О конце «Русской зимы» и теоретизируя протест 2.0

Если каждая предшествующая глава была посвящена отдельному идеологическому течению и его приверженцам, то данная собирает разрозненные фрагменты пазла — российского гражданского общества в «коллективный портрет». Декорациями для него выбран последний из наиболее массовых антипутинских протестных митингов «Русской зимы» — Народный сход 18 июля 2013 г., который прошел более чем в 35 городах России341, в том числе в символьном для российского протеста месте — на Манежной площади. В этот день в Кирове состоялся суд над Алексеем Навальным по делу «Кировлеса»342, и его команда задолго до суда призывала устроить митинг, но их мобилизационная кампания344 собрала немногих, более того, сослужила дурную службу тем, что сделала планы заранее известными оппонентам345 и позволила им обстоятельно подготовиться, а также отказать в разрешении на митинг в Москве и в большинстве российских городов.

Рис. 27. Один из твитов 18 июля 2013 г.343

Все эти обстоятельства делали возможность проведения Народного схода маловероятной, но неожиданная суровость правосудия (которая удивила самого Путина346), вызвала такое возмущение347, что люди все-таки собрались на митинги, причем, как утверждали очевидцы, «быстро и в огромных количествах». Сторонников Навального, лидеров оппозиции и завсегдатаев митингов оказалось меньшинство, большинство же были, по свидетельству самих протестующих, «обычные люди» (рис. 28), «не самые приближенные к протесту», «граждане»348, «народ», «люди, вышедшие отстаивать свое право гражданина и человека, люди, не позволяющие вытирать об себя ноги и унижать, люди, выражающие свое презрение этой гнусной бездарной циничной власти»349. Участников митингов возмущал именно прецедент кафкианского суда и цинизм устроившей его власти, а их жертва была отодвинута на периферию их внимания или же была вовсе им безразлична350. Главный лозунг «против Путина и власти», а также опасения, что на месте Навального может оказаться любой, попавший к ним в немилость, заставили выйти на митинги и противников Навального351.

Рис. 28. Твиттер-коммуникация по поводу Народного схода 18 июля 2013 г.352

Эта последняя «российская Манежка» до наступления «Русской весны» некоторыми очевидцами была названа «самой массовой несанкционированной политической акцией за последнее десятилетие». Упреждающие действия властей сильно усложнили течение митинга, и людям приходилось занимать немногочисленные не заполненные ограждениями, ОМОНом, автозаками и активным автомобильным движением пространства353. Впрочем, ОМОН был настроен не слишком «кровожадно» — власть безошибочно угадывала спад протестной волны и понимала некоторую игрушечность происходящего. Кроме того, «крайне сдержанная реакция ОМОНа и вообще всех московских силовых структур на “беспорядки” в самой непосредственной близости от Кремля»354 была также результатом неуверенности в сигналах «сверху».

В дебатах по поводу причин провала «Русской зимы», а также того, почему российская Манежка 18 июля 2013 г., как и другие «российские Манежки», не смогли приблизиться по накалу гражданского сопротивления к украинскому Майдану 2013–2014 гг., помимо очевидной результативности давно перезапущенной в России репрессивной машины советского образца, часто называется еще и такая, более абстрактно сформулированная причина, как «другой народ». Переводя этот тезис на академический язык, речь ведут об особенностях идентификационного комплекса (постсоветского) россиянина, которые препятствуют активному проявлению гражданской позиции и развитию российского гражданского протеста. Мы попробуем вскрыть эти особенности, анализируя наш основной материал — интернет-коммуникацию.

Дебаты по поводу Народных сходов были очень интенсивны355, и в них объединились как сторонники, так и противники Навального, режима, оппозиции; как постоянные участники митингов, так и впервые на них пришедшие; люди, интересующиеся политикой, наряду с теми, кто никогда не слышал о Навальном; «нашисты» и провластные конформисты (см. главу 1) вместе с ненавидящими власть и возмущенными и напуганными этим примером политических репрессий; вышедшие на Манежку из любопытства или оказавшиеся там случайно; а также просто использовавшие «горячую» тему Народного схода, чтобы попасть в тренды Твиттера или разместить свою коммерческую рекламу. Иными словами, обсуждение Народного схода объединило в Интернете носителей самых разных идеологических идентичностей и тех, у кого она отсутствует. Надо учитывать также и то, что из-за «зачищенности» русского медийного пространства Твиттер как часть Рунета является еще и одной из немногих возможностей публично выражать свое недовольство властью, более того, сделать это без непосредственной угрозы для жизни. Поэтому здесь мы видим порой более честные и откровенные высказывания, чем те, которые звучат на митингах, где за любое высказывание можно угодить в автозак. Интернет к тому же остается главной формой выражения для тех, кто по разным причинам не способен выйти на улицы, — таковых было немало, судя по собранным нами материалам. В силу этого интернет-дискуссии в этот день как нельзя более подходят для задач выявления черт российского гражданского общества и российского протеста, поставленных в этой главе.

Здесь также уточняется реальная и перспективная роль интернет-коммуникации в жизни идеологических движений. Признавая эту роль и влияние, исследователи не единодушны по поводу их масштаба и характера. Ряд ученых настаивают на чисто инструментальной функции Интернета; другие утверждают, что интернет-коммуникация всегда вторична по отношению к традиционной, не обладает ее преимуществами и не может ее заменить356. Третьи же сходятся на том, что роль Интернета полностью выходит за границы инструментальности, так как создает коммуникационную и организационную среду «автономности» от любого институционального контроля на основе низовых объединений, не требующих лидеров и институтов, а также культуру постоянной подключенности (perpetual connectivity), самопрезентаций и множественных интеракций. Предполагается, что это настолько радикально меняет культуру и практику социальных движений, что производит, по сути, их новый тип357. Среди практик движений нового типа — модернизация формы358 и управления359, более эффективное решение вопросов мобилизации, координации, информирования, e-democracy и e-participantion360. Кроме того, в Интернете солидаризируются автономные оппозиционные движения и из атомарных голосов собирается «коллективный голос гражданского общества»361, способствующий созданию кроссрегиональных и транснациональных объединений. В ответ на такие угрозы власти разных стран тестируют возможности полного или частичного отключения Интернета362 и другие способы ограничения циркуляции в Интернете неугодного власти контента. Но сталкиваясь с необходимостью регулярно пользоваться Интернетом, проникшим во все формы жизнедеятельности, правительства в конце концов находят те или иные способы сосуществования с Internet freedom, используя ее другую сторону — многократно описанную учеными и практиками способность Интернета служить «управлению демократией»363 путем контроля над оппозиционными движениями и манипуляции общественным мнением против любой расходящейся с официальной повестки дня364.

