В свое время я сообщал в республиканской газете «Казахстанская правда» о потрясающем факте: известный мастер кисти Генрих Фогелер, человек с мировым именем, скончался во мраке неизвестности в селе Корнеевка Карагандинской области: надломленный, без средств к существованию и творчеству. Парадокс: величайший антифашист пострадал… от антифашистов. Это могло произойти только в эпоху сталинизма, которая преданнейших социализму людей превращала во врагов.

Годы пребывания Фогелера в Корнеевке долгое время скрывала сталинская охранка, но, как говорят, правда сильнее солнца: она все равно рано или поздно пробивает тьму неизвестности и несправедливости. Периодом жизни Фогелера в Корнеевке заинтересовались многие зарубежные журналисты и писатели.

Интерес к этой оригинальной личности привел и меня в Корнеевку. И передо мной открылись новые факты из жизни замечательного художника на казахстанской земле.

Как же попал Фогелер в Корнеевку?

Местные старожилы помнят специальный указ Президиума Верховного Совета бывшего СССР о ликвидации АССР немцев Поволжья, санкционированный Сталиным. Принимался указ без детализации, и этим сразу воспользовались рьяные его исполнители из НКВД. Немцы были не просто эвакуированы, а выселены (известно, что между статусом эвакуированных и высланных большая разница). Причем, выселены были не только из районов Поволжья, но и из всех европейских сел и городов, включая Москву. Многие из них попали в Сибирь, а большинство в северные и центральные отдаленные районы Казахстана. Выселяли всех подряд, без разбору, и отправляли на так называемый «трудовой фронт». Сотни их попали в Корнеевку и близлежащие села ныне Бухаржырауского района. Тут было и голодно, и холодно, ссыльные подвергались унижениям… Многие не выдерживали. На корнеевском кладбище десятки так называемых братских могил. Забывали даже установить табличку, кто здесь похоронен.

С большой группой ссыльных попал в Корнеевку и Фогелер. Еще совсем недавно он был в зените славы, в мае 1941 года Москва восторженно приняла выставку его работ. И вдруг – чрезмерная, неоправданная жестокость, только потому, что он – немец…

В списках спецпереселенцев бывшего Ворошиловского района за 1942 год трижды упоминается фамилия Фогелера. Биографические сведения о нем не очень богаты: «Фогелер (Фогель) Генрих Эдуардович. Немец. Год рождения 1872. Место рождения – г. Бремен, Германия. Профессия – художник. Академик. Социальное происхождение – купеческое, образование высшее, беспартийный».

Однажды я встретил бывшего председателя Ворошиловского райисполкома, ветерана труда, пенсионера Прокофия Авксентьевича Хлебова. Было ему тогда 88 лет, но он сохранил хорошую память, живость общения с людьми.

– Эшелон немцев-спецпереселенцев из Москвы прибыл на станцию Нуринскую, – вспоминал Хлебов. – Оттуда мы людей отправляли в колхозы. Помню, 17 сентября 1941 года наш райисполком рассмотрел вопрос: «О руководстве приема, размещения и устройства немцев». Была создана специальная комиссия, я ее возглавлял. Мы определили, сколько переселенцев направлять в тот или иной колхоз. В среднем получалось где-то по 150 человек на одно хозяйство. Генрих Фогелер вместе с другими переселенцами попал в колхоз «Первое Мая». Для их перевозки и багажа было собрано более 30 подвод, из расчета 5 человек на подводу. Тягловой силой, в основном, были быки. Детей, больных, престарелых перевозили на конских бричках… Устраивали их в селе к кому попало. Ведь специальные помещения – общежития для спецпереселенцев – не были подготовлены. Указ-то Сталина был неожиданным, честно говоря, мы к приему переселенцев не были готовы.

В Корнеевке я разыскал свидетелей пребывания Фогелера в Казахстане. Один из них – пенсионер Василий Платонович Лукьяненко, который и поныне живет в Корнеевке по адресу: улица Тракторная, 3. Именно в его доме и жил Фогелер. В то время у Василия Платоновича и его супруги Александры Дмитриевны было десять детей, из них пятеро сыновей.

– И все же мы выделили Генриху Эдуардовичу отдельную комнату, – рассказывал Василий Платонович Лукьяненко. – Договорились, что он будет выплачивать нам за постой и питание ежемесячно по 150 рублей. Как политическому эмигранту ЦК МОПР СССР назначил Фогелеру пенсию в размере двухсот рублей. Вот на эту «академическую» пенсию и рассчитывал художник… Но, увы, он ее так и не получил. А нам не хотелось тревожить его с оплатой, хотя время было суровое, голодное. Но мы понимали, без нашей помощи переселенцам не выжить, вот и делились с Фогелером последним куском хлеба…

– Каким был в то время Генрих Эдуардович, как он выглядел?

