– Айзек, Айзек!

– Да, кто со мной говорит?

– Айзек, Айзек!

– Я слышу, назови свои имя!

– Я твоя совесть, Айзек!

– Моя совесть? Зачем ты здесь?

– Зачем я здесь, на этой скамейке, во дворе твоего пансиона?

– Да, зачем ты здесь, и почему ты так странно выглядишь?

– А я странно выгляжу?

– Да, ты похожа на молодого поэта с бледным и печальным лицом.

– Я и есть такая на самом деле, это мой естественный облик!

– Ты что, пишешь стихи?

– Так же, как и ты, Айзек, пишу, а потом читаю их знакомым поэтам.

– Неужели совесть умеет писать стихи?

– Совесть многое чего умеет, Айзек, но сейчас речь не об этом.

– А о чем?

– О времени, Айзек!

– Объяснись, я не совсем понимаю тебя?

– А тут и нечего понимать, – зажился ты на этом свете, Айзек, ох, как зажился!

– Да, я это чувствую, но отчего так происходит?

– Отчего ты так остро чувствуешь, что зажился на свете?

– Да, отчего?

– Оттого, Айзек, что ты русский человек, а в России среди интеллигентных людей всегда было зазорно жить больше, чем сорок лет!

– Да, я слышал такое мнение, и полностью его разделяю. Но я еще и еврей, и мне хотелось бы пожить еще какое-то время!

– Нельзя, Айзек, никак нельзя, евреи очень похожи на русских, и, значит, ты должен вдвойне мучиться своим затянувшимся пребыванием на земле.

– Я и мучаюсь, но не знаю, как его прекратить?!

– А это не должно тебя волновать, потому что мучения твои скоро закончатся!

– Правда? И как скоро это случится?

– Не так скоро, как тебе хотелось бы, и не в такой форме, как ты себе мысленно представляешь!