Приезд в Харьков

Студеным январским утром в облаках пара вдоль перрона вокзала в Харькове прогромыхал паровоз, привезший с юга пассажирский поезд. По обыкновению поезд встречали железнодорожные жандармы. Никто из них не обратил внимания на молодого рабочего без багажа, вышедшего из вагона третьего класса.

На привокзальной площади стояла конка. Две белые клячи, заиндевевшие на морозе, тронулись с места и потащили вагончик по Екатеринославской улице. Артем впервые приехал в Харьков. Раньше приходилось лишь проезжать мимо этого большого промышленного и торгового города. Конка медленно катилась по рельсам, и можно было получить представление об одной из городских магистралей. Это был торговый район. Маленькие магазинчики занимали первые этажи домов с обеих сторон улицы. Вот справа — аптека, бакалея, писчебумажный магазин, портняжная мастерская, парикмахерская. Слева — оружейный магазин. В витринах выставлены пистолеты различных систем, ружья, боеприпасы. «Важное заведение, надо запомнить место, где оно расположено». Конка въехала на мост, и впереди открылся вид на широкую лестницу. Любезный сосед объяснил, что она ведет к зданиям Харьковского императорского университета, крупнейшего на юге России. За речкой следовали широкие площади: Сергиевская, Павловская, Николаевская. С обеих сторон площадей стояли высокие здания, в которых помещались отделения банков, гостиницы, большие, европейского типа магазины. Конка стала подниматься по Сумской улице. На перекрестке Сумской и Рымарской Артем вышел из вагона. С левой стороны на углу Артем увидел в окнах наполненные цветной жидкостью стеклянные шары — здесь находилась аптека. На противоположном углу, через улицу, в полуподвальном помещении разместилась кофейная. Аптека служила передаточным пунктом, в котором можно было получить информацию о состоянии явочной квартиры для иногородних, приезжающих в Харьковский комитет РСДРП.

Артем вошел в аптеку и приблизился к конторке провизора. Молодой человек, стоявший за конторкой, спросил, что угодно посетителю.

— Будьте любезны, отпустите мне флакон ментолового масла, — сказал Артем.

В этот момент в телефонную будку вбежал субъект неопределенного возраста, очевидно известный провизору, ибо ответ о наличии лекарства задержался. Провизор внимательно прислушивался к телефонному разговору. Некто в гороховом пальто закончил разговор и вышел из аптеки. Провизор уточнил заказ Артема:

— Вам лекарство для смазывания носоглотки?

— Не мне, а тете.

— Ну и чудесно, лекарство сейчас вынесут, а вы отправляйтесь, товарищ, по этой же Сумской улице в дом номер пятьдесят, в квартиру Стоклицкой, там все в полном порядке. Я испугался было, что за вами хвост, этот субъект, звонивший по телефону, шпик. Но у него оказалось другое дело. Сейчас сообщу куда следует о его визите.

Провизор вместе с Артемом вышел на улицу.

Артем отправился вверх по Сумской, а провизор перешел мостовую, спустился в кофейную и, увидев там нужного ему товарища, приказал немедленно убираться через черный ход подобру-поздорову.

— Шпик сообщил по телефону о вашем пребывании в кофейной, с минуты на минуту вас здесь схватят, уходите сию же секунду.

Через полчаса Артем был уже на месте. Его там ждали. Артем приехал в Харьков не один, вместе с ним из Екатеринослава прибыли еще два товарища, Валентин и Максим. Работающие в Харькове Авилов, Александра Валерьяновна Мечникова и хозяйка явки Стоклицкая встречали представителя Бюро комитетов большинства — Артема, присланного в Харьков для организации большевистской группы.

 

9 января

В крупнейшем промышленном центре юга России Харькове работало в те времена на заводах и фабриках около сорока тысяч рабочих. На таких, как паровозостроительный и Гельферих-Саде, трудилось по нескольку тысяч человек. В харьковской партийной организации социал-демократов господствовали меньшевики. Организованной группы большевиков не существовало. Революция уже стучала в двери, а положение в Харькове было неутешительным. Меньшевики своей болтовней могли провалить любое начинание. Необходимо было в кратчайший срок поднять к живому революционному делу рабочие массы Харькова.

Договорились о разделении партийной работы в городе по районам. В железнодорожном будет работать Валентин, среди ремесленников — Максим, в заводском пустит корни Артем. Артем и Авилов будут давать общее направление работе и поддерживать связь с центром.

Первый удар грома пробудил пролетарскую Русь. 9 января 1905 года в Петербурге была пролита рабочая кровь. Безоружные рабочие, их дети и жены, обманутые провокатором попом Гапоном, пошли к царю-батюшке с просьбой об улучшении своей страшной жизни. Они просили хлеба — и получили свинец. Тысячи убитых и раненых остались на мостовых Питера.

«Да, урок был великий! Русский пролетариат не забудет этого урока… революционное воспитание пролетариата за один день шагнуло вперед так, как оно не могло шагнуть в месяцы и годы серой, будничной, забитой жизни. Лозунг геройского питерского пролетариата: «Смерть или свобода!» эхом прокатывается теперь по всей России…» — писал Ленин о событиях Кровавого воскресенья 9 января 1905 года в Петербурге.

Через три дня после расстрела мирной рабочей манифестации в столице, сразу же, как только весть об этом гнусном преступлении царизма дошла до Харькова, Артемом и его товарищами была выпущена листовка, в которой рабочие призывались с оружием в руках завоевывать себе свободу.

Низкий простуженный бас Харьковского паровозостроительного завода волнами проносился над встревоженным городом. Было девять часов утра. К чему бы ему гудеть такими короткими, частыми, хватающими за душу звуками? На паровозном в знак протеста против людоедских действий царизма была объявлена забастовка. Молодые рабочие с паровозного, новые друзья Артема, отправились на другие заводы срывать с работы, вовлекать в забастовку тружеников Харькова. На улицах толпы рабочих и разговоры о недавних событиях. Городовых в заводском районе не видно, попрятались как клопы в щелях.

Возле проходной в завод стоит большая группа рабочих, читает вслух листовку.

«…Тени убитых наших товарищей в Петербурге зовут нас к борьбе, к непримиримой борьбе с гнусным режимом самодержавия. Сомкнем же наши ряды и смело пойдем вперед! Бросайте работу, товарищи! Остановите фабрики, заводы и мастерские!»

Шумит, бурлит народное море. На площади перед заводом собрались уже тысячи людей. А вот и оратор. Мало еще знают на паровозном Тимофеева, и почти никому не известно, что он автор прокламации. Артем говорит. Он рисует картину массовых убийств в Питере, говорит, что в басню о царе-батюшке, защитнике народа, теперь, после пролитой по его приказу крови рабочих, никто больше не верит. Русский царь — кровавый палач. Никто не даст рабочему освобождения от рабства и нищеты. Он сам вырвет свободу, свергнет гнет самодержавия…

— Организуйтесь, товарищи, для грядущих битв, война царизму уже объявлена. Доставайте оружие, голыми руками самодержавие не разрушишь. Правда восторжествует, и революция победит…

Вслед за паровозным забастовала Канатная фабрика. В этой стачке участвовало около трех тысяч рабочих. Через день после Канатки объявили забастовку на заводе Гельферих-Саде и на многих других предприятиях. Рабочий Харьков протягивал руку далекому Питеру — громко заявлял о своей пролетарской солидарности. Забурлила рабочая масса по всей стране. Будут отливы и приливы в этом могучем движении, но справиться с ними одряхлевшему самодержавию уже не по силам.

Революция уже началась, но РСДРП в результате дезорганизаторской деятельности меньшевиков фактически оказалась расколотой.

Работать вместе с меньшевиками в условиях начавшейся революции было очень трудно. Нужно было терпеливо разъяснять рабочим, находившимся под влиянием меньшевиков, пагубность для дела революции половинчатых, предательских теорий меньшевизма. Оторвать рабочих от меньшевистских болтунов, повести их под большевистскими знаменами на штурм самодержавия — вот в чем задача, неотложная задача дня. Для успешного решения ее необходимо было собрать и оформить все революционные силы в харьковской организации РСДРП. Потребовать от имени этих сил немедленного созыва III съезда партии.

В университетском городе, каким являлся Харьков, была многочисленная группа марксистски настроенной интеллигенции, которая после II съезда РСДРП почти целиком перешла на сторону меньшевиков

Большевикам, которые работали в Харькове до приезда туда Артема, из-за сильного влияния меньшевиков не удавалось образовать свою отдельную большевистскую организацию.

 

Артем создает группу «Вперед»

Вечером 30 января 1905 года в квартире товарища Мерцалова Артем созвал организационное собрание харьковских большевиков. На этом собрании было решено объединить всех большевиков Харькова в группу «Вперед», названную так в честь ленинской газеты. Рабочий комитет группы был избран из пяти человек, во главе с Артемом. Одного из членов рабочего комитета, Бориса Васильевича Авилова, позже избрали делегатом на III съезд партии. С первого же дня своей работы группа «Вперед» фактически выполняла роль городского партийного большевистского комитета.

Артем редко бывал в центральных районах Харькова, его постоянным местопребыванием на долгое время стали заводские окраины. Там на крупных заводах — паровозном, Гельферих-Саде, Мельгозе — он вел свою повседневную работу партийного пропагандиста. Этой работой Артем завоевал себе репутацию общепризнанного руководителя рабочих масс Харькова. В небольших партийных кружках выковывалась Артемова гвардия — рождались десятки и сотки сознательных, боевых организаторов, которые позже повели харьковский пролетариат на вооруженное восстание.

На огромной территории раскинулся Харьковский паровозостроительный завод. Семь тысяч рабочих трудятся на этом гиганте, более крупного предприятия в Харькове нет. Артем работает здесь чернорабочим. Живет неподалеку в маленькой комнатке на Корсиковской улице. Живет не один, а в «коммуне» с несколькими молодыми рабочими, его единомышленниками Сашкой Садевским, Сашкой Рыжим, Кожемякиным, Гринченко, Егоровым и другими. Жизнь в коммуне не легкая. Не все ее члены имеют работу. Заработок, одежда, обувь и даже шапки — все это считается общественной собственностью.

Артем возвращается домой позже своих товарищей.

Ночь. Свободного места на кроватях не осталось. Спят даже по двое на одной койке. Делать нечего, придется сегодня поспать на полу. Артем сбрасывает грязную рабочую одежду и, положив что придется под голову, засыпает глубоким сном. Утром, если проснулся позже других, окажется, что верхняя одежда, которая получше, разобрана. Что ж, это не беда. Наскоро одевшись и освежив лицо, Артем берет кусок хлеба и бежит на завод.

На заводе в этом неспокойном 1905 году часто собираются митинги.

Окончился рабочий день. На площадке возле паровозных бандажей столпились несколько сот рабочих. Выступает меньшевик Владимир. Он долго тянет волынку о том, что рабочие не должны отталкивать от себя буржуазию. Пусть власть у царизма возьмут буржуи, рабочие должны помочь этому. По его словам, это и есть демократическая буржуазная революция, через нее прошли все народы Запада, и Россия должна проделать подобный путь, и тогда революция будет бескровной, не будет жертв…

Меньшевика сменяет эсер Забелин. Этот призывает рабочих не забывать, что они вчерашние крестьяне, что их братья и сестры, отцы и матери живут в деревне. Русь — страна земледельческая. С заводами и фабриками пришли на Русь нищета и бедность. Сельская община должна быть в центре внимания революционеров. Преуспевающий, владеющий землей крестьянин определит будущее России.

В сельской общине родится коммунистическая организация общества.

— И мироед-глитай вместе с нищим батраком войдут в этот ваш воображаемый коммунизм? — вдруг прозвучал над толпой чей-то голос.

— Не остановить движения солнца, не остановить вам, эсерам, движения России по пути промышленного капиталистического развития. В деревнях нет мира, как нет его и здесь, на заводе. Душили крестьянина-бедняка помещики, душили кулаки, вот он и поднялся на угнетателей, жжет помещичьи имения, доберется и до односельчан-мироедов. Идет этот обездоленный крестьянин в город на завод, продает свой труд. Он, недавний селянин, не забыл о своих братьях и сестрах в деревне, он придет на помощь крестьянину. И да здравствует союз рабочих и крестьян! Вместе они победят и царя, и помещиков, и капиталистов — установят на земле нашей царство освобожденного труда…

Рабочие слушали затаив дыхание. Забелин незаметно покинул трибуну. Говорит этот паренек, Тимофеев. Говорит по-рабочему, понятно, говорит так, что за душу берет. С таким вожаком, горячим и убежденным, крепким и башковитым, можно идти на врагов рабочего человека…

Митинг закончен. Утомленные после трудового дня люди идут по домам, но около Артема остается несколько молодых паровозников. Их уже знает Артем. Эти рабочие раньше называли себя левыми социал-демократами. Теперь они будут большевиками. Вместе со своими новыми друзьями Артем идет по бесконечной территории завода, но не к главному входу, а в противоположную сторону, туда, где имеются не всем известные лазы в заборе.

Неподалеку от заводов раскинулся больничный городок, окруженный высокими кирпичными стенами. Это Харьковская психиатрическая больница — Сабурова дача. Территория больницы, отделенная маленькой речушкой, граничила с большим заводом сельскохозяйственных орудий Гельферих-Саде. Удобное соседство. Чутье конспиратора быстро оценило возможности, которые представляла для подпольной работы изолированная от внешнего мира Сабурова дача, ее близость к одному из крупнейших заводов Харькова. Артем частенько заглядывал в эти края.

…Кочегар Сабурки подбросил в топку котла последние лопаты угля. Передал дежурство сменщику, умылся после работы и вышел из котельной. Звездный полог повис над землей. Тепло. Весна вступает в свои права. Кое-где пробивается зелень первой травы. Кочегар спешит к мосту через ручей. Он с нетерпением ожидал этого вечера. Днем ему сообщил дружок о том, что сегодня за речкой на лугу новый товарищ будет вести беседу с рабочими.

 

Под звездным небом

На траве на полянке собралось человек пятнадцать, люди друг другу знакомые, посторонних нет.

— Больше никто не придет? — спросил басовитым голосом агитатор, которого большинство из собравшихся еще не знало.

— Можно начинать!

И он начал издалека, с тех древних времен, когда человеческое общество только-только стало распадаться на классы.

— В древности это были рабы и рабовладельцы, в средние века — феодалы и крепостные, в наше время существуют классы рабочих — пролетариев и класс капиталистов — буржуазии. Рабовладельцы пользовались даровым трудом рабов, выжимали кровь и пот из несчастных людей. Так было в древней Греции, Риме, странах древнего Востока. Феодал отбирал у крепостного плоды его труда, распоряжался жизнью своих вассалов. Класс капиталистов эксплуатирует рабочих. Между угнетателями и угнетенными всегда шла война. Капиталисты стремятся заплатить рабочим по возможности меньше, а рабочие хотят получить справедливую оплату за свой тяжелый труд. Все это и называется борьбой классов…

Артем рассказывал своим слушателям об исходе классовых боев. Они в прошлом редко заканчивались победой рабочих. Буржуазия бросала объедки со своего стола тем, кто создавал на земле все богатства, кто делал все, не имея ничего. Революционеры учат рабочих воевать с буржуазией, вооружают их знанием законов развития человеческого общества.

Просто и понятно разъяснял Артем сложнейшие законы политической экономии, законы общественного развития — неизбежности гибели капитализма и победы нового, справедливого социального строя. Беседы происходили регулярно, люди узнавали друг друга, сближались. Постепенно в сознание молодых пролетариев входила уверенность в своей силе, в силе сомкнутых плеч. Руководитель их кружка не был школьным учителем, это была их родная рабочая косточка, и учение велось не ради учения. Каждый понимал, что завтра может наступить светлый и грозный день их первого сражения за идеалы социализма. Война уже шла везде, по всей необъятной России, и эти социал-демократические кружки и группы рабочих были боевыми подразделениями армии пролетариата.

На лужайках за городом, в оврагах учились не только науке марксизма, но и военному делу. Учились стрелять из пистолетов и ружей, бросать гранаты.

 

Знакомство с реалистом Костей

В Харькове было много учебных заведений. Артем находил время и для партийной работы среди учащихся. Однажды Артем познакомился с реалистом — участником политического кружка. Долговязый парень, худощавый как жердь, с приятным тенорком и умными глазами, приглянулся Артему. Реалист рассказал Артему, что у них существует кружок, в котором занятия ведет студент старшего курса университета, меньшевик. Кружок этот собрался на прогулку за город. Костя, так звали реалиста, предложил Артему вместо заболевшего студента провести во время прогулки беседу. Артем принял предложение.

Выехали в Липовую рощу — дачный поселок вблизи Харькова. Нашли там удобное и приятное место, где и расположились вроде бы на пикнике. Артем познакомил своих слушателей с разногласиями между большевиками и меньшевиками…

Организатор беседы реалист Костя, ставший позже близким другом и соратником Артема, оставил воспоминания об этой прогулке:

«…Нашего руководителя-меньшевика с нами не было, а мы были очень мало подготовлены, чтобы возражать товарищу Артему.

Его задушевный голос, энергия, с которой он говорил, на многих из нас произвели неизгладимое впечатление.

Спустя некоторое время мы устроили дискуссию, и наш руководитель вынужден был «спасовать» перед товарищем Артемом. С этого времени у нас в кружке произошел раздор. Мы раскололись на два лагеря. Сочувствующие большевикам искали общения с товарищем Артемом, он влил нас в кружок большевиков и стал нашим руководителем.

Время от времени под видом какого-либо семейного торжества у наших благонадежных папаш, занимавших иногда довольно значительные посты, но причислявших себя к либералам, нами устраивались вечеринки, на которых митинговали на политические темы. Иногда устраивались дискуссии с меньшевиками и эсерами…»

Сколько таких кружков среди рабочих и революционно настроенной учащейся молодежи организовал Артем, сколько кропотливого и вдохновенного труда отдавал он воспитанию сознательных борцов за дело рабочего класса!

 

На Кирилло-Мефодиевском кладбише

Был канун вербного воскресенья. Теплый весенний вечер. Празднично одетые горожане высыпали на улицы Харькова. Повсюду в руках у детей и взрослых виднелись ветки вербы с распустившимися желто-зелеными почками, похожими на больших мохнатых жуков. На заводской окраине, на Петенке, в церкви при Кирилло-Мефодиевском кладбище, было полным-полно народу. Шла праздничная служба. Толпы верующих стекались сюда со всех сторон. Самое удобное время в этой праздничной веселой суматохе провести собрание революционеров. Вместе с богомольцами в церковь явилось много участников намеченной Артемом массовки. Полиции и в голову не могло прийти, что среди богомольных прихожан насчитываются сотни харьковских социал-демократов. Как и было условлено, в церкви не задерживались, по двое, по трое выходили из храма и спускались вниз по склону оврага на татарское кладбище. Там в кустах открыли митинг. Расчет был таков, чтобы массовку закончить до завершения церковной службы и вместе с толпой из церкви незаметно выйти на улицу.

Разгорелся ожесточенный спор между представителем меньшевиков Владимиром и Артемом. Перед лицом харьковских пролетариев, рабочих крупнейших заводов, столкнулись два мировоззрения, две тактики. Меньшевик угрожал неисчислимыми бедствиями всем тем, кто пойдет за большевиками на вооруженное восстание против самодержавия. Артем разносил вдребезги все трусливые и предательские предсказания своего противника. Крепкое словцо, гневные обличения, которые обрушил на головы меньшевиков Артем, встречали поддержку и одобрение со стороны рабочих. Идея вооруженного восстания доходила до их сердец. Сколько еще можно ждать, как бы не упустить время и не дать царизму, ослабленному войной с Японией, подорванному всеобщими забастовками почти во всех промышленных центрах страны, прийти в себя и перейти в наступление на пролетариат? Нет и нет, ждать больше нельзя. Надо вооружаться, развертывать шире и шире массовое движение трудящихся против самодержавия, ждать сигнала к восстанию.

Увлеклись организаторы массовки и пропустили момент окончания службы в церкви, опомнились только тогда, когда стали богомольцы расходиться.

Кто-то, очевидно, проследил за участниками массовки и сообщил о ней полиции. Часу в десятом вечера рабочие патрули, расставленные на Балашовском вокзале, у Паровозного завода, стали давать сигналы тревоги. Зеленые ракеты взлетали в потемневшее ночное небо. Участники митинга так были увлечены выступлением Артема, были так взволнованы его гневными словами в адрес меньшевиков, что не заметили сигналов опасности. И только когда прибежал один из «маяков» и закричал: «Спасайтесь!»— тогда лишь до сознания участников массовки дошло, что происходит. Более опытные товарищи, уже знакомые с казачьей нагайкой, призывали уходить не к улице, а в глубь кладбища, увлекали за собой еще не бывших в подобных переделках рабочих. Артем был вместе с ними. Те же, кто смалодушничал и поспешил к главному выходу с кладбища, наскочили на казаков. Дальше пошло обычное: удары нагайкой, а убегающим — пули вдогонку.

Трое казаков устремились по аллеям кладбища, преследуя группу рабочих, в которой был Артем. Когда уже казаки настигали беглецов, кто-то из уходивших заметил свежевырытые могилы. Недолго думая, многие прыгнули в них. Казаки уже торжествовали победу, вот они захватят революционеров — и вдруг беглецы исчезли! Артема тоже след простыл, ему не впервой было уходить от преследователей. Один из казаков в темноте свалился с лошади и угодил в могильную яму. Кричит, ругается.

Где-то в ночи слышались выстрелы, чьи-то крики. Потом все смолкло. Взошла луна, осветив печальные надгробия. Рабочие, которые прятались в ямах, тихонько вылезли, бесшумно пробрались к забору родного Паровозного завода, перелезли через него и с ночной сменой вышли с территории завода. Они увидели на улице не менее 40 арестованных товарищей.

Были и тяжелораненые.

 

Ликвидация красавца с черными усиками

Охранка чрезвычайно обеспокоена усилением революционного движения в Харькове. Забастовки не прекращаются, все чаще рабочие выходят на улицы, участились массовки с невиданным количеством участников. Чувствуется опытная рука, направляющая развитие событий. И почерк стал другой. С меньшевиками все было проще, по-домашнему, чинно-благородно. Ну, не без того, собирались, разговаривали и забастовки объявлялись, но все это было, как бы сказать, в рамках, и никаких неожиданностей. Обо всем чины охранного отделения заранее информировались. Одним словом, можно было жить. А теперь объявилась эта большевистская группа «Вперед», делами в ней заправляет молодой, но серьезный противник под кличкой «Артем». Попытки обнаружить его местопребывание пока безрезультатны. Он вездесущ, и следы его «преступной деятельности» видны на каждом шагу, но он неуловим. Много хлопот еще предстоит охранному отделению с этим человеком.

И борьба с большевиками усиливается. Агенты полиции нащупали одну из важнейших квартир партийной организации. Именно ту, куда, впервые прибыв в Харьков, явился Артем. Сумская, № 50, квартира Стоклицкой. Комитетская явка для связи с центром взята охранкой на учет. Агенты сыскным чутьем разнюхали, что эта квартира имеет особо важное значение, и решили подселить в дом № 50 своего наиболее квалифицированного шпика.