Мы склоняемся именно к такому пониманию функций Интернета в социальных движениях, видя его как один из инструментов организации, мобилизации и коммуникации, как важный «контекст», компонент и фактор социальных и политических процессов. Но предлагаем учитывать, что в зависимости от конкретных политических, экономических и социально-культурных обстоятельств влияние Интернета на общественные процессы вариативно и многообразно. Поэтому изучение интернет-коммуникации требует учета местной специфики, многомерных теоретических и методических подходов с фокусом на дискурсивных практиках, а также временной перспективы, позволяющей следить за развитием дискурсов в динамике. Как читатель уже мог убедиться, мы придерживаемся именно такого подхода во всех главах этой книги, посвященных анализу интернет-данных365.

При всей местной специфике, российское протестное движение, Рунет и их взаимодействия и взаимовлияния существуют не изолированно от мировых тенденций, что дает нам возможность вычленять особенности и строить прогнозы для России на основе изучения нероссийского опыта, критически анализируя приложение к российскому контексту наработок ученых, которые исследуют Интернет и социальные движения, роль интернет-коммуникации в жизни социальных движений и взаимодействие online- и offline-форм протеста много лет. Поэтому наша методология включает сопоставительную перспективу. В соответствии с еще одним нашим методологическим решением применять разные теоретические подходы366 в этой главе мы опробуем культурологические фреймы теорий эмоций в социальных движениях (J. Jasper, J. Goodwin) и сетевой коммуникации (digital communication networks, M. Castells).

Эти и другие теоретики гражданских движений в поиске новых исследовательских парадигм обратились к социологии эмоций и, на основе разработок нейропсихологов367, объявили эмоции каузальным фактором368, который «придает движение движению»369. Поначалу эмоциям приписали исключительно благотворное влияние на все этапы развития социальных движений и на достижение ими поставленных целей. Но позже обнаружили, что на самом деле в движениях задействованы как негативные, так и позитивные эмоции, и именно их комбинации служат своего рода moral battery движений370. При этом в движении эмоции следуют друг за другом, образуя «цепи эмоций»371. Первой по очереди и важности эмоцией является «праведный гнев»372 граждан. Если индивиды чувствуют себя оскорбленными каким-то несправедливым с их точки зрения действием, они готовы превратить свое возмущение в протестное движение. Но на пути к выходу на улицы стоит страх репрессий — вторая эмоция в «цепи». «Страх373 может быть спутником гнева, однако мотивационная составляющая страха — это установка не на нападение, а на бегство374, которая, по мере нарастания, может подавлять интенсивность гнева, направленного на источник негативных переживаний»375. Этот страх преодолевается в процессе коммуникации, посредством которой индивиды узнают, что они не одиноки, что их возмущение разделяют и поддерживают другие люди и что возмущенных достаточно много, чтобы собраться на митинг.

Возможность коммуникации является, соответственно, вторым условием возникновения социального движения. Причем чем быстрее и интерактивнее этот процесс, тем выше вероятность его перерастания в коллективный протест. Интернет же создает именно такую удобную среду, которая помогает быстро и интерактивно объединять, разделять, обсуждать индивидуальные недовольство и возмущение цинизмом власти; здесь аккумулируется отношение к ней как к общему врагу, тем самым создается «когнитивное сопереживание» или «когнитивный консонанс»376. Здесь же обсуждаются и тем самым подавляются индивидуальные страхи и опасения. Подобная «мобилизация посредством эмоций», или эмоциональная мобилизация377, как раз и служит триггером социального протеста.

Обобщая все эти теории, созданные на материале движений в разных странах, можно составить примерно такую схему этапов эмоциональной мобилизации, которая ведет к участию в гражданском коллективном действии:

несправедливое действие со стороны власти378 заставляет некоторых граждан испытать унижение и оскорбление;

«рассерженные горожане» выражают негативные эмоции посредством интернет-коммуникации;

обмен эмоциями аккумулирует энергию гнева по отношению к власти как к общему врагу, а также помогает преодолеть страх репрессий;

связанные посредством интернет-коммуникации индивиды достигают нужного «градуса эмоционального кипения» и решаются действовать;

с началом действия возникают энтузиазм из ощущения единения, возможности артикулировать моральные принципы, чувство принадлежности к истории, гордость за «своих», восхищение их нравственным достоинством, преданностью делу и др.;

эти позитивные эмоции дают чувство удовлетворения и желание продолжать протест379, а также вовлекают в протест новых участников;

за одной акцией следует другая, люди присоединяются к протестному движению на регулярной основе, возникает постоянное коллективное протестное движение, которое в итоге добивается поставленных целей.

Суммировав разные концепции при помощи такой схемы, мы проверили эту схему на нашем материале, чтобы уточнить ключевые характеристики российского протеста в процессе решения нашей главной задачи — выяснения портрета российского гражданского общества и идеологических идентичностей россиян.

 

Интернет-образ российского протеста

Характеристика материала

В качестве источника материала для этой главы среди разных жанров Интернета был выбран Твиттер. Митинги, как говорили их участники, собрались главным образом через эту сеть и в меньшей степени через Facebook и «ВКонтакте». Твиттер же служил приоритетным и иногда единственным источником информации380, способом связи в мобилизационных и координационных целях, а также средством пропаганды (рис. 29):

Рис. 29. Один из твитов 18 июля 2013 г.381

К тому же Твиттер объединил протестующих по всей России и за ее пределами, и с его помощью за происходящим следили в разных странах (в США, Украине, Финляндии, Эстонии и др., как мы видим из твитов) и разных российских городах (в Кирове, Краснодаре, Екатеринбурге и др.)382, посылая советы участникам Манежки — центрального российского митинга, на который возлагали главные надежды.

Методы

Выборкой послужил корпус твитов, связанных с Народным сходом, полученный из коллекции, собранной 18 июля из данных API-адресов уникальных учетных записей по популярным ключевым словам и хэштегам трендов российского Твиттера и некоторым другим частотным хэштегам методом «снежного кома» (16 хэштегов и 2 ключевых слова). Всего было собрано 26 503 твита, среди них 47 % спама383 и 31 % оригинальных твитов. Чтобы вычленить оригинальные твиты384, учитывался комплекс метаданных, собираемых из профилей и лент авторов; показатели одновременной встречаемости одного и того же твита под разным авторством (сигнал, что автор является не ботом, а живым человеком); рейтинги авторов в этот день и т. д.385 Эта комплексная обработка позволила получить на выходе корпус из 8343 твитов, которым могло быть с высокой степенью вероятности приписано оригинальное авторство386.

