Игнат сидел на толстой сваленной сосне с только что отрубленными сучьями и жадно курил беломорину, было жарко и от нещадно палящего в небе солнца, и от тяжёлой нудной однообразной работы. Он исполнял обязанности обрубщика сучьев в бригаде лесозаготовителей, здесь ума много не надо, главное, чтобы топор был остро наточен, да силушка в руках водилась, тогда и работа не в тягость. Если дерево толстое, да высокое, тогда от глухого удара о землю сучья сами с треском отскакивают от ствола, если же оно молодое и по всей своей длине утыкано сучьями, то и падает оно мягко и неслышно, вот здесь-то есть где разгуляться топору. Пройдёт вдоль него сучкоруб и уже не дерево лежит на земле, а хлыст и трелевать его тогда трактору гораздо легче. Видя присевшего покурить Игната, со стороны дороги к нему подошёл мастер Виноградов и сразу же незлобиво заворчал.

– Опять ты Игнат без каски работаешь, сам знаешь, как сучья отлетают от упавшего дерева, не ровен час, и зацепить может.

– Так жарко-то как, да и работать она мешает, постоянно сваливается с головы, а к вальщику я близко не подхожу, не в первой ведь работаю на обрубке.

– Ну гляди, я тебя предупредил, и в журнале за соблюдение правил техники безопасности ты у меня расписался. Я вот что к тебе подошёл Игнат, мы решили сегодня выехать в посёлок, две недели уже как из дому, нужно было бы конечно ещё поработать, только в лесосеку зашли, но бортовая на ЛП-18 рассыпалась, все свалки прошлогодние объехали, но левой бортовой нет, надо в посёлок выезжать, там в гараже найдём. А одним трактором много не заготовишь, до четырёх часов отработаем и поедем, отсюда до речки Подбель на тракторе выедем, а там уж на машине дальше. Так вот я тебе хочу предложить здесь остаться, что там тебе в посёлке делать-то, да и ехать не к кому, а то ведь когда через три обратно заезжать будем, сам понимаешь, что я тебя по всему посёлку искать не буду. А эти дни я тебя сторожем проведу по табелю, всё лишний заработок.

– Да от кого здесь охранять, от медведя что ли?

– Охранять может и правда не от кого, да только тебе лучше остаться.

Их бригада из восьми человек выехала на вахту в начале августа. По дороге заново делали лёгкие мосты через ручьи, зарывали промоины бульдозером, в болотистых низких местах укладывали настилы – такие работы проводили ежегодно, но все сооружения сносило весной, когда болота были сплошь в воде, а лесные ручьи превращались в целые речки. С этим мирились и в летнее время ежегодно выставляли бригаду на ремонт дороги. После речки Подбель пошли болотистые места и настилы дальше делать не стали, здесь до вахтового посёлка оставалось всего 14 километров, можно и на тракторе проехать, а к тому времени, когда придётся отсюда вывозить лес, все дорожные работы выполнит главный строитель в лесу – дедушка Мороз.

Вороговцы каждый год позже других начинали вахтовые работы по заготовке древесины, они и объёмы делали почти в два раза меньшие, чем в других лесопунктах, зато вороговцы были прекрасными сплавщиками. Плоты на Игарку они подготавливали всегда быстро и качественно, поэтому постоянно их бригады кидали на прорыв на рейды в устья Сыма и Каса. Что ж бригада дорогу подготовила, дошла да вахтового посёлка и начала разрабатывать лесосеку, можно и домой выехать на несколько дней, и в баньке попариться, и с семьями пообщаться, а потом снова сюда.

Мужики быстро собирали свои рюкзаки, трактор тихо тарахтел на середине дороги.

– Игнат, ты тут на Индыгин к кержакам не убеги, дюже говорят бражка крепкая у них, не найдём потом тебя там.

– Игнат, одному-то скучно будет тебе, ты хоть медведицу на пару дней приведи, мы-то к своим бабам едем, а ты один как здесь будешь?

Игнат стоял возле угла рубленого балка и молча наблюдал за суетой мужиков, на душе кошки скребли, сегодня все они будут дома с детьми и жёнами, а он вот здесь. Последним вышел тракторист Михаил, он уже собрался было залазить в кабину трактора ТТ-4, но остановился, посмотрел на одиноко курившего в стороне Игната, подошёл к нему и снял с плеча старенькую двустволку.