Этажом ниже квартиры Стоклицкой поселился на постоянное жительство офицер в форме частей кавказских войск. Этакий ферт в мягких сапогах, в черкеске с газырями, кинжалом и тонким пояском с серебряными инкрустированными пластинками. Красавец с черными усиками, в дорогой каракулевой кубанке, с осиной талией. Нарядили молодца — мать родная не узнает, таких шпиков в природе еще не бывало. Однако вскоре этого красавца, мнимого офицера раскусили. Двум боевикам, Спесивцеву и Васильеву, Артем поручил избавиться от него. Поздно вечером, когда офицер возвращался на «квартиру», его подкараулили у самого дома и без шума, но с усердием избили до полусмерти. После этой процедуры шпик в доме № 50 не появлялся, но явка все же была испорчена. Связь с товарищами, приезжавшими из центра, установили в новом месте, в тихом домике под Харьковом, в поселке Бавария. Аптека же на Сумской улице и провизор продолжали действовать.

 

Будни конспираторов

Вторая стычка с охранкой произошла в комитетской квартире по Епархиальной улице, № 73. В этом доме жил секретарь большевистской организации Харькова Александра Валерьяновна Мечникова. Здесь часто собирался рабочий комитет группы «Вперед» во главе с Артемом. И все было хорошо до апреля 1905 года, когда агенты охранки сумели выследить явку, устроили засаду и произвели тщательный обыск. Результаты этой операции не оправдали надежд полиции. Александра Валерьяновна была своевременно предупреждена о засаде и скрылась.

Обыск никаких улик против большевиков не дал. Была лишь потеряна еще одна нелегальная квартира.

Артем придавал большое значение устройству надежных подпольных квартир, организации и их расположению. Была до мельчайших деталей продумана и разработана сама система конспиративных помещений разного назначения. Один из Артемовой гвардии, участник революционных событий в Харькове в период первой русской революции 1905 года Саша Садевский (Александр Васильевич Васильев), оставил интересные воспоминания о том, с какой изобретательностью и мастерством Артем и его товарищи вели конспиративную работу.

Первая группа квартир предназначалась для собраний общегородского комитета и иногородних явок. Здесь, как правило, жил секретарь, хранились документы и протоколы партийного комитета, ночевали нелегальные работники из центра и местные руководящие профессионалы-революционеры. Здесь же получали партийную почту и литературу из-за границы.

Вторая и третья группы квартир предназначались для техники: в них размещались подпольные типографии, передаточные склады, хранились шрифты и литература.

В четвертой группе располагались районные партийные центры Харькова, в пятой находились склады оружия, боеприпасы и взрывчатка, там же изготовлялись бомбы. Нашлось место и для организаций Красного Креста.

Нелегальные квартиры охранялись пикетами. Чем важнее квартира, тем надежнее ее охрана. Наряду с другими мерами обеспечения безопасности этих помещений применялось так называемое «проветривание». Квартира очищалась от нелегальной литературы и от других следов пребывания в ней людей, занимающихся противоправительственной деятельностью. Она принимала вид обычного жилища, в котором коротает свой век семья мирного обывателя. Водружались на свои места друзья домашней хозяйки: всяческие кастрюли, ухваты, чайники, кувшины, чугунки и прочее. Появлялись канарейки и герань на окнах. Когда вся подготовка заканчивалась, объявлялась тревога. В полицию сообщалось, что в квартире такой-то на улице такой-то побывали воры. Конспираторы прекрасно были осведомлены, что полиция подозревает о существовании данной нелегальной квартиры. Знали и о том, что полицейские, которые придут для выяснения обстоятельств кражи, приволокут за собой и агента охранки. Пока полицейский пристав или околоточный составлял протокол о краже, агент охранного отделения изучал квартиру под углом зрения своей сыскной специальности. Он внимательно искал следы нелегальщины и ничего не находил. И если подозрения шпика удалось рассеять, а так чаще всего и случалось, то задача «проветривания» была выполнена. Квартира может и дальше выполнять свое конспиративное назначение.

 

III съезд партии

Харьковские большевики серьезно готовились к вооруженному восстанию. Это была огромная и очень опасная работа. Были и потери, но на места вышедших из строя товарищей являлись новые и новые люди. О том, чтобы число этих солдат революции росло все больше и больше, заботился Артем и члены ленинской группы «Вперед». Трудились по двадцати часов в сутки, для сна Артему обычно оставалось три-четыре часа. Чтобы так жить и работать, нужно было иметь железное здоровье и несокрушимую волю. Особенно много сил и времени уделял Артем борьбе за созыв III съезда партии.

И борьба увенчалась успехом. За границу, в Лондон, делегатом на съезд от харьковской организации большевиков уехал Пал Палыч (Авилов). Представитель харьковского революционного пролетариата увез с собой привет III съезду и резолюцию партийной большевистской организации. В этой резолюции, написанной Артемом и единогласно принятой группой «Вперед», выдвигалось требование практической и немедленной подготовки к вооруженному восстанию:

«Данный момент выдвигает настоятельную необходимость популяризации в массах идеи вооруженного восстания и необходимость его подготовки и организации. С этой целью мы признаем необходимым организовать в каждом центре специальные конспиративные организации (дружины), которые получили бы специальную подготовку для руководства восстанием. Право и обязательство организовать вооруженное восстание и руководить им мы признаем за будущим ЦК, на котором должна быть признана также компетенция в определении момента, наиболее благоприятного для активного выступления дружин».

Большевики же Харькова тем временем приступили к организации боевой дружины.

Накануне восстания и в ходе его развертывания особо важную роль должны сыграть массовые политические забастовки.

В Лондоне большевики провели огромную работу по приведению в боевую готовность всех сил революции, нацелили пролетариат и крестьянство России на вооруженное восстание.

В это время в Женеве, где собралась группа меньшевиков, был провозглашен всем уже давно известный предательский тезис о том, что в России, как и ранее в странах Западной Европы, революция должна проходить под руководством буржуазии и в случае победы привести к господству буржуазии. Пролетариат не может и не должен руководить революцией, крестьянство не способно к революционным действиям. Вооруженное восстание готовить невозможно, ибо природа всякого восстания стихийна, бурю не подготавливают, она наступает внезапно. Всякая подготовка восстания может лишь навредить, отпугнуть буржуазию.

В 1905 году произошло два съезда и фактически образовалось две партии.

III съезд закончил свою работу 27 апреля. Приближалось 1 Мая — день смотра пролетарских боевых рядов. Нужно достойно отметить этот праздник весны и пробуждающейся жизни, показать правящим классам силу и организованность трудящихся масс. Все усилия Артема и его друзей по партийной организации направлены на проведение первомайских забастовок и демонстраций.

 

Накануне 1 Мая 1905 года

В подпольной типографии на печатном станке, тайно изготовленном рабочими Паровозного завода по заказу большевистской организации, печатались первомайские воззвания группы «Вперед».

27 апреля Артем выступил перед тысячным собранием рабочих Паровозостроительного завода. Собрание состоялось в заводской столовой. Народу собралось столько, что пришлось выставить оконные рамы и дать возможность слушать стоящим на заводском дворе. По словам одного из рабочих, «Артем влил нам в душу значение 1 Мая». Было принято решение праздновать 1 Мая под лозунгами: 8-часовой рабочий день, окончание войны, созыв Учредительного собрания для провозглашения демократической республики.

В комитете большевиков обсуждался вопрос о характере демонстраций в день 1 Мая. Уличные вооруженные демонстрации были признаны несвоевременными, так как вооруженную демонстрацию трудно отделить от вооруженного восстания. Вооруженная демонстрация при настоящей подготовленности правительства может превратиться в бойню и дезорганизовать силы рабочих. Собрание большевиков решило, что вооруженная демонстрация в майские дни началом восстания быть не может, а потому следует накапливать и беречь силы для решительного нападения в момент наибольшей растерянности правительства.

Не дремала в эти бурные дни подготовки к 1 Мая и охранка. Она распространяла слухи, что демонстранты 1 Мая будут громить евреев, студентов и просто обывателей. Ввиду полицейских слухов была организована самооборона из социал-демократов, рабочих, интеллигентов и из евреев. Дежурства отрядов самообороны, в которых активнейшую роль играли боевики из Артемовой гвардии, велись в дни пасхи, а также 1 и 2 мая.

Полицмейстер Харькова Бессонов, который и собирал банды для еврейских погромов, получил хорошую взятку от еврейской буржуазии. Этот матерый провокатор, который хотел облить грязью первомайских демонстрантов, приписывая им еврейские погромы, был в страшном негодовании, когда узнал об организации отрядов самообороны, сбивающих ему цену за «защиту» богачей. Бессонов накануне первомайского праздника произвел массовые, но безуспешные обыски в поисках оружия. Благодаря принятым большевиками мерам дни пасхи прошли в Харькове спокойно, погромов не было.

 

Поет Шаляпин, говорит Артем

В субботу днем, накануне 1 Мая, бросили работу некоторые пекарни и мельница Дубинского. Вечером в Народном доме, что на Конной площади, в заводском районе, должен был состояться концерт Федора Ивановича Шаляпина. Группа «Вперед» решила воспользоваться благоприятным случаем и после концерта Шаляпина устроить в помещении Народного дома митинг. На этом митинге было поручено выступить Артему.

На концерт Шаляпина пришли не только рабочие, коренные обитатели заводского района, приехали гости из нагорной, буржуазной части города: партер был занят представителями властей, фабрикантами, богатыми торговцами… Зато весь балкон, амфитеатр заполнили рабочие. Все проходы были забиты людьми. На концерт Шаляпина ввиду чрезвычайного положения накануне 1 Мая прибыл крупный наряд полиции.

Шаляпин пел с величайшим подъемом, его чудесный голос проникал в сердца слушателей. «Вдоль по Питерской…», «Тройка», «Блоха», «Клевета». После каждого номера буря аплодисментов потрясала зал. Публика неистовствовала. И когда концерт Федора Ивановича приблизился к концу, певец устал, сотни людей на галерке и на балконе закричали:

— Просим «Дубинушку», спойте «Дубинушку»!

Шаляпин еще раз вышел на сцену, поклонился, подошел к рампе, поближе к публике. А публика, рабочая публика ринулась с балкона и амфитеатра навстречу певцу.

Могучим голосом Шаляпин запел:

Все шире и шире разносилась по залу песня. Казалось, пел ее не один человек, а целая рабочая артель, и это не только казалось. Шаляпин взмахивал своими большими руками, и весь зал подхватывал слова припева:

Провожаемый возгласами благодарности Шаляпин ушел со сцены. Но публика из зала не расходилась. Человек в простеньком пиджаке, в синей косоворотке, в начищенных сапогах взбежал на помост и объявил:

— От имени харьковской организации Российской социал-демократической рабочей партии захватным порядком открываю революционный митинг. Слово предоставляю товарищу Артему.

На сцену спокойно вышел тот, о ком уже давно говорят в Харькове: одни с ненавистью, другие с любовью. Бесстрашный это человек, если он посмел выйти на эту, в сущности, общегородскую трибуну, стать лицом к лицу не только перед рабочими, но и власть имущими, включая харьковского полицмейстера, сидящего в первом ряду партера. Но друзей здесь куда больше, чем врагов.

— Товарищи' Наступает великий и славный день, день торжества и братства трудящихся, великий праздник пролетариата Первое мая! Светло и радостно отпразднуем этот день, бодро и уверенно пойдем навстречу будущему!

Так Артем начал свою речь.

— Довольно с нас порабощения, довольно слез и нужды — свет прорезал тьму, и пелена неведения спала с наших глаз. Своим трудом создаем мы богатство имущих, на наших спинах покоится их благополучие, роскошь; их права — права насильников и хищников — поддерживаются нами же, армией из наших солдат.

Для них все — обеспеченная и довольная жизнь, наука, искусство; для нас — голод, болезни, изнурительный труд, бесправие, невежество. Довольно же, товарищи, пора и нам пожить!..

Алеет заря будущего, заря грядущего царства свободы, социализма; не будет тогда деления на сытых и самодовольных буржуев и неимущих пролетариев, не будет безумной роскоши одних и нищеты других, наглого насилия эксплуататоров и безропотной покорности угнетаемых ими масс. Не будет стонов и проклятий. Все будут равны, свободны, все будут братья, легок и непродолжителен будет тогда труд, много досуга, и мы посвятим его тогда, товарищи, наукам и искусствам, знанию музыки, поэзии. Мы будем светло и радостно жить. Вот что значит для нас, пролетариев всего мира, день Первое мая! Он сулит нам лучшее будущее, он возвышает нас в собственных глазах. Будем же дружно праздновать его, сплотимся воедино, покажем врагу нашу силу и мощь.

Российская революционная социал-демократическая рабочая партия зовет вас, товарищи, объединиться в день Первого мая вокруг ее красного знамени, зовет вас на борьбу против общих наших врагов — русского самодержавия и капитализма…

Бросайте же работу, товарищи, протестуйте против гнета самодержавия, его пуль и нагаек, против расстреливания ваших лучших товарищей — борцов за свободу, социализм…

Протестуйте против эксплуататоров-капиталистов, выжимающих соки из рабочих. Проявите свою солидарность с рабочими всего мира, покажите, что вы один из отрядов международного пролетариата, борющегося за свободу и жизнь. Пусть в воскресенье Первого мая замрет вся жизнь города, пусть приостановятся железные дороги, конка, почта, прекратится торговля, не выедут извозчики, пусть забастуют пекаря, прислуга, пусть приостановят работу всюду, где она есть в воскресенье. В понедельник, второго мая, пусть бросят также работу рабочие фабрик, мастерских и заводов…

Товарищи! Дружно бросайте работу во имя Первого мая, во имя социализма, во имя неустанной борьбы с самодержавием.

Да здравствует Первое мая — международный праздник пролетариата!

Да здравствует восьмичасовой рабочий день!

Долой самодержавие!

Да здравствует демократическая республика!

В первых рядах партера продолжали оставаться полицмейстер и другие чины полиции в форме и без нее. Эти господа были лишены возможности передвижения. Со всех сторон зала, в проходах стояли стеной рабочие, пройти через их строй и покинуть помещение было делом физически невыполнимым. Одно место в выступлении Артема представители власти прослушали с особым вниманием. Артем бросил в зал боевой клич:

— Запасайтесь оружием, товарищи! Организуйтесь в боевые дружины! Чем скорее мы победим, тем меньше будет кровопролития, тем скорее для всей России наступит желанная свобода!

Речь Артема была прослушана в полной тишине, но когда он закончил говорить, как лавина с гор, обрушились в зал аплодисменты. Они бушевали около пятнадцати минут и закончились пением «Марсельезы». Когда публика начала расходиться, в зал проникла большая группа полицейских. Они бросились к сцене, где только что стоял Артем. Но полицейских встретила добрая сотня молодцов, преградившая им путь за кулисы. Артема окружили заводские ребята. Кто-то сбросил с себя ярко-красную рубаху, на себя надел косоворотку Артема. Отдали Артему соломенную шляпу, а у него взяли кепку.

Переодевание было произведено молниеносно. Две девушки, одна из них член партии, подошли к Артему. Ему сообщили, что сегодня ночь он проведет на Сабуровой даче. Даша Базлова, так представили Артему одну из двух девушек, работает фельдшером в отделении для буйнопомешанных. Место это абсолютно экстерриториальное, не доступное для посторонних людей. Там в полной безопасности товарищ Артем может пробыть любое количество дней и ночей. Артем поблагодарил товарищей за заботу и сказал девушкам:

— Идите вперед, а я буду пробираться за вами, чтобы не привлечь внимания полиции. Здесь сейчас много переодетых шпиков.

Девушки пошли к выходу. Весь Народный дом был оцеплен полицейскими, и с большим трудом они прорвались на улицу. Девушки медленно пошли по направлению к земской больнице.

Мария Львовна — так звали товарища, которому было поручено связаться с работниками Сабуровой дачи, — сказала Даше Базловой, фельдшерице психиатрического отделения больницы:

— Боюсь за Артема, не схватили ли его жандармы…

Девушки прошли еще квартал. Позади послышались чьи-то шаги. Подозрительная личность в соломенной шляпе догоняла девушек. Они пошли быстрее, и вдруг громкий смех раздался в темноте, и неизвестный назвал себя. Это был Артем. Он что-то сказал смешное относительно храбрости девушек и сразу же озабоченно спросил:

— Как отнесется доктор, заведующий отделением, к моему появлению? Квартира ваша идеальная в смысле безопасности, я давно уже мечтаю обосноваться на Сабуровой даче, но как бы доктор не донес в полицию о наших планах.

Даша возразила, что доктор очень хороший и честный человек.

— Перед нашим доктором Петром Петровичем Тутышкиным, лучшим из врачей в больнице, когда он появляется в отделении, сиделки и служители не встают, он запретил им это. Доктор знает, куда я пошла, больше того — он заменяет сейчас меня на дежурстве… За доктора не беспокойтесь.

Артем с группой заключенных в Воронежской тюрьме. 1902 г.

Сабурова дача. Здание пансионата для душевнобольных в Харьковской психиатрической больнице. Конспиративная квартира Артема.

Из дела Артема в охранном отделении.

Артем (справа) в Пермской тюрьме. 1908 г. (Рис. художн. Журавлева.)

 

Тревожные и радостные дни мая

Как обычно, только три часа спал в эту ночь Артем. На зорьке его проводили из больницы, и он отправился на Паровозный завод. Было чудесное майское утро. Солнце, ослепительно яркое, поднималось над умытым ночным дождиком Харьковом. Всюду стояла праздничная тишина. Только множество переодетых полицейских шпиков и военных «оживляли» улицы. Как и было решено комитетом партии, в воскресный день бастовали работники обслуживающих население профессий. Демонстраций в этот день не было. Силы противостоящих лагерей отмобилизовались лишь к понедельнику 2 мая. Именно в этот день должны были забастовать рабочие крупнейших предприятий Харькова.

2 мая утром над городом раздался голос Паровозного завода, старшего в семье харьковских заводов. Как и в январе 1905 года, он низким, простуженным басом издавал короткие тревожные звуки. Гудок паровозного был условным сигналом. Рабочие других заводов, услышав голос «отца», бросали работу и шли к центру города. На паровозном из утренней смены в три тысячи человек на работу явилась только тысяча.

Войска в городе были приведены в боевую готовность. Особое внимание власти обратили на Паровозный завод. Начальство знало, что благодаря трудам Артема и его товарищей из группы «Вперед» паровозостроительный превращается в крепость большевизма. Главные уличные магистрали, ведущие от этого завода к центру города, были во многих местах перехвачены казаками, драгунами, солдатами и полицией. Тускло поблескивали на солнце штыки винтовок и острия пик. Казалось, что рабочим не вырваться в город. Масса рабочих собралась на леваде (лужайке) возле столовой. Артем был тут же. У многих паровозников в руках появились куски железа и камни на случай схватки с казаками.

Полицмейстер и губернатор приказали передать руководителям рабочих, что мирную демонстрацию они дозволят, разрешат и ношение флагов, если на них будет написано «Да здравствует Первое мая!» и «Да здравствует 8-часовой рабочий день!». Но они знают, что, кроме этих флагов, есть и другие… Их допустить они не могут.

До того, как двинуться в город, прошел митинг. Настроение у всех приподнятое, боевое. Артем, выступая на митинге, передавал от имени паровозников привет международному пролетариату, пристыдил железнодорожников, которые, как об этом стало известно, не примкнули к забастовке. Привольно и широко полились революционные песни. На казаков уже никто не обращал внимания. «Неужели так начинается революция?» — спрашивали с сияющими лицами рабочие у Артема.

Веселый, возбужденный Артем громко отвечал: «Это, товарищи, лишь начало, впереди — борьба, лишения и победа!»

Артем потребовал у полицмейстера убрать войска с завода и с пути шествия рабочих. «Отцы города» струсили, передали приказ об отходе. Масса рабочих прямо с митинга плотными рядами двинулась по Петинской и Оренбургской улицам. Прорваны первая, вторая и третья цепи казаков и полиции. В это время другие колонны рабочих из депо Юго-Восточной дороги и мельниц вышли в тыл войскам и вооруженным с головы до ног казакам и полицейским. Войска и полиция отступили. По пути движения рабочих колонн с тротуаров из толпы раздавались поздравления с 1 Мая, а солдатам, уступившим дорогу рабочим, кричали: «Долой войну!» В толпу рабочих, стоявших на улицах, летели из колонн прокламации от группы «Вперед». Развевались, трепыхали на ласковом весеннем ветру красные знамена. Шествие двигалось к центру города. Но вот на углу Петинской и Молочной улиц в центр колонн ворвались драгуны и разъединили демонстрацию на две части.

Драгуны и казаки действовали нагайками не очень охотно. Газета «Пролетарий» писала: «Одного товарища десять казаков подряд даже не тронули, хотя казалось, нагайки хотели сокрушить. Один из казаков нарвался: офицер увидел, что он сплутовал, вытянул самого казака через плечо нагайкой, тот свирепо замахнулся. Товарищ уже закрыл глаза, ожидая удара, но почувствовал не боль, а лишь то, что нагайка легла на плечо: казак все-таки не ударил. Вообще казаки заявляют, и даже публично, на открытых массовых собраниях (тут пользуются всяким удобным случаем для их устройства), что они будут бить лошадей, но не рабочих-демонстрантов. Они говорят, что они не могут к нам перейти, потому что еще мало рабочих выходят на улицу».

Разъединенные войсками рабочие бросились переулками в сторону Конной площади. Но на Тарасовской улице у складов винной монополии на них снова напали казаки и полиция. С боем рабочие отступили. В дело пошли камни, гаечные ключи, все, что было под руками.

Вечером сотни рабочих собрались в университетском саду, в центре города. Отсюда колонна демонстрантов вышла на главную улицу города — Сумскую. И снова схватка с казаками, раненые.

Так прошла первая проба сил. «Пролетарий», оценивая первомайские события в Харькове, писал: «Возбуждение вообще было колоссальным, и Первое мая имело громадное значение».

Прошло немного дней после первомайских выступлений, и снова забастовал Паровозный завод. Волнения и забастовки рабочих на Паровозном заводе в конце мая 1905 года происходили на фоне событий, получивших отзвук по всей России и во всем мире. В Корейском проливе, на морском театре военных действий между Японией и Россией, был разгромлен русский флот. Второй сокрушительный удар получило самодержавие после падения Порт-Артура.

Весть о гибели русского флота ошеломила всех.

В своей статье «Разгром» Владимир Ильич Ленин писал:

«…Этого ожидали все, но никто не думал, чтобы поражение русского флота оказалось таким беспощадным разгромом… Русский военный флот окончательно уничтожен. Война проиграна бесповоротно… Перед нами не только военное поражение, а полный военный крах самодержавия… Самодержавие… бросило народ в нелепую и позорную войну. Оно стоит теперь перед заслуженным концом Война вскрыла все его язвы, обнаружила всю его гнилость, показала полную разъединенность его с народом… Война оказалась грозным судом. Народ уже произнес свой приговор над этим правительством разбойников. Революция приведет этот приговор в исполнение».

