Сегодня в коммуне устроили День массажа. Я по обыкновению обходила лагерь и на каждом шагу встречала простершихся на животе мужчин и женщин. Они лежали неподвижно, как трупы, под молчаливым натиском рук, растирающих загорелые тела. Сама я иногда массировала маме ступни или кисти рук, но массаж всего тела видела впервые. Зрелище меня смутило. Вдобавок те, кого сосредоточенно месили сидевшие сверху – прямо на ягодицах – массажисты, оказались прижаты к земле, так что лица не разобрать, пока не подойдешь поближе.

В конечном счете я убедилась, что «новеньких» среди них не было. Все обитатели коммуны не раз видели фотографию Тессы. После обеда в лагерь медленно вкатился оранжевый фургон. В нем приехали трое парней из Франции. Они никогда прежде не бывали в коммуне, но я все равно показала им фотографию. «Non, увы», – был их ответ, а один добавил: «Mais, tres belle». Французский я учила в школе, так что все поняла: очень красивая. Лицо парня покрывала угревая сыпь, мелкие воспаленные вулканы усыпали лоб, нос, щеки, спускались на шею и голую грудь, где терялись среди густой растительности. Я представила себе, как сыпь, будто лава, сантиметр за сантиметром, ползет вниз по его телу, оставляя чистой только кожу на ступнях. Меня передернуло, и я задалась вопросом, каково было знать, что его самого никто и никогда не назовет «tres belle».

Вид парня напомнил мне о собственной внешности. Я вернулась к палатке, одолжила у Энни зеркало и едва не вскрикнула от шока: кожа стала темно-розовой, как земляничное мороженое, хотя я сидела в тени практически целыми днями. Должно быть, я обгорела во время вчерашней вылазки в город. Энни принесла крем из какого-то алое вера и намазала мне нос и щеки, расхваливая его «целебные свойства», но без интернета я не могу убедиться в правдивости этого утверждения.

– Глупышка! – покачала головой Энни. – С такой светлой кожей тебе нужен крем с максимальной защитой от солнца! Неужели мама не объясняла?

Я довела до ее сведения, что, живя в Кентиш-тауне и редко выходя из дома, не испытывала в этом необходимости.

* * *

Я ничего не говорю о роли Адриана на подготовительном этапе проекта. В сущности, Адриан не принимал в этом никакого участия, даже самого незначительного, на которое я рассчитывала. Проходили дни и недели, а составленные мной отчеты с исчерпывающей информацией – о ходе проекта, состоянии Тессы, и так далее – оставались невостребованными.

Спустя две недели после начала проекта от Адриана не поступило никаких вестей, и я стала склоняться к мысли, что, возможно, это своего рода проверка на инициативность, и я первой должна написать ему. Я подготовила отчет о проделанной работе и хотела его отправить, однако сообразила, что не знаю куда. В парке Адриан предупредил меня о том, что о проекте опасно упоминать на форуме, даже в личных сообщениях: некоторые из пользователей – опытные хакеры, настолько увлеченные идеями сайта, что в попытке проникнуть в ход мыслей Адриана не остановятся и перед взломом его почтового ящика. Однако других способов связи с ним, даже его телефона, у меня не было.

Я попыталась найти его на «Фейсбуке», но, как и ожидалось, безрезультатно: ни одного пользователя с таким именем не оказалось. Пришлось отправить тщательно сформулированное личное сообщение на «Красной таблетке».

«Адриан!

Скажи, пожалуйста, требуется ли от меня информация о ходе проекта.

Лейла»

Через семь с половиной часов пришел ответ:

«Я в тебя верю. Не сомневаюсь, что у тебя все под контролем. ЛС – плохая идея».

Как я уже сказала, меня озадачило нежелание Адриана вникать в подробности проекта, зато порадовала его уверенность в моей способности самостоятельно довести дело до конца. И все-таки прежнее молчание было нарушено: впредь по средам Адриан присылал мне ЛС с емкой, воодушевляющей цитатой без какого-либо контекста и без упоминания о проекте. «Действительно великий дух парит одиноко, как орел в вышине», или «У каждого есть жизнь, но немногие имеют представление о ней».

Конечно, каждый день я «видела» Адриана на форумах «Красной таблетки». Как мы и договорились, я продолжала ежедневно там появляться, оставляя проходные комментарии к наиболее обсуждаемым на тот момент темам. Однако я, погруженная в мысли о проекте, чувствовала себя отгороженной от жизни форума, от рассуждений на отвлеченные темы.

Странное ощущение охватывало меня и при мысли о нашем секрете, а также о подробностях личной жизни Адриана, неизвестных посетителям форума, с которыми он общался. К примеру, в обсуждении лекции о детской ревности Адриан упомянул о своей «сестре». Но я-то знала, что у него нет ни сестер, ни братьев: тогда, в Хэмпстед-Хите, он сам мне об этом сказал. Очевидно, «сестра» ему понадобилась для того, чтобы лучше проиллюстрировать свою мысль, но пользователи наверняка приняли это за чистую монету. От волнующей мысли, что из всех посетителей сайта только я одна знала правду, мне стало немного не по себе. И все же я понимала: сейчас не время поддаваться эмоциям. Ради проекта необходимо взять себя в руки и сохранять ясную голову.

Мое номинальное присутствие на форуме объяснялось и более прозаично: катастрофически не хватало времени, особенно в последние недели подготовки. Часто работа над проектом занимала весь день, а ведь еще приходилось составлять отчеты для Дамиана, поскольку предполагалось, что свои сто семнадцать фунтов я начну получать только после «увольнения» Тессы.

Весь следующий месяц я провела взаперти, сидя за ноутбуком в тени ресторанной вывески по восемнадцать, а то и по двадцать часов в сутки. Надо признаться, с приближением четырнадцатого апреля меня охватывало смятение, несвойственное мне прежде. Я поняла, что мне никогда не узнать всех подробностей жизни Тессы, как никогда не вычерпать бездонный колодец. А потом вдруг начинало казаться, что это не имеет большого значения. Мне не нужны тонны информации, чтобы убедительно сыграть роль Тессы: люди в основном заботятся о себе и не так уж сильно переживают за остальных, даже за близких друзей. Еще через минуту я с ужасом осознавала, что совершенно не готова, и меня разоблачат в первый же день. Я металась между этими двумя состояниями, как будто внутри меня поворачивали регулятор громкости, сперва убавляя, а потом выкручивая звук на полную катушку.

С хронологической последовательностью событий я постепенно разобралась и теперь озаботилась выяснением взглядов Тессы на жизнь. Иногда это становилось понятным из наших бесед. К примеру, Сьюзи, подруга Тессы, недавно ушла из рекламного бизнеса и снова поступила в университет. «И правильно сделала!» – одобрительно добавляла Тесса. Тем не менее оставалось множество пробелов, а я была настолько поглощена сбором фактической информации, что упустила это из виду.

Я принялась составлять очередной бесконечный список вопросов. Теперь мы разговаривали подолгу. За кого она голосовала во время последних выборов? Какие цветы ей нравятся? Чай с сахаром или без? Тесса терпеливо давала мне развернутые ответы, не так, как раньше. В оставшиеся две недели она была до странности вежлива, но при этом казалась отстраненной и озабоченной.

А однажды она расплакалась.

* * *

– Мне безумно страшно, – всхлипывала она.

Я припоминаю наш разговор в деталях. Кажется, тогда я рассказала ей о взглядах Сократа на смерть: древнегреческий философ считал, что смерть – это либо вечный сон без сновидений, забвение, либо переселение души. Следовательно, бояться нечего. Но Тесса все равно плакала, и тогда я напомнила ей высказывание Марка Аврелия: если решил удаляться из жизни, то сделать это надо легко, почтительно и мирно.

Не обратив внимания на мои слова, Тесса прошептала:

– Но ведь… небытие… понимаешь? – Она всхлипнула, отерла глаза и чуть громче повторила: – Понимаешь?

Потом она попросила меня включить камеру, но я напомнила, что Адриан предостерегал нас от этого.

– Да пошел он на фиг! – раздраженно бросила она.

Я все равно не согласилась.

– Я не смогу, – слабым, будто не своим голосом проговорила Тесса.

– Сможешь, – сказала я.

А что еще надо было ответить?

* * *

Если помните, Рэндал, тот самый, который первым из завсегдатаев «Красной таблетки» обратился в прессу, заявил в интервью, что в какой-то момент понял: нанявший его человек не желает довести начатое до конца. Рэндал ослушался Адриана и встретился с клиентом в Лидсе, в каком-то кафе. «Когда он разрывал пакетик с сахаром, у него дрожали руки, и сахар рассыпался по всему столу, – объяснял Рэндал. – Я посмотрел ему в глаза, и стало ясно: как бы он ни утверждал обратное, он не хотел умирать. Он ждал, что я не дам ему умереть».

В полиции допытывались: «Она хоть раз сомневалась в принятом решении? Колебалась с выбором?» Я отрицательно качала головой.

