Читать роман «Евангелие от Обломоффа» невозможно без некоторого внутреннего содрогания, и даже ужаса при виде святотатства автора, который на полном основании утверждает, что Виктор К., этот Сын Божий, этот новый Мессия, посланный на землю для искупления грехов человечества, пал так низко, что забыл о своей божественной природе и полностью попал под влияние дьявола. Кстати, Обломоффу это сразу же припомнили: после выхода романа на него обрушился град критики и проклятий, его предавали анафеме везде, где только можно, и еще раз, публично и с завываниями, отлучали от церкви. Этот же роман помешал пятидесятипятилетнему Обломоффу получить Нобелевскую премию, на которую его уже давно номинировали. Поистине, этот роман явился роковым в судьбе автора, но не мало ли, зададимся мы вопросом, было в его судьбе роковых романов? Мало ли было в ней роковых моментов, вроде выхода из православия, а потом и из иудаизма, а также твердый отказ римскому Папе принять католичество? Многие воспринимали Обломоффа, как истинного дьявола во плоти, и то, что он в романе писал, по существу, о себе, как о Сыне Божьем, к тому же продавшем душу дьяволу, еще больше убедило его недругов в этом мнении. Имя Обломоффа склоняли во время церковных проповедей и месс в разных церквах, чудовищные вещи писали о нем желтые газеты на всех языках мира, он был проклят и загнан, как дикий зверь, и то, что его еще терпели в его дешевом пансионе на Лазурном берегу, казалось ему невероятным подарком судьбы. Впрочем, объяснение этому было очень простое: на Обломоффа приезжали посмотреть, как на некую диковинку, его автографов жаждали экзальтированные читательницы и кинозвезды, на аудиенцию к нему записывались за месяцы вперед, и владельцы пансиона извлекали из всего этого колоссальную прибыль, переименовав старое название «У прудов» на новое: «Обломофф», которого сам виновник происшествия из-за всей этой суеты, кажется, не заметил.

Однако настало время вновь вернуться к скандальному роману и продолжить рассказ о новом проекте, предложенном дьяволом Виктору К. К этому времени в жизни Виктора произошли значительные перемены: Марта, его бывшая однокурсница, на которой он женился, повинуясь какой-то внезапной прихоти, и всегда тяготился ее присутствием, как-то незаметно помешалась, и лечилась сейчас от сумасшествия в одной из психиатрических лечебниц Подмосковья, ребенок их жил в деревне у родителей Марты, а сам Виктор перебрался теперь в какие-то невероятные трущобы в Мытищах, где снимал комнату в доме полоумной старухи, уже восемь или десять лет пытаясь закончить один и тот же московский институт, из которого его, как ни странно, все еще не выгнали. Протагор, разумеется, был все это время рядом с ним, их беседы и чаепития иногда затягивались до утра, и лучший друг оставался ночевать у Виктора, вызывая недовольство сварливой хозяйки. Влияние дьявола на К. возросло чрезвычайно, он, казалось, совсем погиб для Божьего дела, к которому первоначально был предназначен, но борьба за его душу шла непрерывно, и итоги этой борьбы до сих пор были неясны. Отдавал ли себе отчет сам К., кем он является на самом деле, и какие события разворачиваются вокруг него? – задается вопросом Обломофф, и тут же на него отвечает: да, отдавал? Виктор, разумеется, хорошо понимал, кто он такой на самом деле, но страшился признаться в этом самому себе, ибо вторая, человеческая сущность его натуры почти полностью вытеснила из него все божественное. Кроме того, он ведь заключил некогда договор с дьяволом, и часто по ночам, оставшись один, с содроганием вспоминал об этом событии, будучи уверен, что Господь его за это ни за что не простит. Кстати, Протагор, который не особо скрывал, кто он есть на самом деле, и уже совсем не церемонившийся с Виктором, много раз со смехом говорил ему:

– Ты, Витенька, теперь для Господа не кто иной, как блудный сын, но в отличие от героя евангельской притчи Он тебя не простит. Это старому отцу, герою упомянутой притчи, хозяину огромного поместья и многочисленных слуг и рабов, не считая рабынь, а также мелкого и крупного рогатого скота, – это старику из евангельской притчи можно было простить явившегося к нему блудного сына, а Господу это делать нельзя. Слишком много потеряет он в глазах ангелов и всего небесного воинства, окружающего его со всех сторон, если простит твое богоотступничество. Ведь ты, Витя, будучи некогда Сыном Божиим, предал своего Отца, и уже не можешь вернуться к нему. Не смог ты, Витя, повторить путь Иисуса Христа, не смог, дорогой, и теперь должен вечно служить мне и участвовать в тех проектах, которые я тебе предложу!

