Классики современной политологии Г. Алмонд и С. Верба в предисловии к последнему изданию своей прославленной книги «Гражданская культура» (1989) отнесли ее к жанру, имеющему древнюю родословную. Они назвали этот жанр «утро после попойки» или «отрезвление теории демократии», показав на многочисленных примерах (от античных авторов до современных им Йозефа Шумпетера, Роберта Даля, Сеймура Липсета и других, наблюдавших в разные эпохи очередной «коллапс европейских демократий, наряду с брутализацией их жизни и культуры»), как подобные катаклизмы продвигают ученых к пониманию сущности демократии и общих политических процессов602.

Задумывая нашу книгу, мы не предполагали, что и она может быть хоть как-то связана с указанной научной традицией, поскольку нынешняя «брутализации жизни и культуры» России, вызванная так называемой «Русской весной», проявилась уже к завершению нашего исследования. Кроме того, пока не наступило массового отрезвления ни общества, ни его российских обозревателей, бóльшая часть которых либо переполнена хмельной радостью от присоединения Крыма, либо страдает от столь же хмельного пессимизма, допуская «невозможность демократии в этой стране». И все же, пусть и к концу исследования, авторы данной книги заметили некоторые признаки отрезвления, и этими заметками мы и хотим поделиться с читателями, подводя итоги нашего анализа взаимосвязи Интернета и российского общества. Прежде всего, мы отмечаем те общественные процессы, изучаемые нами на примере идеологических интернет-сообществ, которые сохраняются независимо от таких сильнейших политических толчков, как «Русская весна», и в то же время подчеркиваем перемены, связанные так или иначе с вызванными украинским кризисом конца 2013 — начала 2014 г. потрясениями.

Проведенное исследование подтвердило нашу гипотезу о том, что российское интернет-сообщество в 2011–2014 гг. неизменно функционировало главным образом как совокупность идеологически разрозненных дискуссионных площадок и в значительно меньшей мере выступало как средство обмена информацией и инструмент информационно-политической организации общества.

Никаких проблесков гражданского единства, общей гражданской культуры и тем более зачатков единой гражданской нации исследование не выявило. Напротив, в период между «Русской зимой» и «Русской весной» росла и усиливалась идейная поляризация общества, проявились ретроградные процессы возрождения архаичного имперского сознания, раскалывающего общество на противоборствующие идеологические «общины», «секты», «касты» (см. главы 6–7). Для большинства идеологических движений (провластные конформисты, левые и значительная часть националистов) империя предстала в качестве идеальной модели будущего (и одновременно — образа возрождения утраченного золотого века), а ведущим для них эмоциональным порывом стала гордость за Россию, «вставшую с колен», вернувшую себе «исконно русский» Крым и защищающую от «фашистов» так называемую Новороссию. Для других — оказавшихся в меньшинстве либералов и небольшой части национал-демократов — империя предстала в образе трагической судьбы России, «российской колеи», которая уводит страну от прогресса. Эти два образа, две утопии исторического развития России стали линией идейного противостояния и причиной новых разломов внутри общества.

Через призму Рунета мы увидели донациональную, негражданскую природу российского общества, которое точнее было бы называть Gemeinschaft (общинность), чем собственно обществом (Gesellschaft), основанным на нормах правовой, гражданской культуры. Это население страны, объединенное вертикалью власти и негативной консолидацией; это сообщество, переполненное фобиями, ненавистью и лишь на короткое время сплачиваемое создаваемыми образами врагов (глава 5). После украинского кризиса контент Рунета стал жестко поляризованным и еще более мифологизированным, чем раньше. Ликование большинства по поводу присоединения Крыма сопровождалось ростом агрессивности против идеологических противников, вплоть до призывов к их физическому уничтожению. При этом такие настроения проявились, хоть и в разной мере, во всех четырех идеологических течениях, выделенных нами. Социологические исследования «Левада-Центра», проведенные в рамках нашего совместного проекта, зафиксировали радикальное снижение идейно-культурного разнообразия российского общества в условиях милитаристской пропаганды и охватившего массы великодержавного угара на волне «Русской весны», хотя и в мирное время такое разнообразие было весьма бедным (глава 6). Социологи зафиксировали также в этот период взрывное нарастание агрессии в российском обществе, а написанные нами «портреты» каждого из идеологических направлений (главы 1–4) отразили радикализацию языка и стиля коммуникации.

