Смеркалось. Спешно проходили по улице деревенские бабы, пытаясь найти ещё своих коров, не пришедших с пастбища со стадом. Стояла середина сентября, и многие коровы в течение дня отбивались от стада и уходили в многочисленные поля, где найти их было весьма затруднительно. Гнуса, так мешающего им в летнюю пору, уже не было, вот и не хотели идти домой дойные коровки, огорчая хозяек своим отсутствием.

Я только что пришёл из бани и отдыхал на кровати, когда услышал, как звякнула металлическая щеколда запора на воротах и затем приглушённые голоса в ограде. Это разговаривала мама с Александром Михайловичем, давнишним другом нашей семьи, который частенько к нам забегал. Затем последовал громкий стук в дверь.

– Входи Михалыч, не заперто.

Он спешно вошёл и сразу же с порога возбуждённо заговорил.

– Петро, чтобы утром был готов, поедем с неводом под Цыпаниху, надо успеть хоть немного рыбы на зиму поймать. Я только что узнал, там уже целую неделю совхозные мужики с неводом живут, все места наши поди уже процедили, всё своих лис в зверопитомнике никак не могут накормить. Надо успевать, а то останемся у разбитого корыта, невод и верёвки я уже собрал, поедем на твоей лодке и твоём моторе. Мишку с Вовкой предупредил, Саньку Абакумова тоже, надо к десяти утра нам там уже быть, да бензина побольше возьми с собой.

– Садись Михалыч к столу, чайку по стаканчику выпьем.

– Некогда совсем, на смену бегу, я сегодня в ночь дежурю.

– Так как же ты завтра поедешь на рыбалку, если ночью работать будешь?

– Ничего Петро, сейчас не зима, котлы много топить не надо, там и покимарю на топчане.

Михалыч уже не работал в совхозе, годы брали своё, да и не по нраву ему были сегодняшние методы работы, когда совхозные трудяги пьянствовали ежедневно, и до работы, и после, а иногда и во время работы. Он устроился кочегаром в школьную котельную, там легче и спокойнее, да и зарплата повыше. Только тот рыбацкий дух, который был заложен в него ещё в Осиново с детства, никак из него не выходил. Он рыбачил зимой и летом, весной и осенью – ставил сети и самоловы, иногда выезжал с неводом, с самого детства был приучен к свежей рыбе, не мог обходиться без неё, она и была у него ежедневно на столе. В период распутицы он скучал, часами сидел на скамейке под рябиной и смотрел на Енисей. Что же делать, когда льдины плывут на реке, на лодке не выедешь и пешком не пойдёшь, никакие ловушки в воду не опустишь. Он был не высокого роста, щупленький, но довольно подвижный и энергичный, сил в нём сохранилось ещё достаточно, хотя на висках стали появляться первые признаки седины.

… В лодке мы были втроём. Заимку объезжали через Пашин Шар по маленьким мелким и узким протокам. Проезд, конечно, мы знали, каждый год ездили сюда осенями по десятку раз и всё равно временами приходилось глушить мотор и проезжать мелкие места на вёслах, а то и вовсе в больших сапогах вылазить из лодки и волоком протаскивать её по мелям. Наконец, галечные отмели закончились и мы въехали в довольно широкую и глубокую протоку, один берег которой был низким и мелким, сплошь заросший талинником, а другой твёрдым и крутым, на нём стоял смешанный лес, среди которого выделялись отдельные толстые с широко раскинутой кроной лиственницы.

Мы распугали уток, откармливающихся перед дальним перелётом в тёплые края в прибрежных зарослях травы, и те, не захотев далеко улетать, стали пролетать мимо нас вдоль протоки. У меня было с собой ружьё и Санька, сидевший в носу лодки, не вытерпел и сделал несколько выстрелов, но не одну не сбив, стрелять больше не стал. Мне же, сидевшему за мотором, стрелять через впереди сидящих людей было очень неудобно. Санька – высокий худой парень, около двадцати пяти лет, никогда не выпускавший изо рта папиросу, уже имевший свою семью, работал штатным охотником в совхозе. За ним был закреплён свой участок на речке Вороговке, где он и находился большую часть зимнего периода. Добывал там соболя и белку, весной же активно отстреливал лосей для совхозного зверопитомника. Санька уже скоро должен был заезжать на охотничий участок, вот и решил успеть заготовить рыбы для семьи на зиму.

