Актовый зал газеты «Верное направление». Банкет по случаю явления народу Блистательного Недоноска. В глубине зала настежь открытая дверь, через которую неторопливо, один за другим, проходят гости. У входа их встречает Марина, прикалывающая на грудь каждому из них значок с надписью: «Блиста­тельный Недоносок». Г ости проходят по красной ковровой дорожке, и в противоположном конце зала их встречают по очереди Т у р а н д о т о в, Антиподов и С о ф и я А н д р е е в н а, ра­зговаривают, а также, если необходимо, знакомятся с ними, и направляют к большим, накрытым белыми скатертями столам с напитками и закусками, которые стоят по бокам зала. Из боковых дверей время от времени выходят о ф и ц и а н т ы, обслуживающие г о с т е й. Справа на стене телефон. Все возбуж­дены и радостны от предчувствия встречи с великим человеком, имени которого никто не знает, и появ­ление которого ожидают, как появление Мессии. Жен­щины, а вместе с ними и некоторые мужчины, экзаль­тированы до предела. То тут, то там слышатся раз­ного рода выкрики и нервные смешки, а иногда даже и женские визги. Между столами с невозмутимым ви­дом прохаживаются Влюбчивый и Вним­ательный, одетые во все черное, заглядыва­ющие бесцеремонно в тарелки г о с т е й, и тут же совершенно открыто делающие пометки в больших пухлых блокнотах.

Через настежь открытую дверь в глубине зала входят Г о н д у р а с о в и М е с о п о т а м о в, на­правляются по красной ковровой дорожке к встречаю­щему их Т у р а н д о т о в у. В руке у него спи­сок приглашенных г о с т е й.

Гондурасов(трясет за руку Т у р а н д о т о в а). Аполлинарий Игнатьевич… (задыхается от ду­шащих его слез, машет рукой, отходит в сторону, вытирает платочком глаза, жалобно). Нет, не могу, со­бытие-то какое, впору напиться, как последняя зюзя, и лежать под забором, похрюкивая и посапывая от удо­вольствия, или выйти на улицу под красными флагами и кричать во всю глотку: «Мы победили!» (Опять ути­рает слезы платочком, безнадежно машет рукой.) Нет, не могу, пойду приму пятьсот капель успокоительно­го, забудусь в одиночестве в преддверии неизбеж­ного!

Уходит к накрытым столам, выпивает залпом один за другим несколько бокалов шампанского, облокачива­ется рукой об стол, с любовью поглядывает на Т у р а н д о т о в а.

Месопотамов(также трясет за руку Т у р а н д о т о в а). И мои поздравления тоже примите, Аполлинарий Игнатьевич, вместе работали над светлой идеей! Не ждали, не гадали, Аполлинарий Игнатьевич, а вот дождались-таки, и отступать теперь некуда! Шутка ли: явление народу самого Блистательного Не­доноска! И все благодаря нашей газете, все мы с ва­ми придумали! (Смотрит на Т у р а н д о т о в а кристально-честными глазами.) Думаю, что и явле­ние Христа народу вызывало в душах такое томление!

Т у р а н д о т о в(добродушно, похлопывает его по пле­чу). Ну-ну, успокойся, никто пока не явился, все еще впереди. Пойди, поддержи нашего Гондурасова, но будь начеку, если что, лети ко мне на помощь!

М е с о п о т а м о в. Буду бдителен, как барышня в пер­вую брачную ночь! (Отходит к Гондурасову, и также выпивает залпом несколько бокалов ша­мпанского.)

Т у р а н д о т о в(безнадежно махнув рукой). Как же, будешь ты бдителен, как барышня в первую брачную ночь! Вот от такой бдительности и рождаются дети!

В зал через настежь открытую дверь входят депутаты Госдумы З и н д е л ь ш т е й н и Шалун. Т у р а н д о т о в смотрит в список гостей, шевелит губами, находит нужные фамилии, бежит нав­стречу.

Т у р а н д о т о в. Господа, почту за честь! (Пожимает обоим руки.)

З и н д е л ь ш т е й н(жмет руку). Зиндельштейн, депу­тат Госдумы. Мы с вами уже встречались!

Ш а л у н(также жмет руку). Шалун, и, как вам известно, не прозвище, а депутат!

Т у р а н д о т о в. Как вы сказали?