Собранная коллекция твитов была исследована при помощи качественного и количественного контент- и дискурс-анализа387, а затем и статистического анализа динамики ведущих дискурсов интернет-коммуникации относительно временной шкалы, охватывающей время митингов (time-series analysis). Большая синтаксическая и семантическая вариативность твитов исключила их автоматическую обработку388, поэтому был выбран метод ручного кодирования 2063 твитов, случайным образом выбранных из 8343. Категории для кодирования задавались дедуктивно на основе предыдущих разработок, выполненных на материале протестных маршей 15 сентября и 15 декабря 2012 г. и 13 января 2013 г.389, в которых было намечено тематическое деление создаваемых на тему протестных митингов твитов на «прооппозиционные», «антиоппозиционные» и «нейтральные». Эта схема позволяет отнести к одной из перечисленных категорий любой твит, связанный с митингами. Мы продолжили начатую в наших предыдущих исследованиях интернет-коммуникации методику: учитывали всю сложную совокупность производимых в ее рамках дискурсов, не оценивая тексты исключительно с точки зрения про- и антиоппозиционности, но подробно изучая нейтральные твиты. Именно из аморфной и трудно поддающейся классификации группы «иное» нам удалось выделить высказывания носителей идеологии «против всех», которая будет описана ниже.

Методологически в данной главе, как и в предыдущих, мы также проверяли репрезентативность, возможности и ограничения сбора и анализа интернет-данных, подбирая наиболее подходящие инструментарий и методы. Мы принимали во внимание общепринятые стандарты в области анализа и интерпретации твиттер-данных, а также критическую реакцию, которая ставит под сомнение увлечение только «большими» данными (big data), собираемыми при помощи API-адресов, и призывает не пренебрегать ценностью традиционных «малых». Мы нашли компромисс между двумя подходами — привлекли «большие» данные, но отказались от их автоматической обработки. Способ интерпретативного чтения каждого твита, учет как «малых», так и «больших» данных, а также работа одновременно с качественным и количественными методами позволили придать количественным исследованиям тщательность качественных. Эта методика, общая для всех глав книги, в которых анализируются интернет-данные (главы 1–5), развивается в данной главе на материале, ранее не затронутом в книге, — на твитах.

Совокупность указанных подходов позволяет не только выделить ведущие дискурсы твиттер-коммуникации, связанной с протестным движением, и увидеть, как именно оппозиция и ее противники пользуются Твиттером, но и продвинуться в понимании ее функций, выяснить, какие механизмы самоорганизации соцсети способны производить и поддерживать, в какой мере они могут участвовать в процессе мобилизации, принятии решений об участии в коллективном действии, прояснить роли, которые Интернет играет в социальном движении в настоящий момент, а также то, как эти роли меняются от одной акции к другой в зависимости от конкретных обстоятельств и с течением времени, чтобы прогнозировать их развитие.

Вместе с тем нам было важно не только подтвердить выводы, сделанные для трех предыдущих массовых акций, но также развить и дополнить их. Поэтому мы прибегли к более детальному дискурс- и контент-анализу и, следовательно, использованию субкатегорий, которые выделялись индуктивно в ходе анализа твитов, а также на основании уже известных классификаций, разработанных другими исследователями интернет-коммуникации390 и неглубокого контент-анализа подвыборки твитов. В результате внутри основных категорий «нейтральные — прооппозиционные — антиоппозиционные» и «идеология — действие — информация — иное» (такие же категории мы использовали в главах 1–4) было выделено 11 субкатегорий, отражающих ведущие дискурсы протестной коммуникации.

Категории для контент-анализа

«Идеология»: твиты, свидетельствующие об идеологической идентичности

К этой категории относились твиты, которые выражали одобрение/неодобрение по отношению к власти, оппозиции, Народному сходу и его участникам, Навальному. Они носили ярко выраженный эмоциональный характер. Эмоции, сопровождающие протест, воспринимаются их участниками как немаловажный фактор391. Что же касается политизированной коммуникации, эмоциональные высказывания важны и интересны тем, что показывают идеологическую идентичность, так как оценка фактов и событий свидетельствует о системе ценностей, а эмоции делают это свидетельство еще более эксплицитным и детальным, добавляя краски, оттенки, нюансы и коннотации симпатиям и антипатиям. Все высказывания такого рода можно разделить на несколько субкатегорий в зависимости от объекта эмоциональной реакции, а также в зависимости от двух основных экстенсионалов «одобрение — неодобрение» («про» — «анти») эмотивно-оценочных отношений.

«Про-»: «-Манежка» — одобрение по отношению к участникам схода

Эти твиты выражали поддержку, благодарность за «гражданскую позицию», восхищение (например, «Испытываю невероятное уважение к вышедшим на улицы Москвы»392), солидарность с участниками митингов («Мурашки от тех, кому не все равно. Спасибо всем за гражданскую позицию. Вместе мы сможем #Манежка» и т. п.).

«Про-»: «-Навальный» — одобрение по отношению к Навальному

В таких твитах высказывались эмоции одобрения (восхищение, поддержка, сочувствие и т. д.) по отношению к Алексею Навальному (например, «#navalny ТЫ ГЕРОЙ!!!»393, «Теперь Навальный — символ протеста в России, однозначно», «Отныне у российской оппозиции есть лидер394 #Навальный»). К этой же группе относились все твиты, которые сопровождались хэштегом «Занавального».

«Анти-»: «-власть» — неодобрение по отношению к политическому режиму

Эти твиты создавали, чтобы передать неодобрение по отношению к Путину, судье Блинову, который вынес приговор Навальному, производным режима в виде избирательности правосудия395, цензуры, пропаганды и ее исполнителей («канделаек»396, «прокремлевских проституток из едра, нашистов и т. п.»); а также в адрес России и ее народа (как откровенных провластных конформистов, так и пассивного большинства), допустивших существование такого режима: «Сегодня мне стыдно за свою страну. #Навальный», «рашка — это дно. это #безысходность!Это полное разочарование! Желаю смерти Царю! #Navalny», «Глупость нашего правительства сопоставима только с безразличием и инертностью нашего народа»397. Многие подчеркивали жестокую абсурдность приговора при помощи аллюзий на произведения Франца Кафки398, подчеркивая приметы разрыва происходящего с реальностью: «Я понимаю, были бы разумные доказательства вины. Но ведь полный абсурд же! Какая разницы, сторонники или критики #Navalny ?! Разум умирает», «Новый остросюжетный боевик-антиутопия — “Судья Блинов: Я — закон.” #Navalny #Навальный»399.

«Анти-»: «-Манежка» — неодобрение по отношению к участникам схода

Так же активно выражалось неодобрение по отношению к участникам схода и отдельно к либеральной оппозиции. Их обвиняли в том, что они — «гламурное кисо», «бараны» и «тупорылая массовка»400, «купленные» («толпа прыщавых даунов-сисадминов, которых свезли в центр создавать видимость», «#Instagram по тэгу #манежка фото хипстеров, каких-то куриц и толп народа. Ох, оппозионеры хреновы...»401). Звучали и обвинения в бездействии или слабой протестной активности, причем они исходили не только от противников оппозиции, но и от лиц, вполне ей сочувствующих, но мечтающих о большем «драйве».