– Чего я её домой повезу, хочу тебе оставить, с ружьём-то в лесу оно всегда спокойнее, а то вон медведь всё в округе истоптал. Едешь на обед из деляны, по твоим утренним следам уже косолапый протопал. Пока трактора работают, да собаки здесь, он, конечно, не подойдёт, а ты один остаёшься, правда пуля в патронташе всего одна у меня, да дробовых десятка полтора зарядов, если что, стрельнешь в воздух, отпугнёшь.

Глаза Михаила смотрели на Игната внимательно и серьёзно, хотя по жизни это был прирождённый балагур, в компании с ним мужики иногда гоготали до слёз, очень уж он комично мог копировать других людей, особенно ему нравилось изображать начальника лесопункта. Трактор с разместившимися на щите работниками ушёл, вслед за ним убежали и собаки, а Игнат с ружьём на плече всё стоял у балка. Три дня придётся жить одному, что ж тут особенного, в посёлке он тоже живёт один, только здесь спокойнее, продукты есть, больше ничего и не надо. Сейчас подогрею на печке воды, помоюсь, не баня конечно, но помыться всё равно можно, пока ещё не поздно, потом комары не дадут.

Ему приходилось и раньше сторожить на участке, сложнее было зимой, там необходимо и печи топить в гаражах и обогревательных домиках и подтапливать ёмкости с маслом и водой, а сейчас ничего не замёрзнет, лето. Посторонних в округе никого нет, сорок километров от посёлка всё-таки. Это в октябре-ноябре охотники по всей тайге ходят, а сейчас здесь никого нет, медведь вот только повадился шастать возле стоянки, его следы везде замечали, где из-подо мха выглядывал песок. Видать никак не хотел лесной зверь мириться с вторжением на его территорию непрошенных гостей.

Поздно вечером Игнат лежал на деревянных нарах в балке. Срублен домик был добротно, щелей не было, не было и комаров внутри, лишь оконное стекло с уличной стороны было всё серое от этих маленьких лесных кровопийцев. Не спалось. Наверно правильно поступил Виноградов, что оставил его здесь, что ему там делать в посёлке, скорей всего, что завтра же он бы и запил с одним из своих собутыльников, а это не на день и не на два. Когда пьёшь, забываешь про всё, про дом, про семью, про работу, там одно на уме – где и как найти ещё выпить. Вспомнилась Ленка, красивая дочь растёт у него и учится хорошо, нынче уже в восьмой класс собирается. Только видаться редко они стали, Ленка совсем заходить перестала, а и чего и заходить-то к нему, когда он и трезвым редко бывает. При воспоминании о дочери защемило сердце, подозрительно запершило в горле, хватит пить, надо бросать, иначе совсем дочь потеряю. Сколько раз он говорил это себе вот так, размышляя по ночам, но утром снова заходил ктонибудь из друзей, коротко бросал – «пошли» – и всё начиналось сначала. За окном темно, какие же тёмные бывают августовские ночи, лишь слегка выделяется в стене проём окна. Слышно было, как шумели деревья, в лесу редко стоит тишина, он шумит даже от небольшого ветра. В лесной избушке, да после тяжёлого трудового дня обычно хорошо спится.

Проснулся Игнат резко, от какой-то непонятной тревоги в груди, сердце так и хотело оттуда выпрыгнуть. Он поднял голову и прислушался, вроде ничего подозрительного, что-то же разбудило его, он непроизвольно чувствовал опасность в ночной тишине. Так же тихо пищали комары за окном и так же глухо шумели ветви деревьев. Сердце успокаивалось, но тревога не уходила, и тут он ясно услышал лёгкое царапанье по доскам двери с наружной стороны. Так вот от чего он проснулся и что его так насторожило, когда человек один, да ещё в тайге, у него непроизвольно обостряются все чувства. Игнат рывком соскочил с топчана, снял со стены ружьё и наощупь зарядил его. Он ещё не определил степень опасности, а руки машинально сделали своё дело, жаль, что пуля только одна, но если стрелять вупор, то дробь становится тоже весьма опасной. Игнат сидел на краю топчана с направленным на дверь ружьём и ждал, рядом лежал нож, жаль топор остался снаружи. Непрошенным гостем мог быть только медведь, собак не было, человек только один, наверно это и подталкивало зверя, притупляя чувства страха и осторожности перед человеком. На некоторое время снова наступила тишина, очевидно вызванная движением Игната в избушке, но вскоре царапанье по доскам двери снова повторилось, но уже сильней и настойчивей. Дверь была сколочена на скорую руку из простых дюймовых досок, Игнат её перед сном плотно закрыл и примотал шнурком, привязанным к ручке двери, за гвоздь в стене, опасаясь не визита непрошенного гостя, а чтобы не оставить щели, иначе комары уснуть не дадут. Игнат слышал, как дверь от лапы зверя начинала двигаться в проёме, чувствовал его и зверь, кажется и вправду волосы на голове от страха дыбом стояли. Зверь был рядом, до двери полтора метра, он чует человека и не уходит, а Игнату уходить некуда, значит не разойтись им мирно, шнурок на гвозде не удержит дверь. Снова когти зверя стали царапать по доскам и Игнат ясно услышал шум втягиваемого в ноздри воздуха, близость человека возбуждала зверя. Голова у Игната от страха ничего не хотела соображать, организм работал интуитивно, он направил ружьё на шум вдыхаемого воздуха и выстрелил из ствола, который был заряжен пулей. Из-за двери послышался глухой рык зверя, очевидно не ожидавшего такого от человека, оказавшегося у него в плену, и наступила тишина. Игнат автоматически перезарядил ружьё, резко запахло порохом, тревожно потянулись минуты ожидания. Он сидел в самом дальнем углу избушки на топчане, держа в руках ружьё, рядом лежал патронташ и охотничий нож.