 

Рицонни и Артем

Разговаривать с представителями рабочих, как это делалось в «добрые» старые времена, было уже нельзя. После поражений на Дальнем Востоке авторитет правительства упал настолько, что люди смеялись над дурачками, именующимися министрами. Надо уступать рабочим, но уступать разумно, драться за каждую хозяйскую копейку Больше ничего не остается. И директор Паровозостроительного завода Рицонни объявляет, что требования комитета забастовщиков о повышении суточной ставки чернорабочих с 85 копеек до 1 рубля удовлетворяются. Директор обещает выкроить 20 тысяч рублей на техническое училище. Артем с группой рабочих пришел в кабинет директора завода для ведения переговоров. Оказалось, что директор дает посулы, но не намерен их выполнять. Артема взорвало:

— Товарищи рабочие, это одна отговорка! Обещает выкроить двадцать тысяч рублей. Мы, рабочие, заработали эти деньги, и пусть нам дадут эти средства, мы сами построим техническое училище. Пусть нам отдадут нашу прибавочную стоимость, и мы сами найдем, куда ее деть и как с ней поступить…

Директор Рицонни, холеный, изящно одетый господин, с акцентом, выдающим его нерусское происхождение, обратился к Артему:

— Ты чужак, Артем, ты не из наших паровозников. Товарищи твои хотят иметь техническое училище, а ты их мутишь.

Артем продолжал настаивать «а своем:

— Деньги наши, отдайте их нам, и мы сами построим это училище. И оно будет нашим, рабочим училищем, заработанным нашим трудом. Нам не нужна ваша милость. Мы требуем свое.

Наткнувшись на твердую позицию Артема и членов рабочей делегации, Рицонни идет на уступки, но тут же бросает упрек делегатам:

— Вы, друзья, сильно огерманились, среди вас проводится сильная германская социал-демократическая пропаганда.

Артем немедленно парирует удар:

— Идеи социал-демократии родились в Германии. Этим мы обязаны Карлу Марксу и Фридриху Энгельсу, учителям рабочего класса. Мы не стыдимся такого родства. Рабочие в Германии живут лучше, чем мы живем. Давайте пошлем человек пять наших рабочих в Германию, пусть посмотрят, как там устроена жизнь рабочего человека. И пусть эта группа наших рабочих едет без представителя администрации, пусть сами во всем разберутся.

Рицонни одобрительно кивает головой и говорит:

— Что ж, это идея хорошая — послать в Германию наших рабочих для ознакомления с производством, но для ее осуществления требуется попросить разрешения управления Паровозостроительным заводом.

Артему не стоит большого труда, чтобы разобраться, куда клонит директор: я, мол, поддерживаю вас, а уж решает начальство. Моя хата с краю.

— Зачем вы, господин директор, все время нам тычете в лицо: разрешение да разрешение? Отдайте наши двадцать тысяч рублей, и мы сами, без разрешения управления, найдем, куда послать наших рабочих.

Директор не соглашается с таким требованием Артема:

— Самоуправства я не одобряю. Но послать рабочих в Германию, чтобы посмотреть производственную жизнь на крупных механизированных предприятиях, — вещь полезная, и я буду об этом ходатайствовать перед управлением. Буду также просить управление об удовлетворении ваших предложений о строительстве технического училища…

Так и разошлись.

 

Всеобщая июньская забастовка

На Сабуровой даче большие перемены. Фельдшерица Даша Базлова вступила в партию и получила членский билет за № 6 Cабуровского района. Создан особый Сабуровский район. Чтобы пребывание Артема в больнице не вызывало особого внимания, решено его законспирировать перед больничной администрацией. Так появился новый мастер по проверке водосточных труб. Он проведен по штатным книгам больничной конторы. Организованы и работают несколько политических кружков для наиболее сознательных рабочих и медицинского персонала больницы. В большом здании пансионата, где содержатся психические больные из состоятельных семей, имеется обширное подвальное помещение. Там находятся комнаты для прислуги. Здесь устраиваются политические занятия. Сюда часто приходят рабочие с близлежащих заводов за нелегальной литературой и приносят для сохранения оружие: револьверы, бомбы, динамит и патроны. На каждый день Артем дает пароль Базловой, по которому она принимает людей и передает им поручения от имени партийного комитета.

В те дни, когда намечено провести заседание общегородского комитета партии, далеко от больницы ставятся патрули для охраны от возможных налетов полиции.

В один из июньских вечеров было разослано извещение об экстренном заседании комитета. К ночи в больницу собрались члены рабочего комитета группы «Вперед» и представители районных организаций. Заседание открыл Артем Уже вернулся из-за границы Пал Палыч (Авилов) и информировал товарищей о решениях III съезда партии.

На экстренном заседании комитета Артем рассказал о событиях на Черноморском флоте, о восстании в Одессе и переходе на сторону революции броненосца «Потемкин». Эти события с очевидностью подтвердили своевременность призыва партии к восстанию. Артем поставил вопрос о том, в какой степени большевики Харькова готовы к принятию сигнала о восстании. Все ли делается в районных организациях и по крупным предприятиям для того, чтобы встретить решающий день? Артем предложил в знак солидарности с восставшими матросами объявить в Харькове всеобщую политическую забастовку. Тревожный гудок с Паровозостроительного завода должен быть подхвачен тревожными гудками всех заводов города. Всеобщая забастовка будет проверкой, репетицией к более решительным выступлениям харьковского пролетариата.

Утром 27 июня в Харькове была объявлена всеобщая политическая забастовка. Меры, предпринятые комитетом большевистской группы «Вперед», дали свои результаты. Бастовали не только паровозостроители, но и рабочие заводов Гельферих-Саде, Шапара, Тиля, портные, пекари и другие.

Рабочие вышли на улицы. Это была чисто политическая забастовка, а поэтому — никаких экономических требований к хозяевам. Как началась она организованно, так и закончилась. 29 июня по призыву большевиков рабочие закончили забастовку и вернулись на предприятия. Такой сплоченности и сознательности пролетариат Харькова еще не знал. Пробная мобилизация всех сил рабочих удалась на славу.

В забастовке приняли участие более 60 заводов и мелких предприятий, около 75 процентов всех харьковских рабочих. Три дня и три ночи боевая дружина харьковских большевиков вела ожесточенную борьбу с черносотенцами, полицией и казаками, ликвидировала попытки устройства еврейских погромов и избиения революционного студенчества.

Подводя итоги всеобщей политической забастовки, Артем и его товарищи из группы «Вперед» писали в прокламации:

«Цена и смысл этой забастовки исключительно в том, чтобы выяснить свои силы и заявить перед всеми о своей солидарности со всем российским пролетариатом, выступившим на борьбу за политическую свободу…»

 

Артем громит Милюкова

На гребне революционных событий буржуазия кралась к власти. Руками рабочего класса она хотела загребать жар. В Харьков приехал профессор Милюков, один из руководителей будущей кадетской партии. Милюков должен был прочесть лекцию в доме губернской земской управы. Заранее было оповещено, что вход свободный. Артем с большой группой рабочих Паровозостроительного завода и Гельферих-Саде пришли на лекцию.

В ярко освещенном зале богатого дома был представлен «цвет» высшего общества Харькова. Сам городской голова явился послушать знаменитого гостя из столицы. Большевики Харькова решили воспользоваться удобным случаем и устроить неожиданное выступление Артема. Пусть представители буржуазных кругов услышат голос рабочего класса. Операция эта была рискованной, потому что собрание охранялось большим отрядом полицейских и еще большим числом шпиков в гражданской одежде. Чтобы не было провала, молодые люди из Артемовой гвардии расположились и в партере, среди «чистой» публики, поближе к трибуне, и у входов в зал, чтобы в непредвиденном случае блокировать помещение.

Один из молодых рабочих был одет в офицерскую форму.

Милюков говорил долго и красиво. Он в меру критиковал правительство за бездарное ведение войны. Хулил неспособных министров, намекал на то, что есть в стране достойные люди, которые могут руководить народом. Призывал бороться с казнокрадами, взяточниками… Смысл речи Милюкова сводился к тому, что больного — русское самодержавие — нужно заботливо лечить. Руководители хозяйственной жизни страны, промышленники и коммерсанты, должны быть привлечены к управлению, их опыт должен послужить бедной нашей родине…

Шумными аплодисментами закончилась лекция. Профессор был очень доволен собой, благодарил за внимание и, благосклонно обращаясь к публике, спросил:

— Нет ли желающих задать вопросы или высказаться?

Откуда-то из задних рядов раздался громкий и спокойный голос:

— Я прошу слова!

Артем прошел через весь зал и медленно поднялся на кафедру.

На новом ораторе не было черного вечернего костюма — сапоги, простенькие темные штаны и синяя косоворотка.

— Здесь, в зале, собрались так называемые хозяева жизни. Те, в чьих руках находятся заводы, фабрики, железные дороги, торговля. Господин профессор от вашего имени выражал здесь гнев по адресу царского самодержавия и правительства. Да, плохо ведет ваши дела царь Николай Второй, и вы справедливо критикуете его методы руководства страной. Вы ждете нашей рабочей помощи в том, чтобы исправить дела в государстве. И надеетесь с нашей помощью вырвать у царя конституцию, навести ваш порядок в стране, чтобы с еще большей силой «культурно» эксплуатировать трудящихся. Боюсь, что вы рассчитываете на политических дураков, когда выражаете надежду на то, что рабочие помогут вам добраться к власти. Наши с вами цели в революции диаметрально противоположны. Мы в революции пойдем до конца: свергнем самодержавие, а потом возьмемся за вас и отберем у вас заводы и фабрики, хозяином которых может быть только тот, кто на них трудится…

В зале раздались гневные возгласы. Артем не обращал на них внимания. Он не оставил камня на камне от всех построений Милюкова. Ясно и точно изложил программу большевиков в революции. Он напомнил о только что закончившейся политической забастовке в Харькове и заключил свою речь словами:

— Мы с чувством удовлетворения можем признать, что наша пробная мобилизация вполне удалась. В следующий раз мы остановим всю промышленность в городе и торговлю и постараемся оружием отразить нападение войск. Мы завоюем в конце концов политическую свободу, свергнем самодержавие, и тогда у нас развяжутся руки для дальнейшей борьбы за освобождение рабочего класса от ига капитализма, за передачу всех средств производства в руки общества, за социализм…

Да здравствует революция! Да здравствует вооруженное восстание! Вся власть в стране — рабочим и крестьянам!

В зале творилось что-то невероятное. «Чистая» публика оставила свои места и в панике бежала. Рабочие отовсюду, где они находились, бросились к Артему, подхватили его и начали качать. Саша Садевский, которому комитетом была поручена охрана Артема, едва пробился к нему.

— Дом земской управы окружен полицией. Ты опознан шпиком. Они ждут твоего выхода, чтобы схватить. Мы здесь кое-что придумали, пойдем в курилку.

Артема там ожидал переодетый офицер. Быстро, не мешкая, он помог ему переодеться в офицерскую одежду, а сам взял себе вещи Артема.

В дверях земской управы появился бравый фендрик, ведя под руку нарядно одетую даму. Чернявый офицер, наклонившись к своей спутнице, шептал ей на ухо что-то очень пикантное. Молодая женщина заливисто смеялась. Полицейские, увидев офицера, отдали ему честь и ели глазами начальство, пока оно не скрылось из виду. Парня в костюме Артема какой-то шпик схватил за руку, но, присмотревшись к его лицу, чертыхнулся и отпустил. А содокладчик Милюкова был уже далеко.

 

Губернатор предупреждает Артема об опасном агитаторе Артеме

Кабинет харьковского губернатора. Его превосходительство читает очередное донесение начальника охранного отделения. Речь идет о новом публичном выступлении Артема. Рядом с донесением на столе лежит досье на Артема, в котором собраны все имеющиеся в распоряжении охранки данные об этом опасном профессионале-революционере. Времени у губернатора немного: через полчаса он назначил прием делегации харьковских рабочих.

Его превосходительство листает документы.

«По собранным агентурным путем сведениям, 21 сего июня в г. Харькове в Народном доме на разрешенную для прочтения лекцию профессора технологического института П. А. Кузьмина собралось до 2000 человек — в большей массе рабочие…» «Около 11 часов ночи, по окончании означенной лекции, присутствующие потребовали удалиться полицию, что таковая и выполнила…» Губернатор подчеркнул последние слова. Дожили, что какая-то там публика выдворяет стражей порядка из общественных мест. Так, пожалуй, дождешься, что и губернатора попросят удалиться из губернского присутствия…

«… После чего начал говорить речь рабочий Паровозостроительного завода, состоящий в составе рабочего комитета социал-демократической организации на означенном заводе — о текущих событиях в России, о необходимости немедленного прекращения войны и созыва Учредительного собрания, призывал всех говорить тоже открыто и смело, не боясь шпионов и полиции, указывая на то, что он был несколько раз арестован, но ничего не боится и всегда будет говорить открыто. За ним в таком же роде речи говорили неизвестный рабочий по кличке «Артем» — от организации большинства — и два неизвестных интеллигента… Продолжалось это до 1½ ночи. В присутствующей толпе собирались деньги на революционные цели и распространялись преступные воззвания. Об изложенном доношу вашему превосходительству».

Генерал задумался. Все тревожнее становится в Харькове. По существу, он, губернатор, уже не хозяин в своем городе. Социал-демократы, руководимые опасными революционерами, завоевывают авторитет среди рабочих. А Харьков не Киев, здесь большие заводы, и голос рабочих становится все слышнее. Их дружины уже берут на себя функции охраны и защиты порядка в городе, борются с хулиганами, громилами, которые не без ведома начальства пытаются устраивать еврейские погромы и избиения студентов. Вот и сегодня, когда и где это было видано, чтобы он, губернатор, слуга царя, должен принимать какой-то сброд — делегацию рабочих?.. Из этих невеселых размышлений губернатора вывел его адъютант:

— Ваше превосходительство, группа рабочих ждет разрешения на прием.

— Проводите их сюда в кабинет, а я сейчас выйду.

Губернатор удалился в комнату, смежную с приемной.

Рабочие пришли к губернатору с жалобой на грабежи в городе, на неспособность полиции справиться с уголовными элементами. В делегацию входило 20 человек. Среди них был Артем. Перед тем как идти к высокому начальству, он надел черные усики, подгримировался (на это Артем был большой мастер; он мог по желанию хорошо загримироваться под монаха, военного, старого еврея), надел фуражку и костюм рабочего. Эта предосторожность оказалась отнюдь не излишней, ибо при входе в дом губернатора каждого из группы рабочих жандармы и шпики буквально обнюхивали.

Вошли в кабинет. Навстречу рабочим из своей комнаты появился в генеральском мундире, при всех орденах сам губернатор. Зная о цели прихода делегации, губернатор стал расспрашивать рабочих о случаях грабежей. Ему привели точные данные, указали на бездействие полиции и попросили разрешения иметь на заводе свою рабочую охрану. В начале беседы в кабинет вошел харьковский полицмейстер. Губернатор разыгрывал из себя доброго дядю и делал вид, что готов удовлетворить требования рабочих. Но в разговор вмешался полицмейстер, он решительно выступил против создания рабочей дружины.

— Я дам заводу большой наряд полиции и охрану, этого будет достаточно для наведения порядка в заводском районе.

Слова попросил Артем.

— Мы благодарим господина Бессонова (полицмейстера) за внимание, но твердо настаиваем на самоохране рабочих. Полиция боится показываться в районе заводов (Артем не сказал губернатору, почему полиция стала такой робкой и какова в этом роль рабочих дружин), дайте нам оружие, и мы сами будет охранять свои жилища. Выловим и доставим вам всех воров и бандитов.

Бессонов «убедил» губернатора не разрешать рабочим организацию самоохраны, и, невзирая на настойчивые требования Артема, цель делегации не была достигнута.

Губернатор обратил внимание на молодого человека с черными усиками и его активное участие в разговоре.

— Ты, я вижу, человек смелый, у тебя умное и открытое лицо. Скажи своим товарищам на заводе, чтобы они честно работали и не подвергали город непрерывной лихорадке своими забастовками. У вас там, на Паровозном заводе, появился агитатор Артем. Вот и сегодня я читал донесения о его преступной деятельности. Берегитесь таких смутьянов, они пришли к вам неизвестно откуда, чужие они заводу…

Товарищи смотрели на руководителя своей делегации и еле сдерживали улыбки, слушая, как губернатор проникновенно убеждал Артема об опасном агитаторе Артеме.

 

На городской окраине

Более трех-пяти дней Артем под одной крышей не ночевал. Квартиру на Лебединской улице у Николая Чинова он особенно любил. Она находилась в сердце Петинского (заводского) района. Здесь в 1905 году было проведено, по подсчетам Саши Садевского, около 300 заседаний комитета большевиков и занятий партийных кружков. В хорошей рабочей семье Чинова Артем чувствовал себя прекрасно. Ни разу на этой квартире не было обыска. Недаром Николая Чинова в шутку и всерьез называли «Коля-конспиратор». Квартиру и людей, в ней живущих, охраняли не только специально назначенные для этого люди, но и все жильцы Лебединской и прилегающих к ней улиц.

Вечереет. Теплое южное солнышко золотит убогие рабочие домишки. Почти на каждом перекрестке собирается молодежь, играет гармоника, раздаются чудесные украинские песни, а там уж и танцы начались. Многие из молодых людей, отдыхающих после трудового дня, знают Артема, они побывали на массовках, слушали речи большевика. Артем, имеющий немалый опыт революционной работы, и сам еще молодой человек, ему всего 22 года. Он сверстник этих парней и их подруг. И как же иной раз не присоединиться прямо здесь, на улице, к певцам: голос у Артема завидный, нечто среднее между баритоном и басом, и слух хороший. Такой как начнет вторым голосом выводить — заслушаешься. Или, скажем, потанцевать. И гопака, украинского разудалого, и простенькую рабочую кадриль отпляшет Артем с величайшим удовольствием. И как не любить заводским ребятам такого компанейского, сердечного человека! Не только молодцы из Артемовой гвардии, или, как иначе их называют, «гарибальдийцы», души не чают в своем вожаке, — Артема любят и знают многие молодые и немолодые рабочие на Петинке.

Артем вечером возвращается в свое временное жилье, в квартиру Николая Чинова. Попозже там состоится заседание комитета. По этому случаю на условленных местах расположились рабочие патрули, наблюдают за «погодой». Артем остановился около двух парней, раскуривающих цигарки. Что-то шепнул им и пошел дальше.

За Артемом в этот вечер увязался некто в засаленном котелке, прикрывающем бегающие мышиные глазки. В центре города шпик увидел Артема, кого-то он ему напомнил. И, доверяя лишь своему чутью ищейки, не имея еще точного представления о том, кого выслеживает, шпик приплелся за Артемом на Петинку.

Сигнал принят. И вот двое подгулявших парней, делая вид, что еле держатся на ногах, пошли навстречу субъекту в засаленном котелке.

— Раз-ре-ши-те, пожалста, милейший, папироску!

Шпик быстро лезет в карман и протягивает гулякам пачку папирос. Те не спеша копаются в коробке, будто выбирают папиросу получше. Затем они просят огонька. Появляются спички, загорается огонек.

— Премного благодарны..

Подходят еще парни, шпику уйти из этого окружения невозможно.

— Разрешите проводить вас. Места здесь глухие, а вы, видать, человек не здешний. Не ровен час, бока наломают, всякие хулиганы бывают…

Парни берут шпика под руки и уводят в укромное местечко, несмотря на его энергичные протесты и попытки освободиться. След потерян… Ну, а дальше все идет как по писаному. Шпик получает изрядную трепку и с радостью за то, что остался жив, уносит ноги с Лебединской улицы.

Всякий раз, когда в районе нелегальных квартир на Петинке появлялись шпики, приходил в действие безотказно работающий механизм предупреждения об опасности и удаления шпиков. Играла гармошка, пели песни, танцевала молодежь, а где-то в темном углу били шпика, били усердно, и зачастую филерам приходилось уходить из этих опасных мест с перебитыми ребрами и сильно помятыми конечностями. О физиономии говорить не приходится — так разрисовывали гостей, что и мать родная не узнала бы.

 

Панихида в Мироносицкой церкви

Заседание комитета в этот вечер затянулось допоздна. Почти в самом конце заседания Артем предложил почтить память павших товарищей — жертв 9 января. 9 июля должно было миновать полгода со дня этого тяжелейшего преступления самодержавия. Артем изложил свой план проведения своеобразной политической демонстрации — специальной панихиды по жертвам 9 января. В рядах организации «Вперед» была дальная родственница священника Мироносицкой церкви. Эта церковь находилась в самом центре города. Удалось уговорить священника церкви отслужить панихиду по петербургским товарищам. Эсерам было предложено присоединиться к проведению этой демонстрации. Лидер эсеров Забелин посмеивался, что это вдруг большевики захотели молиться. Но Артем настоял на проведении панихиды.

К условленному часу группы рабочих пришли в церковь, собралось народу столько, что, как говорится, яблоку было упасть негде. Священник по всем правилам, с большим подъемом и чувством отслужил панихиду по убиенным «царем Иродом» рабам божиим. У многих из присутствующих на панихиде были слезы на глазах. Все шло так, как было задумано, но среди участников панихиды были замечены шпионы и переодетые жандармы. Это святотатство — присутствие палачей на панихиде — взорвало наиболее горячих товарищей: тут же, в церкви, шпионов начали избивать. На помощь к избиваемым бросились их дружки, и началось побоище. Откуда ни возьмись появилась конная и пешая полиция, прискакали казаки.

Огромная толпа возле Мироносицкой церкви поет «Марсельезу». На поющих с обнаженными головами рабочих налетают казаки, и начинается жестокое избиение. Свистят в воздухе нагайки, разгоряченные кони топчут людей. Слышны выстрелы, крики раненых, толпа тает, рабочие уходят от преследования. В Харькове произошла еще одна схватка между двумя смертельно ненавидящими друг друга лагерями. От столкновения к столкновению нарастает ожесточение враждующих сторон. Вечером того же дня, 9 июля, в университетском саду повторилась демонстрация рабочих, снова поднимались над головами красные флаги, звучала «Марсельеза». На демонстрацию напали войска и полиция, были раненые, произведены многочисленные аресты. Грозовая атмосфера в Харькове накалялась все сильнее и сильнее.

 

События на заводе Гельферих-Саде

Попытки царского правительства сбить революционное пламя уступками и обещаниями успеха не имели. В августе 1905 года царь издал манифест о созыве Государственной думы (названной Булыгинской по имени царского министра, предложившего создать эту думу). В том же месяце был подписан мир с Японией.

Суть Булыгинской думы была ясна большевикам. Царизм берет к себе в союзники либеральную буржуазию: в думе соберутся помещики, капиталисты и для виду несколько представителей богатого крестьянства. Но даже такой думе ничего, кроме права совещательного голоса, при царе не будет дано. Грубая подделка народного представительства, издевательство над пролетариатом. Бойкот этой думе! А на повестке дня по-прежнему стоят: вооруженное восстание, привлечение армии на сторону народа, свержение самодержавия и созыв Временного революционного правительства. С этими призывами большевики всей страны идут к народу.

