Ехали в горы долго – несколько часов. Понятное дело – если уж бывать за городом, то забираться надо подальше, какой смысл тусоваться в пригороде? Зимовье оказалось крепко сколоченной избушкой, окруженной редким частоколом. Набитой, по обыкновению, всякой почти антикварной рухлядью, свезенной из городских квартир на такие вот дачи. Недавно выпавший снег уже стал заметать ее, но подъехать удалось без проблем.

Как всегда при ясной погоде, ударил мороз. Такой редко бывает в первопрестольной. Никита, знавший погодные условия теплого Кавказа, слегка растерялся. Однако переносился этот холод в сухом алтайском воздухе куда легче, чем в сырой, волглой Москве, с ее «гнилыми зимами и декоративными морозами, где «-25» воспринималось как конец света. Да и утеплились ребята на совесть: Настя так вообще была похожа на медвежонка, по-мультяшному одетого в ярко-оранжевую куртку-дутик и мохнатую мужскую шапку-ушанку.

А вот Данила даже в наворотах современного – не то охотничьего, не то горно-лыжного – снаряжения все равно выглядел Иван-царевичем из сказки. Казалось, рядом с ним вот-вот появится свора борзых, он одним махом вскочит в седло породистого скакуна и затрубит в усыпанный самоцветами рожок, сзывая верных слуг и вассалов. Шитая золотом попона, узорчатые стремена, лай, ржание, дым костров – в общем, все старинные дела.

Дым мангала, правда, не заставил себя долго ждать. Петро, по давнишней устоявшейся традиции, решил угостить столичных гостей для начала шашлычком, целую кастрюлю которого Аннушка затомила еще с вечера. Но когда на древнем дубовом столе появилась вереница бутылок «беленькой», и Настя сделала «страшные глаза», Никита решительно пить отказался. Типа, после вылазки в горы – пожалуйста. Данила, привыкший к тонким (и, надо сказать, «жиденьким») винам Италии и Франции, исконно-русского спиртного не понимал и вовсе не обратил на бухло никакого внимания, чем несколько обескуражил хозяина. Зато к умопомрачительному запаху мяса «князинька» принюхивался кровожадно! Бедный Петро! Он так хотел оторваться, оказавшись вне бдительного контроля супруги, по части запрета на выпивку бывшей просто «смершевкой» и фашисткой в одном лице! Но не в одну же харю наливаться!

Несмотря на безмятежные красоты природы и радушие принимающей стороны, нашего командира не покидала тревога. Слишком далеко они оказались от всего привычного, чтобы расслабляться совсем уже безбашенно. Синий камень по-прежнему слабо посверкивал. «Готовился к неведомому»?

Пригубить водку все же пришлось – не обижать же человека! Шашлык был вкусен так, что Данила готов был проглотить мясо вместе с шампуром. А еще ему понравилось «жие» – вяленая конина, нарезанная тончайшими ломтиками. Она неожиданно напомнила шедевры французской кухни, с ее пряными фантазийными гастрономическими «симфониями»…

После обеда решили прогуляться неподалеку: красотища вокруг стояла – глаз не отвести! Только отошли по склону горы вверх, всего на полкилометра, как расслышали вдалеке шум мотора. Два каких-то мужика, озираясь по сторонам, вылезли из черного джипа, издалека напоминающего жука-навозника. Один невысокий и плотный, другой длинный и тощий, оба под странными островерхими капюшонами, лиц толком не разглядеть. Чего только не напялят на себя местные жители!

Они вроде как о чем-то стали говорить с хозяином. Петро, уже захмелевший, пригласил их к столу, стал угощать. «Видно, заблудились маленько. Только как-то скованно держатся: сидят как истуканы», – подумал Никита, оглядываясь и шагая бодрой походкой в сторону купы деревьев, покрытых инеем. В стороне Настя с Данилой затеяли играть в снежки. Хотя они плохо лепились на морозе: снег был легким, рассыпчатым, но охота же – пуще неволи! Молчаливое спокойствие затерянной в горах делянки огласилось радостными возгласами. Настя вроде стала побеждать – попадала чаще и увертывалась ловчее, разряд по гимнастике чего-нибудь да значит! Глядя на друзей, и Никита не смог устоять – начал обстреливать Данилу, да и Настю заодно. Но незваных гостей из виду старался не выпускать. А они уже расположились возле избушки, выпивали, и временами ветер доносил обрывки разговора, неразборчивые, как почерк участкового терапевта. Ветер, надо сказать, к вечеру стал крепчать, и поземка началась, а малиновое солнце потихоньку садилось в тучи – к непогоде.

