случае генерала Тиктака этим местом оказалась мастерская оружейной кузницы в Геле, изготавливавшая также орудия пыток.

Он пришёл туда в поисках новых игрушек, которые можно было вмонтировать в своё тело. Кузнец разложил для него все новинки на большом столе, среди них клещи для пыток с алмазными зубцами и позолоченную зазубренную пластинку, которую можно было метать, как сюрикен.

Тиктак рассмотрел клещи. Они были такими эффективными, что с их помощью можно было бы разобрать на куски медного парня, да что парня, да, даже его самого, если обладать достаточной силой. Он взвесил в руке позолоченую пластинку, с помощью которой можно было перерубить противника, как дерево. Оба оружия были очень опасны.

Но Тиктак был в таком мрачном настроении, что ничто не могло его восхитить. Он не хотел, что бы ему что-либо навязывали, он хотел спокойно, в одиночку побродить по мастерской. Он заглядывал в каждый угол, пока кузнец не завёл его в большую, тёмную комнату, которую он называл кладбищем жестянок. Тиктак приказал зажечь факел и когда его пламя осветило кучи хлама, что-то в дальнем углу комнаты привлекло внимание генерала. Это было похоже на саркофаг. Тиктак очень интересовался гробами, и саркофаги он считал гробами более высокого уровня искусства. Он направился в тот угол, а кузнец с факелом последовал за ним. Чем глубже они пробирались сквозь металлический мусор, тем сильнее росло возбуждение Тиктака. Нет, это не было саркофагом. Он подумал, что знает, что это: что-то, о чём он много раз слышал, но ещё никогда не видел. Он не верил, что кто-то мог оставить такую ценность просто так ржаветь. Он будто нашёл посреди мусорной свалки огромный алмаз. Он нашёл настоящую Медную деву.

Медная дева – это инструмент для пыток. Снаружи экземпляр, перед которым стоял генерал Тиктак, своими мёртвыми глазницами и широко раскрытым ртом напоминал доспехи и одновременно привидение, испытывающее вечные муки. Рот медной девы был сделан из грубого, серого свинца, но все остальные детали и гайки были медными. Передняя часть медной девы открывалась как двухстворчатый шкаф. Внутри она была пуста, это пространство было достаточно большим, чтобы вместить крупное тело. На внутренней стороне дверей были прикреплены десятки тонких длинных игл и, как с восторгом заметил генерал Тиктак, медных кинжалов. Вкладываешь осуждённого в медную деву, закрываешь двери, и кинжалы протыкают его тело с ног до головы. Для этого, собственно говоря, и была предназначена медная дева, сообщил генералу со знанием дела кузнец. Её задачей было продырявливание тела жертвы наиболее искусным образом. Разница между убийством и пыткой заключалась лишь в том, с какой скоростью закрывалась дверь. Он также добавил, что эта медная дева унесла столько жизней, что их невозможно сосчитать. Шарниры ужасно скрипят, между делом добавил он, а кинжалы со временем покрылись толстой коркой засохшей крови и выглядели не так привлекательно. И он хочет вскоре расплавить эту медную деву.

За такое неслыханное неуважение генерал Тиктак тут же убил кузнеца. Он приставил к его затылку палец и выпустил медную иглу, пробив дыру в мозгу бедняги. Труп упал к ногам медной девы, туда, где, по мнению генерала Тиктака, и было ему место. Как он только посмел так её унизить? Назвать её в присутствии Тиктака старой и уродливой? Тиктак с удовольствием рассматривал медную деву. Столько всего она в себе скрывала: она была созданием, умеющим изысканно и мучительно убивать. Так же, как и он, дева была почти полностью сделана из меди. Они будут расти вместе. Они будут вместе убивать.

Генерал Тиктак закричал так, что кузница завибрировала. Он впервые в жизни влюбился.

 

Больше смерти!

После того, как по приказу генерала Тиктака медная дева была перенесена в камеру пыток в его башне, он заставил свою прислугу вынести из камеры все остальные орудия пытки. Дыбу – вон! Гарроту – вон! Стул с шипами – вон! Своим присутствием они только оскорбляли деву. Никогда больше ему не придётся обращаться к таким примитивным инструментам. Затем самолично он почистил и починил деву. После этого он смыл кровь с кинжалов. Чья была эта кровь? Как сильно они мучались? Как долго? И сколько их было? Кто пытал с её помощью? Тиктак поборол нарастающую ревность и начал полировать медь специальной пастой. Как красиво она снова блестела! Он смазал маслом шарниры и отполировал остальные детали. Он закрутил все гайки и осмотрел своё сокровище. Медная дева выглядело совершенно новой.

Он ходил вокруг неё кругами и думал. Ей чего-то не хватало. Но чего? Подвижности? Живости? Нет. Тиктак не планировал встраивать в неё механизмы, похожие на тикающие у него внутри. Медная дева нравилась ему такой, какой она была: недвижимой и молчаливой. Но всё-таки чего-то не хватало. Тиктак проходил круг за кругом, осматривал её со всех сторон, открывал и закрывал дверцы и, наконец, понял: медная дева не должна стать более живой, она должна стать более смертоносной.

 

Невозможное задание

Генерал собрал у себя лучших алхимиков, врачей и инженеров Гела и рассказал о своих планах: медная дева должна стать самой дорогой, изысканной и красивой машиной смерти из всех когда-либо построенных. Не подвижной, как он сам и медные парни, а такой, которая вечно будет стоять на одном месте, здесь, в башне генерала Тиктака.

Уже само слово машина было неверным, было слишком обычным и техническим для таких утончённых функций, которые должна будет выполнять медная дева согласно планам Тиктака. Она должна стать художественным инструментом, отвечающим всем требованиям и способностям великого виртуоза смерти. Генерал пожелал гидравлическую и пневматическую проводящие системы, управляемые с помощью вентилей и краников. Он пожелал трубки разной толщины и полые иглы, такие тонкие, каких ещё никто никогда не создавал. Он хотел эликсиры и яды, наркотики и эссенции.

Собравшиеся учёные и техники почесывали головы и непонимающе глядели друг на друга – возражать они не решались. Генерал Тиктак с необычной для него благосклонностью заметил, что, вероятно, он должен разъяснить свой план более детально.

– Прежде всего ‹тик›, я желаю, – начал он своё объяснение, – чтобы кинжалы в медной деве были заменены на длинные, тонкие ‹так›, полые иглы, соединённые с ‹тик› хитроумной системой медных трубок и сосудов ‹так›, находящихся снаружи медной девы. Я хочу ‹тик›, чтобы в этих трубках и сосудах циркулировали ‹так› разнообразнейшие алхимические жидкости.

Учёные были совсем не против узнать, какие конкретно жидкости имел в виду генерал, но не решились переспросить.

– Я хочу по своему усмотрению впрыскивать ‹тик› через иглы эти жидкости в жертву, находящуюся в медной деве. Я хочу подчинить своему влиянию все химические процессы в организме жертвы! Мне нужны краны ‹так› и вентили! Насосы и фильтры! Я хочу играть на организме жертвы ‹тик›, как на музыкальном инструменте!

Некоторые алхимики начали постепенно понимать, о чём говорил медный генерал.

– Под жидкостями я подразумеваю ‹тик› с одной стороны сокращающие жизнь яды, с другой стороны – продляющие жизнь алхимические ‹так› эссенции. А также вызывающие боль кислоты, травяные отвары, ‹тик› секреты различных животных и всевозможные наркотики. Я хочу ‹так› яд белладонны! Растворённые в спирте опиаты! Валериану, мышьяк, настой мелиссы, жидкий кофеин, эссенцию дурмана! А алхимики ‹тик› должны сварить совершенно новые, обладающие большей силой зелья, которые ‹так› ускоряют смерть и продляют жизнь! Которые ‹тик› вызывают боль. Которые ‹так› снимают боль. Которые во много раз усиливают ‹так› смертельный страх. Которые вызывают ‹тик› в мозгу чудовищный хаос! Я хочу ‹так› зелье, вызывающее истерическое счастье!

По всё чаще повторяющемуся тиканью учёные заметили, что возбуждение генерала усиливалось. Также они поняли неотложность желаний Тиктака и его решительность.

– Я хочу ‹тик›, – воскликнул он, – построить ‹так› машину, с помощью которой я смогу контролировать смерть! Если мне ‹тик› это удастся, тогда ‹так› смерть перестанет быть делом ‹тик› природы, она станет ‹так› искусством!

Генерал Тиктак закончил свою речь и посмотрел внимательно на каждого своего слушателя.

– Я хочу ‹тик› невозможного, – тихо произнёс он наконец. – И я хочу получить ‹так› это в самые короткие сроки.