– Ты считаешь, что у меня нет никакой надежды вернуться к Отцу? – спросил у него Виктор.

– Никакой! – безапелляционно отрезал в ответ Протагор. – Абсолютно никакой, ибо ты подписал со мной договор, и, между прочим, не чистой водой из прозрачного родника, а собственной кровью, и вынужден теперь делать все, что я тебе прикажу!

– Твои приказы бессмысленны, – устало ответил ему К., – на них уходит масса времени, они необыкновенно увлекают человека с самого начала, вроде этого твоего поиска Формулы Красоты, которая должна была каждого бездаря сделать гениальным художником и поэтом, – твои проекты первоначально кажутся гениальными, но потом оборачиваются абсолютной пустышкой и потерей драгоценного времени. Лучше я покаюсь и вернусь к своему небесному Отцу, – быть может, он все же простит меня и позволит продолжить мою временно прерванную миссию?

– Дурак, – закричал на него Протагор, – ну и дурак же ты после этого, батенька, прямо смотреть на такого дурака после этого не хочется! Прямо вот плюнул бы тебе в рожу после этого да посмотрел, как ты со стыдом вытираешься! Сказано тебе, что не примут тебя уже назад ни за что, значит не примут, вот и служи теперь мне, и участвуй в новом проекте, о котором я тебе прожужжал, кажется, не только левое, но и правое ухо!

– И что же это за новый проект? – совсем уже устало спросил Виктор.

– Революция, революция, и еще раз революция! – радостно закричал в ответ Протагор. – Революция, которая, батенька, изменит тебя и внешне, и внутренне, и поднимет на такие высоты, поставит на такие баррикады, что ты просто задохнешься от этой революционной высоты. Кроме того, она позволит тебе реабилитировать себя в глазах невидимой общественности за провал твоей Формулы Красоты, от которой, прямо скажем, многие ожидали отдачи, а не получили в ответ ничего!

– И что это за такая невидимая общественность? – угрюмо и брезгливо, ибо непомерно он уже устал от Протагора, спросил Виктор.

– А вот это совершенно неважно, что это за невидимая общественность, – сразу же почему-то успокоился тот. – Сказано тебе, что будем теперь заниматься революцией, значит, будем ей заниматься, а обо всем прочем, в том числе и о покаянии, забудь как можно скорее!

И началась у Виктора К. совершенно новая жизнь. В стране действительно назревали перемены, о которых Протагору, разумеется, было известно лучше других, а потом вообще началась революция, почему-то названная перестройкой, и Виктор К. окунулся с головой в эту революцию, которая казалась ему освобождением от груза всех его прошлых проблем. Былые его поиски некоей Формулы Красоты казались повзрослевшему Виктору детским лепетом, у него теперь было настоящее дело, за которое не жалко было отдать не только жизнь, но и душу. Впрочем, душу свою он уже, кажется, продал за раскрытие всех тайн вселенной, но даже это было не важно, ибо таких невероятных событий, которые происходили в стране, не ожидал никто, и в первую голову он. Закончив кое-как институт, и отделавшись от надоевшей ему Марты, которая коротала свои дни в подмосковное лечебнице для душевнобольных, куда время от времени приезжали ее родители вместе с их общим ребенком, и пару раз из любопытства заглянул он сам, – став наконец-то свободным, Виктор К. обнаружил в себе неожиданный талант публициста и немедленно этим талантом воспользовался.

– Пиши, Витя, обо всем, что ты видишь, а в первую очередь о том, что ты не видишь, – советовал ему неизменно находившийся рядом Протагор Аксельрод. – Пиши на грани провокации, и даже за гранью провокации, стань непревзойденным мастером провокации, пусть потом за тебя проклянут на века все племя журналистов в этой стране, назвав их поголовно продажными, а все газеты – поголовно желтыми.

– Но я никому не продался, – возразил ему Виктор К. – Я пишу не за деньги, а потому, что просто пишу!

– Ты продался идее, – парировал его возражение Аксельрод, – и это, возможно, самый большой и отвратительный вид продажности, который существует на свете. Впрочем, это не должно тебя волновать. Тебя вообще ничего не должно волновать, кроме разжигания пламени революции, которая уже вспыхивает зловещим багровым и синим цветом то в одной, то в другой части страны.

– Откуда у тебя такая любовь к революции? – с интересом спросил его Виктор.