«Анти-»: «-Навальный» — неодобрение по отношению к Навальному

Навального называли «американским проектом»402 или же, напротив, «кремлевским проектом и провокацией Кремля», «вором» (для этого значения был изобретен специальный тег #селворик403), которого не любят в России, а поддерживают только «10к404 мажоров по всей россии»405. Инвективные производные от фамилии как в хэштегах, так и в текстах твитов (#оральный, #анальный, #лесоповальный, #навральный, #провальный, #карнавальный, #навальнер) более лаконично доносили ту же суть.

«Действие»: твиты, связанные с организационными и личными действиями

Мобилизация

Мобилизационные твиты содержали призывы выйти на митинги или предлагали участникам эффективные с точки зрения авторов действия: «Зачем столько писать тут? Приходите вечером на Малую Садовую406 в 19:00. Это будет сильнее 1000 слов!», «Почему бы не собраться, молча? Все обсуждения перенести в твиттер, с определенным хэштегом, стоящих не загребут407#твитдождю #Навальный #манежка»408. В других мобилизационных твитах просили подписать онлайн-петицию; скандировать «Навальный — наш мэр»409; принести протестующим еду и воду; расклеивать стикеры «За Навального»; более эффективно мобилизовать людей, в частности через тот же Твиттер. Звучали и призывы развернуть акцию в более решительном направлении: брать пример с Турции (рис. 30), Тахрира, устроить «оккупайманежка» и «не расходиться», «разжигать», «брать Останкино», «блокировать улицы машинами», «вязать омон» или же, напротив, вести себя осторожнее.

Рис. 30. Мобилизационные твиты одного из пользователей 18 июля 2013 г.410

Личное участие

Личное участие в Народном сходе подтверждалось твитами с места событий411, о намерении пойти на митинг или о том, что автор с него вернулся412, а также твиты координирующего характера о том, с какой улицы или от какого выхода из метро лучше подойти, чтобы избежать участков, перекрытых ОМОНом; куда лучше перейти, чтобы не создавать давки, опасной для протестующих, и т. п.

Онлайн-петиции

Также раздавались призывы подписать петицию, адресованную Верховному коммиссару ООН по правам человека с просьбой осудить тюремный приговор Навальному через платформу общественных движений Сhange.org413.

«Информация»

Информационные твиты несли фактическую информацию о сходе, его начале, окончании, месте и маршруте, давали ссылки на трансляции, фотоотчеты, репортажи, запрашивали информацию у других (например, «Навальный приговорен к 5 годам лишения свободы. Защита намерена обжаловать в 10-дн.срок. В МСК сегодня Манежка»414).

«Иное»

Комментарии

Это были нейтральные высказывания на тему митингов, не показывающие или не содержащие авторской позиции по отношению к Навальному, оппозиции, власти, Народному сходу, а также не сообщающие об участии автора в Народных сходах или каких-то других относящихся к событию авторских действиях (например, «Сколько себя помню, никогда не был в курсе политических новостей в стране и мире, но всегда был за оппозицию. Это норм? #манежка»415).

Троллинг — шутки — игра

Близкими к нейтральным комментариям были троллинг, шутки, языковая игра на тему события — традиционные для Твиттера как жанра. Самой популярной шуткой стала «Садись, Леша, пять»416. Такая шутка скрывала оценку и тональность, могла содержать иронию, сарказм, юмор пополам с сочувствием, прочитываться как похвала Навальному (который хорошо боролся с властью или же хорошо выступил в суде) или как хула, намекающая на то, что Навальный отлично выполнил кем-то (например, «Госдепом») заданное домашнее задание. Множественность заложенных в эту шутку коннотаций проявилась в полной мере, когда ее использовали авторы, которые в других своих твитах выражали одобрение, неодобрение или же полное безразличие по отношению к Навальному. Без исследований твиттер-ленты автора такая шутка не обнаруживает никакой авторской позиции и прочитывается как нейтральный комментарий.

Идеологизированность контента

Твитов, связанных с идеологией, было больше, чем связанных с действием и передающих информацию, а также тех, которые мы классифицировали как «иное» (43 % по сравнению с 22 %, 17,8 %, 20,1 % соответственно, см. табл. 1 и рис. 31). Обмен информацией сопровождал все фазы протеста, но стал менее активным после того, как начались самые массовые митинги в Москве и Санкт-Петербурге (19 часов московского времени417). Более того, динамика информационных твитов ни на одном этапе протеста не была коррелирована с динамикой твитов, связанных с действием (r = –0,31, см. рис. 31), в отличие от динамики идеологических твитов, которые после начала основных митингов оказались сильно коррелированными с твитами, связанными с действием (r = 0,76, там же). Это отличало Народный сход 18 июля 2013 г. от исследованных нами предыдущих эпизодов российского протестного движения: маршей оппозиции 15 сентября 2012 г., 15 декабря 2012 г. и 13 января 2013 г.418, по поводу которых в Твиттере встречались прежде всего информационные сообщения.

Таблица 1

Результаты контент-анализа и статистического анализа выделенных дискурсов, 18 июля 2013 г.

В % от количества твитов; сумма больше 100, так как один твит мог относиться к нескольким категориям.

Рис. 31. Динамика основных дискурсов твиттер-коммуникации на временном отрезке 14:00 — 24:00 18 июля 2013 г.

Эмоциональная мобилизация — триггер действий

Эмоциональное выражение позиций «анти-» предшествовало действиям: на графиках, картографирующих развитие коммуникации в динамике во время Народного схода (рис. 32) видно, как между 16:00 и 17:00 твиттер-коммуникация от преимущественного выражения неодобрения переключилась на многочисленные репортажи о личном участии в митингах. Динамика твитов, связанных с действиями, тоже развивалась от «мобилизации» к «участию»: мобилизация велась в твиттере наиболее интенсивно с 14:00 до 15:00, далее последовало подписание онлайн-петиций419.

Рис. 32. Динамика дискурсов твиттер-коммуникации на временном отрезке 14:00 — 24:00 18 июля 2013 г.