Отвечая на этот вопрос, Василий Платонович Лукьяненко сказал:

– Был он тихим, молчаливым. С карандашом никогда не расставался: то письма писал, то делал небольшие рисунки…

– Сохранились ли рисунки Фогелера? – спросил я.

– О судьбе их я ничего не знаю, – ответил Лукьяненко. – Чувствовал себя наш постоялец плохо, болел, кашлял… Видимо, рисунки отправлял сыну в конвертах… Ранней весной скончался, мы его на корнеевском кладбище схоронили.

Да, 14 мая 1942 года семидесятилетнего Генриха Эдуардовича Фогелера не стало. Но удивительное дело – созданные им в Москве картины продолжали бороться против фашизма, против войны. Многие из них послужили основой для плакатов и листовок. Известно, что еще в 1934 году в Москве вышла книга «Два мира», в которой были опубликованы 34 карикатуры Фогелера под заголовком «Третий рейх». И не случайно в «особом» списке гестапо среди тысяч немецких антифашистов, подлежащих казни, числилось и имя Генриха Фогелера.

Я навестил дом, в котором провел свои последние дни Фогелер. На нем обычная табличка: улица Тракторная, 3. А сколько ни искал глазами мемориальную доску, не нашел.

К счастью, в Корнеевке я встретил немало энтузиастов, разыскивающих материалы о Фогелере. В местной школе по инициативе пенсионерки – учительницы Анны Густавовны Гропп и дочери Маргариты Иосифовны Вольф, которая пошла по стопам матери, – преподает немецкий язык в школе, создан отряд юных следопытов по изучению жизни и творчества знаменитого художника. Анна Густавовна показала мне книгу немецкого писателя Вернера Хомана «О жизни Фогелера (1932–1941 гг.)».

Оказывается, В.Хоман неоднократно бывал в Корнеевке, подарил школьникам свою книгу. Весь путь Фогелера, одного из лучших мастеров стиля модерн (имя его входит во все учебники мира по этому направлению искусства), предстает в этой книге.

Но у нее не было конца – до самого последнего времени пребывание Фогелера в Корнеевке было покрыто мраком забвения. Вспомним, что сюда были сосланы не только Фогелер, но и художница Гейнц, фармацевт Маркус, инженер-механик Пальм и многие другие. Вместе с Фогелером в Корнеевку прибыло 150 немцев-ссыльных. Среди них и учительница немецкого языка, уже названная Анна Густавовна Гропп.

– Я не могла знать, что вместе с нами окажется сам Фогелер! – волнуясь, вспоминала она. – Людей немецкой национальности в селе было много. Знакомиться мы начали не сразу, боялись НКВД. Сколько полезного, героического могли бы мы сделать на фронтах Великой Отечественной войны, сражаясь против фашизма плечом к плечу с остальными. Но Сталин решил иначе, и это так унижало, что даже не хотелось жить…

Недавно в музее Фогелера, созданном в сельской школе, появилось несколько новых документов из наследия художника. Среди них – дневниковые записи, сделанные Генрихом Эдуардовичем в Корнеевке, его последнее письмо сыну Яну. Эти документы проливают дополнительный свет на период жизни Г.Фогелера в Корнеевке. Вот строки из дневника Фогелера, написанные в 1941-42 годы.

1941, октябрь. Сильная вьюга. Я и еще 9 москвичей на строительстве плотины. Работать плохо. Шторм. Роем котлован в глинистом грунте. Размеры котлована 9x5 метров. Начали работу в 10 часов 30 минут. Закончили в 11 часов 30 минут. За работу получили по килограмму хлеба.

10 ноября. На плотине работал с 10 до Ичасов 30 минут и с 2 до 3.30 минут. Получил 600 граммов хлеба.

11 ноября. Вторник. Тяжелая работа с ломом в мерзлой земле.

13 ноября. Работал с ломом на плотине с 10 часов до 2.30.

15 ноября. Суббота. Смерзшаяся земля. Сильные снежные заносы. Не работали. Дома для эвакуированных немецких семей все еще не приведены в порядок. Крыши дырявые. Потолки осыпаются…

12 декабря. Вот уже около месяца я без денег. Мое положение ужасно. Один человек, которого я почитаю за богача, одолжил мне 13 рублей 50 копеек. В качестве врача работает Лиза, юная симпатичная студентка, которая не имеет опыта лечения человеческого организма.

