Весна 44-го началась несказанной радостью в моей душе. Отец с Андреем Павловичем едут в Бердянск для подготовки партийной конференции и хотят взять меня на родину предков. Но опасная дорога, вся изрытая воронками, с остатками мин и снарядов, вызывает опасения. И они уезжают сами. Опасения подтвердились – отец возвращается с шишками и ссадинами. Шофер, объезжая воронку, не справился с управлением.

Наступает время партийной конференции, а дорога такая опасная, что необходимо срочное проведение восстановительных работ. Скоро приходит и мой черед, я уже в машине, мчащейся в этот небольшой приморский портовый город, где весной 1918 года развернулась цепь революционных событий, потрясших весь юг Российской империи, и вместе с ним жизнь и судьбу моих предков. Вот он и морской Бердянский залив, и порт, с маленьким буксиром, швартующим к пирсу баржу с солью и рыбой. Морская зыбь с плавно качающимися чайками на морской волне, в отблесках заходящего солнца, ласкающая мягкой морской волной борта полузатонувших кораблей, оставленных отступающим противником.

Вот здесь, в этом морском воздухе, пахнущем солью и рыбой, разворачивалась нелегкая судьба моих предков. Дедушка, Петр Моисеенко, родом из Черниговских казачьих поселений, депортированных в Бердянский уезд ещё в период ликвидации украинского казачества в царские времена, которые следовали один за другим, начиная со времен Екатерины II, обосновался в селе Новоспасском. Памятуя свой казачий нрав, долго не уживался с местными помещиками, его новыми хозяевами, и ушел в Бердянск, как только на заводе английского предпринимателя Гриевза начался набор рабочих. Обстановка на заводе Гриевза, да и других бердянских предприятиях, и Матиаса, и Горохова, была довольно революционна. Рабочие там получали первые навыки борьбы от большевистских групп, создававших революционные настроения. Вот там он и встретил, ещё совсем юную, мою бабушку Катю, сверловщицу этого завода, недавно переехавшую в поисках работы вместе с семьей из голодной, в то время, Курской губернии.

Дедушку рано забрали в армию, в 1912 году, и определили служить в Черниговский полк. Этот полк отличался революционными настроениями, ещё в тот предвоенный период. В 1915 году, в разгар войны, полк за отказ идти в наступление был расформирован и дедушка попал в 46-й Бердянский запасной полк, где, невзирая на все старания царских властей, уже в 1916 году началось революционное брожение.

Это брожение быстро перекинулось на заводской рабочий класс. Завод Гриевза лихорадило, начались увольнения и бабушка, дети которой умирали после родов от болезней и недоедания, ушла работать в барское поместье в Миллерово.

Старый барин, выходец из немецких баронов, редко бывал в своём поместье. В округе пошаливали крестьяне, требующие раздела помещичьей земли. Но молодой барин часто наезжал на своей тройке гнедых, требуя с управляющего доходы. Он сразу чинил суд и расправу над работниками поместья и окрестными крестьянами, в стиле старых крепостнических, феодальных привычек, когда казацкая нагайка была основным методом выколачивания дохода.

Его короткие усы топорщились, лицо искажалось, когда нагайка со свистом вышибала недоимки. А, как только степь вспыхивала красным всполохом крестьянского бунта, его тройка уносилась в пределы Александровска под защиту царской охранки. А когда произошла Февральская революция в Петрограде, в Бердянске, вслед за заводскими забастовками, начали создаваться Советы.

Солдаты 46-го полка примкнули к революционному народу, захватили оружие и появились в окрестных деревнях. Тут и вспыхнула, как разливанное море, весенняя заря красной крестьянской свободы, зародившаяся ещё в период керенщины, и разлилась Советским морем весной 1918 года. Крестьяне, измученные безземельем, вековым помещичьим террором, смели помещиков и бросились делить помещичью землю. А съезд Советов Бердянского района, уже в феврале 1918 года, поддержал это движение и принял решение о конфискации помещичьих земель. Тут и бабушка моя, Екатерина Тихоновна Моисеенко работавшая на помещичьем подворье, как кормилица и нянька, получила свой надел.

Этот надел, в период промышленного спада и начавшихся повсеместных увольнений, позволял выжить семье, дети которой, так страдали от голода, что из восьми человек, рожденных бабушкой, выжили всего двое. Вот тогда они, собрав последние копейки, влезли в долги и купили белого мерина и начали обзаводиться хозяйством. Эта лошадь в бабушкиных рассказах выступала как белый в яблоках сказочный конь, с золотистой гривой и чеканными копытами. Он был надеждой на выживание, но счастье было таким недолгим.

С фронта, пробиваясь на Дон, пришел полк полковника Дроздовского, созданный ещё в царские времена, как карательно-заградительный отряд, для предотвращения развала Царской армии. Он шел, громя Советы и возвращая землю помещикам. Разъезды дроздовцев появились в окрестностях. Начались расстрелы активистов. В мае дроздовцы расстреляли Бердянский Совет, расстрелы прокатились по всем селам уезда, а за расстрелами засвистела всё та же дворянская нагайка, пошли порки крестьян, взявших помещичью землю.

Дедушка, не долго думая, схватил свой кавалерийский карабин, вскочил в тачанку, несущуюся мимо под красным флагом, и был таков. Тачанка унеслась в степь и по оврагам, по буеракам степи закипал красно-казацкий, крестьянский гнев, поднималась степь на борьбу с дроздовцами. А пока по деревням, бело – казацкая нагайка секла и расстреливала крестьян.

А в это время в Петрограде, оторванная от реальной действительности, поэтесса Марина Цветаева пела золотую песню этим белым полкам, как белым лебедям её поэтического воображения.

И уже позже, нахожу стихи Отца, который ещё в детстве пережил весь ужас карательной экспедиции дроздовцев, боль и обиду за унижение своей матери и его душа обиженная этой расправой с болью и обидой писала.