Данная особенность соответствует схеме взаимодействия эмоций и протестных движений, приведенной выше. В российском случае протестного движения также имело место несправедливое действие со стороны власти (суд над Навальным по делу «Кировлеса» и вынесенный приговор), вызвавшее у некоторых граждан сильное негодование, в силу чего они стали выражать гнев и другие негативные эмоции в Интернете, который связал недовольных, объединил индивидуальное возмущение в коллективную энергию гнева и позволил преодолеть страх репрессий. То есть интенсивный обмен эмоциями стал триггером действия, интернет-коммуникация (и твиттер-коммуникация как ее часть) — местом и формой эмоциональной мобилизации, которая наряду с прямой мобилизационной деятельностью (тоже осуществляемой через Интернет, причем, как мы уже упоминали, наиболее интенсивно через Твиттер) помогла «рассерженным горожанам» принять решение выйти на митинги.

В то же время российский протест, на примере Народного схода 18 июля 2013 г., отличался негативным характером эмоциональной мобилизации на всех этапах развития. Первым звеном в «цепи эмоций», предшествующих выходу людей на улицы, были «антивластные», за ними последовали «антинавальные». Как только митинги начались, их зрители и участники стали выражать позитивные эмоции. Между тем ведущим эмоциональным тоном твиттер-коммуникации и после начала массовых митингов в самых разных городах продолжал оставаться негативный: он существенно (33,1 % против 9,9 %) превосходил выражение поддержки, одобрения и другие позитивные эмоции, которые были заметно слабее. Так, суммарно твитов, выражающих неодобрение по поводу Навального, было почти в два с половиной раза больше, чем тех, что выражали одобрение (14,8 % против 6,2 %); твитов, выражающих неодобрение по отношению к участникам митингов, — более чем в полтора раза больше, чем симпатизирующих им (5,9 % против 3,7 %). То есть российская эмоциональная мобилизация, начавшись от выражений неодобрения, неприятия, ненависти, так и не сменила негативно направленный модус.

Условия успеха «российской Манежки»: повод для массового возмущения, гнев, страх, Интернет

Несмотря на преобладание негативных эмоций (33,1 % по сравнению с 9,9 % позитивных), но благодаря тому, что многие из них были обращены против власти, коммуникация в целом работала на митинги: совместно 3,7 % высказываний в поддержку участников Схода, 6,2 % «про-навальных», 12,4 % «анти-властных» и 22 % твитов, напрямую связанных с действиями, образовали в нашей коллекции большинство текстов, более чем в два раза превосходящее антиоппозиционную активность (44,3 % против 20,7 %), представленную высказываниями против участников Схода и твитами против Навального.

Именно большое количество артикулируемого неприятия власти помогло перезарядить «эмоциональные батареи»420, «подсевшие» после ряда менее удачных и массовых выступлений оппозиции, и вывести многих людей на улицы 18 июля 2013 г. в разных городах России. Эмоциональная мобилизация, спровоцированная турбулентным недовольством общества властью, усугубленным несправедливостью суда и приговора в отношении публичной фигуры Навального, взрывом эмоций и интенсивностью обмена эмоциями в соцсетях, во многом предопределила успех Народного схода — он стал одним из самых заметных421эпизодов «Русской зимы».

Вместе с тем Народный сход еще раз доказал, что те митинги, которые собираются, чтобы выразить свое неодобрение и позицию «против», имеют большие шансы на успех, тогда как «позитивная» оппозиционная мобилизация работает хуже. «За Навального», как свидетельствовали твиты, вышло меньшинство, и все попытки объединить оппозицию под этим лозунгом были менее успешны, чем «против Путина». Такая же невозможность позитивной мобилизации оказалась фатальной для ряда предшествующих протестных митингов: попытки «Марша миллионов» 15 сентября и «Марша свободы» 15 декабря 2012 г. мобилизовать людей при помощи достижительской и позитивной риторики («нас миллионы», «за свободу») окончились неудачей на улицах, где собрались совсем не миллионы.

Помимо ненависти, второй стимулирующей эмоцией для успешного протеста являетсястрах. 18 июля люди указывали, чего именно они страшатся — утраты личной свободы, так суд над Навальным по делу «Кировлеса» многие восприняли как «демонстративную акцию устрашения» и аллюзию на дело Ходорковского. Такой же страх, наряду с гневом, вывел толпу на Болотную площадь и на проспект Сахарова в 2011 г., когда народ почувствовал в откровенном цинизме власти, сначала объявившей о «тандеме», а затем подтасовавшей результаты выборов в Думу, угрозу отмены даже тех немногих свобод, которые на тот момент еще сохранялись. Поэтому приговор Навальному еще раз оказался причиной не только возмущения, но и страха.

Для массовой негативной консолидации важен также специфический поводилиадресат для возмущения, с которым согласно большинство. Например, в случае «Марша против подлецов» 13 января 2012 г. интеграции мешало то, что между группами, течениями и объединениями внутри российской оппозиции существуют резкие расхождения по отношению к законодательным инициативам в области ювенальной юстиции422. Поэтому на «Марш против подлецов» вышла только либеральная часть оппозиции, выступающая против предложения Госдумы запретить американцам усыновлять российских детей. Однако во время Народного схода 18 июля произошло объединение различных групп поверх идеологических барьеров, так как повод не вызывал сомнений, несмотря на все описанные выше разночтения в отношении фигуры Навального.

Таким образом, массовый протест в России возможен при сочетании нескольких условий:гнева как главной эмоции, сильного страха потерять оставшиеся свободы, повода и адресатаненависти, которыйочевиден многим вне зависимости от идеологической ориентации, политической позиции или их отсутствия. Немаловажным условием является и наличие средства трансляции индивидуальных эмоций и места их публичной агрегации. Разнообразные технологические характеристики Интернета делают его подходящим для этих целей, а также для рекрутирования людей для offline-действий, установления солидарностей, конструирования коллективной идентичности, необходимых протестным движениям.

Народный сход стал не просто успехом российского протеста с точки зрения количества участников, но и свидетельством некоторого роста гражданской активности, особенно на первом этапе, когда самые разные люди пошли на площади городов по всей России вечером рабочего дня423. Если во время предыдущих акций противники оппозиции постоянно указывали на малочисленность митингующих424, то 18 июля подобных указаний было значительно меньше, что является лучшим свидетельством серьезного масштаба митингов. К тому же завсегдатаи оппозиционных акций отмечали факт вовлечения в протест совсем новых участников («в ярославле народа не много. правда люди для меня почти все не знакомые»425). Напомним, что решение примкнуть к протестующим 18 июля 2013 г. требовало особенного мужества: репрессии власти шли полным ходом, «узники Болотной» отбывали сроки, митинги в большинстве городов, включая Москву, были несанкционированными и вызывали серьезные опасения возможности массовых задержаний («жаль, что у меня не хватает мужества, ребята, я с вами! #манежка»426), которые, надо сказать, в полной мере оправдались.