Важнейшим индикатором модернизации общества, его перехода от ранних стадий, характеризующихся подданнической культурой, к стадии гражданской («партиципаторной») культуры, в условиях которой демократия становится нормативной политической установкой общества и практикуемой реальностью, является готовность общества к политическому участию и к политической и гражданской самоорганизации603. Надежды многих социологов и политических аналитиков, российских и западных, на то, что Интернет станет коллективным организатором гражданского сплочения в России, не оправдывались даже в наиболее благоприятный для этого период «Русской зимы» 2011/2012 гг. При этом наше исследование выявило разный уровень освоения идеологическими течениями организационно-мобилизационных практик и соответствующего им дискурса (см. Приложение 3).

До украинского кризиса бесспорным лидером среди идейных движений по уровню самоорганизации и демонстрируемого интереса к этой проблематике были русские националисты. В их интернет-дискуссиях 31 % всех сообщений были так или иначе связаны с самоорганизацией. Для них же была характерна высокая креативность в изобретении форм солидаризации. Националистический дискурс этим выигрышно отличался от всех остальных. «Русские пробежки» — сплачивающая это движение форма активности — показывают образец эффективного использования Интернета для идеологической мобилизации и организации каких-то сегментов гражданского общества. Движение за здоровый образ жизни (ЗОЖ), казалось бы, могло стать основой общегражданского сплочения, учитывая остроту экологических и демографических проблем современной России (прежде всего экстремально высокую смертность мужчин), однако на деле оно служит только для внутригруппового, «кастового» сплочения, будучи рассчитанным только на «своих», на русских националистов, которые настаивают на том, чтобы этническое название «русские пробежки» не подменялось общегосударственным (например, «российские пробежки»). С началом «Русской весны» интерес к самоорганизации, да и вообще ко всем внутрироссийским проблемам, существенно снизился во всех группах, в том числе и у националистов (с 31 % до 23 % от объема дискурса).

В 2011–2012 гг. за националистами с очень небольшим отставанием следовали левые с 25 % контента, связанного с вопросами самоорганизации. Радикальное изменение политических условий в России — переход от «Русской зимы» к «Русской весне» — существенно не повлияло на организационно-мобилизационный потенциал этого течения. Судя по возрастному составу участников левых групп (здесь преобладают лица в возрасте до 25–30 лет), левые идеи продолжают активно транслироваться в рядах молодежных движений, оснащенных знаниями основ марксистской идеологии. Левые умело пользуются широко разветвленными сетями идейной пропаганды, созданной в советские годы. Интернет стал эффективным дополнительным инструментом «советизации» людей, не имевших опыта жизни в СССР.

Следующую ступень в иерархии групп по их внутреннему организационно-мобилизационному потенциалу занимали и занимают конформисты, постоянные сторонники власти. На фоне массовых уличных протестов около 21 % дебатов в их наиболее популярных сообществах «ВКонтакте» было посвящено вопросам организационно-политической работы. Эти группы мобилизуются и сплачиваются преимущественно сверху; тем не менее в их среде заметны искренние, а иногда и фанатичные проявления групповой солидарности, основанной на симпатиях к одному человеку — Владимиру Путину. До наступления кризиса это квазиидеологическое сообщество напоминало собой не столько идейное движение, сколько фан-клуб с соответствующим типом коммуникации и культурной стилистики, предполагающей, например, восхваление кумира в форме стихов, песен, видео- и аудио-материалов. После присоединения Крыма это движение стало все больше напоминать религиозную секту, похожую, например, на исмаилитов, признающих существование живого бога. В условиях «Русской весны» в этом сегменте Интернета стало заметно весьма существенное (более чем в 2,6 раза, до 8 %) снижение доли сообщений, связанных с самоорганизацией, что можно объяснить высочайшей концентрацией внимания данного сообщества к проблемам Крыма и Донбасса (отметим, что внимание не перерастает в действия).

Из всех рассматриваемых идейных движений России наименьший уровень интереса к самоорганизации и фактически самые низкие его показатели проявились в либеральном сообществе. Даже во времена наивысшей активности этого движения, в исторический миг «Русской зимы», кажущийся сейчас чуть ли не чудом, не более 15 % содержания коммуникации либеральных групп «ВКонтакте» было связано с проблематикой сплочения либеральных сил. Даже в период проведения массовых мероприятий, например таких, как «Марш миллионов» 15 сентября 2012 г., в котором либералы играли ведущую роль, их коммуникативное сопровождение включало, помимо фотографий и радостных восклицаний, еще и множество сомнений: «А в чем польза таких акций?», «Почему оппозиции необходимо объединять усилия?», «Хорошо ли оппозиция показала себя?» и т. д. После наступления «Русской весны» в либеральных кругах стало еще меньше признаков сплочения, а сомнений в пользе неких совместных действий только прибавилось. Мы зафиксировали усиление пессимизма и исторического фатализма, проявляющихся, в частности, в признании России и большей части ее населения принципиально не готовыми к модернизации и восприятию либеральных ценностей. Фраза Лермонтова полуторавековой давности о «стране рабов» превращается у значительной части либералов в лозунг и актуальное кредо. В таких условиях организационно-политическая компонента дискурса либерального сообщества Рунета сократилась в период «Русской весны» драматически — до 4 %, то есть почти в четыре раза.