Алхимики, врачи и инженеры поспешили в свои лаборатории и мастерские и начали работать над своими заданиями так, как ещё никогда в жизни ни над чем не работали. То, что потребовал от них генерал Тиктак, было безумием. Точно также он мог приказать им сделать его невидимым или построить машину для создания золота. Они работали в течение нескольких месяцев, днём и ночью, используя все свои возможности и с такой энергией, с какой никто из них никогда раньше не работал. Этому способствовали регулярные посещения генералом Тиктаком мастерских и лабораторий. Одного его присутствия хватало, что бы решить, казалось бы, неразрешимые проблемы и превратить усталость в неиссякаемую жажду к работе. Через полгода немыслимое было создано. К огромному удовлетворению генерала Тиктака медная дева была готова.

 

Искусство медленной смерти

Но на практике использование медной девы оказалось гораздо сложнее, чем генерал себе предполагал. После нескольких экспериментов он с огорчением понял, что искусство – и даже искусство медленной смерти – очень капризная вещь. Первая же жертва, запертая в медной деве, умерла в тот самый момент, когда первая игла проколола её тело – умерла от страха. Следующие три жертвы прожили всего несколько минут, так как Тиктак, пребывая в сильном возбуждении, переборщил с живительными субстанциями и сердца жертв перестали работать. Постепенно он научился себя сдерживать, но всё равно ни одна жертва не выживала в медной деве больше часа.

Генерал Тиктак понял, что медная дева – чувствительный инструмент, что сначала он должен терпеливо научиться ею пользоваться и что организмы его жертв очень чувствительные и в них нельзя просто так вливать наркотики и яды.

Но и его подопытные несли на себе часть вины – они умирали, потому что они хотели умереть. Каждый из них пытался как можно быстрее покинуть медную деву, и единственным способом для этого была смерть. Тиктак мог впрыскивать в их тела сколько угодно осчастливливающих эссенций, но вероятно само пребывание в этой машине было для жертв настолько ужасным, что каждая из них предпочитала смерть. Генерал Тиктак потребовал самых матёрых воинов, самых опытных солдат и покрытых многочисленными шрамами богатырей, которые нашпигованные стрелами или с разбитыми черепами продолжили бы сражение на поле боя. Но даже они выдерживали максимум один-два дня, а их вульгарные проклятия оскверняли тело медной девы. Если генерал на самом деле хотел разгадать тайну смерти, то ему требовался особый испытуемый.

Он протестировал ещё с десяток подопытных, пока не осознал свою ошибку. Медная дева была скрипкой без струн. И это было главной проблемой. Инструмент и виртуозный исполнитель были тут, но душа инструмента отсутствовала. Эта благородная, наисложнейшая машина требовала подобного себе существа и только тогда она сможет создавать музыку, о которой мечтал генерал. Тиктак решил больше не поливать бессмысленно кровью этот ценный инструмент, а ожидать момента, когда ему в руки попадётся достойная жертва.

 

Новые воины

Искать среди жителей Гела душу для медной девы было примерно таким же безуспешным делом, как искать овцу в стае волков. Несмотря на это Тиктак разослал всюду своих шпионов в поисках подходящего материала. Но то, что они находили в закоулках Гела, ни в коей мере не соответствовало высоким запросам генерала.

Генерал Тиктак пришёл к выводу, что он должен сам отправиться в наземный мир для поиска подходящей жертвы или даже нескольких. Он уже начал подготовку к экспедиции, как ему сообщили, что в Гел доставлен новый урожай из города-ловушки. Генерал лично должен был осмотреть новых гладиаторов, чтобы оценить, на сколько они угрожают безопасности короля. Генерал Тиктак был уверен, что не встретит пленников несущих угрозу ему и его медным парням, но и в этот раз он согласился выполнить эту докучливую обязанность, и отправился к новым воинам.

Они были приведены из города под названием Вольпертинг. Даже это название не звучало особо угрожающе, подходило скорее для шайки деревенских увальней. Странные решения Фрифтара были, как всегда, загадкой для генерала. Тиктак с нетерпением ожидал дня, когда он, наконец, вырвет сердце из груди советника безумного короля.

Тиктак осматривал не всех пленников, а только тех, которые были заперты в одиночных камерах Театра красивых смертей. Самые старые и слабые были уже отсортированы и помещены в большую общую тюрьму, где они могли достаточно свободно передвигаться.

Генерал Тиктак осматривал одну камеру за другой и то, что он там увидел, удивило и обрадовало его. Уже первые три пленника, всё ещё находящиеся в наркотическом сне, показались ему в сотни раз более подходящими жертвами для медной девы, чем все жители Гела вместе взятые. Что это за благородные существа? Все они были похожи на различные породы собак, но, судя по всему, ходили на задних лапах. К тому же на головах у них были рожки. Все они были натренированы и мускулисты. Генерал приказал открыть остальные камеры и его восторгу не было предела. Это были прирождённые воины, не наёмные солдаты, которые за бесплатный ужин могли бы утопить собственную мать. Это были настоящие воины, разумные существа с телами опасных хищников. Даже сложно представить, как они будут сопротивляться смерти в медной деве! Генерал Тиктак дрожал от возбуждения.

 

Душа медной девы

Какое преступление использовать этих благородных существ для дурацких игр в Театре красивых смертей! Он должен быстро действовать, чтобы получить лучшие экземпляры до того, как они мёртвыми упадут на песок арены. Достаточно объявить их слишком опасными для короля и можно делать с ними всё, что хочется. Но кого ему выбрать? Все они великолепны. Колеблясь, шёл он от одной камеры к другой. В любом случае, экспедицию в наземный мир можно отменить. Охранник открыл очередную камеру и Тиктак заглянул в неё.

В жизни генерала Тиктака было всего лишь пара моментов, которые сильно потрясли его и глубоко запечатлелись в его памяти: вид поля битвы в Нурненвальдском лесу, на котором он открыл глаза после своего второго рождения; град камней, падающих с Драконгоры на его медных парней; вид Гела издали и, конечно, медная дева. То, что генерал Тиктак увидел в этой камере, без сомнения войдёт в этот список, и если бы рядом не было свидетеля, то он преклонил бы колени перед этим существом.

Это была Рала, которая, всё ещё усыплённая и скованная цепями, с неестественно согнутыми конечностями, лежала на каменном полу. Генерал оцепенел.

О, великое счастье, святая судьба! Электрический трепет возник в металлическом черепе Тиктака и затрещали алхимические батарейки – если бы он попытался заговорить в этот момент, то у него получилось бы только тиканье. Ему пришлось собрать все свои силы, чтобы не потерять самообладание и от восхищения не оторвать голову охраннику.

Её пропорции были идеальны, будто медная дева была построена именно для неё. Её красота была грандиозной. Генерал Тиктак обладал необычным чувством – он мог чуять храбрость и страх. В этой девушке он чуял невероятную жажду жизни, а страх смерти у неё был таким же мизерным, как у мертвеца. Сомнений не было – перед ним лежала душа медной девы. С ней он сможет, наконец, сыграть симфонию смерти, о которой он так давно мечтает.

 

Кусачие черви и паучий потоп

Когда Румо проснулся, он чувствовал себя отдохнувшим и полным энергии. Зверюшки, укрывавшие его ранее живым одеялом, копошились невдалеке. Румо встал и осмотрел входы в пещеру.

– По какой дороге пойдём?

– Сложно сказать, – ответил Львиный зев.

– Иди по самой первой! – предложил Гринцольд.

Румо с большим усилием пошёл вперёд. Пол был каменистый и неровный, пещера, после каждого разветвления, становилась всё уже, а камни, преграждавшие ему путь, выглядели всё более угрожающе. Румо приходилось то ползти, то протискиваться между камней. Пушистые зверьки пропали. Ему оставалось только надеяться, что эта дорога не заведёт его в тупик.

– Смотри внимательно, куда наступаешь. Тут дыры километровой глубины, – предупредил Львиный зев.

– Откуда ты знаешь?

– Видишь ли, я всю жизнь проработал в подземных шахтах! И если я в чём-то разбираюсь, так это в пещерах. Я же пещерный тролль! По строению камней видно, что тут происходят тектонические движения. Из-под земли вырастают острые скалы. Один небольшой толчок и мы окажемся тут навсегда запертыми. Ху-ха-ха!

– Ты считаешь, что это смешно?

– В любом случае для меня это не новость, – сказал Львиный зев. – Слышал про похоронный юмор? Раньше, во время работы мы описывали друг другу ужасные несчастья. Это помогает от страха.

Что-то слизкое капнуло Румо за шиворот. На потолке тоннеля сидели насекомые длиной в аршин, бесцветные и безглазые, но с длинными щупальцами.

– Не бойся, они жрут только падаль, – сказал Львиный зев. – Но если они съедят твои глаза, то ты – мертвец. Они любят глаза. Наверное потому, что у них нет собственных.

