В последних числах ноября Евдокия Петровна, преподавательница арифметики, сказала:
— Завтра будет контрольная. Повторение всего пройденного. Хорошенько подзаймитесь.
Накануне по радио передавалась особенно радостная и победоносная сводка. «Последний час» сообщал, что наступление продолжается и что с 19 по 26 ноября наши войска заняли много населённых пунктов, железнодорожных станций и городов, захватили в плен уже шестьдесят три тысячи фашистских солдат и офицеров, около двух тысяч разных орудий, около четырёх тысяч пулемётов, множество винтовок и ещё разных других военных трофеев.
— Правда, — сказал Аркадий после урока, — хорошо бы нам всем классом написать эту контрольную на одни пятёрки и четвёрки! Даже чтобы троек ни у кого не было. А уж двоек ни в коем случае… Вот тогда бы контрольная работа у нас была в честь Сталинграда.
— Да-а, — протянула беленькая Нюрочка, — разве так бывает, чтобы всем классом на одни пятёрки да четвёрки?
— А почему не быть-то? — воскликнул Васятка, тот самый паренёк из Куптурского колхоза, который во время копки картофеля был бригадиром ребячьей колхозной бригады. — Постараемся и напишем! У нас в колхозе весь вчерашний день работали в честь Сталинграда. Знаете как старались!
— Ребята, — подхватила Катя, — давайте постараемся и напишем эту работу как следует, на пятёрки и четвёрки. Кто — за?
— Все — за! — сказала Мила. — И не может быть никого — против… Можно на совесть подготовиться и лицом в грязь не ударить. Только, ребята, уж если решили всем классом, так и давайте!
— Конечно, всем классом! — заговорили остальные.
— И предлагаю, — сказала Мила, — завтра всем притти не к девяти, а к восьми. До уроков всё повторим и, если у кого будет непонятное, друг другу объясним и поможем…
— Так и сделаем, — сказал Васятка из Куптура. — Сегодня занимаемся на совесть у себя дома, завтра приходим к восьми в школу и повторяем вместе.
— Решено! — воскликнул Аркадий. — И подписано!
Обыкновенно в школьной комнате детдома занимались в таком порядке: сначала первый и второй классы. С ними готовили уроки обычно Катя и Клава. На смену им приходили ребята третьего и четвёртого классов. Эти занимались самостоятельно, но под наблюдением Галины Степановны или Марины. И, наконец, на весь вечер, до последнего звонка, школьная комната предоставлялась старшим.
Тихо бывало здесь в эти вечерние часы. Только перья чуть-чуть поскрипывали, только страницы книг шуршали, и лишь изредка раздавался чей-нибудь приглушённый шопот: «До какого параграфа? До этого или до того?» Или: «Дай-ка мне книжку, если кончил…»
А большая лампа-молния ярко освещала ребят, их лица, склонённые над книгами и тетрадями.
Тут же вместе со своими ребятами и Софья Николаевна. Она объясняет непонятное, помогает, тихонько диктует тем, кто отстаёт по русскому языку и нуждается в дополнительном диктанте.
В этот вечер перед контрольной пятиклассники прямо не могли дождаться, когда наступят их часы. Как только младшие кончили заниматься, они всей гурьбой заняли левую сторону большого стола и уткнулись в задачники и тетради.
Наташа вместе со всеми была тоже в школьной комнате, и возле неё лежали и задачник и тетрадь, но, видно, голова её была занята не поездами, которые мчались навстречу друг другу, и не бассейнами, из которых выливалась и переливалась вода. Даже забыв обмакнуть перо в чернила, хмурым и рассеянным взглядом она смотрела куда-то в сторону, мимо задачника и тетрадки…
— Наташа, — тихонько шепнула Катя, — что ж ты?
— Сейчас, — поспешно сказала Наташа и придвинула к себе задачник.
— Помочь? — с другого бока шепнул Аркадий. — Давай…
— Не надо, я сама, — ответила Наташа и обмакнула перо.
Но когда Катя через некоторое время глянула в Наташину тетрадку, она не заметила ни одной цифры, но зато там сидела большая лиловая клякса, и от этой кляксы Наташа задумчиво вела во все стороны длинные лиловые лучи…
— Наташа, — снова и с укоризной прошептала Катя, — что ж ты не занимаешься? Неужели не можешь постараться?
Наташа вдруг сердито вспыхнула:
— Вот тоже!.. Что ли я сама не знаю, что нужно делать?! Оставьте меня в покое…
Аркадий и Катя обиженно переглянулись. Что ж, если человек не желает заниматься да ещё так отвечает, они его, конечно, оставят в покое. Только ведь не маленькая, должна понимать: от такой подготовки ничего хорошего получиться не может…
В этот вечер они больше не заговаривали с Наташей и нарочно перестали обращать на неё внимание.