П. Моисеенко – солдат Черниговского полка Императорской армии. 1912–1914 гг.

Так и шли эти два года – с постоянной сменой властей, с их белым террором, репрессиями и жестокостью. Когда в город периодически входили то войска белого генерала Май-Маевского, сменяемые анархическими отрядами батьки Махно, то Деникинское наступление захлестывало город.

А уже в 1920 году город захватили войска барона Врангеля. Красные партизанские отряды, сельские отряды самообороны, вместе с отрядами анархистов, не давали покоя белой гвардии.

А вместе с тем, тотальный белый террор нарастал. Под Акимовкой белые захватили госпиталь и уничтожили всех раненных. Та же судьба постигла молодого, 19-ти летнего комсомольца, токаря железнодорожных мастерских – Дробязко В.И., шедшего в разведку и попавшего в засаду.

Первый испуг белого террора прошел и по деревням и рабочим посёлкам как выход измученной, отринувшей церковь как слугу господ, но ещё православной души, прокатилось:

П. Моисеенко. В центре: солдат 46-го Бердянского запасного полка Императорской армии с семьёй. 1915–1916

Тогда махновские отряды ещё поддерживали Советы и действовали с отрядами красных партизан. И даже 3-я махновская бригада входила в состав, пришедшей с боями в Бердянск, 2-й Донской стрелковой дивизии Красной Армии и действовала в Бердянском уезде в районе села Новоспасовка.

Но это длилось не долго. В отрядах батьки Махно шел процесс расслоения, беднота присоединялась к Красной Армии, идущей в Крым на барона Врангеля. Тогда, в 1920 году, отряды Врангеля переправились через Днепр в районе Александровска и Никополя, а кулацкие отряды под черными знаменами уходили в степь и начинали громить и вырезать Советы, нанося серьезный урон крестьянству, которое все больше и больше поворачивалась лицом к большевикам.

И я понял боль и отчаяние моих предков при одном упоминании белого движения. Понял всё, когда в архивах отца, я нашел записи о том, что на особом совещании при главнокомандующем белой армии, был создан свод законов, от 26.08.1919-го года. В этом своде законов было сказано: «Об уголовной ответственности участников установления Советской власти». А в реальной практике эта уголовная ответственность несла только одно – расстрел.

И со всей отчетливостью мне стало ясно, что несла народу военно-полицейская диктатура белого движения. И этих репрессий, этого белого давления крестьянство не выдержало и перешло к повсеместному восстанию, кулацкая часть которого продолжалась даже после прихода большевистских отрядов.

Политика умиротворения среднего крестьянства в этом громадном крестьянском движении, проводимая партией Большевиков, давала себя знать. Дедушка ушел с войсками Красной Армии на Крым, но скоро вернулся после контузии и работал в Бердянском Совете по организации предприятий общественного питания, используя свою вторую армейскую специальность, которой его обучили в Царской армии для обслуживания господ офицеров.

Дробязко В.И., 1919 г.

Бабушка продолжала работать на заводе, и была активной прфсоюзницей. Так и вырос Отец, шествуя рядом с матерью на демонстрациях, с красными знаменами, распевая песни: «Мы синеблузники! – Мы профсоюзники!» и революционные песни Красной Армии, вместе с вернувшимися с Крыма бойцами, овеянными славой побед в боях за Каховку, Перекоп и Чонгар, где им удалось наголову разбить Врангелевские войска. Кричали – «Ура» на собраниях в профсоюзных клубах, под кумачовыми лозунгами, на которых красовались слова Ленина:

«Одна из самых блестящих страниц в истории Красной Армии есть та полная, решительная замечательно быстрая победа, которая одержана над Врангелем».

И под влиянием этой победы, решившей окончательный переход среднего крестьянства на сторону большевиков, часть кулацких махновских отрядов уходила вместе с Махно в Польшу. А к концу 20-го года Наркоминдел уже требовал его выдачи у Польских властей, опираясь на решение Верховного Ревтрибунала Украины – о привлечении Н. Махно к уголовной ответственности.

Дедушка продолжал наведываться в своё родное село Новоспассовку, которое в 1939 году было названо Осипенко в честь знаменитой советской летчицы Полины Осипенко. Но это было гораздо позже, в период успехов Советской власти. А тогда, каждая поездка могла кончиться печально. И тяга к воспоминаниям молодости, да и необходимость привезти продуктов, не лишних в те тяжелые годы, могли окончиться катастрофой. Наезды махновских отрядов, которые разгромили сельский Совет, в январе 1921 года, заменивший вырезанный ими же Ревком, и перенос в это село на некоторое время штаба махновских отрядов, не предвещал ничего хорошего.

Этот период остался в подсознании отца и особенно бабушки надолго, когда одно упоминание белой гвардии, да и махновцев, вызывало возмущение. И уже гораздо позже – в 1958 году, когда была издана поэзия Марины Цветаевой, а я увлекся её стихотворной символикой и в моих руках появились, в перепечатках, её стихи о Белой гвардии, бабушка не выдержала моего увлечения и со слезами отхлестала меня, уже взрослого парня, лозиной, со словами:

И всхлипывая от обиды, как я мог этого не понять, приговаривала:

Так и угас у меня всякий интерес к этой цветаевской поэзии.

Только уже в перестройку и реформы удалось черных коршунов представить белыми лебедями, когда ушло поколение, познавшее их «лебединый» клекот на своей шкуре.

А тогда черные, разухабистые махновские тачанки, которые почти весь 21-й год врывались в Новоспассовку и громили избранные тем же крестьянином середняком Советы, не давали забыть это горе и отчаяние. И этот крестьянин, крестясь и отплевываясь, тихонько из-за плетня, постреливал в эти тачанки. Порядок и Советы ему были более с руки, чем махновский кураж и грабежи. И сколько бы пропаганда всех мастей и оттенков не говорила, что разгром махновщины был результатом только военного давления большевиков, сам Махно считал причиной своего поражения уход от него всего трудового крестьянства. И это он с болью выразил в своих стихах 21-го года.