Тем не менее, невзирая на опасность, люди принимали решение выйти на улицы. Как, например, девушка из Москвы, которая сначала спрашивала у подруги «Валя, там страшно?», но, прочитав призывы в Твиттере, поздно вечером повезла протестующим воду. Этот первый опыт зарождающейся гражданской активности не всегда был удачным: увидев немногих оставшихся на митинге, девушка написала несколько твитов о своем разочаровании («расходясь и отступая от цепочки ОМОНа. С такой поддержкой и врагов не надо. #навальный , я за тебя, я затебее всех, но боже, как это грустно»427). Но для других Народный сход стал поворотным событием. Например, для девушки из Калининграда, которая до 18 июля ежедневно писала в Твиттер на темы, совершенно далекие от политики428. На ее вопрос, за что Навальному дали пять лет, ответили ссылкой о месте и времени калининградского митинга. Дальнейшие ее твиты и инстаграммы были уже с дороги на митинг429, потом с митинга, а после 18 июля — о ее добровольной работе на агитационных «кубах» в поддержку Навального.

Наблюдался и рост online-активности. Событие как на улицах, так и в Интернете вызвало отклик людей, не интересующихся политикой и даже считающих неприличным высказываться на эту тему («Простите за полити, но после сегодняшнего приговора #navalny я считаю необходимым высказаться. Коротко и ясно: Путин — трус»430). Твиттер-дебаты по поводу Народного схода не прекращались до 20 июля, то есть шли дольше, чем в случае предыдущих эпизодов протестного движения. В этот раз в целях протеста были полнее задействованы потенциал Твиттера, его специфический язык и синтаксис («теперь буду общаться исключительно с хэштегами #народный #сход #навальный #манежка»), создавалось больше твитов непосредственно мобилизационного характера («Предлагаю хэш #последнийшанс для #манежка #судвкирове #навальный @navalny ибо, дальше — уже закрутят последние гайки... И будет тьма»431), а также текстов, предлагающих и обсуждающих коллективные действия. Помимо этого, стали учитывать опыт Арабской весны и роль в ней Твиттера. Поэтому Твиттером старались пользоваться как можно более разнообразно и активно, например продвигая свои хэштеги — этим приемом пользовались оба лагеря, как оппозиция, так и их оппоненты432, с общей целью продвижения своей повестки дня и глушения идеологического врага. К тому же при помощи Твиттера осуществлялась логистика протеста, подвозилась еда и вода для митингующих, высказывались советы одних участников или зрителей другим433.

Лидеры дискурса

Хэштеги, выводимые в «топы» российского Твиттера, и другие эффективные способы его использования привлекали большое внимание к событию 18 июля. Отозвавшись на него любой репликой, посторонние протесту и вообще политике люди могли попасть в поле зрения «лидеров дискурса» (мы рассуждаем о них в каждой предшествующей главе), которые советовали им, куда отправиться, чтобы «совместно подумать, обсудить и разобраться», уточнить или сформировать свою позицию. За этим могло следовать решение пойти на митинг: в собранной коллекции твитов немало свидетельств, которые документировали этот переход от роли случайного зрителя к гражданскому активизму, совершенный посредством Твиттера, быстро и своевременно объединившего людей и снабдившего их необходимой информацией. Именно такие свидетельства мы нашли в твиттер-ленте упомянутой выше девушки из Калининграда, а также, например, у «твитерянина», который, прочитав твиты Василия Уткина (популярного журналиста, ведущего «Разворот» на «Эхе Москвы», спортивного комментатора, у которого в Твиттере более 4 тысяч подписчиков), написал «Время пришло. Под царем жить надоело. Встретимся на манежке!»434 и отправился на митинг в центр Москвы.

Здесь выразилось еще одно свойство твиттер-коммуникации, которое помогает протесту: скорость и широта распространения месседжей популярных авторов. В первом случае таковым оказался человек, причастный к протесту, — организатор митинга в Калининграде. Во втором — Василий Уткин, который принял всего лишь личное решение пойти на митинг, но сообщил об этом в Твиттере. Его твиты «Простите парни, я порчу вам праздник. Но оч неудачный день для корпоративов. Задаток возвращаю — неотложные дела вечером. Может, увидимся», «Какая оппозиция, я не оппозиция, я тут живу, понимаете?» и «Одно у меня желание: Владимир Владимирович, будь здоров, живи долго! Прям до суда»435 собрали тысячи просмотров436 и имели сильный мобилизационный эффект, помогая вывести людей на улицы. Его слово оказалось веским для его многочисленных фолловеров. Так, например, хоккейный болельщик из Новосибирска, который, по его словам, «бегал по баррикадам в 90-ые», но в Твиттере высказывался в основном на тему спорта, сначала ретвитил всякие высказывания о бесполезности протеста и о «смищных хипстерах с лазерными указками», но после поста Уткина спросил, где в Новосибирске митинг, и сам на него вышел. Так же поступил, тоже прочитав твиты Уткина, его фолловер из Петербурга, отправившись на митинг на Малой Садовой (рис. 33). Важность высказываний авторитетных, многими читаемых авторов, так же как и их личное участие в митингах, подчеркивается и в других разговорах.

Рис. 33. Одна из твиттер-лент 18 июля 2013 г.437

Что касается лидеров «анти» — дискурса, выражающих неодобрение по отношению к оппозиции, к народным сходам, к Навальному, то среди них также были как профессиональные и последовательные борцы с оппозицией и особенно ее либеральной частью, которых мы уже описывали в главе 1, так и «любители» — не по долгу службы, но не менее агрессивно высмеивающие вышедших на митинги и оппозицию в целом438. Все эти online-усилия по дискредитации протеста вместе с тем не мешали его развитию, так как опаздывали во времени и были скорее реакцией на протестное движение, нежели способом борьбы с ним (это документируют и графики — если сравнить пики частотности высказываний «про-» и «анти-», можно увидеть лаг, который означает, что последние были запоздалой реакцией на первые439).

 

Выводы и прогнозы: причины конца «Русской зимы» и будущее протеста

Несмотря на все благоприятные условия, обещавшие новый виток протестного движения в ходе «Русской зимы» 2011–2013 гг., Народный сход 18 июля 2013 г. оказался его последним значительным эпизодом.

В рассуждениях о причинах конца «Русской зимы» помогают сравнения440, которые проявляют компонент, практически полностью отсутствующий в российском случае протестного движения, — позитивную фазу консолидации, которая и должна приводить к повторению митингов, создавая постоянную протестную активность и тем самым развивая протестное движение. Эта невозможность позитивной консолидации протестного меньшинства, недостаток уверенности в успехе своих действий, гордости за себя, ощущения «делания истории», надежд на желаемый результат своего протеста и подобных эмоций характерен для всех этапов «Русской зимы», за исключением очень краткого первого этапа в декабре 2011 г.