С каждым месяцем нарастала в Харькове волна революции. События в июле были более серьезными, чем в июне. На заводе Гельферих-Саде вспыхнула забастовка и произошло столкновение с полицией и казаками.

Дело началось так. Несколько рабочих завода были уволены за участие в июньской политической забастовке. По заводу поползли тревожные слухи, что такая же участь ждет и многих других. Борцов за рабочее дело изгоняют с завода, обрекают их семьи на голод. Как не вступиться за своих товарищей, не защитить их от произвола администрации! По совету Артема гельфериховцы предъявили директору завода требование о немедленном приеме обратно на работу уволенных рабочих и чтобы впредь никогда подобного безобразия на заводе не повторялось, чтобы людей за открытое выражение ими своих политических взглядов не лишали куска хлеба.

Требования рабочих на этом не заканчивались. По примеру Паровозостроительного завода гельфериховцы настаивали на создании специальной комиссии из рабочих, которая положила бы предел произволу заводской администрации и имела бы право представительствовать от заводского коллектива в переговорах с дирекцией.

Директор завода дал уклончивый ответ. Тогда рабочие решили, если их требования не будут удовлетворены, объявить забастовку. Среди них нашелся один черносотенец, который стал агитировать против забастовки и угрожал донести полиции на Артема и других руководителей. Дело с этим отщепенцем закончилось по-рабочему: схватили молодца за шиворот и с позором вывели за ворота завода. На следующий день он снова как ни в чем не бывало вернулся на завод. Его снова подхватили крепкие рабочие руки и выбросили вон.

О бесславном конце карьеры хозяйского холуя стало известно директору завода. Тогда тот заявил, что отказывает рабочим во всех их требованиях, пока черносотенец не будет без помех возвращен на завод. В дополнение к ранее уволенным с завода передовым рабочим директор пригрозил уволить еще 50 человек.

Рабочие в долгу не остались, по совету Артема они довели до сведения директора о том, что за каждого уволенного рабочего они будут сажать в мешок и с позором вытаскивать с завода одного представителя администрации, наиболее известного своей гнусностью. На этих позициях и остались два враждующих стана в ожидании дальнейших событий. Ожидать их долго не пришлось.

В один из дней стало известно, что администрация намерена уволить еще одного товарища. Об этом были немедленно оповещены все активисты заводской партийной большевистской организации. Решили не давать товарища в обиду и свою угрозу администрации привести в действие. По всем цехам были разосланы члены партии, чтобы сообщить всем рабочим о новом вызове дирекции. В одном из цехов навстречу партийным активистам шел сверлильный мастер. Заячья душа, он, зная, как ненавидят его рабочие, боялся избиения и самосуда. Бросившись опрометью от попавшихся навстречу активистов, мастер на бегу выхватил из кармана револьвер и, дважды выстрелив, скрылся в конторе. Собралась большая толпа рабочих, все слышали выстрелы, произведенные негодяем. Наиболее сознательным товарищам с трудом удалось Удержать рабочих от того, чтобы они не разнесли в щепы контору. Под руку попался табельщик, который и вздумал стать на защиту мастера. Прихвостню начальства досталось на орехи: его избили.

Появись и директор завода, ему тоже перепало бы, как и табельщику, если бы активисты не остановили наиболее горячих.

Пока длилась вся эта история, на заводе появились казаки и принялись за свое привычное дело — стали избивать нагайками попадавшихся им под руку рабочих.

Двор опустел, рабочие укрылись в мастерской. Раздалось четыре залпа из винтовок, два боевых и два холостых. Рабочие ответили казакам выстрелами из револьверов; из окон цехов посыпались на Головы опричников гайки, куски железа и дерева. Этот обстрел подручными средствами был настолько сильным, что казаки не выдержали его и бежали, бросив лошадей и оставив на поле боя трех раненых.

После удаления казаков с заводского двора был немедленно созван митинг. Проводил митинг Артем.

Ящики из-под машин были его трибуной.

— Товарищи! Вы только что дали такой отпор «храбрым воинам», что бежали они, не чуя ног под собой. Казаков больше нет на заводе. Наш враг нагл, но труслив.

Перед нами факт произвола хозяев и гнусное насилие правительства. Управляющий заводом по своему усмотрению лишает наших товарищей работы, из-за всякого мерзавца черносотенца грозит уволить лучших людей, чтобы подавить всякий протест.

Товарищи, по всей России поднимается рабочий класс, как река весной в половодье, повсюду разливается мощным потоком забастовочное движение. И хотя правительство с прежней, известной всем наглостью старается поставить препоны нашему движению, подавить его, но это угнетателям не удается. Разве остановишь вешние воды? Сила наша огромна, и, если рабочий класс начал борьбу, его уже не остановят никакие преграды. Хватит с нас, сыты по горло насилием и безобразиями! Наступает пора расправы, близок конец существующему произволу. Рабочим как воздух нужна политическая свобода, и мы добьемся ее, свалим ненавистное самодержавие. Наша борьба здесь, на Гельферих-Саде, пробудит сознание товарищей на других заводах, послужит им примером и приблизит нас к нашей цели.

Мы обратимся ко всем рабочим Харькова с призывом: бросайте, товарищи, работу, требуйте, чтобы были удовлетворены все требования рабочих Гельферих-Саде, чтобы никого здесь не арестовывали, не увольняли с работы и чтобы уволенных приняли обратно. Скоро нам предстоит более серьезная борьба — всеобщее вооруженное восстание, и ввиду этой великой борьбы было бы позором не дать отпора насилию и произволу. Кто знает, быть может, здесь, на этой заводской земле, где вы трудитесь, нам придется дать бой царизму.

Долой самодержавие! Да здравствует революция!

Июльская политическая стачка охватила большинство предприятий города. Рабочие показывали изумительный пример организованности. По призыву партии они бросили работу, по призыву же партии вышли на работу. Партия решила, что рабочие завода Гельферих-Саде будут вести свою борьбу до конца, а вышедшие на работу пролетарии других заводов и фабрик помогут своим братьям трудовой копейкой. Одну четвертую часть дневного заработка большинство рабочих Харькова отдали в фонд помощи стачечникам на Гельферих-Саде. И здесь инициатива Артема сделала свое доброе и полезное дело.

Харьковская охранка с тревогой сообщила в Петербург, что сбор средств в помощь гельфериховцам позволит выдавать забастовщикам по одному рублю в день.

До десятого августа бастовали поддерживаемые рабочим Харьковом гельфериховцы и добились полной победы: все требования забастовщиков были удовлетворены. Далеко за пределами Харькова отозвались эти события. Ленинская газета «Пролетарий» отмечала высокую организованность и сознательность руководимых Артемом харьковских рабочих: «Выяснилось, что огромное большинство харьковских рабочих готово выступить на борьбу за политическую свободу, а более сознательная часть рабочих способна на вооруженную борьбу» .

 

Группа «Вперед» — руководитель харьковского пролетариата

Признанием большой революционной работы, проведенной Артемом и руководимой им харьковской большевистской группы «Вперед», было решение Центрального Комитета объединенной Российской социал-демократической рабочей партии о предоставлении группе «Вперед» прав Харьковского комитета РСДРП.

Оповещая об этом знаменательном событии всех членов партии и рабочих Харькова, Артем в специальной листовке писал:

«Товарищи!

Вам известно, что в нашей партии существует раскол между так называемыми «большинством» и «меньшинством». Желая достигнуть примирения и объединения обеих частей партии, «большевики» созвали общепартийный съезд (III съезд РСДРП. — Б. М.), но «меньшевики» отказались даже явиться на этот съезд, и, таким образом, примирение не произошло. Съезд, однако, состоялся, так как на нем была представлена большая часть партийных организаций. На съезде был сделан новый шаг к примирению, именно было принято постановление, что, несмотря на разногласие между «большинством» и «меньшинством», меньшевистские комитеты могут участвовать в общей партийной организации, причем им была обеспечена полная свобода проводить и отстаивать свои взгляды. Единственным условием их участия в общей партийной организации было поставлено, чтобы они признавали центральные учреждения партии, так как без этого не было бы никакого единства партии.

Меньшевики, в том числе Харьковский комитет, отказались принять это условие и не вошли в состав объединенной Российской социал-демократической рабочей партии! Поэтому Центральный Комитет партии счел необходимым предоставить права комитета харьковской группе «Вперед», которая отныне будет называться «Харьковским комитетом» партии.

Центральным органом партии вместо «Искры» III съездом признан «Пролетарий».

Харьковский комитет объединенной Российской социал-демократической рабочей партии (бывшая организация «Вперед»)».

 

Охота охранки за Артемом

Имя Артема все чаще и чаще появляется в донесениях харьковской охранки. Нелегальная деятельность этого революционера не на шутку беспокоит жандармов. Шпикам даны задания во что бы то ни стало выследить Артема. Жизнь Федора Андреевича становится труднее, все чаще ему приходится менять места ночлега. Случается, по ночам раздается тревога, и приходится уходить с подпольной квартиры. Добрались охранники и до квартиры Юнакова по Оренбургской улице, № 9. Второй раз ночевал Артем здесь. Причем на ночь для большей безопасности устроился в сарае. Хозяин квартиры, Федор Алексеевич Юнаков, всю ночь прислушивался к шорохам во дворе. Дважды выходил из дома. Стояла обычная летняя теплая ночь. Где-то высоко мерцали звезды. Залает далеко пес, и опять тишина'. Постоял на крылечке Федор Алексеевич, потом вернулся в комнату, прилег на кровать. Задремал. Вдруг слышит совсем близко-близко лай собаки. Вскочил с кровати. Собака лает рядом… Выбежал во двор и видит: полицейский пытается перелезть через забор. Беда! Метнулся Юнаков в сарай к Артему, трясет за плечо. Тот со сна что-то бормочет, а Юнаков уже тащит босого гостя, благо верхнюю одежду по привычке подпольщика Артем, ложась спать, снимал редко, подтащил к забору, выходящему на другую улицу — Старобельскую. Перекинул, и от сердца отлегло.

Полицейские первым делом ворвались в дом, там ничего не обнаружили: Артем исчез, хотя сведения от шпика были получены верные.

Позднее через «какого-то молодого человека я передал Артему его сапоги», — вспоминал об этом эпизоде Федор Алексеевич Юнаков. Ночью босиком Артем прошел через весь город и под утро появился на Ивановке. Там на высоком обрывистом берегу над речкой Лопань находилась запасная нелегальная квартира. Хозяин ее, Андрей Никитченко, вышел на зорьке во двор, видит человека, худого, подвижного, одетого в старенький оливкового цвета с круглыми полами пиджак, в черной косоворотке, подпоясанной ремешком, в черных же старых брюках и без сапог.

— Вы Никитченко Андрей? — спросил у хозяина неизвестный, он держался левой рукой за борт пиджака.

— Я, — ответил хозяин.

— Знаете ли вы Грамматикова?

— Знаю.

— Ну, вот и хорошо, он направил меня к вам на день-другой, пока я устроюсь… Пароль и отзыв сошлись, значит все в порядке.

Здесь, на Ивановке, Артем ночевал несколько ночей.

Старый большевик и друг Артема Бассалыго вспоминал, что Артем считал неудачными поездку на завод, беседу, митинг, если они не влекли за собой организацию партийной ячейки или в крайнем случае связи, которую можно было впоследствии развивать. Он никогда не являлся на завод второй раз, не зная имен ряда рабочих, их адресов, не имея необходимых сведений об администрации, об экономических условиях жизни рабочих, о политических настроениях в рабочей среде.

Артем в глазах рабочих, по свидетельству Бассалыго, был апостолом рабочего дела. Он и по внешности жил как «птица небесная», не имея ни денег, ни свободной одежды (второй рубашки и пиджака), ни крова. У него не было угла, где бы он мог остаться один и отдохнуть. Он ночевал в нелегальных квартирах, постоянно меняя их, потому что за ним неустанно охотились жандармы и полиция. Преследуемый охранкой, он часто ночью уходил из нелегальных квартир в поле и ночевал под открытым небом. После одной такой бесприютной ночи он явился с простреленным пальто: его ловили казаки. Другой раз, спасаясь от погони, он попал в болото, в камыши и там провел ночь. На рассвете, еле выбравшись из трясины и собрав последние силы, добрался до квартиры товарища. Но со свойственной ему скромностью и деликатностью, не желая беспокоить людей, он, промокший и до смерти уставший, заснул тут же во дворе. Железное здоровье Артема и то не вынесло таких нечеловеческих условий жизни. Он заболел.

Артем лежал на Журавлевке в одной из нелегальных квартир у товарища. Кто-то из соседей сообщил в охранку, что здесь находится опасный революционер. На следующую ночь был назначен обыск и арест Артема. Но большевистская организация имела в охранке своего контрразведчика, и сообщение о предстоящей операции жандармов на Журавлевке было своевременно передано товарищам больного Артема. Было решено немедленно переправить Артема в более надежное место. И вот ночью на руках товарищи переносят больного Артема с Журавлевки на Павловку. Путь этот далекий и небезопасный. Долго ли наскочить на полицейский патруль! Впереди и сзади тех, кто несет Артема, идут разведчики. Все кончается благополучно, но сколько часов или дней сможет пробыть на новом месте Артем? Охранка идет по пятам.

 

Отъезд из Харькова

Партийный комитет выносит решение о том, чтобы Артем на короткое время покинул Харьков. Этот отъезд должен усыпить бдительность охранки. Отъезд Артема не отразится на партийной работе, ибо большевистская организация Харькова, для создания которой он положил столько сил, окрепла, ее влияние на заводах выросло, появились десятки опытных и преданных делу революции организаторов и пропагандистов. Артему нужно уехать не только по соображениям конспирации, — наступило время, когда руководителю харьковских большевиков остро необходимо вступить в личный контакт с ЦК партии, получить указания о тактике большевиков на решающий период революции.

Охранка, как это и ожидалось, быстро узнала об отъезде Артема. Начальник Харьковского охранного отделения сообщил своему коллеге в Одессу:

«По имеющимся в отделении сведениям нелегальный представитель «Центрального Комитета Российской социал-демократической рабочей партии» с революционной кличкой «Артем» в последних числах августа текущего года выбыл из г. Харькова, направившись в Одессу. Приметы его: среднего роста, лет 23, шатен, волосы коротки, стрижется ежиком, усы совсем маленькие и редкие, по подбородку и щекам редкая, едва заметная растительность, лицо худощавое, нос большой, носит немецкое кепи с пуговкой наверху, одевается в рубаху, подпоясывается ремнем, подражает рабочему костюму. В Харькове он наблюдался с первой половины мая сего года и по приблизительной установке проживал по паспорту на имя дальского мещанина Егора Сергеевича Суханова, выданному дальским городским старостой Вологодской губернии 18 января сего года за № 10. «Артем» посещал сходки как Федор, вел усиленную агитацию среди рабочих от имени большинства, подготовлял и руководил рабочими забастовками в г. Харькове в июле месяце, работая временно на Паровозостроительном заводе» .

Но Артем и не думал ехать в Одессу, в этом отношении информация была не точной. Артем отправился в Тверь, а затем переехал в Петербург. Он встретился с товарищами из Центрального Комитета, участвовал в Октябрьских боях в Петербурге. Не случайно в своем донесении охранители назвали Артема нелегальным представителем ЦК РСДРП в Харькове, им он, по сути дела, и был.

В эти дни было бурно и в Харькове. Сначала забастовали железнодорожники, потом паровозостроительный, а за ним и все промышленные предприятия города. 10 октября мощная демонстрация победоносно, разгоняя казачьи разъезды и полицейские отряды, прошла по городу. Вечером, когда демонстранты расходились по домам, на рабочих стали нападать казаки. Затрещали выстрелы, рабочие-дружинники сумели отбить первый натиск. Появились первые баррикады. Казаки стреляли без разбора, и было ранено и убито несколько прохожих и праздных зевак.

В следующие дни баррикадные бои продолжались. Рабочие разбили оружейный магазин, запаслись оружием и патронами. В Университетском районе мощные баррикады преградили путь войскам. После переговоров с губернатором и командующим войсками защитники баррикад, сохраняя оружие, покинули свои укрепления, прошли по всему городу как победители.

Но Харьков был объявлен на военном положении.

 

Возвращение Артема

«…Городовые и казачьи патрули, — писала большевистская газета «Новая жизнь», — все последующие дни нападали на прохожих, особенно по ночам, отбирали деньги и часы и избивали, а если находили оружие, убивали на месте. Им деятельно помогали в этом добровольцы из черной сотни. По городу разбрасывались черносотенные прокламации с призывами к еврейскому погрому, агенты полиции организовывали хулиганов, закупали для городовых штатское платье и раздавали оружие. Настроение в городе напряженное и озлобленное».

Артем в дни харьковских баррикад находился в Петербурге, принимал деятельное участие в петербургской октябрьской всеобщей забастовке.

Более двух миллионов человек приняло участие в октябрьской политической стачке, она вплотную подвела рабочий класс России к вооруженному восстанию.

Артем спешил вернуться в Харьков, но прибыл туда после баррикадных боев и окончания всеобщей политической забастовки. О возвращении Артема стало сейчас же известно полиции. В донесении харьковской охранки своему начальству в Петербург указывалось:

«В Харьковском комитете Российской социал-демократической рабочей партии снова обнаружился знаменитый оратор нелегальный «Артем»… Нелегальный этот по виду рабочий, в действительности интеллигент, живущий без прописки в рабочем районе, и потому ведение наружного за ним наблюдения невозможно… Среднего роста, шатен, лет 20–25, телосложения среднего, в рабочей рубашке, осеннем темно-синем пальто и синем картузе. Он недавно вернулся из Петербурга, куда выбыл из Харькова в начале сентября… Отличаясь необыкновенной способностью убедительно говорить, он пользуется большим расположением рабочих… В Петербурге, по его словам, участвовал в депутации, просившей разрешения хоронить убитых в октябрьских беспорядках. С прибытием в Харьков «Артем» возобновил собрания, из которых состоялось уже два: первое в губернской земской управе, где Артем собрал забастовавшую прислугу больницы Александровской и Сабуровской, а также на заводе Гельферих-Саде.

В последнем собралось более тысячи человек… Говорили речи — Николай Клестов и «Артем». Первый обрисовал свое печальное положение после ареста его 18 февраля, лишившего его плодотворной работы на социал-демократической ниве, ознаменовавшейся победой пролетариата 17 октября, а второй передал в самых сгущенных красках петербургские события в октябре, призывал к борьбе рабочих и вооружению для всеобщего восстания, которое не должно допустить Государственной думы, но вместо нее объявить демократическую республику. «Артем» призывал рабочих входить в сношения с крестьянами и организовывать их для общей борьбы с правительством. На собрании был объявлен ответ губернатора делегатам от Паровозного завода и Гельферих-Саде с ходатайством о снятии военного положения. Передатчик объяснил, что губернатор делегатов назвал хулиганами и обещал арестовать, если они явятся с таким ходатайством вторично. По адресу губернатора после объявления посыпалась ругань».

Приехал Артем — и охранке нет покоя. Она не в силах организовать за ним «наружное наблюдение», проще говоря, вести систематическую шпионскую, филерскую слежку. Не в силах, ибо филеров и шпиков в заводском районе быстро распознают. Субъектам, которые следят за Артемом, грозит смерть. Многим из них уже никогда не придется выслеживать «знаменитого оратора»: рабочие ревниво защищают своего любимца. Но охранка имеет другие способы шпионажа. Среди рабочих, маскируясь под революционеров, живут провокаторы. Продажная душа, еще не распознанная подпольщиками, ходит где-то рядом, участвует в заседаниях комитетов, выступает на собраниях, клянется в верности рабочему делу, а через два-три часа, воровски озираясь, незаметно вползает с черного хода в здание охранки. Этот шпион-осведомитель и информирует начальство об Артеме. Это он сообщил о его приезде, о первых шагах его революционной работы после возвращения из Петербурга. За первым сообщением провокатора, в котором он отмечал действия Артема среди медицинских работников и рабочих завода Гельферих-Саде, последовало второе. На этот раз речь шла о положении дел в «отдельной республике», в крепости революции, на Паровозостроительном заводе.

«На Паровозостроительном заводе усиленно распространяется слух, что акционерное общество намерено закрыть завод ввиду неудовлетворительного его состояния. Надо сознаться, что действительно за последнее время, когда завод сделался очагом революционных организаций, работы на нем идут отвратительно. Рабочие произвольно и почти ежедневно прекращают работы на 2–3 часа и собираются для слушания речей революционных ораторов, проникающих беспрепятственно под охраной рабочих в завод. Кроме того, ценные пропагандисты под видом рабочих принимаются на завод, где они, конечно, ничего не работают, ибо не умеют, но зато успешно агитируют на заводе. Таким был на заводе одно время нелегальный «Артем». Администрация завода и местный полицейский надзиратель это хорошо знают, но умалчивают из страха…»

 

«Экипаж» доктора Якоби

17 октября самодержавие разразилось манифестом, в котором народу было дано много лживых обещаний: свободы слова, собраний, организаций обществ и союзов, неприкосновенности личности. В манифесте царя объявлялось о создании «российского парламента» — Государственной думы с правом издавать законы. Ленин оценивал появление манифеста как показатель невозможности царизма управлять страной прежними методами. Но цена этой бумажки, по мнению Ленина, была невелика. Вот ее действительная стоимость:

«Личность объявлена неприкосновенной. Но те, кто самодержавию не угоден, остаются в тюрьмах, в ссылке, в изгнании. Собрания объявлены свободными. Но университеты, создавшие на Руси впервые свободу собраний на деле, закрыты, и вход в них охраняется полицией и войском. Печать свободна, — и поэтому орган рабочих интересов, газета «Новая Жизнь», конфискуется за напечатание социал-демократической программы. Место черносотенских министров заняли министры, провозгласившие правовой порядок. Но черносотенцы «работают» еще сильнее при помощи полиции и войска на улице, и неугодных царизму граждан свободной России свободно и безнаказанно расстреливают, избивают, калечат» .

Артем в своих бесчисленных выступлениях на фабриках и заводах раскрывал рабочим смысл событий, связанных с появлением манифеста.