А, как только схлынули эти тачанки и перестали тревожить рабочих путейцев, отец начал работать на ремонте железнодорожных путей, помогая деду, и вскоре сам был принят на работу ремонтным рабочим. А, став подсобным рабочим на заводе Гриевза, выпускавшем сельхозмашины, в 1925 году вступил в комсомол и стал базовым вожатым пионерских отрядов, занятых борьбой с беспризорностью и организацией молодежного движения в близлежащих селах.

Тогда рабочая молодежь хорошо знала слова В.И. Ленина: «Чтобы не дать снова восстановиться власти капитала, – нужно торгашества не допустить. То поколение, которому сейчас 15 лет, увидит коммунистическое общество, и само будет строить это общество». Это вдохновляло рабочую молодежь. Конечно, авторитет В.И. Ленина в народе, в те годы был, велик. Авторитет Сталина И.В. только начинал расти. В моде было понятие Центральный Комитет. Попытки Троцкого внедрить свою личность в сознание народа вызывало раздражение в рабочих низах. Троцкий нажимал на ЦК и партию, торопился использовать остатки своей популярности времен Гражданской войны. Проповедовал идею героя и толпы.

Но основная масса населения, в которой жил авторитет В.И. Ленина, никак его потуги не воспринимала. В конечном итоге, на пленуме ЦК РКП (б) в январе 1925 года, он потерял свою должность председателя РВС СССР. Он не добился роста своей популярности, чтобы стать единоличным лидером страны. А с 1926 года, И.В. Сталин начинает продвигать идею снижения розничных цен и индустриализации страны, и на этой основе повышения жизненного уровня населения. Популярность Сталина начинает расти.

А идея борьбы за победу мировой революции, на далеких полях сражений, все меньше и меньше привлекает рабочую молодежь и популярность Троцкого падает. Идет раскол меньшевистских и эсеровских партий и групп, стоявших как на интернациональных, так и национальных позициях; и их вступление в ВКП (б), и даже кооптирование некоторых групп в состав партии.

Эти люди, обладая грамотностью, быстро продвигались в советском аппарате и занимали многие руководящие посты. Так что истоки борьбы, так называемого 37-го года, начинались ещё в 1925 году. И они вряд ли, за такой короткий период, как-либо меняли свою внутреннюю сущность, тем более что многие из них ранее были членами групп боевиков, ведущих боевую, как теперь модно называть, террористическую деятельность, ещё с царских времён. Но эти противоречия вскрылись гораздо позже, а пока эти группы радостно приветствовали Советскую власть, вслед за середняком, с уходом от них которого, они теряли свою прежнюю базу. Советская власть развивалась, а вместе с ней росла промышленность.

И, наконец, сбылась мечта Отца – стать рабочим специалистом. Так хотелось стать котельщиком паровозоремонтных мастерских, когда, работая на ремонте путей, он видел как мимо, хрипя, дыша паром и откашливаясь, проносились паровозы, которые казались главными и неповторимыми символами промышленной мощи.

Получив направление в Школу фабрично заводского ученичества тогдашнего уездного центра Александровска, отец уезжал туда, где его ждала новая жизнь и новая судьба в борьбе за лозунг И.В. Сталина: «Если мы не осуществим промышленный рывок за десять лет, который осуществили западные страны за столетия – нас сомнут!»

Уже начали идти работы по строительству Днепрогэса. Отец вспоминал:

– Именно тогда я с большим энтузиазмом взялся за создание трудовых батальонов, как молодежных отрядов помощи строительству. И меня увлекла организация такой формы работы молодежных бригад, когда они направлялись на отстающие участки, конечно, с серьезной подготовкой фронта работ, поскольку без такой подготовки весь трудовой энтузиазм наших молодежных бригад зависал в воздухе, и всё победное настроение уходило в свисток. Конечно, мы участвовали на субботниках во многих работах на Днепрогэсе, когда весной 1927 года, в марте месяце, прогремели первые взрывы на днепровских скалах, казавшихся такими величественными в своей гордой красоте.

Первыми загремели, зашевелились скалы с романтическими названиями: «Богатырь», «Любовь», и «Сагайдачного». Это было, конечно, событие для всего народа, который в вековых легендах мечтал об обуздании ревущего Днепра, и народ спешил посмотреть на это событие, стекаясь со всех окрестных мест. И уже в июле от скалы «Любви» до небольшого острова «Стрелецкого» протянулась перемычка, по которой начали своё неторопливое движение краны, а в котлованах скал заревели экскаваторы, затрещали, застучали перфораторы, и на несколько километров протянулись скальные и земляные работы.

Но серьезной, запомнившейся на всю жизнь вехой, было морозное, ясное утро 4-го января 1928 года. Утро начала забивки шпунтов – громадных 17-ти метровых свай. С этой забивки свай, с этого момента начался отсчет времени строительства Днепрогэс и отсчет времени дальнейшей моей судьбы, – с романтической ностальгией вспоминал Отец.

– Сваи забиваются одна к другой, создавая сплошную гидротехническую стенку. И первый удар по этим сваям становится новой вехой в моей жизни.

И уже в 1929 году, после всепартийной дискуссии между сторонниками индустриализации страны и её противниками, как активного сторонника этой индустриализации, меня в клубе имени Дробязко, клубе паровозоремонтного завода, на открытом партсобрании принимают в партию, – вспоминает Отец. – Собрание идет под звуки вопросов бурлящего зала.

– А понимаешь ли ты значение индустриализации? – звучит из зала. – Сказал и вопросительно замолчал Отец? – И после короткой паузы добавил, такой очевидный сейчас, но не всем понятный тогда, ответ:

«Если мы не станем сильными, Запад нас сомнет». – И его принимают кандидатом в партию большевиков.