Наташа оставалась в школьной комнате позже всех. Уже и пятиклассники, и шестиклассники, и самые старшие, семиклассники, все разошлись, все сделали уроки, и Софья Николаевна ушла проводить литературный кружок, а Наташа всё сидела да сидела над задачником и над пустой тетрадкой. Нельзя сказать, что у неё ничего не выходило. Она просто не пыталась ничего делать. Она не решила ни одной задачи и не сделала ни одного примера. Она была полна обиды на Катю, Аркадия и остальных ребят. Вот так товарищи! Видят, что она целый вечер не выходит из школьной комнаты, и хоть бы один забежал спросить: «Как твои дела, Наташа? Не помочь ли тебе?» Она забыла, что недавно Катя и Аркадий предлагали свою помощь; она забыла, что сама и очень грубо отказалась от этой помощи. Об этом она забыла. И теперь, прислушиваясь к весёлому, оживлённому говору в коридоре, с горечью и сердитой обидой шептала:
— Ну и ладно… Ну и пусть… Не хотят помочь, и не надо… Вот завтра будет двойка, тогда увидят!
Только одна единственная Анюта заглянула в школьную комнату.
— Ну, как? Хорошо подготовилась? — спросила она.
— А тебе какое дело? — холодно отрезала Наташа и вскинула, по своей привычке, вверх подбородок.
— Ты что, Наташик? — растерянно проговорила Анюта и удивлённо замигала ресницами.
— Ничего, — сумрачно ответила Наташа.
Обида попрежнему точила её сердце. Обида на весь мир и особенно на своих ребят, но, конечно, больше всего на Аркадия и Катю…
Утро наступило серое, слякотное. Липкие, мокрые хлопья снега вместе с дождём метались в воздухе. Заунывно свистел ветер. Осень доживала последние денёчки, перед тем как наступить зиме.
Урок начался, как обычно. Евдокия Петровна, войдя в класс, поздоровалась, попросила всех быть внимательными, достала листок с контрольной работой и стала писать на доске примеры и задачу.
И тут вдруг Наташа впервые поняла и ужаснулась тому, что совсем не подготовилась к работе. Как же так у неё вышло, что, просидев весь вчерашний вечер в школьной комнате, она ничего не сделала? Катя с Аркадием ведь предлагали помочь, но она отказалась и ответила им что-то плохое, а потом, ещё и обиделась на них…
А теперь ей, конечно, не решить ни одного примера. И задача, кажется, попалась невероятно трудная. Нет, нет, ей ничего не сделать… Она получит двойку.
Она обвела глазами весь класс, все парты, всех своих товарищей… Все, решительно все пишут. Всем всё понятно. Только она одна ничего не знает и ничего не сможет сделать…
Вот Катя, немного хмуря брови, внимательно перечитывает задачу, прежде чем решать.
Аркадий, тот уже быстро и легко пишет цифру за цифрой, строку за строкой, то и дело обмакивая в чернила перо.
И Мила перестала грызть ногти, сама себе кивнула головой, мол всё ясно и понятно, и стала медленно и аккуратно выводить цифры… Как старается! Конечно, как не стараться…
А как же она?
Как же она, Наташа?
Значит, напишет на двойку и подведёт весь класс?
И неужели никто ей не поможет? Никто?
Конечно, никто. Разве полагается помогать на контрольной? Ведь это подсказка. А за подсказку — вполне справедливая двойка. Ничего против этого не скажешь…
Как же ей быть? Как же ей быть?
И ещё, как назло, разболелась голова.
Вдруг Наташа решительно поднимается. Берёт листок с не начатой контрольной и подходит к учительскому столику.
— В чём дело? Что случилось? — тихо, вполголоса спрашивает Евдокия Петровна.
Наташа молча кладёт перед ней чистый листок.
Евдокия Петровна берёт листок, смотрит и уже совсем шопотом спрашивает:
— Почему ты не решаешь?
Стараясь не встретиться глазами с учительницей, Наташа хмуро отвечает:
— Не могу.
— Но ты и не пробовала! Иди на своё место, посиди, подумай и решишь. Ничего тут нет мудрёного.
Но тут вдруг на Наташу налетает. Она даже представить себе не могла, что ответит так, как ответила…
— Нет, — на весь класс говорит она громко и резко, — и пробовать не стану! Не буду, и всё тут…
В классе сразу наступает такая тишина, что слышно, как по стеклу дробно бьются и стучат дождевые капли.
Тогда Наташа кидается к двери, выскакивает в коридор, и дверь за ней громко, изо всех сил, захлопывается.
Все сидят оцепенев и смотрят на Евдокию Петровну.
— Продолжайте, ребята, — говорит она, подходит к окошку и начинает глядеть на слякотную, мокрую непогоду.