Итак, переход к «Русской весне» продемонстрировал нарастание общественной пассивности российского общества, что и обусловило усиление роли российского государства и подчиненных ему средств пропаганды, ставших фактически единственным политическим и идеологическим актором на российской политической сцене.

Движение российского социума от ситуации «Русской зимы» ко временам «Русской весны» не только обусловило ослабление всех самостоятельных, негосударственных идейных течений и затормозило перемены внутри каждого из них, но и внесло изменения в характер взаимоотношений между ними. Наше исследование отразило эти перемены, проявившиеся в формировании неожиданных идейных союзов.

Российские левые и бóльшая часть русских националистов почти полностью отказались от критики российской власти и вместе с конформистами, почитателями российского лидера, образовали единый идейный фронт, враждебный украинскому Майдану, новой украинской власти и Западу, представленному прежде всего США (главы 2 и 3). Либералы тоже стали реже выступать против российской власти, перенося огонь критики на российский народ как якобы главный тормоз исторического развития России и основной носитель имперского сознания, стоящий на пути движения соседней страны в Европу (глава 4). Преувеличивая роль так называемой «исторической колеи» России, цивилизационно противопоставляя российский народ с его якобы «неизбывным рабским сознанием» свободным народам Европы, российские либералы оказались в идейном союзе с консервативными силами России, проповедующими идею «особого пути» страны (глава 7). При этом консерваторы-охранители от этой идеи испытывают прилив удовлетворенности, а либералы, воспроизводящие ее в иных терминах, напитываются еще большим пессимизмом, порой переходящим в отчаянье.

Гораздо органичнее оказалось идейное сближение левых и «путинистов». Уровень их негативного отношения к украинской национально-демократической революции и Западу практически одинаков, а в поддержке проекта так называемой Новороссии и еще более широкой и долговременной утопии — восстановления Советского Союза — левые и вовсе впереди всех остальных. Намного сложнее отношение к этим же явлениям у русских националистов. У численно наибольшей их части (так называемого «низового национализма») всегда преобладали имперские ценности, которые в ходе украинского кризиса лишь усиливались, способствуя нарастанию неприятия Майдана. В то же время в среде лидеров русских националистов преобладало позитивное отношение к Майдану, хотя и по разным причинам. По их высказываниям в Сети можно проследить их готовность поддержать протест против власти в соседней стране (глава 2). Лишь после присоединения Крыма и начала боевой активности так называемых «ополченцев» Донбасса большинство представителей обеих подгрупп движения националистов идейно сблизились.

Так или иначе, антиукраинская и антизападная пропаганда, радость за аннексию Крыма, поддержка сепаратистов ДНР и ЛНР — все это объединило бóльшую часть российского общества, противопоставив его либеральному меньшинству, все чаще рассматриваемому, в том числе и в социальных медиа, как внутренний враг, «национал-предатели» и «пятая колонна». Общество добровольного единомыслия резко сужает возможности Интернета — сами по себе чрезвычайно обширные и востребованные в постиндустриальных обществах — способствовать плюрализму мнений и идентичностей. На более или менее свободной от цензуры площадке Интернета россияне повторяют один и тот же, звучащий по телевизору, бедный набор патриотических лозунгов и анафем либеральным ценностям. Аморфное российское большинство не желает слышать разные версии и не стремится получить разнообразие фактов; оно больше заинтересовано в какой-то одной объяснительной парадигме и интерпретации политической действительности. Для этих задач телевизор гораздо удобнее Интернета, поскольку последний показывает мнения и информацию, способные, в условиях постсоветского общества, посеять сомнения и вызвать раздражение.