Румо с отвращение отбросил в сторону щупальца одного из насекомых, пытающегося ощупать его лицо.

– Везде, где мало света, всё одинаково! – жаловался Львиный зев. – Природа играет в безумные игры, поскольку тут её никто не видит

– Точно, подтвердил Гринцольд, – Я принимал участие в пещерных войнах Мидгара. Три года под землёй. Там я видел таких животных, которые вообще-то должны быть запрещены.

– Ты прав, парень. Без света жизнь развивается странным образом. Меловые черви, земляные пауки, металлические гусеницы, фосфорные улитки, тоннельные крысы, потолочные ползуны, прозрачные сосуны, четырёхлапые бабочки, ледяные мотыльки, лавовые черви – как будто всё отвратительное проявляется в самом большом количестве там, где этого никто не видит.

Румо поднимался вверх по лестнице, созданной природой из обломков гранита. На встречу ему бежала тысяченожка не меньше метра в длину. Румо вежливо уступил ей дорогу, отступив в сторону, и наблюдал, как она прошла мимо, со щёлканьем разрезая воздух своими кусачками. И это существо было тоже, судя по всему, слепым.

– Правильно, ему лучше уступать дорогу, – сказал Львиный зев. – Это – кусачий червь. В общем, безобидный, пока ты не спишь и можешь уступить ему дорогу. Но не дай бог, он встретит тебя, когда ты спишь. Тогда он пройдёт сквозь тебя – войдёт в твоё ухо, прогрызёт проход через твой мозг, потом горло и в районе ног выйдет снова наружу. Кусачие черви не обходят ничего, они всегда идут прямо.

– Точно! – сказал Гринцольд. – Я был знаком с одним солдатом-демоном. Пока он спал, кусачий червь прошёл через его ноги, дважды! Сначала в одну сторону через бёдра, потом обратно – через голени. С тех пор мой приятель должен был ходить на руках.

– А вы знаете, что существуют подземные грибы, обладающие свойствами насекомоядных растений? А осьминоги, которые могут жить без воды и обитают под обломками скал? Щупальца этих чудовищ двести метров длиной, а в их присосках можно жить!

– Знаю! – ответил Гринцольд. – А слышал про минерамелеона? Он может принимать форму и цвет любого минерала и бывает длинной до двенадцати метров. Ты можешь сидеть на нём и не знать этого!

– Ну, это ерунда, – сказал Львиный зев, – А вы знаете, что существуют подземные комары, такие маленькие, что могут влететь через ноздри прямо в ваш мозг? А там они откладывают яйца, которые вырастают до размера арбуза.

Это случилось с моим коллегой по работе. Идём мы просто так по тоннелю, и вдруг его голова начинает раздуваться, как тыква, а потом – бум! – лопается прямо на моих глазах и миллион маленьких комариков….

– Паучий потоп! – мрачно прервал его Гринцольд.

– О, да! Паучий потоп – это вещь! Неожиданно все тоннели наполняются шерстяными пауками с кулак величиной. Можешь, конечно, попытаться дышать и при этом не заглотнуть ни одного паука, но это невозможно. Клянусь!

Румо застонал. Уже даже без болтовни Гринцольда и Львиного зева дорога было достаточно тяжёлой. Какое-то время он уже шёл, согнувшись, так как с потолка свисали острые камни и не давали ему возможность идти, выпрямившись в полный рост. Вокруг ползало огромное количество жирных слизней, оставлявших за собой фиолетовый светящийся липкий след.

Румо заметил, что почва под ногами начала меняться. Всё чаще он наступал на мягкую поверхность из песка и гальки.

– Здесь почти нет скал, – сказал Румо.

– Это означает, что мы поднимаемся вверх, – ответил Львиный зев. – Мы находимся ближе к поверхности земли, где пласты мягче.

Румо снова почуял знакомые запахи – земля, компост, смола. И у него возникло странное чувство, будто он уже был однажды в этой местности. Но, конечно же, это было невозможно.

– Пахнет лесом, – сказал он.

Земля становилась всё мягче и влажнее. При каждом его шаге раздавалось хлюпанье, как будто он шёл по мокрому мху. Тысячи слизней ползали вокруг, висели, приклеившись, на стенах, на потолке и оставляли за собой фиолетовые, светящиеся линии. До этого всё вокруг было твёрдым, холодным и остроконечным, теперь же всё было мягким, тёплым и влажным. Румо подошёл к луже.

Он присел на корточки, наклонился к жидкости и пощупал её пальцами. Она была густой и липкой и напоминала что-то знакомое.

– И? – спросил Львиный зев. – Это можно пить?

– Нет, – ответил Румо. – Это кровь.

 

Осада

Медная дева была готова, изысканный инструмент смерти, наконец, получил свою душу. Прекрасная вольпертингерша идеально заполнила внутренности смертельной машины, будто она была специально для неё создана.

Сразу же после того, как генерал Тиктак увидел Ралу, он приказал своей гвардии охранять её и никого к ней не подпускать. Затем он поспешил в свою башню, чтобы подготовить медную деву. Он заполнил сосуды жидкостями, отполировал машину и трубки медным платком и приказал прислуге зажечь в комнате свечи. В конце он приказал доставить вольпертингершу в свою башню.

Её звали Рала, как стало ему известно к этому времени. К радости Тиктака она всё ещё была без сознания, что позволило ему незаметно для Ралы уложить её в машину и ввести в её тело иглы.

Теперь можно начинать. Генерал Тиктак впрыснул для начала немного кофеина смешанного с белладонной. Немного растворённого в дистиллированной воде сахара для мозга? А почему бы и нет! Невеста должна проснуться свежей и отдохнувшей, в ясном сознании. Весёлое бульканье заполнило трубки. Медная дева блестела в свете свечей. Никогда ещё не предвкушал он столько радости – радости за ещё не совершённые дела, как будто он только что получил дорогие подарки.

Издалека в камеру пыток доносились приглушённые звуки Театра красивых смертей. Скоро на арену для сражения выпустят первого вольпертингера. Жители Гела будто сорвались с цепи, слухи о сенсационном урожае разошлись с невероятной скоростью, каждый хотел увидеть сражающихся вольпертингеров.

Но это было не интересно генералу Тиктаку. Ни капельки. Дурацкие драки в театре показались ему скучными с самого начала. Что он пропустит? Парочку смехотворных сражений, барахтанье на арене, кровь, пьяных зрителей? Нет, у него были более важные дела. Он готовился к совершенно особенной свадьбе: осаде, завладению и уничтожению тела Ралы. Это должно стать самой долгой, мучительной и красивой смертью на свете.

 

Первое сражение Ушана

Ушан де Люкка вышел на арену через северные ворота. Публика к этому времени совершенно распоясалась – зрители кричали, смеялись, шумели, бросались хлебом и фруктами и не обращали на новичков Театра красивых смертей никакого внимания.

Ушан был в своём лучшем настроении: легко шагая, он улыбался и махал рукой публике. Его в качестве пленника привели в этот город кровожадных чертей, он вместе со всеми своими друзьями стал рабом и сейчас он должен быть убит в сражении, но, несмотря на это, настроение Ушана было великолепным. Так как в подземном мире не было никакой погоды.

Здесь не было дождей, солнечного света и низкого давления, а значит, не было головных болей, звона в ушах и депрессий. Когда он впервые проснулся в Геле, он почувствовал себя так, как будто с его плеч свалился тяжелейший груз, как будто он всю жизнь носил свинцовые доспехи, которые, наконец, снял. Здесь, внизу, в качестве пленника этого кошмарного мира, он чувствовал себя первый раз в жизни свободным.

Он остановился, повернулся на месте и послал публике несколько воздушных поцелуев. Какой чудесный день!

Раздался громкий гонг, и публика мгновенно стихла.

Пол в середине арены раздвинулся и открыл проход примерно четыре метра длинной и два метра шириной.

– Нагельфар! Нагельфар! – тихо скандировала толпа. – Нагельфар!

Ушан стоял на месте и с любопытством следил за происходящим. Наверняка это был известный ритуал.

Раздался второй гонг, и из прохода вверх поднялась лодка, остроносый челн, в котором стоял огромный богатырь с тёмно-красной кожей, на три головы выше Ушана, и в доспехах из разнообразных материалов: наплечники из кожи, жилет из бронзы, наколенники из серебра. На голове у него был золотой шлем в форме черепа с серебряным лезвием на макушке, на бёдрах – повязка из костей. Обеими руками он опирался на огромный меч. Лодка остановилась, и воин шагнул на арену.

Раздались бешеные аплодисменты:

– Нагельфар-паромщик! Нагельфар-паромщик! – каждый раз всё громче и громче скандировали зрители.

Воин поднял меч двумя руками и указал им на публику. Лодка исчезла под ареной и проход снова закрылся.

Зрители застучали ногами.

