Впервые о писателе Аркадии Белинкове как о заключенном Карлага я прочитал в документальной повести Берденникова «Свидетельствую». Было это в 1994 году. А в 1996 году Владлен Константинович приехал в Караганду, и мы с ним встретились в гостинице «Казахстан», где он остановился. И он мне сказал:

– Жаль: не смогу побывать в Самарском совхозе, где в свое время было отделение Карлага. Именно там и отбывал свой срок Аркадий Викторович Белинков с августа 1949 года по 1952 год, где написал свои рассказы «Человечье мясо», «Россия и черт», пьесу «Роль труда»… А до этого его содержали в лечебно-санитарном отделении поселка Сарепта, где у него не было никаких условий для творчества. Туда он прибыл в августе 1945 года, и трудился там рядовым санитаром. Там у него случился сердечный приступ, и его буквально вырвала из лап смерти врач-терапевт Вера Григорьевна Недовесова, руководившая в то время медицинским персоналом Карлага. И она же настояла, чтобы его перевели из общих бараков в медчасть Самарского отделения, где ему предоставили отдельную комнату. И Аркадий Белинков до конца дней своей жизни был благодарен Вере Григорьевне за это, посылая ей по праздникам поздравительные открытки с теплыми словами признательности за ее подвижнический труд…

За что же судили московского литератора Белинкова? Как он попал в карагандинские края, перепоясанные вдоль и поперек колючей проволокой? Сам Берденников отвечал на эти вопросы просто: мол, Белинков не терпел советской власти, ее вождей, и говорил об этом вслух, открыто. В 1943 году он написал антисоветский роман «Черновик чувств», на Белинкова донесли, и уже в январе 1944 года он был арестован, после 22-месячного следствия приговорен к смертной казни. Ожидая ее, он то и дело обращался к Богу: за что, за что? В ответ молчание, холодные стены, с которых капали ледяные капли воды. Он бы мог сойти с ума, если бы в одно прекрасное утро не увидел солнца. Аркадия вывели в арестантский двор, и он долго смотрел на красное светило, до слез в глазах. И тут ему объявили, что казнь отменили, за это он должен благодарить писателей Алексея Толстого и Виктора Шкловского, которые написали ходатайство в его защиту на имя великого Сталина. В том письме они упомянули о редкой болезни Аркадия Белинкова – пороке сердца, а также о некоторых заслугах его перед Родиной: – окончив Литературный институт, он во время Отечественной войны добросовестно работал корреспондентом ТАСС, а затем был членом комиссии, которая занималась расследованием разрушений, причиненных фашистскими войсками историческим памятникам.

И, о чудо, смертная казнь была заменена восемью годами лагеря, и Белинкова отправили на свежий воздух в степи Казахстана (это ведь не Магадан!). И на первой же станции, выйдя в степь, почуяв залах полыни, Белинков упал на колени, благодаря всевышнего за сохранение жизни. Но, как увидим позже, взгляды его на советскую действительность не изменились, да и отношение к вождям революции осталось прежним – не туда лоцманы ведут корабли, не туда указывают дорогу… Наоборот – под влиянием увиденного и пережитого в лагерях Сталина его пессимизм усиливается, а творческая деятельность ума концентрируется на критике существующего строя. И на участке «Бородиновка» Самарского отделения Карлага он создает произведения, в которых обличает бесчеловечность коммунистической системы, съедающей волю, свободу, самостоятельность мышления каждого творческого человека. Он пишет тайком, прячет рукописи под матрацем, чтоб никто не видел его вольных трудов. Но опять-таки нашлись стукачи-«лешие», не спящие по ночам, они сквозь окна медсанчасти, освещенные керосиновой лампой, видят писателя, склонившегося над бумагами и сочиняющего строки карандашом. Непристойно санбрату нарушать приличие лагерного режима, да и вообще: что он там сочиняет, может, опять вольнодумство допускает? И помчались «лешие» на цырлах чернуху раскидывать о Белинкове, и куму (оперуполномоченному) доложили о его ночных бдениях подозрительных.