– У каждого русского интеллигента разлита в крови любовь к революции, – ответил ему Аксельрод. – Она, можно сказать, закодирована у него на генетическом уровне, и в нужный момент неизбежно прорвется наружу. Точно так же, как в крови русского народа разлита любовь к бунту, который в благоприятных условиях обязательно происходит и оборачивается подожженными усадьбами, повешенными городовыми и изнасилованными хозяйскими дочками. Если соединить вместе две эти любви: любовь русского народа к бунту, и любовь русской интеллигенции к революции – то возгорится такое пламя, которое никакими брандспойтами и помпами не потушишь. Если же добавить сюда любовь к революции еврейского интеллигента, то получится вообще мировой пожар, который может спалить всю планету. Собственно говоря, так уже один раз в истории России и произошло, и очень бы хотелось этот успех повторить.

– А для чего тебе мировой пожар? – опять со странной усмешкой спросил у него К.

– Мировой пожар – это самое сладостное и желанное зрелище для таких людей, как я, – ответил ему Аксельрод. – Это вроде пожара Рима, устроенного твоими собственными руками, только в гораздо больших масштабах. Нерон, сидя в своем провинциальном Риме, подожженном по его приказу, всего лишь репетировал будущий пожар всей планеты. Такие пожары, Витя, рождают грандиозные замыслы, они, как я тебе уже говорил, рождают гениальные стихи и театральные постановки, гениальные симфонии и ошеломляющие архитектурные проекты, они порождают совершенно новый тип освобожденных от шор прежней жизни людей, которые входят в новый, девственный, строящийся на свежем пепелище мир, и становятся хозяевами этого мира. Мировой пожар, – это, Витя, моя мечта, но не думаю, что у нас сейчас это получится, надо бы хоть Россию немного расшевелить, и поджечь здесь пару-другую вязанок дров. Слишком долго здесь ничего не горело, чтобы так, сходу, запылало сразу, и во многих местах!

– А что для этого надо делать?

– Что делать? Это, Витя, и есть первый вопрос, который необходимо решить русскому человеку: «Что делать?» А следом за ним и второй вопрос: «Кто виноват?» Поставь в своих статьях эти два вопроса, и ты станешь светочем будущей революции, ее лидером и вдохновителем, которому будут поклоняться, как богу, а потом, когда революция захлебнется в безразличии или в крови, отправят в ссылку или расстреляют у первой попавшейся стенки.

– А ты считаешь, что начавшаяся революция должна захлебнуться?

– Разумеется, все революции в итоге захлебываются: одни от восторга, а другие от рек пролитой крови, но это не должно тебя волновать. Все это будет потом, а пока не трать время и ощути полной грудью восторг и прелесть этого нового и невиданного для России времени!

И Виктор К. действительно ощутил полной грудью восторг и прелесть этого нового революционного времени. Обломофф мастерски описывает в своем романе, как многочисленные статьи К., сразу же ставшем ведущим журналистом страны, написанные на грани, и даже за гранью провокации, подталкивали народ и власти к решительным действиям. Он не щадил в своих статьях, никого: ни первых лиц в государстве, решавших даровать свободу стране, лежа в своей монаршей постели и потягиваясь после сладкого сна, ни того невежественного и реакционного народа, которому эта свобода была дарована. Усилия таких, как К., говорит Обломофф, действительно чуть не поставили страну на грань пожара гражданской войны, но, видимо, народ был действительно не готов к таким большим переменам, с него оказалось достаточным и одной перестройки, и огонь революции в России начал медленно ослабевать. До этого, правда, произошел крах огромной империи, и Виктор К. непосредственно стоял у руля этого краха и наблюдал рождение на обломках упавшего колосса совершенно новых, не существовавших ранее государств. Все это в романе Обломоффа описывается очень красочно, и особенно непрекращающиеся беседы между Виктором и Аксельродом.

– Пусть мы и проиграем эту битву, – говорил Виктору Аксельрод, – пусть здесь до конца все и не разрушится, но Россия беременна революцией, и подобных потрясений у нее в будущем будет еще достаточно.

– Россия беременна революцией? – спросил у него К.

– Да, это перманентная беременность, вроде беременности гулящей девки, которая постоянно ходит с большим животом и рожает под первым забором неполноценных ублюдков, которые, едва лишь успев подрасти, объявляют себя русским интеллигентами, и то сочиняют гениальные вирши, то в который раз решают два проклятых для этих широт вопроса: «Кто виноват?» и «Что делать?»