К тому времени популярность Троцкого, и основные лозунги троцкизма растаяли как дым. А рабочая молодежь была увлечена идеей индустриализации страны, союзом со средним крестьянством, и лозунгом, который в этом движении выдвинул товарищ Сталин: «Кадры решают все!» Это особо увлекало рабочую молодежь. Она знала, что такими кадрами должны стать лучшие из них, активно участвующих в общественных делах. И мы активно участвовали в этих делах, – говорил Отец.

Особенно запомнилась наша творческая деятельность в стилизованном театре под названием – кружок «Малых форм», в клубе имени Дробязко, увековечившем имя, ещё совсем недавно погибшего, молодого героя Гражданской войны. Этот молодежный самодеятельный театр имел большой успех у тогдашней публики и, с помощью него, мы несли идеи борьбы и индустриализации в народ.

По решению партии и ВЦСПС они в числе «профтысячников», пройдя через пятимесячные подготовительные курсы, должны стать студентами институтов. И его, потомственного пролетария, выпускника Школы фабрично заводского ученичества, котельщика, комсомольского секретаря завода, для которого смена в цеху – это только одна смена, а вторая смена это общественная работа и помощь, все тому же среднему крестьянству, по налаживанию жизни и ремонту техники в товариществах по обработке земли.

И борьба за освобождение крестьянина середняка ещё от одного вида зависимости и гнета – кулацкого гнета, для него тоже была немаловажной задачей. Эта работа не раз проходила под свист кулацких пуль, выпущенных тайком из-за угла. И по всему по этому, окружком комсомола дал ему направление на учебу в институт.

И он, вспоминая те молодые годы, своих друзей и товарищей, говорил: – Так и мы с Михаилом Лесечко, одним из активистов молодежного движения, стали студентами однокашниками и на рабфаке, готовившем нас в институт, давая знания по физике и математике, которых так не хватало рабочей молодежи, и в машиностроительном институте.

Да, да – это тот самый Михаил Арсентьевич Лесечко, который впоследствии, пройдя путь от главного инженера одного из московских заводов до заместителя председателя Совета Министров СССР, участвовал во всех преобразованиях в стране, используя опыт первых пятилеток. И именно он использует этот опыт, когда становится представителем Советского Союза в Совете Экономической Взаимопомощи.

Второй ряд, слева направо – третий Моисеенко Н.П. и др. Инсценировка «5 лет без Ильина». 1929 г.

А тогда мы участвовали в воскресниках на ударной стройке Днепрогэса, строили здания института, жадно ловили на лекциях каждое слово преподавателей, и никто не мог сказать, что вчерашние рабочие, сегодняшние студенты, завтра станут красными директорами и министрами. Так стремительно развивалась страна, а вместе с ней росла и рабочая молодежь.

Это уже потом, в период перестройки и реформ, стали кричать, что индустриализация была проведена потому, что с крестьян драли три шкуры, не понимая, или делая вид, что не понимают – откуда у государства, без внешних займов, без ограбления колоний, берутся накопления для индустриализации.

А тогда, как и сейчас при новоявленном капитализме, основную часть цены товара присваивал себе капиталистический посредник, не участвующий ни в процессе производства, ни реализации товара. А государство, устранив посредника и взяв эту функцию на себя, и ко всему, организовав государственную торговлю, наоборот, освободило крестьянина – середняка от излишнего гнета и получило накопления для индустриализации страны.

Конечно, все это прошло через меня, под шум днепровских волн и гул Ненасытских порогов, – символа моей поэтической юности, – вспоминал Отец годы своих юношеских увлечений.

– И моя работа как рабочего парня, и участие в крестьянской жизни, и усилия по созданию общественного хозяйства уже как кандидата в члены партии и уполномоченного райкома, которого временно сняли с занятий и направили в село. Это и было моей путевкой в партию, моей рекомендацией для принятия из кандидатов в её члены. А в институте меня ждало комсомольское собрание, которое избрало меня, молодого коммуниста, секретарем комитета комсомола.

– И сразу добавились новые проблемы – успеваемость студентов, в основном бывших рабфаковцев, выходцев из рабочей среды. Для многих из них учеба давалась с трудом, но тогда не отчисление, а организация помощи отстающим была основой системы обучения. И, главное, организация активного участия студенчества в помощи на стройках индустриальных гигантов, в особенности, в период чрезвычайных происшествий.

– Когда случилась авария на Днепрогэсе, прорвало земляную перемычку, насыпанную вокруг вбитых в землю громадных дубовых бревен, – на одном из собраний рассказывал Отец, – мы, большой отряд студентов, идем на плотину, напевая марш:

Мы идем на ликвидацию прорыва воды в котлован, на земляные работы и с возгласами: «Даешь перемычку!» – ликвидируем прорыв вместе со всем Днепростроевским народом.

Окончание института дало новые заботы, – пожимая плечами, вспоминал Отец. – Я был направлен на ликвидацию прорыва на Кировоградском заводе сельскохозяйственного машиностроения, на котором его продукция, а именно сельхозуборочные агрегаты, страдали не только низким качеством, а и конструктивными дефектами механизмов. Мне удалось привлечь к работе и организовать специалистов завода на быстрое решение этой задачи. А дальше – авиамоторный завод, с его проблемой испытательных стендов, и всё это не без общественной работы.

– Я был избран секретарем комитета комсомола и здесь у меня сложились довольно дружеские отношения с Андреем Павловичем Кириленко, который руководил заводской партийной организацией.

Уже начиная с 1932-го и к концу 1937 года, в строй начали входить промышленные гиганты Запорожья, многие из которых были одной из основ обороноспособности страны. К 37 году начались разговоры о возможности германского нападения. Германия проявляла все большую агрессивность и уже планировала свои захватнические войны в Европе. Её движение на восток несколько сдерживали революционные события в Испании. Но уже тогда стало ясно, что нужно увеличить темпы ввода в строй промышленных мощностей, и уже в 38 году, после аншлюса Германией Австрии, выяснилось направление движения Германской военной машины.