По этому поводу Александр Солженицын в своей книге «Архипелаг ГУЛАГ» воскликнул: «Кто может в лагере решиться писать? Вот А. Белинков написал – и досталось куму, а ему – срок рикошетом». Добавим, что куму достался только выговор, а бедного писателя, лишенного всяких прав, в том числе права мыслить и сочинять, опять арестовали и влепили 25 лет. До меня дошли его лагерные рукописи, а также новое следственное дело № 57/ 52 на Белинкова, заведенное в 1951 году.

Как же он ведет себя на допросах? Все отрицает? Да ничего подобного – Аркадий не отрицает, даже вроде помогает следователю в его усилиях изобразить Белинкова «яростным врагом народа».

Читаю показания обвиняемого и удивляюсь той легкости, а, может, и мужеству, с которыми Аркадий дает ответы следователю о себе, своем творчестве.

Давайте почитаем хотя бы протокол допроса от 25 мая 1951 года.

Вопрос. Когда и откуда вы прибыли в Карлаг МВД, в каких лаготделениях содержались?

Ответ. В Карлаг МВД я прибыл в августе 1945 года из пересыльной тюрьмы города Москвы. За этот период я содержался во многих лаготделениях, в частности, в Сарептском лечебно-санитарном отделении и примерно с августа 1949 года по настоящее время в Самарском отделении и работал в качестве лекпома на участке «Бородиновка».

Вопрос. Вы показали, что в 1944 году осуждены за литературную деятельность антисоветского содержания. Если это так, то скажите, что предшествовало вашим антисоветским убеждениям?

Ответ. Будучи на протяжении длительного времени (с 1929 года) тяжело больным с постоянным пребыванием в постели, я был абсолютно оторван от коллектива. Болезнь и полное одиночество выработали во мне замкнутость и ярко выраженный индивидуализм. Чрезвычайно много читая, я, естественно, находил общее с теми авторами, которые воспевали отрыв от действительности и неприязненные отношения к ней. Поступив в Литературный институт, я сразу же почувствовал, как мало общего у меня с теми молодыми советскими писателями, которые меня окружали. Все то, что я делал, было враждебным по отношению к современной советской литературе. Это вызвало неприязненные отношения ко мне окружающих и тем самым еще более укрепляло меня в моем антисоветском мировоззрении. Плодами этого мировоззрения и явились написанные мною книги и публичные выступления на литературные темы. Никаких других влияний, кроме мною указанных, я не испытывал.

Вопрос. Сейчас вы остались такого же антисоветского убеждения?

Ответ. Да, я был антисоветски убежденным и остаюсь таким же и сейчас. Это подтверждается написанными мною здесь в Карлаге МВД в 1950 и 1951 годах произведениями антисоветского содержания, которые я озаглавил «Россия и Черт», «Человечье мясо», «Роль труда» и другие, которые у меня изъяли при обыске.

Вопрос. Содержась в лагере, каким образом и где вы писали антисоветские произведения, кто вам способствовал в этом?

Ответ. Находясь в заключении, именно в этот период, на участке «Бородиновка» Самарского отделения я жил в отдельной кабинке. В силу этого имел возможность находиться один, и, используя это, я и писал свои произведения. В этой работе мне никто из заключенных, а также и вольнонаемных не способствовал, а также не помогал в написании их, так как я в помощи не нуждался.

Вопрос. А кому из заключенных или вольнонаемных работников отделения было известно о вашей антисоветской деятельности в такой форме?

Ответ. Я думаю, что об этом никому известно не было. Я тщательно свою деятельность и записи скрывал, при посторонних лицах никогда не писал и не рассказывал.

Вопрос. Вам предъявляется рукопись рассказа на 23 листах, озаглавленная «Человечье мясо». Ознакомьтесь с данной рукописью и скажите, вы ее написали? Если вы, то в какой период времени и где?