Ш а л у н. Я сказал, что Шалун – это не прозвище, а де­путат!

Т у р а н д о т о в(он поражен). Не может быть. Нет, вы это серьезно?

Ш а л у н. Я вообще очень серьезен, в отличие от Зиндельштейна (кивает на З и н д е л ь ш т е й н а), который явление Блистательного Недоноска народу предлагал устроить в стенах Госдумы. Но я его от этого отговорил, и депутатов убедил, что не надо спешить, что пусть все появится снизу, как и поло­жено народной инициативе, а потом уж пойдет и пой­дет гулять по полям и лесам, как свежий ветер, или как Потоп, после которого уже никого не будет. Ска­жите, а скоро ожидается прибытие Недоноска?

Т у р а н д о т о в. Я сам точно не знаю, все держится в большом секрете, но, думаю, как все соберутся, он нам и объявится!

З и н д е л ь ш т е й н. А сами-то вы его хоть раз во­очию видели? Кто он таков? на кого похож? мужского, или женского полу? большого росту, или не очень?

Т у р а н д о т о в. Сам не видел, скрывать не буду, но думаю, что росту он страшного, такого, как и поло­жено быть главному генералиссимусу. Да и с полом, думаю, у него тоже что-нибудь грандиозное.

З и н д е л ь ш т е й н. Это в каком смысле?

Т у р а н д о т о в. В смысле, что он выше простых пре­драссудков, и сможет удовлетворить любое желание. Или что-нибудь вроде этого. Одним словом, пол у него тоже достаточно страшный.

З и н д е л ь ш т е й н(он ничего не понял). А, вот оно что! Можно, мы с Шалуном пока в сторонке пона­блюдаем? (Показывает в сторону накрытых столов.)

Т у р а н д о т о в. Да, да, конечно, оттуда наблюдать очень приятно!

З и н д е л ь ш т е й н с Ш а л у н о м отхо­дят к накрытым столам.

Т у р а н д о т о в (вытирая платочком мокрый лоб). О Господи, пронесло, хорошо, что хоть не вся Дума сю­да явилась, а только лишь эти двое. Всей Думы я, по­жалуй, не вынес бы. И потом, откуда я знаю, как вы­глядит и какого полу ожидаемый Недоносок? Быть мо­жет, он такой страшный, что мы отсюда уже вообще не выйдем! Быстрее бы сменили меня на этом посту, страх как хочется присоединиться к Гондурасову и Месопотамову! (Смотрит на пьющих в обнимку товари­щей.)

Заходят В с е т а к о в с к и й, С м е х о т ­в о р н ы й и Х а р и з м а т и ч е с к и й. М а р и н а у входа прикрепляет им на лацканы бо­льшие значки. В с е т а к о в с к и й пытается ее ущипнуть, но она ловко уворачивается в сторону.

В с е т а к о в с к и й(подходя к Т у р а н д о т о в у). Ловкая девица! Такая уж если прищепит что-ни­будь (показывает на значок с надписью «Блистатель­ный Недоносок»), то прищепит надолго. (Пожимая ру­ку.) Всетаковский, мы с вами на заседании Оргкоми­тета уже познакомились.

Т у р а н д о т о в(в ответ пожимая руку). Как же, как же, очень хорошо помню, вы еще тогда упали очень неловко. Скажите, не ушиблись ли вы, и не повреди­ли себе какой-нибудь член?

В с е т а к о в с к и й(оглядываясь на М а р и н у, грозя ей издали пальчиком). Я если падаю, то только сверху, так что, прошу прощения, не повредил ниче­го! (Еще раз оглядываясь на Марину.)

С м е х о т в о р н ы й (отодвигая его в сторону, протя­гивая руку). А я Смехотворный, мы все трое делегаты от нашей общественности.

Т у р а н д о т о в(делая понимающие глаза, пожимая ру­ку). Вот как, от общественности?

С м е х о т в о р н ы й. Общественность ждет появления Недоноска. Я, например, хоть и ношу такую смешную фамилию, но очень серьезно воспринимаю ожидание об­щества. Партия Блистательных Недоносков нуждается в лидере, ведь без этого, то есть без лидера, люди не могут существовать!