Мы назовем эту специфику российского протестного движения негативной консолидацией, развивая тезисы Льва Гудкова о типичных характеристиках провластного российского большинства441. Как мы показали в главе 1 и подтверждаем в данной, тезис о его провластности является спорным; «головой и сердцем» провластных россиян в России, скорее всего, не большинство (но, несомненно, больше, чем в той же степени оппозиционных к власти). Сколько бы их ни было, негативные мобилизация, идентичность, консолидация — это свойственные им черты, ярко проявляющиеся в американофобии, ненависти к так называемым западным ценностям и борющимся за них российским либералам.

Однако и в оппозиционных к власти российских движениях, и в том числе в наиболее оппозиционном — либеральном, мы видим ту же самую описанную Гудковым ситуацию, когда «групповые настроения раздражения и недовольства могут стать заместителями идеологических программ и партийных позиций»442; когда вместо лозунгов используются «нигилистические оценки действий “другого”»443; когда участники движения не артикулируют и не пропагандируют свои цели и средства их достижения, не предлагают никакой иной объединяющей идеи, кроме «против врага».

В той же степени, что и конформисты, которые в наших примерах преимущественно высмеивают Навального, антивластная часть россиян ограничивается вербальной агрессией в критике власти, отрицанием идеологии «другого», не занимаясь выяснением собственной.Негативная консолидация предстает главным двигателем всех без исключения идеологических движений, доказательства чего мы находим и при анализе повседневной коммуникации представителей каждого из движений (главы 1–4): то есть как в повседневной, так и в протестной коммуникации во время коллективных митингов ведущим средством мобилизации является отрицание идеологии, действий и лозунгов идейных «врагов». Все эти механизмы в совокупности производят низкоплодородные почвы для ростков гражданского самосознания.

Нередко агрессивно критический тон звучит параллельно в адрес как власти, так и оппозиции. Антивластная, но одновременно антиоппозиционная, смутно понимаемая и сумбурно выражаемая гражданская позиция шире всех других распространена в нашем материале, при этом свойственна россиянам, которых нельзя назвать граждански неравнодушными. Они в курсе политического момента и живо им интересуются, но не принадлежат ни к одной из идеологических платформ и вряд ли к этому способны, поскольку возможную попытку осмысления какой-либо из них предотвращает привычка к отторжению, тогда как скепсис, сарказм и стеб возводятся в статус квазиидеологической идентичности.

При такой идентичности негативные высказывания и в адрес Путина, и в адрес Навального и других противников власти осознаются как самодостаточная форма гражданского участия. Типичный исполнитель именно такой роли критика всех противоборствующих сторон444 много пишет в Интернете на тему Народного схода, следит за всеми трансляциями, инстраграммами, сообщениями участников митингов, их подробно обсуждает, но выражает как несогласие с решением суда445, так и уверенность в бесполезности борьбы против Путина; одновременно выступает как против Навального и Немцова как представителей либералов, так и против левых («краснопузой левацкой шелупони») и националистов; хладнокровно подытоживает, что все в России «идет по плану» (без объяснений, по какому именно); а свое эмоциональное отношение к репрессиям в отношении Алексея Навального описывает при помощи брани.

Высказывания, изобилующие бранью446, нередко являются производным той же идентичности, желанием спрятать гражданскую позицию, ее слабость или отсутствие. Брань позволяет продемонстрировать гражданское возмущение, но не объяснять их оснований, которые могут быть не продуманы, не сформулированы для себя самого. Эта гражданская незрелость курьезным образом проявляется и в других языковых средствах, а также в их контрастности, когда в высказываниях на тему политического момента обсценизмы и вербальная агрессия соседствуют с «мимишной» лексикой («няшка» или «котики» о Навальном и его жене и т. д.)447 или наивным пуританством (у 30-летнего сибирского программиста, которого мы цитировали как типичного носителя идентичности «против всех» выше, скабрезности в высказываниях на тему политики соседствуют с рассуждениями о глубокой набожности, желанием отдать сына в школу при храме и словом «церковь», которое он пишет только с большой буквы). Зыбкость гражданской платформы может проявиться и в игровом отношении к событию, своеобразной «игре в протест» в виде шуток, троллинга, стеба, анекдотов, языковых игр на тему протеста. Все эти приемы оказались первой, как можно увидеть на графиках, и довольно массовой448 реакцией на событие 18 июля.

Существуют и деидеологизированные россияне, которые подчеркивают свою отстраненность от политики449 и которые, случайно посредством Интернета наткнувшись на новость о Народном сходе, высказывают свое раздражение450 политическими событиями, отвлекающими их от обсуждения более важных тем личной жизни, работы, шопинга, гаджетов, спорта и т. д.

Таким образом, российское общество, каким оно предстает из интернет-коммуникации, посвященной митингам, разделено по фундаментальным векторам идеологизированности/деидеологизированности, протестности/лояльности, политизированности/аполитичности, гражданского неравнодушия/равнодушия. Очевидно, что между первыми и вторыми вражда и антагонизм разрушают социальное доверие, делая их не способными к общему действию. Среди первых же — идеологизированных, потенциально способных поддержать митинги, политизированных, граждански неравнодушных — не все склоняются к какой-нибудь из идеологий, выступая четко против власти или же, напротив, оппозиции, но существует аморфная масса тех, кто «против всех». Все эти расхождения векторов постсоветских идеологических идентичностей, усиленные негативной консолидацией, имманентно присущей каждой из них, составляют слагаемые российского протеста.

И одновременно ограничивают его перспективы. Так как, во-первых, россияне с позицией «против всех» предпочитают скрываться за безопасным компьютерным экраном, заполняя соцсети репликами сердитых обозревателей общественных процессов. Нет оснований рассчитывать на них как на актив протеста; они могут быть только его случайными попутчиками, время от времени присоединяясь к какому-нибудь митингу. Во-вторых, негативная консолидация оппозиции малопригодна в деле расширения и продолжения протестного движения. Фактический конец «Русской зимы» является ярким тому доказательством, и опыт разных стран451 служит вторым доказательством, показывая важность выражений поддержки и других позитивных эмоций, которые укрепляют энтузиазм людей, готовых выйти на улицы, и тем самым умножают энергию гражданского протеста. Неодобрение власти как чувство — идея — лозунг, страх потерять имеющиеся свободы и подобные негативные эмоции могут инициировать отдельные митинги и вылиться в действительно массовое коллективное действие, подобное Народному сходу 18 июля 2013 г. Но отсутствие веры в целесообразность и перспективу своих действий, четких представлений о следующем шаге и своих целях, уверенности в их достижимости, правоте своего дела и своей победе — то есть всех тех положительных эмоций, которые мы увидели на Майдане 2013–2014 гг., — мешает российскому протестному и, шире, гражданскому движению набирать энергию и развиваться. Такими выводами можно дополнить прогнозы о развитии российского гражданского общества, которым посвящено немало места в нашей книге.