Ответ. Предъявленная мне рукопись рассказа, озаглавленная «Человечье мясо», принадлежит лично мне и написана мною в период с 4 сентября 1950 года по 14 апреля 1951 года. Писал я этот рассказ, находясь в заключении на участке «Бородиновка» Самарского отделения Карлага МВД.

Вопрос. Что изложили вы в указанном рассказе?

Ответ. В моем рассказе «Человечье мясо» я писал о трагедии человека, совершившего тяжкий путь от простой отчужденности от советской действительности до тяжелой неравной борьбы с Советским государством, приведшей к гибели героя. Одним из действующих лиц рассказа является автор рассказа, то есть я.

Вопрос. Приведите отдельные антисоветские высказывания, заявления, помещенные вами в рассказе «Человечье мясо».

Ответ. Дискредитация советской власти в моем рассказе «Человечье мясо» велась по нескольким темам. Я утверждал, что Советская власть отрицает свободу творческой деятельности писателя. В связи с чем писатель, не желающий подчиняться требованиям партийной политики в области искусства, вынужден скрываться, постоянно опасаясь кары со стороны органов государственной безопасности.

Характеризуя советское государство, я утверждал, что у власти стоят убийцы, «горячо любимые» народом. Я так это описал в рассказе: «…Но самое страшное не в том, что убийцы захватили власть в государстве, а то, что народу они свои, родные и любимые…»

В своем произведении я также писал: «О том, что люди несчастливы, этот человек сочинял свои рассказы, драмы и сценарии. В его творчестве наступил перелом, когда он понял, почему люди несчастливы: они были несчастливы потому, что не были свободны. Они не были свободны не только потому, что каждому из них угрожала гибель за признание, но главным образом потому, что счастливы они стали не по собственному выбору, а им приказали: будьте счастливы, а то мы вас…»

Я считаю, что государство должно быть построено не на демократических началах и не на началах диктатуры, а на господстве разума над силой и ее демократическими свободами, то есть я подменяю борьбу классов идеалистической борьбой идей. В своем рассказе это я выразил так: «Мы боремся для того, чтобы уничтожить коммунизм, как формацию, лишившую свободы человеческий интеллект, и построить общество, в котором впервые за все века истории народов власть будет осуществляться не силой оружия, но силой интеллекта (разума). Это будет государство умных людей».

На последующих допросах Аркадий Белинков довольно подробно рассказывает о содержании пьесы «Роль труда», направленной против марксизма-ленинизма, изучения «Краткого курса истории ВКП(б)», а также вспоминает рассказ «Россия и черт», в котором герой борется против советской власти за сохранение мировой культуры.

Он даже с нескрываемой гордостью растолковывает следователю каждую строчку своих произведений. Создается впечатление, что страх покинул писателя раз и навсегда. Позже он признается, что перестал бояться всего во время пешего этапа из Сортировки в Карабас. Когда он, ослабевший, падал на землю, то автоматчики били его палками, организм не выдерживал этого, и откуда только брались силы – он вновь вставал и чудом, таким образом добрался до Карабаса, а оттуда до Сарепты. Но сколько людей не добрались! Их били-били, а они не вставали. И тогда их бросали на телеги, а оттуда скидывали в глубокие рвы на кладбище в Карабасе. И кто это видел, разве устрашится в жизни?

И, видимо, так охотно помогал малограмотному следователю Белинков, ибо был доволен тем, что наконец-то заимел, хоть тот и был в ненавистных погонах желанного слушателя. Это было ему еще и интересно, что следователь не читал его рукописей, а умудрялся вести настойчиво дело. И однажды он не выдержал – воскликнул:

– Владимир Иванович, дорогой мой следователь, да вы хоть читали мои рассказы, все спрашиваете, о чем тут написано, где о Сталине, о Советской власти вредные слова?

