Даже ближайший помощник командира, сам Фархад, не мог понять, что делает в отряде Мирзахан. Похоже, что и сам Тахир не знал этого достоверно. Мирзахан не входил ни в одно из подразделений. Он выполнял все обряды, но только отдельно от моджахедов, он трудился наравне со всеми, но только в селении, беспрекословно выполнял все поручения, но только Тахира. Кроме того, чувствовалось, насколько гумандан-саиб дорожит им и доверяет ему. Фархад неоднократно замечал, что во время боевых операций Тахир отправлял Мирзахана с особыми, известными только ему заданиями. Более того, Фархад неоднократно замечал: при любой опасности этот таджик пропадал из поля зрения даже без распоряжения Тахира. Только однажды, когда Фархад осмелился доложить Тахиру об очередном исчезновении Мирзахана, гумандан-саиб проявил свое особое расположение к нему. Тогда, вместо того, чтобы дать распоряжение присмотреться к хитрому таджику, Тахир приказал помощнику заняться учетом боеприпасов. Фархад сделал предположение, что, скорее всего, Мирзахан выполняет обязанности казначея. Но почему настолько тайно, он не догадывался. В тоже время, создавалось впечатление, что Тахир сам зависим от Мирзахана. Слишком уж гумандан-саиб дорожил таджиком. И сейчас он не заметил, как выдал свое особое расположение к Мирзахану.
Уже третий раз за короткий переход в горы он вызывал на связь «девятого» и спрашивал коротко:
— Что?
Услышав такой же короткий ответ, Тахир, казалось, мрачнел, но ничего не говорил, а лишь приказывал продолжать движение. Только в четвертый раз лицо его прояснилось. А Тахир услышал:
— Девятый-седьмому: Дантес прошел контрольную точку…
…"Двадцатьчетверка" взлетела сразу же, как комбриг с особистом спрыгнули с борта.
— Товарищ полковник…
Дантоев оборвал начштаба:
— Докладывай обстановку!
— Все готово… — мгновенно переключился Синельников.
— Авиация?
— Боевая готовность.
— Начальник артиллерии?..
— Здесь.
— Ну… тогда…
Двигатели боевых машин, изрыгая в воздух тучи солярочной гари, взревели как один большой закованный в металл зверь. Еще через пять минут, бронеколонна из урочища соединилась с колонной боевой техники из Асадабада и двинулась вглубь ущелья…
…Теперь Фархад узнал: кто это — «Девятый». Сейчас же Тахир и обозначил «девятого»:
— Все, Мирзахан, уходи к себе.
Фархад понял, что у Мирзахана есть свое логово. Но на размышления не оставил времени Тахир. Он протянул рацию помощнику и сделал заключение:
— Все, Дантес вошел в ущелье, — и тут же спросил. — Где он высадил своих солдат?
— Всего шесть вершин. Они думают, что заняли главные высоты.
— А что у тебя?
— Моджахеды уже на местах, гумандан-саиб…
Изучая планшет, Тахир, казалось, не услышал. Вместо ожидаемого распоряжения, он лишь оторвался от карты и проговорил задумчиво:
— Вас никто сюда не звал…
Фархад повторил:
— Все наши люди уже на местах.
— Странник не докладывал?
— Странник?
Тахир протянул руку за рацией…
…Оставалось только ждать, когда колонна достигнет базы в глубине ущелья. В который раз Дантоев отметил про себя, что это и есть самое тяжкое: ждать: "Сколько времени человек проводит в ожидании? Какую часть жизни? А ведь все чего-нибудь ждут. И всех нас кто-нибудь ждет…"
— Разрешите, товарищ полковник, — прервал размышления комбрига Озеров.
Дантоев видел: только что особист принимал доклад начальника колонны. И его мимика не выражала ничего хорошего: "С чего бы это?" Комбриг поощрительно кивнул.
— В третьей роте ЧП.
"Еще ни одна операция не проходила без ЧП… Началось…" — приготовился слушать Дантоев.
— Сержант механика расстрелял.
— Что за?.. Какой еще сержант?
— Сержант Белоград. Тот самый. Вы его должны помнить. Он еще пел тогда в клубе. Ну, когда Прима приезжала…
Дантоев бросил Синельникову:
— Где третья рота?..
…Кузнецов только вывел роту на хребет.