Что касается роли в протесте Интернета, то при такой преимущественно негативной консолидации протестной части россиян, при наличии большого числа деидеологизированных, а также тех, кто «против всех», Интернет как очередное «расширение человека»452и информация, которую Интернет доносит до россиян, отнюдь «не разрешают ситуацию» (перефразируя заверения автора ниже, см. рис. 34), и уповать на то, что правильное информационное поле «со временем» сделает свое дело, кажется некоторым «благостным» видением ситуации, если только речь не идет об очень и очень отдаленной временной перспективе.

Рис. 34. Один из твитов 18 июля 2013 г.453

Пока Интернет, выступая средством, местом и формой эмоциональной мобилизации, облегчает негативную консолидацию, свойственную российскому контексту протестного движения, которая обуславливает массовость одного митинга, но не дает будущего протесту. Более того, многие жанровые особенности интернет-коммуникации становятся дополнительным препятствием в расширении российского протестного движения. Об одной из них мы уже упоминали выше — троллинг, шутки, стеб, ирония как популярные дискурсивные стратегии поведения при сетевом общении454. В структуру сетевого общения заложены разнообразные соревновательные элементы, например очки в рейтингах популярности пользователей, и такие стратегии повышают шанс пробиться к более массовой аудитории, получить ретвит, тем самым продвинув свой твит и хэштег в топы. Большинство выбравших «игровую» форму отклика на событие были выразителями уже описанной выше идеологической позиции «против всех»455, но ею же пользовались люди, которые, рискуя быть задержанными, пошли на митинги, а также использовали Твиттер для совсем не легкомысленной цели вызвать на улицы народ456. Еще для одной части «твиттерян» политика совершенно недопустима как тема в их личной твиттер-ленте (как в случае автора из приведенного выше примера, который извиняется за тему «полити»), поэтому они, впервые решившись на политическое высказывание, снижали его регистр при помощи шутки. Тем не менее, каковы бы ни были мотивации выбора такого стиля, он мешает вести мобилизацию для протеста, так как подрывает доверие к интернет-высказыванию: разница между троллингом и не-троллингом, шуткой и правдой настолько призрачна, что, не умея различить одно от другого, за формой легко потерять суть.

Второй помехой является затрудненность интернет-диалога или известнаямонологичность интернет-коммуникации. При всем желании убедить и привлечь на свою сторону участники коммуникации ввиду высокой скорости обмена сообщениями не предпринимают для этой цели последовательных попыток, напротив, легко обрывают диалог, встретив малейшее возражение («Не буду переубеждать», «смысл беседы — 0, мы говорим на разных языках»). Эмоциональный накал и речевая экзальтация отвлекают от сути сообщения и главных аргументов, еще более отдаляя от цели переубеждения идеологических противников и привлечения на свою сторону людей без четкой идеологической позиции. Лаконичный Твиттер к тому же часто используется просто для talking cure («лечение разговорами»),как средство избавиться от нервного напряжения, поэтому мы находим в собранной коллекции твитов разнообразные выражения разочарования, страха, испуга, злости, боли, стыда, ярости, для которых задействованы все эмотивные и экспрессивные средства языка, — и все эти краткие или более развернутые, зачастую состоящие только из брани высказывания не нуждаются в собеседнике и не ждут ответной реакции.

Еще один недостаток интернет-дискурса — это многократно описанный слактивизм — предмет самоиронии и рефлексии, типичной для российской оппозиции, а также жесткой критики со стороны ее противников («Что вы сделали для смены режима? — Мы вывели тег #манежка в топ твиттера»; «Самые политически активные граждане сегодня устроят революцию в твиттере»; «День пафосных речей вконтакте. Хватит пафоса, поднимите попы уже #Навальный»)457. И, наконец, тиражирование одного и того же популярного контента еще более усугубляет драматическую невозможность вести диалог в Интернете — драматическую потому, что коммуникация все более интернетизируется, тогда как развитие социальных движений зависит от успешности коммуникации.

Однако несмотря на названные выше жанровые особенности Интернета, оказывающие скорее деструктивный эффект в расширении и укреплении протестного движения, как всегда, когда дело касается взаимовлияний Интернета и общественно-политических процессов, существует и параллельный конструктивный эффект, который становится заметнее от митинга к митингу. Расширяется информирующая функция Интернета: 18 июля любой, кто пользуется Твиттером, видел топовые хэштеги, пользующийся интернет-поиском обращал внимание на горячие новости дня и т. д.; таким образом, даже дистанцирующаяся от политической жизни часть россиян получила информацию о протесте458 именно при помощи Интернета. В информировании участвовали и те же самые, на первый взгляд вредные для дела протеста нелепые шутки, троллинг и стеб, так как они достигали самой массовой и далекой от протеста аудитории («По шуткам в твиттере понял, что Навальному дали пять лет»). Они же помогали преодолеть страх репрессий и повлиять на атмосферу на митингах, где царила бесшабашная беззаботность.

Более того, по ходу митингов, как мы видели, их участники и сочувствующие старались изобретать новые методы использования Интернета для задач оппозиции. К ним относится упоминание лаконичного прооппозиционного хэштега (#Занавального) в каждом твите и ретвите, которое продвинуло его в тренды российского Твиттера, сделав таким образом тему видимой всем пользователям459. 18 июля это был единственный популярный мобилизационный тег, который работал на задачи протестного движения, к тому же, ввиду своего содержания, не совсем удачно. Исходя из негативного характера российской протестной консолидации, лозунг «против», а не «за» мог бы привлечь на улицы больше народа, и антивластные хэштеги, объединяющие все важные лозунги (например, «#НаМанежкупротивПутина»), вызвали бы отклик у большего количества оппозиционно настроенных россиян, в отличие от лозунга «#Занавального», который близок только части либералов.

Понятно, что с увеличением запроса общества на свободную информацию и другие перемены в социально-политических условиях потенциал Интернета будет все более и более востребован. С другой стороны, сам по себе Интернет, его потенциал, его технологические возможности развиваются настолько стремительно и столь непредсказуемо, что исследователей взаимодействия Интернета и общества ожидает множество новых открытий относительно его участия в развитии идеологических движений. Для продолжения и развития протеста необходимо сочетание многих факторов помимо коммуникации в Интернете, но все современные общественные процессы совпадают с ростом социетальных влияний Интернета, быстрой интернетизацией политической жизни, в результате которой возникают новые традиции обмена информацией и специфическая культура коммуникации, увеличивается число коммуникативных полей, к которым одновременно подключен индивид, усложняется структура идологических идентичностей и изменяются те черты, которые нам удалось выделить в этой главе, дополняя «портреты» идеологических идентичностей россиян в эпоху политической турбулентности.