Т у р а н д о т о в(сразу же соглашаясь). Да, да, коне­чно, как только лишь явление состоится, так, думаю, и успокоим людей. Впрочем, нам сейчас только день простоять да ночь продержаться, то есть, я имею в виду, прожить сегодняшний вечер.

Х а р и з м а т и ч е с к и й(отталкивая С м е х о т ­ в о р н о г о). Не говорите так долго со Смехотвор­ным, он хоть и носит смешную фамилию, но очень бо­льшая задница. Он хоть и представитель обществен­ности, но самой косной и занудливой ее части. Кста­ти, я Харизматический, мы с вами недавно бумаги по­дписывали.

Т у р а н д о т о в(жмет ему руку). Простите, а вы к какой части общественности имеете отношение?

Х а р и з м а т и ч е с к и й. Я вообще к общественности никакого отношения ее имею.

Т у р а н д о т о в. Это как же?

Х а р и з м а т и ч е с к и й. Общественность имеет ме­ня в качестве ее представителя. Я, если надо, пре­дставляю общественность то в судах, то в разного рода президиумах, как сегодня: на банкетах по слу­чаю и без случая, на похоронах, поминках и именинах уважаемых лиц. А я сам по себе к общественности не отношусь совершенно, и рядом с ней никогда не сто­ял!

Т у р а н д о т о в(зачарованно глядя ему в рот). А, вот оно что… (В с е м т р о и м.) Вы пока отой­дите в сторонку (указывает на столы с закусками и напитками), и постойте там, поскольку тут от обще­ственности еще кое-кто ожидается! (Смотрит список приглашенных г о с т е й, шевелит губами.)

В с я т р о и ц а отходит к столам и набрасыва­ется на напитки с закусками. Слышатся возгласы: «Я бы эту общественность, будь моя воля, близко в при­сутственные места не пускал!», «Я не Смехотворный в смысле ничтожный, я тоже в некотором смысле пре­дставляю общественность!», «Иные девицы, други, па­дают так неловко, что от этого население увеличива­ется!», и т д.

Появляется Л и м п о п о вместе со З н о й н о й А в д о т ь е й Н и л о в н ой.

Т у р а н д о т о в(бросаясь навстречу им). Джузеппе Петрович, и вы здесь! По зову сердца, или по призыву общественности?

Л и м п о п о(скривился, будто от кислого). Какая обще­ственность, батенька? Общественность – это шлюха, которая продается за деньги на каждом углу. Общественность – это общественные туалеты, которых у нас тоже практически нет. Одно, извините, общее отхо­жее место без всяких удобств, без подогрева и сту­льчака, прямо в голом поле, или, извините, в подъе­зде. А в стране, где нет общественных туалетов, не может быть и приличной общественности. Так что я, батенька, не от общественности, а от своей писате­льской организации. Кстати, разрешите представить: Знойная, Авдотья Ниловна, литературовед, пишет дис­сертацию о моем скромном творчестве.

З н о й н а я(жмет руку Т у р а н д о т о в у). Авдо­тья Ниловна, доктор наук, специализируюсь на поис­ках необыкновенных талантов. Таких, которые дейст­вительно невинны и девственны, как дочери китайс­кого императора. Подобные таланты особенно редки, и рвать их зубами, то есть, прошу прощения, брать под опеку и под защиту одно наслаждение для старе­ющей женщины. Сожрать живьем, то есть, прошу про­щения, помочь встать на ноги какому-нибудь талант­ливому драматургу, написавшему гениальную пьесу, – это все равно, что обрести райское счастье, или вы­играть миллион в беспроигрышную лотерею!

Л и м п о п о(смеется). Я для Авдотьи Ниловны никакого интереса уже не представляю, так как пишу в основ­ном мемуары, или езжу на заграничные форумы.

З н о й н а я(со смехом). Да, старые мерины мне абсолю­тно неинтересны, мне подавай свежатинку, подавай неофитов, которые меня возбуждают почище «Виагры». Скажите, а нельзя ли мне познакомиться с автором этой вашей гениальной статьи, в которой впервые было упомянуто о Блистательном Недоноске?

Т у р а н д о т о в(разводит руками). Нет, к сожалению, нельзя, ибо он сбежал, не выдержав груза славы, и где находится в настоящий момент, неизвестно.