* * *

Скажу лишь одно: Тесса была расстроена. Я утешала ее как могла, как утешала меня мама, в тот день, когда я заявила, что не смогу жить без нее. «Сможешь, – говорила мама. – Ты умная, сильная девочка. С тобой все будет в порядке». На мой взгляд, приступ вполне естественного страха не противоречил изначальным намерениям Тессы. Нельзя забывать, что самоубийство не было для нее сиюминутным решением: она не раз утверждала, что годами ждала подходящей возможности. Если она хотя бы однажды решительно сказала, что передумала, я поддержала бы ее целиком и полностью. Безусловно.

Тогда же стало ясно: хотя Тесса ничего не скрывала от меня, об одном она все-таки умолчала. Не то чтобы мы с самого начала договорились: о самоубийстве, а точнее, о его практической стороне – ни слова. Скорее, по молчаливому соглашению избегали это обсуждать. Это оставалось сокровенной тайной Тессы.

Тем не менее было ясно, что, пока я обдумываю свои дальнейшие действия, Тесса вынашивает свой собственный план.

За два дня до назначенной даты, четырнадцатого апреля, я уточняла у Тессы написание фамилий ее знакомых по колледжу. Мы прошлись по списку, и вскоре она замолчала и привычно коснулась камеры.

– Тебе еще что-нибудь нужно? – безучастно, как банковский служащий, спросила она.

Я оглядела двухметровое бумажное полотно, растянутое над рабочим столом, с прикрепленными тут и там плотно исписанными листками бумаги. Множество информации хранилось и на жестком диске, но одного взгляда на таблицу было достаточно, чтобы получить подсказку или быстро найти ключевое слово. Накопление сведений можно было продолжать бесконечно, раз за разом добавляя новые листы бумаги, пока они не покроют всю квартиру и не потянутся дальше, через Альбион-стрит и Ротерхитский туннель, до самого горизонта. Пора было остановиться.

– Кажется, все, – ответила я.

Даже прощание с мамой не так взбудоражило: я ощутила невыразимую печаль – ведь Тесса выглядела такой молодой и здоровой. Не верилось, что она страдала, что скоро ее не станет, что человек, с которым я так сблизилась, навсегда исчезнет.

Разумеется, я не могла все это сказать. И потому молчала. Тянулись последние минуты: взгляд в камеру, прощальный жест. Тесса поблагодарила меня. Я зачем-то поблагодарила ее, жадно вглядываясь в изображение, стараясь запомнить лицо, нос, рот, скулы. Наконец Тесса протянула руку и выключила камеру.

* * *

Наступило четырнадцатое апреля, день «увольнения». В сущности, обычный день. «Тесса» находилась на пути в Канаду, и работы у меня пока не было. Отправлять письма, извещая об удачном прибытии в Сойнтулу, предстояло только на следующий день, причем после пяти вечера по Лондону, когда в Сойнтуле будет девять утра.

Но, конечно, это был не обычный день. Все утро я лежала с открытыми глазами и смотрела в пустоту, не в силах встать с дивана. Меня как будто выключили. Даже есть не хотелось. Я размышляла о Тессе, хотя понятия не имела, что она задумала. В голове шумело, перед мысленным взором роились будоражащие образы. Вот Тесса на четвереньках вползает в низкую пещеру в глубине скалы где-нибудь на краю света, в оттопыренных карманах – бутылка водки и банка с таблетками. Не так уж маловероятно, если вдуматься. Воображение рисовало и другие, страшные и отталкивающие картины: внезапно в памяти всплыл кадр из давно забытого фильма, где труп скормили свиньям, и я представила, как среди ночи Тесса прокрадывается на ферму и перерезает себе вены посреди свинарника, или прыгает в огромный измельчитель на мясокомбинате.

Я то и дело возвращалась к одной и той же, наименее вероятной версии, когда опознать тело не составило бы труда. Однажды я видела репродукцию картины, где была изображена утопленница, лежащая в ручье. Длинные рыжие волосы колыхались в воде, глаза смотрели в небо. Отчего она пришла мне на ум? Тесса совершенно не походила на женщину с картины, однако же я не могла отделаться от этого образа.

Я пролежала в таком взбудораженном состоянии несколько часов, не в силах сдвинуться с места. Потом до рези свело живот, и случилось такое сильное расстройство, что я долго сидела в уборной, тяжело дыша.

Среди дня вдруг раздался звонок в дверь – из ряда вон выходящее событие само по себе, – и я вскрикнула от неожиданности. Мне принесли заказное письмо. В конверте, вложенные в газетный лист, лежали сто семнадцать фунтов наличными: пять двадцаток, десятка, пятерка и две монеты по одному фунту, приклеенные клейкой лентой к обрывку картона. Под монетами кто-то пририсовал рот, и на меня смотрела улыбающаяся рожица с монетами вместо глаз. Это совсем не в духе Адриана, и я предположила, что первый платеж Тесса отправила лично. В дальнейшем улыбок не было.

Получив деньги, я слегка оживилась – отныне я официально вела проект «Тесса» – и немедленно написала Дамиану: «Сообщаю, что с сегодняшнего дня я больше не работаю в компании». Отправив письмо, я собралась поиграть в World of Warcraft, чтобы развеяться, но ничего не вышло. Никакого удовольствия гонять туда-сюда горстку пикселей. Я открыла «Фейсбук» и почтовый ящик Тессы. «Тесса» еще не могла появиться в интернете, но ей уже пришло несколько писем. Ничто не мешало мне их прочесть и набросать черновики ответных сообщений.

Я открыла страницу Тессы на «Фейсбуке». К тому времени я уже автоматически вводила ее пароль. А вот чтобы вспомнить свой собственный, приходилось напрячь память. Вчера вечером Тесса опубликовала новый статус, который мы сформулировали вместе: «Отчаливаю. Наконец-то! Впереди новая жизнь. Всех люблю». К сообщению уже оставили двадцать три комментария с пожеланиями удачи и счастливого пути. В тот день пришло пять новых писем, не считая рекламных рассылок. В четырех ей желали всего самого наилучшего, а пятое было от некой Марни, которая, очевидно, не знала о ее отъезде, и приглашала в Клэпхем на свое сорокалетие: «Форма одежды – не по возрасту».

Ближе к обеду я проверила почтовый ящик на «Красной таблетке»: там было одно ЛС от Адриана с цитатой из Аристотеля: «Добродетели существуют в нас не от природы, а благодаря приучению мы в них совершенствуемся. Именно так, совершая правые поступки, мы делаемся правосудными, поступая благоразумно – благоразумными, действуя мужественно – мужественными».

Сейчас, поскольку полиции удалось отследить паспорт Тессы и получить выписку по счету, я представляю себе, как все происходило. От станции «Ватерлоо» она отправилась в Портсмут, где в 21:15 села на паром, идущий в Бильбао. У нее была одиночная каюта за двести пятьдесят шесть фунтов в один конец. На следующий день после полудня она прибыла в Бильбао и прошла пограничный контроль. Никто не знает, куда она девалась потом. Ее как ветром сдуло. За четыре дня до отъезда она сняла со своего счета пять тысяч девятьсот сорок два фунта – почти все свои сбережения, оставив лишь семьдесят четыре пенса, и после того движений по счету не было.

Я нашла, как выглядит «Краса Бильбао» – судно, на котором плыла Тесса. Бывшие пассажиры в разное время записали несколько роликов и выложили их на Youtube. Гнетущее зрелище. Голые стены каюты, как в приемном покое. На борту дряхлые старики, молча сидящие в столовой, и стайки безмозглых, визгливых подростков, обливающих друг друга пивом из пластиковых стаканов. Ряды игральных автоматов и сувенирный магазин с дешевыми мягкими игрушками и мятными конфетами. Все это было совсем не в духе Тессы.

Вероятнее всего, она хотела утопиться и потому села на паром, но в последний момент струсила. Я представила, как среди ночи она вышла на пустынную палубу и, перегнувшись через поручни, вглядывалась вниз, в черный водоворот, незримо бурлящий за бортом, как огромная костедробилка, готовая принять ее тело.

Но – если она собиралась убить себя, зачем сняла все деньги со счета?

И потом, если она хотела добраться до Испании живой, почему не полетела самолетом? Она сама говорила, что обожает самолеты, даже еда на борту ей нравилась. Возможно, она бы тоже попросила сэндвич с сыром. Возможно, его подала бы та же угрюмая стюардесса, что обслуживала мой рейс.

Мои мысли часто возвращались к Тессе: что она делала на борту парома, о чем думала, лежа на жесткой подушке в тесной каюте, прислушиваясь к нечленораздельным выкрикам пьяных ушлепков в коридоре. На одном из видеороликов, снятом с палубы, рядом с бортом плыли дельфины. Надеюсь, она их видела.

Сразу после прибытия в Испанию следы Тессы теряются. Неизвестно, как она добралась до коммуны. Возможно, автостопом: ей ведь случалось путешествовать автостопом по Америке, когда ей было девятнадцать. Я уверена только в том, что через восемь дней после прибытия одна знакомая по имени Дженни увидела ее в Гранаде, возле какой-то Альгамбры. Дженни отправила мне – то есть, Тессе – письмо, извиняясь, что не подошла поздороваться с ней. «Нед разошелся не на шутку, – писала она (вероятно, речь шла о ребенке или муже), – а когда мне удалось его успокоить, ты уже ушла. Кстати сказать, шикарно выглядишь, стрижка тебе очень идет. Что новенького?»