Ушан понял, что этот Нагельфар здесь любимчик номер один.

 

История Нагельфара-паромщика

Нагельфар был озиром – одним из последних представителей рода богатырей с севера Замонии. Все звали его Нагельфар-паромщик, так как он отправлял по кровавым рекам в царство смерти каждого своего противника. Аплодисменты он любил так же, как и сражения, и поэтому для себя он решил, что каждая его победа будет сопровождаться необычной смертью. Он никогда не делал это быстро, он долго и терпеливо играл со своими противниками, он наносил им лёгкие ранения, заставлял их страдать и мучительно умирать. Он позволял себе дурачества на арене, поскольку ему, как признанному деятелю искусств, всегда поставляли более слабых противников.

Нагельфар не мог проиграть – это было известно даже публике. Во время сражения Нагельфара главным была не интрига, а ритуал, не то, кто выиграет, а то, как на этот раз Нагельфар убьёт своего противника. И когда он, наконец, это делал, то не одним ударом меча, а двумя, тремя, четырьмя, пятью или десятью. И с последним ударом голова противника падала на песок. Нагельфар не сражался, он пытал. Он не убивал свои жертвы, он забивал их, как скот.

Нагельфар сам выбрал Ушана среди пленников. Этот вольпертингер с тяжёлыми слёзными мешками под глазами выглядел не особо сильным, скоростью он тоже вряд ли мог похвастаться. То, что Ушан для сражения с Нагельфаром вышел на арену вооружённый только лишь тонкой шпагой, публика встретила язвительными замечаниями и смехом. С таким же успехом он мог выйти на арену с варёной макарониной!

– Твой новый пассажир, Нагельфар! – крикнул кто-то из публики. Раздались отдельные смешки.

Нагельфар всё ещё держал меч двумя руками высоко поднятым и поворачивался на месте. Ряды сотрясались от топота зрителей.

На Ушане не были никаких доспехов. Он был одет в свою обычную одежду из дикой кожи и держал в руках шпагу. Он медленно пошёл к Нагельфару. Остановившись прямо перед ним, он сделал пару рассеянных движений, напоминавших небрежное приветствие.

– Вжик, вжик, вжик! – просвистел Ушан, но в общем шуме его никто не услышал. Ушан поклонился, послал пару воздушных поцелуев и точно так же расслабленно, как он и вышел на арену, направился к своим воротам назад. Краснокожий гигант позади него упал на колени и удивлённо захрипел. Из множества ран между его доспехами била фонтаном кровь. Никто ничего не видел. Этот вольпертингер вообще вытаскивал свою шпагу? В Театре красивых смертей стояла абсолютная тишина.

Нагельфар шлёпнулся вперёд в песок и больше не шелохнулся.

Ушан остановился, повернулся и ещё раз поклонился, хотя никто не аплодировал. Затем он покинул арену через ворота.

 

Ритвофа

Король перестал ёрзать на своём троне.

– Что тоэ лобы? – спросил он своего советника. – Ты делви тоэ, Тарфриф?

– Это было самое быстрое сражение, которое я когда-либо видел! – ответил Фрифтар. Он был точно также поражён, как и все присутствующие в театре. – По-правде говоря, я совершенно ничего не видел!

Гаунаб смотрел вниз, на труп, вокруг которого растекалась красная лужа.

– Фаргельна мёртв, – прошептал он тихо. – Фаргельна-щикромпа мёртв.

– Да, Нагельфар мёртв, – механически перевёл Фрифтар. – Судя по всему, эти вольпертингеры – отличные воины. И не нужно судить о них по их внешности. Я узнаю его имя и внесу в список фаворитов.

– Да, – сказал Гаунаб. – Сивне гое в сокспи. Он – ритвофа.

Фрифтар поклонился и украдкой улыбнулся. Публика была сбита с толку, все шумели. Именно так он себе всё и представлял! Эти вольпертингеры оказались лучшим урожаем когда-либо собранном в первом городе-ловушке Гела.

 

Кровь нурний

– Кровь? – недоверчиво переспросил Гринцольд. – Настоящая кровь?

Румо всё ещё стоял на коленях перед красной лужей, которых в тоннеле было полным полно. Кровь из неё крепко прилипла к пальцам Румо и с трудом стиралась с его одежды.

– Это пахнет кровью, – сказал он. – И смолой. Откуда же я знаю этот запах?

– Кровь и смола, – сказал Львиный зев. – Это напоминает мне о Нурненвальдском лесе. В крови нурний было много смолы.

– Нужно уходить отсюда, – сказал Румо. – Здесь нехорошо пахнет.

Как только он произнёс последнее слово, из лужи появилось щупальце. Оно было кроваво-красным и было похоже на мускулистую руку. Пять пальцеподобных отростков ухватили запястье Румо и потянули его в лужу.

– Что случилось? Что случилось? – закричал Львиный зев.

Румо попытался вытянуть руку назад, но щупальце было сильнее.

– Вытащи меня! – приказал Гринцольд.

Румо послушался – выхватил свободной рукой меч из-за пояса, широко размахнулся и одним чистым ударом разрубил щупальце. Из обрубка высоко вверх ударил фонтан крови.

– Фе-е-е-е! – произнёс Львиный зев.

Щупальце мгновенно исчезло в луже, а обрубок упал на землю. Затем встал на пальцеподобные отростки, попытался сориентироваться и с быстротой охотящегося паука убежал к одной из луж. Обрубок впрыгнул в лужу – кровавые брызги разлетелись во все стороны, на поверхность поднялась пара больших пузырей и обрубок исчез.

Румо выпрямился.

– Я же тебе говорил, – воскликнул Львиный зев. – Здесь, под землёй, зло создаёт особенно отвратительных существ. Нужно очень осторожно идти дальше.

Румо сунул меч за пояс и направился дальше, старательно обходя лужи.

На следующем разветвлении дороги он остановился. Он снова почуял знакомый запах, посмотрел в тоннель, из которого он исходил и в ужасе отпрянул.

– Что там? – спросил Львиный зев.

– Нурнии, – ответил Румо. – Там, в тоннеле, не меньше полдюжины.

– Проклятье! Как же мы тут пройдём?

– Не знаю, – сказал Румо. – Они меньше, чем та в лесу. Не больше меня. И мне кажется, что они спят. Они очень спокойно там стоят.

– Тогда давай их убьём! – предложил Гринцольд.

– Мы должны поискать другую дорогу, – сказал Львиный зев.

Румо пошёл вперёд на цыпочках, пока они не дошли до следующего разветвления. Тоннель был пуст, но на полу было слишком много красных луж.

– Смотри внимательно куда наступаешь! – воскликнул Львиный зев.

Румо кружился вокруг красных луж, будто танцевал. С потолка что-то капнуло ему за шиворот. Он пощупал и понял, что это была тёплая и липкая кровь. Он услышал булькающий звук и замер.

– Что это было? – спросил Львиный зев.

– Не знаю.

В луже у его ног появился большой пузырь и громко лопнул.

Румо отпрянул назад, прижался к стене пещеры и выхватил меч.

Теперь все лужи забурлили: к поверхности поднимались пузыри, и жидкость волновалась в них так, как будто она начала кипеть. Бульканье заполнило тоннель.

– Однажды я видел вблизи небольшое извержение вулкана, – сказал Гринцольд. – Было очень похоже на это .

Лужи начали выплёскиваться через края, вверх поднялся влажный жар и к удивлению Румо из волнующейся крови начали появляться существа. Они выползали вверх, полностью покрытые красной жидкостью, и топтались вокруг на восьми тонких ножках.

Эти существа были знакомы Румо. Это были листочки. Они только что увидел рождение юных нурний.

В одно мгновение пол тоннеля был покрыт шагающими листочками. Румо не смог бы сделать ни шага не наступив на один из них. Если бы он это сделал, то листочки бы позвали своих нурний-родителей на помощь. Он ещё сильнее вжался в стену и замер.

– Тут целая фабрика по производству нурний, – сказал чей-то тонкий голос.

Румо огляделся и увидел у своих ног одного из тех пушистых клювоносых зверюшек, окружённого толкающимися листочками и нагло смотрящего на него.

– Привет, Румо! – сказала зверюшка. – Вот мы и опять встретились.

Румо стоял ошарашенный. Он не мог припомнить, что когда-либо знакомился с этим маленьким существом. И то, что они умеют разговаривать, до сих пор он тоже не замечал.

– Я – Яггдра Сил! – гнусавя, сказал зверёк. – Помнишь меня?

– Яггдра Сил? – Румо был совершенно сбит с толку. Нурненвальдский дуб? Здесь, внизу?

– Корни, мой дорогой! – пискнуло маленькое существо и указало на корни, всюду торчащие из стен. Всего лишь пара сотен метров под тем местом, где мы с тобой познакомились... Я же тебе говорил – мои корни растут глубоко. Здесь внизу я предпочитаю разговаривать через эльмов.