Может, спросите, призывал ли я коммунистов убивать? Да отвечу Вам: призывал, призывал! Это я выразил словами главного героя рассказа «Человечье мясо» Аркадия. Процитировать?

И Белинков процитировал:

– Вот эти строки из рукописи: «…Человек прекрасен и создан для борьбы. Да! Да! Для борьбы за великие и чистые человеческие идеи. Эти идеи надо защищать и завоевывать не только строками светлых и тихих поэтов, но штыком, ножом, взрывом, выстрелом. Люди! Боритесь за свое счастье, за то, чтобы человек был человеком. Коммунисты принесли в мир идеи ненависти и уничтожения. Уничтожайте коммунистов и их идеи! Это они ввергли мир в пламя войны. Это из-за них люди не спят спокойно ночами, учат своих детей ненависти и страху. Нет покоя и счастья. Каждый человек, если дорога ему человеческая история, должен убить коммуниста!..»

Следователь, не ожидавший такого напора Белинкова, прямо-таки онемел, затем замахал руками и, наконец, выдохнул:

– Ну, этого я у тебя не спрашивал! Ты сам напросился! За призыв к физическому уничтожению коммунистов точно 25 лет лагерей получишь!

Действительно, вскоре военный трибунал войск МТБ Казахской ССР приговорил А.В.Белинкова за клевету на советскую действительность, на теорию марксизма-ленинизма, а также за призывы к необходимости уничтожения идей марксизма-ленинизма и физическому уничтожению коммунистов к заключению в исправительно-трудовом лагере сроком на 25 лет.

Однако писателю опять повезло. Началась хрущевская оттепель. 16 июня 1956 года, учитывая его состояние здоровья (инвалид 3-й группы), а также в связи с Указом Президиума Верховного Совета СССР по освобождению лиц, отбывающих наказание за политические преступления, Белинкова освободили со снятием судимости и поражения в правах. «Но кто вернет мне 12 лет, проведенных за колючей проволокой в казахстанской степи? – с горечью думал Белинков. – Кого за это накажут?»

Вернувшись в Москву, Аркадий Викторович долгое время не мог нигде устроиться на работу. Слава богу, спасала пенсия по инвалидности – на кусок хлеба и воду хватало. Но уже не было в душе его прежней ненависти к советскому режиму, он впал в печаль и тоску такую, что однажды в Переделкино чуть не покончил с собой. Спас его все тот же Виктор Борисович Шкловский, который выбил из его рук пистолет, крикнув:

– Скажи «смерти» нет!

И вот результат – все гнусное и печальное, что нашло на Аркадия Белинкова, вдруг исчезло, как туман. Но он снова вспомнил дорогу на Карабас, издевательства автоматчиков-конвоиров с палками, тяжелые зимы с пургой в Самарке, заключенных, умирающих то от туберкулеза, то от недоедания… Он все это пережил, переболел, перемолол душой своей. Так стоит ли после всего этого кошмара прощаться с жизнью? Свет оптимизма пал на его больное сердце, и мужество вернулось к нему. И он, просветленный, спросил Шкловского:

– Виктор Борисович, поможешь с работой?

И тот обрадованно ответил:

– Давно бы так. Помогу.

Но пистолет Белинкову Шкловский не вернул, выбросив его в заросшем лопухами пруду.

И так размеренно и спокойно потекла жизнь у Белинкова, когда его зачислили преподавателем в Литинститут по рекомендации Виктора Борисовича Шкловского. Он опять всерьез взялся за литературоведение, написал немало статей для «Краткой литературной энциклопедии». Его статью о творчестве Александра Блока очень хвалил В.Б. Шкловский.

Однако Белинкова «все время тянуло к лагерной теме». Ему хотелось рассказать всю правду о сталинизме, о том, как страдали ни в чем неповинные люди в Карлаге даже после смерти «чудесного грузина». И это неправда, что писатели в эпоху Сталина молчали, не боролись с культом личности и мраком бюрократической системы Советов. Но в 60-х годах существовала цензура! И ей было дано указание больше не публиковать таких произведений как «Один день Ивана Денисовича» Солженицына да и вообще закрыть лагерную тему. Посему в издательствах всячески отрекались от «Архипелага ГУЛАГа» Солженицына, а когда тот посмел опубликовать ее за рубежом, его выслали из СССР.