Что-то в длинной темной фигуре, бесплотно скользившей по снегу, царапнуло цепкую память Никиты… И тут Настя вскрикнула – крепкий снежок сильно ударил ей прямо в лоб. Ребята подбежали, ничего не понимая. Растерянный Данила клялся и божился, что не глядя бросил свой рассыпчатый «снаряд», и он не мог так навредить. На лбу девушки была серьезная ссадина, и уже стал наливаться багровой синевой бланш. Никита решил, что друг просто не рассчитал силы и вдарил, что называется, «не по-детски».

– Знаешь, мне показалось… что снежок прилетел не со стороны Данилы, я же боком к нему стояла! – Настя показала направление на те самые деревья, к которым ребята направлялись, да так и не дошли, расшалившись.

Но там никого не было видно, да и начинало смеркаться. Полнеба заволокло тучами, а там, где еще наполнялась фиолетовым светом высокая синева, уже зажглись первые звезды… Однако зоркий Данила углядел-таки рядом с девушкой кусок ледышки – его точно не он бросил. Ребятам стало понятно, что убежать от проблем не удалось, и что кто-то здесь хулиганил совсем не случайно… Зачем вот только?

За всей этой возней Никита пропустил момент, когда незнакомые гости исчезли. Когда он торопливо вернулся на зимовье, Петро отвечал, что неизвестные искали дорогу до урочища Асу-Булак, но это совсем в другой стороне. И что именно туда он хотел отвезти ребят завтра, там можно будет и поохотиться, ружья у него есть. Только вот погода, мол, не подвела бы.

– Может, ну ее, эту охоту? – тихо и робко спросила Настя. – У меня что-то голова кружится и подташнивает… Здесь завтра погуляем и все…

– Еще чего! Да вы не представляете себе, как там здорово! А синяк – «до свадьбы заживет»! – воскликнул Петро и озорно подмигнул Никите, которому было не до игривых намеков. Парни сумрачно переглянулись. Одна и та же мысль пришла им на ум: отсюда надо сваливать, и чем скорее – тем лучше!

– Насть, давай поедем, не бойся, зато охоту настоящую увидишь! – Данила говорил с преувеличенным воодушевлением. Но при слове «охота» Настю передернуло. Ее, как всякую горожанку, воспитанную на гуманистической любви к «меньшим братьям», эта старинная мужская забава нисколько не привлекала – скорее пугала. Милых зверюшек, всех этих мишек, лисичек и зайчиков, – спасибо добрым детским мультикам! – было ужасно жалко. Да и показалось ей, что друзья слишком уж увлеклись и забыли о грозящей опасности! Вспомнилось тут же и пушкинское знаменитое:

А еще почему-то вспомнилось, как отец однажды обронил, что последняя запись в лабораторном журнале неуемного химика Шееле касается «описания вкуса синильной кислоты…» Надо бы напомнить этот исторический анекдот ее «настоящим мужчинам»! Горе-любителям всяческих «острых ощущений». Но, видя горящие азартом глаза спутников, девушка сдалась и, вздохнув, согласилась ехать. Оставаться одной было еще страшнее.

На сон грядущий пропустили – так и быть, не пропадать же добру! – по стаканчику горячительного, дабы расслабиться и уснуть. Нервы-то вновь натянулись – аж звенели! Даже Настя смилостивилась и сделала глоточек. Тут же, правда, поперхнулась и закашлялась – водку пила второй раз в жизни.

Ночевали вповалку в жарко натопленной избушке в старых спальниках, и Данила все чихал – у него оказалась аллергия на пыль.