Тогда я не придала этому значения, решив, что Дженни обозналась. Тесса и Дженни были близкими друзьями во время учебы в художественном колледже, но потом их пути разошлись: судя по моим записям, они не виделись несколько лет.

Но вернемся ко дню «увольнения». К вечеру я больше не могла выносить мерное тиканье часов и роение никчемных мыслей и отключилась, выпив таблетку маминого снотворного – чего со мной прежде не бывало.

На следующий день, пятнадцатого апреля, я проснулась после полудня с тяжелой головой. Вскоре стрелки уже показывали пять часов, и я принялась за работу. Открыв почтовый ящик Тессы, я отправила заранее подготовленные письма Марион, а также друзьям – Саймону и Джастине. Основной текст был один и тот же: я на месте; поездка оказалась долгой и утомительной; переправляясь на остров, заметила в море тюленя; остров просто прелесть, и я сняла номер в частной гостинице недалеко от берега. В письмах Саймону и Джастине я добавила, что, сойдя с парома, увидела на причале мужчину, игравшего на укулеле, «как будто он ждал меня и поздравлял с прибытием», а еще – что поселилась в очаровательной, хоть и странной гостинице, где в саду стоят бетонные скульптуры зверей, а на окнах висят розовые клетчатые занавески.

После этого я обновила статус на «Фейсбуке» Тессы. Я нервничала, поскольку, в отличие от электронных писем, это была «прямая трансляция»: «Доехала наконец-то! Выматалась, но оно того стоит. Первый раз видела тюленя!» Я нарочно допустила ошибку, написав «выматалась», как, возможно, написала бы сама Тесса.

Не прошло и пяти минут, а ей уже стали оставлять веселые и ободряющие комментарии. Я заранее решила, что отвечу всем позже: обновив статус на «Фейсбуке», я – то есть Тесса – улеглась отсыпаться после перелета.

Как ни странно, новая жизнь Тессы в Сойнтуле была совсем как настоящая. Я так тщательно изучила остров и так много узнала о Тессе, что не пришлось ничего выдумывать – каждый час сам обрастал деталями. Я отложила ноутбук, растянулась на полу и закрыла глаза. Затих гомон Альбион-стрит, и вот я, Тесса, дремлю под одеялом в своей комнатке за тысячи километров от друзей и знакомых. Занавески неплотно прикрыты, и в лучах послеобеденного солнца, освещающего уголок комнаты, светятся частички пыли. С моря доносятся крики чаек, под окнами, шурша шинами, медленно проезжает автомобиль.

Я точно знала, каким будет для Тессы остаток дня. После прерывистого сна она натянет джинсовые шорты, хотя для летней одежды еще холодно, и неспешно прогуляется по городку. На главной улице, всего в паре кварталов от гостиницы, Тесса заглянет в продуктовый магазин, и, глядя на стойки с незнакомыми продуктами канадского производства, подумает, что вскоре та или иная торговая марка печенья или растворимого супа потеряет для нее свою новизну. Вот Тесса идет дальше, заглядывая в окна дощатых домов, и, увидев на одном из них надпись «Сдается внаем», от руки нарисованную на ошметке доски, спрашивает себя, не поселиться ли ей здесь.

Разумеется, Тесса будет жить совсем в другом доме – я тщательно все продумала и решила. Но воображаемая Тесса еще ничего не знала. Понимаете? Мне представлялось, будто Тесса не умерла, а на самом деле отправилась в неизвестную даль, и все, что с ней происходит, – происходит по-настоящему. Как будто она не знает, что ее дальнейшая судьба в моих руках.

В первые недели пребывания Тессы на острове ей – то есть мне – пришлось вести напряженную, но, с другой стороны, простую переписку, рассказывая все, как есть. И входящие, и отправленные сообщения были одинаковыми: новые впечатления, обилие восклицательных знаков и восторги по поводу увиденного альбатроса, а для тех, кто еще не в курсе, – вдумчивые рассуждения о том, как она решилась начать новую жизнь в Сойнтуле, что, кстати, в переводе с финского означает «место гармонии». У меня ушло столько времени на подробную проработку новых декораций, что ничего не приходилось придумывать. Как на экзамене, к которому хорошо подготовился и знаешь ответы на все вопросы, но отвечаешь только по своему билету.

Итак, сначала Тесса исследовала остров. Она с удивлением обнаружила, что на острове есть общественная сауна, а также кооперативный магазин, где можно получить скидку на продукты в обмен на два часа добровольной помощи в неделю. На острове был только один банкомат и единственный бар: хозяин его, седой старик, первым поздоровался с Тессой, когда она шла мимо (в новой жизни – никаких спиртных напитков). У нее появилось любимое словечко: «самобытный». Всего за тридцать долларов она купила подержанный велосипед. За завтраком – блинчики из гречневой муки – хозяйка пансиона рассказала, что за день до приезда Тессы у берегов острова видели косатку. Спокойный и размеренный уклад жизни на острове очаровал Тессу: «Такое чувство, будто только сейчас я вздохнула полной грудью». Она уверена, что поступила правильно, приехав сюда.

На четвертый день я сменила фотографию профиля на новую: Тесса на одном из пляжей Сойнтулы. На фотохостинге Flickr нашелся подходящий пейзаж, и на него я наложила изображение Тессы в шортах, аккуратно вырезав его с фотографии, снятой в спальне на фоне белой стены.

Еще через шесть дней Тесса нашла подходящее жилье, а через неделю окончательно переселилась туда. Я красочно и подробно расписала ее новый дом: крошечный, но милый, а из окна кухни видно море. Даже то, что в ванной комнате, кроме ванны, были еще унитаз с раковиной, показалось ей «самобытным».

Но не все было так легко. На пятый день я оставила заранее записанное голосовое сообщение для Марион. Тесса заверила, что в среду вечером ее мать всегда уходит в клуб книголюбов, и действительно, никто не поднял трубку; однако на всякий случай я скрыла номер. Все прошло по плану. Марион не подошла к телефону, включился автоответчик, и я вовремя нажала кнопку воспроизведения. Но, услышав голос Тессы: «Привет, это я, просто звоню сказать, что у меня все в порядке» – я неожиданно снова оказалась в плену у тщетных мыслей, осаждавших меня в день «увольнения». Тесса лежала мертвая неизвестно где. Как она покончила с собой? Где тело? Его уже нашли или еще нет?

В остальном первые несколько недель пролетели незаметно. Мне нравилось создавать новую жизнь для Тессы, выбирать для нее одежду на день, придумывать меню, планировать, что она купит в новую квартиру. У меня словно появился продвинутый виртуальный персонаж.

Однако были определенные правила, точнее, только одно, главное: все, что делала воображаемая Тесса, должно соответствовать характеру настоящей Тессы даже в мельчайших деталях, пусть и незначительных для друзей и родных, оставшихся в Лондоне.

Например, недалеко от главной улицы городка, в частном доме размещалась антикварная лавка. Хозяйка открывала ее только по предварительной договоренности. Я совершенно равнодушна ко всем этим старинным штучкам и могла бы ничего не сообщать об этой лавке ни семье Тессы, ни друзьям. Но Тессе нравилось ходить пешком, а остров был так мал, что она обязательно вышла бы на эту улицу и, увидев вывеску, позвонила бы хозяйке и назначила встречу. Моя Тесса так и поступила и позже написала длинное письмо Джастине о своих находках. Главным трофеем оказалась оловянная мыльница в форме ракушки, которая отныне займет место на умывальнике в ванной.

Мне хотелось знать о Тессе все: чем она занята, во что одета, а не просто сочинять тексты писем и сообщений на «Фейсбуке». Для меня было важно продумать каждый час ее жизни, даже если эти сведения никогда не пригодятся.

Такой уж у меня характер. Когда я собиралась поступать в колледж, мама предложила купить новый костюм специально для собеседования, и мы отправились в торговый центр «Брент-кросс». Мы зашли в магазин одежды больших размеров и выбрали пиджак с красивой розовой оторочкой на лацканах и отворотах, однако, развернув его, я увидела, что подкладочная ткань – дешевый полиэстер. Выглядело это ужасно, и я предложила купить другой, такой же, но с красивой подкладкой по всей длине, и на двадцать фунтов дороже. Мама не видела особой разницы, ведь во время собеседования я все равно не буду снимать пиджак. Но ведь я-то буду знать, что подкладка подшита не по всей длине. В тот раз мы серьезно повздорили, чего прежде – да и потом – почти не случалось.

Из-за разницы во времени я становилась Тессой только по вечерам и ночью. Я быстро приноровилась работать с пяти вечера до восьми утра, затем отсыпалась до трех, а потом готовилась к новому дню. Джонти как-то рассказывал, что перед выходом на сцену актер полчаса «вживается в образ», запершись в гримерной. И это перед двухчасовым спектаклем, когда известна каждая реплика. А я выходила на сцену в роли Тессы в девять утра по Ванкуверу и оставалась в образе шестнадцать часов подряд. Сюжет мог измениться в любой момент, так что приходилось импровизировать на ходу.