Тогда Белинков решил обратиться ко временам каторги декабристов и через нее показать иносказательно советскую каторгу. Писатель Вольфганг Казак отметил «дар Белинкова иносказанием превратить прошлое в современность». И, пользуясь этим даром, Аркадий Викторович обращается к творчеству Юрия Тынянова, создавшего превосходные рассказы о царях и декабристах и роман «Кюхля». Он сам знал Юрия Тынянова, дружил с ним, завидовал ему, что тот сумел собрать сундук с рукописями Кюхельбекера и на их основе написать роман о декабристах. Он чуть не лишился дара речи, когда Тынянов показал ему рукопись Кюхельбекера, в которой несколько строк были написаны самим Пушкиным! Да ведь это открытие из открытий!

Жаль, что в 1943 году Тынянова не стало. Но остались его ученики, последователи. Правда, половину их пересажали. Об одном из них – литераторе Георгии Ингале рассказал в своей книге «Архипелаг ГУЛАГ» Александр Солженицын. Писатель встретился с ним в бутырской тюрьме. Несмотря на молодость, Георгий Ингал был уже кандидатом в члены Союза писателей СССР. Солженицын пишет о нем: «У него было очень бойкое перо, он писал в контрольных изломах… У него уже был близок к концу роман о Дебюси. Но первые успехи не выхолостили его, на похоронах своего учителя Юрия Тынянова он вышел с речью, что того затравили, – и так обеспечил себе 8 лет срока».

С точкой зрения Георгия Ингала согласились его друзья, почитатели таланта Юрия Тынянова Борис Гаммеров и Вячеслав Добровольский, и они разделили горькую участь сотоварища. Солженицын слушал их стихи, их рассказы об опальном Тынянове. И резюмировал: «Гаммаров и Ингал так светло и отважно были настроены: не надо нам никакого снисхождения! Мы не тяготимся посадкой, а гордимся ею!»

Именно после похорон Тынянова Белинков задумал написать книгу о нем и его творчестве. Он даже взял с собой в лагерь роман «Кюхля». И, перечитывая его, «на советской каторге мыслей и чувств» стал писать эссе о произведениях Тынянова, чтобы напомнить читателям, что все в истории повторяется. И каторга декабристов, вмонтированная в советскую действительность, это и есть каторга отверженных сталинизмом. И когда после освобождения из лагерей Карлага в Москве он встретился с писателем Вениамином Александровичем Кавериным, тот одобрил его замысел, сказав:

– Хорошо, что Тынянов жив в тебе, не умер. Он сумел нам оставить такое наследие, от которого грех отказываться.

Сам Вениамин Александрович уже после смерти Белинкова напишет содержательное предисловие к книге Юрия Тынянова «Кюхля. Рассказы.», изданной в Москве в 1981 году. К сожалению, он ни слова не скажет о приоритете А. Белинкова в разработке тыняновской темы, о том, что еще в 1961 году вышла книга Аркадия «Юрий Тынянов», в которой тот поднимет имя исследователя жизни Пушкина и декабристов на подобающую ему высоту. Белинков в ней, в частности, напишет: «О том, каким был Пушкин в жизни, литературе и истории, мы узнали гораздо больше от Ю.И. Тынянова, чем от В.В. Вересаева». И далее: «Роман Тынянова побуждает задумываться над вещами, казавшимися уже решенными. Это свойство всякого большого искусства».