Мы выбирали места, где не было травы, и где можно было беспрепятственно вытаскивать невод на берег. Мешали кочки и коряжины на дне протоки, невод иногда цеплялся за них, и приходилось кому-нибудь из нас выезжать в лодке, цепляться за верхнюю тетиву и стаскивать его с невидимых подводных препятствий. Невод был старым, много раз латанным, привезённым Александром Михайловичем ещё с Осиново, длиной около пятидесяти метров, он был нам хорошо знаком. Сколько бы мы с ним не выезжали, никогда он нас без рыбы не оставлял. Попадались нам не большие щучки – травянки, да единичные окуни и сороги. Места здесь были богатые, рыба собиралась в косяки на зимовку, вороговские рыбаки часто приезжали весной с сетями, а осенью с блёснами. Мы делали тони одну за другой, а Михалыч всё чаще посматривал на высокий крутой, заросший травой, берег, находившийся ближе к посёлку и, наконец, заметив там поднимающийся вверх дымок от костра, радостно потёр руки.

– Ну, вот и ребята подъехали!

На берегу нас поджидали Мишка с Вовкой, они подъехали на мотоцикле до самого конца тропинки, дальше просто уже не было дороги. Пришло время обедать и мы, как это делали на рыбалке наши отцы и деды, выбрали себе из мешка по одной рыбине, надели их на крепкие талиновые прутья и подвешали над жаркими углями. Свежая, только что пойманная рыба, поджаренная на таловых углях, затем сверху подсолённая, ну что может быть вкуснее на берегу реки, пятнадцать минут и обед готов. А Михалыч уже разливал в кружки водку, это парни привезли её с собой, у нас в лодке ничего спиртного не было. Я выпил за компанию налитые в кружку сто грамм, больше принимать не стал, Вовка от выпивки совсем отказался, он вообще спиртного не употреблял. Они с Мишкой были друзьями, хотя по характеру были совсем разными людьми. Вовка был из немецкой семьи, много которых было сослано в Ворогово в военные годы из Поволжья. Люди они были порядочные и трудолюбивые, поэтому быстро и прижились на сибирской земле. Они гораздо меньше местных выпивали, работали в основном в леспромхозе на лесозаготовках, получая больше других, а потому, и числиться стали вскоре в посёлке в числе зажиточных. Вовка уже приходился внуком тем переселенцам, попавшем к нам не по своей воле, полностью обрусел, но трудолюбие, порядочность и обязательность остались у него в крови.

Мишка был моим братом, когда же я приезжал в Ворогово, мы с ним с удовольствием общались, ездили на рыбалку и охоту, ходили друг к другу в гости. После того, как он обзавёлся семьёй, жена его была Вовкиной сестрой, жили они в квартире совхозного дома, на другом конце посёлка. Мишка был очень общительным, всё время в кругу друзей. Вовка же наоборот – тих и незаметен, в коллективе он как-то даже всех стеснялся, поэтому и держался обособленно и уединённо.

Закинув пустую бутылку в кусты, Михалыч пододвинулся к костру и заговорил.

– Да, пока мы практически ничего не поймали, как говорится нет-нет, да опять нет, но ничего, ещё не вечер, рыбака красит одна тоня, всё равно совхозники ещё не всё повылавливали. Не было ещё такого, чтобы они меня переловили, искать окуня будем. Сейчас чайку попьём и я пойду по берегу, а вы у костра посидите. Здесь, на рыбалке ведь тоже свои хитрости есть. Это у совхозных мужиков невод сто двадцать метров длиной, вот они и процеживают всё подряд, глядишь, к концу дня и набрали себе на план, да ещё иногда и ночь прихватывают, в тёмное-то время рыба завсегда спокойней себя ведёт. Каждая рыбка своё поведенье имеет и подход к ней нужен свой, особенный. Что окунь, что сорога сейчас уже косяками ходит, это щука одиночная хищница, заглотит кого-нибудь с утра пораньше и стоит себе возле травы целый день, довольная жизнью. Сорогу я знаю где взять, только не нужна она нам, окунь гораздо вкуснее, вот его и будем искать.

Я сейчас пойду по берегу, погода сегодня тихая, его видно должно быть. Понимаете, тугун плавится едва-едва заметно, как будто мелкие дождинки на воду капают, елец и сорога слегка хвостами бьют по поверхности воды, их видать издалека, а окунь лишь чуть распарывает поверхность воды верхним плавником, как будто водомерка пробежала, или вьюн проплыл. Пока внимательно не присмотришься, его и не заметишь, но опять же, когда косяк идёт, его лучше не трогать, всё равно много не поймаешь, но как только он остановится, тут уж лови момент.