З н о й н а я(хищно). Как жаль, а у меня как раз в живо­те забурчало в предчувствии лакомого кусочка! Вы мне сообщите, если не трудно, когда он опять на ра­боту вернется. (Л и м п о п о.) Пойдем, Джузеппе Петрович, выпьем по маленькой; нет авторов, так хоть сандвичей пожуем!

Т у р а н д о т о в(с преувеличенной вежливостью). Да, да, вы пока выпейте и закусите, неизвестно еще, что будет после пришествия Недоноска: то ли сухой закон, то ли всеобщая мобилизация!

Л и м п о п о и З н о й н а я закусывают и вы­пивают.

В банкетный зал заходит К л и к у ш а.

Т у р а н д о т о в(удивленно). А тебя каким чертом сю­да занесло, старая сводница?

Кликуша. Вот в том-то и дело, что чертом, милый мой человек, не к ночи будет помянуто это имя. Чув­ствую, что пахнет жареным, и не могу удержаться, ибо страсть как люблю все с пылу и с жару. Позволь, мил человек, в сторонке постоять, и посмотреть на грядущее светопреставление. Мне много не надо, кро­шку в рот да водички глоток, а все остальное сами дадут.

Т у р а н д о т о в. В том-то и дело, что дадут, ибо без таких, как ты, к сожалению, не обойтись. Ладно, постой в сторонке, да смотри не проси никого руч­ку позолотить – тут такие люди, что вмиг своей золо­той ручки лишишься!

К л и к у ш а кланяется и отходит в сторону.

Появляется Л ю с я Ш п и ч а к и с ней с т а ­й к а п о к л о н н и ц. По залу прокатывается сдержанный ропот.

Л ю с я(проходя вперед по ковровой дорожке). Спокойней, ребята, спокойней, это пока что не Недоносок, а я, Люся Шпичак, светская львица. (Т у р а н д о т о ву.) Извините, папаша, что без приглашения и без бриллиантов, все брилики оставила в сейфе. Воруют, папаша, воруют безбожно, что в Каннах, что в оте­чественных забегаловках. Ну да ладно, это все ме­лочи, в обществе недоносков и без бриликов можно вполне обойтись (пренебрежительно оглядывается по сторонам).

Т у р а н д о т о в(растерянно глядя в список гос­тей). Но позвольте, вас нет в числе приглашенных!

Л ю с я(беря Т у р а н д о т о в а двумя пальчиками за лацкан). Послушай, папаша, мне не нужно никаких приглашений, я и без них бывала везде! (Загибает пальцы.) Я бывала в Каннах и в Ницце, я посещала скачки на приз президента, меня приглашали в Чечню, и я танцевала там для бородатых и вооруженных муж­чин: прямо на столах с фантастическими яствами, со­вершенно голая, прострелянная насквозь несколькими сотнями обезумевших глаз. Я бывала везде, понимаешь: вез-де, – потому что я светская львица, и без ме­ня не может обойтись ни один прием и банкет. Я очень любвеобильная и очень добрая, меня желают и любят одновременно очень многие, я вызываю оргазм сразу у огромной толпы, и могу заменить собой несколько публичных домов. Я – уникальный феномен не хуже ва­шего ожидаемого Недоноска, и я ни за что не пропу­щу появление такого блистательного супермена!

Т у р а н д о т о в(растерянно, с дрожащими губами). Но почем вам известно, что это супермен, почем вам из­вестно, что это мужчина? Никто не видел Недоноска в лицо, его только все ждали, но что он конкретно из себя представляет, никому неизвестно. Это вооб­ще может быть женщина, или существо иного порядка, которое поразит всех так, что мы вообще больше не встанем!

Л ю с я(снисходительно). Папаша, а почему ты думаешь, что Люся Шпичак спит только с мужчинами? Да от муж­чин меня давно уже тошнит, как от не знаю чего. И это даже хорошо, что Недоносок окажется женщиной или внеземным трансвеститом!

Т у р а н д о т о в(в отчаянии кричит). Но здесь вам не публичный дом, здесь редакция известной газеты!

Л ю с я(снисходительно). Это у вас, у недоносков, не публичный дом, а у Люси Шпичак везде публичный дом! (С т а й к е п о к л о н н и ц.) Пойдемте, девушки, освежимся перед предстоящей работой!

Уходят к накрытым столам, вызвав там ажиотаж и переполох.

