Участие Исидора в перестройке, пишет Обломофф в своем неизданном романе, не подтверждено какими-либо материальными свидетельствами, но, несомненно, оно имело место. Впрочем, в перестроечной прессе встречаются две или три весьма остроумные и смелые статьи, подписанные псевдонимом «Азовский», и поэтому смело можно утверждать, что они принадлежат именно Исидору. В одной высмеивается тогда еще президент вот-вот готового рухнуть Советского Союза (вполне понятно, почему автор взял псевдоним), а в другой – известный академик, на которого тогда молились чуть ли не как на икону, публично выпоротый автором за какую-то пустячную провинность. Помимо этих, почти стопроцентно принадлежащих ему статей, есть и другие, косвенные подтверждения участия Калиноффа в общественной жизни страны, и даже прямое его отношение к защите Белого дома, где на некоторых фотографиях, которых, к сожалению, у нас сейчас нет, он изображен рядом с Борисом Ельциным и его ближайшими сподвижниками. Впрочем, могло ли быть иначе, зададимся мы вопросом, мог ли русский интеллигент, пусть и проживший большую часть жизни в условиях андеграунда, не участвовать в таких эпохальных событиях? Разумеется, нет, тут же отвечает Обломофф, и добавляет, что на этом, к сожалению, участие Калиноффа в перестройке закончилось, ибо из Крыма пришла печальная весть о смерти его отца, с которым они уже лет пятнадцать не поддерживали никаких отношений, и тридцатичетырехлетний Исидор был вынужден вернуться в Аркадию, где сначала занимался похоронами, а потом вступал в наследство огромным особняком, населенным к этому времени многочисленными приживалами, с которыми он, более или менее успешно, боролся год или два. В процессе этой борьбы у него неоднократно возникало желание плюнуть на все, в том числе и на свой аркадьевский особняк, и вернуться в привычное для него московское подполье, но тут как раз пришло время для нового романа, и он, бросив все, с увлечением отдался этой привычной и сладостной для него работе.

Роман назывался «Сто дней», был от начала до конца фантастическим, и повествовал с том, как к Аркадьевским берегам ранним солнечным утром приплывает на скромной лодочке Иосиф Виссарионович Сталин, как его восторженно встречают местные обыватели, и как, набрав необходимое войско, воскресший Генералиссимус совершает успешный поход на Москву. Все эти события происходят в романе на протяжении ста дней, которых, однако, оказывается достаточным для того, чтобы перестройка в стране закончилась, и в ней вновь воцарился тоталитарный режим. Непонятно было, почему в качестве плацдарма для агрессивного сталинского похода была выбрана именно Аркадия, и чем этот город так досадил Исидору? Возможно, тут сыграли роль его многочисленные детские комплексы, ненависть к матери и к отцу, его детская неуверенность и вообще отверженность всей его последующей жизни, но факт остается тактом: об Аркадии он отзывается особенно неприятно и зло, и особо подчеркивает сталинистские замашки ее горожан. Роман этот, учитывая время его написания, был опубликован небольшим тиражом за счет автора, хотя и не без некоторых приключений, поскольку в стране еще вовсю действовала цензура. Но, как бы то ни было, пощипанный и урезанный в объеме роман все же продавался какое-то время в Москве, хотя и не принес автору особенной славы. Но Исидор, вдохновленный этим несомненным успехом, тут же настрочил новый роман «Русские бесы», от начала и до конца пронизанный идеями перестройки и обновления. Тут как раз очень кстати сказались деньги его заграничных родственников, с некоторыми из которых он-таки познакомился (родственники были в восторге от того, что имеют в России диссидента-писателя). К этому времени он уже так прочно врос в тихий и застойный аркадьевский быт, в котором так легко и покойно можно было заниматься привычным ему сочинительством, что ни о каком возвращении в Москву уже не было и речи. Его незаметно охватила какая-то приятная истома и усталость, он с ужасом вспоминал о своей прошлой скитальческой жизни, и страшился возвращения к ней. Он даже женился на какой-то местной женщине, о которой ничего определенного нельзя было сказать, кроме того, что она большая стерва и сволочь. Впрочем, к стервам и сволочам ему в своей жизни было не привыкать! Справедливости ради надо сказать, что она успешно занималась огромным подсобным хозяйством, дававшим неплохой доход, а он продолжал по привычке писать романы, которые с помощью его многочисленных родственников даже издавались за рубежом. Так, он написал небольшой роман «Классик», где вывел самого себя в качестве очень крупного и даже гениального писателя, чуть ли не современного Льва Толстого, и роман «Безумие», где подробно описал различные психологические и физиологические отклонения, сопровождавшие его по жизни. Аркадия, к сожалению, оказалась не Москвой, здесь совершенно не слыхали о таких вещах, как богема и андеграунд, и, не без участия жены, за два последних романа его очень ненавязчиво поместили в N-скую психиатрическую лечебницу. Условия для работы в ней были великолепные, имелась огромная библиотека, собранная чуть ли не за сто лет существования этого заведения, и Исидор самозабвенно копался в ней с утра до вечера, выискивая материалы для своих новых романов. Его навещали родственники из-за границы, приходившие в полный восторг от того, что имеют в России безумного писателя, который до этого был диссидентом. Руководство лечебницы получало щедрые пожертвования как от родственников Исидора, активно, кстати, издававших во Франции, Англии и Израиле его книги, так и от супруги безумного сочинителя, которую такой расклад вещей необыкновенно устраивал. Устраивал он необыкновенно и самого Исидора, которого никто насильно не держал на привязи, он совершал ежедневно вдоль моря длительные пешие прогулки, и его, как местную достопримечательность, даже показывали туристам, говоря при этом: «А вот идет наш сумасшедший писатель!» В библиотеке N-ской психиатрической лечебнице до последнего времени хранился весь гигантский архив Исидора Калиноффа, и местные власти даже планировали устроить здесь в будущем, после расформирования этого древнего и заслуженного заведения, свой городской литературный музей. В городе не было иных особых достопримечательностей, и даже свой сумасшедший писатель оказывался здесь на вес золота.

О горе вам, города, восклицает Айзек Обломофф, заканчивая свой неопубликованный роман, в которых нет ничего более здравого и приличного, чем сумасшедшие писатели, которых вы засадили в психушку! Такими городами полна вся Россия, такими городами беременна вся Россия, и возрождение этой страны невозможно, пока не покаются и не будут разрушены эти проклятые города! Впрочем, оставим последнее утверждение на совести автора, который, заканчивая свой роман об Исидоре Калиноффе, с грустью констатирует, что неизвестно до конца, до последних минут в жизни человека, в чем по-настоящему заключается человеческое счастье? Ведь, обретя наконец покой и свободу, Исидор Калинофф, сын еврейки и горбуна, стал по-настоящему человеком мира, слившись с ним из-за решетки в своем доме скорби гораздо полнее, чем многие другие, считающие себя нормальными и свободными. И очевидно, пишет Айзек Обломофф, прав все же святой апостол Павел, утверждающий в своем послании к коринфянам, что для того, чтобы прослыть умным в мире сем, надо прежде всего прослыть безумцем. Пример Исидора Калиноффа как нельзя более наглядно подтверждает эту сентенцию. На этих словах заканчивается и роман о нем, до сих пор неизданный, и существующий всего лишь в рукописи.