– Ты считаешь, что во всем виновата география?

– Разумеется, география, а что же еще? Это в ухоженной и подстриженной Германии или в такой же ухоженной Франции тамошние чистенькие юноши, только-только проучившиеся несколько месяцев в Геттингене или в Сорбонне, могут искать свой философский камень, выпаривать из ртути золото или изобретать рецепт вечной молодости, а здесь, в России, такие милые шалости не проходят. Здесь слишком много снега и вечной мерзлоты, чтобы заниматься невинными шалостями, здесь нужны решения кардинальные, здесь надо действовать решительно, чтобы не замерзнуть до смерти или не получить в спину пулю от татя в нощи на проезжей дороге!

Виктор, казалось бы, впитал в себя все идеи и все мысли своего товарища и выразил их в своих революционных статьях, которые действительно способствовали развалу великой империи и возникновению на ее окраинах независимых государств. Но дальше такого развала дело не пошло, Россия устояла, и революционный подъем в ней как-то само собой пошел на нет. Потом вообще из танков в центре Москвы расстреляли парламент, и больше уже ни о какой революции в России говорить было нельзя. Полностью выдохся и сник и сам Виктор, который постепенно стал понимать, что революционный проект в России, которым его поманили, как поманивают приманкой безмозглого щенка, был всего-навсего очередной иллюзией, очередной ловушкой, вроде поиска пресловутой Формулы Красоты, на который он потратил лучшие годы своей жизни. Он был морально опустошен и выжат, словно лимон, Аксельрод бросил его и заинтересовался каким-то другим студентом, который, кажется, изобретал свой вечный двигатель, жена сидела в психушке, ребенок воспитывался в деревне у чужих и неприятных ему людей, а сам он от тоски и неверия оказался в Аркадии, в маленьком провинциальном городке на берегу Черного моря, и, кажется, застрял здесь навечно. Мало того, он вдруг начал осознавать всю чудовищность своего падения, ведь, будучи Сыном Божьим, посланным в этот мир для спасения человечества, он хотел раздуть мировой пожар, и погубить это самое человечество в пламени мировой революции! Обуреваемый самыми страшными и зловещими предчувствиями, понимая, что его уже никогда не простят, пал он на колени, и протянул руки к иконе, сохранившейся у него совершенно случайно, обращаясь к своему небесному Отцу:

– Отче, прошу тебя, покарай меня, я не оправдал твоих великих надежд!

– За что ты, сын Мой, хочешь, чтобы я покарал тебя? – услышал он вдруг идущий с небес голос.

– Я отрекся от того пути, который Ты мне предназначил, и хотел разжечь пламя мировой революции, которая погубила бы и сожгла весь созданный тобой мир!

– Сын мой, не переживай так сильно, – ответил ему с небес все тот же ласковый голос, – ведь все в мире происходит лишь от меня! Ни одна травинка на земле и ни один волосок на голове человека не может вырасти без моего личного соизволения, и поэтому все, что ты совершил, совершилось при Моем попустительстве и вмешательстве.

– И пламя мирового пожара, который я пытался разжечь, тоже совершалось при Твоем попустительстве и вмешательстве?

– Да, и пламя мирового пожара, который ты пытался разжечь, тоже совершалось при моем личном участии. В мировых пожарах, сын мой, рождаются новые миры с новыми идеями и новыми человеками, в них рождаются новые города, новые народы и новые поэмы, новые симфонии и новые театральные постановки, новые, обновленные религии и новое отношение к Богу, который не терпит фарисейства сытых и пошлых князей церкви и мира. Не мир принес я в этот мир, сын Мой, но меч, поэтому не волнуйся о том, что ты совершил, ибо ты совершил все это во имя Мое!

– И я по прежнему остаюсь Твоим сыном?

– И ты по-прежнему остаешься моим сыном!

– И могу жить, не испытывая угрызений совести?

– И можешь жить, не испытывая угрызений совести!

– Спасибо, Отче, ты избавил меня от величайших терзаний и раздумий, которые только когда-либо приходили к несчастному человеку!

– Пожалуйста, мне приятно оказывать подобную милость. Живи спокойно, и не терзай себя понапрасну, ведь все, что ты сделал, ты сделал во имя Мое!

Так Виктор К., говорит Обломофф, оправдался перед Богом и вновь пришел к Нему на закате своей жизни. Ему было уже тридцать девять лет, и он хорошо сознавал, что сделал все, что мог, или, по крайней мере, почти все. Беседа с Богом, Который вновь признал его Своим сыном, окрылила Виктора, но одновременно задала и много вопросов. Именно в этот момент раздумий к нему вновь явился белый ангел – тот самый, что не раз являлся к нему во время его молодости.