Т у р а н д о т о в(сам себе, растерянно). Но как же так, ведь их не было в списке! (Бессмысленно смот­рит в изрядно помятый уже список гостей.)

В дверях появляется м н о ж е с т в о г о с т е й, которые шумно заходят в зал и растекаются по всему помещению.

М а р и н а не успевает выдавать всем значки и надписью: «Блистательный Недоносок».

Т у р а н д о т о в(растерянно, перебегая от одного г о с т я к другому). Господа, но так же нельзя, здесь же официальный банкет! (Пытается остановить одного из г о с т е й.) Кто вы, откуда, предста­вьтесь, так же нельзя!

Г о с т ь. Квазимодо Ваня, стриптизер. Вы только не пере­бивайте и выслушайте меня до конца. Понимаете, это я сейчас стриптизер и все такое, в том числе и секс-символ для многих как женщин, так и не женщин вообще, но это все наносное, и в душе я очень раним. Пропустите меня, добрый человек, я вам что хотите наедине покажу!

Заискивающе улыбается Т у р а н д о т о в у. Т у р а н д о т о в отшатывается.

Т у р а н д о т о в. Нет, нет, лучше не надо!

К в а з и м о д о(очень проникновенно). Нет, вы не по­няли, я, видимо, уже вообще никому ничего не буду показывать, и даже очень знойным старушкам, кото­рым за восемьдесят, и которые платят мне за это ог­ромные деньги. А зачем мне огромные деньги, если в душе я раним и заброшен, если я недоношен по жиз­ни, и только прикрываюсь крепкими мускулами? (Очень жалобно.) Пропустите меня, дядя, а не то я в обмо­рок упаду!

Т у р а н д о т о в(слабо машет рукой). Проходите. Раз вы недоносок по жизни, то вам тут самое место! То­лько не обнажайтесь и не падайте в обморок!

К в а з и м о д о идет за столы, машет ручкой, как знакомой, Л ю с е Ш п и ч а к. Л ю с я машет в ответ.

Т у р а н д о т о в(хватая за шиворот другого неп­рошенного г о с т я). А вы кто такой?

Г о с т ь.А я Прокофий Филиппович, приехал из Нижнего. Где тут у вас комплексный обед можно приобрести? Мотался, знаете-ли, весь день по Москве, ничего, кроме слухов о каких-то не то недоношенных неграх, не то извращенцев с блестящей прической, не смог почерпнуть. А так хочется в Третьяковку сходить!

Т у р а н д о т о в(тупо глядя на него). Если насчет недоношенных и извращенцев, то это как раз к нам. А комплексный обед вам сейчас подадут. Вы на вто­рое что предпочитаете: котлету по-киевски, или биточки с подливкой?

П р о к о ф и й Ф и л и п п о в и ч(жалобно). Мне лу­чше биточки, у меня денег не очень много, а так хо­чется в Третьяковскую галерею попасть!

Т у р а н д о т о в(орет). Туда, туда, если в Третья­ковскую, то туда! (Показывает на столы.)

П р о к о ф и й Ф и л и п п о в и ч. Большое спасибо, только мне без подливки, пожалуйста, у меня изжо­га и застарелая язва!

Т у р а н д о т о в. Хорошо, что не застарелый сифилис!

П р о к о ф и й Ф и л и п п о в и ч. Это как?

Т у р а н д о т о в.Это шутка. Идите, вас обслужат по первому классу!

П р о к о ф и й Ф и л и п п о в и ч идет обедать. Появляется Н е м ч и н с к и й, взгляд его полу­безумный, в руках пачка листов со стихами. Идет вперед, не замечая М а р и н ы, которая в испуге отшатывается от него, и натыкается на Т у р а н д о т о в а.

Т у р а н д о т о в. Ба, вот это явление! Откуда, друг, какими судьбами? А мы уж, брат, совсем тебя со сче­тов списали; хотели вот только к премии посмертно представить, да взять на твое место нового челове­ка.

Н е м ч и н с к и й(тянет руки к Т у р а н д о т о в у). Аполлинарий Игнатьевич, я все выяснил!

Т у р а н д о т о в(удивленно, потом с досадой махнув рукой). Что ты выяснил? А, впрочем, это неважно! Ты, друг, не можешь уже ничего ни выяснить, ни, наоборот, запутать и замутить, потому что след свой в истории ты уже оставил, и больше от тебя не требуется ничегошеньки.

