Нет смысла, разумеется, задаваться вопросом: кто был по национальности Исидор Калинофф? Разумеется, он был наполовину русским и наполовину евреем, поскольку мать, которую он в конце концов отыскал, призналась ему, что была еврейкой, но всю жизнь зачем-то скрывала это. Более того, оказалось, что у него за границей проживают богатые родственники, готовые оказать нуждающемуся писателю всяческую поддержку! Собственно говоря, судя по рассказам матери, родственники всегда обладали значительным состоянием, многие из них до революции были директорами банков, владели акциями железнодорожных компаний, а также имели доходные дома в Киеве, Одессе, Москве и Санкт-Петербурге.

– Прости меня, сынок, за то, что я открылась тебе так поздно, практически перед смертью, но на небесах мы встретимся вновь, и уж там-то, я надеюсь, ты будешь самым известным писателем!

Через несколько дней после встречи с Исидором мать его умерла от неизлечимой болезни, успев оставить сыну адреса всей своей богатой родни. Исидор так привык быть безвестным и ничего не значащим в мире литературы, как, впрочем, и в жизни, что поначалу дичился своих богатых родственников и стеснялся принимать от них помощь. Собственно говоря, помощь эта первые годы была чисто символической: так, например, приехавшая к нему из Франция древняя старушка, назвавшаяся его бабушкой и остановившаяся в шикарном номере гостиницы «Космос», привезла ему пару джинсов пятьдесят восьмого размера и какую-то детскую майку с изображением не то Санта-Клауса, не то Че Гевары. Джинсы Калинофф тут же выгодно продал в одном из московских туалетов, обычном месте сбора разного рода фарцовщиков и их многочисленных клиентов, а майку не то выкинул в мусоропровод, не то отдал первому попавшемуся мальчишке на улице. На этом до поры и закончился его опыт общения со своими зарубежными родственниками: до момента падения советского Союза оставалось еще не меньше десяти лет, и железный занавес, установленный на границах страны, отлично выполнял свою роль! Поэтому Исидор, безбедно прожив целый год на проданные бабушкины джинсы, опять вернулся к своему основному занятию: писанию романов, которые никому не были нужны. Следующий роман, написанный им все в том же бараке на задворках Мытищ, назывался «Азовский», по девичьей фамилии матери, которую она сообщила ему перед смертью. Это была попытка переписать на русский лад знаменитый роман Сэлинджера «Над пропастью во ржи», и, разумеется, эта попытка решительно не удалась! Исидор рассказывает о том, как шестнадцатилетним, закончив всего восемь классов, будучи безумно влюбленным в одну из своих одноклассниц, и в очередной раз поссорившись с отцом, он уехал в Ялту на концерт джазовой музыки, после которого намеревался покончить с собой. На почти трех сотнях страниц описываются страдания комплексующего подростка, его отношения со сверстниками, отвергнувшей его чувства девушкой, ненавистным ему отцом, и даже с воображаемой матерью, которую он сделал одной из героинь этого очень наивного и, в общем-то, не такого уж и плохого романа. Однако редактора в журналах и издательствах решили по-своему, и на корню зарубили этот очередной шедевр Исидора, заодно уж поиздевавшись и над его псевдонимом Калинофф. Как ни странно, сам автор воспринял свою очередную неудачу необыкновенно спокойно, он давно уже понял, что такова его судьба, и, есть у него за границей родственники, или нет, а также еврей он, или русский, но ему до смерти суждено отныне писать роман за романом, а потом тщетно разносить их по редакциям. Такова, очевидно, его судьба, такова его карма, наказание за прежние грехи, за прежнюю неизвестную ему жизнь, в которой он был, возможно, излишне преуспевающим романистом, и с презрением относился к своим менее удачливым собратьям по перу. Так он и существовал неизвестно на что несколько лет, сочиняя помимо романов еще и пьесы, а также фантастические рассказы, которые ему, как ни странно, иногда все же удавалось публиковать. Он давно уже понял, что главное для литератора – это умение ходить по редакциям и заводить нужные связи, которых у него за последние годы накопилось великое множество. Несмотря на то, что его почти нигде не печатали, он был на дружеское ноге со многими могущественными в литературном мире людьми, один из которых, известный писатель, а по совместительству редактор одной очень престижной фантастической серии, где Исидор время от времени каким-то чудом печатался, так объяснил ему его положение:

– Ты, Исидор, ни в коем случае не должен считать себя неудачником! То, что твои романы не печатают, а печатают кого-то другого, вовсе не значит, что ты плох, а они хороши. Просто они попали в струю, а ты не попал, но главное, что ты состоишь при деле, как тот еврей, что варит куриные яйца и продает их на рынке по той же цене, что и сырые. Ты сам, кстати, кто по национальности, уж больно смущает меня твой нос и эти твои летящие в стороны волосы. Уж больно напоминают они еврейские пейсы!

Исидор тогда отшутился, сказав, что у него просто нет денег на парикмахера, и расчувствовавшийся редактор дал ему взаймы приличную сумму, а заодно уж взял себе в сборник один из его фантастических рассказов. В стране, закрытой со всех сторон глухим железным занавесом, происходило так много удивительного и фантастического, что фантастика здесь всегда была в цене, как вареная колбаса, которую моментально сметали с прилавков.

В своем романе «Исидор Калинофф, человек и гражданин вселенной», Айзек Обломофф мастерски рисует сцены быта литературного андеграунда последнего десятилетия советской власти. Особенно удаются ему сцены застолья и обязательных разговоров по душам, столь необходимых русскому, затерянному в огромных заснеженных пространствах, человеку. Также не уклоняется автор и от описания женщин, подруг Калиноффа, которые сопровождали его по жизни. Со столь странным и абсолютно, с точки зрения большинства, неудачливым человеком, говорит Обломофф, могли жить только лишь такие же неудачницы или, наоборот, особенно самоотверженные женщины, которых на Руси хватало всегда. После развода с женою, искренне считавшей его идиотом, Исидор одно время знался с некоей литературной дамой, у которой была своя квартира в Москве под крышей одной из старых высоток, из окна которой была видна кольцевая дорога и массивы унылого подмосковного леса. Дама писала детские повести, была ярко-рыжей, имела во рту вставной золотой зуб и по часам пила из чайника кипяченую воду, совершенно в конце концов сведя этим с ума Айседора, который с облегчением ее покинул. О литературных достоинствах детских повестей дамы мы умолчим. Какое-то время после этого он жил с приблудшей поэтессой, необыкновенно восторженной и наивной, которая вскоре, к сожалению, умерла от туберкулеза. Но наиболее длительной связью Калиноффа, продолжавшейся почти десять лет, была жизнь с необыкновенно влюбленной в него еврейкой по имени Инга Бланк, которая по нелепой случайности погибла, попав в гололед под пригодную электричку. После этого Калинофф надолго загрустил и почти не встречался с женщинами, опасаясь опять потерять кого-то из них, справедливо (а быть может, надуманно) полагая, что его собственная несчастливая судьба отражается и на его подругах.

– Мы, Исидорушка, совершенно заброшенные и никому неизвестные русские мужики, – говорил ему за бутылкой водки в каком-то грязном мытищинском кабаке такой же, как и он, безвестный и непризнанный литературный гений, – но нас, Исидорушка, любят русские бабы, а также бабы еврейские, молдавские, польские, и еще черт знает какие, в том числе даже и африканские, и, следовательно, мы существуем! Бабы кого попало, Исидорушка, любить не будут, у них насчет этого очень четко поставлено, у них на того, кто в природе не существует, особый нюх имеется и особый глаз.

Исидор тогда подумал, что, может быть, этот его приятель прав, и кого попало русские бабы любить не будут. Вот и славненько, решил он для себя, глядишь, продержусь на плаву еще какое-то время, а там, глядишь, напишу наконец гениальный роман! В это время как раз в стране началась перестройка.