– Здравствуй, Виктор, – сказал ему ангел, – давно мы с тобой не встречались!

– Да, – ответил ему Виктор, – очень, давно.

– Это зависело не от меня, – ответил ему ангел, а только лишь от тебя. Ты в последние годы попал под влияние дьявола, и я не мог с тобой встретиться, потому что ты сам не хотел этого.

– Да, это так, – сказал ангелу Виктор, – я действительно на долгие годы отпал от Бога, но теперь выяснилось, что все это была лишь видимость, что я всего-навсего выполнял Божью волю, о которой не догадывался ни я, ни даже тот, кто совратил меня с пути истинного!

– Да, это так, – подтвердил ему ангел, – даже дьявол, во всей своей мерзости и непотребстве, предаваясь злу и сбивая с пути истинного многих людей, на самом деле всего лишь выполняет волю Того, кому некогда служил. Неисповедимы пути Господни, и ни нам, Его ангелам, ни тем более людям, невозможно понять истинный замысел Творца!

– Но как же так, – спросил у ангела К., – как же я, будучи Сыном Божьим, так низко пал, что предавался сначала нелепым вычислениям, бросал женщин, детей и друзей, а потом вообще пытался разжечь пожар мировой революции? Как может Сын Божий так поступать, ведь это не путь, к примеру, Иисуса Христа, который тоже был Сыном Божьим?

– Да, это не путь Иисуса Христа, – ответил ему ангел, – ибо у Него был свой путь, а у тебя – свой. Вы шли к одной и той же цели разными путями, которых вообще очень много, и не в нашей компетенции разбираться, какой путь лучше и какой путь легче. Это все метафизика, и очень большая тайна, которая будет разгадана лишь там, за гранью и за тенью креста, на котором вы оба в итоге повисните.

– Как, и я тоже буду висеть на кресте?

– Конечно, раз ты Сын Божий, то ты тоже должен в итоге висеть на кресте. От этого никуда не уйти, и ты должен заранее приготовить себя к крестным мукам, которые, впрочем, не будут слишком долгими и мучительными.

– А когда это будет, когда я взойду на свой крест, окончив свой путь на этой земле?

– Тебе заранее скажут, когда твое время придет, – с грустью ответил ему ангел, – я сам тебе возвещу об этом. А пока закончи свой земной крестный путь, и соверши хотя бы под конец жизни что-то хорошее. Оставь по себе память в этом городе, сооруди здесь что-то полезное, построй школу, или, к примеру, водокачку, поскольку в этой местности, насколько я могу судить, не очень много свежей воды. Соверши, одним словом, богоугодное дело, чтобы Отец твой небесный окончательно простил тебя и принял в свои объятия.

– Совершить в этом городе что-то хорошее? – Переспросил у ангела К. – Построить здесь школу или водокачку для подачи воды? Но это очень плохой город, и люди здесь очень плохие и злые! Это, можно сказать, центр мирового зла, и я не очень ошибусь, если предположу, что где-то внизу, под городом, в тайных и мрачных пещерах, давным-давно поселился сам дьявол!

– Дьявол поселился в душах многих людей, – возразил Виктору ангел, – но твое замечание насчет этого города тоже не лишено здравого смысла. Люди здесь действительно злы и жестоки, но это лишний раз доказывает необходимость создать здесь что-то хорошее, и на века оставить по себе добрую память.

– А ты считаешь, что моя водокачка простоит здесь века?

– Водокачка или дамба в заливе, а может быть, школа для особо одаренных детей, – это решать только тебе, поскольку ты Сын Божий, и в твоей власти совершить любой поступок на этой земле. Можешь также не думать о тех средствах, которые придется потратить на сооружение водокачки или дамбы в заливе – они у тебя, разумеется, будут. Это, то есть средства, презренное и никчемное золото, вообще не должно волновать тебя, поскольку его, как всегда, полно под ногами, словно грязи, или песка на берегу этого моря. Прощай, мы увидимся с тобой еще один раз, – тогда, когда придет твое время, и ты навсегда покинешь этот мир, чтобы навечно воссоединиться с пославшим тебя Отцом!

– Взойдя на свой крест?

– Да, взойдя на свой крест!

– Хорошо, ангел, – ответил ему К. – Я буду ждать твоего возвращения!