Разумеется, сама переписка не отнимала много времени, но даже когда я закрывала «Фейсбук» и почту, работа не останавливалась. Следовало продумать ответы, перепроверить нюансы, разузнать любопытные истории из жизни городка, чтобы при случае пустить их в дело. Наметить дальнейшие шаги Тессы было не так-то просто. На одном из сайтов с рекомендациями для писателей я нашла такой совет: «Придумайте прошлое второстепенным персонажам, это их оживит». Я решила ему последовать. Придумывать я не умею, но меня осенило, что какие-то черты можно срисовать с моих знакомых. Так, у входа в сауну Тесса познакомилась с пожилым мужчиной по имени Джек, жена которого умерла в 37 лет от рака яичников, а сам он каждый день ровно в пять часов выпивал рюмку сливочного ликера и тайно играл в онлайн-казино – совсем как мистер Кингли, мамин начальник в магазине одежды. Мать Натали, девочки, которую Тесса учила рисовать, была похожа на нашу соседку Эшли, чей дом находился чуть ниже по Левертон-стрит. Она разводила морских свинок, и их пронзительный писк доносился даже до нашего сада. Хозяйке дома, живущей на втором этаже, как раз над квартирой Тессы, я придала черты сходства с мамой.

Еще у меня долго не получалось писать в обычной для Тессы манере. Мы очень по-разному выражали свои мысли. К примеру, она писала в основном неполными предложениями, и, кроме того, приходилось перепроверять даже самые обыденные слова. Самые простые сообщения, самые краткие письма требовали сосредоточенного внимания. Чаще всего Тесса обращалась к адресату эмоционально, с обилием восклицательных знаков, заглавных букв, например: «НИНА!!», а иногда имя заменяла прозвищем – «Зайка», «Паули». Употребляла неизвестные мне жаргонные словечки, а еще – ругательства.

Забыла упомянуть, что на подготовительной стадии я, под руководством Тессы, целенаправленно училась копировать ее стиль. Поскольку я часто читала ее почту и новостную ленту на «Фейсбуке» и первой просматривала все письма или комментарии, мы решили поступить следующим образом: я составляла текст ответного сообщения и сохраняла его в папке «Черновики». К вечеру Тесса открывала свой почтовый ящик, проверяла мою работу и по скайпу анализировала ошибки, точь-в-точь как школьный учитель.

– Нет, я никогда не говорю «салют» Мише Дженнингс, – комментировала Тесса, – только Дэну Вулли, это наша с ним фишка. К Мише я обращаюсь «малыш», а в конце обычно ставлю «ла-ди-да», это из фильма «Энни Холл».

Или:

– Если я написала Алексу, что на гулянке у Стива было К.Л.Е.В.О., это вовсе не значит, что нужно выделять каждое прилагательное. Просто я так иногда дурачусь.

И много чего в таком же духе: кодовые слова, клише, шуточки для посвященных – все это я аккуратно записывала, но уверенно использовать, не подглядывая в заметки, все равно не могла. К тому же оставались неразгаданные головоломки: к примеру, в 2008 году в переписке Тессы тут и там мелькает какая-то «небезызвестная Зетти», но как я ни пыталась, так и не смогла выяснить, кто это и чем известна.

Вдобавок совершенно изматывала возня с фотографиями: найти на фотохостингах подходящие, но при этом не выдающиеся пейзажи, похожие на виды Сойнтулы, снятые в нужное время года и в соответствующих погодных условиях, и вклеить изображение Тессы так, чтобы фотография казалась естественной.

Весь первый месяц я провела взаперти, выходя только в банк – положить на счет свою зарплату, которая приходила каждый вторник заказным письмом, и за продуктами. Раз в неделю я делала перерыв и в несусветную рань – в четыре утра – шла в круглосуточный супермаркет «Теско», где не было никого, кроме меня, безучастных укладчиков, заткнувших уши наушниками, и одинокого кассира, слишком измотанного, чтобы заводить разговор. Таким образом, мой контакт с «реальностью» свелся к минимуму, и ею можно было пренебречь.

Моя личная жизнь, если можно так выразиться, отошла на другой план. Я по старой привычке заходила на свою страницу на «Фейсбуке» и по-прежнему проверяла почту, на случай если Адриан пришлет сообщение. Но после «увольнения» Тессы, как, впрочем, и до этого, он ограничивался еженедельными цитатами в ЛС на форуме. Других способов связи у нас не было, но Адриан ясно дал понять: обсуждать проект в ЛС нельзя, поскольку сообщения могут перехватить хакеры. Он мог легко найти мой электронный адрес в регистрационных данных, и я предположила, что в дальнейшем он свяжется со мной именно так.

До сих пор мне не требовалась его помощь, и я начала подозревать, что он не вмешивается намеренно, таким образом выказывая свое доверие. И все же мне бы хотелось иметь возможность обратиться к нему, когда потребуется: в конце концов, он сам утверждал в день нашей первой встречи, что всегда будет рядом и поможет словом и делом.

Я работала уже шестнадцать дней, когда, в очередной раз проверяя почтовый ящик и не ожидая ничего, кроме привычного спама, получила уведомление: кто-то хотел добавить меня в список друзей на «Фейсбуке».

Из ряда вон выходящее событие. Вот уже несколько месяцев, как я не получала запросов на добавление в друзья – последний был от какого-то мужика, очевидно, принявшего меня за другую, поскольку писал: «Крошка, вчера ты выглядела на пять с плюсом».

Новый запрос исходил от незнакомой женщины по имени Ава Рут. Необычное имя. Знакомую с таким именем я бы наверняка запомнила. Я хотела отправить сообщение в папку со спамом, но заметила, что к запросу прикреплено сообщение: «Здорово, как дела?»

Эта малозначительная фраза меня зацепила. Я вспомнила, что именно так Адриан начинал все свои видеолекции, причем каждый раз с другими интонациями: то с торжественностью ведущего вечернего телешоу, то вскользь, не придавая ей никакого значения. Фактически это было его фирменное приветствие.

Я никак не ожидала, что Адриан спишется со мной через «Фейсбук», но лишь потому, что поиск по его имени – Адриан Дервиш – не дал результатов. Я как-то не подумала, что он заведет фиктивную учетную запись, хотя теперь это казалось разумным решением: в самом деле, зачем хакерам читать мою переписку с давней подругой Авой?

Я приняла запрос и просмотрела профиль Авы Рут. Мои рассуждения подтвердились: за исключением имени, профиль был пуст, в друзьях, кроме меня, больше никто не числился. Теперь даже выбор имени – Ава Рут – подтверждал мое предположение, что профиль принадлежит Адриану: явное созвучие с именем его кумира, Айн Рэнд.

Мне стало приятно и легко на душе: наконец-то Адриан наладил связь, хотя, как уже упоминалось, я держала ситуацию под контролем, и особых вопросов не возникало. В ответ на его сообщение я написала краткий отчет о текущем состоянии проекта, для большей верности выбирая размытые формулировки. Если отчет вдруг попадется кому-то на глаза, понять, о чем идет речь, будет непросто. «Субъект успешно прибыл на место назначения, осваивается и исследует остров. Мать: семь писем, один запрос на телефонный разговор – отклонен субъектом», и все в таком духе. В конце я прибавила: «Прошу подтвердить, что общаемся здесь, а не на КТ».

На следующий день пришел ответ: «Молодец. Да, общаемся здесь».

Спустя неделю внешний мир заявил о себе менее приятным образом. После обеда я дремала на диване, как вдруг раздался настойчивый звонок в дверь. Кто бы это мог быть: почтальон приносил деньги во вторник, а больше я никого не ждала. За дверью стоял индиец в перепачканной белой рубашке – оказалось, он из ресторана внизу.

– С водой проблема, – сказал он.

Я никак не могла взять в толк, о чем речь, но нарушитель спокойствия настаивал, чтобы я спустилась, и, надев банный халат, я пошла за ним. Так я впервые оказалась в ресторане. В три часа дня ресторан еще не открылся, посетителей не было, на столах лежали бумажные скатерти, без приборов. На стенах висели елочные фонарики, прикрепленные клейкой лентой. Пахло плесенью.

Меня подвели к барной стойке, рядом с которой возился официант, вытирая воду бумажными полотенцами. В квартире наверху протечка, сказал он. Действительно, на потолке виднелось большое влажное пятно, ровно под моей ванной. Он сбивчиво пояснил, что вода просочилась в проводку и электронное оборудование, телефон и платежный терминал не работали, а без них обслуживать клиентов невозможно. Было ясно, что от меня ждали каких-то действий.

Вкратце, чтобы избавить вас от ненужных подробностей: слесарь обнаружил протечку в трубах, проложенных под полом в ванной. Чтобы до них добраться и устранить течь, необходимо вскрыть полы. А еще мне придется компенсировать нанесенный ресторану ущерб. На все про все – около шестисот фунтов.

– Страховая все компенсирует, – бодро сказал слесарь, добродушный весельчак с налысо обритой бугристой головой.

Проблема состояла в том, что никакой страховки у меня не было. Мне не пришло в голову застраховать квартиру при покупке. Сбережений тоже не было. Денег, поступавших от проекта, как раз хватало на жизнь. О том, что могут понадобиться деньги на непредвиденные расходы, я как-то не подумала. После минутной паники я вспомнила о рекламной листовке, которую нашла у себя под дверью пару дней назад: быстрый кредит наличными без оформления. Я позвонила по телефону, и какой-то мужчина согласился выдать мне шестьсот фунтов под неслыханно высокие проценты.