Страх не отступал, что там снаружи, наверно зверь притаился и выжидает, когда снова напасть на него, ведь дверь для него не преграда, один удар лапой и доски разлетятся. Только зачем же он пришёл сюда, обычно медведь уходит от встречи с человеком, признавая за ним силу, а этот вот пришёл и захотел в избушку к нему зайти, не из любопытства же. Что ж, ружьё заряжено, два выстрела вупор, хоть и дробовые, он сделать успеет, может и нож пригодится, просто так он не сдастся. А нужен ли он кому в этой жизни – пропойца и алкаш, разве что тем друзьям – собутыльникам, чтобы лишний раз выпить на похоронах. И всё-таки нужен, Ленке нужен, она одна любит его и нуждается в нём. Встретит его где-нибудь на улице, подойдёт – «Пап, ты опять пьяный, пойдём домой?» А у самой слёзы на глазах, так разве от своих дружков уйдёшь, иногда так хочется бросить всю эту компанию, встать на колени перед дочерью и сказать – «Прости, прости за всю ту недополученную за эти годы отцовскую любовь, ласку и заботу».

Выпивать он начал с друзьями сначала по выходным, потом по вечерам, там появились и прогулы. Особой вины за собой не чувствовал, почти все мужики пили, такой образ жизни был на селе. Работал трактористом в леспромхозе, работу любил, но тяга к спиртному оказалась сильнее. Рабочих рук нигде не хватало, поэтому его сначала увольняли, потом снова брали до следующего загула, во всех организациях в Ворогово побывал, потом уже и брать не стали. А тут вот в начале августа Виноградов по старой памяти зашёл к нему, мол, на обрубку сучьев никого найти не может, кто-то ещё в отпуске, кто-то сенокос не закончил, может выдержишь один-два заезда, а там и со своими кадрами полегче будет. Трактористом уже давно никуда не берут, хоть обрубщиком сучьев взяли.

Жена с дочкой уже два года, как ушли от него, с пьющими мужьями очень тяжело жить. Какието женщины терпят, мучаются, а живут, но большинство всё же не выдерживают и уходят. Игнат, бывало, и дома не ночевал, какая разница где пьяному спать – дома, или у друзей – собутыльников. Но когда как-то жена домой на ночь не пришла, он понял, что всё, семейная жизнь закончилась. Никакого развода не было, просто жена собрала вещи и с дочерью ушла жить к своей матери, а через пару месяцев и вовсе ушла в другой дом, к другому мужику, женщине ведь тоже тяжело одной. Разрыв с дочерью он переживал тяжело, душа тянулась к ней, иногда, сидя за столом, он повторял про себя – «Лена, кровинушка моя, где ты»? А из глаз катились слёзы. Сколько раз он обещал сам себе бросить пить, дома остались голые стены, всё, что успели нажить, всё пропили с дружками. А Ленку надо забирать, вместе с матерью и другим отцом она жить наотрез отказалась и живёт сейчас со старенькой бабушкой при живых родителях. Поначалу она частенько забегала к отцу в родной дом, но что там делать, когда он был или пустым, или с пьяными мужиками.