– Эльмов? – переспросил Румо и нагнулся вперёд.

Зверёк выпрямился и развёл передние лапки в стороны.

– Точно. Я – эльм. Единственное число – эльм, множественное – эльмы. Клювоносые землеройные животные, в далёком родстве с камнекротиками. Эльмы являются самым многочисленным народом подземного мира. Такого количества представителей других животных видов здесь не встречается. Если не считать насекомых. Что ты делаешь в этой дыре, мой мальчик? У тебя проблемы? – эльм с любопытством уставился на Румо.

– Я, э-э-э… я ищу мою возлюбленную.

– Ралу? Всё ещё? Ты всё ещё не подарил ей нашу шкатулку? – эльм упёр передние лапы в бока и состроил возмущённую мину.

– Её похитили, – объяснил Румо. – Пока я был в Нурненвальдском лесу. И я ищу её.

– О! Это ужасно! Похитили! Кто же сделал это?

– Это я и пытаюсь выяснить. А теперь, мне кажется, я заблудился. Нурнии заградили дорогу, вокруг сплошные кровавые лужи, из которых…

– Знаю, знаю, отвратительное место. Это кровь мёртвых из Нурненвальдского леса. Я тебе о ней рассказывал. Эта отвратительная жидкость просто не хочет тут высыхать! Она отравляет тут всю землю. Из неё и появились нурнии. И постоянно появляются новые вещи – щупальца, кровавые пауки. Это отвратительно.

Эльм оттолкнул в сторону один слишком навязчивый листочек.

– Идём, – пискнул он. – Надо отсюда уходить пока одно из этих чучел не начало хныкать и звать своих родителей.

– И как мне это сделать, не наступив на них? – спросил Румо.

– Я расчищу тебе дорогу, – сказал Яггдра Сил. – Здесь в подземном мире эльмы обладают определённой свободой. Крупные звери ими совершенно не интересуются. Просто иди за мной.

Эльм прыгнул вперёд и оттолкнул листочки с дороги, чтобы Румо мог идти за ним. Маленькие существа споткнулись и попадали, но никто из них не начал жаловаться.

– Без эльмов в подземном мире не было бы вообще никакой фауны,- объяснял Яггдра Сил Румо, в то время как эльм расталкивал листочки в стороны. – Они разрыхляют здесь почву, что бы любые другие существа могли здесь передвигаться, и поедают разносчиков болезней. Если бы я рассказал тебе, что я сегодня съел на завтрак, тебе бы стало плохо, мой мальчик. Все здесь уважают эльмов.

Наконец они добрались до тоннеля, в котором не было ни листочков, ни кровавых луж, ни нурний. Эльм остановился.

– Здесь безопасно, – сказал он.

Румо больше не чуял нурний. Он сунул меч за пояс.

Эльм клевал своим клювом сапог Румо.

– А теперь ты должен мне объяснить подробнее, – сказал он, – о том, что произошло с Ралой.

Румо вздохнул.

– Если коротко, то её увели вместе со всеми моими друзьями в город под названием Гел.

Эльм отскочил назад:

– О! Гел! Это плохо,- маленькое существо начало возбуждённо бегать по кругу. – Это очень плохо. Гел. Именно он. О, боже! О, боже!

– Что ты знаешь о Геле? – спросил Румо.

Эльм остановился и сочувственно посмотрел на Румо.

– Только слухи. Дотуда мои корни не доросли. Плохие слухи. Королевство сумасшедшего Гаунаба. Гигантский дурдом этот Гел! Там правит безумие. О, боже! О, боже! – эльм опять забегал по кругу.

– Мне в любом случае нужно туда. Ты знаешь дорогу?

– Дорогу в Гел? О, боже! О, боже! Только дотуда, докуда доросли мои корни. Дорогу в Гел! Боже ты мой!

– Покажешь мне?

Эльм остановился.

– Конечно! – сказал он. – Конечно, мой мальчик, само собой разумеется, я покажу тебе. Но сперва…

Он замолчал.

– Сперва?.. – спросил Румо.

Эльм опустил голову и неуверенно топтался на месте.

– Что? – спросил Румо.

Эльм умоляюще посмотрел на Румо:

– Можно мне увидеть готовую шкатулку?

– Ах, это! – облегчённо сказал Румо и вынул шкатулку из сумки. Он развернул промасленную бумагу и поставил свою работу перед зверьком. Эльм и шкатулка были примерно одинакового размера.

– Вот она, – сказал Румо. – Что скажешь?

Эльм недоверчиво и долго рассматривал шкатулку, ходил вокруг и нежно поклёвывал её клювом.

– И? – неуверенно спросил Румо.

Эльм закашлялся, пытаясь найти подходящие слова:

– Она… она великолепна, – сказал он, наконец, дрожащим голосом. – Самая лучшая шкатулка.

Румо облегчённо выдохнул.

Зверёк ещё раз обошёл вокруг шкатулки и осмотрел её со всех сторон. Он беспомощно захлопал глазами и Румо заметил в них слёзы.

– Эта шкатулка. Это же… мне не хватает слов, я…

Зверёк заплакал.

– А-а-а-а, – выл он.

– Почему ты плачешь? – спросил Румо.

– А-а-а-а, всхлипывал эльм. – Потому… что… что… я так тронут! А-а-а-а! Впервые из меня сделали что-то хорошее. Настоящее искусство! До сих пор на моих ветвях только вешали людей.

Зверёк всхлипнул.

– А теперь я – шкатулка для возлюбленной! А-а-а-а!

– Ну-ну-ну! – сказал Румо и аккуратно погладил пальцем зверька по спине. Он чувствовал себя неуютно.

Эльм вытер слёзы и посмотрел на Румо широко раскрытыми покрасневшими глазами:

– Значит так! Если ты с её помощью не завоюешь сердца Ралы, – патетически воскликнул он, – то и ничем другим тоже! Это самая красивая шкатулка в мире!

– Твоё мнение мне на самом деле очень важно, – сказал Румо. – Спасибо. Но что бы подарить шкатулку Рале я должен её сперва найти. Покажешь мне дорогу?

– С огромным удовольствием, – воскликнул Яггдра Сил и запрыгал вперёд. – Я покажу тебе дорогу к сердцу твоей возлюбленной! Следуй за мной! Следуй за мной через темноту к свету!

Эльм прыгал вперёд по тоннелю и Румо поспешил за ним.

 

Симфония смерти

Генералу Тиктаку понадобилось три дня, чтобы идеально настроить медную деву. Каждая вена, каждая мышца, каждый нерв нужно было обыграть. Поступают ли эссенции в необходимом объёме? Работает ли безукоризненно печень? А сердце? А почки? Все ли вентили в порядке? А трубки не забились?

Сначала он впрыскивал простые действующие вещества: солёную воду, растворённый сахар, кофеин, травяные вытяжки, питательные вещества и безобидные стимуляторы, с помощью которых он проверял работу органов. По его приказанию врачи встроили в медную деву инструменты для измерения сердцебиения, температуры тела и дыхания. Но любимой игрушкой Тиктака была шкала со ста делениями, которая объединяла показания всех приборов и показывала, сколько жизни осталось в жертве: сто означало, что жертва абсолютно здорова и жива, ноль – жертва мертва. Генерал Тиктак назвал эту шкалу термометром смерти.

Он покрутил одно колёсико, потёк кофеин и сердце Ралы забилось немного быстрее. Он открыл один из вентилей, выпустив жидкий перец, и Рале стало теплее. Он закрыл вентиль, и температура снова понизилась. И так прошёл весь первый день. Тиктак крутил, нажимал и играл с колёсиками, кнопками и вентилями, а Рале было то жарко, то холодно, её сердце билось то быстрее, то медленнее, она то волновалась, то успокаивалась, то почти засыпала, то неожиданно взбадривалась. Он не причинял ей боли, не вливал никаких наркотиков и не делал её больной. По окончании первого дня термометр смерти всё ещё показывал сто. Медная дева работала как по маслу. Вечером генерал Тиктак вколол Рале большую дозу валерианы, и она крепко заснула на несколько часов.

Второй день начался с плотного завтрака – много кофеина и сахара. Невеста генерала Тиктака должна быть бодра телесно и душевно, поскольку теперь всё будет серьёзно. Сегодня он хотел испробовать различные яды и наркотики в небольших дозах, чтобы изучить их действие перед использованием их в будущем в более крупных дозах. Он вколол Рале мышьяк, настойки красавки и мухомора, каждого в минимальных дозах, а между уколами он очищал её кровь специальными медикаментами. Лёгкая тошнота и слабые галлюцинации стали результатом этих опытов, но ничего более серьёзного, так как генерал Тиктак только лишь хотел изучить реакцию тела Ралы на подобные субстанции. Рала реагировала безукоризненно, другие кандидаты на этом месте уже давно бились в панике, но дыхание Ралы и биение её сердца оставались равномерными, а термометр смерти постоянно показывал сто. В конце концов, с помощью щедрой дозы настоя мелиссы генерал Тиктак погрузил Ралу в глубокий сон.