События развивались быстро и, не успев развернуть, как следует, свои комсомольские и проектно-конструкторские дела, по рекомендации Андрея Павловича Кириленко меня, уже в 1938 году, избирают секретарем заводского, Ворошиловского райкома партии, где были нужны люди с высшим техническим образованием. Что бы ни говорили о Сталинской системе впоследствии, но тогда личные заслуги и активная работа человека были основанием для его дальнейшего продвижения. А в то время, ответственность секретаря райкома, а тем более «заводского райкома», за порученное дело была не меньшей чем у директора завода, тем более что секретарь райкома отвечал и за всю прилегающую инфраструктуру.

Только пошли первые успехи в освоении мощностей авиамоторного завода, как у нас началась подготовка к созданию Запорожской области. Этим шагом руководство страны хотело сконцентрировать внимание на Запорожском промышленном комплексе и, тем самым, ускорить ввод промышленных мощностей. К этой подготовке Центральный комитет привлек Андрея Павловича Кириленко, а он уже привлек меня. В конечном итоге он был избран секретарем обкома партии вновь созданной области, и председателем комиссии по подготовке первой областной комсомольской конференции, на которой я был избран первым секретарем обкома комсомола. В своём напутственном слове Андрей Павлович сказал:

– Николай, приступай к созданию первой в истории области, областной комсомольской организации. И помни главное – враг всё ближе и ближе подходит к нашим границам. Наша главная задача – вывести промышленность на максимальную мощность и подготовить город к обороне. Тем более что по предварительным подсчетам комсомольская организация может насчитывать не менее 100 тысяч человек. А это большая сила и в труде, и в обороне. Это уже если не фронт то, по мирным стандартам, группа армий.

– Как видите, и время было напряженноё и задачи не из легких, – не раз говорил Отец на встречах со своими молодыми товарищами.

– Уже тогда нужно было готовить женщин-трактористок для замены мужчин, которые уйдут на фронт. Подготовить молодежь к сдаче норм готовности к труду и обороне, к отражению агрессии не только в боевом, но и в физическом, и моральном плане, к длительным боям и серьезным испытаниям.

А в плане форсирования строительства и налаживания промышленных объектов, надо было взять под комсомольский контроль и бросить в бой все комсомольские силы на такие объекты, как 3-я и 4-я доменные печи, и прокатный стан холодной прокатки – на «Запорожстали». К тому же требовало внимания окончание строительства и ввод в строй последних турбин Днепрогэса, при этом, не упуская из виду подготовку кадров и развитие мощностей нашего родного авиамоторного завода.

Казалось, ещё совсем недавно, 27 мая 31 года, мы, участники городского субботника по подготовке к монтажу турбины с завистью наблюдаем, как начинают работу её монтажники. Ещё совсем недавно присутствуем при закладке главой республики Г.И. Петровским, первого камня в тело Днепрогэса, а в 1932 году кричим: «Ура», на митингах по поводу ввода в строй первых мощностей Днепрогэса и завода «Днепроспецсталь», а уже перед нами стоят задачи окончания строительства этих объектов, – вспоминая свою жизнь, и свои трудные, но счастливые годы, говорил Отец.

– Ещё недавно, на глазах у главы государства М.И. Калинина и наркома тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе, на правом берегу, у здания электростанции, на многотысячном митинге по поводу пуска Днепрогэса, 10 октября 1932 года, оказываем помощь в строительстве их детища. И они, руководители государства, кажутся нам такими великими и недосягаемыми. А уже сегодня перед нами стоит задача ввода в строй мощностей завода «Запорожсталь». Кстати, именно Серго Орджоникидзе стоял у истоков проектирования и создания этого завода. А стан холодной прокатки, который Орджоникидзе всегда поддерживал, вообще вошел в мою жизнь как символ и сопровождал все мои действия долгие годы жизни. Вот поэтому, ввиду участия Орджоникидзе в создании завода, он и был назван его именем. А теперь перед нами, как это ни удивительно, стоят задачи, которым они посвящали свои жизни.

Конечно, мы радостно вспоминаем взволнованную беседу французского писателя Анри Барбюса, который, кажется, ещё вчера, беседуя с группой молодежи участницей торжеств первых пусков, вдохновлял нас на великие свершения. Называл нас счастливым поколением, которому удастся осуществить вековую мечту человечества. А уже перед нами стоят эти грандиозные задачи. Тем более что эти задачи для меня имеют особое значение, гордясь прошедшим, вспоминал Отец, – потому что над строительством завода «Запорожсталь, да и над другими предприятиями шефствует комсомол. И успех в этом деле во многом зависит от ударных комсомольских батальонов и комсомольских экипажей кранов и паровозов.

И далее, немного подумав о моём вопросе: «А была ли подготовка к войне, а думали ли об этом – или находились в полном неведении?» – наклонившись вперёд, Отец продолжал:

– Я был делегатом ряда съездов комсомола республики. И сколько бы ни говорили, впоследствии, о самоуспокоенности, об отсутствии подготовки к войне, я такого сказать не могу. Всегда речь шла о подготовке молодежи к возможным скорым испытаниям на прочность.

В особенности, на 11 съезде, мне запомнились выступления Паши Ангелиной и Марии Демченко. Рассказывая о своих успехах, они объясняли тактику организации стахановского движения, говорили о приобретении женщинами мужских профессий, о возможном скором призыве, который ждет ребят. А что это, как не подготовка молодежи к отпору врагу, звучащий на съезде призыв быть – «Корчагинцами сороковых».

Хотя, в период Хрущевских реформ много говорили о 1937 годе, о массовых репрессиях. Вся эта тематика надолго затмила горизонт. Скорее всего, Хрущев Н.С. этим хотел парализовать волю своих оппонентов, да и всего народа в борьбе за власть, а потом этим методом пользовались и другие силы вплоть до перестройки и реформ. Отвечая на моё любопытство, уже в те годы, когда на эту тему лучше было не говорить, а поддерживать версию Никиты Сергеевича, – Отец говорил.