Особенно часто бывал Артем на Сабуровой даче. Здесь находились основные места хранения оружия, здесь собирается Харьковский комитет РСДРП большевиков. Все большее число работников больницы входит в ряды революционеров. Не только санитары и медицинские сестры примыкают к движению, но даже врачи. Ординатор Тутышкин однажды вбегает в отделение и с искренней радостью сообщает своим помощницам-фельдшерицам (обе они члены партии большевиков) о манифесте, поздравляет со свободою. Девушки благодарят доктора за поздравления, но заявляют ему, что тогда наступит истинная свобода, когда царю Николаю II Кровавому будет снята голова. Девушки эти идейные ученицы и соратницы Артема. Это они помогли Артему закрепиться на Сабурке. Но не все выглядит так благополучно, как это кажется на первый взгляд. Главный врач больницы доктор Якоби не хочет больше терпеть засилья революционеров в подчиненном ему медицинском заведении. «Ведь до какой наглости дошли эти смутьяны: чуть ли не ежедневно открыто собираются в конференц-зале больницы! Слыхано ли это…» И Якоби договаривается с губернской земской управой, в ведении которой находится Сабурка, о плане увольнения из больницы политически неблагонадежных работников. Поздно взялся за это дело Якоби: ему предстоит остаться без доброй половины медицинского персонала. Но Якоби не таков, чтобы отступать от принятого решения. По постановлению губернской земской управы уже уволена из больницы Мария Львовна, присланная на Сабурку по решению городского комитета партии. Дашу Базлову Якоби хотел перевести из лечебного отделения заведующей в прачечную, чтобы отделить ее от революционно настроенных служащих лечебных корпусов. Доктор Тутышкин, ординатор отделения, в котором работала Базлова, отстоял ее от нападок главного врача.

Чашу терпения переполнил приказ Якоби — уволить одного из лучших работников Сабуровой дачи, члена партии, проработавшего в больнице пять лет. Артем, к этому времени снова зачисленный в штат больницы «слесарем по ремонту водосточных труб» и ставший во главе коллектива революционно настроенных служащих Сабурки, созвал экстренное собрание. Решением собрания была объявлена общая забастовка.

В больницу прибыл попечитель от земства Задонский. Он выслушал требования служащих и обещал отменить решение главного врача о незаконно уволенных. Попечитель также обещал удовлетворить просьбу служащих о повышении заработной платы. На беседе с попечителем, естественно, присутствовал главный врач Якоби. Этот распоясавшийся самодур раскричался до хрипоты, он угрожал увольнением всем смутьянам. Якоби уже успел побывать на приеме у губернатора, и тот обещал помочь в наведении порядка в больнице. В случае забастовки будут присланы солдаты из военного госпиталя и сестры из Красного Креста.

Содержание беседы представителей коллектива служащих с попечителем и главным врачом было изложено на общем собрании всех сотрудников больницы. Артем предложил собранию удалить Якоби из больницы, избрать больничную комиссию и передать ей все управление больничными делами. Здесь же на собрании была избрана больничная комиссия, в нее вошли доктор Тутышкин, Даша Базлова, Степан Россохацкий, Артем и другие. Собрание поручило трем членам больничной комиссии без промедления сообщить Якоби, что его отстраняют от службы.

Делегаты, посланные к Якоби, нашли его вместе с Задонским на кухне. Шла раздача обеда. Главному доктору здесь же в присутствии поварихи, рабочих и служащих, получающих пищу, было объявлено об его увольнении от обязанностей руководителя больницы. Якоби онемел от неожиданности, но это продолжалось недолго. Придя в себя, бывший главный доктор заорал на делегацию:

— Уходите вон, я никаких делегатов не признаю! Я сейчас же снесусь с полицией, и вы все будете арестованы.

Артем вышел к Якоби и спокойно сказал:

— Руки у вас коротки арестовать нас всех. Народ не посадишь за решетку. За неподчинение воле общего собрания рабочих и служащих больницы мы будем вынуждены удалить вас отсюда силой.

Толпа служащих окружила кухню. Оттуда доносились крики разъяренного Якоби. Артем, обращаясь к служащим, весело сказал:

— Товарищи, расступитесь, дайте дорогу доктору.

Толпа расступилась, образовав проход для Якоби, но тот и не думал никуда уходить. Артем еще раз обратился к товарищам:

— Бывший главный доктор не желает уходить. Наш долг помочь ему сдвинуться с места.

Кто-то из толпы крикнул:

— Раз не хочет добром уходить, вывезем его на тачке.

Откуда-то появилась тачка, в которой на кухню подвозили мясо. Двое санитаров взяли Якоби под руки и положили в тачку. Кочегар Мокей Рябуха повез Якоби. Покатился «экипаж» позора по больничному двору. Вид у главного доктора был страшный: глаза выпученные, рот раскрытый, костюм в грязи. Одни кричали: «Вези его за ворота!», другие: «Хватит с него».

Послышался голос Артема:

— Товарищи, оставьте его!

Тачка остановилась. Попечитель Задонский бежал до начала этой истории. Якоби после прогулки в танке повели на его квартиру. Здесь же, во дворе больницы, был избран новый главный врач — Петр Робертович Ферхмин. Якоби было предложено к вечеру покинуть больницу.

Всю ночь совещались члены партии, обсуждали, каким образом вести работу в больнице, где находилось около двух тысяч больных. Были организованы комиссии: хозяйственная, административная и ревизионная. Все нововведения в управлении огромной больницей необходимо было легализовать, утвердить решением губернской земской управы.

На заседание губернской управы направилась делегация во главе с Артемом. В делегацию входили врачи Тутышкин, Рутковские и другие.

Переход административной власти на Сабуровой даче в руки избранных служащими комиссий был не единичным явлением среди медицинских учреждений Харькова; аналогичные события произошли в Александррвской и Николаевской больницах. Губернская управа была растеряна и не знала, что предпринять в связи с переходом управления больницами в руки выборных органов. Подумали, посудили и решили за благо утвердить полномочия больничной комиссии, о чем выдали официальную бумагу. Председатель губернской управы Старосельский сказал делегатам Сабурки, что он очень рад удалению Якоби, что этот человек своей грубостью надоел и в земстве.

Миссия Артема в губернской управе, таким образом, завершилась успешно. Заседание окончилось, делегация Сабуровой дачи собиралась домой. В этот момент Артему сообщили о надвигающейся лично для него опасности. У выхода из управы дежурят полицейские, которым дан приказ арестовать нелегального Артема. Повторился трюк с переодеванием. Сын одного из земских деятелей подпоручик Десятов, сочувствующий большевикам, отдал Артему свою одежду.

Артем вторично превратился в офицера и благополучно прошел через полицейский кордон.

На Сабуровой даче происходили «чудеса». С удалением Якоби дела пошли не хуже, а лучше. Больных кормили значительно сытнее, уход за ними стал внимательнее, повсюду на территории больницы слышалось слово «товарищ».

 

Федеративный совет

Недолго продолжалось затишье на харьковских заводах. В ноябре забастовки рабочих начались вновь. Артем выступал на многих митингах рабочих, призывал их бороться за образование Временного революционного правительства.

В бурные дни всероссийской политической стачки впервые в истории родилась новая форма власти восставшего народа — Советы рабочих депутатов. Владимир Ильич Ленин горячо приветствовал Советы — эти органы вооруженного восстания пролетариата, зародыши революционного правительства.

Меньшевики совсем по-иному отнеслись к Советам; они видели в них лишь органы местного самоуправления, отрицая за ними значение революционного правительства и организатора восстания. Меньшевики по-прежнему ничего не хотели слышать о вооруженном восстании, они отрицали его необходимость, не понимали значения Временного революционного правительства. Меньшевики боялись оттолкнуть от себя буржуазию, которой они предназначали первостепенную роль в буржуазно-демократической революции. Отвергая ленинские взгляды на руководящую роль пролетариата в революции, они шли на соглашение с либеральной буржуазией.

В Харькове, как и по всей стране, развернулась напряженная борьба между большевиками и меньшевиками по одному из серьезнейших вопросов революции — организации Советов рабочих депутатов. Меньшевики были против образования в Харькове Совета рабочих депутатов; вместо этой формы руководства революционным движением они предложили организовать Федеративный совет комитетов РСДРП (большевистского и меньшевистского). Меньшевики надеялись, что, пользуясь своим влиянием в Федеративном совете, они смогут сорвать вооруженное восстание харьковского пролетариата.

Случилось так, что проект меньшевиков был осуществлен, и в Харькове накануне декабрьского восстания не был образован Совет рабочих депутатов, как это было сделано в других крупных городах России. Место Совета рабочих депутатов занял Федеративный совет комитетов РСДРП, в который вошло по три представителя от большевиков и меньшевиков. Артему не оставалось ничего другого, как повести решительную борьбу за то, чтобы влияние меньшевиков в Федеративном совете было незначительным, чтобы Федеративный совет сыграл свою роль в надвигающихся событиях.

И Федеративный совет благодаря большевикам с каждым днем приобретает все большее значение революционного штаба в Харькове. Директор департамента полиции, характеризуя положение в Харькове, обращает особое внимание на деятельность Федеративного совета:

«18 ноября во время заседания городской думы в помещение думы вошла группа революционеров и, прекратив заседание, предъявила требование: или немедленно перейти на сторону Федеративного совета и действовать против правительства, или же выйти в полном составе в отставку и передать власть «Совету». После крупных пререканий с революционерами члены думы должны были разойтись.

Федеративный совет поставил своей целью объединение всех революционных организаций. Среди рабочих масс Федеративный совет пользовался настолько большим влиянием, что рабочие его называли не иначе, как своим «правительством»…»

Вопреки желаниям меньшевиков Артем и его товарищи старались придать Федеративному совету функции Совета рабочих депутатов. Они потребовали от городской думы отказа от власти в городе.

В записке департамента полиции о революционном движении в Харьковской губернии есть еще одно важное свидетельство роли Федеративного совета в ноябрьские дни:

«13 ноября рабочие электрической городской станции прекратили работу по освещению частных и казенных помещений. Командированному генерал-губернатором адъютанту с целью узнать о причинах забастовки рабочие ответили, что сделали это по распоряжению своего «правительства», из «канцелярии» которого ими был получен письменный приказ прекратить освещение в домах, так как им пользуются только богачи и царские слуги, улицы же освещать в интересах пролетариата. Установить местонахождение упомянутой «канцелярии Федеративного совета» не удавалось вследствие того, что она постоянно переносилась из одного дома в другой и в то же время тщательно охранялась созданной революционерами собственной милицией, которая была вооружена револьверами, пиками, топорами и другим оружием».

Кто же хозяин в Харькове? Губернатор шлет своего адъютанта в Федеративный совет с просьбой включить электроосвещение. Рабочие электростанции не признают власти губернатора, они подчиняются лишь своему «правительству». В городе фактически двоевластие. Наперекор воле меньшевиков Артем придает Федеративному совету функции революционного правительства.

 

Артем идет к солдатам

Особое внимание Артема и большевиков города привлекала работа в воинских частях Харьковского гарнизона. Жизнь показала, что без присоединения к революционному движению солдатских масс трудно ожидать успешного исхода вооруженного восстания. Артем проникает в расположения воинских подразделений и ведет беседы с солдатами. Соратники Артема также направляют свои усилия на работу в войсках. Работа опасная, но очень важная для дела революции. Солдаты не слепы, они видят, что делается в Харькове и по всей стране, они внимательно слушают Артема и все больше проникаются сознанием долга перед народом. Они требуют улучшения своего положения. Мобилизованные во время войны настаивают на отпуске домой. У Артема созревает решение об организации общегородского выступления солдат и рабочих дружин. Это выступление произойдет во время всеобщей забастовки рабочих. В результате такой вооруженной демонстрации, еще никогда не бывавшей в Харькове, может возникнуть такая ситуация, что власть в городе перейдет в руки пролетариата. И так уже власть губернатора в городе уменьшается с каждым днем. А в войсках брожение — первые плоды успешной агитации большевиков. Этого не может не признать и директор департамента полиции:

«…Начались волнения в частях гарнизона. Утром один батальон Богодуховского пехотного полка с оружием и музыкой, без офицеров, направился в казармы Лебединского полк, где предъявил начальству ряд требований экономического и служебного характера. После объяснений с командиром Богодуховского полка пришедшие успокоились и были отведены командиром в казармы». Это факт неслыханный в гарнизоне. Солдаты выходят из казарм без офицеров, с оружием в руках, приходят к своему командиру и добиваются удовлетворения своих солдатских нужд. В другие времена они бы этого сделать не посмели, а если бы и пошли на такой шаг, то многим бы пришлось предстать перед военным судом и пойти в тюрьмы и на каторгу.

В Севастополе на кораблях Черноморского флота вспыхнуло восстание. Сведения об этом восстании, руководимым лейтенантом Шмидтом, приходят в Харьков и заставляют Артема ускорить проведение уже намеченной вооруженной демонстрации рабочих и солдат. Демонстрация была назначена на 23 ноября. Накануне выступления, ночью 22 ноября, Артем провел на Сабуровой даче совещание с представителями воинских частей. Был создан особый солдатский комитет для связи с солдатской массой. Представители воинских частей говорили о готовности своих товарищей к демонстрации. Полки Старобельский, Лебединский, Богодуховский и часть Луцкого обещали участвовать в демонстрации. Тамбовский и Воронежский полки гарантировали сочувственное отношение к предполагаемому выступлению. Рабочие заводов Гельферих-Саде и паровозного, а также боевые дружины харьковских большевиков были также готовы.

23 ноября с рассветом по сигналу солдаты Старобельского полка вышли на свой плац. Фельдфебель Одишария скомандовал: «Разбирай ружья и запасайся патронами!»

Стояла утренняя тишина, в предрассветной мгле как тени бегали солдаты. Но вдруг все ожило, над городом раздались тревожные гудки харьковских заводов-гигантов: басовитый паровозный и повыше голосом Гельферих-Саде.

— Проснулись заводы, вместе нам будет веселее, — говорили друг другу солдаты, выстраиваясь в колонну.

Откуда ни возьмись перед солдатами вынырнул полковник Гоштофт; он умолял солдат вернуться в казармы, не коверкать жизнь себе и ему, командиру полка. Никто из солдат не прислушивался к голосу полковника. Зато команды, подаваемые фельдфебелем Одишария, слышали все. Полк вышел на улицы Харькова. С оркестром впереди, под звуки «Марсельезы» старобельцы двинулись к Конной площади. Там была назначена встреча с другими воинскими частями и рабочими. По пути к Конной площади к старобельцам пристроился Лебединский полк. Здесь также был оркестр.

На площади солдат восторженно встречали рабочие заводов. Алые стяги развевались над демонстрантами. Во главе паровозостроителей стоял Артем. Он был одет в кожаные куртку и фуражку. На правом боку в деревянной кобуре висел маузер. На лице Артема была счастливая улыбка, глаза с восторгом смотрели на приближающиеся колонны войск. Вот она, сбывается старая мечта революционеров: солдаты идут с рабочими, и вместе они выступят против самодержавия. «Не пропадет ваш скорбный труд и дум высокое стремленье!» — вспомнились почему-то строки из пушкинского послания декабристам. Но хватит предаваться мечтам и радоваться сделанному. Впереди борьба тяжелая и длительная.

Паровозники поднимают над своими головами Артема.

Огромная площадь заполнена людьми — солдатами и рабочими. Артем начинает одну из своих пламенных речей. Далеко вокруг слышен его звучный взволнованный голос:

— Товарищи солдаты и рабочие! В эти дни, когда царизм уже празднует свою победу над восставшими военными моряками в Севастополе, новые и новые тысячи вооруженных сыновей родины идут навстречу революции. Рабочие дружины радостно приветствуют вас, своих братьев в солдатских шинелях. Близится час расплаты с вековыми угнетателями, вся необъятная Россия поднимается против самодержавия. Колеблется трон Николая Вешателя. Народу, взявшему в руки оружие, ничего не страшно. Наш путь — вооруженное восстание. Сегодня же мы продемонстрируем нашим врагам несокрушимое единство народа и армии. Пусть дрожат палачи при виде нашей силы. Да здравствует вооруженное восстание! Долой самодержавие, долой палачей народа! Да здравствует революция!

Площадь гремит возгласами «ура!». Тысячи людей повторяют за Артемом: «Долой самодержавие!», «Да здравствует революция!»

Солдаты строятся в походные колонны, рабочие также выстраиваются для марша. Под музыку военных оркестров демонстрация приходит в движение. По Молочной улице демонстранты вышли на Москалевку, дальше через Газовый мост, через Конторскую улицу к Екатеринославской, одной из главных улиц Харькова. По пути следования демонстрантов к ним присоединяются солдаты других полков. Уже многие десятки тысяч людей участвуют в этой грандиозной демонстрации.

На остановках Артем произносит короткие речи-призывы. Он задает демонстрантам вопрос: «Все ли готовы к борьбе с еще сильными защитниками царизма? В любую минуту может возникнуть необходимость вступить в бой с казаками и гренадерами». Ответ Артему единодушный: «К бою готовы, пусть только нас тронут, встретим врагов трудового люда пулями, штыками, бомбами!»

Около 12 часов дня вооруженная демонстрация солдат и рабочих вышла на Екатеринославскую улицу. Впереди солдаты Лебединского, Старобельокого, Богодуховского полков. Идут правильным походным строем, с ружьями на плече, с поблескивающими на солнце штыками. За воинскими частями следует бесконечная колонна рабочих дружин и манифестантов. Впереди заводских колонн идет Артем.

Богодуховцы, старобельцы, лебединцы шли по Екатеринославской улице к центру города. Черносотенная газета «Южный край» окрестила их потом «малодушными», назвала «беснующимися», но даже буржуазно-либеральный орган «Мир» вынужден был признать:

«Малодушные»… «Беснующиеся»… Назовите, как хотите, поступок солдат, примкнувших к манифестации рабочих, но не говорите про малодушие. Люди, которые под звуки музыки шли умирать, шли на расставленные вами в городе пулеметы и пушки, — это не малодушные люди…»

Голова демонстрации перешла через мост на речке Лопань, повернула направо и, идя вдоль Университетской горки, приблизилась к Павловской площади. Вход на Павловскую площадь был закрыт пулеметными гнездами. Позади изготовившихся к ведению огня пулеметчиков на площади стояли правительственные войска: Луцкий полк, казаки, драгуны, только что прибывший в Харьков Охотский полк, какой-то батальон с белыми погонами, офицеры участвующих в демонстрации полков.

Движение демонстрации замедлилось, а потом приостановилось. Оставалось 200 метров до пулеметов. Артем и его помощники вышли вперед. Нужно было, не мешкая, что-то предпринять. Не идти вперед было нельзя, не для того собрались десятки тысяч людей, чтобы отступить перед насилием. Идти на пулеметы — прольется большая кровь, ряды демонстрантов могут дрогнуть, и хорошо начатое дело позорно сорвется.

Пока эти мысли быстро возникали в голове Артема, обстановка изменилась. Саша Рыжий, разудалая головушка, во главе десятка ближайших друзей Артема, прозванных «гарибальдийцами», приблизился к пулеметчикам. Фуражка набекрень, во рту цигарка, вид молодецкий — море по колено, — подошел к пулеметчикам и говорит:

— Товарищи, неужели вы будете стрелять в народ и своих братьев солдат? Разве вы боитесь своего пузатого офицера?

Саша Рыжий указал пальцем на стоявшего здесь же офицерика. Тот, ухмыляясь, ответил за своих солдат, похлопывая по кобуре, где лежал револьвер:

— Солдаты боятся не меня, а моего револьвера!

Саша Рыжий мгновенно выхватил из кармана револьвер и, наведя его на офицера, сказал:

— И у нас есть такое!

Офицер побледнел, но ответил, показывая на пулеметы:

— А это вот?

Саша Рыжий понимал, что от исхода этого внешне безобидного и немного дурашливого разговора зависит многое, распалился и закричал:

— Товарищи солдаты, вы окружены бомбистами и как только дотронетесь до пулеметов, взорветесь вместе с ними!

Пулеметчики окаменели, они видели молодых бесшабашных рабочих парней, державших руки в карманах и папироски — в зубах. Долго ли этим ребятам приставить огонек папиросы к бомбе, с этими ребятами шутки плохи. И послышался чей-то возглас: «Пропустите их». Артем зорко наблюдал за действиями своих боевиков. Воспользовавшись переговорами, он приблизил голову демонстрации к пулеметчикам, и не успел офицер сообразить, что происходит, как пулеметы были сбиты ногами бросившихся вперед дружинников. Рабочие обнимали пулеметчиков, целовали их. Демонстрация вошла на Павловскую площадь.

Артем обратился к своим «гарибальдийцам»: «Товарищи, пулеметы остались без охраны, вернемся и заберем их». Когда дружинники возвратились к месту, где стояли пулеметы, пулеметные команды уже пришли в себя. Офицер был на своем посту, и солдаты подчинялись его приказам. Овладеть пулеметами дружинникам не удалось.

Павловская площадь. Два вооруженных лагеря расположились друг против друга. На тротуарах стоит стена народа. Чем же закончатся эти события? К солдатам-демонстрантам подскочил генерал Нечаев. Он крайне взволнован и, заикаясь, спрашивает солдат:

— Братцы, что вам нужно? Возвращайтесь в казармы, не губите себя!

К генералу подошел Артем и сказал:

— Солдаты и рабочие требуют созыва Учредительного собрания, увольнения в запас задержанных в связи с войной солдат, срок службы которых окончился. Мы требуем пропустить нас и дать нам беспрепятственно закончить нашу демонстрацию.

Генерал не желает разговаривать не с военным. Он пытается пройти в глубь боевых порядков солдат-демонстрантов, но натыкается на выставленные вперед штыки. Тогда генерал круто поворачивается и уходит. Убрался генерал несолоно хлебавши, но приходят делегаты правительственных войск. Артем взобрался на будку трамвайной остановки и обращается к своим и «чужим» солдатам:

— Товарищи солдаты! Вся трудовая Россия поднимается на угнетателей народа. Вы видели, как вашего генерала трясло словно в лихорадке, когда он обращался к солдатам. Так же трясет сейчас при виде восставшего народа царское правительство. Царизм заживо гниет, распространяя вокруг ядовитую заразу разложения. Царизм еще держится лишь темнотою войск. Когда солдаты поймут, что их интересы и надежды народа неразрывны, царизм падет. Восторжествует революция. Не стойте же на пути революции, поворачивайте ружья против угнетателей народа!

Слова Артема доходят до сердец солдат, противостоящих демонстрантам. Они расступаются, дают дорогу демонстрантам. Артема несут высоко на руках, он продолжает обращаться с революционными призывами к войскам. Демонстрация проходит Павловскую площадь, поворачивает на Николаевскую, а затем по Московской улице следует к мосту через реку Харьков. Ликующие массы народа приветствуют солдат и рабочих.

У моста через Харьков последний митинг. Артем прощается с солдатами, благодарит их за солидарность с трудовым, рабочим Харьковом, призывает быть готовыми оказать помощь рабочим, когда придет час восстания. В полном порядке полки расходится по своим казармам. Вооруженная демонстрация закончена. Она завершилась победой над слугами царского правительства. Ничто не могло помешать вооруженному народу пройти по улицам родного города. Стали крепче связи большевиков с солдатской массой. Теперь, после уроков революционной борьбы, которые пройдены пролетариями Харькова и всей России, — прямой путь к вооруженному восстанию.

 

Накануне восстания

Катакомбы Сабуровой дачи — подземные галереи — протянулись от котельной ко всем корпусам больничного городка. Шириною в один метр, высотою в полтора метра, они образовали причудливый лабиринт, в котором дорогу мог найти только человек, хорошо изучивший расположение этих тоннелей. В катакомбах имелись 22 камеры, в которых можно было сохранять любое количество оружия. В этих подземных комнатах в первых числах декабря 1905 года вел лихорадочную подготовку к восстанию штаб, возглавляемый Артемом. Были получены точные сведения, что восстания готовятся в Москве и в Петербурге.