Третий день снова начался с эссенций счастья и приличной дозы сахара, а затем Ралу сделали больной. Неизвестно, что впрыснул ей генерал Тиктак, но из-за этого её язык распух и во рту почувствовался вкус уксусной кислоты, её глаза жгло, а горло сжалось, как при тяжёлой простуде. Наконец он её снова вылечил, в одно мгновение, с помощью концентрированной травяной настойки и специально созданного для этого случая алхимического лекарства.

Этот приём Тиктак провёл в тот день несколько раз. Он делал Ралу больной, а затем вылечивал её. Тошнота, слабость, головокружение, жар, удушье – симптомы исчезали так же быстро, как и появлялись. Против каждого недомогания вызванного генералом Тиктаком у него имелась специальная эссенция, с помощью которой недомогание проходило за одно мгновение. Достаточно было открыть кран, повернуть колёсико, отрегулировать вентиль и страдания Ралы прекращались.

Тиктак начал разыгрывать свой инструмент. Границы Ралы были ему ещё не известны, но он уже понимал, что он может с ней сейчас делать, а что стоит отложить на потом. А любовь, не так ли она функционирует? Не изучаем ли мы границы своего партнёра и не учимся ли мы их уважать?

Он ещё раз взглянул на термометр смерти. Тот показывал девяносто девять. Процедуры ослабили её, но всего лишь чуть-чуть. Он усыпил Ралу, на этот раз с помощью смеси настойки валерианы и мелиссы. В этот вечер генерал Тиктак ещё долго стоял перед медной девой и с нежностью смотрел на неё.

Рала пробыла уже некоторое время в медной деве, но она не могла с уверенностью сказать, как долго длилось её заключение. День? Два? Три? Неделю? Точно было лишь известно, что за это время Рала изучила своё тело так, как никогда ранее.

Когда прошло действие усыпляющего средства, на неё накатилось отчаяние. Ни разу ей не приходилось находиться в подобной беспомощной ситуации. Отчаяние и бешенство нахлынули на неё, но страх она не пустила, поскольку он бы парализовал её дух, а смерть только этого и ждала. Рала хотела думать, так как это было единственно доступной ей формой движения. Она отвергала страх, как раньше она отвергала смерть.

Да и что особенного ей приходилось терпеть? После того, как она примирилась со своей абсолютной беспомощностью, похожей на тюремное заключение, всё остальное не казалось больше сложным. Рале было плохо, ей было холодно, жарко, у неё кружилась голова, она начинала нервничать или становилась сильно уставшей, но это были все знакомые ощущения и они так же быстро проходили, как появлялись. Позже были неприятные моменты – перед её внутренним глазом появлялись странные картины, смысл которых она не могла объяснить, в ушах звучали незнакомые таинственные голоса и казалось, что по её коже ползают насекомые. Но эти лёгкие галлюцинации быстро исчезали. Некоторое время Рала думала, что в ней одновременно спрятано несколько существ, но и это сбивающее с толку ощущение быстро прошло, а затем она ощутила спокойствие и усталость и уснула.

Рала поняла, что там снаружи был кто-то, кто за всё это отвечал, кто-то, кто делал всё это по причинам, которые были для Ралы такой же загадкой, как и способ, с помощью которого её мучили. Эти дни она прожила так, будто она находилась в постоянном движении. Никогда ранее она не чувствовала себя такой активной, как сейчас, когда она не могла пошевелить ни малейшей частью своего тела. Только сейчас она поняла, сколько жизни в ней было, даже когда она спала, как кровь течёт по её венам, как стучит её сердце. Внутри неё всё работала с огромной энергией, как в большом городе. И сейчас, когда враг стоял перед его воротами и осаждал его, всё заработало ещё активнее. Нет, ни в коем случае нельзя было поддаваться чувству страха и безнадёжности, как и в любом осаждаемом городе, готовом к защите.

 

Первое сражение Урса

Урс был готов умереть, впервые выйдя на арену Театра красивый смертей. Умереть не сражаясь, поскольку он не хотел защищаться. Меч он держал в руке только для того, чтобы бросить его к ногам противника.

Урс уже несколько дней, скованный цепями, следил за сражениями в театре со своего этажа для заключённых. Он всё ещё не знал, как все вольпертингеры попали в этот больной мир и какие мотивы руководили жителями этого мира, но он разобрался в коварной системе театра и понял, что сбежать отсюда не удастся.

Возможности для побега не существовало. Каждого вольпертингера выводила на арену целая толпа вооружённых до зубов солдат, за которыми следила группа медных парней с взведёнными арбалетами. О помощи извне нечего было говорить. Так что оставалась только одна возможность – подчиниться системе и стать воином театра. До сих пор вольпертингеры сражались с солдатами и прочими наёмными убийцами, но Урс знал, что это было лишь вопросом времени, когда вольпертингерам придётся поднять оружие против своих собратьев. И это будет началом конца вольпертингеров, и переживать это будет невыносимо. Урс хотел умереть до того, как ему придётся увидеть, как вольпертингер убивает вольпертингера.

Все сражения заканчивались в их пользу. Не важно с кем они сражались – с одним или несколькими противниками, с дикими зверями или с обученными убийцами – все вольпертингеры, кроме жестоко убитого Орнта ла Окро, покидали арену живыми.

Тон задало сражение Ушана де Люкки, немного позже Биала Бухтингский одержал триумфальную победу над близнецами-наёмниками. Олег Дюнный, вооружённый только пращёй, победил целую банду солдат, и каждый следующий вольпертингер был вооружён только несерьёзным оружием. Но Урс принял решение. Он никогда никого не убивал, так должно и остаться. Сегодня был день, когда он распрощается с этим кошмаром, и он хотел сделать это с определённым посланием: он откажется от использования оружия.

Небольшая армия солдат и медных парней провела Урса из его камеры до арены. И только тут вольпертингер получил возможность выбора оружия. На столе, заваленном оружием, он выбрал короткий меч и вышел на поле битвы.

Его приветствовали жидкие аплодисменты. Публика поняла, что должна с уважением относиться к вольпертингерам, но совершенно не желала их громко приветствовать. Противником Урса был высоченный, мускулистый дикосвин – с головы до ног покрытый чёрной шерстью парень. Его грива была заплетена в косички с бесчисленными разноцветными бусинками, мелкими костями и зубами. В носу у него было огромное золотое кольцо, а одет он был только в набедренную повязку, состоящую из дюжины мечей в кожаных ножнах.

– Как тебя зовут? – спросил Урс, подойдя к нему. Не то, что бы имя противника его сильно интересовало. Оно было нужно ему, чтобы закончить своё последнее предложение в жизни. "Убей меня, такой-то!" – хотел он крикнуть. Ему оставалось только подставить правильное имя.

 

Эвил-многорукий

– Это, малыш, тебя не касается, но я скажу тебе, поскольку это последнее, что ты услышишь в этом мире. Меня зовут Эвил. Эвил-многорукий.

Урс крепко ухватил свой меч. Эвил? Это был тот самый Эвил, убивший его приёмного отца Корама Марока?

– Тебя зовут Эвил-многорукий?

Черноволосый кивнул.

– Знаешь Корама Марока? – спросил Урс.

– Это что? Допрос?

– Имя Корам Марок не говорит тебе ни о чём?

– Нет. Не говорит.

Урс ослабил хватку своего меча.

Дикосвин хлопнул себя по лбу:

– Стой-ка! – сказал он. – Корам... Корам Марок? Это не… не тот ли хундлинг с кучей шрамов? Точно! Это было… подожди-ка, где-то зимой! Много лет назад! Он должен был быть лучшим дуэлянтом севера. Крепкий парень, это да. Но техники никакой! Я разрубил ему черепушку двойным мечом.

Урс опять сжал рукоятку меча.

Он принял новое решение. Сегодня он не умрёт. Это сделает кое-кто другой.

– Тогда давай начнём, Эвил, – сказал он. – Покажи мне все свои руки.

Это было самым запоминающимся сражением дня в Театре красивых смертей. Для многих зрителей оно оказалось вообще самым памятным. Запоминающимся, поскольку оно было самым продолжительным, хотя победитель был известен с самого начала: Эвил-многорукий, один из непобедимых воинов Театра красивых смертей не имел ни малейшего шанса против маленького вольпертингера. Ему даже ни разу не удалось показать множество рук. В первую же минуту сражения Урс разрезал связки его правой руки и тот мог продолжить сражение только левой рукой. С начала сражения и до его ужасного окончания Урс нанёс Эвилу столько же ран, сколько тот совершил безуспешных попыток попасть в Урса. В конце, после многочасовой битвы, Эвил умолял Урса о смерти.