Потребовалось срочно искать дополнительный источник доходов, чтобы как-то выплатить заем. Я обратилась к Дамиану с просьбой принять меня обратно, но он ответил – в довольно резких выражениях, – что ничем не может мне помочь, потому что я обошлась с ним грубо и непрофессионально. Тогда я принялась искать другие предложения для тестировщиков, но все они предполагали работу в офисе, а также наличие диплома, которого у меня не было, и рекомендаций, которых Дамиан наверняка не предоставит. Следовало воздать Дамиану должное: он все-таки предлагал особые условия, несмотря на однообразную и скучную работу.

О том, чтобы заняться чем-нибудь другим, «как все», не могло быть и речи. Во-первых, у меня просто не было времени. Почти всю ночь я работала над проектом, а днем отсыпалась. Но даже если бы не проект, я не могу работать с людьми, как показывает опыт. Я уже пробовала: первый раз – в благотворительном магазине «Кошачьей лиги» на Кентиш-таун-роуд, летом после выпускных экзаменов. Среди волонтеров был толстяк, который то и дело бегал на перекур. Я не выдержала мерзкой вони никотина, смешанной с запахом несвежей одежды, и ушла, не проработав и полдня.

Потом была неделя в «Кафе Неро». Мне выдали сеточку для волос и поставили у витрины с выпечкой. Посетители заказывали кофе или чай Ашиму, пареньку на кассе, который затем предлагал им выбрать себе пирожное, после чего я щипцами доставала заказ и опускала его в бумажный пакет или на тарелку, в зависимости от пожеланий клиента. К витрине, в незаметном для покупателей месте, было прилеплено меню с фотографиями всех кондитерских изделий, будто я – подопытный шимпанзе в исследовании интеллекта у приматов.

Через час я собралась пожаловаться на это администратору, но тут она сама прибежала и стала мне выговаривать за то, что я ем крошки круассанов. Я возразила, что это отходы производства, не подлежащие продаже. Она приставила меня мыть посуду. Это мне больше понравилось, так как я стояла спиной к покупателям. Но вскоре она снова нашла к чему придраться: чтобы как-то скрасить время, я напевала про себя, растягивая музыкальные фразы так, чтобы за время их звучания вымыть очередную вилку или чашку. Вероятно, посетителям это не нравилось. Я стала напевать все тише и тише, пока администратор не перестала подходить и делать мне замечания.

Во время перерывов я сидела в подсобном помещении вместе с остальными сотрудниками, примостившись на ящике с бумажными полотенцами, и вслушивалась в гул, исходящий из наушников Ашима, который переписывался по мобильному с друзьями, в то время как Люси, бариста, вытряхивала из рукавов пиджака пробники, украденные в магазине косметики.

Я не ушла в порыве ярости, не срывала с головы сеточку для волос и не грохала дверью. В обеденный перерыв я вышла за чипсами – и все. Была пятница, день зарплаты, но за деньгами я тоже не пришла. Мама все поняла. Думаю, она была рада тому, что я снова с ней.

Кстати, о кофейнях. Однажды Тесса поясняла, как меняется ее поведение в зависимости от настроения: «Понимаешь, когда у меня эйфория, я буду выторговывать у кассира пятьдесят пенсов скидки на капучино. Просто так, из уверенности в своем обаянии. А когда накатывает депрессия, я даже не рассчитываю на сдачу».

Так что «нормальная» работа не для меня, и точка. Вместо этого я решила сдавать комнату квартирантам.

Понятно, что мысль о постороннем человеке, живущем в моей квартире, была малопривлекательна – и не потому, что придется освободить спальню и перебраться в гостиную. Меня смущала необходимость отвечать на бессмысленные замечания «о погоде» и терпеть чужие привычки. В квартире все было устроено по-моему, хоть я и осознавала, что такой уклад не каждому по душе: возможно, жильцы захотят поставить мебель, повесить занавески и купить побольше чайных ложек. Вдобавок понадобится проявлять осторожность во всем, что касалось Тессы. Как уже говорилось, все материалы по проекту висели над моим столом.

И все же самым разумным и реально осуществимым стало решение сдать комнату за низкую арендную плату – ровно столько, чтобы хватило выплатить заем, – и заявить прямо, что от жильца ожидается выполнение некоторых правил.

Я составила текст и опубликовала его на виртуальной доске объявлений в разделе «Сдается комната».

«Хозяйка сдаст комнату в квартире в районе Ротерхит. Ожидается, что жильцы будут вести себя тихо и отсутствовать большую часть времени. В остальном каждый сам по себе. Предложение особенно оценят любители карри. Шестьдесят фунтов в неделю».

Через десять минут на объявление откликнулись семеро. К концу дня количество желающих перевалило за сотню. Я и не предполагала, что в Лондоне такой спрос на дешевое жилье. Наобум составив список кандидатов – каждый десятый из написавших, – я разослала приглашения осмотреть квартиру. Я назначила встречу на три часа, когда запах жареного лука наиболее ощутим, чтобы избежать возмущений по этому поводу в дальнейшем. И действительно: многие уходили, не пробыв и пяти минут. Других не устраивала односпальная кровать.

Большинство все же не придирались к мелочам и даже пытались сказать что-то хорошее. «Минимализм как он есть!» – заметил мужчина средних лет и завел разговор о «переходном периоде» в своей жизни, хотя мне было неинтересно. В конце концов он спросил, может ли четырехлетняя дочка навещать его два раза в месяц по выходным. Я довела до его сведения, что это недопустимо. Затем какая-то полячка попыталась выяснить, какую музыку я люблю и так далее, пока до меня не дошло, что она устраивает смотрины мне, прикидывая, сойдемся ли мы характерами. Я четко дала ей понять, что ищу не подругу, а платежеспособного и пунктуального жильца, который редко бывает дома.

Часто я отказывала потенциальным съемщикам сама, когда понимала, что случай безнадежный. Один из них – вонючий старикан, лысую голову которого опоясывала, как кольцо Сатурна, полоска седой шевелюры, прямо заявил, что любит «полных девочек». Другой – негр с Библией в кармане пиджака: пришлось исключить и его, хотя в целом он соответствовал требованиям, не говорил ни слова, только кивал и улыбался в ответ.

В основном приходили студенты по обмену из стран Африки или Восточной Европы. Я никак не могла решить, записать плохое знание английского в плюс или в минус: приезжие будут продолжать учить язык и наверняка захотят попрактиковаться на мне. Немного поразмыслив, я все-таки решила отдавать предпочтение иностранцам: лучше, если у них нет представления о том, как у нас принято себя вести, и, возможно, они скорее примут мои собственные правила.

Как ни странно, в конце концов у меня поселился Джонти, невероятно болтливый англичанин – точнее, валлиец. Знать бы об этом раньше. Обманчивое впечатление о Джонти у меня сложилось из-за того, что за всю встречу он не проронил ни слова. Впоследствии выяснилось, что его тошнило с похмелья, и он боялся раскрыть рот. Невысокий, коренастый, с квадратными, несоразмерно широкими плечами, он заявил, что ему двадцать пять лет. Густые светлые волосы торчком и короткая куртка с капюшоном делали его гораздо моложе.

В ответ на вопрос, часто ли он отлучается из дома, Джонти кивнул. Я объяснила, что у меня сложная работа, требующая концентрации, и что я работаю по ночам, а сплю днем, и ему не стоит ждать от меня «приятельских» отношений. Он снова кивнул. Я спросила, много ли у него вещей, и он отрицательно помотал головой. Квартира ему понравилась. Одноместная кровать его устраивала. «Мне с девушками не везет», – единственное, что он сказал во время первого визита. Отсутствие штор и мебели его не смущало. И внезапно я решила – пусть остается. Встречаться с чужими людьми было невмоготу, отнимало много времени, да и деньги закончились.

Из всех поставленных условий Джонти выполнил только одно: приехал с единственной спортивной сумкой. В тот же день выяснилось, что он чрезвычайно разговорчив. Растянувшись на диване, он тут же выложил все о себе. Так я узнала, что он из Кардиффа, где успешно работал в отделе продаж «Америкэн экспресс», пока не решил все бросить и уехать в Лондон учиться на актера. Джонти целый час рассказывал про свой «момент истины»: как-то раз, убеждая клиентку приобрести очередную кредитную карту, он вдруг понял, что занимается чепухой и должен «идти за мечтой, и все в таком духе». Он записался в театральную школу на Кингс-Кросс и рассчитывает за год достичь своей цели – на дольше его сбережений не хватит.

Ему зачем-то требовалось ставить меня в известность обо всех своих планах и похождениях. В первый же вечер он постучал в дверь гостиной и сообщил, что выйдет «осмотреться». Я откликнулась, что в Ротерхите нечего осматривать. Он вернулся через несколько часов. Едва я вышла из гостиной и направилась в туалет, дверь спальни распахнулась, и Джонти принялся описывать свои приключения. «Что ж ты сразу не сказала, что тут река в двух шагах!» – восторженно начал он. Не успела я ответить, что первый раз об этом слышу, как он уже болтал про какой-то «невероятно древний» паб под вывеской «Пчелиная матка» на соседней улице, где – цитирую – «тусуются реально кондовые чуваки». Его даже угостили традиционными маринованными яйцами из бутыли, водруженной на краю барной стойки. Я никогда не «осматривалась» дальше чем «Теско экстра», но смолчала, чтобы не продолжать этот изнурительный разговор.