Михалыч с раннего детства работал вместе с отцом в колхозной осиновской рыболовецкой бригаде. Зимой ловили сетями на ямах в щеках тайменя, стерлядь и осетра, на косах налима, а летом уходили с неводом и на далеко тянувшиеся в тайгу дубчесские песчаные косы, на берега многочисленных вороговских островов, и на быструю и рыбную Подкаменную Тунгуску, доведённый план колхозу по заготовке рыбы выполняли всегда.

Я не вытерпел.

– Михалыч, что-то вы с Сашкой моё ружьё сегодня раскритиковали, пока ты ходишь по берегу с биноклем, я схожу в Гореловскую курью, там всегда утки пасутся.

– Петро, что ты с этим ружьём таскаешься, ведь оно же старше тебя пожалуй. Ему уже лет-лет, да памяти нет, ты же работаешь, купи себе новое.

– Слишком памятно оно мне, и отец с ним охотился, и я с самого детства хожу с ним, оно же мне как родное, никак не хочется расставаться.

– У каждой вещи есть свой век, две жизни никто не живёт. Ладно, это дело твоё. Больше часа не ходи, мы сюда всё-таки рыбачить приехали.

По густым зарослям крапивы, которая была выше меня в полтора-два раза, и по колючему кустарнику, разраставшемуся здесь не только вверх, но и параллельно земле я прошёл всё это за какихто двадцать минут и вскоре уже стоял на берегу длинной, заросшей по краям травой, Гореловской курьи. При желании в неё можно было и заехать на лодке, для этого надо было лишь в устье протолкаться через мелкий узкий пролив. Скрадывать уток не было времени, поэтому я воткрытую вышел на берег для того, чтобы их распугать. Я знал, что она здесь ещё местная, прикормленная и не захочет так запросто улетать из курьи. Затем, стоя за кустом, наблюдал, как большие и маленькие табуны тянули туда и обратно вдоль протоки. Я успел сделать с десяток выстрелов, пока вся утка не разлетелась в поисках более спокойных мест, шесть из них оказались подстреленными, лежали они на воде и в траве, на берегу другой стороны курьи, обходить которую было очень далеко. Я и не стал этого делать, у нас была лодка, поэтому, тщательно застворив каждую подстреленную птицу, пошёл обратно через те же крапиву и кусты. Меня уже все члены бригады поджидали в лодке, а Михалыч даже разговаривать стал шёпотом.

– Нашёл я их, с полкилометра за косяком шёл, пока они не остановились, на мели стоят, там всегото полтора метра глуби, сейчас главное их не распугать.

– Михалыч, уток надо достать в курье, я их там шесть штук сбил.

– Петро, не до уток сейчас, момент ловить надо, иначе упустим.

Мы медленно и осторожно, стараясь ничем не шуметь и даже не разговаривать, по другой стороне протоки подъехали к тому месту, куда показывал Михалыч, высадили там на берег двух человек и стали вымётывать в воду невод. Мыхалыч руководил жестами – как и куда выезжать, сколько верёвки выпускать и на каком месте невод вытаскивать. Как только мы с другим концом невода вышли на берег, он сразу же Саньку снова отправил в лодке на воду дежурить, вдруг зацеп какой будет, чтобы своевременно за верхнюю тетиву невод приподнять и объехать подводную преграду. Невод шёл тяжело, однажды Саньке пришлось немного его приподнять, поплавки лишь чуть притонули от поверхности воды, а кибасья – неводные грузила, сделанные из зашитых в бересту камней, равномерно бороздили илистое дно. Михалыч уже не шептал, а говорил твёрдо и уверенно.

– Так, траву вроде обошли, у меня уши только неводные скрутило, ничего страшного, я их уже выбрал, ребята, подходите поближе, сейчас уже торопиться не надо, если что попало, никуда не уйдёт, только нижнюю тетиву вперёд берите, низ хорошо подрезайте. Санька, что там за мырь идёт впереди невода?

Санька, держась за верхнюю тетиву, вместе с неводом медленно приближался к берегу. Он опустил голову за борт, наклонился к самой воде и стал в неё всматриваться. Потом вдруг резко разогнулся, встал на ноги и из его горла вылетел какой-то восторженной победоносный клич. Он схватил с головы шапку и с размаху шлёпнул её прямо в воду.

– Ребята, рыба идёт, много рыбы.

Михалыч был как всегда спокоен.

– Не торопиться и не дёргаться, ребята нижней тетивой хорошо подрезайте. Санька, верхнюю держи, смотри, она уже тонуть стала.