Но самым запоминающимся было то, что в этом сражении Урс не удостоил Эвила чести и не нанёс ему последний смертельный удар. Эвилу пришлось упасть на собственный меч, чтобы покончить с мучениями.

– Кто тотэ гертинперволь? – спросил Гаунаб, увидев Эвила, лежащего в луже собственной крови. Король, казалось, очнулся от транса, в котором он пребывал во время этого бесконечного сражения. – Как гое вутзо?

– Его зовут, э-э-э, Урс, – ответил Фрифтар, выполнявший обязанности руководителя Театра красивых смертей.

– Он мне сявитнра! – сказал Гаунаб. – Я не делви щёе ни гоноод, кто так бы чалму гоесво канитивпро. Синеза гое в сокспи товривофа.

– Да, – сказал Фрифтар. – я тоже не видел ещё ни одного, кто так бы мучил своего противника. Огромный талант. Конечно, я занесу его в список фаворитов.

– Жаль, что ралнеге Тактик не делви готоэ. Щеобво, где он всё мявре етдапапро?

– Согласен, жаль, что генерал Тиктак всё это пропустил. Я тоже не знаю, чем он всё время занимается. Говорят, он заперся в своей башне и пожелал, чтобы его не беспокоили. Мне было бы приятнее, если бы он хоть иногда выполнял свои обязанности в театре. Приказать ему от Вашего имени, что он должен появиться в театре?

– Ах, нет, – быстро ответил король. – Ноятрове он нятза. Я не чухо муе шатьме.

– Слушаюсь, Ваше величество. Вероятно, генерал Тиктак занимается важными делами для благополучия Гела.

Фрифтар захлопал в ладоши и зрителям начали раздавать бесплатный хлеб. Затем он занёс имя Урса в список фаворитов.

 

Царство Яггдра Сила

– Здесь внизу везде мои корни, – воскликнул эльм. И хотя он без устали бежал вперёд, перепрыгивал через ветки и камни и напряжённо кашлял, свою речь он не прерывал ни на секунду. Яггдра Сил использовал на все сто процентов возможность поговорить. – Там, там и там, видишь? Мои корни это мои глаза и уши, здесь внизу я – везде. Там где я расту – там мой мир, но там, где я не расту, там мир для меня заканчивается. Понимаешь? Я не имею ни малейшего понятия, что происходит за этими пещерами, до меня доходят только слухи. Время от времени я болтают с путником, который, так же как и ты, заблудился в моём лабиринте. Но это происходит очень редко. И никогда нельзя быть уверенными, что затевают те парни, которые тут болтаются.

– Понимаю, – ответил Румо.

– Эй, – воскликнул эльм. – Тебя я не имею в виду! Ты – другой. Ты – путник с романтической миссией. Ты должен доставить шкатулку.

– Расскажи мне побольше о Геле, – сказал Румо.

– Мне известны только слухи, больше я не могу тебе рассказать. Однажды тут был один бандит, который регулярно ходил из Гела в наземный мир и назад. Он был очень болтлив. Он утверждал, что жители Гела – белые черти, что они измываются над своими пленниками в Театре красивых смертей. Такие вот вещи, понимаешь?

– Кто такие врахоки? – спросил Румо.

Эльм остановился и обернулся. Румо тоже остановился.

– Врахоки? – спросил Яггдра Сил. – Ты хочешь знать, кто такие врахоки? Честно говоря, всё то, что я о них слышал, до такой степени чудовищно, что я не рискую это повторять. Я даже не могу гарантировать, что врахоки на самом деле существуют. Одни говорят, что они – всеядные великаны. Другие – что у них больше ног, чем у пауков, и что они прозрачные. Некоторые утверждают, что уже их запах является смертельным оружием.

Эльм поскакал вперёд, а вольпертингер пошёл за ним.

– Докуда ты можешь меня довести? – спросил Румо.

– Как сказать, парень, мои корни… – ответил Яггдра Сил. – Концы моих корней – это граница моего царства. Дотуда я могу тебя довести. И это уже не так далеко. Затем ты должен опять полагаться только на себя.

– Ты уже очень сильно мне помог, – ответил Румо.

– Не подумай, что я завидую твоей подвижности! Подвижность проходит. Знаешь ли, согласно моей философии, все живые существа – это деревья. Каждый когда-нибудь выпускает корни. И ты тоже, однажды. Сам увидишь. А затем у тебя начнут расти годовые кольца, и ты станешь старым и толстым. Как я.

– Возможно, – сказал Румо.

– А что ты, собственно говоря, будешь делать, если Рала умерла? – неожиданно спросил Яггдра Сил.

– Что?

– Да, это неприятные мысли, но они уже как-нибудь приходили тебе в голову?

– Нет.

– Ты не хочешь об этом думать?

– Да. Я имею в виду: нет.

– Ты любишь односложные слова, не так ли?

– Так.

Тоннель стал шире и Румо заметил, что корни, ранее всюду свисавшие из стен, стали встречаться реже и реже. Голос эльма тоже становился тоньше и тише.

– М-да, здесь заканчивается моё царство, – сказал он. – Итак, я не хочу становиться сентиментальным или типа того. Но сейчас ты уходишь с нашей шкатулкой в неизвестность, и это значит, что я практически иду с тобой дальше. Перерастаю самого себя. В виде шкатулки.

– Хм, – произнёс Румо.

– Считается ли "хм" словом? – спросил Яггдра Сил. – Я буду очень скучать по нашим глубокомысленым беседам.

Тоннель превратился в большую пещеру. Огромные стволы деревьев взмывали в вышину в шевелящемся нежно-голубом тумане. Гигантские деревья уходили вдаль, насколько хватало взора.

– Это – Мёртвый бор, – прошептал эльм стоя на месте. – Фальшивый лес подземного мира.

Румо внимательно присмотрелся. Стволы были серыми и мёртвыми, они блестели из-за дождя, постоянно моросящего в тумане.

– Эти деревья не из древесины, а из камня, – сказал Яггдра Сил. – Это сталактиты и сталагмиты, выросшие между полом и потолком пещеры за миллионы лет. Об этом мёртвом лесе ходит множество слухов, самое главное, что он не такой уж и мёртвый, каким он на первый взгляд кажется. Мне не остаётся ничего, кроме как пожелать тебе быть осторожным.

– Постараюсь, – пообещал Румо.

– Когда ты пройдёшь мёртвый бор, то ты довольно близко будешь от Гела. Ориентируйся по чёрным грибам на стволах каменных деревьев. Говорят, они растут на той стороне, где находится Гел.

Эльм предупреждающе поднял вверх лапу.

– И ещё кое-что! Ни в коем случае не ешь чёрные грибы. Не важно, как голоден ты будешь. Они – единственная пища в мёртвом бору, но они сводят всех с ума. Некоторые говорят, что они превращают тебя в приведения, якобы обитающие в тумане между деревьями.

– Тебе известно много слухов, – сказал Румо.

– Да, – вздохнул Яггдра Сил. – Здесь мы должны расстаться и обо всём, что с тобой дальше произойдёт, я узнают только из третьих рук. Желают тебе всего хорошего, Румо. И береги шкатулку!

Эльм зигзагами убежал назад в тоннель и исчез в сумерках лабиринта.

Румо повернулся и вошёл в каменный лес.

 

Наркотик безумия

Впервые генерал Тиктак гордился чем-то другим, а не только самим собой. Конечно, он гордился и собой, тем, что он сумел претворить в жизнь собственные смелые научные и технические идеи. Но больше всего он гордился Ралой. Он с самого начал почувствовал необычно сильную жажду жизни этой вольпертингерки, но он не ожидал от неё такого абсолютного презрения к смерти. Она находилась внутри медной девы уже дольше всех предыдущих кандидатов, а термометр смерти ещё ни разу не опустился ниже восьмидесяти. Время бережного обращения давно закончилось и пытки, которым он в настоящее время подвергал Ралу, зашли намного дальше, чем у предыдущих жертв. Какая сила, какая смелость! Ни на одном поле битвы он не встречал столько отваги, даже у ста противников одновременно.

Что он только не делал с ней в последние дни! Один раз в течение целого дня с помощью специального эликсира он довёл её телесную чувствительность до самого высокого уровня, а затем впрыснул ей жидкость, вызывающую мышечные судороги сопровождаемые болью, похожей на уколы кинжалов. Но Рала даже ни разу не закричала. Конечно, пульс был высоким, дыхание ускорилось, она дёрнулась пару раз, да, но кроме этого никакой другой реакции. А в конце функции её тела самостоятельно вернулись в нормальное состояние, и она уснула от полного изнеможения. Какая отважная девушка!