Богдан не привык к такой тяжести. Как только ни старался Белоград повернуть стопу, чтобы снизить нагрузку на связки, крутой склон горы с каждым шагом вызывал в подъеме голеностопа невыносимую боль. Возникало ощущение, будто в икры впивается тысяча раскаленных иголок. И к этой боли нельзя было привыкнуть.
Иногда, чтобы хоть немного облегчить эту пытку, Богдан менял направление с подъема к вершине на горизонтальное, поперек склону. Но долго так тоже не протянешь. Нагрузка при этом распределялась неравномерно. Одну ногу приходилось подгибать, перекладывая на нее всю тяжесть поклажи, а другую подтягивать. И тогда ненавистная гора, будто сопротивляясь покорению вражеской армией, все равно скоро брала свое. Через минуту такой ходьбы боль перемещалась с подъема голени на боковые связки. И тогда, казалось, с каждым шагом жилы лопаются от напряжения. "Хорошо еще, что не голые скалы. Хотя… Кто знает, где лучше ишачить?" — подумал Белоград.
Чтобы как-то отвлечься от боли, Богдан принялся мысленно подсчитывать общий вес груза за плечами. Пулемет при полном снаряжении весил одиннадцать с половиной килограммов. Почти в три раза больше автомата. Обычно Богдан брал с собой шестьсот патронов. Но то для автомата. И весят 5,45 чуть ли не в два раза меньше чем 7,62. Из автомата обычно стреляли одиночными. Все равно в цель идут только первые две пули из очереди, а остальные отдача отправляет выше. Пулемет же, при его скорострельности, требовал гораздо больше боеприпасов. Для пулемета этой нормы могло и не хватить. И так уже было.
В прошлом году Богдана уже переводили в пулеметчики. Белоград взял тогда два цинка патронов — восемьсот восемьдесят штук. Из них же набрал и ленту в двести патронов. А затем, через два дня, попали в такую переделку, что пришлось расстрелять все, до единого. На последней ленте пришлось уже экономить. И все равно не хватило. Благо отступили вовремя. Богдан снова пережил охватившее его тогда чувство страха. Пугало не то, что остался тогда без боеприпасов. Все равно бы его не оставили. Страшнее всего было признаться ротному, что отстрелял все и коробка пустая. Пулеметчик всегда оставался при отходе последним. Белограда покоробило от воспоминаний. Богдан так и шел тогда с пустым стволом последним, прислушиваясь к каждому шороху за спиной и боясь признаться командиру, что отстрелялся. Но обошлось — больше не стреляли.
Когда пришли на броню, Белоград первым делом бросился в десант и затолкал в вещмешок два цинка, даже не распечатывая. Только после этого мандраж прошел, нервишки угомонились; Богдан вскрыл еще один ящик патронов и начал уже спокойно набирать ленту. Броня тогда тронулась в путь, и Богдан, перебравшись наверх, продолжил набивать крабы патронами. Но усталость отобрала последние силы. Так и уснул там, намотав ремень пулемета на руку, чтобы не потерять на одном из ухабов, и умудрившись «упаковать» измученное тело между многочисленными крючками, тросами и завесами, которыми в изобилии оснащен кузов БМП. Напряжение последних суток отключило тогда напрочь. За весь шестичасовой путь до следующей остановки он так ни разу и не проснулся.
Очнулся, когда броня уже дотащилась до Тура-Буры* *(ущелье на границе с Пакистаном). Здесь ротный не дал и минуты на сборы. Богдан так и не успел выпотрошить цинки. Так с ними и пошел на прочёсывание. Проклял все на свете. Пачки с патронами можно было хоть уложить поудобнее. А эти чертовы цинки, общим весом в двадцать пять килограммов, все бока поотбивали. Что особо противно: все оказалось напрасно — за весь день ни одного выстрела не сделал. Похоже, душманов тогда предупредили. Зато на следующий день…
Горький колючий комок подступил к горлу. Воспаленные глаза отозвались сухой резью. На следующий день погиб взводный, а Богдана самого подстрелили. Если бы не Рустам — может, и добили бы. "Если бы не Рустам… Может, и не надо было. Уж лучше бы тогда меня…" — забилась в голове греховная мысль. Богдан попытался переключить внимание.
Назад на принято оглядываться. Но кто удержится от соблазна? Как всегда — оглянешься спустя пару часов, и не верится, что ты прошел все это своими ногами, да еще с таким грузом.