Джонти заболтает кого угодно. Любое слово, сказанное в ответ, даже равнодушно вежливое «да-да», только подливает масла в огонь. Так что я кивала головой, не говоря ни слова, когда он, возвратившись из своих странствий по Лондону, принимался рассказывать, как наткнулся на лавку таксидермиста в Ислингтоне или купался в открытом бассейне в Броквелл-парк. Хотя Джонти и утверждал, что знакомых в Лондоне у него нет, он быстро обзавелся друзьями. Как-то вечером, всего через несколько недель после переезда, новые приятели-театралы запихали его в урну и с грохотом прокатили по Примроуз-Хилл. В знак дружеской привязанности, должно быть.

К счастью, в своем стремлении «проникнуться духом Лондона» Джонти не сидел дома. Однако он никогда не приходил в одно и то же время, так что я предприняла меры предосторожности. Пришпиленную к стене таблицу скрывали плакаты фильма «Властелин колец», дверь гостиной запиралась на замок. На полу в коридоре теперь лежали голые доски, поскольку старый мягкий линолеум скрадывал звук шагов. Джонти обычно возвращался среди ночи, когда я занималась проектом. Едва заслышав шаги, я замирала, убирала руки с клавиатуры и прислушивалась: вот Джонти остановился рядом с моей дверью, повернулся и ушел к себе.

В общем, на практике жизнь с посторонним человеком оказалась не из легких. К счастью, мой график позволял мне приходить на кухню, когда жилец спал. Впрочем, пару раз Джонти, заслышав звон посуды, приходил в одних спортивных штанах «поболтать». Иногда он заказывал еду на вынос из ресторана внизу: когда официант впервые принес заказ, от нежданного звонка в дверь я чуть со стула не упала. Джонти в два счета перезнакомился со всей ресторанной обслугой и часто болтал с ними на улице, пока те курили. Он рассказывал, как прошло очередное прослушивание, и расспрашивал их про жизнь, как старых друзей.

Присутствие Джонти ощущалось, даже когда его самого не было дома. Он готовил себе вычурные блюда из странных продуктов, купленных в этнических кварталах города, и на кухонной тумбе часто виднелись следы его недавних кулинарных изысков, а из плохо закрытой банки в холодильнике разило чем-то пряным и экзотическим. Умывальник был закапан пеной для бритья, в которой застыли сбритые волоски.

Раньше я практически не общалась с мужчинами, а тут их стало сразу двое: вскоре после появления Джонти я получила первое письмо от Коннора.

Оно пришло через шесть с половиной недель после «увольнения» Тессы. В Сойнтуле все шло своим чередом: Тесса переехала в съемную квартиру и давала уроки рисования Натали, которая училась на дому. Кроме этого, три раза в неделю Тесса посещала занятия йогой и, сама того не ожидая, увлеклась рыбалкой. Еще она обзавелась новыми друзьями. В тот день, когда появился Коннор, я отправила Тессу на материк в компании ее новой подруги Леоноры – пожилой хозяйки «самобытного» кафе на острове.

«Хотела ананас, а достались ноги», – написала Тесса на «Фейсбуке» в тот день. Она обожала публиковать малопонятные заявления, и время от времени я придумывала что-нибудь подобное, хотя мне это не нравится: во-первых, я в принципе не одобряю такого рода туманности, а во-вторых, они неизменно вызывали любопытство у ее друзей, и мне приходилось что-то им отвечать.

Итак, накануне вечером Тесса зашла к Леоноре на чай и, заметив в гостиной ведерко для льда в форме ананаса, спросила, где купить похожее. Тогда Леонора рассказала ей о недорогом магазине на материке, где продаются мебель и предметы декора «с изюминкой». Тесса загорелась приобрести что-нибудь для своей еще не обжитой квартиры, и они решили поехать на материк на следующий же день.

В 9:20 утра они сели на паром, прибывавший на материк в 10:30, и на автобусе добрались до главной улицы, где и находился магазин. Еще одного ведерка для льда в форме ананаса там не оказалось, но Тесса присмотрела держатели для книг – мужские ступни, отлитые из гипса в натуральную величину. «Они только выглядят ужасно, – писала Тесса в своем письме Джастине в тот же день. – Если честно, в них что-то есть. Смотришь на них и думаешь: где же они успели побывать?» Еще Тесса купила красное шелковое покрывало для кровати размером два метра на метр.

Кроме этого, ей понравилось голубое кресло, однако она боялась, что оно слишком большое, и попросила придержать его на один день: она вернется домой и сделает нужные замеры. Если окажется, что кресло подходит, она перезвонит тем же вечером. Затем Тесса и Леонора прошлись по магазинам. Тесса прикидывала, не купить ли ей свитер в разноцветную полоску, но сдержалась. Она писала Джастине: «Здесь и без того все по-простецки. Надо взять себя в руки, а то превращусь в старую хиппи в стоптанных мокасинах и с растительностью на лице».

Затем они обедали в кафе «Палисандр», где Тесса заказала салат из киноа. Радикальная вегетарианская диета требовала определенных усилий, зато у Тессы прошли приступы раздражительности, улучшилось пищеварение и, как она уверяла, глаза заблестели. Приятельницы обсуждали нового поклонника Леоноры: Роджер давно жил в Сойнтуле, возил туристов наблюдать за китами, был добродушен и хорош собой, но, по всей видимости, «не отличался постоянством». В доверительной беседе Тесса рассказала новой подруге о своем скоропалительном браке. Они симпатизировали друг другу, хотя в Лондоне Тесса вряд ли бы обратила внимание на обстоятельную и вдумчивую Леонору. «Такое уж это место. Здесь открываешь для себя новые горизонты, учишься ценить то, о чем раньше не задумывался».

После обеда, в 14:30, они сели на обратный паром. Вернувшись в Сойнтулу, Тесса провела остаток дня дома за чтением русского романа «Анна Каренина», который давно хотела прочесть и теперь переживала за героиню. В 19:40 она посмотрела черно-белую комедию «Его девушка Пятница» по каналу «Си-би-эс Канада», съела на ужин немного неочищенного риса с тофу и тушеной капустой и в 22:30 уснула.

Впрочем, когда пришло сообщение от Коннора, ничего этого еще не случилось. В Сойнтуле было 12:58, Тесса спокойно обедала в кафе «Палисандр», а я сидела за компьютером, составляя письмо о поездке на континент, которое Тесса отправит Джастине, когда вернется. По привычке я проверяла почтовый ящик Тессы несколько раз в час и, в очередной раз обновив страницу, увидела письмо с незнакомого адреса. Коннор Девин. В поле «Тема сообщения» было только одно слово: «Знаешь…»

«…я тут поразмыслил о твоей теории насчет Бенни, – говорилось в письме, – и решил, что ты права. Он спал с ними обоими».

И все. Никакой подписи. Ничего больше. Чуть ниже сообщалось, что письмо отправлено с телефона «Блэкберри».

Разумеется, я была озадачена, не имея ни малейшего представления ни об отправителе, ни об упомянутом «Бенни». Тем не менее лишенное всякой официальности письмо было написано как бы в продолжение начатого когда-то разговора. Ни в адресной книге Тессы, ни в моих записях не оказалось никаких упоминаний о Конноре Девине. Точно зная, что среди друзей Тессы на «Фейсбуке» его тоже нет, я решила выяснить, есть ли у них общие знакомые, и воспользовалась строкой поиска. Имя оказалось на удивление распространенным – 38 человек в одном только Лондоне, но ни одного общего друга с Тессой. О «Бенни» в моих файлах тоже не было ни слова. Поисковый запрос «Коннор Девин» дал множество результатов, но ни один не имел никакого отношения к Тессе.

Тесса и раньше получала письма от незнакомых мне людей. Примерно месяц назад пришло сообщение от некой Чандры Стенли, стандартное «Привет! Ничего себе, и как там в Канаде?», и я ответила так же шаблонно. Здесь же все было не так просто. В этом «озорном» письме явно был намек на какую-то приватную шутку.

Подумав, что кто-то ошибся адресом, я решила проигнорировать письмо. Однако на следующий день Коннор Девин снова дал о себе знать.

«Как насчет гренков с костным мозгом в “Сент-Джоне”? Без салата из петрушки?»

Тесса терпеть не могла петрушку, так что отправитель, похоже, действительно был с ней знаком и вовсе не ошибся адресом. Вспомнился мне и «Сент-Джон». Восемь лет назад у Тессы был скоротечный роман с Тоби, шеф-поваром этого ресторана, от одного названия которого меня тошнит, где за большие деньги подавали субпродукты, которые не следует употреблять в пищу. Тоби весил 146 килограмм. Однажды вечером Тесса призналась, что спала с ним из любопытства: ей всегда хотелось заняться сексом с толстяком. Если верить Тессе, по туше Тоби можно было карабкаться, хватаясь за складки всей пятерней – «как на скалодроме». От его кожи пахло дрожжами или галетным печеньем. Ей нравилась «трогательная признательность», но вскоре новизна потеряла свою прелесть.