– Для нас этот год, а именно 1937, прошел в большей мере, как год подготовки к всеобщим выборам Верховного Совета СССР, когда были отменены все ограничения выборной системы. Этот год, в тот период, в народе воспринимали, как год развития СССР, от героев папанинцев до легендарного перелёта в Америку. Конечно, это происходило на фоне становления фашизма и авторитарных или, как их начали впоследствии величать, тоталитарных режимов, которые захватили почти всю Европу, да и весь Мир. И именно с этими процессами, а не с каким либо либерализмом, сравнивались все происходящие события. А эти выборы и у нас, да и во всем мире, воспринимались, как развитие демократии, а не какие-то репрессии.

И хотя в этом году были исключены из партии Бухарин Н.И. и Рыков А.И., но впечатления развития каких-то репрессий, тем более массовых, это не вызывало. И конечно, и партию, и руководителей среднего звена, уже давно начало раздражать их противодействие любому решению.

Представьте себе, тогда трудно было ориентироваться в решении реальных вопросов и в низах, и в среднем руководящем звене. Тем более, все понимали, что до войны осталось, не так много времени, и стране было так необходимо ускоренное развитие.

Западные режимы, в частности Германский блок, а это в той или иной мере как и в армии Наполеона – вся Европа. И не только Европа, а и Турция, и Япония, сосредоточили уже все силы в одном кулаке, а мы продолжали бить растопыренными пальцами. Поэтому, исключение правых сил из партии особого беспокойства не вызывало. И этот год у нас прошел, как-то быстро. Возможно, мы были увлечены своим делом развития промышленности и Советской демократии и не имели достаточной информации. Но эти события, а именно массовые аресты, конечно, если они были, прошли мимо нас.

Естественно, какие-то аресты были. Но это были больше хозяйственные злоупотребления, которые в следственных органах рассматривались в трех версиях – либо хозяйственные преступления, либо вражеские диверсии, либо умышленное вредительство. Рассматривалось это как одно из возможных явлений, которое бытовало и ранее, а именно – умышленное доведение политики партии до абсурда. В этом отличались сторонники различных оппозиционных групп, ещё не так давно, в конце 20-х и начале 30 годов.

Но уже тогда, некоторые особенно ретивые партийные работники, выдвигали лозунг: «Довести борьбу с хозяйственными преступлениями до уровня политической борьбы».

Первый ряд справа. Н.П. Моисеенко в группе красноармейцев. 1934 г.

Но, так или иначе, количество заключенных, вместе с. традиционным уголовным элементом не превышало 800 тысяч человек. А заключенных по 58-й статье, то есть антигосударственной и антисоветской деятельности, колебалось в районе около 10 % от этого количества. И это оценивалось на фоне намного более высоких данных западных режимов, где на самом деле шли массовые репрессии.

В центре слева. Н.П. Моисеенко на армейской переподготовке партийных работников. 1940 г.

И естественно, сравнивая эти цифры, факты и воспоминания Отца, с современными данными по количеству заключенных, которые превосходят эти цифры в 2–3 раза, начинаешь думать.

– А не пропагандистская ли это легенда, а не черный ли это пиар, под названием – 1937 год?

Отец, вспоминая тот период и свои впечатления того времени, рассказывал.

– Такие аресты, по этой же статье были и ранее. Только ранее – эти аресты политически оформлялись, как борьба то ли с русским, то ли с украинским национализмом и попыткой захвата власти, то теперь, это начало трактоваться как борьба с правоменьшевистским течением в партии и стране. То есть изменилась только группа лиц, к которым применялись эти политические трактовки.

А сейчас, в период перестройки и реформ, все это напоминает борьбу с экстремизмом и терроризмом. И привлекаются к ответственности мелкие рядовые исполнители, а заказчики и крупные акулы остаются в тени, а преступность не уменьшается – потому это и называется демократией. А тогда, взяли крупных акул и ликвидировали преступность. А если под удар попали крупные акулы, то это уже, кричит буржуазная пресса, конечно репрессии, конечно тоталитаризм.

«А были ли сами события?» – вопрошал я, – и Отец вполне компетентно отвечал:

– Да, сами события происходили. Например: затопление котлована на Днепрогэсе, когда прорвало временную перемычку, погибло 6 человек рабочих, и была повреждена техника. Обвалилась в результате перегруза крыша одного из заводов, и опять же – погибли рабочие. В нескольких колхозах области погиб скот, от неправильного рациона питания и отравления. На авиамоторном заводе исчезли электродвигатели с важного импортного оборудования, что привело к большим экономическим потерям, и к гибели людей.

И органам безопасности приходилось гадать, что это – простая кража, умышленное вредительство под видом кражи, или прямая агентурная диверсия перед нападением врага. Ситуация была так запутана, а назревание и отмена военных событий так скоротечны, что точные определения были затруднительны.

В любом случае пользы от всего этого, естественно, никакой, а вреда хоть отбавляй, и квалификация таких действий как «вредительство» было вполне естественно.

Вызывали удивление и некоторые случаи, когда, как например, на слете молодых инженерно технических работников колхозов и совхозов, были арестованы некоторые наиболее активные сторонники И.В. Сталина.

Конечно, создавая область, мы эти данные начали получать от силовых органов. На пленумах ЦК ВКП (б) и в марте 1937 года, и в январе 1938 года была осуждена практика необоснованных исключений из партии и, даже сам, товарищ Сталин осудил эту практику, в особенности необоснованные массовые исключения из партии, с требованием передачи этих дел в НКВД и судебные органы. Осудил эту практику как попытку перебить большевистские кадры. А в одном из своих выступлений он определил причины этих явлений как наличие перехлестов у некоторых партийных работников, активизацию бывших врагов Советской власти всех мастей и оттенков, бесхозяйственность и безответственность, наличие карьеристов и стяжателей.

