В начале 1637 года тюльпанный рынок рухнул. Верховный суд Голландии, раздраженный национальной истерией, решил вмешаться и обесценил стоимость цветочных луковиц. Тысячи людей за одну ночь оказались банкротами. Они бросались в каналы и взывали к помощи благотворителей, наполняли жалобами церкви и проклинали себя за глупость. Сейчас уже мало кто помнит этот необычный эпизод истории, в котором с такой силой проявились человеческая жадность и непостоянство изменчивой судьбы. Его необычность заключалась в том, что причиной всех этих событий было увлечение мимолетной красотой, страсть к быстро увядающим цветам, еще более недолговечным, чем жизнь их почитателей. Факт, что самые прекрасные бутоны – то есть наиболее эффектные мутации – оказались плодом вирусной болезни, стал своего рода ироническим послесловием, сделанным благодаря будущим открытиям. Если бы тогдашние пасторы узнали про данный факт, какие зажигательные проповеди они произнесли бы!

Когда люди очнулись от этого морока, цветы завяли, но картины остались. Так возлюбленные, обреченные на долгую разлуку, находят утешение в портретах своих любимых. И так в грядущих столетиях люди будут наслаждаться красотой, некогда причинившей им страдания.

Что касается Яна ван Лоо, то он, как и было предсказано, через боль обрел свое величие. «Ты должен быть сильным, мой друг, – говорил ему Маттеус. – Только через боль открывается красота мира». Потеряв Софию, художник стал отшельником, снял новую студию в другом квартале и целиком посвятил себя искусству. Начал рисовать картины, изображавшие быстротечность и тщету земной жизни. Для этого он использовал скромные предметы: лук (он часто изображал лук), песочные часы, кусок засохшей булки, череп. Пища превращалась в пустые символы, безысходность пронизывала все его полотна. Ян создал из своих страданий великое искусство. Во многих его картинах можно заметить изогнутое зеркало, бокал вина или серебряный кувшин. Но отражается в них вовсе не художник, пишущий свою картину. Это женщина в кобальтовом платье, с мягкими каштановыми волосами. Ее зеркальный образ, как призрак, населяет большинство его картин. Выяснить ее имя специалистам так и не удалось, хотя некоторые находили сходство данной модели с другой, изображенной на дерзких и страстных полотнах 1636 года, где женщина доверчиво и с любовью смотрит на зрителя.

Она появляется и в одном из его признанных шедевров, висящем в Дрезденской галерее. Это натюрморт: на фарфоровой тарелке лежит полуочищенная луковица. Рядом на скатерти рассыпаны карты и игральные кости, между ними видна книга, раскрытая на латинском изречении: «Рискнул, поставил, проиграл».

В вазе стоит один тюльпан: белый цветок с пунцовыми разводами, похожими на румянец женщины, только что вставшей с любовного ложа. На лепестках блестят капельки росы. В каждой из них отражается женский образ. Чтобы разглядеть его, нужно увеличительное стекло. Кажется, что весь ее облик колеблется и дрожит, – так же, как сами росинки, – прежде чем исчезнуть навсегда.