Из любопытства я еще раз перечитала свои записи о том времени, когда Тесса жила с Кэти Кататоничкой и работала в магазине винтажной одежды в Спиталфилдс. Среди ее мужчин того периода никакого Коннора не было. К ресторану он тоже никакого отношения не имел.

Как я выяснила, ресторан открылся в 1994 году, и тогда же ресторанные критики заговорили о фирменном блюде – гренках с костным мозгом, но это никак не сужало область поиска: ресторан существовал уже семнадцать лет, значит, Коннор и Тесса могли побывать там когда угодно. Опять тупик.

Из сообщения совершенно ясно было одно: Коннор Девин наверняка не знал, что Тесса в Канаде. И я решила ответить.

«Заманчивое предложение, но не стоит того, чтобы проделать пять тысяч миль в один конец».

В ответном письме стоял одинокий вопросительный знак.

Придерживаясь заданного непринужденного тона, я тут же вкратце объяснила, что я – то есть Тесса – теперь живу в Канаде. У меня было заготовлено несколько вариантов такого «вступительного» письма, от непринужденного «захотелось сменить обстановку» для знакомых до глубоко личных, доверительных рассуждений о своей болезни, предназначенных для близких друзей, которые знали о ее состоянии. В случае Коннора я решила перестраховаться и выбрала первый вариант, поскольку понятия не имела, как много ему известно о проблемах Тессы.

И поступила правильно: из его ответа следовало, что он не догадывался ни о ее депрессии, ни о тяжести ее состояния. Он выразил крайнее удивление и засыпал меня вопросами, каждый – в отдельном сообщении, то и дело упоминая какие-то только им двоим известные факты. Почтовый ящик Тессы сигналил, не переставая: «Как ты собираешься жить без приличной “Маргариты”?», «Где ты будешь покупать себе кружевные чулки?», «Что-то я не представляю тебя с вязальными спицами в руках…»

И вот наконец в пятом из этих однострочных сообщений была важная подсказка: «Ну а Джоан? Ты запихнула ее в ручную кладь и провезла контрабандой?».

В 2000–2003 годах у Тессы жила кошка по кличке Джоан, названная в честь актрисы Джоан Кроуфорд. Кошка внезапно исчезла, и от этого у Тессы случился очередной срыв длиной в две недели. Значит, Коннор не общался с Тессой как минимум девять лет.

В очередном сообщении содержался второй важный намек, и временные рамки сузились еще больше. Я упомянула, что в Сойнтулу ходит паром, и в ответ Коннор написал:

«Ну да, твоя любовь к паромам общеизвестна… или переправа без катастрофы тебе не в радость?»

Вероятно, он имел в виду эпизод, случившийся 11 сентября 2001 года, в день террористических атак в США. В тот день Тесса вместе с подругой Джулией сели на паром, идущий из Италии на греческий остров Патры, и узнали о разрушении башен-близнецов от кого-то из пассажиров. Переход длился целых двенадцать часов, и в ту ночь, прямо на палубе, где спали их попутчики, Тесса соблазнила совершенно незнакомого ей восемнадцатилетнего парня, белокурого, «как боттичеллиевский ангел». Маркус – так его звали – недавно окончил престижную частную школу и поступил в Оксфорд.

Итак, в 2001 году Коннор уже был знаком с Тессой, но их общение прекратилось после 2003 года, когда убежала Джоан. Однако это ничего не говорило ни о характере их отношений, ни о самом Конноре, ни о том, почему, после стольких лет, он вдруг решил возобновить знакомство. Но с самого начала он взял излишне непринужденный тон, что никак не вязалось с полным отсутствием какой-либо связи между ними в последние годы. Он словно продолжал увлекательную беседу, как если бы они расстались только вчера. За этим чувствовалось некоторое… Как бы это лучше назвать? Самомнение. Кроме того, он не особенно церемонился, чего нельзя сказать о большинстве друзей Тессы. По-моему, они ее побаивались и прощали ее глупости и сумасбродные выходки.

А еще Коннор задавал непредсказуемые вопросы. Чтобы удовлетворить его любопытство, приходилось копаться в самых разнообразных воспоминаниях Тессы. Ему хотелось знать, по-прежнему ли она считает, что поп-группу Aha незаслуженно обошли вниманием, и удалось ли Шоне в конце концов попасть в Нью-Йорк. Мог дать ссылку на дурацкий видеоролик или прислать незаконченный анекдот, к которому просил сочинить последнюю фразу. Никто не писал Тессе так часто, как Коннор, и бо́льшую часть времени я думала только о том, что ему ответить на этот раз.

Вначале я пыталась игнорировать его вопросы и выспрашивала то, что мне было нужно. Поначалу он отшучивался и уклонялся от ответа. К примеру, я как-то спросила, чем он занимается. Он прислал маловразумительное замечание: «Как всегда, борюсь с мерзавцами, за что мне, как всегда, много платят». После нескольких бесплодных попыток я решила рискнуть и попросила его перестать дурачиться.

«Ну фсе, чувак… – Тесса зачастую намеренно писала «фсе» вместо «все». – …говори прямо. Мы с тобой триста лет не виделись. Как жизнь, что нового? Выкладывай». Возможно, между ними не было принято выражаться напрямик, но ведь с тех пор прошло столько лет, что теперь мне – Тессе – это будет простительно.

Идея сработала. Следующее письмо, составленное по-прежнему шутливо, содержало много полезной информации. Коннор работал в большой адвокатской конторе в Темпле, а жил в Кенсал-Райз. Был женат, но развелся в прошлом году. У него двое детей, пятилетний Бен и двухлетняя Майя, над которыми они с бывшей женой, Кристиной, установили совместную опеку. Он не сказал, когда именно они поженились, но выходило, что вместе они прожили не более семи лет, даже если он встретил ее сразу после того, как расстался с Тессой.

После этого короткого, насыщенного фактами сообщения он прислал еще одно, в 23:30 по Лондону, с заголовком «Продолжение»:

«Тебе хочется знать, почему я появился после стольких лет. Я расскажу. Знаешь, никогда в жизни я не был счастлив так, как с тобой. Не смейся; да, мы не очень-то долго протянули вместе. Но те несколько месяцев были путевкой в другую жизнь, в ту жизнь, которую я себе выдумал, будучи еще подростком, – дерзкую, рискованную, безрассудную, в которой нет ничего невозможного. Тебя ничто не связывало. Мы с тобой говорили о самом важном, о самом главном. Ты вдохновляла меня. Убедила серьезно заняться фотографией, показала, что можно жить в полную силу и не искать компромиссов.

Я не пытаюсь вызвать у тебя чувство вины, просто хочу откровенно во всем признаться. С тобой хочется говорить откровенно. Когда ты ушла, я чуть с ума не сошел. Как же я о тебе убивался! Не подавал виду, уговаривал себя, что мы не пара, ведь “мы не делаем друг друга лучше”. Ну и дурацкую же причину ты выдумала, скажу тебе. Но ты вправду делала меня “лучше”. Именно тогда я осознал, что ты дала мне шанс на ту, другую, жизнь, а я его упустил – уж не знаю как именно. С тех пор все для меня превратилось в компромисс.

С Кристиной мы познакомились где-то через месяц после того, как ты ушла, на вечеринке, которую Деннис устроил специально для меня, чтобы я взбодрился и перестал по тебе страдать. Мои друзья – хорошие, милые люди, но страшные зануды. Юристы. Кристина им под стать: приятная, милая, скучная и вполне довольная своим статус-кво. Без каких-либо сверхъестественных запросов. Вот я и совершил ошибку: то ли мне захотелось покоя, то ли я возомнил, что тебе этим отомщу (хотя тебе было бы до лампочки). В общем, я решил: ну и пусть. Я сдамся. Остепенюсь. Может, все правы, а я – нет, и счастье действительно в спокойной размеренной жизни. Супружеские пары, вступившие в брак по договоренности, счастливы более остальных, и т. д., и т. п.

Мы с невероятной легкостью поддаемся стереотипам. Как только перевалит за тридцать, тебя несет течением в направлении брака, детей, вместительного автомобиля для всей семьи. Особенно если ты – мужчина. Мы с Кристиной стали встречаться, у нас вошло в привычку гулять вдоль южного берега Темзы, ходить в гости, захватив бутылку австралийского шираза, снимать на выходные рыбацкий коттедж в Уитстабл по двести фунтов за сутки. На вечеринках ее друзья отводили меня в сторонку и озабоченно шептали, что у меня должны быть серьезные намерения, и что не следует играть чувствами женщины, если ей за тридцать, и что она такая заботливая и наверняка будет хорошей матерью. Потом мы съездили в Глостер, я познакомился с ее чопорными родителями. В доверительной беседе Кристина призналась, что в юности страдала то ли от булимии, то ли от анорексии… Ску-ко-та. Неожиданно пролетел год, вроде как надо съезжаться. Мы так и сделали. Затем беготня по магазинам стильного домашнего декора, выбор сервиза и прочее. Обеды с друзьями по воскресеньям, предсказуемые убеждения, вычитанные в «Гардиан». Мельничка для специй от Джейми Оливера…

Я просто капитулировал перед всем этим, выбрав путь наименьшего сопротивления. Да, это противоречит твоим убеждениям. Tы презираешь таких, как я. Так что я сильно рискую, рассказывая об этом, поскольку меньше всего хочу, чтобы ты плохо думала обо мне.