Где-то возле уха запищал комар, потом ещё один с другой стороны, в отверстие от пули залетели гады, но отмахнуться не было сил, руки не хотели отпускаться от ружья. А может и не стоит так защищать свою жизнь, кому она нужна, жизнь алкаша и гроша не стоит. Ему ещё и сорока лет нет, а он уже под капельницей лежал, когда последний раз выходил из длительного запоя врач ему сказал, что сердце у него уже подсажено. А как же Ленка? И снова он чётко увидел перед собой её глаза в слезах, а губы шептали – «Папа, не пей». Да как же её одну оставить, ведь я же отец ей родной и пока живой. А пить ведь всё равно можно бросить. Ведь другие же бросают, правда гораздо больше от такой жизни умирают, но некоторых жёны возят в Бор, там врач есть, который кодирует от алкоголизма, и ничего, не пьют потом мужики. И я брошу, ради Ленки брошу, каким же поддонком я выгляжу в её глазах, надо её к себе брать, ведь есть же такие семьи, где отцы с детьми живут без матерей. А если снова потянут друзья, съезжу в Бор, никому ничего не скажу, попрошу аванса не много и съезжу, тогда Ленка обязательно ко мне вернётся.

К утру ветер стих, уже давно рассвело, сороки хозяйничали и громко кричали на помойке, пользуясь тем, что никого рядом из людей нет. В углу избушки пищали и шуршали мхом мыши. Игнат сидел в углу и смотрел, как луч солнышка, прошедший через оконное стекло, медленно полз по его ноге. Страх парализовал его волю, он так и просидел всю ночь в углу с ружьём в руках. Ночь была длинной и воспоминания длинными, многое он передумал, многое для себя решил, а главное, оставшуюся жизнь посвятить своей дочери, единственному существу, кто в нём ещё нуждается и кому он ещё нужен.

Солнечный луч медленно сполз с ноги, на улице ведь давно день уже. Сильно хотелось курить, большим усилием воли стряхнув с себя оцепенение, Игнат отпустил ружьё, слез с топчана и стал разминать отёкшие конечности. На стенах сидели пузатые, напившиеся крови комары. Хватит прятаться, хватит сидеть, надо выходить. Засунул в ножны тесак, взял в руки ружьё, патронташ уже не нужен, если зверь караулит его, то стрелять придётся в упор, и больше двух выстрелов всё равно сделать не успеешь, хоть и дробовые заряды, а защищаться надо.

Толчком ноги открыл дверь, выждал, прислушался, вроде никого, резко выскочил и, отойдя на десяток метров от избушки, обошёл вокруг неё. Нет зверя, видать испугался выстрела и убежал ночью, теперь можно посмотреть и следы. Мох в округе был вытоптан до песка и следы были видны хорошо. Долго топтался зверь возле двери, всё-таки чувство опасности сдерживало его, потом он сделал огромный прыжок, это уже от выстрела, а вот и кровь, значит, досталось мишке. Игнат медленно шёл по следу, дальше был мох и следы были практически не видны, зато хорошо виднелись тёмные пятна крови, здесь деревья были вырублены ещё в прошлом году и Игнат спокойно пошёл по следу. Зверя он увидел ещё издали, тот лежал в небольшой болотине, сразу за которой начинался лес. Медленно подошёл поближе, уши не торчат, над головой вьётся рой мух, похоже готов медведь. Игнат стволами ружья осторожно приподнял голову зверя, в груди зияла дыра от пули. Надо же – не глядя, одной пулей, через доску, кому расскажешь, так не поверят.

Он вышел из болотины, сел на валёжину и закурил, длительное напряжение отступало, что ж, бывает и такое в жизни. На стоянке Игнат завёл бульдозер, потом подъехал к болотине, нашёл просвет между деревьями и в несколько заходов засыпал мёртвую тушу толстым слоем песка. Разделывать её не хотелось, слишком уж много зверь принёс потрясений и переживаний, так оставить тоже нельзя, до самой зимы потом пахнуть будет.

Дальше оставаться на вахте Игнат не захотел, прихватив с собой кусок хлеба и банку тушёнки, закинув за спину ставшее таким родным и близким ружьё, он пошёл в посёлок. На душе было легко и радостно, а ноги сами несли его вперёд. В первую очередь он зайдёт к Ленке и скажет ей, что бросил пить, совсем бросил на всю оставшуюся жизнь, он своё выпил и конечно скажет, что скоро заберёт её к себе. Надо только дома всё подготовить и оставшиеся два дня терять он никак не хотел, прежде всего надо выгрести всю грязь, а сколько там пустых бутылок и окурков. И, конечно же надо работать, хотя бы сучкорубом, дочь ведь надо кормить и одевать, она уже взрослой становится, зимой пятнадцать исполнится. Надо хотя бы на оставшиеся годы не оставлять её сиротой.