Дело, таким образом, не в недостатках интернет-пропаганды по сравнению с телевизионной пропагандой604. Главной причиной «недоиспользования» предоставляемых Сетью возможностей является само российское общество в его нынешнем состоянии. В современных условиях, при высокой степени неприятия либеральных и демократических ценностей невелик и общественный запрос на свободную информацию, производимую и артикулируемую в интернет-среде. В отличие от ситуации начала 1990-х гг., когда две трети россиян были уверены в том, что «социализм завел нас в тупик», современные жители России в своем большинстве идеализируют достижения СССР, забывая о лишениях и невзгодах советской эпохи: они находятся в плену имперской идентичности, негативной, антизападнической консолидации (главы 6 и 7). При этом происходящая в стране модернизация массовых коммуникаций парадоксальным образом сопровождает масштабные антимодернизационные процессы: ликвидацию свободы слова, мифологизацию массового сознания, деградацию демократических институтов, нарастание политической реакции, подавление публичной политики. Все эти процессы не только не вызывают протестов в российском обществе, но чаще всего благожелательно встречаются молчаливым большинством.

Вместе с тем вполне вероятно, что нынешний идейный союз различных отрядов послушного большинства — всего лишь временное явление. Менее чем за четверть века постсоветской эры настроения россиян менялись неоднократно и зачастую весьма радикально. Есть основания для предположений о вероятных переменах и нынешних социально-политических тенденций.

Социологические исследования второй половины 2014 г. отразили усталость россиян от милитаристской мобилизации и значительное (с 74 % в марте до 41 % в августе) уменьшение поддержки идеи силового присоединения восточных и южных регионов Украины к России. К концу года россияне стали больше опасаться втягивания России в войну в соседней стране.

Россия вступает в период экономического кризиса, который скорее всего будет оказывать влияние и на социально-политические процессы в стране. Этот кризис явился следствием ряда основных факторов: долгосрочных экономико-политических просчетов российской власти; падения на мировом рынке цен на нефть и газ, продажа которых является основным источником пополнения российского бюджета; применения экономических санкций против России со стороны Запада за политику в отношении Украины в 2014 г. Первым проявлением кризиса стало скачкообразное падение курса рубля по отношению к доллару и евро в конце 2014 г., однако это явления пока задело интересы не самой большой части общества. Всероссийский центр изучения общественного мнения (ВЦИОМ) в конце 2013 г. представил материалы своих исследований, свидетельствующих, что у подавляющего большинства россиян (71 %) по-прежнему не было никаких банковских вкладов: об их наличии заявили только 28 %. В прошедшие годы ответы на аналогичный вопрос распределялись практически таким же образом605. Среди имеющих вклады более двух третей хранили свои деньги в рублях. И сегодня нет оснований полагать, что количество вкладчиков с тех пор существенно увеличилось. Внимание к динамике соотношения рубля к доллару у россиян возросло, по данным ВЦИОМ, с 53 % в начале 2014 г. до 65 % в его конце, однако треть россиян этим вообще не интересуется, а среди заинтересованных преобладают те, кто следит за курсом валют лишь изредка, время от времени606. Наиболее болезненные для масс проявления экономического кризиса (рост цен на продовольствие и лекарства, а особенно рост безработицы) стали очевидными лишь во второй половине 2015 г.607 Маловероятно, что это приведет к социальным волнениям в России, но кризис может восстановить тот уровень критики правительства со стороны левых сил, который наблюдался до присоединения Крыма (глава 3). Рост такой критичности, пока без упоминания персональной ответственности национального лидера России за негативные тенденции, уже проявился в декабре 2014 г.: фракция КПРФ в Думе попыталась инициировать вынесение на голосование вопроса о недоверии правительству608.

Обострение ситуации на рынке труда почти наверняка вновь будет стимулировать активность русских националистов против «понаехавших». И хотя мигранты из Средней Азии стали активно покидать Россию как раз вследствие экономического кризиса609, основной объект фобий русских националистов (приезжие из Северного Кавказа) не исчез и не стал менее заметным. Следовательно, скорее всего будет воспроизводиться уже ставший традиционным конфликт между этими группами, а следовательно, и вытекающий из этого конфликт националистов с федеральной властью.

Кризис вряд ли способен существенно изменить настроения той части российских конформистов, которые после «Крымской кампании» перешли от почитания национального лидера к его обожествлению, но подобная ситуация складывалась и во многих других странах, не создавая непреодолимых преград для перемен в них. Например, в Китае после политических авантюр Мао Цзэдуна, «Большого скачка» (1958–1960) и «Культурной революции» (1966–1976), повлекших за собой гигантские человеческие и экономические потери для страны, уровень обожествления народом «великого кормчего» Мао не уменьшился; однако внутри китайской элиты в 1970-е гг. появились новые идейные направления и политические фигуры, возглавившие курс на модернизацию страны (группировка Дэн Сяопина).