Н е м ч и н с к и й(все так же протягивая руки в сто­рону Т у р а н д о т о в а). Аполлинарий Игнатье­вич, я каюсь, я сознаю, что написал безумную, со­вершенно бессмысленную статью, которую обманом, с помощью Марины, поместил в вашей газете. Мне не давало покоя имя, услышанное вполуха и мимоходом – Блистательный Недоносок, – оно действовало на ме­ня гипнотически и наркотически, я заболел сочетани­ем этих двух слов, и итогом этой болезни явилась эта необдуманная статья.

Т у р а н д о т о в(внимательно глядя на него). Мне кажется, ты и сейчас болен!

Н е м ч и н с к и й. Да, я болен, я болен поиском исти­ны и новым, совершенно ошеломляющим знанием! Ибо я бросил все, что имел до этого: газету, семью, дру­зей, любимую, и, спустившись под землю, проникнув в страшные московские катакомбы, отыскал наконец-то того, кто зовется Блистательным Недоноском!

Т у р а н д о т о в(скептически). Ну и кто же это та­кой, чье это имя?

Н е м ч и н с к и й(страстно). Блистательный Недоносок – это имя одного московского бомжа, к тому же талант­ливого поэта, и вот его стихи, которые, я уверен, вы напечатаете в вашей газете. К сожалению, его нет больше на свете, он трагически погиб, но я поклялся издать его книгу стихов, и, что бы мне это ни стои­ло, выполню свою клятву!

Т у р а н д о т о в(так же скептически). И это все?

Н е м ч и н с к и й. Да, все, но разве этого мало? Раз­ве это не сенсация, которой стоит посвятить целый номер газеты?

Т у р а н д о т о в(мягко, укоризненно). Миленький мой, твоя сенсация ровным счетом ничего не стоит. Блистательный Недоносок – это вовсе не бомж, и уж тем более не поэт, ибо неизвестно еще, кто более неудобен и опасен для общества! (Воодушевляется.) Блистательный Недоносок – это высшее существо, пре­дел мечтаний всех нас, маленьких и не блещущих ни­чем недоносков, на банкет по случаю явления кото­рого ты сегодня попал. Понятно тебе – не бомж и не поэт, а высшее существо, которое с минуты на минуту явится нам и миру, и, возможно изменит во­обще ход истории. (Пренебрежительно показывает на стихи.) А свои стишки ты можешь выкинуть в ближай­шую урну, они здесь абсолютно никого не интересу­ют!

Н е м ч и н с к и й(растерянно). Почему же выкинуть? Но как же так! Ведь я действительно все выяснил, и все это правда! Нет, я не буду молчать, я не хо­чу молчать, ведь смерть человека не может пройти бесследно, тем более смерть поэта! (Бросается к накрытым столам, перебегает с одной стороны на дру­гую, обращается к г о с т я м.) Послушайте, пос­лушайте меня, ничтожного, начинающего журналиста, практически стажера, который бросил все, спустился в московские катакомбы, и узнал страшную правду. Правду о жизни, которую ни я, ни вы, никогда не видели, и никогда не увидим. Послушайте стихи стра­нного бомжа по имени Блистательный Недоносок, кото­рые он написал глубоко под землей, и которые я вы­нес наверх, чтобы читать солнцу и свету! Слушайте! Слушайте! Слушайте! (Читает стихи.)

Некоторое время после того, как Н е м ч и н с ­к и й кончил читать, стоит пронзительная тишина, а потом раздается оглушительный смех. Г о с т и смеются и корчатся в пароксизмах и судорогах бе­зумного смеха, который валит их с ног, бросает друг на друга, заставляет бить об пол посуду и вскакивать на столы, чтобы совершать на них отвра­тительные и дикие танцы.

Н е м ч и н с к и й стоит растерянный посреди актового зала, держа в опущенных руках пачку стихов.

Н е м ч и н с к и й(грустно). Простите, господа, но я, кажется, понял вашу главную мысль. Вам не нуж­ны стихи мертвых поэтов, как, очевидно, не нужны и живых. Вы предпочитаете быть недоносками, ну так будьте же ими, а я ухожу, чтобы вновь спусти­ться под землю. Здесь, наверху, слишком все подло и гадко, слишком отчетливо видны ваши пороки, а мне необходимы тишина и покой, чтобы решить, как жить дальше!