Мы подтащили невод с рыбой к берегу насколько смогли, тут же вырезали из прибрежного талинника несколько тычин с развилками на конце, воткнули их в дно и подняли на них верхнюю тетиву. Окуни никак не хотели мириться со своим пленом, они плавали, плескались, тыкались носами то в невод, то в илистый берег, вода при этом возле них «кипела», а мы никак не могли оторвать взглядов от кишащей в неводе рыбы. Всё, она теперь никуда не уйдёт, мы присели передохнуть прямо на берегу, а Мишка уже снова разливал всем по кружкам.

– Хороший окунь, крупный и средний, мелкого практически нет.

Михалыч ответил.

– У рыбы тоже свои законы есть, мелкая и крупная в одном косяке никогда не ходит.

Санька крякнул после опрокинутой кружки, потянулся за нарезанным мелкими кусочками салом и знающе прокомментировал.

– Хороший улов, пожалуй, с тонну будет.

Выпили за хороший улов, за рыбацкий фарт и за ту единственную тоню, которая и красит настоящего рыбака. Михалыч долго рассиживаться не дал.

– На лодке нам её не вывезти ребята, трактор надо, «беларусик» с тележкой бы. – И он внимательно посмотрел на Мишку.

– Понял, это моя работа, везите меня к мотоциклу.

– Только мешков ещё побольше привези, зайди там ко мне, Анна найдёт.

Окуней мы вычерпывали из воды ведром, а чтобы не травмировать руки об их острые колючки и жаберные крышки, работали в верхонках. В мешки их выливали вместе с водой из ведра, поэтому от нагруженной тары тянулись к реке едва заметные ручейки. Мешков конечно не хватило, это Михалыч, как старый и опытный рыбак, взял их около десятка, а мы же их взяли по одному, так что остатки из невода пришлось выгружать после того, как Мишка приехал на тракторе с дополнительной тарой.

Как бы мы не торопились, но пока вычерпывали рыбу, ждали трактор, перевозили мешки и невод с другой стороны протоки, вытаскивали их на угор, грузили в тракторную тележку, уже изрядно стемнело. Михалыч вытащил из сумки очередную бутылку водки и подошёл ко мне.

– Петро, торопитесь, пока ещё совсем темно не стало, перегоняй лодку, по мелям трудно будет в темноте ехать, поэтому Вовка поедет с тобой, мы все уедем на телеге. Рыбу разгрузим у меня в ограде, ночи холодные стоят, ничего ей не будет, завтра утром к восьми часам все ко мне. А сейчас мне надо тракториста угостить. – И он лихо мне подмигнул.

Мы с Вовкой выехали налегке. Приятно плыть, когда лодка не загружена, она тогда летит по воде, едва соприкасаясь с ней лишь своей задней частью, и мотор не гудит натружено, а «поёт» монотонно и приятно, лаская слух сидящих в лодке. Я ехал на средних оборотах, чтобы только мотор лишь вытолкнул лодку из воды, быстрее двигаться было опасно – мели, топляки, заросли травы. Проехав мелкий перекат в том месте, где от протоки отходила Гореловская курья, я прижался к обрывистому берегу и с сожалением думал об утках, которые у нас так и не хватило времени достать. Что ж бывает и так на охоте.

Я долго потом приходил в себя и никак не мог понять, что же с нами случилось. Лодка вдруг резко затормозила, мотор заглох, и я, повинуясь силам инерции, с заднего сиденья пролетел через всю лодку и ударился головой в дюралевую носовую перегородку. Вовка с переднего сиденья тоже свалился и барахтался рядом со мной. Я сел на подтоварину, голова гудела, мысли никак не хотели приходить в себя, Вовка же стоял посредине лодки и спокойно так констатировал.

– Однако в невод попали.

– В какой невод?

– В совхозный.

Я встал рядом с ним и огляделся, спереди и сзади лодки белели на тёмном фоне воды поплавки невода, сделанные из пенопласта. Такие поплавки были только у совхозного невода, у местных рыболовов поплавки были сделаны ещё по старинке, сшиты из бересты. Я удивился такой звенящей тишине вокруг нас, но тут до моего слуха стали доноситься крики и маты со стороны песчаной, недавно появившейся из воды косы.

– Ага, попались, ну теперь вы от нас никуда не денетесь! Мы же вам и кричали, и свистели, и спички зажигали, и зажигалку, вы же всё равно в наглую к нам в невод въехали! Ну, ничего, мы сейчас вас проучим за то, что рыбачить мешаете честному народу, и чужое добро портите.