И если товарищ Сталин осудил эти действия, мы уже по партийной и комсомольской линиям требовали ликвидации этих перегибов и, недопущения доведения всех действий, по обеспечению безопасности страны, до абсурда. Тем более что в январе 1938 года вышло постановление, осуждавшее репрессии, как попытку перебить большевистские кадры, посеять неуверенность и подозрительность в наших рядах. В той же трактовке, как и у И.В. Сталина. И начались реабилитации, которые в то время связывались с именем Сталина.

Правда на Украине находились такие люди, в частности секретарь ЦК КПУ Н.С. Хрущев, которые старались раскрутить спираль этой политики и страдали грехом максимализма и перегибов. Но выступление И.В. Сталина охладило их пыл и ситуация стабилизировалась, по крайней мере, в пределах нашей видимости и информации в прессе.

Нам тогда все эти события представлялись, как борьба двух направлений в партии, перенесенная в органы безопасности. Арестовывались то сторонники И.В. Сталина противниками его политики, то его противники сторонниками политики ЦК и индустриализации страны. Тогда было очевидно, что от этих действий пострадало, прежде всего, много сторонников И.В. Сталина, которые отстаивали путь дальнейшей индустриализации страны, путь третей пятилетки, которая и должна была вывести нас на такой уровень технического оснащения, когда нападение Германии мы могли бы отразить, в полной мере, ещё в начальный период борьбы. И эта политика шла в противовес линии перенесения внимания на легкую промышленность и тем более обогащения отдельных личностей, о чем говорили сторонники бухаринской политики.

Изменить трактовки событий на прямо противоположные можно было тогда, когда основная масса людей забыла все это.

А в те годы это никак не вызывало сомнений. Тем более что в дополнение ко всему, вышло постановление Совнаркома СССР и ЦК ВКП (б), осуждающие нарушение законности, следственный произвол и аресты по пустяковым мотивам. Подобные события происходили, в основном, в Центральном аппарате и серьезного распространения в наших краях не имели, – с уверенностью говорил Отец и при этом вспоминал:

– Но в мире происходила активизация деятельности германских и японских спецслужб, создание пятых колонн, которые вели антигосударственную и диверсионную деятельность и в Польше, и в Чехословакии, и во Франции, не говоря уже об Испании, где шли открытые боевые схватки с германскими отрядами. И было бы, естественно странно, если бы Советское правительство ничего не предпринимало. Вряд ли такая бездеятельность была бы понята народом. А мнение народа, что бы ни говорили, для каждого партийца тогда было важным, поскольку этому народу предстояло брать в руки оружие и отражать агрессию.

И уже в поздний период, когда Н.С. Хрущев начал борьбу с так называемым культом личности, многие, кто знал о постановлениях и 1937-го и 1938 годов, были удивлены – зачем дублировать эти постановления. Многие поняли действия Никиты Сергеевича как метод борьбы за власть, в особенности с группой Молотова В.М., Тем более что было памятно, как Никита Сергеевич стал первым секретарем ЦК КП (б) У, в январе 1938 года, используя все методы борьбы со своими противниками бытовавшие в его политической практике того периода.

Всё это было очевидно перед войной, поскольку тогда из заключения были освобождены, такие впоследствии крупные фигуры, как Рокоссовский К.К., Мерецков К.А., Богданов С.И., будущий генерал – армии Горбатов А.В., да и многие другие активные сторонники Сталинского курса, которые, даже после его смерти, оставались ему верны. А почему они так думали, даже в период борьбы с так называемым, культом личности? Да просто, они знали речь И.В. Сталина в мае 1937 года и его объяснение происшедших событий, как попытку перебить большевистские кадры. И конечно они знали, что их освобождение произошло не без участия товарища Сталина, иначе вряд ли они провели бы войну с таким энтузиазмом и решительностью.

Но потом, вплоть до перестройки и реформ, эти выступления И.В. Сталина и постановления правительства по этим вопросам, замалчивались. И создавалась ложная картина отсутствия противоречий и борьбы в стране.

Все это всплыло гораздо позже, а тогда тревожные события в Европе волновали больше и мы сосредоточили своё внимание на выполнении главных задач. А дальше события развивались уже в нормальном налаженном ритме, – вспоминал Отец уже в Хрущевский период, рассказывая о своих сомнениях того времени, конечно, в узком кругу друзей. Такие сомнения, дойди они до Никиты Сергеевича Хрущева, могли вызвать у него непоправимый гнев и плохо закончиться для человека, сомневающегося во всех его легендах и трактовках событий.

– Мои комсомольские дела и активное участие в наладке работы промышленности шли успешно, – продолжал Отец, – так успешно, что уже в 1940 году мне предлагают стать секретарем обкома партии по промышленности и начинают подключать к выполнению секретарских обязанностей.

– Это вызвало у меня некоторые сомнения, ввиду грандиозности поставленных задач и меня по привычке потянуло в Днепропетровский обком, ведь мы отделялись от этой области. Там на аналогичную должность был назначен Л.И. Брежнев. И я поехал туда, чтобы получить какую-то поддержку.

Первым секретарем Днепропетровского обкома был С. Задонченко, который успокоил меня, сказав, что, мол, это политика ЦК и помощь тебе окажет Центр. Я зашел к Леониду Ильичу, перебросится парой слов, и получил подтверждение этой позиции. И это ободрило меня, тем более что дела у него шли неплохо. Кстати, – вспоминал Отец:

– Уже гораздо позже стали распространяться слухи, что продвижение Л.И. Брежнева было связанно с освобождением мест в результате репрессий. Но это был явный обывательский вымысел, возведенный в степень перестроечной пропагандой. Это были вновь утвержденные должности, в связи с подготовкой промышленности для отпора врагу, и назначение на эти должности довольно квалифицированных работников, чтобы не говорила вся не только хрущевская, а и перестроечная пропаганда, имело смысл.