В камерах катакомб был накоплен и надежно укрыт от посторонних глаз запас оружия. Оружие хранилось и в других местах города, главным образом в заводском районе. Так, в одном из складов на Решетниковской улице, № 12, у Федора Корнеева во дворе, были спрятаны десятки винтовок, берданки, 50 револьверов разного калибра и систем, бомбы различных образцов. Круглые, прозванные «эсеровскими», свинчивались из двух половинок. На заводах была налажена их отливка и расточка. Затем были бомбы «большевистские», в виде жестянок с паяным коробком; они действовали безотказно. Дима Бассалыго умудрился достать где-то и принести на этот склад два ящика так называемых «немецких» кислотных бомб. Имелись здесь бомбы под названием «американские», в желтой картонной коробке с красным кругом, засыпанные песком; при них инструкция, как нужно пользоваться ими.

Накануне дня вооруженного выступления в катакомбах собрался штаб восстания. Пришли делегаты от Лебединского и Тамбовского полков, от Змиевских и Москалевских казарм. Среди посланцев от воинских подразделений, как это потом выяснилось, оказался шпион-юнкер, который, вернувшись ночью из штаба восстания, сообщил старшему офицеру, а тот, в свою очередь, коменданту города данные о начале восстания в воинских частях. Таким образом, у военного командования оказались в распоряжении несколько часов, необходимых для разоружения революционно настроенных солдат и для ареста организаторов предполагаемого выступления военнослужащих.

Об этом предательстве ни Артем, ни его товарищи по руководству восстанием в ночь накануне восстания ничего не знали.

Центром восстания был избран завод Гельферих-Саде. Этому заводу Артем в последнее время уделял не меньше внимания, чем паровозостроительному. Первые двенадцать дней декабря вплоть до вооруженного восстания на Гельферих-Саде полыхала забастовка. Руководил ею Артем. На митинге в малярном цехе была избрана делегация для переговоров с владельцем завода господином Блэком. Артем и делегаты пришли к Блэку и предъявили ему требования рабочих. Блэк заявил делегации, что в ее составе он видит посторонних заводу людей, а поэтому вести переговоры не хочет. Пусть рабочие завода без пришлых зайдут к нему в контору. Артем отвечал Блэку, что тот, кто хочет накормить детей рабочих досыта, тот, кто свою жизнь отдает делу рабочих, никогда для рабочего человека не будет посторонним.

— Хотите, чтобы завод работал, — выполните наши требования, не хотите — забастовка будет продолжаться…

В Москве восстание уже началось.

В ночь перед вооруженным восстанием в Харькове в городском драматическом театре шла новая пьеса Е. Н. Чирикова «Евреи».

Через сотников и десятников дружинникам было отдано распоряжение собраться в театре. Ближайшей целью такого приказа было предупреждение погрома, который черносотенцы хотели устроить в театре и сорвать спектакль. Другая, более важная цель — театр был удобен в качестве сборного пункта дружинников. После спектакля «зрители» по Мещанской, Московской и Старомосковской улицам должны были идти на Гельферих-Саде.

Перед последним актом выступил директор театра: он говорил о значении пьесы Чирикова и особенно ее последнего акта. Он закончил свое выступление выражением надежды на то, что придут новые времена и положат конец этому позорному явлению — еврейским погромам в России. В семье народов великой страны не будет тогда униженных и оскорбленных.

Пьеса окончена. Свет погашен. В зале могильная тишина. И вдруг откуда-то сверху слышится голос: «Товарищи! Мы объявляем войну царским палачам, угнетателям народов. Близок час расплаты!» Вниз с балкона летят прокламации с призывом к вооруженному восстанию.

В зале зажигается свет. В руках зрителей листовка, в ней написано:

«12 декабря 1905 года. Российская социал-демократическая рабочая партия.

Ко всем гражданам

Революция пришла. Великая, могучая. С треском и шумом рушится старое, мерзкое. Еще пытаются жалкие потомки выродившегося дворянства предотвратить свою гибель. Напрасные попытки! Пролетариат принимает наглый вызов господ Витте—Дурново [17] . Во главе революционной армии и революционного крестьянства он наносит последние удары издыхающему чудовищу. Вооруженным восстанием он сметет до основания кровавую деспотию. И, победив, вооруженный, он станет на страже интересов дорогой и несчастной родины.

«Беспокойный», он не успокоится, пока монархию «божьей волею» не заменит республика «волею народа».

«Беспокойный», он не успокоится, пока не вверит защиту народных интересов действительным представителям народа.

Граждане! Настал час последней битвы. Теперь преступна пассивность, преступен индифферентизм.

Жалкий самодержец годами издевался над вами. Пусть же из грудей ваших вырвется честный, достойный ответ ему. Гордыми словами молодого Пушкина обязано ответить все общество наглому уродцу:

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

С царем или с народом, так ставит история вопрос. Выбирайте же. Выбирайте сейчас же, немедля. И если у вас хватит честности и мужества стать на сторону народа, спешите, чем можете, помочь ему. Еще раз: спешите, ибо битва в разгаре. И чем энергичнее, чем самоотверженнее будет ваше участие, тем скорее победит народ, тем легче будет пролетариату разрешить ближайшую задачу: создать свободную Россию, в которой шире и величественнее будет борьба неимущих за светлые идеалы социализма, за прогресс, за культуру, за человечество. Спешите!

Федеративный совет харьковских комитетов РСДРП»

Писал эту листовку Артем. Вышедшие из театра дружинники видели ее уже расклеенной на столбах, стенах, театральных тумбах.

Шли часы этой последней перед восстанием ночи. В квартире доктора Тутышкина, где жили в эти дни Артем, Авилов и другие члены комитета, уже не говорили о том, что должно произойти через несколько часов. Спать некогда, скоро Артем, Авилов с товарищами уйдут на Гельферих-Саде. Настроение было какое-то торжественно-праздничное. Этого завтра, вернее — уже сегодня, Артем и его друзья ждали годы. Сколько труда было затрачено, сколько душевного огня было отдано, чтобы это завтра наступило! Каждый своим сердцем ощущал величие теперь уже близкого будущего.

Авилов тихо сказал:

— Ну, товарищи, завтра я буду уже не Пал Палычем, а Борисом Васильевичем Авиловым. А тебя, Артем, мы сможем назвать Федором Андреевичем Сергеевым.

И не нужно было объяснять всем слушавшим Авилова, что значат для революционера его слова. Для революционера, который живет и действует годами в подполье, остерегаясь неверного шага и не имея права назвать себя своим настоящим именем. Неужели завтра наступит такой день, когда революционеры выйдут из подполья и в открытом бою с царизмом либо победят, либо?..

Днем хозяйка квартиры, жена доктора Тутышкина, спросила Артема:

— Скажите, дорогой Артем, а что будет, если мы не захватим власть?

Артем был задумчив, он ответил, по своему обыкновению, не шуткой, а очень серьезно:

— Победим ли мы завтра, или не победим, но выступать мы должны. Даже наше поражение пойдет в итоге нам на пользу. Научимся лучше драться. За одного битого двух небитых дают. Придет время, мы снова пойдем в бой. В конечной победе нашего святого дела не сомневаюсь.

Дружинники, вышедшие из театра, ночным городом спешили на Гельферих-Саде. Другим товарищам было поручено нарушить телефонную связь, подготовиться к занятию канцелярии губернатора, телеграфа, банка и ждать сигнала для решительных действий. В казармах воинских частей также все должно было быть готово к выступлению.

Товарищ В. И. Кожемякин рассказывал, как рабочие-дружинники после ночного марша по Харькову вместе с Артемом проникли на завод Гельферих-Саде. Уже было 2 часа ночи.

— Подошли мы к проходной и на вопрос сторожа — здоровый такой был детина — «Кто идет?» ответили: «Экстренная телеграмма, прошу принять и расписаться».

Группа дружинников отошла в сторону, чтобы своим видом не испугать сторожа. Открылась дверь, двое дружинников ворвались в проходную и оттеснили сторожа, второй сторож бросился к телефону и попытался позвонить, но связи не было. Все дружинники проникли на завод и расставили в условленных местах свои караулы.

 

Неравный бой

С каждым часом, называя пароль, на завод прибывало все больше и больше вооруженных людей. Пришли боевики, обвешанные бомбами, санитарки с Сабуровой дачи во главе с Дашей Базловой. Развертывался перевязочный пункт. Устанавливались огневые точки для прицельной стрельбы из винтовок и для метания бомб. Все шло по заранее намеченному плану, кроме одного, и, пожалуй, самого важного: на завод еще не прибыли солдаты революционных полков. Это начинало беспокоить. Артем, Авилов, Палчевский, Бассалыго посоветовались с товарищами и решили послать связных в воинские части, в казармы, чтобы на месте выяснить причины задержки.

Что же увидели связные, посланные в воинские части, на помощь которых рассчитывали восставшие рабочие? Одним из связных был Саша Садевский. Он пришел в Святодуховские казармы, где размещался Лебединский резервный батальон. Здесь все было как будто бы в порядке, солдаты одетые лежали на койках, ружья стояли в пирамидах. В Воронежском батальоне внешне все шло тоже хорошо: арестовали офицеров, патрули из революционных солдат охраняли расположение части, командный состав был революционный. Эти батальоны по плану восстания поднимались не первыми. Начинать восстание в гарнизоне должны были Московские казармы.

— Но там я нашел ужасную картину, — рассказывал по возвращении на завод Саша Садевский. — Вместо того чтобы, как и в других частях, у ворот стояли наши дневальные, я увидел у ворот группу офицеров, затем какую-то подводу и ни одного боевика. Я туда не зашел, пробрался со стороны Ващенковской улицы, нашел там двух боевиков. Заглянул через забор на казарменный плац. Стоит у стены казармы толпа разоруженных солдат, человек двести пятьдесят — триста. Их охраняют караульные с винтовками. На плацу множество вооруженных полицейских и офицеров. Видны попы. На подводах лежат водка и пряники. Сотками раздают водку обезоруженным солдатам. В других казармах, где стояли революционные или колеблющиеся войска, та же картина: солдаты обезоружены и заперты в своих помещениях.

Штабом восстания принято решение отправить Артема к паровозникам, чтобы в случае необходимости ударить по осаждающим завод войскам с тыла боевой дружиной Паровозного завода.

В пятом часу утра около завода Гельферих-Саде стали появляться отдельные казаки-разведчики. Одного из них поймали, привели в столовую завода, где находились руководители восстания. Начался допрос, выяснилось, что выступление солдат провалено окончательно.

Правительственные войска окружают завод — пехота, казаки, артиллерия. Жерла пушек наводятся на заводские ворота и здания. На Конной площади, что прилегает к заводу, устанавливаются пулеметы. Все улицы и переулки на подходах к заводу блокированы полицией и пехотой.

Правительственные войска готовятся к штурму завода так, будто бы он представляет собой первоклассную крепость.

К воротам завода подходит офицер с белым платком. Он передает штабу восставших ультиматум военного командования: полная капитуляция без всяких условий. На размышления дается 30 минут. Если осажденные не сдадутся, они будут уничтожены орудийным огнем.

Телефонная линия на Паровозостроительный завод еще действует. К аппарату вызывают Артема. Ему докладывают о положении на Гельферих-Саде. Артем просит товарищей держаться до прихода на помощь паровозников: «Мы идем к вам на выручку!»

Над Харьковом трубит тревожный гудок Паровозостроительного завода. «Отец трубит, отец зовет», — надо всем бросать работу и идти на зов паровозного…

Два митинга происходят в одно и то же время. Первый на Паровозостроительном заводе. Артем призывает рабочих немедленно идти на помощь осажденным на Гельферих-Саде. Меньшевик-провокатор Сигаев, а за ним эсер Забелин бьются в истерике: «Вас ведут на пролитие крови, куда вы идете?» Артем называет этих ораторов предателями и предлагает кончать разговоры:

— Революционеры, за мной, а прочие могут отправляться домой… — Три тысячи рабочих, предводительствуемые боевой дружиной во главе с Артемом, строятся в колонну. Развернуты красные знамена. У дружинников в руках винтовки, револьверы, бомбы; остальные берут, что попадет под руку: железные прутья, полосы, гайки, большие гаечные ключи и другое заводское «оружие»…

На Гельферих-Саде также митинг: как быть с ответом на ультиматум военного командования? Настроение у осажденных подавленное. Нашлись слабые души, которые предложили сдаться на милость победителей. Несколько десятков человек, в большинстве студенты-меньшевики, вышли из ворот завода с белым флажком. Их тут же арестовали. Дружинники и рабочие расходятся из столовой завода по боевому расписанию. Ответа на ультиматум не будет.

С крыши дома заводской администрации революционеры обращаются к солдатам, окружившим завод, с призывом не быть братоубийцами. Но слишком много на площади офицеров, казаков, жандармов. Выпитая с благословения начальства водка также притупляет слух солдат, они не отвечают на призывы рабочих.

Из воспоминаний адъютанта харьковского генерал-губернатора видно, какие большие усилия были предприняты командованием, чтобы солдаты не перешли на сторону рабочих. Отбирались наиболее стойкие подразделения, привезенные в Харьков из других городов. Адъютант губернатора писал:

«День 12 декабря должен был послужить проверкой и испытанием для войск гарнизона, которые так опозорили свое имя три недели тому назад. Рассчитывали, что если солдаты будут действовать молодцами против гельфериховского завода — второго по своему значению в революционном отношении — и с честью выйдут из этого испытания, то, разгромив это осиное гнездо, можно будет ударить и на главных заводил, которые засели на Паровозном заводе».

Если оставить в стороне контрреволюционную фразеологию адъютанта-белоподкладочника, то из приведенного отрывка его воспоминаний ясно видно, что харьковские генералы придавали весьма серьезное значение штурму завода Гельферих-Саде. Против 500–600 дружинников действовала целая армия, солдаты которой должны были доказать свою благонадежность. Полной уверенности в этой благонадежности у командования не было.

На втором этаже длинного выходившего фасадом на площадь старого заводского здания находился склад готовой продукции: здесь стояли приготовленные к отправке земледельческие машины, которые производил завод.

Дружинники освободили себе место между окнами, в простенках. Сложили там бомбы и запас патронов к винтовкам. Здесь обосновались бомбометальщики. Из окон здания хорошо просматривалась вся Конная площадь и расположенные на ней войска. Часть боевиков расположилась во дворе и у забора, прилегающего к улице, некоторые забрались в снежные сугробы.

Кто-то из рабочих поднялся на вершину водокачки и оттуда прокричал товарищам в заводском дворе:

— Вижу, вижу, позади войск, с той стороны площади, идут к нам на помощь паровозники. Видны красные знамена, впереди в кожаной куртке Артем!

Не успел рабочий с водокачки закончить радостную весть о приближении товарищей с паровозного, прозвучал рожок горниста. Время ультиматума истекло. Это было первое предупреждение осажденным. Снова заиграл горнист — второе предупреждение, и, наконец, третий сигнал горниста… Затрещали пулеметы, раздался ружейный залп. Прогромыхали два пушечных выстрела. В ответ на обстрел, будто раненое живое существо, загудел Гельферих-Саде. Заводской гудок гудел непрерывно и тревожно, оповещая город о совершающемся беспримерном насилии.

Но что это, почему на Гельферих-Саде не слышат свиста пуль? Стрельба все усиливается, но правительственные войска стреляют не по осажденным на заводе, а в обратную сторону. Огонь открыт по паровозникам, по Артему.

В «Известиях Федеративного совета харьковских комитетов РСДРП» от 13 декабря 1905 года описывается сражение правительственных войск с возглавляемой Артемом рабочей дружиной Паровозного завода.

Паровозостроители «…Двинулись по Петинской улице и, не встречая нигде препятствий, достигли Конной площади. В это время раздались два пушечных выстрела. Всем стало ясно, что отступать нельзя и надо перейти к решительным действиям. Милиционеры обнажили шашки и с криком: «Бей их, за ними, братцы!» — ринулись в бой. Раздался треск револьверных выстрелов. Казаки отошли назад на расстояние, при котором револьверные пули и бомбы не могли достать их, и затем дали по толпе целый ряд оружейных залпов. Милиционеры дрогнули, но не отступили. Передовые отряды продвинулись вперед и ответили выстрелами. Тогда началось нечто не поддающееся описанию. Казаки открыли огонь пачками. Дождь пуль буквально засыпал всю площадь, воздух огласился шумом и треском со всех сторон. Милиционеры были вынуждены отступить, оставив на поле брани много раненых и убитых. Озверевшие казаки дошли до того, что не давали подбирать раненых и грозили стрелять в санитаров. Только спустя довольно долгое время удалось подобрать с площади наших товарищей и отправить в больницу».

Артем, шедший в атаку в первом ряду дружинников, остался жив. Дружинники засели за укрытиями и продолжали вести огонь по войскам. Тем временем вся огневая сила правительственных частей обрушилась на осажденный завод Гельферих-Саде. Из трехдюймовых орудий полетели снаряды.

Со слов очевидцев можно составить картину неравного боя регулярных воинских подразделений всех родов оружия — пехоты, конницы, артиллерии — против вооруженных чем попало дружинников и рабочих на заводе Гельферих-Саде.

Брат Димы, командира дружинников-боевиков, Константин Бассалыго стоял под деревом рядом с кирпичным забором. С этой позиции бой, по его свидетельству, развертывался так:

— По всей площади раздалась трескотня пулеметных и ружейных выстрелов, звук которых сразу заглушили три орудийных раската. Два снаряда пробили стенку наружного фасада завода, осыпая наших боевиков кирпичом и штукатуркой. Третий снаряд был направлен в железные ворота завода. Ударом был разрушен верхний железный горизонтальный упор ворот, который со свистом и шумом вместе со снарядом пролетел недалеко от меня в глубь завода.

Пулеметные пули беспрерывно свистали по крыше здания, отсекали ветки деревьев и сбивали снег. Ветки эти со снегом падали вниз и осыпали меня, стоявшего под деревом.

Стрельба из пулеметов и ружей велась не только по осажденным, а почти по всем прилегавшим к Конной площади улицам, где скопилось много рабочих, решивших при звуках горниста броситься на солдат и захватить пулеметы. Но отчаянная отвага почти безоружных людей была разбита пулеметным огнем.

Через пару минут орудийный залп повторился. Снаряды пробили стены завода, произвели опустошения внутри зданий, где засели наши боевики. Что могли эти беззаветно храбрые люди противопоставить снарядам? Свои револьверы, которые никакого вреда не могли причинить солдатам, стоявшим от завода на расстоянии пятисот метров.

Другой участник восстания на заводе Гельферих-Саде, А. С. Шаповалов, так описывает пережитое во время событий 12 декабря:

«…Метальщики бомб были все товарищи, мне мало знакомые… В ближайшем около меня простенке стоял также с бомбой в руках, как мне показалось, мальчик лет 16 с очень тонкими чертами лица. Всмотревшись ближе, я заметил, что это была девушка, переодевшаяся, чтобы принимать участие в боевых действиях, в мужское платье… На миг прибежал к нам комендант Николай. Он отдал последний приказ, как обращаться с бомбами.

— Выбивай, товарищи, окна!..

Метальщики бомб стояли в простенках окон наготове. Во рту каждого дымилась папироска, чтобы зажечь фитиль и бросить вниз через бойницы бомбы. Грянул выстрел, что-то рухнуло, ударило в стену… Здание, как мне показалось, пошатнулось. Силою удара снаряда, отдавшегося сквозь стену, меня отбросило от стены аршина на полтора. Тотчас раздался второй выстрел, третий, четвертый. Отбрасываемые ударами снарядов, мы снова немедленно подскакивали к стене. С потолка сыпалась известка, воздух наполнился густой красной кирпичной пылью. Тряслась стена, шатался под нашими ногами пол. Ухали орудия. Я насчитал не менее 20 пушечных ударов. Вдруг, после того как я оказался отброшенным особенно далеко ударом снаряда от простенка, у которого я стоял, послышался страшный треск, все закачалось, и значительная часть стены во всю вышину помещения рухнула вниз.

Группу бомбометателей раздавил рухнувший простенок. Влетает в здание снаряд, оторвана нога у одного из боевиков, разворочен бок, вываливаются кишки. Несчастный человек понимает, что это конец, он просит товарищей оборвать его страдания, застрелить из револьвера. Но кто способен сделать такое? Сосед, к которому обратился с этой страшной просьбой умирающий, через минуту падает контуженный новым разрывом снаряда, он очнется лишь в больнице».

Артиллерийский огонь прекратился. Из развалин вытаскивают раненых и убитых, сносят их в столовую завода.

 

«Это были цветочки, ягодки впереди…»

Сопротивляться охотничьими ружьями и револьверами нападению целой армии превосходно вооруженных солдат, сопротивляться артиллерийскому огню бессмысленно. Помощи ждать неоткуда.

Дима Бассалыго выставляет в полуразрушенные ворота привязанную к длинной палке белую занавеску.

Переговоры о прекращении огня вели с командованием правительственных войск Николай, комендант осажденных, и Дима, командир боевой дружины. Их задача заключалась в том, чтобы возможно дольше разговаривать с царскими офицерами, получить побольше времени до момента выхода из завода. Пока шли переговоры, на заводе припрятывались оружие и бомбы, уходили по еще не занятым врагом дорогам руководители восстания, арест которых подорвал бы дальнейшую социал-демократическую деятельность в городе.

Часть боевиков нашла свободным выход через малярный цех к угольному складу и дальше на Конную площадь. Несколько солдат видели уходивших с завода боевиков, но мер к задержанию их не приняли, очевидно потому, что среди них не было офицера. Боевики, сумевшие уйти с завода, примкнули к еще сопротивлявшимся царским войскам паровозникам. Здесь впервые Артем встретил своих дорогих товарищей, к которым он так и не смог пробиться. Вид у Артема был невеселый, подавленный. Лицо его осунулось. Он по-братски расцеловался с товарищами, прибывшими с завода, и серьезно сказал им:

— На этот раз не удалось, на другой удастся!

Другим боевикам не повезло, они не успели уйти с завода. Шаповалову и еще нескольким товарищам кричали:

— Спешите уходить, пока еще не поздно!

Они бросились к боковой калитке, через которую только что ушли другие активисты. Калитка оказалась запертой. Они попробовали перелезть через забор. С этой стороны завода во время бомбардировки не было совсем войск, а теперь здесь стояли солдаты и казаки. Они направили на беглецов дула ружей и закричали:

— Назад, забастовщики, стрелять будем!

У выхода из завода стояли охранники, полицейские и офицеры. Каждого выходившего тщательно обыскивали. Жандармы командовали одним «прямо» — этих арестовывали, их окружали солдаты и вели к другим задержанным товарищам. Команда идти «налево» или «направо» означала, что человека отпускали на все четыре стороны. Всего было арестовано 137 человек. Но среди них не было ни одного из руководителей восстания. Боевиков-дружинников, гвардейцев Артема, почти не сумели задержать. Рабочие помогли всем нелегальным и находившимся на подозрении у полиции своевременно исчезнуть с завода.