В России основным инициатором перемен в сторону ее модернизации остаются только либеральные силы. Несмотря на их виктимизацию в условиях «Русской весны» и превращение в политических изгоев, голос либералов в условиях кризиса может окрепнуть, а их аргументы могут стать более значимыми и действенными. В период «Русской зимы» либералы выдвигали идеи политической модернизации, защиты свободы слова и честных выборов, не представлявших высокой ценности для большинства населения. Критика нынешнего политического курса России с экономических позиций может вызвать куда больший интерес широких кругов общества, начинающих ощущать на практике ухудшение своего социально-экономического положения. Впрочем, и до экономического кризиса в России либеральный голос продолжал звучать в Интернете и на некоторых иных площадках. Периодически против него объявляются репрессии, довольно бессмысленные в XXI веке, малоуспешные, а потому никого не пугающие. Либерал — главный и фактически единственный внутренний враг провластных россиян (глава 1), поскольку остальные идеологические движения не являются для власти и ее активных и пассивных сторонников до конца враждебными. В этих условиях либеральная оппозиция, по сути, является единственным оппонентом власти. Диалога между либералами и представителями других идейно-политических движений сегодня почти нет, хотя представители каждого течения отслеживают значимые тексты, направленные друг против друга. И в этом одна из важных функций Интернета.

Отключить Интернет не удается, как и избежать его влияния на общественные процессы, и с этим можно связывать надежды на демократизацию России. В Рунете труднее, чем в телевизоре, полностью «зачищенном» от всех неодобряемых властью смыслов, изолировать себя от нежелательных знаний: всплывающие баннеры, твиты, линк на чью-то запись, страница, выдаваемая при поиске, реклама и спам — Интернет довольно настойчиво продвигает все мнения и информацию, в том числе самые ненужные и неприятные, приучая к одновременному учету многих и разных коммуникативных пространств. Из-за этой особенности интернет-коммуникации идеологические противники невольно наталкиваются на тексты друг друга, обнаруживая пересечения, которые потом и заимствуют (главы 1–4). Таким же образом сторонящиеся политики люди невольно узнают о Навальном и митингах (глава 5). Конечно, пока неудобные для большинства россиян знания пробиваются к ним через нежелание и отторжение. Но либеральная идеология продвигается в массы через Интернет, и с этой задачей он успешно справляется и будет справляться и далее, оставляя веру в то, что за технологической модернизацией последует модернизация политическая.

Впрочем, в случае двух героев этой книги — Интернета и общества — ничего нельзя утверждать наверняка. Интернет быстро развивается. Российское общество и идеологические движения в России тоже — медленнее, но драматичнее. Отслеживая динамику взаимоотношений Интернета и общества, приходится быть готовым к новым результатам, которые могут поставить под сомнение полученные в этой книге выводы и, возможно, указать на допущенные ошибки.

Это нас не смущает, так как работа носила во многом экспериментальный характер: мы старались посмотреть на все самые крупные идеологические движения вместе, придумать новую методологию, опробовать разные данные из Интернета, ответив самим себе на вопрос, годятся ли они для выводов об обществе.

Конечно, наши выводы касаются прежде всего «граждан Рунета» — российского сетевого общества, и мы не ставим знака равенства между ними и гражданами России, среди которых почти половина не пользуется Интернетом610. Но все-таки мы берем на себя смелость утверждать, что выявленные и нарисованные нами фрагменты пазла настолько крупны, что позволяют почти полностью сложить общий «портрет» российского общества, на котором хорошо видны как общие черты постсоветских россиян, так и особенности разных идеологических течений.

Данные соцопросов (глава 6) утвердили нас в уверенности в том, что Интернет, при умелом его анализе, дает адекватное отражение политических, социальных и культурных процессов в России. Более того, Интернет предстает не просто инструментом для их отражения, но зеркалом с эффектом многократного увеличения. Изучение пространства Сети имеет и свои преимущества в сравнении с соцопросами, интервью, включенным наблюдением, потому что здесь можно встретить спонтанную речь, порождаемую без всякого вмешательства исследователя. Все это богатство эмпирических данных сложно структурировать, описать и обдумать, но результаты стоят вложений труда. Однако важно двигаться дальше по пути умножения методов, добавления линз, увеличения ракурса, расширения междисциплинарности теоретических подходов. Поэтому наша книга не столько предлагает готовые ответы и окончательные истины, сколько намечает линии для дискуссии, к которой и приглашает читателей.

Галина Никипорец-Такигава и Эмиль Паин