Почему так охотно взялся Белинков за Тынянова? Кроме всего прочего, он увидел в образах, созданных им, и самого себя. Он тоже, как Кюхельбекер, писал стихи против деспотизма, тиранизма, восставал против унижения людей, забритых на каторгу. Он также был приговорен к смертной казни, затем замененной каторгой, перенес все ее беды и тревожные рассветы, у него так же, как у Кюхельбекера, отобрали на каторге чернила, бумагу, рукописи и не разрешали писать правду. Белинков даже убежденно говорил, что он умрет, как Кюхельбекер, вдали от Москвы, в его возрасте и от болей в сердце. И, забегая вперед– скажем, что так оно и случилось, – предвидение Белинкова сбылось – он умер так же, как Кюхельбекер, на 49 году жизни вдали от Москвы, в Америке, и от болей в сердце…

А тогда он писал о Тынянове и чувствовал восторг сердца, когда напоминал читателям пушкинские строки:

Однако и в 1968 году Россия не вспрянула ото сна, а еще больше погрузилась во тьму. Это погружение во мрак ночи ускорилось с 1960 года, со дня кончины Бориса Пастернака, лауреата Нобелевской премии, от которой его вынудили отказаться. Великий поэт жил и умер нищим. Белинков присутствовал на похоронах Пастернака, и после этого долго не мог придти в себя. «Стоило ли Борису Пастернаку отказываться от Нобелевской премии? – думал он. – Не лучше ли было бы умереть за рубежом, но пожить хоть немного спокойной свободной жизнью?»

После похорон Пастернака что-то сломалось, больно хрустнуло в душе Белинкова. Его даже не радовал выход собственной книги «Юрий Тынянов» в 1961 году. Ибо после недолгой «оттепели» в Россию возвращалось мрачное время «нельзя»: нельзя говорить правду, нельзя собирать митинги, нельзя критиковать власть и так далее. Как в стихах Пастернака:

Если бы только культ мещанства и безличья вырос… Как снежный ком, рос новый культ личности Брежнева. А вместе с ним опять начались гонения на здравомыслящих писателей, художников, ученых. Их теперь отправляли не только на каторгу, но и в психиатрические тюрьмы-больницы. А если их не исправляло все это, то выдворяли из СССР.

В 1968 году танковые колонны СССР начали подавлять дух свободы в Чехословакии. Вся мыслящая интеллигенция в Москве объединилась, и 25 августа 1968 года организовала в столице на Красной площади знаменитую демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию. Диссиденты ликовали – власти прислушиваются к их голосу. Но не тут-то было – в Москве начались повальные аресты участников демонстрации. За рубежом оказались многие друзья Белинкова, в том числе Павел Литвинов, Александр Есенин-Вольпин… В конце концов эмигрировал за рубеж и сам Аркадий Белинков вместе со своей супругой Натальей. Воспользовавшись творческой командировкой в Венгрию, они сбежали оттуда в Югославию, а затем вылетели в США.

Около 12 лет Аркадий Викторович преподавал в университетах Америки, был членом Пен-клуба. В США, занимаясь литературоведением, он заинтересовался жизнью и творчеством советского русского писателя-прозаика, поэта, драматурга Юрия Карловича Олеши, с которым познакомился в Москве. Казалось, благополучный во всех отношениях писатель в конце жизни стал «лишним человеком» в обществе. Белинков видел Ю.К. Олешу в Доме литераторов, где он долгими осенними тоскливыми вечерами просиживал в ресторане со стаканом водки. Денег у него не было, и более удачливые советские писатели бесплатно угощали «истинного прозаика», который уже не знал, «куда несет нас рок событий».

Белинкову до боли в душе было жаль Юрия Олешу. Когда он преподавал в Литинституте, то несколько раз ходил на лекции Константина Паустовского – о мастерстве писательского труда. И всякий раз знаменитый писатель ставил в пример Юрия Олешу, который, по его мнению, отличался огнем юмора, поэзии и мгновенного и точного понимания человеческих сердец». Он расхваливал его сказку «Три толстяка», роман «Зависть» и книгу «Ни дня без строчки».