— Шевели маслаками, сука! — прошипел в спину Шамиль. Он тащил станину гранатомета позади Белограда.
Останавливаться нельзя. Даже, чтобы дух перевести, нельзя. Выбьешься из ритма движения колонны — остановок потребуется больше. Тогда: нарушишь строй, отстанешь от отделения, начнешь догонять, снова отставать — силы оставят за сутки. Но Богдан оглянулся, не замедляя шаг. Похоже, Шамиль искал повод. Чувствовал, что сейчас сержант не в состоянии ответить. Поэтому ротный и поставил его в колонне сразу за отделением управления. Но останавливаться, действительно, было нельзя. Белоград бросил взгляд на Бараева и замер как каменный.
— Ты чё, жопа с ушами? — опешил Шамиль и тоже остановился.
Бойцы уже начали обходить их стороной. У Шамиля начали закипать нервы. Но Белоград смотрел ему за спину:
— Товарищ старший лейтенант! — постарался погромче выкрикнуть Богдан.
Ниже, пробиваясь через тучи пыли и песка вглубь ущелья, по узкой как горная тропа дороге продвигалась колонна бронетехники. А над дорогой…
Кузнецов оторвался от окуляров бинокля.
— Подходы есть? — спросил Белинский.
Ротный протянул оптику замполиту:
— На! Может, ты найдешь…
После минуты наблюдения Белинский отметил:
— А дорога с этих позиций, как на ладони. И вертушки тут особо не разгонятся…
— На карте эта фигня называется Тахтэ-Архат, — заметил ротный и тут же спросил. — Заметил кого-нибудь?
— Ни души… ни духов… ни… И подходов не видать. Может, со стороны ущелья. Проведать бы…
— Ты хочешь прогуляться туда?.. — ротный иронизировал.
— У нас другая задача.
О задаче напомнил комбат. Можаев будто почувствовал с расстояния в несколько километров — вызвал на связь. Кузнецов припал к микрофону:
— Третий на приеме.
— Что у тебя?.. — рация порядком искажала голос комбата.
— Тихо, как в раю… А у вас?
— А у нас — в квартире газ, — пробормотал Можаев в сторону и добавил в микрофон. — Как далеко до точки назначения?
Кузнецов еще не сложил планшет, но, вместо того, чтобы передать координаты, решил схохмить:
— Два лаптя по карте…
Можаев поддержал настроение ротного — бросил снисходительное:
— Не балуйся, сынок…
Кузнецов все же доложил координаты и сообщил о заранее подготовленных позициях противника, на которые они наткнулись.
— Не задерживайся, у тебя другое задание.
Можаев отметил про себя: "У Кузнецова вечно что-то происходит. Магнитом он приключения к себе притягивает, что ли? Чисто — драгун царского полка потешного. Вот таким вот Денис Давыдов был. Где не появится — ЧП. А у нас — в квартире газ… Хоть бы пукнул какой душара…" Горы молчали. Броня уже была в ущелье, а Тахир себя не проявлял. "Может, и нет здесь никаких складов?" — засомневался Можаев.
Кузнецов не мог просто пройти мимо позиций над дорогой в ущелье, оборудованных явно противником. Тем более, что дорога из этого каменного мешка была видна как на ладони.
— Бараев!
— Я…аа… — отозвался боец совсем близко.
— Что означает Тахтэ-Архат на фарси?
— Тахтэ-Архат?.. — переспросил Шамиль и добавил после недолгого размышления, — Трон Архата какого-то…
— Да?.. Трон, говоришь?… Ну, тогда заряжай свою игрушку… — скомандовал Кузнецов. — Вдарим по трону феодализма пролетарским автоматическим гранатометом — АГС-17.
— Е…есть…
Рядом с Бараевым с глазами полными надежды лежал придавленный двумя лентами гранат Маслевич. Шамиль с угрозой в глазах кивнул ему, чтобы сгинул. Ленту в казенную часть гранатомета он вставил свою. АГС-17 страшное оружие. Бараеву хватило полминуты чтобы расстрелять огневые точки в каменном мешке. Когда внизу рассеялся дым, замполит сделал заключение:
— Ни души, все равно…
Ротный не стал рассусоливать:
— Рота подъем! Продолжать движение!
Мирзахан воздал хвалу Всевышнему. Он ушел из Тахтэ-Архат полчаса тому…