Давно ли было лето?

Давно ли под горячими порывами ветра деревья колыхали зелеными ветвями вдоль всего Ленинградского проспекта?

И цвели липы. Цвели и жужжали — столько на них было пчел… Откуда, из какого далекого далека прилетели они сюда — эти маленькие крылатые путешественницы?

А сама Маринка — давно ли она бегала в одном легком платье и тапочках на босу ногу, и прыгала через веревочку, и на горячем асфальте своего двора мелком чертила классики?

И вот уже осень. Голы ветви деревьев. Ни одного цветка на клумбах. Только кое-где на газонах уцелели отдельные травинки. Они желтые. Им зябко. Они стынут на ветру. А по мостовой и тротуару вперегонки с холодным ветром несутся сухие листья, бумажонки и какой-то пыльный осенний мусор.

Конец октября. Небо в тучах. Каждую минуту из них может брызнуть дождь или, чего доброго, пойти снег.

Но Маринке и дедушке все равно — дождь ли, снег. Они неторопливо идут вдоль Ленинградского проспекта и ведут между собой неторопливый разговор.

— Дедушка, — спрашивает Маринка, — как ты считаешь, много на свете хороших людей?

Помолчав, дедушка отвечает:

— Хорошие люди всюду есть.

— А у нас, в Москве?

— И у нас много. Даже очень много хороших людей.

— И сейчас по Ленинградскому проспекту тоже идут хорошие люди?

— А как же!

— Покажи мне хороших людей, дедушка, — просит Маринка.

А навстречу им — две девушки. Обе молодые. Обе краснощекие. Обе в ватных стеганых брюках, и каждая — с ног до головы в белых меловых разводах. Значит, обе работают на стройке. Работают даже сегодня, в воскресенье. Строят дома, чтобы те, кто живет в старых развалюшках, поскорее переехали в светлые, просторные квартиры.

Одна девушка посмотрела на Маринку, улыбнулась ей. Другая посмотрела и тоже улыбнулась. Чуть порозовев, Маринка улыбнулась им двоим.

Ну, про них-то и спрашивать у дедушки нечего. Маринка может сама разобраться. Хорошие они! Даже, может быть, очень хорошие! Сразу видно.

Рядом с тротуаром — машины. Грузовые, легковые, автобусы, троллейбусы. Куда-то мчатся, несутся, летят. Шуршат шины по асфальту.

«Ни за что не перейти на другую сторону из-за этих машин, — думает Маринка. — Ни за что на свете!»

А на той стороне за забором виднеется красивое длинное здание с колоннами у входа. Маринка знает: это плавательный бассейн. Вообще здесь, на проспекте, все знакомо ей. В большом доме, мимо которого они сейчас идут, молочная. Сюда бабушка ходит за маслом, сыром и молоком. В другом, сером, — почта и телеграф. А вот булочная. В окне выставлена елка из разных сухарей, рядом — пряничный домик.

Вдруг Маринка дергает дедушку за рукав:

— Видишь мальчика?

— Где?

— Около булочной.

Дедушка смотрит туда, куда уставилась Маринка.

— Вижу. Мальчик как мальчик. Кажется, хороший.

— Хороший?

Маринка даже приостанавливается — так удивляют ее дедушкины слова.

— Что ты, дедушка. Это же самый плохой мальчик в нашей школе! Понимаешь, самый плохой!

— Чем же он так плох, скажи? — И дедушка косится на Маринку поверх очков.

— Всем плох, вот чем! — шепчет Маринка, а сама глаз не сводит с мальчика, который стоит перед булочной.

В руках у него продуктовая сетка. Там картофель, капуста, бутылка молока, какие-то свертки. Вот он достает из кармана куртки деньги, пересчитывает их на ладони и входит в магазин.

И тогда Маринка громко, с возмущением говорит:

— Как, дедушка, ты не понимаешь? Ведь это… Ведь это же Антон Черных!