Немного позже Константин Паустовский тепло расскажет об Юрии Олеше в своей повести «Золотая роза». Он запомнит его в стареньком пиджаке с красивой маленькой розой в петлице в ресторане Дома литераторов. Таким видел его в Москве и Белинков. Он несколько раз приглашал к себе в гости Юрия Карловича, и тот приходил на чай, чтобы вместе подумать о жизни и том терроре, который насаждал Сталин в стране.

В последний раз Юрий Карлович приходил к Белинковым в 1960 году, но не застал их дома. Аркадий увидел записку Олеши, приколотую к двери: «Все время думал о том, что есть что-то неправильное, ошибочное в том, как живем». Вскоре Олеши не стало.

Но остались жить его Книги. И по ним нам судить о писателе. И, прочитав их, Аркадий Белинков пишет: «Книги Юрия Олеши точны как маленькие макеты нашей истории… Как десятки окон, распахивается время в его книгах… Удивителен и непривычен мир, встающий с этих разноцветных страниц». Сам Юрий Олеша говорил о себе в записной книжке: «Я твердо знаю о себе, что у меня есть дар называть вещи по-иному».

Жена Олеши Ольга Густановна Суок была сестрой супруги поэта Эдуарда Багрицкого Лидии Густановны, которую вскоре после смерти поэта арестовали в 1937 году за контрреволюционную деятельность, осудили на пять лет и отправили в Карлаг. Самого Олешу перестали печатать (запрет был снят только в 1956 году). Его беды начались с тех пор, как он взялся за создание пьес антисталинского направления. Первую такую пьесу Олеши «Список благодеяний» в 1931 году решил поставить Всеволод Эмильевич Мейерхольд в Москве в своем театре. Однако спектакль запретила цензура. Белинков в книге об Олеше правильно указывает, что «Список благодеяний» фактически был «списком преступлений» советской власти, в пьесе было выражено отношение автора к окружающей его действительности – к расстрелам, запрету на частную жизнь и на право высказывать свое мнение, к бессмысленности творчества в стране, где разрушено общество. В дневнике Олеша писал: «Все опровергнуто, и все стало несерьезно после того, как ценой нашей молодости, жизни установлена единственная истина: революция».

В 1930-е годы по заказу МХАТа Олеша писал пьесу, в основе которой лежала владевшая им мысль об отчаянии и нищете человека, у которого отнято все, кроме клички «писатель». Попытка выразить это ощущение была сделана Олешей в его речи на Первом съезде советских писателей (1934). Пьеса о нищем писателе была тоже запрещена цензурой.

Но она стала, по сути, правдивым предсказанием судьбы самого Олеши. Он умер от длительных запоев и перебоев сердца, от нищеты и голода. На Новодевичьем кладбище на его могиле нынче всегда лежат маленькие розы от почитателей его таланта, такие, какие он любил и носил в петлице пиджака.

Аркадий Белинков писал книгу «Сдача и гибель советского интеллигента. Юрий Олеша» – долго и мучительно. Только в 1976 году в Мадриде она была издана. Аркадий Викторович Белинков не дожил до ее появления шесть лет. Одно утешает: он всю жизнь настойчиво и убедительно боролся против сталинизма и его проявлений, поддерживал всех тех писателей, кто нес слово правды людям. Он не прекращал этой борьбы даже в темных казематах тюрем и лагерей Карлага, и, выйдя оттуда, не пал духом, а, сказав смерти «Нет!», поборов минуту слабости, вновь взялся за знамя свободы слова и правды и не выпускал его до смертного часа, пока билось сердце в груди.

Из книги Белинкова об Олеше я знаю, что Аркадий любил строки стихотворения Маяковского:

Долгое время Белинков не был понят своей страной, и он прошел стороной в русской литературе, как проходил косой дождь. Но времена меняются, и сегодня мы говорим о Белинкове как о ярком представителе российского литературоведении прошлого века, как о человеке-борце за права людей в СССР.