Пользуясь суматохой, при обыске благополучно скрылся и избежал ареста Константин Бассалыго.

Ушел боевик товарищ Пирог. Он был контужен и хромал. Проходя «налево» мимо казаков, он слышал ехидные замечания:

— Что, достал земли и воли?

Приходилось молчать и уходить поскорее от царских собак, пока они не разнюхали, кого отпускают на волю.

Недолго после разгрома Гельферих-Саде отстреливались от солдат засевшие за соляными мешками на Конном базаре Артем и его товарищи. Пора было уходить, иначе угрожало окружение. Отходили к винному складу и дальше, на Заиковку.

На Сабурову дачу было перевезено 20 раненых и несколько человек убитых. Мертвые были помещены в морг. Явилась полиция и потребовала выдачи трупов. По совету Артема администрация больницы под формальным предлогом трупы не выдала. Предполагалась демонстрация во время похорон.

Вечером на Сабурке состоялось собрание членов партии. Артем выступил на этом собрании и подверг разбору все действия восставших: ошибок было допущено много. Не сумели сохранить в тайне план восстания, дали возможность провокатору оповестить врагов и тем вывести из борьбы такую большую силу, какую представляли революционные солдаты. Кто-то из меньшевиков — членов Федеративного совета помешал выполнению приказов о захвате канцелярии генерал-губернатора, телеграфа, жизненно важных учреждений города. Плацдарм восстания, таким образом, сильно сузился. Было много и других серьезнейших промахов в подготовке и проведении восстания.

— Но не будем унывать, мои дорогие боевые товарищи! Хотя нас и разгромили, буржуазия не забудет выступления харьковских пролетариев. Мы дали хороший урок самодержавию. Нас побили, но мы сплочены сейчас, как никогда. Это были цветочки, ягодки впереди…

На собрании большевиков было решено проводить партизанские выступления, нападать на полицию, на, охранников. Показать властям, что силы революции не разбиты и не побеждены.

В городе шли аресты. По улицам днем и ночью разъезжали казачьи патрули. Тюрьмы были переполнены арестованными. Но руководители восстания были на свободе, на свободе оставался и Артем.

 

Артем неуловим…

Начальник харьковской охранки знал, что Артем укрывается на Сабуровой даче. Охранка пыталась, и не раз, схватить этого неуловимого революционера, но безуспешно. Насколько информированы были жандармы обо всем, что касается Артема — опытного в конспирации и умного противника, видно из донесения харьковского охранного отделения.

«По полученным сведениям, — пишет начальник охранки, — нелегальный «Артем» посещает в городе здание Земской управы, где часто присутствует на заседаниях в качестве представителя от низших служащих земской больницы на Сабуровой даче, хотя таковым вовсе не состоит, а просто избрал себе там жилище при посредстве фельдшерицы Базловой и техника по электрическому освещению Соболева и устраивает совещания остатков «Федеративного совета».

Для поимки «Артема» устраивалось наблюдение несколько раз за помещением Земской управы, которое наблюдало его присутствие там, но проволочка за получением наряда для ареста «Артема» при выходе всякий раз давала возможность ему ускользнуть…»

В такой несколько наивной форме харьковские охранители пытались оправдаться перед своим высшим начальством. Ссылка на какие-то мифические наряды, отсутствие которых мешало схватить своего врага № 1. Сказали бы честно и прямо: несмотря на все старания «наблюдателей», Артем умеет выскользнуть из-под самого носа жандармов и шпиков.

«…В заседаниях управы «Артем» вел себя крайне резко и преступно. На запрос председателя, почему он, назвавшийся Тимофеевым, является представителем от низших служащих Земской больницы, когда по сведениям управы он в числе таковых не значится, «Артем» отвечал, что он не желает давать ответов на такой неуместный, по его мнению, вопрос, так как «Артем» считает себя агентом «партии социал-демократов, которому поручен район Паровозостроительного завода и Сабуровой дачи, и потому он поступает служащим сам по своему усмотрению в одно или другое место, где ему всего нужнее и удобнее выполнить требование партии. После этого «Артем» заявил собранию восемнадцати гласных земцев под председательством князя Голицына… что теперь наступил такой политический момент, когда можно сказать только — иду направо или налево. Как представитель крайней левой, «Артем» объяснил земцам в страстной речи, что только его точка зрения правильна и что в ней он признает одно средство — вооруженную с правительством борьбу, для которой он собирает пожертвования… Заседание управы слушало молча «Артема» и дало ему возможность безнаказанно уйти из заседания, не передав в руки властей. Осведомленный обо всем этом генерал-губернатор решил арестовать «Артема» и доктора Тутышкина и, если представится возможность, то и застигнутых там членов «Федеративного совета». С этой целью был назначен обыск Сабуровой дачи в ночь на 21 сего декабря…»

В меру своего разумения о политических мотивах поведения Артема охранка в общем дала правильный отчет о его выступлении в земской управе. Что члены управы, далекие от политических идеалов Артема, слушали затаив дыхание страстную речь большевика — это тоже можно понять. Горячее и правдивое слово Артема не раз превращало его политических врагов в немых, бессловесных слушателей. Ну, а относительно того, что князь Голицын не отдал приказа об аресте Артема, не передал его в руки охранки, то здесь еще раз ведомственный обман начальства. И князь Голицын был там, и жандармы там были, а вот схватить Артема — руки коротки. И, наконец, хвастливое заверение, что генерал-губернатор решил арестовать Артема на Сабуровой даче в ночь на 21 декабря — просто желание создать впечатление у петербургского начальства, что харьковская охранка только сейчас впервые серьезно берется за поимку Артема.

Донесение начальника харьковской охранки в Петербург с описанием операции по аресту Артема на Сабуровой даче звучало так:

«…Подошедший наряд (полиции и жандармов. — Б. М.) встретил очередных патрулей из революционеров, охраняющих дачу, которые, конечно, успели оповестить «Артема»…»

«…Последний (Артем) скрылся в палаты душевнобольных, что подтверждает прислуга больницы, указавшая его пальто, калоши и шапку, висевшие на вешалке. Вещи эти признаны агентами (охранного) отделения за принадлежащие «Артему», в которых его видели 12 декабря на Конной площади во время беспорядков. В кармане пальто «Артема» найден паспорт на имя крестьянина Харьковской губернии и уезда Ольшанской волости от 3 ноября текущего года за № 2145 Ивана Никитовича Лихонина. Опознание «Артема» среди больных было невозможным, и сделанная в этом направлении попытка грозила бунтом всех больных, набрасывавшихся на агента отделения, пытавшегося пройти по палатам. «Артем» остался, таким образом, неарестованным. По указанию прислуги заседания революционеров происходят по ночам в помещении больницы на Сабуровой даче и даже будто бы такое заседание закончилось незадолго перед приходом наряда для обыска… Доктор Тутышкин арестован».

Вот и вся официальная версия очередной облавы охранников на Артема. Облава эта провалилась: «больные помешали»!

После событий 12 декабря внимание охранки к Сабуровой даче усилилось. В парке больницы днем и ночью бродили неизвестные и подозрительные лица. Некоторых из них благодаря революционной контрразведке, действующей в харьковской охранке, удалось опознать по заранее присланным фотографиям. Таких разоблаченных агентов охранки дружинники Артема арестовывали, сажали в подвальное помещение, а некоторых из них, наиболее вредных для подпольщиков уничтожали. Пощады им не было. Дисциплина среди работников и жителей Сабуровой дачи была идеальной, территорию этой своеобразной «республики» держали на осадном положении. Вот уже несколько месяцев вся власть здесь находилась в руках большевиков, и враги революции опасались появляться на даче. Вокруг больницы была организована регулярная патрульная служба.

Однажды ночью в больницу нагрянули пристав I участка Сизов и начальник местного охранного отделения в сопровождении нескольких полицейских. Были арестованы заведующий фельдшерской школой Бронштейн и его жена Клавдия — оба они активно работали в сабуровской большевистской организации. Наряд полиции увез арестованных. Но не успели выйти за ворота больницы пристав и начальник охранки, как в них бросили бомбу. Была убита лошадь, полицейские же чины остались невредимы. Тогда насмерть перепуганные пристав и охранник бежали обратно на территорию больницы и потребовали от коменданта дружинников Степана Рассохатского гарантий их безопасного отъезда. Рассохатский им ответил:

— Во дворе Сабурки вас никто не тронет, вы официальные лица, и нам не хотелось бы ссориться с властями. Но за дорогу вне больницы мы не отвечаем и за вашу безопасность не ручаемся, охраняйте уж там себя сами…

Ночь на 21 декабря 1905 года была темной и вьюжной. За стенами больничных корпусов неистовствовал ветер. Снежные заряды били по оконным стеклам. Визжала и выла непроглядная вьюга. Патрули, невзирая на непогоду, были, как обычно, на своих местах. Контролировалась местность от больницы до Народного дома. Артем и его товарищи спали, надеясь на патрульную службу. Но, очевидно, непогода усыпила бдительность патрульных. «Кто в такую снежную пургу сунется сюда, на Сабурову дачу?» — думали товарищи в дозорах. А враг как раз и воспользовался зимним ненастьем. Под покровом тьмы и снежной пелены к больнице стягивались большие силы полиции, казаков и жандармов. Как тени из призрачного мира, плыли они в снежном мареве. И, конечно, были обнаружены сторожевыми постами, но, к сожалению, не на дальних подступах к больнице, а почти у самых ее стен.

В отделение Даши Базловой, где находился Артем, вбежала дружинница Вера Алексеева.

— Товарищи, спасайтесь, уже вся больница оцеплена войсками, казаками и городовыми.

Даша Базлова не спала, она никогда не спала в те ночи, когда Артем находился в ее отделении.

Она мигом разбудила Артема и отдыхавших вместе с ним товарищей. Выпустить Артема и других членов комитета из главного корпуса больницы — это значит передать их в руки полиции, ибо уже все входы и выходы из здания заняты полицейскими. Базлова, как об этом заранее договорились на случай крайней опасности, переодела комитетчиков в форму служителей и развела их по рабочим местам. Что делать с Артемом, как его укрыть от полиции? Базлова бежит к доктору Тутышкину и советуется с ним.

— Закройте немедленно все входы и выходы в корпус и отделение, прикажите служителям не впускать сюда ни единую живую душу без моего разрешения. Артема поместите в изолятор для буйнопомешанных, переоденьте его в больничное белье, сделайте укутку и уложите в постель. — Базлова быстро, с профессиональной сноровкой выполнила указания доктора. Артема укутали, положили в изолятор, для лучшего маскарада приклеили черные усы.

В это время полиция ворвалась в помещение первого этажа и начала ломиться в двери, ведущие на второй, в отделение буйнопомешанных. Служитель отодвинул глазок на двери и, увидев полицейского, обещал вызвать дежурного по отделению.

— Я дежурная фельдшерица и без доктора ординатора Тутышкина никому открывать дверь не имею права, — сказала полицейским Даша Базлова.

Полицейские площадно выругались и пошли искать квартиру доктора Тутышкина.

В квартире известного охранке доктора был произведен обыск. Тутышкин, отказавший полиции в допуске в отделение, был тут же арестован и отправлен в тюрьму. Даша зашла в изолятор к Артему, чтобы проверить, как он там себя чувствует. Общество, в котором очутился Артем, оказалось не совсем обычным: рядом с ним лежал буйнопомешанный, который через каждые пять минут кричал дурным голосом, что он полено, и требовал, чтобы его положили в печку.

Сумасшедший был также в укутке, двинуться с места не мог, но произвел на Артема сильное впечатление. Когда Базлова появилась в изоляторе, Артем, улыбаясь, попросил ее забрать его отсюда, а то, чего доброго, он тоже может превратиться в полено!

В корпусе стало тихо. Полиция не решалась ломать двери и врываться в палаты для буйнопомешанных. Сочли за доброе подождать до утра, вызвать больничное начальство из города и тогда произвести тщательный осмотр всего корпуса.

Второй этаж сообщался с первым не только единственной лестницей, которая охранялась снизу и сверху дюжими служителями, но также специальным подъемником-лифтом, в котором поднималась наверх пища больным. Базлова вызвала фельдшерицу нижнего общего отделения Женю Смирнову, члена партии, и попросила ее принять Артема.

— Я спущу его в подъемнике, переодень его в больничную одежду. От тебя ему легче будет уйти во время прогулки больных по парку.

Артема эвакуировали в нижнее отделение. Рано утром нужно было позаботиться об отправке из корпуса членов комитета, которые были переодеты в служителей.

Одному из товарищей вручили в руки самовар, другому — половую щетку и тряпку, остальным выдали кастрюли для переноса завтрака больным. Смирнова открыла двери и хотела выпустить шестерых комитетчиков. Но у входа в корпус стояли полицейские, они преградили дорогу: «Без разрешения пристава никого не велено выпускать». Женя Смирнова подняла шум: «Пришли посторонние для больницы люди и мешают работать, оставляют больных голодными». На крик фельдшерицы пришел пристав Сизов. Он разрешил выпустить «служителей» из корпуса: товарищи были спасены. Оставался в корпусе Артем, и это сильно беспокоило всех, кто знал о том, какая опасность ему грозит.

Базлову по телефону вызвали в контору больницы на допрос. Следователь из охранки в черной сюртучной паре и жандармский офицер сидели за столом.

— Где Артем? Отвечайте немедленно, мы все о вас знаем. Если будете молчать, арестуем, отправим в Петропавловскую крепость, там и сгниете.

Базлова ответила, что никакого Артема она не знает.

— Глупый вы человек, Базлова, не думаете о своем будущем. Скажите нам, где Артем, и вы не будете выброшены из больницы, мало того — вам прибавят жалованье.

Даша еще и еще раз подтвердила, что Артема не знает и не может сказать, где этот не известный ей человек скрывается.

Тогда рассвирепевший жандарм вскочил со стула и прохрипел:

— Знаем, подлая, что скрываешь Артема в своей берлоге! Сейчас приедет врачебный инспектор из земской управы, и тогда мы вытащим твоего гостя, а тебя повесим на первом фонаре. Вон отсюда!

Базлова вышла из конторы и со всех ног бросилась в свой корпус. В отделении она нашла Смирнову, рассказала ей о допросе и потребовала немедленно выводить больных на утреннюю прогулку. Были сейчас же собраны семьдесят умалишенных и строго по больничному распорядку выведены в парк мимо стороживших у входа в корпус полицейских. Среди больных был и Артем. Отличить его от других одетых в полосатую больничную одежду сумасшедших было невозможно. Черные усы, свисающие вниз, бессмысленные и тусклые глаза, какая-то странная, загадочная улыбка, застывшая на лице, — таков был портрет одного из семидесяти больных.

Так в больничной одежде Артем и бежал через парк, через ручей, в свой родной заводской район. Он был спасен.

Допрашивали затем и Женю Смирнову, но с таким же результатом, что и Базлову.

В 12 часов наконец-то пожаловал на Сабурку врачебный инспектор Грабовский. Он позвонил на второй этаж главного корпуса и вызвал Базлову. Зная, что все товарищи уже в безопасности, Даша, приветливо улыбаясь, спросила инспектора, чем может ему служить.

— Откройте дверь и впустите к себе в комнату агента полиции, старшего фельдшера и меня. — Базлова подчинилась приказу. Грабовский отвел Дашу в отдельную комнату, запер ее изнутри и доверительно сказал:

— Где Артем? Если он еще здесь, в отделении, то его можно спасти. Поверьте мне, я ваш друг.

История с Красной шапочкой и серым волком не повторилась. Уж слишком торчали волчьи зубы у инспектора Грабовского — «друга революционеров».

— Ведите меня по отделению, — сказал Грабовский фельдшерице уже другим, не заискивающим тоном, когда понял, что эту женщину на мякине не проведешь.

— Не поведу я вас и полицейских по палатам, сами не хуже меня знаете здесь все ходы и выходы.

Охранник, вломившийся в комнату Базловой, нашел там следы недавнего пребывания Артема: его пальто, шапку, калоши. В пальто и был обнаружен паспорт на имя крестьянина Ивана Лихонина.

Базлова сказала агенту, что это вещи ее мужа. Ее объяснение никого не ввело в заблуждение. Охранники спешили искать Артема в палатах. Вошли в первую палату. Больные, увидев посторонних, заволновались, многие из них, до того как попасть в психиатрическую больницу, были участниками революционных волнений. Их тяжко избивали в застенках полиции. И вот, узнав в агенте охранки одного из своих палачей, они с диким криком бросились на полицейского и на всех пришедших в палату незнакомых людей. Избиение чужаков было настолько серьезным, что угрожало их жизни. По тревоге прибежали служители и растащили больных. А окровавленные и истерзанные гости были вынесены из корпуса. Волнение больных передалось и в другие палаты. Желание продолжать в корпусе обыск у охранников исчезло бесследно. К вечеру генерал-губернатору было доложено о безрезультатности облавы на Сабуровой даче. Был задержан лишь один Саша Садевский, но и тот сумел вечером убежать от часовых, по нему стреляли, но неудачно.

Более недели после облавы Артем не появлялся на Сабуровой даче. Но однажды ночью в комнату Базловой вбежал какой-то незнакомец в форме гимназиста. Даша, не узнав в посетителе Артема, насторожилась: кого это еще нелегкая принесла? Незнакомец заговорил. Это, конечно, был Артем, умевший, как никто, менять внешность, он сказал Даше, что ее квартира безнадежно испорчена, что за нею усиленно следят. О том, когда можно будет возобновить работу и получить явки в город, куда перенесена деятельность комитета, Артем обещал вовремя сообщить.

Накануне нового, 1906 года Сабурову дачу снова навестили казаки, городовые и жандармы. По заранее приготовленному списку вызывали работников больницы и арестовывали. Всего было взято около 60 человек, в их числе была Даша Базлова, бесстрашная начальница отделения для буйнопомешанных, преданный друг и товарищ Артема. Посадили ее сначала в полицейский участок, а затем перевели в городскую тюрьму. Базловой предъявлялось обвинение в укрывательстве Артема, в принадлежности к РСДРП, в содержании конспиративной квартиры, хранении оружия, в вывозе на тачке главного доктора Якоби.

Около девяти месяцев отсидела Даша в тюрьме, лишь врачебная комиссия смогла ее оттуда вырвать. Даша заболела тяжелой формой туберкулеза. Позже последовала ссылка, побег и нелегальная жизнь, а затем опять тюрьма. С Артемом Даша уже больше не виделась, их пути разминулись.

После провала Сабуровой дачи Артем ночевал по нелегальным квартирам заводского и городского районов. Неудачи в поимке этого неуловимого подпольщика отражались на самочувствии начальника харьковской охранки Ротмистра и генерал-губернатора. Была выделена крупная сумма денег для выдачи тому, кто поймает Артема.

 

Подготовка к IV съезду партии

По указанию партии Артем временно покидает Харьков. Все вокзалы тщательно охраняются. Артем вынужден пешком уйти из города и на одной из пригородных станций сесть в поезд, следующий в Екатеринослав.

Несколько дней отдыхал Федор Андреевич в хате своей дорогой сестрицы Дарочки в селе Сурско-Михайловке.

В ходе революции 1905 года число членов РСДРП в харьковской партийной организации выросло и к концу 1905 года составляло около 1 000 человек. В баррикадных боях, в восстании 12 декабря рука об руку шли против самодержавия рабочие-большевики и те, кто еще оставался во власти меньшевистских иллюзий. Назрела необходимость в объединении этих разрозненных групп в партии. Сила ленинских идей в объединенной партии должна была привлечь на сторону большевизма все здоровое, что было в революционном рабочем движении.

Еще в конце декабря 1905 года объединенный ЦК РСДРП решил созвать IV съезд партии. Местные партийные организации приступили в феврале 1906 года к подготовке выборов делегатов на партийный съезд.

Из Екатеринослава Артем выехал в Петербург, где в это время находился Владимир Ильич Ленин и вел энергичную подготовку к съезду партии. Под руководством Ленина к съезду готовились основные кадры большевиков, в их числе был Артем. Еще раз ему посчастливилось быть вблизи Ильича, пользоваться его неисчерпаемой эрудицией и величайшим опытом в теории и практике революционного дела. Владимир Ильич Ленин разрабатывал проект основных резолюций готовящегося съезда. В этих резолюциях Ленин звал партию к подготовке нового революционного натиска на самодержавие. Как и в недалеком прошлом, 1905 году, вооруженная борьба широких народных масс признавалась Лениным главной формой борьбы с царизмом. Опыт вооруженной борьбы в основных пролетарских центрах России глубоко интересовал Ленина. И такие люди партии, как Артем, должны были во всех подробностях информировать Ленина о том, как в их городах протекали события 1905 года. Чему учил анализ этих событий, в чем была сила и в чем заключались главные промахи в организации вооруженной борьбы.

Подготовка к съезду заканчивалась. Товарищи, приехавшие с мест, собирались в обратный путь. Необходимо было во всех крупнейших промышленных районах России провести выборы делегатов на съезд, обеспечить на съезде достойное представительство от большевиков.

Куда ехать Артему, этот вопрос еще не был решен. Возвратиться ли ему в ставший для него родным Харьков и там вести подготовку к выборам делегатов на съезд или по поручению партии отправляться в другое место? В Харькове почва все еще была горячей для Артема. Еще не успели остыть охранники, которые гонялись за ним целый год. Но вот неожиданно получено письмо из Харькова. Собрание большевиков города сообщило руководящему центру в Петербург, что оно выставляет кандидатуру Артема для избрания его делегатом на съезд РСДРП от харьковской партийной организации. Артема пригласили немедленно прибыть в Харьков. И Артем выехал на юг.

Еще и недели не пробыл Артем в Харькове, как его имя снова появилось в отчетах охранки.

«Подорванный арестованием за последнее время нескольких серьезных революционных деятелей, Харьковский объединенный комитет Российской социал-демократической рабочей партии обратился в Петербург за присылкой ему подкрепления, причем указывал главным образом на присылку «Артема». Кличка эта известна отделению и под ней подразумевается нелегальный Тимофеев, скрывшийся после неудачного обыска в Земской больнице на Сабуровой даче, где скрывался «Артем» и подлежал аресту.

«Артем» действительно прибыл в Харьков около 20 числа марта, о чем отделение было осведомлено, и уже 25 марта после всенощного бдения около 9 часов вечера в надежде, что наблюдение более не ведется, нелегальный «Артем» собрал серьезную сходку из 30 приблизительно человек на Кирилло-Мефодиевском кладбище возле Паровозостроительного завода…

Целью сходки было обсуждение вопросов об освобождении из тюрьмы арестованных, об агитации среди войск и, если удастся, о восстании части войск Харьковского гарнизона между 7–9 апреля, подобном ноябрьскому; забастовка учащихся средней школы с 9 апреля и далее — всеобщая забастовка с демонстрациями и вооруженным нападением на полицию и войска.