Ангел, ответивший Виктору на его вопросы и поставивший точки во всех его раздумьях, исчез, и К. после некоторых колебаний стал строить в Аркадии водокачку, ибо воды здесь действительно не хватало. Деньги на ее сооружение сразу же нашлись, причем их было так много, что Виктор даже основал в городе специальный Фонд для особо одаренных детей, на которых смотрел с особенной грустью, ибо его собственный ребенок, воспитывавшийся в деревне, давно умер, а других детей он не прижил. Умерла в психиатрической лечебнице и Марта, дожив всего до тридцати четырех лет, и Виктор остался совершенно один, чувствуя, что и его срок тоже скоро придет. Он торопился построить свою водокачку, хоть и сталкивался с повсеместными трудностями и злобой, и даже откровенным саботажем, так что его водокачку неоднократно поджигали, а один раз даже пытались взорвать. «Директор водокачки идет, директор водокачки идет!» – кричали ему на улице дети, думая, что они его обижают. Глупые, они даже не подозревали, насколько ему это было приятно! Наконец, когда водокачка была построена, и город получил возможность в избытке пользоваться свежей водой, которая по специальным трубам доставлялась из чистых горных родников, Виктор К. почувствовал, что его время пришло. Он сделал на этой земле все, что мог, он был одновременно и грешным человеком, и Сыном Божьим, он прошел предназначенный ему крестный путь, и был готов к тому, чтобы отчитаться за этот путь перед своим Отцом. Как-то утром, сидя на веранде своего одноэтажного дома в обществе красивой лохматой собаки – единственного друга, который остался у него на земле, – сидя на веранде своего дома, и любуясь на необыкновенно красивый рассвет, а также на стоящую вдали водокачку, он увидел рядом с собой белого ангела. Ангел был необыкновенно красив, перья его блестели в лучах заката, словно вылепленные из драгоценного алебастра, и взгляд его больших глаз был устремлен на К.

– Пора, – сказал ему, не переставая улыбаться, ангел. – Твой Небесный Отец ждет тебя.

– Можно, я выпью напоследок стакан собственного вина, которое всегда пью в особо торжественных случаях? – спросил у ангела К.

– Конечно, – ответил ему ангел, – пей свое вино, только делай это быстрее, потому что крест, на котором ты скоро повиснешь, уже вколочен в землю, и палачи ждут тебя с нетерпением, сжимая в руках молотки и тяжелые железные гвозди!

– Тогда я не буду затягивать свой уход, – сказал ангелу Виктор, и, налив из кувшина в стакан терпкое выдержанное вино, выпил его небольшими глотками, в последний раз с любовью взглянув на пылающий в небесах рассвет и потрепав рукой что-то почувствовавшую и начавшую скулить собаку.

– У меня только одна просьба, – допив вино, и поставив стакан на стол, сказал ангела К. – Можно, собака умрет вместе со мной? Она не сможет жить одна, и будет мучиться, отказываясь от еды и питья.

– Можно, – сказал, не переставая улыбаться, ангел. Он стал уже таким ослепительным и белым, как снег горних небес, что на него было страшно смотреть. – Да свершится все, что должно было свершиться, и да придут к концу все нити этой истории, которая закончилась так славно, как никакая другая история в мире!

Он коснулся своей рукой плеча К., а потом дотронулся до его внезапно задрожавшей собаки, и оба они упали бездыханными на пол веранды небольшого одноэтажного дома. После этого ангел взмыл вверх, и, сделав прощальный круг над непрерывно работающей водокачкой, исчез в зените и алой крови продолжающего пламенеть и набирать силу рассвета. А местные жители, нашедшие через некоторое время мертвого Виктора К., а также его околевшую собаку, долго недоумевали, как же такое могло случиться? Они похоронили обоих – и директора водокачки, и его собаку – в одной могиле, хоть это и было против церковных правил, но для благодетеля города, решившего вопрос со снабжением свежей водой, настоятель местной церкви после некоторых колебаний сделал исключение. Он не говорил никому о том, что об этом исключении его лично просил явившийся ему посреди храма белый ангел, которому батюшка, разумеется, не смог отказать. Проповеди его после этого в церкви были особенно проникновенны и полны сострадания к ближнему, и на них стекалось множество народа, и даже приезжали паломники из других отдаленных мест. А водокачка, построенная Виктором К., простояла в городе несколько веков и в итоге оказалась здесь самым старым зданием, поскольку все остальные старинные постройки разрушились, и осталась стоять только она. Так закончился скандальный роман Обломоффа.