На косе виднелись силуэты совхозных рыбаков, которые гневно размахивали кулаками и слали в наш адрес угрозы одну страшнее другой. Мне это никак не понравилось, где-то там, внутри закипела обида, мы ведь не хотели наезжать на их невод, было темно и мы не видели их зажжённых спичек и зажигалок, и из-за шума работающего мотора неслышно было их предупреждающих криков. Я взял в руки весло, встал на переднюю беседку и приготовился защищаться.

– На меня отец родной никогда в жизни руку не поднимал, а тут…

Вовка с другим веслом уже стоял рядом со мной.

– Да они пьяные, по говору слышу, совхозные рыбаки никогда без спирта на рыбалку не ездят, Петя, трудновато нам придётся, их шестеро.

Мы на ходу врезались в невод, лодка легко его перескочила, а вот мотор, наскочив на преграду, намотал сеть на винт и от этого заглох. И сейчас мужики, выбирая невод за оба конца, медленно подтаскивали к берегу и нашу лодку. Вовка был среднего роста, коренастым парнем, младше меня на два года, удивительно, но несмотря на свой тихий, скромный, миролюбивый характер, драться он умел просто отчаянно. Я как-то спросил его о том, где же он этому научился и он ответил, что драться его научила армия, у них в части преимущественно парни были из Средней Азии и если кто от них отбиться не мог, то его мордовали так, что потом и жить даже не хотелось.

Тем временем, на берегу мужики распалялись всё больше и больше.

– Ну, мы вам сейчас покажем Кузькину мать, мы вам покажем, как по ночам ездить и чужие неводы портить, мы вас сейчас в этом неводе же и притопим.

Мужики, не обращая внимания на заячеившуюся рыбу, торопились и выбирали свой длинный невод, чтобы побыстрее добраться до нас. Берег был уже совсем близко и казалось, что нам никак не избежать расправы от пьяных разбушевавшихся совхозных рыбаков. И тут Вовка не выдержал. Он бросил весло, одним ловким движением выдернул из ножен, висящих на поясе, охотничий нож, склонился над винтом мотора и одним точным движением обрезал намотавшийся невод.

– Петя, расстановка сил сегодня явно не в нашу пользу, лучше нам вовремя ретироваться. Я за вёсла, а ты с винта срежь остатки невода и заводи мотор.

С берега, увидев, что мы на вёслах от них уходим, закричали ещё сильнее.

– Серьга, они уходят, они невод отрезали, здесь мелко, держите ихнюю лодку, нето уйдут!

Мотор, как преданный и надёжный друг, завёлся сразу, и мы снова легли на прежний курс, только ехать пришлось ещё темнее, берега протоки уже полностью сливались друг с другом.

…Утром, подходя к дому Михалыча, я увидел на скамейке под разросшейся рябиной в палисаднике несколько сидящих бабушек, а в ограде стояла соседка Катя и просящим голосом, в котором даже угадывались слезливые нотки, уговаривала Михалыча.

– Саша, может, дашь нам хоть понемногу рыбки на жарёху, или хоть продай по ведёрку нам, если есть конечно лишняя.

– Помаленьку всем дам, сидите на скамейке и ждите, сейчас с бригадой только переговорю.

По каким-то своим, деревенским каналам соседки узнали, что мы вчера ездили на рыбалку, вернулись с уловом и вот пришли к бригадиру, надеясь, что им тоже достанется свежей рыбки. Сначала мы с Вовкой рассказали о своих ночных приключениях и о стычке с совхозными рыбаками, Михалыч тут же откликнулся.

– Надо же, что делают гады, не нравятся им конкуренты, вот они и взбесились, а что же будет с ними, когда они узнают, сколько мы рыбы поймали? Михаил, твоя работа.

– Не беспокойся Михалыч и вы ребята забудьте о вчерашнем, это мои кореша, а с Серьгой, бригадиром ихним, у меня всегда были хорошие отношения, сейчас же куплю литру водки, выпьем с ними и всё забудем.

– Ну и ладненько. Ребята, мой расчёт таков, нас пятеро, берём по три мешка рыбы, на зиму всем хватит, окунь хороший нынче, крупный, пару мешков мы ещё вчера из телеги выгружать не стали – это трактористу за его транспорт. Оставшиеся три мешка надо отдать бабкам соседским и одиноким матерям, вон они у палисадника собираются. Они одиноки, рыбы поймать у них некому и нам никак нельзя забывать о них. Бог может и дал нам удачной рыбалки потому, чтобы с немощными и одинокими поделиться. А мы, живы будем, не помрём, Бог даст, на следующий год ещё поймаем, согласны?

Все молча закивали головами.