Не то чтобы я все время страдал. Я часто считал, что жизнь удалась. Особенно когда родились Майя и Бен. Они замечательные, правда, я бы хотел вас познакомить. Ради них я из кожи вон лез, но мы с Кристиной постепенно отдалялись друг от друга, пока не стали совсем чужими. Я приходил с работы, и мне хотелось с кем-то поговорить, поделиться обрывками мыслей, пересказать все то, что так или иначе меня зацепило. Но только не с женой. Она не догоняет. Ей нет дела до всего неоднозначного или малопонятного. Она не любопытна. Она видит мир в черно-белом цвете и не обращает внимания на полутона. В конечном счете я осознал: нет ничего важнее, чем настоящее взаимопонимание с близким по духу человеком. Иначе к чему все остальное?

Так что я ушел. Это было не сиюминутное решение. Я мучился месяцами, не в силах сделать выбор. Ходил к психоаналитику. Говорил по душам с друзьями. Все пытались меня разубедить. Но я должен был уйти, чтобы окончательно не сойти с ума.

Нельзя сказать, что все это из-за тебя. Да, мы с тобой давно не общались, но я часто вспоминал тебя и твои принципы. Наверное, только это и дало мне силы. Я не знал – и не знаю – никого, кроме тебя, кто осмелился бы жить по собственным правилам.

P.S. Ты наверняка не захочешь на это ответить. Пожалуйста, не отвечай. Я ничего от тебя не жду. Мне просто хотелось, чтобы ты знала».

На следующий день снова посыпались легкомысленные, ничего не значащие однострочные сообщения, будто ничего не произошло. Вечером Коннор попросил прислать ему фотографию. На мое приглашение посмотреть фотоальбом на «Фейсбуке» и добавить меня в друзья он, к удивлению, ответил, что «не догоняет» социальные сети.

«“Фейсбук” туфта. Старая добрая электронная почта рулит».

Я отправила фотографию, как он и просил.

«Черт меня дери, – был ответ, – ты стала еще шикарней, чем была девять лет назад. Как тебе это удается?»

Мне не терпелось узнать, как выглядит сам Коннор, однако он не добавлял меня в друзья. Тогда я еще раз просмотрела результаты поиска на «Фейсбуке»: вдруг Коннор завел себе профиль, хотя и «не догоняет», зачем он нужен. Среди десятков «Конноров Девинов», проживающих в Лондоне, отыскать нужный профиль – если он вообще зарегистрирован – не представлялось возможным. Ему могла принадлежать одна из пустых страниц – таких я насчитала несколько – или та, где на фотографии лица не разобрать.

Очевидно, что не следовало спрашивать, какой именно профиль принадлежит ему: ведь могло оказаться, что в профиле есть фотография. Добавить в друзья всех Конноров Девинов сразу – рискованно: если запрос примут несколько пользователей, то список друзей будет выглядеть подозрительно.

Я попросила его прислать свою фотографию: «Меня ты уже видел, теперь твоя очередь». Через полчаса пришло письмо с вложением.

С фотографии смотрел мужчина, снятый крупным планом в каком-то парке. На нем были солнечные очки и шарф, повязанный петлей вокруг шеи: полагаю, была весна или осень, яркое солнце при низкой температуре. Темноволосый, коротко стриженный, с оттопыренными ушами и небольшим хохолком, как у персонажа из известного мультфильма – не могу вспомнить, как его звали, а интернета нет, так что уточнить негде. Густые брови и обильная щетина. Коннор улыбался в камеру, но за солнечными очками глаз не было видно. Если он ровесник Тессы, ему сейчас почти сорок.

Мне нелегко говорить о Конноре беспристрастно, не оглядываясь на прошлое и не позволяя эмоциям взять верх, но я постараюсь. Прочтя его откровенное письмо, я, помнится, очень удивилась: оказывается, близкие отношения могут быть важны для одного человека и ничего не значить для другого. Коннор утверждал, что ни с кем не был так счастлив, как с Тессой, а для самой Тессы эти отношения ничего не значили. Я неоднократно просила ее рассказать мне обо всех своих связях, пусть даже мимолетных и незначительных, однако о Конноре она ни разу не вспомнила. Вряд ли Тесса по какой-то причине решила о нем умолчать: ей было все равно, какого я о ней мнения, и неприглядные моменты из своей жизни она не скрывала. Похоже, она напрочь забыла о Конноре.

В одной из наших бесед по скайпу она заявила: «Знаешь, как бывает: проведешь с кем-то ночь и потом вспоминаешь о нем всю жизнь. А с другим встречаешься чуть ли не полгода – и как будто ничего и не было. Разбежались – и все. Странно, правда?»

Я тогда ответила что-то невнятное.

У нас с Тессой было мало общего, это очевидно. Однако если бы я проделала то, о чем вспоминал Коннор – танцевала на столе в испанском баре в Сохо, ввалилась в шикарный отель посреди церемонии награждения газопроводчиков, слетала за чашкой кофе в Париж, – и если бы мне признались в любви и считали самым удивительным человеком на свете, я бы этого никогда не забыла.

* * *

Сегодня здесь, в коммуне, кое-что произошло. Я не собиралась об этом вспоминать, но, честно говоря, меня все еще трясет. Возможно, если я напишу о происшедшем, станет полегче.

К утру кожа, как всегда, покрылась жирным на ощупь потом, а волосы слиплись в безжизненные пряди. Влажные салфетки не справились с задачей, и мне до смерти захотелось искупаться. Вчера Энни говорила, что недавно водила детей купаться, и, вернувшись к своей палатке после обхода, я спросила у нее, как пройти к реке. Энни предложила сходить всем вместе, но я запротестовала. Энни совершенно не стесняется своей полуобнаженной груди и, чего доброго, еще предложит купаться голышом.

Энни объяснила, как спуститься в долину, сопровождая инструкции ненужными подробностями. В конце концов, если идти под гору, все равно выйдешь к реке, подумала я и, обойдя лагерь с южной стороны, стала спускаться по узкой каменистой тропинке, по обе стороны поросшей хилой растительностью. Вскоре гомон общины, стук барабанов и лай собак стихли. Палящее солнце стояло высоко. Я забыла надеть панаму и вскоре совсем ослабела от жары. Колючие низкие кусты царапали ноги. Тропинка поначалу уходила вниз, но потом то и дело убегала в сторону и вверх. Солнце ощутимо жгло голову, тяжелые, как шлем, волосы облепили лицо; руки и ноги казались бесполезными распухшими кусками плоти, притороченными к телу. Почувствовав, что сбилась с пути, я укрылась от солнца в тени деревьев. Здесь было не так жарко, но деревья заслоняли обзор, и я не видела, куда зашла. Нестройный гул общины давно затих, вокруг оглушительно стрекотали насекомые, заглушая звуки журчащей вдалеке воды. Именно там, в лесу, на меня нашло что-то странное. Внезапно я ощутила безмерное, пронзительное одиночество, какого никогда раньше не бывало, даже после маминой смерти. По сути, то был скорее страх, чем чувство опустошения.

Как же сложно это описать.

Тесса рассказывала, что во время депрессии ощущает себя всего лишь суммой частей тела, воспитания и авторитетов, в ней не остается ничего, присущего исключительно ей самой. Тогда я не поняла, что Тесса имела в виду. Я поняла ее гораздо позже, в том лесу. Я не догадывалась об этом ощущении – об убежденности в том, что у меня, Лейлы, есть уникальные, определяющие меня самое, качества – пока оно не пропало. А потом меня с головой накрыло осознание того, что однажды меня не станет. Я чуть не закричала, но никаких человеческих сил не хватило бы, чтобы криком выразить охватившие меня ужас и одиночество. От невозможности понять эту огромную, бесформенную и ужасающую мысль я стала думать о простых, конкретных мелочах: после моей смерти кто-то поселится в моей квартире и поставит у окна компьютерный стол, другая женщина купит походную палатку в «Теско экстра», новые старики будут закусывать пиво маринованными яйцами в пабе «Пчелиная матка», а здесь по-прежнему будут расти деревья. В мире, где меня не будет, останутся другие люди, и никто обо мне не вспомнит. Если так, то зачем тогда жить дальше? Можно исчезнуть прямо здесь. Энни рано или поздно поднимет тревогу, обыщут весь лес, но меня не найдут. Или же Энни пожмет плечами, решит, что я уехала, и забудет обо мне. Моя палатка так и останется стоять, а потом ее откроют и соберут мои вещи. И что обо мне узнают? Флешка, паспорт и телефон со мной, в нагрудном кошельке. В палатке только ноутбук, фотография Тессы и печенье. Вот и все, что от меня останется.

Не знаю, как долго я пробыла в лесу. В какой-то момент включился инстинкт самосохранения, и я пошла на солнечный свет, выбралась на тропинку и побрела вверх по склону, на звуки общины, которые становились все громче и громче. Энни готовила обед и весело спросила, удалось ли мне поплавать.

– Вода еще осталась? Река почти высохла, превратилась в ручей. Грустно, да? Бедные зверюшки, что с ними будет? Без дождей река совсем пересохнет. Ты есть хочешь?

Я бессильно помотала головой.