Составленный приставом I участка наряд лиц для захвата сходки не мог, конечно, переловить всех участников, и половина успела бежать вместе с главным руководителем «Артемом»; семнадцать же человек были задержаны, доставлены в участок, у них произведены обыски, и приступлено к установке неизвестных».

Такая картина была нарисована охранкой в связи с новым появлением в Харькове Артема. И снова провал. Артем не человек, а какой-то призрак.

Больших трудов стоило «призраку» быть для охранки неуловимым, невидимым. Рядом с Артемом неотступно все это время находился Дима Бассалыго. Храбрый и беззаветно преданный делу партии человек, Дима был готов следовать за Артемом в огонь и в воду.

Вот как сохранилась в памяти большевика Дмитрия Николаевича Бассалыго история проведения одного из предвыборных большевистских собраний в Харькове. Оно происходило близ Паровозостроительного завода. Это было как раз то собрание на Кирилло-Мефодиевском кладбище, о котором сообщалось в донесении охранки. Артем рассказывал товарищам, расположившимся среди могильных крестов, о платформе большевиков на предстоящем съезде партии. Было проголосовано предложение о посылке на съезд делегатом от харьковской организации РСДРП Артема. Никто из собравшихся не знал, что рядом действуют предатели.

Была лунная, светлая ночь. Казаки и полиция бесшумно окружили кладбище. Когда ближние маяки сообщили об окружении, времени для ухода с кладбища уже не оставалось. Люди бросились бежать в разные стороны. Раздались выстрелы, послышались крики раненых.

«За товарищем Артемом и мной, — рассказывал Дима Бассалыго, — был пущен в погоню целый взвод казаков. И в этом состязании мы победили. Мы бежали по паровому полю. Казаки на лошадях по свежевспаханному полю ехать не могли: они остановились и открыли огонь. Полянка сменилась оврагом… Сделав прогулку верст в десять, мы кружными путями к утру вернулись в Харьков».

Тяжелая это была пора для Артема, так трудно ему в Харькове никогда не было. Охранка, взбешенная неудачами в поимке Артема, мобилизовала все и вся для его ареста. Все шпионы, доносители, провокаторы, пролезшие в ряды революционеров, все филеры-шпики, тайные агенты, вся полиция и жандармерия были поставлены на ноги. И партийная работа в этих условиях страшнейшей охоты за человеком стоила Артему неимоверных физических и нравственных усилий.

Еще одно предвыборное собрание. Кажется, все закончилось хорошо, на этот раз провокатору не удалось вовремя донести в охранку о том, что Артем будет на собрании. Товарищи выслушали речь Артема, высказали свои сокровенные думы о партии, о необходимости объединения ее рядов, но не ценой уступок соглашателям. Дружно проголосовали за выдвижение Артема делегатом на съезд партии, дали ему свой рабочий наказ.

Артем и Бассалыго вышли после собрания на улицу. Осмотрелись. Как будто все спокойно, ничего подозрительного нигде не видно. Что было дальше… Об этом рассказывает Бассалыго, тот, кому было поручено охранять Артема:

— После собрания в одной мастерской на Нетечинской улице, когда товарищ Артем проходил со мной через улицу, к нам на углу подскочили два шпика и три городовых с криками: «Стой!» Один из полицейских схватил Артема, но широким движением плеч Артем сбросил его на землю. Мы бросились бежать. Загремели выстрелы. Пуля попала в развевающуюся полу пальто Артема. Чтобы легче было уходить от преследователей, Артем сбросил пальто. Он споткнулся и чуть не упал. Свернули направо, на небольшую полянку. Вскочили во двор, закрыли калитку на засов и через заборы и по крышам продолжали уходить. Здесь пути беглецов разошлись.

С крыши двухэтажного дома Артем увидел двор военного госпиталя. По двору гуляли больные солдаты. Артем крикнул им сверху:

— Товарищи, я большевик, за мной гонится полиция!

— Ну и прыгай, — отвечали солдаты. Артем прыгнул. Солдаты с любопытством и явным дружелюбием смотрели на появившегося «с неба» человека. Артем, приземляясь, повредил себе ногу. Пересиливая боль, он, улыбаясь, сказал солдатам:

— Вот так, товарищи. Не убийца я и не вор, служу трудовому народу. За это преступление меня преследуют фараоны, помогите уйти от погони.

Не ошибся Артем адресом, знал, к кому обратиться за помощью. Солдаты тут же набросили на него казенную шинель, нахлобучили солдатскую шапку. После этого они окружили беглеца со всех сторон и повели через лазарет к парадному входу. Проверив, что на улице не видно полицейских, солдаты выпустили Артема, пожелав ему «ни пуха ни пера».

 

Меньшевики клевещут на Артема

Трудности работы Артема в Харькове весной 1906 года объяснялись не только тем, что за ним была организована охранкой невиданная по размаху охота, но и борьбой с меньшевиками, которые, потеряв в 1905 году значительно меньше людей, чем большевики, играли все возрастающую роль в делах харьковской организации РСДРП.

Предвыборные собрания меньшевиков проходили чаще всего среди интеллигенции. Они были менее доступны охранникам, чем рабочие большевистские собрания, и потому протекали в спокойной обстановке. Между большевиками и меньшевиками шла борьба за голоса членов партии для посылки делегатов на съезд. Случилось так, что меньшевики собрали голосов больше. Артем был избран делегатом съезда, но с совещательным голосом — это было делом меньшевиков. Для проведения своих предвыборных махинаций с голосами меньшевики присоединили к харьковской и белгородскую организацию РСДРП, которая была в их руках. Этот трюк был скрыт от большевиков. Меньшевики боялись разоблачений Артемом на съезде партии их неблаговидной роли в событиях 1905 года. Благодаря предвыборным фокусам оказалось, что харьковские рабочие, которые в 1905 году шли во главе с Артемом и большевиками в бой, послали на съезд двух меньшевиков и только одного большевика — Артема. Меньшевики дошли до невиданной еще в партии низости, обвинив Артема в том, что он «сам себе написал мандат».

В Стокгольм на съезд партии с юга России ехало не мало людей. В числе их был Артем, снабженный документами на имя некоего Артамонова. Делегаты сначала добирались в Питер, где их принимали члены ЦК партии. Ехал в Питер из Луганска и большевик Володин — так назвал себя луганский слесарь Климент Ефремович Ворошилов.

Ворошилов красочно описывает прием, который был оказан ему на цекистской явке в Питере, где происходила регистрация делегатов съезда и давались указания о дальнейших действиях. Принимал делегатов член ЦК Загорский (Крохмаль), ярый меньшевик. Узнав, что вновь прибывший товарищ — из рабочего Луганска, «Загорский сделал кислую мину и, глядя в записную книжку, процедил сквозь зубы, сильно заикаясь: «Б…б…б…ольшевик, к…к…онечно». Отвечаю: «Да». Загорский предлагает идти мне к «своим».

Очевидно, такой же прием ожидал и другого посланца рабочего юга — Артема. Ворошилову и Артему необходимо было ехать в «Техноложку» (Технологический институт), к «своим», и представиться Надежде Константиновне Крупской, которая принимала делегатов-большевиков.

Климент Ефремович пишет, как встретила его Надежда Константиновна:

«…С особенной мягкостью и лаской расспросила об организации, работниках, настроении рабочих и пр. Все записала, отметила в малюсенькой записной книжечке. Подробно инструктировала и сообщила все, что нужно и можно было сообщить о съезде. Не удержался и задаю вопрос — увижу ли, где и когда, т. Ленина? Надежда Константиновна, улыбаясь, говорит, что не раз увижу и услышу… Отъезд за границу еще не назначен, и куда поедем, нам еще не сообщили. Приходится ждать.

Надежда Константиновна рекомендовала держаться осторожнее: «шпиков в Питере тьма-тьмущая…»

 

Встреча с Лениным

В издательстве «Парус», которым руководил Бонч-Бруевич, Ленин собирал уже приехавших в Питер большевиков. В маленькой комнатушке рассаживалось 10–12 человек, и каждый по очереди рассказывал Владимиру Ильичу о положении дел в своей организации. Вместе с Ворошиловым на этих встречах с Лениным был и Артем. Климент Ефремович в своих воспоминаниях писал, что Ильича «интересовало буквально все. Он с одинаковым интересом слушал и о том, как прошли выборы в Государственную думу, и о кознях меньшевиков, и о кадетах, о наших боевых дружинах, их обучении и вооружении…»

Можно представить себе, с каким интересом слушал Владимир Ильич посланца рабочего Харькова, пострадавшего лично от «козней меньшевиков». С какой веселой иронией Ленин принимал информацию «самозванца-большевика, изготовившего себе мандат на съезд партии». Обо всей этой гнусной истории Ленин просил Артема рассказать на съезде: пусть все воочию увидят, к каким отвратительным методам борьбы прибегают «меки».

Ленина особенно интересовали действия боевых дружин в новых условиях после декабрьского восстания 1905 года. Артему было что рассказать. Эти дружины после неудачи декабрьского восстания не распустили, подавляющая часть боевиков избежала гибели и арестов. Уже в 1906 году велись за Сабуровой дачей, в излюбленных дружинниками местах, боевые учения. Нападения на полицейские участки и на отдельных городовых, особо ненавистных боевикам, продолжались с неослабевающей силой.

Вот один из многочисленных маленьких эпизодов. Городовой нес в одной руке большую булку, а под мышкой другой тащил какую-то здоровенную книгу. Руки заняты. Не успел «фараон» толкнуть дверь в подъезд дома, как дружинник вцепился ему в горло. Захрипел полицейский. Отрезали у него шашку, отобрали револьвер и оставили в состоянии, не очень пригодном для размышлений о смысле жизни. Оружие в полном порядке было передано Артему. Дружинников поблагодарили, посоветовали и впредь действовать смело, по-партизански, без шума. Позже участник этой истории товарищ Спесивцев очень жалел, что так легко отпустил городового. Случилась однажды облава, кого-то искали, и лицо Спесивцева вызвало у городового какие-то неясные и не совсем приятные воспоминания. Спесивцев же сразу узнал недобитого знакомого и постарался так скривить свою физиономию, что и родная мать бы его не узнала. Через пару дней тот же Спесивцев с другим боевиком, Бурденко, разоружили двух солдат. Ежедневно в Харькове происходили мелкие стычки боевиков с полицией, охранниками, шпионами, провокаторами. Враги революции знали о действиях боевой дружины и ее боялись. Нет, не погашено революционное пламя, оно не видно с поверхности, но на нем всегда можно обжечься…

Надо было видеть, с каким удовольствием Владимир Ильич слушал рассказы товарищей, приехавших на съезд партии.

Климент Ефремович дальше писал в своих воспоминаниях о том, какие, по мнению Владимира Ильича, перспективы ждут большевиков:

«Владимир Ильич не верил в объединительную миссию предстоящего съезда и старался подсчитать наши силы. Делегаты еще съезжались, и мы полагали, что будем иметь большинство. Но Владимир Ильич уже тогда допускал, что и меки (меньшевики) смогут иметь большинство на съезде и нам придется выдержать основательные бои с ними.

Слушали мы все Владимира Ильича и чувствовали такую громадную, мощную, титаническую силу в нем, что никакие «большинства» и махинации меньшевиков, о которых все присутствующие кое-что, и не мало, порассказали, были нам не страшны. Теперь мы уже своими глазами видели и слышали того, кто являлся истинным строителем пролетарской революционной партии и неустанным ее стражем и вождем.

Мы чувствовали, что наш Ленин точно знает пути и средства для защиты революции и революционной социал-демократии, на долю которой выпало руководить великим освободительным движением в России. Мы все верили, что революционные волны еще вздымаются и девятый вал впереди…

Я чувствовал себя превосходно. Владимир Ильич произвел на меня огромное впечатление. Все в нем мне показалось необыкновенным. И его манера говорить, и его простота, и, главное, пронизывающие душу глаза.

Было хорошо и весело на душе. И я, позабыв на минуту о шпиках и прочей гадости, пошел бродить по улицам тогда еще чужого С. Петербурга».

Близкие к тому, о чем писал Ворошилов, чувства от встречи с Лениным переживал и Артем. Какими несущественными казались Артему после душевной беседы с Лениным все треволнения и тягости февральских и мартовских дней в Харькове!

Сколько бы ни пакостили делу революции меньшевики, как бы ни свирепствовала охранка, ничто не в силах остановить революции в России.

Перед отъездом за границу Артем встречался с Владимиром Ильичем еще раз в Куоккале.

 

В Стокгольме

Отправка делегатов съезда за границу была сопряжена с целым рядом трудностей. В маленьком финляндском порту у пристани стоял небольшой пароходик, который был заранее зафрахтован для перевозки делегатов в Стокгольм. Всем здесь распоряжалась Надежда Константиновна Крупская. Посадка на судно прошла благополучно, внимание полиции не было привлечено. Отошли от берега, и все вздохнули легче, наконец-то осталось позади недреманное око охранки. Ночью, когда пароход шел в тумане, случилось несчастье: старая посудина днищем напоролась на подводный камень. Началась сильная течь, нужно было принимать срочные меры для спасения пассажиров. Пересадили всех в шлюпки. Утром следующего дня финский ледокол подобрал людей, терпящих бедствие, и доставил их обратно в порт отправления. Организаторам переправы делегатов пришлось немало потрудиться, пока они нашли другое судно для фрахта на Стокгольм. Этот второй пароход доставил делегатов уже без приключений к месту назначения. В Стокгольме Ленин и другие товарищи, которые прибыли раньше, встретили не совсем удачливых путешественников. Но хорошо все, что хорошо кончается. Владимир Ильич со своей характерной улыбкой пожимал руки товарищам, получившим на море боевое крещение.

В числе наиболее видных делегатов-большевиков на IV съезде партии были «В. И. Ленин, Артем (Ф. А. Сергеев), В. В. Боровский, К. Е. Ворошилов, М. И. Калинин, М. В. Фрунзе, С. Г. Шаумян, Е. М. Ярославский. Большевиков на съезде поддерживал делегат от социал-демократии Польши и Литвы Ф. Э. Дзержинский.

Среди делегатов с решающим голосом было 46 большевиков и 62 меньшевика…»

Такой состав съезда определил меньшевистский характер многих его резолюций.

Владимир Ильич Ленин был докладчиком от большевиков по аграрному вопросу. Он защищал требование конфискации помещичьей земли и национализации всей земли. Земля должна быть собственностью государства. Программа Ленина звала крестьян на решительную борьбу с царем и помещиками.

«Национализация земли не только уничтожала остатки крепостничества, но и усиливала классовую борьбу внутри самого крестьянства, способствуя сплочению бедноты вокруг пролетариата, ускоряя перерастание буржуазно-демократической революции в революцию социалистическую».

Меньшевики, протащившие на съезде свою программу так называемой муниципализации земли, сеяли иллюзии разрешения вопроса о земле мирным путем, при сохранении реакционной центральной власти в стране. Идею союза рабочего класса и крестьянства они подменили политикой соглашения крестьян с помещиками. Ленин воевал с меньшевиками, разоблачал вред их политики. Всего, чего можно было добиться от меньшевистского большинства на съезде по аграрному вопросу, — это замены соглашательской формулы «отчуждения» земли лозунгом конфискации помещичьих земель.

Ленинский доклад «О современном моменте и классовых задачах пролетариата» был важнейшим на съезде. Владимир Ильич требовал разоблачения роли партий либеральной буржуазии и выступал за союз с демократическими силами в борьбе против царского самодержавия. Меньшевики же отдавали руководство революцией в руки буржуазии. Законы царского правительства, его обещания всяких конституций, его Государственная дума — все это обман народа. Вера меньшевиков в думу, их стремление свести революцию на парламентские рельсы ведут к удушению революции.

Среди полезных рабочему классу решений IV съезда РСДРП было принятие ленинской формулировки первого параграфа Устава партии. С тех пор большевистское положение о демократическом централизме вошло в Устав партии.

Важным было также решение об объединении РСДРП с польской и латышской социал-демократиями. Съезд принял также проект и условия объединения с еврейским «Бундом», но в особой резолюции решительно высказался против организации пролетариата по национальностям.

Ленин отмечал, что слияние РСДРП с национальными социал-демократическими партиями укрепляет партию, усиливают мощь пролетариата всех народов России.

Был избран новый ЦК партии, в него вошло 3 большевика и 7 меньшевиков.

Артем выступает на партийном съезде.

Острая борьба с меньшевиками велась на протяжении всего съезда. Она ярко проявлялась в выступлениях и докладах Ленина, в речах делегатов-большевиков. На IV съезде партии выступал и товарищ Артамонов (Артем). Он говорил о состоянии харьковской организации РСДРП, о борьбе между большевиками и меньшевиками.

— С декабря я почти не работал в Харькове. Письмо, в котором сообщалось о выставлении большевистским собранием моей кандидатуры и в котором меня приглашали прибыть немедленно, я получил неожиданно. В Харькове в это время работа была в очень неопределенном состоянии, потому что произошел внезапный провал большевистских верхов. Очень заметны были резкие отношения фракций, полное недоверие их друг к другу и ожесточенная борьба.

После провала товарищей из комитета большевистское собрание… потребовало доведения до нормы состава комитета… Товарищи из меньшевиков отказались пополнить состав комитета кандидатами, которых наметило большевистское собрание… Итак, произошел временный раскол… В таких условиях начались выборы на съезд…

Борьба между ленинцами-большевиками и меньшевиками не затихала никогда, и IV съезд, названный объединительным, не смог приглушить идейных разногласий между двумя течениями в социал-демократии. Весь съезд и особенно его большевистская часть с особым вниманием слушали Артема, когда он говорил о том, что нигде в России так резко не враждовали большевики и меньшевики, как в Харькове. На съезде, где были представлены оба направления в социал-демократии — революционное и соглашательское, Артем не мог сказать большего, чем он сказал. Но все понимали, что Артем предъявлял меньшевикам политическое обвинение за их неприглядную роль в событиях 1905 года. Колебания, нерешительность меньшевиков в период острых классовых битв вредили рабочему делу, служили врагам революции.

 

Ленин предлагает Артему работу на Урале

Ленин слушал Артема и думал о том, что хорошо бы усилить такими людьми партийные большевистские организации важнейших пролетарских районов. В Москве и Питере, Иванове и Харькове такие крепкие большевистские кадры есть. А вот на рабочем Урале дела с кадрами обстоят не блестяще. Пожалуй, нужно послать на Урал Артема и его боевых друзей из харьковской организации: пусть они на Урале, так же как и в Харькове, разъяснят рабочим, что такое меньшевизм, пусть «резко настроят большевиков против меньшевиков», против этих оппортунистов, проводников буржуазного влияния на пролетариат.

Артем уже имел беседу с Лениным о своей будущей партийной работе. После короткой поездки в Харьков, где он отчитывается как делегат съезда, предстоит дорога на Урал. Поедет Артем не один, а со своими товарищами. В Харькове же большевики найдут силы для продолжения дела, начатого Артемом.

Заседания съезда длились свыше двух недель, с 23 апреля по 8 мая.

Делегат съезда от Уральского комитета большевиков Клавдия Тимофеевна Свердлова в своих воспоминаниях о Ленине сердечно описывает встречи делегатов-большевиков с Владимиром Ильичем, его внимание и простоту в обращении с ними и ленинскую непримиримость к меньшевикам:

«…Вспоминаются собрания нашей большевистской части участников съезда, которые происходили не реже чем через день. Собирались мы обычно в каком-нибудь ресторане, где, заняв две-три комнаты, обменивались мнениями и впечатлениями, намечали планы действия на очередных заседаниях съезда. Эти собрания не были официальными в полном смысле этого слова. Ни председателя, «и секретаря на них не было, никто не просил слова. Шла живая, шумная, непринужденная беседа, центром которой всегда был Ленин, умевший выслушать каждого, вовремя подать нужную реплику или веселую шутку, дать мудрый и глубокий совет, разъяснить самое сложное и запутанное.

Почти каждая наша беседа кончалась просьбой Владимира Ильича:

— Сергей Иванович, ну, а теперь спойте что-нибудь, очень все вас просим.

Делегат от москвичей большевик Сергей Иванович Гусев обладал прекрасным голосом. В ответ на просьбу он садился к роялю и запевал, а к нему присоединялись и другие, и широкая русская песня лилась и звенела. Любил Ильич музыку, любил хорошую песню, и почти «и одна наша беседа в далеком Стокгольме не проходила без песни.

Но насколько прост и внимателен был Ленин со своими друзьями и единомышленниками, настолько же беспощаден он был с противниками, с врагами марксизма — с меньшевиками. Не раз во время съезда он обрушивал на их головы такие веские доводы, такие убийственные для них доказательства и бичующие остроты, что каждому становилась предельно ясна вся путаница и ошибочность их взглядов… Меньшевики, никогда не верившие в победу рабочей революции… провозглашали с трибуны съезда, что декабрьское восстание было ошибкой, что рабочим вообще не надо было браться за оружие. Таких голосов на съезде было много, растерялся и хныкал и кое-кто из наших товарищей большевиков. Но не таков был Ленин! С исключительной силой, страстью и энергией громил он предателей, нытиков и маловеров. Нам, большевикам, на каждой беседе он неизменно и настойчиво повторял, что основная борьба только начинается, решающие бои впереди и не складывать надо оружие, а готовить рабочий класс к вооруженной борьбе за власть».

В этой атмосфере товарищеской сплоченности, исключительного внимания к каждому из делегатов-большевиков со стороны Ленина прошли дни съезда в Стокгольме. Артем, как и каждый из его товарищей, получил здесь революционную зарядку на многие годы приближающегося безвременья. Ни тюрьмы, ни ссылки, ни эмиграция не смогли погасить в Артеме светлых надежд в победу дела революции.

В мае 1906 года Артем снова побывал в Харькове. На собраниях членов харьковской организации РСДРП он делал доклады об итогах работы IV съезда партии, о задачах большевиков в послесъездовский период.

Задерживаться в Харькове Артем не предполагал. Партия направляла его для постоянной работы на Урал. В Харькове нельзя было оставаться и потому, что охранка, разнюхав след Артема, возобновила за ним охоту. На этот раз Артем покидал ставший ему близким город на долгие годы.

На седом Урале, в краю гор и лесов, заводов и рудников, Артему предстояло восстанавливать разгромленные полицией большевистские организации. Создавать новые очаги ленинизма, громить ненавистных соглашателей — меньшевиков. Прощай же, Харьков, прощайте, дорогие товарищи с Гельферих-Саде, паровозного, до лучших времен, друзья с Сабуровой дачи, до новых встреч, быть может, уже после свержения царизма и начала нового века — социалистической революции.

Поезд мчался на север. С обеих сторон железнодорожного полотна мелькали узенькие полоски крестьянских полей, хатки, крытые соломой, проносились кудрявые дубравы, белые меловые горы. Уплывали назад, в прошлое, южные степи, земля отцов… Мыслями своими Артем уже был на Урале. Как-то встретит его тамошний рабочий люд, как пойдет революционная работа? Артем вспоминал все, что ему говорили об Урале делегаты уральских большевиков на IV съезде партии товарищи Новгородцева и Назар. Внутренне настраивался к большой и, видимо, нелегкой работе.