Уходит, прижимая к груди пачку стихов. Смех и улю­люканье сопровождают его уход.

Появляется чета А н т и п о д о в ы х, с интересом оглядывает уходящего Н е м ч и н с к о г о.

Т у р а н д о т о в(бросаясь к Т р о я н у Б о р и с о в и ч у). Ну что, слышно что-нибудь?

А н т и п о д о в. Нет, пока ничего не слышно.

Т у р а н д о т о в. А видно что-нибудь?

А н т и п о д о в. Нет, и не видно покамест, но чую, близко уже.

С о ф и я А н д р е е в н а(начинает завывать). Гул по земле идет, земля слухом полнится, шаги слышу тяжелые, поступь слышу командную!

А н т и п о д о в(жене). Не вой, София Андреевна, как сука на луну, или на мертвых щенят, держись до конца, как ты держалась за своим кассовым ап­паратом! Одним словом, София Андреевна, становись за кассу, и управляй этим борделем! (Делает рукой вокруг широкий жест.)

С о ф и я А н д р е е в н а(так же весело-истерич­но). Бордель так бордель, а все же поступь тяже­лую явственно слышу!

Т у р а н д о т о в(обалдело-полуобморочно). Вот и прекрасно, что вы решили меня сменить. Я, если сейчас не выпью чего-нибудь, то или старуху пришью, или заговорю разом на двунадесяти языках!

Присоединяется к г о с т я м и залпом выпивает несколько бокалов шампанского.

Безумие продолжается еще с больше силой. Г о с ­т и по очереди выбегают на середину банкетного зала, кто один, кто вдвоем, кто в с т а е с та­кими же г о с т я м и, кто голышом, кто в галсту­ке и в ботинках, держа в руках то вилку, то тарел­ку, то недопитый бокал, и выкрикивают местами неч­ленораздельное и непонятное. Потом возвращаются назад, и на их месте тут же появляются новые. Неко­торые танцуют и пытаются петь. В л ю б ч и в ы й и Внимательный строчат в свои блокно­ты не переставая, заглядывая в рот гостям то с одной, то с другой стороны, то просовывая голову им под мышку, то забираясь под стол, то даже вска­кивая на них сверху.

Г о н д у р а с о в и М е с о п о т а м о в(обняв­шись). Кто сказал, что журналистика – это вторая древнейшая профессия в мире? Протестуем, она ро­дилась самой первой, ибо еще змий в райском саду выпускал газету для Адама и Евы, в которой рекла­мировал райские яблочки, как панацею от одиночест­ва, поноса, туберкулеза, куриного гриппа и ночно­го недержания мочи. Неудивительно, что Ева подда­лась на эти дешевые штучки! (Уходят.)

З и н д е л ь ш т е й н и Ш а л у н(обнявшись). Кто сказал, что в Государственной Думе работают одни недоноски? Протестуем, здесь все несут и несутся, как следует! Ура, да здравствует президент! Да здравствует Государственная Дума, самая честная Дума в мире! (Довольные, исчезают.)

В с е т а к о в с к и й, С м е х о т в о р н ы й и Х а р и з м а т и ч е с к и й(обнявшись). Про какую общественность вы говорите? Мы слышали про общественные работы, общественный договор и обще­ственные туалеты. Общественность – это аппендикс, от которого давно избавились путем хирургического вмешательства. Общественность – это то, что заформалинено и лежит на полке в кунсткамере. Общест­венность вообще надо приравнять к непотребным сло­вам, и писать ее на заборах и в общественных туа­летах, тужась от собственного величия и от вели­чия твоей великой страны. (Орут.) Меняем общест­венность на общественные туалеты, тем более, что последних действительно мало! (Исчезают, шатаясь.)