Да, Тиктак гордился Ралой, но поскольку отношения должны сопровождаться взаимным уважением, то он решил выказать ей своё уважение на следующий день. Для этого он посвятит себя самому чувствительному органу Ралы – мозгу.

Тиктак подошёл к своему шкафу с ядами, вынул одну бутылочку и долго рассматривал этикетку. Некоторое время назад он приказал одному из своих алхимиков создать наркотик, вызывающий страх. И результат находился как раз в этой бутылочке.

Вообще существовало множество наркотиков, вызывающих страх. Но все они содержали в себе и обратный элемент – успокаивающую или осчастливливающую составляющую. Приём таких наркотиков вызывал поочерёдно эйфорию и панику. Поэтому алхимик занялся тем, что попытался удалить из выбранных им ядов – дурман, ночнотенная трава и ведьмошляпочные грибы из мёртвого бора – вызывающие счастье элементы. Для этого он разложил их на химические составляющие, изолировал ненужные вещества, затем соединил вытяжки из трёх ядов в один, вызывающий самые ужасные галлюцинации.

Перед тем, как отнести свой новый наркотик генералу Тиктаку, алхимик ещё раз всё обдумал. Удовлетворяет ли этот наркотик требованиям генерала? В Геле было уже давно известно каждому: когда генерал не был доволен своим подчинённым, тогда смертельный приговор моментально приводился в исполнение. Как же ещё он может усилить действие наркотика, чтобы гарантированно удовлетворить требования Тиктака?

И тут алхимику пришла в голову гениальная идея. Для этого ему пришлось отдать пару старых долгов, дать взятки паре нужных людей и кое-кому кое-что пообещать. И, в конце концов, он получил то, что хотел: миниатюрную пробирку с малюсенькой каплей красного вещества внутри. Он поспешил в свою лабораторию и принялся за работу. Он обработал красную жидкость в корнезайфовом транссубстационаторе и искусственной липемии, подверг её лиофилизации и гидрации и получил в результате микроскопическую дозу красного порошка, похожего на молотый шафран. Затем он растворил этот порошок в спирте и смешал с готовым ядом. Короче говоря: алхимик, для придания яду необходимой нотки безумия, добавил в него маленькую каплю законсервированной крови Гаунаба девяносто девятого.

 

Первое сражение Гарры Мидгардского

Гарра смотрел на меч в своей руке: по весу он был достаточно тяжёлым. Обременительно. Нелепо. Глупо. Он знал для чего нужны ножи – для резки хлеба. Но что полезного несут в себе мечи?

Конечно же, Гарре было известно, что мечи годятся для сражений и ими убивают. Но эти две вещи он не мог понять, что совсем не упрощало его жизни в качестве вольпертингера. Он был рождён вольпертингером, а способности представителей этой расы возводили их всех в ранг высококлассных воинов, но у него не было никакого желания сражаться.

Гарра Мидгардский стал учителем. Он сделал это, поскольку хотел профессионально доказать, что любой вольпертингер может прожить жизнь не только размахивая вокруг себя мечом. Глубоко в этом уверенный несколько дней назад он лёг в кровать в Вольпертинге, а теперь он стоял здесь, неизвестно где, на арене перед тысячами совершенно незнакомых существ с мечом в руке. Вероятно, следующим от него потребуют, что бы он сражался!

Единственным ранением, нанесённым когда-либо Гаррой, была вмятина украшавшая голову бургомистра. Это произошло во время драки Чёрной и Красной банд – разборки между вольпертингерами-прогульщиками школы. А меч, удар которого оказался немного сильнее, чем необходимо, был деревянным. Гарра тогда чуть не умер от страха, когда Йодлер-с-гор упал без сознания, и вокруг него стала растекаться лужа крови. Но Йодлер затем открыл глаза и Гарра решил больше никогда в жизни не касаться меча. Он ещё раз с отвращением посмотрел на предмет в своей руке и бросил его на песок.

И в тот же момент, как по приказу, перед ним раскрылся пол и из подвала Театра красивых смертей выехали вверх две клетки.

Внутри них находились, насколько сквозь толстые прутья мог различить Гарра, два существа с лохматой серой шерстью и удивительно огромными челюстями. Головы же их были покрыты короткой белоснежной шерстью, из-за чего могло бы показаться, если бы не эти слишком живые жёлтые глаза, что у них вместо голов черепа. Что это за существа? Знаний Гарры в биологии были достаточно глубокими, чтобы вести уроки по этому предмету, но этих зверей он не мог узнать. Может быть, это были дикие обезьяны?

Фрифтар подал незаметный знак, в клетках что-то щёлкнуло и их двери открылись. В первый момент оба существа не сообразили, что получили свободу. Нерешительно сидели они в своих клетках, издавая сердитые хрюкающие звуки. Гарра заметил, что у каждого из них была с собой тяжёлая дубинка.

Может быть, сейчас самый подходящий момент, чтобы уйти, думал он? Но куда? Ворота арены были закрыты.

Звери, наконец, решились выйти из клеток, но их, кажется, пугал смех зрителей. Когда в них стали бросать хлеб и овощи, звери начали двигаться и взбесились. Пронзительно крича, носились они по арене и размахивали дубинками, пока Гарра не привлёк их внимания. Он всё ещё выжидающе стоял на своём месте и наблюдал, как обезьяны осторожно окружали его. Да, теперь он был уверен, что это – обезьяны. Об этом ясно говорил их способ передвижения.

Первый удар дубинки пришёлся ему между шеей и лопатками. Он был удивлён, что практически не почувствовал боли, только лёгкий толчок. Судя по всему, его организм мог вырабатывать вещество, нейтрализующее любую, даже самую сильную боль. Знать это было приятно, но метод, с помощью которого он это узнал, не понравился Гарре. Лучше бы он узнал об этом из книги.

Второй удар пришёлся ему по голове, а после третьего и четвёртого он уже лежал на земле.

Нет, думал Гарра, в этом мире из него уже не получится героя, он не попадёт ни в одну из категорий Замонийской истории героев! Он ещё раз посмотрел на беснующихся обезьян. Удары дубинок сыпались на него дождём, а затем стало темно.

Фрифтар склонился к Гаунабу:

– Обезьяны из Мёртвого бора, – важно сообщил он ему. – Дикие экземпляры, которые я специально для вашего величества приказал словить и выдрессировать. Мы научили их бояться огня и пользоваться дубинками. Я думаю, что они доставят нам ещё немало удовольствия в театре.

Фрифтар довольно улыбнулся. Сейчас было самое подходящее время сделать что-то для поднятия собственной самооценки и гордости народа Гела. С растущим недовольством наблюдал Фрифтар, как сбивали с толку народ сражения вольпертингеров. Они победили множество лучших воинов театра, были потеряны такие любимчики публики как Нагельфар-паромщик, Чёрные близнецы и Эвил Многорукий. Наконец ему удалось снова заставить одного из вольпертингеров упасть на песок арены, именно он выбрал этот старый седой экземпляр для сражения. Мясо для дубинок обезьян из Мёртвого бора. Одно из хороших старых сражений-казней.

– И что тоэ лобы за епоглу ениежесра? – прошипел Гаунаб. – О чём ты малду? Э?

Фрифтар был сбит с толку. Только сейчас он заметил, что аплодисментов не было. Даже наоборот, отовсюду были слышны возмущённые крики и свист.

– Шайлупос-ка как титсвис родна! – ядовито продолжил Гаунаб. – Ты ракду!

Фрифтар стоял совершенно растерянный. Такой реакции он не ожидал. Такого вида сражения всегда имели успех, и даже сам король был от них в восторге. А теперь зрители свистят, а король в бешенстве. Может быть, что-то изменилось в Театре красивых смертей? Что-то, чего он не заметил? Фрифтар пытался найти слова.

– Ну, я думал… – начал он.

– Ты малду! – брызгал слюной король. – С кихка пор ты ешьмаду? Матьду – тоэ ёмо етиняза, ты, цапиту! Нипомза тоэ!

В глазах короля вспыхнуло безумие всех Гаунабов. Фрифтар взвешивал каждое своё следующее слово. Одно неверное слово, один неверный жест и его жизнь оказалась бы под угрозой.

– Прошу прощения, ваше величество! Я ошибся! – произнёс он покорным дрожащим голосом. – Позвольте вас уверить, что следующее сражение будет отвечать самым высоким вашим требованиям и пожеланиям народа. Склоняюсь перед вами в стыде и покорности.

– Да уж, сяняйскло! – прошипел Гаунаб. – Няйскло юсво вулого, капо щёе жешьмо!

И он бросил подушкой в советника.

Фрифтар, всё ещё склонившись, отошёл спиной назад. Ему было известно, когда можно высовывать голову вперёд, а когда её нужно прятать. И он не желал пока расставаться со своей головой.