И эту подготовку к военным действиям более объективно оценивал противник. Даже сам Ф. Гальдер, начальник штаба ОКХ немецких войск, уже в начале войны, конечно в своих позже опубликованных дневниках, писал, что мы встретили сопротивление страны сознательно и настойчиво готовящейся к войне, которое мы ранее недооценили.

Немалую роль в этой подготовке играла политика назначения таких квалифицированных людей как Л.И. Брежнев. И если я, – вспоминал Отец, – уже имея высшее образование, прошел путь и первого секретаря обкома комсомола, и успел поработать на технической, и на партийной работе, то Леонид Ильич уже прошел путь, также имея высшее образование, и зав. отделом обкома партии, и секретаря по пропаганде. И эта политика, чтобы о ней не говорили, проходила на фоне того, что в руководящих кадрах, в тот период, было много выдвиженцев, не имевших высшего образования.

– Правда, тогда вышло постановление Политбюро о военной переподготовке работников партийных комитетов. Это, как я помню, было в марте 40-го года. И мне пришлось предварительно отправиться на военную переподготовку, а уже потом продолжить свои секретарские обязанности. – Вспоминал Отец все перипетии тех лет.

– И пройдя через всё это, я уже никак не мог впоследствии поддерживать слухи о том, что в тот период к войне не готовились. Тем более что мы занимались не только строевой и боевой переподготовкой, а и штабными играми по отражению атак противника, – нахмурившись, вспоминал Отец. – И уже в Хрущевский период, когда новые птенцы оттепели кричали на всех углах о мифическом культе личности, активно продвигаясь по службе, я либо сурово молчал, либо говорил, что мы как раз к войне готовились! А это вызывало их бурное недовольство. Но эти эмоции были, к счастью, гораздо позже. А тогда – начало 41-го года я уже встречаю в новом качестве секретаря обкома партии. И теперь, все задачи увеличения мощностей промышленности и её мобилизационной готовности выходят на первый план всей моей деятельности уже в полном объеме.

1941 год был довольно тревожным с точки зрения готовности к военному нападению Германии. Конечно, прямо об этом почти не говорили. Хотя впоследствии было много упреков и много критики, якобы полного невнимания к этому вопросу. Но было бы смешным и глупым, в пропагандистском плане во всеуслышание кричать на всех углах о наших намерениях и, тем самым, давать лишние козыри в руки противника.

Но, так или иначе, этот вопрос, возможного скорого нападения, недвусмысленно звучит даже в прессе в феврале 41 года, когда разбираются вопросы мобилизационной готовности промышленности и транспорта и на 18-й партийной конференции, и на февральском пленуме ЦК, посвященном этому вопросу. И сколько впоследствии ни говорили бы о том, что тогда даже съезды не собирались, это вызывало у осведомленных людей только ухмылку. Ведь эта конференция, согласно уставным традициям партии, и исполняла роль съезда. Тем более, именно на ней, решался вопрос полного поворота внимания партийных организаций от сельского хозяйства к промышленности и транспорту, и резко возросла роль секретарей обкомов по промышленности, вышедших в областных комитетах на второе место, а в вопросах оборонной промышленности даже на первое место. А что ещё можно было думать, когда на 18-ой партийной конференции было сказано: «В условиях начавшейся мировой войны перед Коммунистической партией встала важнейшая задача – держать страну в постоянной мобилизационной готовности».

И тогда увеличение оборонной мощи виделось именно в увеличении ответственности партийных организаций, – как впоследствии вспоминал Отец свою оценку событий того предвоенного времени. И для всех ответственных и мыслящих людей было ясно, что война не за горами.

– А в марте 1941-го меня вызывают в Москву в ЦК ВКП (б), – говорит он, – в связи с утверждением в должности секретаря обкома партии, и там ставятся уже новые задачи. Там и дается информация, конечно конфиденциальная, конечно не для широкой публики, что Германия готовится к нападению на СССР и есть данные разведки, которые дают ориентировки на май 1942 года, но есть и данные по более раннему сроку.

По всему по этому, нужно быть готовыми и к худшим вариантам. Наращивая мощности, связанные с оборонной промышленностью, одновременно готовить и прорабатывать эвакуационные мероприятия, дабы в случае необходимости оперативно вывести заводы на Восток страны. С этим чувством я и уезжаю домой, и мы начинаем, уже тогда, новый этап жизни страны. И моё назначение, как мне казалось, и решения конференции, как раз были связаны с появлением, именно в этот период, первой информации о готовящемся нападении, тем более что эти мероприятия начали проводиться по всей стране, – говорит Отец, с полным энтузиазмом возвращающийся из Москвы, и берущийся за реализацию всех этих предначертаний.

При жизни Сталина И.В. такие мероприятия, проводимые по стране, были вполне естественными, а после его смерти начал распространяться слух, что Сталин войны не ждал и к ней не готовился. Но тогда у нас было серьезное возражение, как можно говорить об этом, когда ещё в конце мая 1941 года на расширенном заседании Политбюро ЦК ВКП (б) Сталин заявил: «Мы можем подвергнуться внезапному нападению фашистской Германии». – И далее: «От таких авантюристов, как руководство фашистской Германии, можно ждать всего».

Но как только Н.С. Хрущев вошел в силу, он превратил все эти факты в тайну. На тайне родилась ложь, а на лжи, уже впоследствии, вползла контрреволюция. К счастью, это было гораздо позже.

– Если бы все эти противоречия всплыли во время войны, – уже в шестидесятые годы вспоминал Отец, – мы бы вряд ли устояли. А тогда, с полным энтузиазмом, уверенные в единстве власти и народа, мы налаживали ускоренные темпы роста промышленного потенциала в преддверии войны. И эта напряженная работа длилась вплоть до первых предупреждений из ЦК, которые шли через Щербакова А.С., что вероятнее всего вот-вот начнется!