В л ю б ч и в ы й и В н и м а т е л ь н ы й(оба в черных очках и с прежними блокнотами, в которые они записывают ответы з р и т е л е й). Вы жена­ты? вы имеете родственников за границей? вы инте­ресуетесь государственными секретами? вас кусали в детстве собаки? как вы относитесь к однополым бракам? вы диссидент? вы потенциальный шпион? не спорьте, в душе все диссиденты! вы готовы продать Родину за миллион долларов? а за два миллиона? а за десять? не готовы? тогда вы еще опасней, и вас нужно немедленно расстрелять. А мы готовы, и поэ­тому не опасны, и задаем вам эти вопросы! Молчать, не разговаривать, повернуться спиной, снять обувь, она вам уже не понадобится; вы дышите? вы спите, вы мечтаете о прекрасном? не будьте наивными, нам известны все ваши мечты; можете пока что идти, но не думайте, что это надолго! (Улыбаются, и, обняв­шись, уходят.)

Л и м п о п о. Вы не слыхали про новую национальную идею: все становятся недоносками, и срок беремен­ности автоматически сокращается на пару месяцев. Большая экономия будет в масштабах огромной стра­ны! (Уходит.)

З н о й н а я. Скажите, как вы относитесь к вопросам языкознания? Не думали об этом? Вот и напрасно! (Протягивает вперед руку.) Слышите шелест стра­ниц – это верстается второй том «Вопросов языкоз­нания», и, поверьте, чтение его сплотит всех не хуже любой национальной идеи! (Язвительно улыба­ется, уходит.)

К в а з и м о д о. Квазимодой Ваней меня зовут, и вы не смотрите, что я такой накачанный и любимец сла­бого полу. Я на самом деле тоже слабый, и маму очень люблю, потому что лучше мамы нет никого на земле. Меня в детстве папа очень сильно бил, и издевался разными нехорошими способами, а мама жа­лела, и гладила по голове. Вот поэтому я и вырос такой нехороший, но в душе я другой, и очень ра­нимый!(Уходит.)

К л и к у ш а. Кликуша я, Матрена Петровна, предсказы­ваю землетрясения, моры и глады, вспышки сверхно­вых и рождение младенцев с тремя головами. Позолотите, родимые, ручку, скоро у вас на двоих будет одна голова и все небо в алмазах! (Отходит.)

Л ю с я Ш п и ч а к(на столе, совсем голая). Разврат, разврат! Да здравствует разврат, как новая нацио­нальная идея для недоношенных и озабоченных! (Тан­цует на столе в окружении восторженных п о к л о ­н н и к о в и п о к л о н н и ц.)

Н е к т о П р о к о ф и й Ф и л л и п п о в и ч. А все же хорошо, что я не взял котлету по-киевски! Очень, знаете, хочется попасть в Третьяковскую галерею!(Вежливо отходит.)

Телефон, висящий на стене, начинает звонить.

А н т и п о д о в(снимает трубку). Але, кто говорит, Кремль? (Сразу же вытягивается в струнку.) Да, Порфирий Савельевич, это я, Антиподов. Все ли со­брались? Все, Порфирий Савельевич, все до единого, и ждем-не дождемся явления Недоноска! Что вы гово­рите? Недоносок уже идет? Уже грядет, и шаги его гулко раздаются по коридору? Внимать шагам Недо­носка, и отложить все ненужные мелочи? Хорошо, Порфирий Савельевич, все отложим, и будем внимать! (Несколько мгновений прислушивается, а потом осторожно вешает трубку. Торжественным и звонким го­лосом.) Господа, господа, Недоносок уже идет!

Г о с т и продолжают веселиться по-прежнему.

Дверь внезапно захлопывается, а потом открывается настежь. Слышится торжественный гимн и чьи-то твердые, уверенные шаги. Через дверь на красную ковровую дорожку уверенно заходит Н е з н а к о ­м е ц в м а с к е. Останавливается, ни на кого не глядя, посередине зала, на мгновение замирает, и медленно снимает маску с лица.

А н т и п о д о в(торжественно и подобострастно). Го­спода, Недоносок пришел!

Немая сцена. Г о с т и застыли в тех позах, в которых были они в последнее мгновение. На лицах у всех написаны удивление и испуг. Рты перекошены, головы и туловища наклонены вниз, руки и ноги рас­ставлены в стороны, глаза выпучены. Какое-то время играет торжественный гимн, а потом наступает долгая, пронзительная тишина.

Н е д о н о с о к подходит к краю сцены, и зами­рает, глядя в зрительный зал.

Общение Н е д о н о с к а с публикой продолжается бесконечно.

Конец.

2006