13 декабря. Мои старые добрые очки. Они пропали в поезде. Несколько утешают меня другие, но они для близкого чтения. Только они могут оказать мне помощь, если я хочу писать. Я пишу и рисую картины битвы. Это действует на настроение немецких солдат, открывает им глаза на правду, направляет их взгляды против убийцы – Гитлера и заставляет думать о спасении Германии перед ее закатом.

31 декабря. Последний день уходящего 1941 года. Белые, покрытые инеем верблюды, запряженные в низкие сани, появились на улицах.

1 февраля 1942 года. Моей пенсии все еще нет…

1 марта. Пенсионную книжку должны прислать из Москвы. Это утверждает почтмейстер, сказавший мне это еще в ноябре. Должен хозяину 400 рублей, другим эвакуированным 160 рублей… Мое положение, как у нищего…

А вот строки из последнего письма Генриха Фогелера из Корнеевки сыну Яну: «Любимый Ян! Десять лет назад началась моя интенсивная антифашистская работа. Это выход сборника карикатур для Коминтерна под заголовком «Третий рейх». Картина «Белый террор» была как бы предисловием этой вещи. Потом я организовал антифашистскую выставку под эгидой МОПР в парке культуры, написал пять больших картин о преступлениях фашизма и создал макеты «Э.Тельман в тюрьме», «Борьба негров в Америке», «В застенках гестапо»… Часть моих работ пошла в центральный антирелигиозный музей. Когда началась война против советской страны, я стал работать по составлению листовок с текстом и рисунками и по радио обратился с призывом к немцам Германии. Работу над листовками продолжаю, высылаю их в политическое управление Академии им. Фрунзе.

Я послал также много заявлений относительно моей пенсии, которая мне жизненно необходима. Шесть месяцев я уже без всяких средств при маленькой поддержке, которую эвакуированные мне оказывают, а одно время приходилось питаться только водой. Но пенсии все нет и будет ли? Я болен, я без средств, мое положение вряд ли облегчится, наступает катастрофа.

У меня порвалась одежда, ноги мокрые и холодные, ибо я хожу в дырявой обуви, иногда другие добрые эвакуированные угощают меня ложечкой теплого супа.

…Печалит меня моя болезнь, опять вступила в тяжелую форму из-за того, что я промерз во время сильного бурана, стараясь выполнить норму на строительстве плотины путем долбления мерзлой земли ломом. Я шесть месяцев болен, ночью почти не сплю, к тому же встаю по восемь-десять раз по нужде. При всем этом негде постирать белье (в районе нет мыла), а без ванны я совсем беспомощен. В прошлую зиму только ванны стали моим спасением от этой ужасной болезни. Теперь я стал получать от колхоза хлеб, за который расплачивается за меня один эвакуированный. Но холодная вода с хлебом для моей болезни не является лечебным средством. Иногда хозяин, а большей частью его жена, угощают меня чаем. Иногда я целый день лежу на своей скамейке, хозяйка начинает думать, что я скончался, и ею овладевает страх, что такая неприятность может произойти в ее доме. На моем животе образовалась злокачественная язва. Это совсем лишает меня надежды на выздоровление.

Мое гигиеническое состояние можно описать как плохое. Мое состояние, как у старой паршивой собаки, которая ожидает смерти. При этом я чувствую тягу к труду и опечален, что нахожусь так далеко от вас. К нашим руководящим работникам ни проникнуть, ни попасть сегодня невозможно. Из своего опыта я знаю, что эти люди бесконечно загруженные. Как и вожди нашей партии и правительства, они заботятся об участи своего народа, а не об одиноком человеке, который может и хочет стать снова трудоспособным, несмотря на свои 70 лет.

Любимый Ян, Соня, примите мой привет, может быть, последний. Г.Фогелер».

Это письмо увидело свет только сейчас, спустя полвека после его написания.

По настоянию сына Г.Э.Фогелера Яна Фогелера, доктора философских наук, профессора Московского университета, на корнеевском кладбище был установлен памятник художнику-антифашисту.

Проваливаясь по пояс в сугробы, я еле добрался до него. Долго стоял у покрытой льдом гранитной доски, на которой было высечено имя Г.Э.Фогелера. История многие десятилетия хранила тайну ссылки и кончины великого художника, но жизнь взяла свое.